Охота. Африка. Инайя | ходы игроков | Акт II. Охота

И почему люди не остаются в прошлом?

10 января 1933 г. Африка, Ластурвильские джунгли. На закате.

    Магдалена прорывалась сквозь непролазные заросли; ломала ветки, перепрыгивала корни, резалась об острую траву. Впереди - тропа Николя, он прорубал ее для себя и Магды. Сзади - выстрел за выстрелом. Или это бьющий в голову пульс? Дыхание все быстрее и быстрее, до хрипа, и вдруг, после рывка - резкая остановка. Казалось, кто-​то мощной когтистой лапой дернул ее за куртку.
  Джунгли притаились. Сверху - багровые лужицы застывшего неба, проглядывающие сквозь величественные кроны; снизу - замершие папоротники и еле-слышные жучки; впереди - уже не тот спасительный путь, который грезился еще минуту назад, а безнадежная древесная клетка, уходящая своими толстыми прутьями за горизонт; а перед глазами - туман испуга, сползающий с век и оседающий отрезвляющими каплями на щеках.
  Когтистая лапа ткнула Магдалену в поясницу. Настойчиво сползла вниз, стягивая куртку. Зашелестела окружавшей листвой. Завыла проходящим теплым ветром... Но вдруг хрустнула и упала сухой веткой у ног кинооператора.
  Всего лишь сухая ветка! Какое облегч...

  “Мадам? – тут же послышалось сразу отовсюду. – Мадам, как вы здесь оказались?”

  Голос, казалось, рождался за каждым деревом; французская речь среди лабиринта древесных исполинов - факт пострашнее какой-то там когтистой лапы. Звук не усиливался и не затихал. Он словно гулко звенел где-то между ушей, как после выстрела.

  “Не двигайтесь. Наверное, вы, должно быть, потерялись, не так ли? О, кажется я знаю, кто вы. Вы приехали из Европы, чтобы… Не двигайтесь. Еще одно крохотное движение, и в ход пойдет мое ружье. Я не шучу. Стало быть, вы приехали из Европы к Сигберту. Сигберт Кёхлер! Его называют самым хитрым белым во всей Африке. Но поверьте, в этих Джунглях вы встретили того, кто обведет даже этого докторишку. Поворачивайся!”

  Деревья, словно фигуры вместе с шахматным полем, повернулись, и на расстоянии пятнадцати метров из-за лиан показался направленный на Магдалену ружейный ствол. За ним через какое-то время проявился и весьма приятный на вид мужчина лет пятидесяти. “Нет, это точно не он!” – единственная мысль, которая могла прийти в голову, глядя на его интеллигентное лицо. Но оно заговорило:

– Вы приехали из Европы? Хорошо. Выбор у вас невелик. Доставайте свой билет в Европу и уходите в ту сторону, в которую я вам скажу уходить. Вы непременно выйдете на тропу, которую прорубали, пока я шел за вами все это время. А эта тропа, – незнакомец показал на прорубленный коридор зарослей, который потеряла Магда, – моих рук дело. Она ведет в это место. Где я и поджидал вас.

  Он вытер пот и, дрожа, привстал.

– Если бы эта львица или носорог смогли вас убить – я бы не был так категоричен и просто бы обобрал ваши тела. Но как я ни старался, вы выжили, к сожалению. Убить двух мужчин с оружием - опасная операция, но будьте уверены, что пристрелить какую-то девку - плевое дело для капитана.

  Капитан Робер подошел на три шага ближе. Он был искусан насекомыми и заметно прихрамывал. Ружье так и тряслось в его лапах.

– Ох. Давайте сделаем так, что никто не пострадает. Просто достаньте из сумки этот чертов билет и оставьте его вон на тех корнях, – он дернулся в их сторону, и, казалось, сейчас пальнет. – И я скажу, как выйти к больнице. Обещаю.

10 января 1933 г. Африка, при выходе из джунглей. Чуть позже.

  Машинальные движения, гром сердца, звенящий подобно раздающимся выстрелам; тупой стон однорогого чудовища и хруст, казалось, не земли, а литосферных плит. Где-то среди этого с каждым мгновением разрастающегося пира ужаса и адреналина, поглощающего, волнующего, упоительного и невыносимого, где-то среди шума и волнения, среди победы над страхом и самим страхом… пропал носорог. В один момент, когда целик и мушка вновь худо-бедно сошлись, перед стволом уже не было ни зверя, ни джунглей, ни смысла. В белом, размытом, невнятном пространстве кружили призраки прошлого - бойцы битвы при Скарпе, налоговики, отец Луизы, похоронные процессии, собаки, много ушедших на тот свет собак Николя, и вдруг снова - лианы, папоротники, забрызганные кровью и красным солнцем цветы, захлебывающийся Джозеф. И никакого носорога. И никакой Магдалены.
  Чудовище вытоптало всю траву, вспахало землю вокруг Джозефа; раненое, отшвырнуло охотника, и попетляло в лес, оставляя за собой ручьи крови. Казалось, кусты, в которых оно скрылось, кровоточат - алые капли так и падали с длинных причудливых листьев. Плюхались о нижние ветви и снова, нехотя, медленно переползая друг на друга, ложились в углубленный центр листвы и неторопливо скатывались на землю - ужасно красивое зрелище, которое можно было увидеть только в Африке.
  “Д-добей его…” – если Николя не показалось, еле слышно проговорил Джозеф, не закрывая разинутого, полного крови, рта. Охотник был распотрошен и не мог двинуться ни единой клеткой своего угасающего тела. Его ноги были раздроблены и превращены в месиво, позвоночник, очевидно, сломан, череп разбит. Несколько секунд он вроде как дышал, еле черпал этот полный жары, влаги и пороха воздух, и улыбался, казалось; в его лице появилась странная умиротворенность, которой Дюран никогда не мог видеть.
  И вот, в самый неподходящий момент над головой Джозефа (или перед глазами Николя - кто знает?) стало проходить какое-то облако, которое всегда обволакивает человека в момент смерти. Оно возникло из ниоткуда, коснулось ушей, выбритых щек, поднялось, словно вода в ванне, достигло рта и почти что заплыло в ноздри...

9 января 1933 г. Африка, На носу плоскодонного парохода, уходящего из Порт-Жантиль.

  ...Приняв фляжку и сделав несколько глотков, Дюран смотрит на красавицу жену и согласно кивает. Может быть и жаль, что она не одна, но у него есть ещё три дня.

— Моя история? Нет ничего более скучного, чем жизнь простого торгового представителя. То ли дело у вас, Джозеф…

И Николя Дюран рассказывает версию своей жизни, короткую и точно выверенную в части информации, которую может позволить знать окружающим. У него полно терпения, и он даже слушает собеседника, задавая вопросы, живо интересуясь всем, что может хоть как-​то обратить в прибыль. Светская беседа, интерес и залог хороших отношений с человеком, которого через три дня он забудет, выкинув из жизни, как и всё, что будет связано с текущей поездкой.
  Джозеф смотрит на воду, слепящую его отражением солнца. Николя ему нравится - единственный человек, который за долгое время не презирает охотника, его образа жизни, его повадок, его напыщенной борзости, его нестерпимого нахальства и бестактности, а просто ведет беседу, беседу как с равным. Джозеф прищуривается. С грустью отпивает из фляжки.

– Дружище, дам совет, о котором меня никто не спрашивал. Но все же, если решишь остаться в Африке - попрощайся и с деньгами, и с совестью. На чем ты можешь заработать? На китовом масле? Да ты знаешь, какой сейчас год на дворе!? Не смеши меня, и даже не начинай по поводу лесного дела. Нет-нет, лесозаготовки удаются только пройдохам вроде меня. Тем, кого черные принимают за “своего”, то есть за такого же опустившегося и подневольного, как они сами. Для business в Африке нужно быть на самом дне. Оттолкнувшись от него, можно чего-то да добиться. Но максимум, чего ты и достигнешь в экваториальной полосе - таких же убогих гонораров, какими перебиваюсь я. На них можно разве что чувствовать себя белым человеком. А это вредно для Африки.

  Джозеф не сводит глаз с переливающегося волнами солнечного круга.

– Ты хороший, у тебя красавица жена. Тебе это не надо. Ты едешь в Африку за чем-то другим.

  Отдает флягу Николя и, все не глядя на него, уходит с палубы.

– Все мы приезжаем в Африку за чем-то другим. А потом становимся охотниками. Не прощаюсь, mon amie!

  ...Наконец облако закрыло и глаза Джозефа. Или, вернее, уже не Джозефа, а его мертвого тела. И исчезло, как будто бы его и не было, как будто бы оно не появляется всякий раз, когда кто-то навсегда прекращает дышать.
  В такие моменты обычно проносится холодный ветерок, или еще что-то. Но это была совершенно глупая и ужасная смерть изнуренного человека, которую не скрасила даже природа. Она исторгла из себя Джозефа, словно ненавидела его, словно мстила ему.
  Кусты дернулись и замерли.
  Оставаться было опасно. В месте, где бродят львы и недобитые носороги было непозволительно медлить. Неужели тело охотника даже не будет захоронено? Неужели его рюкзак, ружье, вещи - навсегда останутся тут, неизвестно где? Неужели эту смерть не скрасит даже человек, решивший ей противостать?
  Неужели это еще одно поражение?

11 января 1933 г. Африка, Ластурвильская больница. Час ночи.

– Мисс Уолден, не стоит переживать, мы как-нибудь справимся, – сказала Амели, протягивая чашечку Флоренс. – Завтра, то есть уже сегодня, должна приехать мадам Ру. Будем надеяться, она поставит нашего доктора на ноги!

  У Кёхлера снова потекли слезы из неподвижно глядящих в потолок глаз. Амели вежливо извинилась перед Флоренс и подошла к Сигберту, чтобы вытереть его лицо. “Ну вот, ему уже лучше! Вам же лучше, доктор?” – радостно (казалось, она всегда была радостной) улыбнулась сестра. Сигберт не среагировал, он лежал так, еле постанывая, с момента оказания ему помощи.

– Как хорошо, что господин Гонсалес смог оказать первую помощь! Он большой молодец. Не знаю, что бы я делала в такой ситуации, наверное бы растерялась. Честно говоря, никогда не сталкивалась с болезнями сердца, точнее с такими вот приступами - медсестрам запрещается самовольничать. Так что господин Гонсалес, можно сказать, спас нас всех. Вы не находите, что он очень умен и приятен? – она застенчиво замешкалась.

   В спальне Кёхлера стоял сквозняк, и что-то постоянно свистело. Иногда что-то даже металлически поскрипывало. Амели улыбнулась:

– Как вам удается так хорошо выглядеть даже в нашей жаре, мисс Уолден? Даже устав и столько вытерпев, вы остаетесь такой lady, мне завидно. Я хотела бы походить на вас, это искренне.

   Доктор стонал, Амели меняла холодный компресс. Вдруг за окном промелькнула черная тень. Сестра взяла керосиновую лампу (интерьеры Кёхлера были старомодными) и подошла к окну, замощавшему почти всю стену. Она прикрыла форточку и вгляделась в темноту. Амели видела лишь свое отражение и яркие отблески лампы. И все же, что-то было в этой темноте. Что-то… зловещее. Что-то… необычное.
  Сестра уже начала отходить от окна, не переставая внимательно вглядываться во мрак, как вдруг прямо перед ней появились два огромный белых глаза. Амели выдохнула:

– Фух, это немой мальчишка явился. Пропадал весь день, негодник. Надо будет ему высказать… Да, кстати! – она что-то вспомнила и снова подсела к Флоренс.

   Украдкой поглядев на доктора, она приблизилась к Уолден и шепотом спросила:

– Мне рассказывали, что Мартина тоже была при приступе, и что она кричала всякие гадости! Это правда? Говорят, она кинула в доктора стакан и… как бы это сказать? Выражала свое неудовольствие его подходом… ну вы поняли. А потом на ваши вопросы призналась, что как-то знает господина Гонсалеса или его брата, и что хотела позаимствовать ключи от катера доктора, и что… Ну а потом господин Гонсалес вас оттолкнул от ящика стола, вы рухнули в объятия коллекции доктора и потеряли сознание, ахах. Да, доктор показывает свой склад подарков только подготовленным людям, – уже в полный голос рассмеялась она.

   Ветер защекотал окна, и форточка, отворившись, ударилась о раму. “Урр-рур-рур”, – словно хриплый вой послышалось вдали. “Хища-я-а”, – по-кошачьи ответило поблизости. Шутки кончились. Амели привстала, чтобы на этот раз закрыть окна на шпингалет, но вдруг раздался ужасающий, нечеловеческий, омерзительнейший рык леопарда, от которого вздрогнул даже доктор.

  Он послышался прямо под окнами. Амели вскочила, спешно передала шаль Флоренс и со словами: “Я разбужу господина Фернандо, умоляю, закройте форточки!” – выбежала в соседнюю комнату. Уолден осталась наедине с Кёхлером, который был не в состоянии ответить ни на один из ее вопросов.

  Стук-стук. “Господин Гонсалес, как хорошо, что вы не спите! Да, вы тоже слышали? Я боюсь, мне понадобится Ваша помощь. И, конечно…” – Амели сделала паузу, молча прикрыла дверь и вынула из внутреннего кармана билет.
– Пока есть возможность, вот, я сделала, что вы просили. Мне кажется, вы действительно нравитесь мисс Уолден. Это экстравагантный, повторюсь, план, осчастливить ее тем, что вы нашли ее билет, когда она обнаружит его потерю, но, пообщавшись с мисс Уолден, я хочу сказать, что могу вас понять. Она такая замечательная! И у меня нет сомнений, что у вас все сложится.

  Амели горько улыбнулась.

– Доктор не подал признаков… признаков хоть чего-то. Дышит, и на том спасибо. Завтра (вы этого еще не знаете) приедет мадам Ру из соседней больницы. Держим кулачки, что у нее хватит сил, чтобы спасти нашего огангу. Оганга - так негры зовут доктора. Это значит заклинатель, или большой человек - не помню. Но без него и правда все пропадет. Спасибо, что Вы так быстро среагировали, господин Гонсалес, я восхищена Вашим поступком.

  Вдруг выдался момент поцеловать Фернандо в щеку. Амели им скромно воспользовалась.

– Вы и правда нас спасли. Спасибо Вам большое!

  Она смущенно забрала чашки с пола. “Пойдемте, я проведу вас с мисс Уолден в спальни. Она уже засыпает, а выходить без Вас, когда вокруг эти ужасные крики - очень страшно. Да и я бы уже сменилась, честно говоря”.

– Пойдемте, мисс Уолден! – улыбаясь, позвала Амели, собирая ключи с крючков.

  Она отперла дверь, осторожно нагнулась, остановила качающуюся в руках лампу и боязливо выглянула на улицу. “Пойдемте”. Амели закрыла двери за Фернандо и, пропуская гостей вперед, подняла лампу так, чтобы они видели и ступеньки, и дорогу впереди. На середине лестницы показался странный блеск.
  Он вел вниз. Это была жидкость, она красиво блестела от лампы.
  Она вела влево, вправо по ступенькам. Она прерывалась и вновь появлялась.
  Она вела за собой.
  Она была предтечей целой лужи этой жидкости.
  Лужи, которая окружала деревянный кол, воткнутый прямо у дома доктора.
  Деревянный кол, полностью залитый кровью.
  Кол, на котором в ужасной гримасе была нанизана отрубленная голова Луизы.

  Амели закричала от испуга и вдруг закрыла рот и глаза руками. Свет лампы оставил лицо Луизы. “Этого не может быть!” – в шоке вцепилась она в спину Фернандо и, спустя какое-то время, снова приподняла лампу. Голова Луизы зловеще смотрела на Флоренс. На этот раз та не упала в обморок. Амели закрыла глаза, прижалась лицом к спине Фернандо и вложила лампу в его руки.

– Они предупреждают вас, что следующей ночью будет еще один. Они. Они среди нас. Надо что-то делать. Нельзя чтобы доктор это увидел!! Чтобы об этом хоть кто-то узнал, иначе начнется паника!! Фернандо, сделайте что-нибудь, умоляю!

  Кровавая дорожка вела дальше. Дальше в джунгли.
  Охота началась.

Внимание! Съемка! Мотор!
Кричат в рупор, указывая, что нужно делать.
Стоять! Бояться! Повернись! Улыбнись! Твоя реплика!...
Боже. Это не ей, это артистам.
Ты всего лишь должна запечатлеть процесс работы режиссёра. Да так, чтобы твоё фото отобрали для первого листа "La Vie Parisienne".*
Почему трясутся ноги от страха, когда он так кричит? На неё нельзя кричать. Никто не смеет на неё кричать! Артисту работать под такое сопровождение немыслимо. Магдалена никогда не понимала, как актёры терпят такое отношение к ним. Тут даже ей было тяжело сосредоточится на съемке.

Но декорации, что это за декорации?! Джунгли. Это кричат сами джунгли. Каждый листочек, свёрнутый рупором, каждая лиана, проводом обвивающая микрофонные стойки деревьев, зелёные стены отражают звук и несут его ей прямо в уши… Разве они снимали джунгли? Разве это была не обычная сцена в кафе? Чёрт! Магдалена закусила губу так, чтобы стало больно и сознание прояснилось. Шок, вызванный жестоким истязанием, выстрелами и постыдным бегством, давал о себе знать. Надо отдышаться и собраться с мыслями. Поэтому приказ - не двигаться и стоять на месте - был как нельзя кстати.
Это дало время осознать и сопоставить то, что происходило здесь и сейчас. Густые заросли с дикими животными и француз с ружьём, угрожающий её жизни. Магда слегка покачала головой из стороны в сторону, понимая абсурдность происходящего.
Он хоть осознаёт, что по сравнению с зарослями кишащими невидимыми опасностями, он кажется пролетающим мимо комаром? От которого хоть увернуться можно.

Подняв руки вверх, как и положено стоящему под дулом, она медленно развернулась. Картинка прорисовывалась чётче. Человек сам напуган не меньше и, к тому же, хорошо знает местных миссионеров, даже в курсе их экспедиции. Не мудрено. Не часто сюда наведываются гости из Европы. На всю округу событие.

- Вы очень проницательны, мистер…, - Магда улыбнулась, сделав паузу в надежде, что ей представятся. – …насчёт Европы и Кёхлера. Не сомневаюсь, что доктор завоевал себе такое реноме в Африке. Мне он тоже показался весьма скользким типом. И если вы его раскусили и вам есть, что сказать, то я готова посодействовать, чтобы вывести его на чистую воду. Я репортёр. Фоторепортёр. Я могу придать огласке…

Она огляделась. Действительно, Магда не узнавала это место и понимала, что этот человек – потенциальный её убийца, сейчас важен и нужен ей. Чтобы вывести её из этой зелёной западни.

- Билет? Ах да, нет проблем, если вам надо. Могли бы и без ружья попросить, - она полезла было в сумку с фотоаппаратом, потом хлопнула по карманам и виновато глянула на мужчину, выставив вперёд руки, показывая, что она безоружна. – Но, чёрт возьми, я не таскаю с собой на охоту билеты в Европу. Это глупо. Они лежат в моём чемодане в лагере. Так что ликуйте!
Она сделала шаг в его сторону. Один. Маленький, осторожный шаг.
-Радуйтесь, что не загубили нас. Обыск наших трупов принёс бы вам мало утешения. Я предлагаю вернуться со мной в лагерь. Уверена, вам не откажут в помощи и если нужны билеты домой, то мы что-нибудь придумаем.

Теперь их разделяло расстояние на четыре шага меньшее, чем при первом, так называемом, знакомстве. Магдалена видела, как трясутся его руки и испарина покрывает лицо - напуган не меньше её. Человек пошёл на преступление, а это значит, у него большие проблемы. И вряд ли ему захочется их усугублять.

- Там помогут с вашей ногой. Вы ранены? Можно я посмотрю? – она махнула рукой в сторону прихрамывающей ноги. – Только надо вернуться к Николя. И вы поможете отнести его в лагерь. Возможно ему нужна помощь!
Она пошла в наступление, пытаясь не акцентировать на том, что косвенный убийца её напарников жаждет прикончить и её.

“Клац. Клац. Клац.”

Ружьё в руках с грохотом выплюнуло последний кусок свинца и затворный механизм, вместе с курком, сухо защелкали под напором дрожащих пальцев, что остервенело пытались дослать патрон в патронник из опустевшего магазина. Тяжелое дыхание вторило сдавленным хрипом вырывающимся из груди, пока целик и мушка пытались свестись на более несуществующей опасности, бессмысленно блуждая по листьям и лианам окружающим поляну.

Танк исчез внезапно, а вместе с ним исчезли лики и образы прошлого, возвращая окружающему миру ужасающую картину. Небольшая поляна превратилась в перепаханное взрывами поле. Удивительно, но всего одно существо оказалось способно сделать за несколько минут то, на что у людей уходило около получаса ожесточенных боёв.

Почему-то в голове Николя образ носорога ассоциировался именно с танком. Размер, броня, пушка. Да, рог сложно назвать стволом, но от того он не становился менее грозным оружием. Пожалуй, впервые в своей жизни Дюран пожалел, что у него нет с собой ручных гранат и пришло понимание, почему некоторые солдаты предпочитали взорвать себя вместе с этой адской машиной в попытке остановить, а не пытались бежать. Жуткое создание человеческого гения и жуткое создание природы, такие разные, но одинаково ужасные в своём неумолимом стремлении к разрушению.

Потребовалось около минуты чтобы сковывающее тело напряжение отпустило, позволяя вновь двигаться и более-менее внятно осознать произошедшее. А ведь Николя был на войне, жил под пулями, но даже его подготовленный разум впал в оцепенение, которое удалось обойти лишь инстинктами самосохранения вложенными ещё в момент обучения ратному делу.

Пошатываясь, мужчина подошел к развороченной траншее в которой лежал Джозеф, оперся на ствол ружья и тяжело опустился на землю рядом. Зрелище было жутким в своей неестественности, человеческое тело теперь больше походило на неумело сшитую тряпичную куклу наполненную крупой, нежели на то, к обычно принято называть хомо сапиенс с внутренним скелетом. Даже голова потеряла привычные очертания, будучи деформированной несколькими сильным ударами о землю, превратившись в некое подобие сдутого мяча.

— Джозеф? — неосознанно позвал Николя, хотя разумом уже понимал, что ответа не последует.
— Держись, мы что нибудь придумаем… — Попытался приободрить, поддержать, тронул за плечо и опасливо огляделся в поисках того, кого следовало добить. Неужели существо вернётся? Сейчас? Когда в него всадили полфунта свинца?

Глядя на кровавые капли, что стекали по листве, можно было не сомневаться и выдохнуть с облегчением, но где-то на задворках сознания притаился страх, что то было не живое существо, а демон посланный преисподней за все грехи человеческие, а демоны, как известно, бессмертны.

Взгляд вновь вернулся к охотнику. но лишь для того, чтобы увидеть как жизнь покидает тело, а душа уходит в лучший мир. Буквально физически Дюран ощутил движение, что коснулось его лица и шеи, когда глаза окончательно потухли и Джозеф обрел расслабленность и вселенское спокойствие.

— Сукин сын… — Выругался француз, негодуя от сложившейся ситуации, стукнул кулаком по земле, а затем резко вскочил на ноги, словно однорогий демон вернулся, поддев его задницу прямо из под земли.

— Магда? — Николя лихорадочно заозирался, осматривая каждый миллиметр земли и окружающих зарослей в поисках знакомого силуэта. Рванулся к одному краю поляны, потом к другому. Стоя вплотную к зеленой стене всматривался в непроглядные джунгли, постоянно срываясь на крик.

— МАГДА! — Раскатистым эхом голос сотрясал заросли, но всё тщетно. Около пяти минут мужчина не находил себе места, надеясь что женщина его услышит и вернется.
— МАГДА! — Но время шло, а она всё не появлялась.
— МАГДА! — Вскоре, окрики стали звучать всё реже и реже, пока обессилевший и уставший Дюран не свалился на землю. Откупорив флягу, жадно сделал несколько глотков и смахнул крупные капли пота с лица.

Вещи валялись на земле, а тела женщины нигде не было. Значило ли это, что она поддалась панике, убежала в джунгли и заблудилась?

Николя скептически усмехнулся. Кажется, что потерялась не только Магдалена, но и он сам, поскольку единственный человек, который знал маршрут лежал в нескольких метрах позади. Врядли теперь он покажет обратный путь. Положение было удручающим, но делец старался сохранять спокойствие и хладнокровие. Большинство неприятностей можно решить, если всё хорошо обдумать и взвесить.

Вновь разорвав тишину призывным криком, Николя тяжело вздохнул. Если женщина не вернется в ближайшее время, то следует отправлять на её поиски. Знать бы только куда. По хорошему было два пути. Один прорубленный Джозефом, другой, кровавый, оставлен носорогом. Гоняться по джунглям за раненным зверем или искать любимую женщину? Кажется, выбор очевиден. А как где искать? Оставлять метки, осмотреть окрестности и несли не удастся найти, то вернуться в поселение за помощью и людьми, а уже всем вместе организовать поиски и возврат тела для охотника для похорон, если будет что хоронить?

Дюран сидел на земле, заряжал винтовки, перебирал оставшееся снаряжение, придирчиво выбирая то, что может понадобиться и без зазрения совести отметал то, что будет мешать в предстоящем походе. Только основное и ничего лишнего. Вода, еда, оружие, факела, верёвка и ножи с тесаками. Остальным можно пренебречь.

10 января 1933 г. Африка, Ластурвильские джунгли. На закате.

– Там помогут с вашей ногой. Вы ранены? Можно я посмотрю? – Магдалена махнула рукой в сторону прихрамывающей ноги. – Только надо вернуться к Николя. И вы поможете отнести его в лагерь. Возможно ему нужна помощь!

  Магда настойчиво подходила к Роберу, а он суетливо сдавал позицию. Маленький шаг для человечества со стороны кинооператора стал большим для незадачливого капитана, который неловко дернулся и, запнувшись за корни, перекатился через упавший ствол. Вынырнув изо мха, Робер тут же замер, прицелился, оскалил зубы и, зажмурившись, выстрелил прямо в голову подходящей Магдалены.
  Бездыханное тело коченело в в склиской грязи.
  Оно уже не могло услышать этих нарастающих криков: “Магда! Магда!”
  Для него это имя уже ничего не значило.
  Но таковым было тело Джозефа: со спокойной созерцательностью оно соседствовало с паникующим Николя, не находящим себе места. Зайдя в джунгли, Дюран в последний раз нарушил покой вечнозеленого ковчега, из последних сил выкрикнув:
  “Магда!” – чуть слышно донеслось справа. Робер обернулся, продолжая теребить спусковой крючок: выстрела как не было, так и не предвиделось. Магдалена тоже не могла не услышать этого крика. Капитан замер, вздохнул и виновато привстал, как будто ничего не произошло.

– Хорошо-хорошо. Ммм. Так и быть, так и быть. Мы… мы пойдем к этому Николя. Как скажете, – Робер не смотрел на спутницу, но и не сводил с нее ружья.

  Некогда еле бурлящие кроны злорадно зашипели и вскоре между них на одну двадцать четвертую кадра стали показываться отвратительные волосатые выродки – помесь гиен и людей. “Павианы,” – шепнул Робер и, присаживясь, потянул за рукав Магдалену. – “Ни звука, ясно!?” На соседний корень тут же рухнула огромное краснозадое существо и, горласто скуля, кинулось прочь. Капитан лег, откинув оружие, и прикрыл собой Магду.
  Вдруг из густых крон-туч засыпал град мартышек: с отвратительным ревом они бомбардировали все вокруг, проносились по деревьям, сшибали мелкие ветки, разрывали кусты и орали, орали, орали, словно кто-то объявил воздушную тревогу. Робер открыл глаза – над ним ним навис огромный седой самец павиана. Встретившись взглядом, морда примата исказилась в дьявольскую гримасу, в которой уже нельзя было рассмотреть хоть какой-то присущей всем обезьянам человечности: огромные желтые клыки, острые как у летучей мыши, слились в одно чудовище с седой омерзительной гривой; казалось, этот сгусток уродства сейчас бросится на тонкую шею Магды и ради злостной забавы разодрет ее в клочья, а потом беззаботно поскачет дальше.
  Робер зашипел, словно ощетинившаяся кошка и, казалось, выпустил когти. Через секунду его рев перешел в медвежий, слоновий и в какой-то миг львиный. Павиан виновато исчез в кустах.
  Капитан отряхнулся, отдышался и, взяв ружье, помог Магдалене подняться. Без слов он, обессилевший и слово бы вновь принимающий человеческий облик, пошел, хромая, на ранее раздавшийся крик Николя.

  Темнело. Заходить в джунгли не имело смысла – в десяти метрах уже нельзя было ничего разглядеть: тьма неизвестного места давила из-за каждого дерева, выливалась на страницы некогда ясного дня, словно из чернильницы. И она писала самые страшные мемуары. В искрах костра тоже не мелькало ничего веселого: только картинки, вспышки воспоминаний о том, чего, казалось, Николя был лишен навеки.
  Вот искра, в которой бабушка наливает куриный бульон, обнимает, идет за сахаром и… Искра предательски растворяется в сумраке. Вот искра, в которой Луиза предлагает сбежать от родителей, целует в щеку, раздевается и… Вот искра, в которой впервые улыбка Магдалены, вот неловкая встреча в кафе, как бы случайная, вот поданный платок… А вот искра, в которой строгий разговор с отцом, встреча с Марией, мордобой со Станиславом…
  Кусты дрогнули. Огонь, скупой на искры, застыл. “Эх, да простите, говорю же, я совсем одичал, и как только вернусь в Европу, тут же пойду покрещусь, ведь…” Глаза Робера застыли, но блики в них загорелись с новой силой. “Николя?” Из кустов показалась Магдалена. Капитан быстро взглянул на заряжающего винтовку Дюрана, скупой костер, труп Джозефа, дерево, куст. Труп Джозефа. Труп Джозефа!

– О Господи, помилуй! – капитан радостно кинулся в лужу с телом и принялся бесцеремонно шманать его карманы.

  Наконец найдя что-то, он сел, торопливо раскрыл слипшиеся от запекшейся крови корочки, растрепал какие-то документы и победоносно поднял кровавый билет: “Да!”, – со слезами на глазах вскричал он.

– Ох! Надо же! Какой вообще был шанс, что этот охотник решит вернуться в Европу вместе с вами!? Фух, – Робер не мог поверить и, лежа вместе с телом Джозефа, чуть ли не целовал насквозь бордовый билет. – Ох, простите, простите меня, но это лучшее, что происходило со мной. Да за всю жизнь. Простите. Простите.

***

  Костер почти прогорел. Показались звезды.

– Да, жаль, что так получилось. Он. Страшно подумать, что он мог вернуться в Европу, и что его жизнь могла начаться совсем по-новому. Но так будет не с ним. А со мной. Не лишайте меня этого подарка судьбы, умоляю, – Робер покачал головой. – Да, я знаю, куда идти, знаю. Но… Нет, нам нужно переждать ночь. Тут опасно. Где труп - там соберутся орлы. Да и джунгли, разъеренный жаждущий мести носорог, львицы, макаки… Но я знаю, где мы переждем ночь. Да, я знаю.

  Капитан указал на фиолетовый холм внизу. Там мерно разгорался большой костер. Там начинался хоровод. Там, как муравьи, копошились туземцы. Там ритмично завязывался бой барабанов.

– Нам туда. Берите факелы, – со спокойной обреченностью прошептал капитан.

***

– Если они увидят нас с окровавленными рылами, то подумают, что мы какие-нибудь черти. Кто знает, что на уме у этих черномазых! Я про них такое слышал, что даже рассказывать на ночь не буду, – Робер умывал лицо на водопое. – Не знаю, что делать с ружьем и винтовками. Главное, не держите их направленными на них, и тогда нам может сойти с рук столь поздний визит. Что-то не нравятся мне их танцы посреди ночи. Спасибо. Выдвигаемся, – капитан забрал свой факел у Магдалены.

  До какого-то времени туземцы не замечали робко подходящих гостей; они, казалось, дурачились у меняющего свои цвета костра, перебрасывались леопардовыми шкурами, ходили и прыгали на четырех лапах. Шаман с важным видом медленно проходил вокруг жалкой хижины и лишь изредка поднимал тупой взгляд на горизонт. Наконец он остановился, приметив путников, и что-то сказал. Все замерли.
  Шаман что-то хтонически проворчал в себя и трясущейся рукой развел покрывало, служившее дверью заветной хижины. Из нее показался тигриный взгляд, доселе незнакомый ни Николя, ни Магдалене, а между тем, это был взгляд их возлюбленной. Луиза, укутанная в леопардовые шкуры, держа в руках кинжал с костяной рукоятью, с довольной ухмылкой приближалась к незваным гостям.

– Только не это. Нам надо срочно. Бежать! – теребил Робер Николя за штанину.

  Луиза обняла Магдалену и страстно поцеловала ее в губы, такая же участь ждала и потерявшего дар речи Николя. На Робера она даже не взглянула.
  Толпа радостно заверещала и вновь закружила хоровод. “Нам надо идти”, – тихонько бросая каждое слово с тупой ребяческой ошеломленностью сказала Луиза, взяв Магду за руку. “Ман. Нам. Н-ам. Надо иди. Нам надо. Идти”, – запинаясь, по-детски доверчиво улыбалась она, волоча за собой любовницу. “Нам. Надо. Идти”, – хихикала она, сжимая кинжал.
  Барабаны нарастали, туземцы быстро окружили Луизу с Магдаленой, отделив ее от мужчин.

– Это нам надо идти! – со злобой и сожалением истерично шепнул Робер. – Это люди-леопарды, чтоб меня! Ну, такие… Есть такая магия, или гипноз, или спириты. Ну, как в Южной Африке или в пирамидах кого-то там. Короче темная хрень какая-то. Они выпивают бурду, и потом думают, что они леопарды. И потом ищут жертву для инициации. Не хочешь мне верить - не надо, но я сваливаю к водопою, так и знай. Ружье у меня без патронов, один в поле не воин, и вообще. Ты посмотри сколько их. Ты посмотри, – Робер нещадно дрожал. Его руки, державшие Николя, чтобы тот не вспылил и не дернул винтовку, казались ледяными.

  Но наконец они пропали, а перед глазами и за спиной Николя показалась острия копий. Луиза сильно сжала руку Магдалены и, не моргая, словно кошка закашлялась и вдруг издала чудовищный крик, подобный тому, что разбудил всех этой ночью. Всех, кроме Джозефа.

«Правильно ли я поступил?» — Фернандо не знал. Он сознавал, что вероятно спас человеку жизнь, но не имел ни малейшего представления хороший это человек или плохой, заслуживал он спасения или нет.
«Когда мы с Су кидали бомбы было так же» — меланхолично думает испанец. Метаешь бомбу, и кто знает в кого она попадёт. Это может быть последний прохвост, депутат, врач с мировым именем, многодетная мать, ребёнок...

Конечно, у тебя есть цель — но осколки это не интересует.

Вдох.
Выдох.
«Чтобы тебя услышали, нужно играть громко. И нет ничего громче бомб» — ты сам так говорил.
Спасать жизни всяко лучше чем отнимать их.
Даже если доктор действительно садист, он лучшее, чт есть у этих людей.

Оганга.

И откуда вдруг взялась эта странная печаль? Ещё недавно испанец чувствовал в себе стальной, абсолютно несгибаемый стержень. Он с лёгкостью принимал сложные решения. А теперь ребята в джунглях, непойми где, Флоренс... нет, он не будет думать о Флоренс. На магнитофоне кто-то умер.

Алехандро знает, что слышал.
Знает, что докопается до правды.
Несомненно, он вернёт Флоренс билет — вот только не совсем так, как думает Амели. Простодушная дурочка с легкостью купилась на историю о внезапно вспыхнувшей африканской страсти.

Флоренс расскажет всё.
Дело не во внезапно проснувшемся человеколюбии.
Просто каждый анархист предпочитает знать с кем идёт на дело.
Ну или спасает жизни.
Всё равно.

— Спасибо, моя дорогая Амели. Я Вам обязан.

Поцелуй на миг пробуждает в анархисте мужчину. Мужчина помнит как брал Су на том же столе, где они собирали бомбы. Вряд ли медсестра захотела бы отказать. Но нет, следует дальше играть влюбленность в Mlle Уолден. Карта и ключ от катера предусмотрительное перекочевали с пиджак — деньги Фернандо не тронул.

Мы будем готовы.
Ко всему.

И уж точно мы сможем проводить милую медсестру и уже потом поговорить с Флоренс. От леопардов и людей у нас равно есть пистолет...

Вот только едва ли мы думали что у нас так быстро возникнет соблазн его выхватить.
Боже, Луиза!

Алехандро ее почти не знал. Подозревал, какой-то разлад с мужем, подозревал, что эту женщину погубит шило в одном месте, но... не на самом же деле! Не сейчас! Не так!

Он чуть не опоздал подхватить падающую в обморок Флоренс.

Стук в висках.
Амели говорит.
Протягивает лампу.
Не осталось свободных рук — на одной девушка, на другой лампа, к спине прижалась ещё одна женщина.

«Да как же мне стрелять?! И в кого?!»

— Вы говорите это сделали негры?

Переспрашиваю с искренним изумлением.
Если медсестра знает, что это значит — стало быть такое здесь бывает.
Куда смотрит колониальная администрация?
Это наша земля!
Merde, это французская земля, хоть я и не француз!

— Они хотят убить ещё кого-то? Прошу Вас, Амели, соберитесь. Я со всем разберусь — но Вы должны объяснить мне, что происходит!

«Бедная Луиза»

- В Зимбабве за убийство слона можно расплатиться пятнадцатью годами тюрьмы, а, встретившим в саванне вооруженных браконьеров, разрешено без предупреждения открывать огонь, - Магда не слышала своих слов. Курок слишком громко бахнул и «взорвал барабанные перепонки». Кровь прилила в голову. В какой-то момент она почувствовала себя дезориентированной и выпалила первое, что пришло в голову.
“Магда!” – чуть слышно, на окраине сознания она распознала своё имя.
- Разве я называла своё имя? Я говорила о слонах…

“Ни звука, ясно!?”

Какой там звук! Вдруг захотелось превратиться в безмолвный корень, который ухнул ей по рёбрам так, что перехватило дыхание. И тут же тело Робера придавило её крепче к земле, заслоняя от чего-то.
Воздух джунглей вновь разодрался нестерпимо жуткими звуками. Бомбардировка обезьянами казалась чудовищным представлением, заставляя поверить, что ты уже на том свете. Она закрыла уши и зажмурила глаза. Тяжело было понять где находишься, и что происходит. Когда всё стихло, перед Магдаленой стоял её несостоявшийся убийца и спокойно отряхивая одежду.

- Вы дикарь! – взвизгнула она. – Вы хотели меня убить! Вы нажали на курок! Как вы могли…, да вы…знаете кто…вы…
Она подскочила, отмахнувшись от предложенной руки. И готова была накинуться на него с кулаками, но видя, как он захромал повернувшись к ней спиной, остыла.

- Я знаю, Николя выкарабкался и, если, может идти, то ищет меня, - она засеменила за мужчиной.

– А вы смелый, - сказала чуть погодя, когда вновь прокрутила всю сцену, что разыгралась в амфитеатре густых джунглей, в царстве диких животных.
Конечно, он будет её искать, даже если ранен и истекает кровью. Будет ползти, будет продираться сквозь заросли, искать следы обломанных стеблей, пытать попавшихся макак, и Бог знает, как. Из последних сил будет искать Магдалену. Она его знала.
Он никогда не признается Луизе, что оставил Магдалену Гурку одну в джунглях.
Лучше погибнет сам. В этом она почти не сомневалась.
Почти…

“Эх, да простите, говорю же, я совсем одичал, и как только вернусь в Европу, тут же пойду покрещусь, ведь…”

Магдалена при этих словах перекрестилась и тут же, очередной огромный лист, отодвинутый в сторону, представил им чудо.
- Николя! Живой! Прости, Николя, – она кинулась к нему на шею, забыв об осторожности. Он мог быть ранен и ослаблен. Но какое облегчение было ощутить в объятиях друга и почувствовать, что выкарабкалась из лап несчастного сумасшедшего. Страх, будто грязь под струёй воды, смывался с тела и уходил в землю этого места. Отчего хотелось скорее его покинуть. Женщина выглянула из-за плеча Николя и в ужасе прижалась опять.
– Он чужой кровью выбил себе билет на дальнейшую жизнь. Не думаю, что мы ему теперь нужны, но я обещала, что ему помогут в лагере, если он поможет найти тебя.

От вида изувеченного трупа она тщетно пыталась себя избавить, отводя взгляд. Было ясно, что там помощь уже не требуется. Преодолевая тошноту она обратилась к Роберу. Было темно, в сумерках нет красного цвета, но она отчетливо видела, как его руки, лицо и одежда были покрыты кровавыми разводами. Кровь красная даже в кромешной тьме.
- Я надеюсь, судьба сделала подарок достойному человеку, во всяком случае, не сделала хуже для мира.

Провести ночь с трупом не входило ни в какие планы, да и само это место было пропитано страхом и поражением. Факел в руках едва ли придавал уверенности. Казалось, что он только привлекает диких зверей, которые ждут во тьме, когда падёт граница света и тьма скроет их преступные инстинкты - нападай и терзай.

***
- Луиза, ты пьяна!
На очередном сеансе, который журналистка заказала своему отцу (ведь надо закончить съемку, «тогда я была не в форме») Магдалена не сделала ни одного кадра.
– Вот бы увидел тебя твой жених. Вмиг бы расхотел женитще*.
Её губы вмиг распробовали, какой напиток вызвал хмельное возбуждение у заказчицы. О, это был совершенно другой сеанс, после которого было стыдно и сладко одновременно.
***

Но, это было давно и далеко отсюда. Тогда Магдалена произнесла эту фразу сдерживая смех и прыская в кулак, теперь - с нотками удивления, злости и досады.
- Луиза, ты пьяна! Как ты тут оказалась и зачем?
Её губы не смогли распознать, какой напиток вызвал странное поведение любовницы.

Истеричный шепот Робера выводил из себя. Туземцы внушали доверия столько же, сколько те бешенные павианы, что саранчой пронеслись там, в густых зарослях. О людях-леопардах она слышала немного, да и то лишь потому, что уезжая в Африку, ей пришлось наслушаться «сказочек» от знакомых типа: «Не ходите дети в Африку гулять, в Африке акулы, Африке гориллы, Африке большие злые крокодилы …». Но упоминание этого племени стойко ассоциировалось в голове оператора с каннибализмом. «Будут вас кусать, бить и обижать…».

- Какого чёрта, ты нас сюда затащил? – она обернулась и не увидела рядом того, с кого можно было затребовать ответ. Их уже «отсортировали». При чём ей совершенно не по нраву оказалось такое разделение. – Луиза, мы не можем идти одни, Николя в опасности.

***
Ладони скользят от плеч, ныряя к подмышкам и двигаясь по внутренней стороне руки, щекочут впадинки на сгибе локтя, разнося горячую волну к кистям рук. Пальцы, казалось запутались в нетерпении, ища позу, чтобы как можно плотнее прижать ладонь к ладони. Чтобы ощутить, чтобы принять, чтобы отдать, чтобы сжать до боли и вскрикнуть так, чтобы ночь вздрогнула и высыпала все звёзды. Пусть сверкают и бликуют в уголках влажного рта, что в блаженной неге невольно держит улыбку.
***

На этот раз крик был чудовищный. Дикий и ни на что не похожий. Точнее… Магдалена похолодела от ужаса. Это был крик не её Луизы, это был крик дикого зверя, который смотрел на неё сейчас не моргая.
- Луиза…, - еле слышно произнесла она, встретившись с ней взглядом. Во взгляде Магдалены была мольба, вопрос, просьба и желание растопить лёд, застывший в глазах любимой.
И почему люди не остаются в прошлом?

Взгляд холодных карих глаз скользил по вороненой стали ружья, пока яркие искры костра рисовали образы минувших событий в напряженной голове француза. Паника и страх не лучшие советчики в делах и приходилось прилагать немало усилий, чтобы сохранить здравомыслие. Подобное требовало большой концентрации внутренних сил и усталость приходила быстрее, но таковы были длительные переговоры, в которых побеждает тот, кто способен обуздать свои эмоции, отринуть усталость и сохранить здравомыслие, пока оппонент не согласиться уступить лишь бы пскорее завершить эту пытку.

Переговоры со смертью? Да, пожалуй именно так Дюран мог бы охарактеризовать текущую ситуацию, оставаясь на поляне рядом с трупом и дотошно рассчитывая свои возможности и перспективы. Он всегда был далёк от природы, если не считать времени проведенного в окопах, но разве сила духа измеряется лишь опытом или всё же желанием человека выжить?

Ночь неуклонно наступала и алые росчерки крови на траве и листьях становились всё менее и менее заметными, в какой-то момент они даже превратились в черно-серые кляксы и только запах сырости и ржавчины напоминал о том, что происходило здесь совсем недавно.

Сухо лязгнул затвор и взор вороненого ствола устремился в направлении хрустнувших веток, готовый встретить незваного гостя свинцовым угощением. Сердце пропустило удар, когда на поляне возник мужской силуэт. Пальцы инстинктивно напряглись, а плечо ощутило прохладную тяжесть приклада. Секунда, выдох… Николя не ждал спасения, не ждал мужчину и, если бы не Магда, явившаяся следом, количество трупов на поляне неминуемо бы удвоилось.

— Магда? — Николя не узнал собственный голос, поскольку звучал он сухой надломленной древесиной. — Магда, это действительно ты?

Вороненый ствол задрожал и опустился к земле, когда мужчина поднялся на ноги и сделал первый робкий шаг навстречу. Приблизившись, обнял за плечи и прижал к груди одной рукой, провел ладонью вдоль спины и собрался было заключить женщину в объятия, но разум вовремя спохватился, вспомнив о присутствии чужака.

“– Он чужой кровью выбил себе билет на дальнейшую жизнь. Не думаю, что мы ему теперь нужны, но я обещала, что ему помогут в лагере, если он поможет найти тебя.”

Скулы напряглись. Дюран наблюдал за мародерством и в его душе расцветали брезгливость и пренебрежение к этому человеку. Ни сожаления, ни почтения к мертвому, только корыстный интерес к окровавленным клочкам бумаги. Словно и не человек вовсе, а безликий клерк, устраняющий бизнесс конкурентов только ради прибыли собственной компании. Да, такие люди были знакомы Николя, даже пару раз приходилось сталкиваться с бизнесс-киллерами, но одно дело потрошить рынки сбыта, финансовые отчетности и долги кредиторам, но вот чтобы едва осывшее тело человека… Неужели он такой же беспринципный человек, готовый вымазаться по уши в крови ради выгоды? Получалось, что да.

Стало мерзко и противно, захотелось принять душ и смыть с себя всю прилипшую грязь прошлого. Неужели стресс и джунгли настолько обнажили его душу, что скорлупа дельца и предпринимателя больше не защищали от проснувшейся совести?

— Будем смотреть в оба...— Тихо прошептал Николя, склоняясь к ушку Магды и едва ощутимо согревая его своим дыханием. — Такие люди не остановятся пока не достигнут своих целей… Для него мы лишь средство и инструмент на пути к цели, которыми можно пренебречь… — Погладив свободной рукой по волосам, прижал к плечу, ограждая женщину от неприятного зрелища.

— Мы обязательно выберемся и пусть он катится ко всем чертям…
Ствол мелко задрожал в напряженной ладони и Дюран повернулся к мужчине, развернув Магду спиной к непристойному зрелищу.

“– Ох! Надо же! Какой вообще был шанс, что этот охотник решит вернуться в Европу вместе с вами!? Ох, простите, простите меня, но это лучшее, что происходило со мной. Да за всю жизнь. Простите. Простите.”

— Это случайность и… Прискорбное совпадение… — Едко процедил сквозь зубы француз, успокаивающе поглаживая женщину по спине и не желая отпускать.
— Вам не следовало беспокоить Джозефа. Билет можно было бы купить на пристани, сообщив о гибели пассажира. Впрочем, теперь это уже не важно… Николя Дюран…
Представившись, делец медленно выдохнул и увлёк женщину в сторону костра, где яркий свет языков пламени не позволял видеть паскудного зрелища.
Проявляя заботу и некое подобие гостеприимства, откупорил несколько банок с консервами и предложил собравшимся угощение. Требовалось как можно скорее выбираться из зелёного ада, а для этого нужны были силы. Отдых и еда могли их дать, да и тащить на себе всяко меньше.

Ночь, крадучись, наполнила всё окружающее пространство и разговоры потекли медленно и неторопливо. Будь такая возможность, Дюран и вовсе бы предпочёл молчать, игнорируя странного собеседника, но вежливость не позволила.

Глядя на разгорающийся внизу костёр, Дюрану отчего-то стало одновременно лего и тревожно. С одной стороны там, где огонь - там безопасно, там люди, но вот что можно ожидать от людей?
— Ещё и черные? — Известие явно не порадовало. С европейцами можно договориться, но как договариваться с теми, чьи мысли и традиции находятся далеко за пределами общепринятых норм и понятий? На языке силы, власти или страха и хитрости? Этого Дюран не знал, да и не хотел проверять, особенно на своей шкуре, подставляя под возможные неприятности любимую женщину.
— Робер, я постараюсь прислушаться к вашим советам. Всё же вы человек более опытный, но клянусь Богом, если кто-то из них хотя бы подумает нам навредить, я не смогу остаться безучастным...
Нехотя поднявшись на ноги и подпалив факела, вручил один Магде, второй взял себе. Поправил винтовку, проверил пистолет на поясе и нож. Взвалил на спину ранец с припасами и неспешно двинулся вслед за уходящей к холму процессией. Умылся, по доброму совету, повторяя действия охотника у водопоя.

— Какого черта? — Вопрос был адресован всем и никому конкретно. Пляски чернокожих аборигенов напоминали предсмертные конвульсии, а пестро разодетый шаман больше походил на конферансье в цирке абсурда. Пальцы повенове сжимались на холодной стали и стоило немалых трудов исполнять наказ “не поднимать оружия”, хотя Дюран и понимал, что смерть ходить вокруг вне поля зрения. То, что на виду, то безопасно, но удар может последовать из тьмы, куда не досягает взор и не слышны шорохи. Выстрел из лука, из трубки, удар ножом в спину… Вероятно, это была самая глупая идея, которая только могла прийти в разум Робера, решившего, что они будут в большей безопасности среди дикарей, чем в джунглях.

А потом всё как-то слишком быстро переменилось. Сначала все затихли, напряжение достигло своего максимума, а когда полог хижины был откинут, то последовал сдавленный вздох облегчения и удивления. Иди это только Дюрану так показалось?

В свет костра вышла Луиза и это обстоятельство сбило с толку. Как она здесь оказалась, почему? Она должна была быть сейчас в поселении, а не среди дикарей… Вопросы роились в голове и этот гул напоминал звук потревоженного улья.

Из оцепенения вывел голос Робера, что дергал застывшего в изумлении француза за штанину.
— Луиза? — Николя пренебрежительно отмахнулся от назойливого охотника. — Это же Луиза. Бежать? Куда? Зачем? — Дюран находился под впечатлением от увиденного и слова с трудом доходили до его сознания. Он попытался сделать шаг вперёд, но жена его не увидела. Или увидела, но не сочла нужным обатить внимание на супруга. Вместо этого она взяла за руку Магдалену… Похоже что так, для неё работа стала важнее личного.
Тяжело выдохнув, Николя сжал челюсти и услышал, как хрустнули костяшки пальцев, вцепившись в оружие. Тревожный звоночек, сообщающий о разваливающейся семье вновь прозвучал в голове и мужчина хотел двинулся вперёд, но был вновь остановлен. Робер истерил, от чего хотелось отвесить ему оплеуху, чтобы привести в чувство.
— Успокойся, Робер...— Нервно прошипел Николя. — Я не брошу их...— Короткий кивок в сторону удалившихся женщин и темные спины аборигенов. — Я приехал в задницу мира не для того, чтобы дрожать от страха из-за бабкиных сказок, а чтобы разобраться в своей жизни, понимаешь? Да пусть они будут хоть чертями из самого пекла, никто, слышишь, никто не остановит меня на пути к счастью. Хватит! Я уже достаточно долго бегал и боялся что-то изменить в своей жизни. Да и куда бежать по ночному лесу? Эти чернокожие знают местность гораздо лучше нас, а становиться для них источником радости я не собираюсь. Пусть других идиотов ищут за которыми смогут побегать с гиканьем и юлюканьем…

Ночной воздух разорвал громкий рык и Дюран оборвался на полуслове, так и не успев договорить…
— Магда… Луиза… — Взгляд француза полыхнул напалмом, испепеляя всех собравшихся, обращая черную и белую плоть в трелющие угли.
— Прочь с дороги… — Уже не прошипел, а прорычал Николя, с брезгливым пренебрежением глядя на наконечники копий. Нельзя жить в страхе. И, кажется, внутренний страх дезертира за свою жизнь сломался, уступив место страху за близких и дорогих ему людей. Уже не жертва, но ещё и не охотник, нечто новое и непонятное, непривычное, как дикарям, так и Роберу, взирало сквозь зелёные заросли глаз предпринимателя и готовилось совершить прыжок.