- Ну да, слава Герострата, - фыркнула Джилл, хотя спорить ей уже расхотелось, и если она спорила, то только по привычке. - Маньяки и серийные убийцы запоминаются лучше, чем ученые и врачи. Наверное, они себя тоже поздравляли со своими поступками. А шедевры... да, несправедливо, наверное, что их черед часто наступает, когда автору уже все равно. Чтобы что-то оценить, иногда нужно время... слишком много времени.
И еще сказала, глядя в пространство, потому что мистер Робертсон говорил не с ней, а с Паломой:
- Жить только ради общественного мнения, наверное, не стоит, но я бы предпочла, чтобы обо мне вообще никто не помнил, чем помнил бы обо мне какую-нибудь гадость.
Она знала, кто такой Януш Корчак, и не знала, кто такой Дамер. Интересно, что бы о ней вспомнили, умри она завтра? Что была такая зануда, у которой конспекты и проекты всегда были в порядке и которая трепалась, когда надо бы помолчать? Может быть, она бы продолжила свое посмертное существование в виде маленького склочного привидения, пасущегося между библиотечными полками... Что она еще умеет, кроме как тщательно выполнять домашнее задание? Останавливать мгновение разве что.
- Я не хотела никого задевать. Мне просто было интересно, что все об этом думают, и только. Вы не будете возражать, если я вас всех сфотографирую? Вы... продолжайте говорить, как будто меня здесь нет, хорошо?
Джилл полезла в рюкзачок за камерой - самым веским своим аргументом. Камера всегда была зорче и проницательней самой Джилл; с этим она уже смирилась.