Выйдя из взорванного проема, бывшего раньше главным входом МИДа, Обухов направился к БТРу, осторожно переступая целые россыпи золотистых гильз, обходя лужи крови, скопившиеся в воронках и канавах изрытого боевой магией обоих сторон асфальта.
За спиной оставался почерневший, ощерившийся сотнями оскаленных осколками стекла пастей-окон массив МИДа, местами чадящий иссиня-черным дымом, местами полыхающий пламенем, испещренный сотнями, если не тысячами попаданий пуль, изрубленный, промятый и проплавленный мощными заклинаниями и фугасными орудиями танков, но так и оставшийся стоять, как остались сейчас на ногах бойцы ГМСН. Вымотанные далеко за предел человеческих возможностей, изможденные, неоднократно раненые - товарищи, теперь, боевые товарищи - выходили один за другим из здания, поддерживая друг друга.
Позади остались казавшиеся бесконечными в кутерьме шквального огневого контакта кишки коридоров, темные залы и комнаты, пропитанные едким запахом серы и пороховой гари, почерневшие от разрывов гранат, полные трупов и баррикад. И кажется, до сих пор еще слышатся отголоски криков предсмертных как культистов, так и бойцов ГМСН, да шепот сотен голосов демонов, так и не сумевших прорваться в наш мир и отведать человеческой плоти. А те, кто прорвался, вкусили стали, серебра и свинца. Досыта. Прошли. Страшный по напряженности бой не запомнился, превратившись в памяти в каледоскоп образов-воспоминаний.
Чернов, стреляющий из огромного пулемета "от бедра". Огненно-яркая очередь трассеров переламывает, разрывает фигуры противников на куски, словно картонные мишени. Искра, с испариной на лице, растрепавшимися волосами, выставляет руку вперед, первой бросаясь в коридор - и огненным градом перед ней падают на ковер оплавленными искрами пули. Замысловатый взмах другой руки - и - нет, не огненный шар - у нескольких противников разом взрываются гранаты на разгрузке, разметав баррикаду. Кузнецов, не на секунду не замедлявшийся, срывавший гранаты и магазины с разгузок павших противников прямо на ходу. Цыденов с Тайширом, вдвоем выламывающие мощные металлические двери так, что те вместе с косяком пролетали чуть ли не десяток метров. И другие. Огонь. Стрельба. Бег. Смерть.
Шел Обухов, пока под ногами вместо крови, бетонной и асфальтовой крошки, грязи и гильз не оказалась вода - то подтаяли сугробы, на некотором отдалении. Те, что поближе были - испарились.
Рефлекторно попытался отстегнуть шлем, забыв, что потерял его на последних минутах боя. Усмехнулся, опустился и, зачерпнув непослушными пальцами прогоршню ледяной воды, плеснул в лицо, с усилием его потерев, смывая копоть, гарь, свою и чужую кровь.
И замер, вглядываясь во вдруг ставшее таким чужим лицо в отражении. После секундного замешательства смочил руки еще раз и плеснул на короткую свою стрижку, смывая белую штукатурную пыль.
Да только эта белизна уже не вымывалась.