По дороге к аббатству Мирча хмуро молчала. Монахиня и раньше-то была не особенно разговорчивой, если не сказать нелюдимой, а тут и вовсе от неё и словечка за день никто не услышал. Тому были причины. Она всё ещё не была уверена, что сделала верно, отправившись с отрядом. Наказ епископ дал чёткий - проследить за одержимой, а уж никак не скитаться по лесам. И вот Леандра в столице, а она, Мирча, снова гонит куда-то Рыжуху. Коли набедокурит демон в их отсутствие, вина за то ляжет на монашку. А может хитрый адский посланник для того и заставил свою жертву остаться дома, чтобы никто не мешал ему творить пакости? Но она-то, она как же? Мирча и сама не знала, почему не возразила, беспрекословно согласившись ехать в ночь и оставить заупрямившуюся девушку всего лишь под присмотром домоправительницы, которая об истиной сути нищенки и не знала-то ничего. Безумное решение. Видать, жизнь в монастыре и привычка безропотно подчиняться приказам, что въелась за эти годы в кровь, вытравили способность поступать по своему разумению. Лука сказал надо ехать, она и поехала, а теперь поедом грызла себя за то.
Спутники её тоже не слишком добавляли радости. Правда, к ним Мирча худо-бедно начала привыкать, хотя на вампиршу и косилась первое время с подозрением, стараясь держаться к ней поближе, мало ли что выкинет. Церковная магия не великая защита, но остальные и той не обладали. Рыжухе такое соседство совсем не нравилось, она фыркала и по-своему, по-лошадиному выражала возмущение подобным поведением всадницы. Интересно, что собственная Кейрина лошадь никакого страха, похоже, не испытывала. Слово что-ли особое вампирша пользовала, чтобы приручить животное? Хотя, магией не пахло. Однако, вела себя Кейра прилично, никаких своих вампирских штук не откалывала, а по делу высказывалась разумнее прочих. И постепенно монашка не то, чтобы совсем ей доверять стала, но притерпелась и даже неким уважением прониклась. Врач же, как она про себя называла Дамьена, хоть врачом он взаправду и не был-то, ей, пожалуй, нравился. Мирча с ним была бы и не прочь поговорить дорогой о травах, настоях и лечении родильной горячки, да сильно сомневалась, что этому ученому книжнику, к тому же, по всему благородному, захочется болтать с неграмотной крестьянкой. А вот Жак ничего, кроме раздражения не вызывал. Видала Мирча в столице заморскую птицу-попугая - всю из себя пёструю, многоцветную. Вот Жак был точь-в точь как та птица. И дело тут не в одежде вовсе, одежда-то у него яркою не была, а вот от самого Жака и его болтовни голова болеть начинала еще там, в столице. Хотя нет, и не в разговорах дело было тоже, не так уж и много он говорил. Слишком его самого было много. Объяснить Мирча это и себе бы не смогла толком. Жадный до жизни, кипучий. Отчего это так пришлось монашке не по душе? Может просто завидовала она ему, да разве себе в том признаешься. Но от Жака Мирча подальше держалась. Кальвани же был Кальвани. Вполне сносен, когда ему не приходило в голову толкать очередную речь. Для нее он был начальством, чтобы там сам не говорил, а сближаться с начальством Мирча не приучена была, да и обсуждать его тоже, хоть и в душе. В общем, спутники, конечно, и получше могли быть, но терпимо. Им-то поди, с ней тоже не слишком ладно рядом.
А основная причина её угрюмости крылась в дороге. Не радовала дорога, совсем не радовала. Мирче, более всего на свете любившей путь, пыль под копытами коня, да манящий простор, впервые было не уютно. Не пела душа, какое там петь, сжималась в страхе. Неладное носилось в воздухе, в дорожной пыли, даже солнечные лучи неласковыми тут были. Зло. Что-то злое, поганое, словно помои, было разлито повсюду. И не поймешь сразу, то ли мерещится, то ли взаправду. Нет, не мерещится. Они уже подъезжали к аббатству, когда монашка, наконец, заговорила.
- Тут и впрямь, кажется, в магии дело, - хмуро бросила она. - Какое-то злое колдунство тут творилось или дух адский вылез. Но не понять, сейчас ли, давно ли. Едва чую его. Но плохо тут, очень плохо.
Она вновь замолчала, потому что уже подъезжали, и обсуждать сейчас не пристало. С непроницаемым лицом наблюдала, как Жак обогнав всех, набросился на дармовое вино. Можно подумать по нему, что они погибали от жажды все. Сама же Мирча придержала кобылку, пропуская спутников вперед. Пить ей вовсе не хотелось, а объясняться с монахом - то Луки забота.