Своё неведомое | ходы игроков | Четвёртая встреча

Бенедикт крепко задумался. Ему здесь, конечно, стало лучше, но... он не знает, чего он хочет, поэтому как двигаться куда-то, если знаешь только то, где ты, но не знаешь, куда хочешь прийти? Как все хорошо было в прошлом: все было четко и ясно, вот враги, вот предназначение, вот друзья, вот публика, а сейчас... Он вздохнул.
- Один, наверное, - отозвался он. Все-таки ему не так плохо, как было, так что, наверное, он уже идет куда-то, где хочет быть. Впрочем, разве можно быть в этом уверенным, когда стоишь на месте?

— Ага. А что было бы на пять? — спросит химера. — Вы только не уххходите сссейчасс в "возможно это или нет", не опухххайте сссерьёзом.

- Это тоже простой вопрос. Восстановить империю. Сделать ее из центра страха и ужаса, сильной, жесткой, но справедливой рукой, ведущей мир вперед.
Казалось что при этих словах у сира Эмира мелькнули за спиной крылья. Конечно же это было не так, просто движение торса было таким, какое бывает при взлете.

-Вернуться в мир, к тем приключениям, которые меня, возможно, ждали. Снова ступить на тропу поиска. Продолжить историю, - всё же все эти встречи, большие и маленькие, из которых и состояли подобные рассказы, оставляли след в душе девушки. Это – и все еще двигающая ее вперед сила, мечта, идея, которой она заразилась.

Бенедикт пожал плечами. У него не было идей, что было бы для него лучше. Чего он хочет? Забыть? Это... неправильно. Правильный ответ для него - вернуться в прошлое, но это невозможно и несбыточно. Если бы можно было не рождаться в этой жизни... Найти кого-то с искусством Хроноса, кто смог бы отмотать для него время вспять и... не проходить ритуал пути подменыша?.. Или просто не рождаться в этой жизни? Достичь бессмертия в прежней жизни? Да, пожалуй, это был бы интересный вариант. Но время все равно не течет вспять, даже для мастеров Хроноса 12 лет - это чересчур.
- Есть легенда о фейри, которые вернули себе былую силу, - их называют "сиохайн". Было бы здорово достичь такого в прежней жизни и вернуться на родину.

Сир Эмир заинтересовано посмотрел на Бенедикта.
- Достойно, но что же тогда для тебя 10?

Юный бард задумался лишь на мгновение.
- Отменить Зиму. Вернуть в мир равновесие. Позволить всем снова быть собой.

Сир Эмир улыбнулся. Эта улыбка, теплая и нежная смотрелось странно на новом лице, но удивительно ему шла.
- Был бы рад быть твоим другом, после того как мы отсюда уйдем.

Бенедикт серьезно посмотрел на рыцаря:
- Лорд Эмир, я не стану отказываться, но и не стану скрывать: у меня есть неоконченное дело, которое я должен сделать. И... я принадлежу к роду фей, которые никогда нигде надолго не задерживаются. Конечно, время для фейри - вещь условная, мы не всегда чувствуем его движение, но... разве вы не человек семейный? Вы не планируете возвращаться к супруге и сыну? Вы хотите путешествовать? Потому что я буду путешествовать. Или как вы представляете себе нашу дружбу?

- Я планирую восстановить империю, а значит путешествия неизбежны, а барду будет о чем слагать песни. Но я говорил не об этом, я просто хотел чтобы у тебя было место куда ты сможешь вернуться в трудную минуту, минуту горести или радости. Не к родственнику, не к должнику, а к другу, который готов и главное может помочь.

Юноша улыбнулся.
- От всего сердца благодарю вас за предложение, лорд Эмир. Буду рад прийти в гости, если будет такая возможность.

Химера порадуется за обоих и даст им договориться, не перебивая. Бенедикт уже назвал свою "десять", и она впрямь его вдохновляет. Теперь – сир Эмир вполне угадал направление вопросов – осталось догнать барда.

— А на восссемь? — озорно спросит она Руби и самого Эмира, как только станет уместно.

- У меня все просто. Вернуться в семью и дождаться возвращения дочери, чтобы семья собралась в полном составе.

Восемь. Почему именно на восемь? Почему не девять, не семь, не десять – восемь? Руби не понимала, что от нее хотят услышать, и потому просто пожала плечами.
-Вернуться? – неуверенно начала она.
-Если честно, я никогда об этом не задумывалась: не было времени, да и особого желания тоже. Жизнь просто случалась, каждый раз подкидывая мне какие-то испытания, но я никогда не думала о какой-то особенной награде, конечной цели.

Химера покивает Руби клубами:
— В этом для меня прелесссть игр: мы оссставляем привычное и пробуем всссячесски иначе – отвечать на вопросссы, которые не задаём обычно; думать о сссебе и жизни так, как не думали раньшшше. Как будто мы вссегда ххходим ровно одной или малым чиссслом дорог в необъятном мире, а теперь вдруг сссворачиваем ссс тропы.
— Не каждый поворот что-нибудь дассст, но иногда открываетссся удивительное.

Чудовища и сокровища неосвоенных территорий.

Она говорит с теплом, стараясь ободрить странницу. Мечтать тоже совсем нелегко, если не привычно.
— А что на десссять? — предсказуемо спросит химера затем.

- С десяткой сложнее. И сформулировать непросто. Стать неживым живым, как то так. Чтобы империя жила в веках, переживая взлеты и падения, но не распадаясь, чтобы династия жила в веках, плодясь, размножаясь, процветая и испытывая проблемы, но не затухая, и чтобы память обо мне осталась как о хорошем правителе империи и как об основателе династии. При жизни такого не достичь, но я верю, что смогу узнать о том достиг ли я десятки и после смерти.

Девушка уже была готова развести руками, сдаваясь и признавая свою роль в этой истории, роль оловянного солдатика, несущегося в потоке и не умеющего его контролировать, но неожиданно яркое воспоминание вынырнуло из глубин ее памяти, будто только и ждавшее правильного вопроса. Она задумалась, не замечая, что начала говорить вслух:
-Когда-то мне посчастливилось увидеть волшебное будущее – большое племя единомышленников, среди которых были люди… Нет, не только они. Множество живых существ, самых разных, фантастических. Они обменивались чувствами и мыслями так же легко, как словами, они мечтали вместе – и воплощали мечты в реальность. Они защищали друг друга, верили, любили. Я никогда до конца не верила, что все это может быть по-настоящему, но я знала ту, кто могла верить в это за двоих.
Постепенно ее голос окреп, будто она заявляла миру, нет, скорее самой себе, вслух, не оставляя затаившегося в глубине сознания сомнения.
-И я готова постараться поверить в это вместе с ней. Я не смогу найти ничего лучше, - она подняла на химеру странный взгляд.

Масштаб всех трёх ответов химеру впечатлит.
— Вот теперь попробуйте ощщщутить того сссебя, для которого сссамые желаемые обсстоятельсства ссстали жизнью. Погрузитесссь в него или в неё. Побудьте в том образе, вдохххните в нём воздухх, пройдитессь, выпейте чаю – поживите в нём немного, дайте другим увидеть его через вассс. Почувссствуйте, какая у него осссанка, какое лицо, какой взгляд, какое напряжение или расслабление мышшшц, какой шшшаг, какая поза, плассстика и движения. Какое в нём ссоссстояние душшши и тела. Что он видит и восспринимает в нынешшшнем, в небе, в людяххх, в осссени, по-другому, чем вы? Что неожиданно? Что удивительно?

- "Стали жизнью" - это "ощущаются живыми" или "воплотились в действительности"? - уточнил Бенедикт, не совсем понимая, что имеет в виду химера.

— Воплотилисссь, и потому ощщущщщаютсся живыми, — предположит химера. А затем, чтобы избежать путаниц с красивыми словами, повторит проще, убедительно: — Воплотилиссь. Сссбылиссь.

Бенедикт задумался, приложив палец к уголку рта, посмотрел вверх. Это был интересный вызов - представить свершенным то, что последние несколько веков считалось абсолютно невозможным. Как бы он себя ощущал, сделав невозможное? Ммм... Потом вздохнул. Да никак. В первый момент он бы наверняка не был в курсе, что произошло, и жил бы как раньше. Изменения в мире замечались бы постепенно, так что прошло бы немало зим и лет прежде, чем до людей и фей что-нибудь дошло бы, в первую очередь до фей. А он, наверное, узнал, конечно, все не последним, но слухом, исходящим от более умелых магов и волшебников или, возможно, путешественников. Он тихо рассмеялся. Да, это было бы очень забавно.

Конечно, в какой-то момент он бы и сам узнал, что может творить магию, которая ему не давалась несколько жизней, или или начал бы потихоньку вспоминать то, что давно забыл, но прошло бы много времени прежде, чем он осознал, что это что-то значит или что не с ним одним творится, а самой радостной новостью было бы открытие врат в Аркадию... Юноша налил себе ещё чая и залпом выпил его, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, весь увлеченный воображением. Да, тогда бы у него выросли крылья и он отправился бы туда, на родину. Это было бы долгое и опасное путешествие, а потом... как бы он понял, что это его рук дело? От других бардов? Стал бы он выяснять? Ох, самый сложный вопрос... Вряд ли. Наверняка прошло бы не одно столетие, прежде чем до него дошло бы что-то... Он снова улыбнулся про себя тому, как забавно это звучало на контрасте к словам химеры.

Живым бы это не было. Сир Эмир был в этом уверен. Величие несоизмеримо с человеческой жизнью, а богом он становиться не собирался, не хотел и не мог. Но вот сбылось и воплотилось.

Конечно же это не ограничивалось одним миром. Мир мал для величия, а различия между жителями одного мира слишком малы. чтобы всеобщее удовлетворение было истинным величием. Итак, несколько миров, император, или императрица, это было неважно, множество народов, стран и профессиональных групп. У каждого есть свои интересы и в большей мере они удовлетворяются, а то что не удовлетворяется встречается с пониманием, поскольку с молоком матери каждый в империи знает, что нельзя плодить и оставлять обиженных, что лучше поделиться толикой своих возможностей, чем ввергнуть какую-то группу в несчастье. Ибо опасны только несчастные. Счастливые и удовлетворенные не хотя причинять несчастье. Императора боятся и уважают. Уважают, потому что в нем сидят знания и опыт множества поколений, потому что решения конфликтных ситуаций таковы, что даже проигравший понимает их справедливость. Боятся потому, что император нестерпим к обидам. И неважно, обидели ли его или младенца из самого отдаленного мира. Суд будет честным, но суровым. А сам сир Эмир одна из статуй во дворце Императора. Не на центральном месте, но на главной аллее главного здания, потому что основатель.

Руби склонила голову на плечо, опустив взгляд и разглядывая из-под прикрытых век пустую чашку. Ее воображение, обычно богатое и живое, сейчас молчало, будто придавленное тяжестью задачи. На словах все было так легко: «Возьми, представь!», а ты попробуй представить то, чего никогда в своей жизни не видел. Все, на что она могла опираться – это яркие воспоминания и горячая вера в то, что это когда-то произойдет. Память подсовывала только обрывки разговоров с ней, о ее племени и прошлом.
Она попыталась представить, что встреченные ею в ее странствиях существа становятся открытыми, добрыми – и на ее лице сама по себе, без ведома хозяйки, появилась кривая улыбка. Нет, невозможно. Вернее, настолько невероятно, что казалось невозможным. Чего от нее ждет это существо? Чтобы она стала богом? Перекроила мир по своему желанию?

.

Руби еще раз закрыла глаза, стараясь изо всех сил представить тот мир, о котором недавно могла только смутно мечтать. И постепенно картина начала проявляться, как первые лучи рассвета, разгоняющие ночную тьму у отливающего серым горизонта. Она видела волшебные города, так похожие на те, что встречались ей в ее странствиях – и в одновременно совершенно другие. В городах жил народ – необычайный, разномастный и одновременно единый, и не было ничего на свете, что не было бы им по плечу. Мир под их руками расцветал самыми прекрасными цветами, по-своему отражая их; он льнул к их ногам послушным, любящим питомцем, встречающим хозяина. Видение продлилось недолго, но Руби смогла разглядеть их лица, и в этом бесконечном сонме промелькнуло что-то знакомое, что-то в улыбке, в выражении глаз и жестах рук.

Химера любопытно развернёт хоботки, словно так можно лучше расслышать (разнюхать?) безмолвие.
— Ссир Эмир, Руби, — обратится она, выждав долго, — поищите теперь в сссебе то, что угрожает и пугает, мешшает и обесссиливает, не даёт верить и подрезает крылья. Оно не позволит тому, о чём вы мечтаете, невозможному и желанному, сслучитьссся.



— Бенедикт, — предложит мальчику другую игру химера, — всспомни три-четыре ссслучая из ссвоей жизни, когда что-то было не так, не нравилоссь тебе, и ты сссумел изменить происсхходящщщее к лучшшему.

- Думаю сейчас уже нет ничего что не позволит случиться задуманному. Разве что преждевременная смерть. Раньше было много того, что мешало, затмевало и вело в ненужную сторону, но сейчас это все ушло. Так что да, если внезапная смерть не поразит меня раньше времени то желаемое осуществится.

- Одну историю я уже рассказал* - о фоморском плене. Ещё пара… - он задумался.

Те воспоминания были очень яркие, отравляли его силой и отчаянием, резко контрастировали с его текущей жизнью и оттого вцеплялись в мозг мертвой хваткой. Не отпускали. Сложно было даже просто перевести мысли на что-то другое, более спокойное, менее будоражащее. Пришлось сделать над собой усилие и вспомнить то время, когда отец был ещё жив, - бард был так счастлив с ним и с матушкой! Пусть и человек, но она вкладывала в него силы и время, никогда ничего для него не жалела…

- Однажды матушка решила, что я пропаду в современном мире, если не буду уметь готовить, - он тихо, счастливо рассмеялся, вспоминая, как она это ему об'ясняла. - И она решила начать свое обучение с маффинов, не знаю уж почему. Я был не против, но искренне недоумевал, почему маффины. Мы так редко их ели. Логичнее было бы начать с овсянки или яичницы, но ей захотелось маффинов. И я никак не мог разложить их по формочкам. То слишком много, то слишком мало, то опрокину, то вообще не донесу до противня. Я ей тогда почти все тесто перепортил, а потом ещё и оказалось, что плохо помешал и в готовых были комочки. Ещё и подгорели. Мы оба тогда сильно расстраивались. Так было и на второй, и на третий раз… А потом я вспомнил, что есть род фейри, которые всё быстрее делают, когда на них никто не смотрит. Я, конечно, не из них, но решил попробовать в одиночку. Взял у матушки рецепт и муку и все остальное и занялся, когда они во фригольд с отцом ушли. И я пел, насвистывал какую-то мелодию, не помню уже какую, и не волновался о том, получится или нет, ведь никто не знает, чем я занимаюсь и, если не получится, можно выкинуть и сделать вид, что ничего не было. Ну и… их потом можно было есть, - улыбка. - Не сказать, что мне понравилось, правда. Слишком много ненужных мелочей, о которых надо думать.

Эта история освежила его, будто грибной летний дождь в жару, и он с азартом принялся вспоминать другие похожие.
- Ещё вспоминается время до Войны деревьев. Я был приглашен на свадьбу, - с этого, по его подсчётам, начиналась примерно половина историй, которые он помнил из предыдущих жизней, - и там у невесты была дочка, которая все время плакала. Это так раздражало. Ее утешали все - и матери жениха и невесты, и подружки невесты, и сама невеста, а та все не успокаивалась. Я не решался подойти - всё-таки чужак, испугается небось. Но играть под этот аккомпанемент было мучением. Пришлось рассказать сказку про маленького, но очень умного пони - не совсем для свадьбы история, да, - но зато девочке пони понравился и они не расставались до самого конца. Больше там никто не плакал.

Тут он вдохновился и вспомнил еще одну.
- Это случилось в Мифическую Эру, когда мир был юн, люди и фейри жили в мире друг с другом, а о холодном железе еще никто даже не думал, что такое возможно. Мой дом был у моря, в Замке из Белого Песка, и мне нравилась тогда одна девчушка. Она была веселая и веснушчатая, и каждый день с ней состоял из проказ и лени. Я проводил с ней много времени и совсем не уделял внимания сбору новых песен и повторению старых, и вот однажды в замок пришел известный менестрель и все играли в “угадай историю”, и я угадал многие из них, но не все. Как же это было неловко! - юноша даже покраснел, вспоминая тот далекий день. - Любовь, конечно, побеждает всё, но с тех пор я назначал ей свидания в библиотеке. И мы играли много во что, пока не перечитали там все книги, и тогда мы отправились в соседний замок. Жалко, она погибла в Войну деревьев - попала в засаду вместе с мужем, и у напавших в ножнах спало холодное железо…
Это случилось давно, и видно было, что он давно это пережил, хотя от последних слов его лицо все же сделалось на время задумчивым.

-Я не думаю, что это что-то одно, - покачала головой Руби.
-Вернее, каждый раз оказывается, что это – что-то новое. Страх ошибки, особенно когда от этого зависит чья-то жизнь. Самое смешное, что становится еще страшней, если жизнь – не твоя. Страх потери, когда держишься за что-то, не отпускаешь – п оно все равно выскальзывает из пальцев. Страх перемен, в конце концов. То, что однажды утром ты проснешься, подойдешь к зеркалу – и не узнаешь ту, кто смотрит на тебя из него.

— Вурр, — оживится химера, радуясь историям Бенедикта.
Ей покажется, что юный бард ещё не закончил. Осталась ещё история.

Две разных игры сейчас смешиваются своеобразно. В одной больше радости и успеха, а другая о страхах. Будет ли одно мешать другому? Химера пока не знает.

— Руби, мы можем дать сслово вссем трём ссстраххам по очереди, — предложит она. — Есссли это не будет сслишшшком много для тебя. Иначе выберем какой-то один.
— Ссир Эмир, я не ссслышшу препятссствий на вашшем пути, но давайте сспросссим. Посссмотрите сссейчасс на всссеххх насс. Выберите кого-то на роль сссебя, кому ничего не может помешшшать, кроме внезапной сссмерти. И сскажите ему ещщщё раз об этом, а то мы отвлеклиссь немного, насстроение могло потерятьсся.