Астрал | ходы игроков | 1 - Fear of the Dark

1 – Nightmare

Пронзительно вскрикнув в оглушительной тишине, она просыпается.
Будто почувствовав, начинает напевать будильник на валяющемся на тумбочке рядом с кроватью смартфоне.

Тяжело дыша, садится, медленно подтягивая дрожащие колени к груди.
Мокрая насквозь ночнушка липнет бесформенной тряпкой к лопаткам.
Сердце бешено колотится, упрямо отказываясь признавать, что всё уже кончено.

Снаружи ещё темно – желтоватый свет уличных фонарей проникает в комнату сквозь неплотно закрытые шторы и растекается пятнами по кровати.
Телефон вибрирует и елозит по поверхности тумбочки, из динамиков льётся – сперва совсем тихо, но с каждой секундой всё громче и громче, популярный трек из числа лидеров текущего хит-парада. Одна из новых возможностей приложения, случайная песня каждое утро вместо привычного раздражающего звона будильника.

Сидя на кровати в своей спальне на втором этаже, Амелия слышит, как дом внизу оживает. Закипает со свистом чайник, льётся вода на кухне, мама что-то негромко говорит Стивену и тот с запозданием отвечает.

Телефон продолжает вибрировать, мелодия играет уже практически во всю доступную громкость. Перед глазами Амелии по-прежнему стоит та фигура, образ которой, как она не пытается его ухватить, с каждым мгновением ускользает в небытие, стираясь из памяти. В голове ещё скрипят натужно несмазанными цепями качели, а окна взрываются ослепительными россыпями багровых осколков.

Проходит по меньшей мере минута, прежде чем сердцебиение замедляется.
Восстанавливается дыхание, пронзавший всё тело страх отступает.
Амелия не слышит, как приоткрывается дверь – узкая полоска света проникает в спальню из коридора.

– Амелия, ты проснулась? – Клэр с прищуром вглядывается в темноту, улыбаясь.
Девушке никогда не удавалось понять, как её мама умудряется ежедневно казаться настолько бодрой и жизнерадостной в такую несусветную рань.
– Можешь не спешить, отец подбросит тебя до колледжа.
Она прислоняется к дверному косяку плечом, длинные светлые волосы горят золотом на фоне освещённого коридора.
– Постарайся воодушевить его, ладно? Я сделала всё, что могла, но ты же знаешь, как он относится к стоматологам.

Вздохнув, Клэр выходит, аккуратно притворяя за собой дверь.
– Ждём на кухне, кофе уже готов, – её голос доносится до Амелии с лестницы.

Снова этот сон. Ну почему?!
Амелия утыкается лицом в колени, ощущая, как дрожит всем телом. Сердце колотится разом в груди, в горле, в ушах... Она опять кричала во сне. Мама волнуется... Наверное, это уже ненормально. Не помогает ромашковый чай, не помогают дыхательные упражнения...
Может, пора рассказать отцу, как все есть на самом деле?.. Он ведь врач. Возможно, сумеет помочь.

- Да, мам, - откликается Мелли разом на все, отрешенно наблюдая, как сужается и исчезает полоса света из закрывающейся двери.

Может, пора... Раз за разом Амелия откладывала уже этот разговор по самым разным причинам. А кошмар между тем повторялся все чаще...
Нужно что-то делать с этим. Да, для начала рассказать отцу... Нет, только не сегодня, сегодня ему точно не до этого. Потом. Как-нибудь после...

Девушка выключает наконец надрывающийся будильник, оборвав песню на полуслове. Вот ведь как... Даже случайная песня намекает, что хватит бездействовать.

Глубоко вздохнув, Амелия сползает с кровати, включает в комнате свет поярче, чтобы поскорее прогнать колючие осколки кошмара, прячущиеся по углам. Все, он закончился. Впереди - день. А о том, что будет следующей ночью, думать слишком рано.
Несколько минут привычной утренней гимнастики помогают окончательно проснуться, перестроиться на дневной лад.

Уже почти успокоившаяся, в коридоре Амелия сталкивается с заспанной сестренкой в пижамке с медвежатами, что не особо охотно плетется умываться, на ходу протирая глаза.
- Меня папа ждет! - выдвигает Мэл железобетонный аргумент, юркнув в ванную прямо перед нерасторопной со сна Фиби, пока та не успела сообразить, что завтракать Лэнгфорды все равно будут все вместе, и порядок принятия отпрысками водных процедур не сможет на это повлиять.

Вообще-то Амелия обычно не обижает младших и честно соблюдает правила утренней очереди, но именно сегодня ей очень нужно поскорее попасть к воде. Вода всегда помогает отвлечься, уносит с собой переживания, дарит чистоту мыслям... Может даже смыть остатки кошмара, будто оставившего на коже липкий налет.

Шустро щелкнув щеколдой, чтобы Фиби не восстановила справедливость, Мелли изучает свое отражение в зеркале над раковиной. Никаких внешних изменений. Никто не догадается, что с ней происходит, если она не расскажет сама.
Да, да, она обязательно все расскажет родителям. Если... Если сон повторится. В следующий раз - уже точно. И они выслушают, они будут знать, что делать, они непременно помогут! Ей ведь можно помочь?..

Шумит вода, заполняя этим звуком все вокруг. Даже если сестренка возмущается за дверью ванной - ее не слышно. Но Амелия не собирается заставлять Фиби ждать слишком долго, это было бы совсем неправильно. Поскорее покончив с утренними ритуалами, она извиняющеся улыбается сестре и ускользает в комнату одеваться.
А прежде чем спускаться к завтраку - берет кое-что с письменного стола.

Амелия легко сбегает с лестницы, возле самой кухни ловя за руку как раз направляющегося туда доктора Лэнгфорда.
- Папа! - обнимает она отца и целует в свежевыбритую щеку. - Кто сегодня будет очень храбрым? Кем мы все будем гордиться?
Из-за спины девушка выуживает сложенного из сиреневой бумаги чуточку помятого кролика.
- Держи! Это Фиби вчера сделала. Классный, да? Думаю, его зовут Брейви. Возьми-ка с собой в кармане!

Амелия спускается по лестнице вниз – просторная гостиная с огромным телевизором и диваном утопает в полумраке, плавно переходя в залитую ярким светом смежную кухню. Там урчит, заканчивая работу, новая кофеварка – аромат свежезаваренного кофе и дожаривающегося бекона уже распространился по всему дому.

Девушка проходит мимо огромного, почти во всю стену, аквариума – разноцветные тропические рыбки внутри, привычно не обращая ни малейшего внимания на случайных прохожих, продолжают заниматься своими делами. Некоторые из них подплывают к столбу поднимающихся со дна пузырей, жадно заглатывая кислород и сразу же уплывая.

Отец останавливается на границе между секциями кухни и зала. Задумчиво посмотрев на исходящую паром сковороду, он подхватывает со стола кружку кофе и делает несколько глотков сразу.
– Пожалуй, обойдусь сегодня без завтрака. За ночь намело много снега, нужно расчистить дорожку к гаражу перед выездом…

Застигнутый врасплох подкравшейся сзади Амелией, Леонард оборачивается. С улыбкой взглянув сверху на дочь, он забирает Брейви и, аккуратно сложив его пополам, прячет в нагрудный карман рубашки.
– Если врач позволит мне подержать одну из тех плюшевых игрушек для самых маленьких, я точно буду в полном порядке, – рассмеявшись, он проводит ладонью по волосам Амелии и направляется к выходу, по дороге подхватывая со спинки дивана зимнюю куртку.

Клэр улыбается, провожая мужа глазами.
Она сидит за столом, флегматично помешивая ложечкой дымящееся содержимое собственной кружки.
Кивком предложив Амелии сесть, пододвигает к её месту пустую тарелку и хлопья. Вздыхает, явно подбирая слова.

Леонард, облачившись в свой пуховик, накинув и старательно застегнув капюшон, выходит на улицу.
Фиби сбегает вниз по ступенькам и, даже не думая присоединиться к пиршеству за столом, хватает пульт и прыгает на диван.
– Фиби, завтрак ждёт, – обращается к дочери Клэр не слишком, впрочем, настойчиво.

Экран телевизора вспыхивает, несколько раз озаряется быстрой рябью смены каналов – пару секунд спустя на нём уже переливается разноцветными красками панорама Бикини Боттом, в то время как жёлтая мультяшная губка на пару с розовой морской звездой бредут куда-то по своим незамысловатым делам.
– Фиби.
– Ну мама, я всегда успею позавтракать! – восклицает возмущённо девочка, с ногами забираясь на диван.

— Они над нами смеются?!
— Нет, Патрик, они смеются рядом с нами!
Всем телом подавшись вперёд, Фиби безраздельно отдаёт всё своё внимание происходящему на экране.

Клэр, едва заметно улыбнувшись, снова вздыхает.
– Мел, – чуть понизив голос, обращается к дочери. – Мне показалось, я слышала вскрик.
Она невозмутимо накручивает на палец золотистую прядь, с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое кружки.
– Как проходят твои сеансы с доктором Джефферсоном?

Аромат кофе щекочет обоняние. Амелия берет свою кружку, согревает пальцы над паром.
Мама сегодня как-то напряжена. Мелли вовсе не хочет причинять ей лишнее беспокойство, она была бы рада не выдавать свое состояние ночными вскриками, но это происходит помимо ее воли.
Как бы можно было на это повлиять?..

Доктор Джефферсон! Мэл совсем забыла, что очередная встреча сегодня.
Настроение, только поползшее было вверх, когда удалось увидеть, что отец почти совсем не волнуется перед визитом к дантисту, стремительно портится вновь. На смену приятному утреннему воодушевлению возвращается тревога, которая так часто держит ее при пробуждении...

- Мам, я в порядке! - чуть сдавленно от того, что боится не подобрать сразу нужную громкость голоса и привлечь внимание младших, заявляет Амелия, нарочито медленной струйкой наливая в хлопья молоко. Она очень внимательно следит за тем, чтобы не перелить. Буквально не отрывает от тарелки взгляда, избегая встречаться им с матерью.
- Всем время от времени снятся кошмары. Доктор Джефферсон тоже так считает.

Мелли как можно более невозмутимо пожимает плечами и сосредоточенно топит ложкой упорно всплывающие из молока хлопья.
- И... сеансы как сеансы. Говорит со мной о всякой ерунде.
О, на деле доктор Джефферсон на сеансах куда больше слушает, чем говорит. И задает такие вопросы, что лавировать между опасными фактами, не задевая их, становится все сложнее. Мелли старается особо не лгать, чтобы самой не запутаться в том, что сказала прежде. Но неумолимо приумножающиеся сюжеты кошмарных снов приходится все же придумывать, пытаясь увязать их с реальными событиями, чтобы это выглядело правдоподобно.
Молчать нельзя, лучше говорить хоть что-то самой, чем вынужденно отвечать на наводящие вопросы.

Доктор Джефферсон никогда не перебивает ее, только время от времени что-то помечает в блокноте. Хотелось бы знать, чему он верит, а чему нет.
Возможно, однажды Амелия сломается и выложит ему все подчистую. Расскажет, что проклятый сон на самом деле всего один, изматывающе повторяющийся в мельчайших подробностях... До сих пор она всеми силами избегала говорить о фабуле кошмара - ей кажется, что пока она не произнесла это вслух, у чего-то подобного не будет никакой возможности сбыться. То есть... появление того незапоминающегося монстра в реальности само по себе невозможно, но вот гибель дома... Гибель всех, кто окажется в нем... Как об этом говорить?!
Амелии не хочется обсуждать это даже с родителями, а уж тем более - с психотерапевтом. В последние месяцы она просто надеется, что однажды кошмар изживет себя и перестанет наконец повторяться.
А если начать углубляться в него - не станет ли хуже? Что еще раскопает доктор Джефферсон, если дать ему возможность?

Покосившись на Фиби, увлеченную мультфильмом в гостиной, Мэл через стол наклоняется к миссис Лэнгфорд и умоляюще шепчет:
- Мам... Можно, я больше к нему не пойду?

Клэр смотрит, как старательно и аккуратно Амелия заливает молоком хлопья.
Некоторое время она медлит с ответом, осторожно подбирая слова.
– Доктор Джефферсон считает, что ты делаешь определённые успехи, – сообщает она уклончиво, с некоторым недовольством взглянув в сторону целиком поглощённой приключениями мультяшной губки Фиби. – И ваши сеансы определённо идут тебе на пользу. Нет ничего плохого в посещении психотерапевта, Амелия. Тебе ни в коем случае не должно быть стыдно за это.

Бодрые шаги со стороны лестницы предвещают появление Стива.
– Если ты считаешь, что эти сеансы тебе не помогут, попробуй поговорить об этом с доктором Джефферсоном. В конце концов, окончательное решение было всегда за тобой, – быстро завершает мысль Клэр и отпивает кофе из кружки.

Брат, в своей обыденной манере вечно опаздывая, буквально влетает на кухню.
В одних штанах, с небрежно перекинутым через плечо полотенцем, он бесцеремонно падает на одно из свободных мест за столом, пододвигая к себе ближайшую кружку.
– Стивен, ты опять опоздаешь.
– Я никогда не опаздываю, мам, – улыбнувшись, он выпивает успевший основательно остыть кофе, проводя ладонью по взъерошенным волосам. – Как спалось, Мел?

Брат улыбается, и, как обычно, достаточно проблематично понять, подразумевает ли он что-либо под своим в общем-то достаточно безобидным вопросом.
– Не забывай про ужин, сегодня в семь вечера.
– До половины шестого у меня тренировка, а потом мы с Амандой…
– Стивен.

Он смеётся.
– Мам, я помню. Рождественский ужин, добрая семейная традиция Лэнгордов. Аманда подождёт, пока мы закончим. Или, может быть… Вы наконец-то хотите с ней познакомиться? Кажется, у нас всё серьёзно.
– Мне казалось, всё серьёзно у вас было с Дженнифер, – Клэр снова вздыхает.
Подмигнув матери, Стив встаёт и, поставив кружку в пустую раковину, отправляется на второй этаж, одеваться.

Впуская в дом волну холода, отворяется снова входная дверь и на пороге появляется Леонард – лицо раскраснелось под капюшоном, однако он выглядит чрезвычайно довольным результатами своей десятиминутной работы.
– Лет десять столько снега не видел, – сообщает всем, стягивая перчатки. – Ты готова, Амелия? Пора ехать, если не хотим опоздать.

Хлопья почти безвкусные. Амелия машинально ковыряется в тарелке, прикидывая, станет ли ей проще без этих постоянных упражнений в изворотливости.
Интересно, доктор Джефферсон правда считает сеансы успешными? Или просто так сказал маме? Или это мама без того решила поддержать ее этим замечанием?
Почему все так сложно? Почему сложно даже описать, что на самом деле ее гнетет?

"Мне не стыдно, мама. Мне страшно! Мне страшно даже всего лишь позволить доктору Джефферсону попытаться мне помочь!" - уже почти собирается выдать Амелия, измотанная непониманием самых близких людей, но появляется брат. При нем разбирать свои походы к психотерапевту Мэл не желает вовсе. Не потому, что не доверяет. Просто не хочет втягивать его в обсуждение этого странного действа, построенного на накапливающейся словно снежный ком лжи. Ее лжи. Разумеется, в этом виновата лишь она сама - возможно, вся эта проблема существует только в ее голове, и будь она честна с доктором Джефферсоном, все бы уже давно закончилось... И все же Амелия до сих пор не почувствовала себя вправе рассказать ему правду. Разговор о кошмаре видится едва ли не более страшным, чем сам кошмар. Как будто ее молчание - это щит, защищающий ее семью.

Стивен, как всегда, вносит легкий сумбур. Вот уж кто не стал бы заморачиваться из-за страшных снов!
- Чудесно! - откликается Мэл на его невинный будто бы вопрос, бодро салютуя полупустой кружкой кофе. - Верни мне учебник по цветоведению, Стиви. Неделю назад брал!

Амелия рада, что внимание мамы переключилось на брата. Она тем временем задумывается над тем, что скажет днем доктору Джефферсону. Сумеет ли быть наконец откровенной с ним.
Ну что ж... Может, сегодня, в сочельник, случится рождественское чудо?

Впрочем, еще только утро...
- Да, пап, иду!
Спешно убрав за собой посуду, Мелли целует мать и, походя похлопав по плечу зависшую перед телевизором сестренку, бегом мчится в комнату за приготовленным рюкзаком. Хорошо бы не опоздать на занятия.

– Фиби, хватит мультиков. Завтракать.
С видимой неохотой сестра наконец-то отлипает от телевизора и плетётся к столу.
Леонард любуется рыбками, не раздеваясь и терпеливо ожидая Амелию посередине гостиной.
Перед тем как окончательно выйти на улицу, он обнимает поднявшуюся навстречу жену, ласково целует её и что-то негромко шепчет на ухо. После чего, улыбнувшись, выходит, придерживая для дочери дверь.

Снаружи темно. Уличные фонари разгоняют мрак, переливается весело рождественская гирлянда на веранде соседей. Снег продолжает медленно падать, постепенно образуя свежий слой на расчищенной совсем недавно дорожке.

Чёрный «ниссан» отца с включённым двигателем уже стоит, прогреваясь, перед воротами гаража. Очень холодно – снег летит в лицо, проникает за шиворот, оседает пластами на голове и плечах. С каждым произнесённым словом, каждым вдохом и выдохом, изо рта вырываются клубы тёплого пара.

Амелия забирается в салон автомобиля – печка работает, заботливо обдувая девушку направленными потоками раскалённого воздуха. Отец возится снаружи, счищая щёткой пласты снега с лобового стекла.
Радио уже включено – сквозь акустические динамики в салон проникает приглушённая музыка.

– Да уж, ну и погодка, – жизнерадостно сообщает дочери Леонард, захлопывая за собой дверь.
Он откидывает назад капюшон, включает дворники и несколько секунд наблюдает, как те смахивают налипающий стремительно снег с лобового стекла.
«Ниссан» трогается с тихим урчанием, мимо в темноте проплывают знакомые декоративные оградки соседей и побелевшие под слоем льда ярко-синие обычно почтовые ящики.

Отец ведёт машину в своей привычной манере, педантично и заранее включая нужные поворотники, осторожно сбавляя скорость перед каждым переходом и даже самым незначительным перекрёстком. За окном плывут с самого детства знакомые декорации – небольшой супермаркет, дом мистера Баттлера, почтовое отделение.

– Говорят, снегопады продлятся до выходных, – сообщает отец, похлопывая ладонями по рулю. – Надеюсь ты не забыла про праздничный ужин? Уверен, у вас с Хлоей наверняка уже есть целая уйма планов для серии умопомрачительных рождественских вечеринок…
Отца и Стива, пожалуй, объединяет только одно – бывает очень сложно понять, насколько серьёзны их изречения.
– Но Фиби специально для тебя приготовила подарок. Так и не сказала мне, что это, но целых две недели выпрашивала по два доллара каждый день. Готов поспорить, что это тот самый фотоальбом, но она прибьёт меня, если узнает, что я хоть что-то тебе рассказал.

Отец смеётся и почти сразу в своей обычной манере внезапно перескакивает с темы на тему:
– Как у вас дела с этим парнем, Оливером?
Хитро посмотрев на Амелию, он снова целиком сосредоточивает внимание на дороге.

Вслед за отцом выскочив под снегопад из теплого дома, Амелия по детской привычке подставляет снежинкам ладони, но порыв холодного ветра в лицо заставляет ее натянуть, поморщившись, капюшон. Сегодня, пожалуй, ее разноцветный шарф послужит не только украшением.
Как здорово, что не придется ждать автобуса!
Чуть ежась от непривычного холода, Мэл забирается в машину, раскачивает пальцем маленького плюшевого бобренка на зеркале заднего вида. Как всегда, проверяет ремень безопасности, поджидая отца, за которым наблюдает сквозь становящееся все более чистым стекло.
Ее уже не тяготят мысли о встрече с доктором Джефферсоном: грядущая поездка заранее поднимает настроение. А еще сегодня две очень интересные лекции...

- Снега - как на Аляске, наверное, - шутит Амелия в ответ отцу, глядя, как тот смахивает быстро тающие снежинки с одежды.
Сама она уже успела согреться и даже расстегнуть куртку в теплой машине.
- Ну что ты, я помню про ужин, конечно! - подхватывает Мэл разговор, отрываясь от разглядывания сверкающих гирлянд на знакомых домиках вдоль улиц родного квартала. - Все вечеринки - потом. Когда подарки уже откроем. Но ты прав, Хлоя, как всегда, распланировала все каникулы...

Она улыбается, слушая про таинственные манипуляции Фиби. Конечно, у нее тоже есть подарок для сестры - домашний комбинезон в виде единорога. А для Стива - какая-то редкая бейсбольная карточка, которую он давно искал, а Мелли удалось достать через кузена подружки однокурсника Хлои. А для родителей...
На долю секунды Амелия холодеет - не забыла ли взять подарок для Оливера? Да нет, вчера точно положила! Нарядная коробочка спрятана в рюкзаке. Нужно подарить сегодня, завтра ведь они не увидятся. Рождество - праздник все-таки семейный...

- Мы друзья, пап, - честно отвечает она отцу, и все же немного краснеет.
Вряд ли доктор Лэнгфорд заметит это - он следит за дорогой сквозь снегопад, к тому же по лицам в полутемном салоне то и дело скользят охристые полосы света уличных фонарей. Впрочем, отец о многом может догадаться по голосу. Не зря же он умеет даже недуги сердца определять по тончайшим оттенкам шумов.
Не то чтобы Амелии на самом деле было из-за чего краснеть, она уверена, что правильно назвала их с Оливером отношения. Но только вчера Хлоя уже почему-то расспрашивала ее об этом, и после этого разговора все-таки зародились некоторые сомнения... Ну конечно, они беспочвенны!

– Друзья, значит, – загадочно хмыкает в усы Леонард, продолжая внимательно следить за дорогой.

«Ниссан» практически бесшумно скользит по полупустым улицам, осторожно переваливаясь через выступающие ребра железнодорожного переезда.
Вокруг, в постепенно рассеивающейся темноте, продолжает оживать, просыпаясь, такой знакомый и родной город.
Проносятся, сверкая фарами, навстречу автомобили.
Загораются одна за другой вывески магазинов, ютящихся за роскошными витринами на первых этажах многоэтажных домов.
Шагают, кутаясь в куртки и капюшоны, сквозь метель пока ещё немногочисленные прохожие.
Мерно гудит автомобильная печь, обдувая лицо Амелии потоками раскалённого воздуха сквозь пластиковую решётку.

– Было бы неплохо как-нибудь познакомиться с этим другом за ужином, – будто бы невзначай сообщает отец, сворачивая на упирающуюся прямо в здание колледжа Амелии узкую улочку.



2 – The Beast Inside

В просторном кабинете доктора Джефферсона, как всегда, тепло и комфортно.
На массивном письменном столе ритмично щёлкает, отбивая часы и минуты, небольшой метроном.
Вдоль стен возвышаются ровные ряды полок, на которых педантично выставлены в алфавитном порядке личные досье пациентов в паре с выдающейся подборкой тематической литературы по психологии.

Чёрное кожаное кресло психотерапевта расположено по другую сторону письменного стола – Джефферсон, кажется, находится в нём почти что всегда.
Амелии приходилось бывать в этом кабинете неоднократно – и каждый раз она неизменно заставала мужчину на одном и том же месте, будто тот и вовсе не способен существовать отдельно от кресла.

Стоит только услышать слова «психотерапевт» или «доктор», как перед глазами моментально встаёт неосознанно навязанная медиа-пространством ассоциация – импозантный интеллигентного вида престарелый мужчина, желательно в белом медицинском халате, в идеале то и дело поправляющим с умным видом очки.
Очки, пожалуй, единственное, что связывает Адама Джефферсона с воображаемым прототипом – да и те отличаются свойственным доктору стилем, обрамляя стекла матово-чёрной тонкой оправой.

Доктор Джефферсон, услышав звук открываемой двери, откладывает папку с бумагами в сторону и поднимает глаза – внимательный взгляд привычно встречает Амелию сквозь прозрачные стёкла. На Адаме идеально выглаженная белая безукоризненного вида рубашка, запястье перехватывает металлический браслет недешёвых часов, а тёмные волосы старательно зачёсаны явно не без помощи фиксирующего геля назад.

Он, чуть приподнявшись, улыбается девушке и рукой указывает на свободное кресло перед столом.
– Привет, Амелия, – позади Джефферсона окно, за которым с воем беснуется метель, свирепо швыряя мириады мелких снежинок в стекло. – Проходи, располагайся.
Он снова открывает папку и, едва заглянув туда, решает добавить:
– Наш восемнадцатый сеанс.

Джефферсон терпеливо дожидается, пока Амелия обустроится в кресле.
Всё с той же располагающей улыбкой отпивает несколько глотков кофе из дымящейся красной кружки с большой белой надписью «Nescafe».

Девушке прекрасно известно, что произойдёт дальше.
Сперва последуют простые, на первый взгляд ни к чему не обязывающие, вопросы, которые, по всей видимости, призваны помочь ей расслабиться.
– Ну и погодка, – сообщает доктор как ни в чём ни бывало. – Как настроение? Как проходит твой день?

Затаившая дыхание Амелия краснеет вновь, делая вид, что жутко заинтересована красочной светящейся витриной торгового центра, вдоль которого движется "ниссан".
Искоса поглядывая на отца, она обдумывает его слова, прикидывая, для чего бы ему могло понадобиться очное знакомство с Оливером. Они бы наверняка понравились друг другу... Но о своей семье Оливер совсем не упоминает в разговорах, почти незаметно обходя эту тему, и Амелии ничуть не хочется навязывать ему общение с ее родителями, чтобы не показалось, будто она стремится таким образом вызнать что-то лишнее.
Хотя как здорово было бы пригласить Оливера, например, сегодня! Только вот Стиву мама не позволила пригласить Аманду. К тому же, у Оливера дома, конечно, будет точно такое же празднество, никуда он бы и не пошел в этот день...

***
Колледж, холл и коридоры которого украшены гирляндами и венками из омелы, гудит разговорами и смехом. Амелия появилась чуть раньше обычного - все же автомобиль быстрее автобуса. Она поджидает Оливера в аудитории, предвкушая его радость от подарка, до поры спрятанного в рюкзаке. Он ведь несколько раз говорил о таком штативе! Ему точно понравится.

У преподавателей настроение тоже предпраздничное. Даже лекции прерываются шутками. Профессор Макгрегор, рассказывая о фотографическом искусстве времен Войны Севера и Юга, неожиданно исполняет мощным баритоном куплет известного рождественского гимна, чем срывает восторженные овации студентов.

Амелия, так и не обмолвившись об ужине, на прощание приглашает Оливера пойти на каток послезавтра - Хлоя собирает небольшую компанию, должно быть весело...
Впрочем, до всего этого, до начала долгожданных рождественских каникул, остается одно неприятное дело.

***
Еще на подходе к кабинету психотерапевта Амелия внутренне собирается, настраиваясь на очередной тонкий словесный фарс, ровно как собиралась перед важными спектаклями в школе. Снова нужно отыграть безупречно.
Выдохнув, она поворачивает ручку двери.

- Добрый день, доктор Джефферсон, - довольно приветливо кивнув, девушка устраивается в ставшем уже привычном кресле, пытаясь принять по возможности непринужденную позу.
Все как обычно. Не скрещивать руки на груди. Не смотреть вправо от собеседника. Не прикасаться к лицу. Несложные правила, соблюдение которых позволит усложнить распознавание ее лжи и нежелания находиться здесь. Во всяком случае, Амелия на это надеется. Вполне возможно, что опыт доктора Джефферсона позволяет ему определить эти наивные махинации и даже не подать виду при этом, но Мелли нравится думать, что она все же способна хотя бы немного обезопасить правду от узнавания.

Нельзя сказать, что ее это полностью устраивает... Мэл совершенно не уверена, что поступает правильно, раз за разом отказываясь признать, что ее проблема способна решиться после подобного разговора. Но почему она продолжает упорствовать?
Так ведь нельзя - врать доктору. Намеренно вводить в заблуждение человека, желающего помочь. Так делают только глупцы или отпетые негодяи. К какой категории относится Амелия?

Девушка тихо, почти неслышно вздыхает, поднимая наконец на психотерапевта взгляд.
Что ему рассказать на этот раз? Раздуть вчерашнюю ссору со Стивом из-за того, чья была очередь пылесосить в гостиной, чтобы это сошло за достойное внимания событие? Или сообщить о переживаниях из-за учебного проекта, который она никак не успевает подготовить вовремя?

- А знаете, все прекрасно! Да, давно не было такого хорошего дня! - вдруг прорывается сквозь панцирь мнимой собранности очередная ложь, не успевшая даже толком обдуматься.
Амелия, похоже, пытается почему-то перейти в нападение. Будто тот факт, что она сумеет вывести доктора Джефферсона из себя, что-то решит.
- Завтра Рождество. Елка, подарки, следы Санты на крыльце, теплый эггног... Какие тут могут быть проблемы? Разве только выбрать, как одеться на вечеринку. Я даже думаю, что...

Мэл осекается. Словно что-то ломается вдруг в шестеренках уверенно текущей речи. Совсем позабыв обо всех психологических приемах, что так старалась держать в голове, с полминуты девушка отрешенно смотрит на мерно щелкающий на столе Адама метроном.
Эта ложь бессмысленна. Она вообще. Ничего. Не изменит.
Кажется, в клетке, из которой нет выхода, начал опускаться потолок.

- Сегодня мне снова снился кошмар, доктор Джефферсон, - теперь она говорит тише, слова совсем не так легко складываются во фразы. Смотреть на Адама ей становится парадоксально сложнее. - И я вынуждена признать... что... он имеет повторяющийся сюжет.
Амелия отчетливо понимает, что только что порушила так тщательно возводимый ею на протяжении двух месяцев песочный замок уверток и недоговорок. Но ей почему-то все равно, как это выглядит в глазах психотерапевта. Чувствует ли он триумф, или просто внутренне облегченно вздыхает. Или не ощущает ничего, индифферентно воспринимая это лишь как еще один случай в своей практике, дополнение к одной из тех папок, что занимают в этом кабинете все полки вдоль стен.
Мэл, с оглушительным звоном разбившая наконец оказавшуюся такой хрупкой столь оберегаемую ею тайну, не видит пути назад.
- Мне снится некий ирреальностный монстр. С определенно недобрыми намерениями.

Метроном ритмично щёлкает на столе, отсчитывая секунды. Адам Джефферсон невозмутимо слушает сбивчивые ответы Амелии, которая хаотично перескакивает с темы на тему. Иногда ей начинает казаться, что смутить или удивить его практически невозможно. Иногда – что его вообще не интересует то, что именно говорит пациентка: всё упирается в необходимость отработать проплаченные часы.

Джефферсон смотрит в сторону – и в голове Амелии заранее вспыхивают, рождаясь, его следующие вопросы. Он обязательно спросит что-нибудь про отца. Взаимоотношения с братом. Быть может, про Фиби или даже просто поинтересуется содержанием сегодняшних лекций. Часто Амелия сомневается, что эти беседы в действительности хоть как-то ей помогают.

Однако, внимание Адама Джефферсона возвращается, стоит ей только заговорить о кошмаре. Теперь он, не отрываясь, смотрит прямо в глаза Амелии, слушая.
Девушка чувствует, что теперь у него возникает целая уйма настоящих вопросов.
Джефферсон задумчиво хмыкает, касаясь невзначай аккуратной бородки.

– Ирреальностный, значит? – переспрашивает с улыбкой.
Задумчиво барабанит пальцами по столу, рассеянно перелистывая страницы личного дела Амелии.
– Как давно это началось? – осведомляется, как ни в чём ни бывало.
Явно цепляясь за проскользнувшее «снова».
– Ночные кошмары сами по себе не являются чем-то особенно страшным, но, как правило, выступают скрытыми симптомами серьёзной обеспокоенности или тревоги. Повторяющиеся кошмары могут значить то, что твоё подсознание, Амелия, настойчиво пытается тебе что-то сказать – что-то, чего ты не хочешь услышать.

Адам складывает ладони, едва касаясь пальцами подбородка.
Снег наскакивает яростно на стекло, накатывая волнами и бессильно почти сразу же отступая.
Чуть подавшись вперёд, Джефферсон тоже доверительно понижает голос:
– В кошмарах нет ничего страшного, Амелия. Давай вместе попробуем разобраться, что тебя волнует и почему они возникают. Попробуй рассказать, что ты помнишь. И что ты чувствуешь – в большинстве случаев это гораздо важнее.

Ничем, ровно ничем Адам не дает понять, что думает на этот счет сам. Любопытно, догадался ли он, что Амелия впервые сказала ему правду? Что сюжеты всех предыдущих пересказанных ею кошмаров были ненастоящими? А может быть, знал всегда?..

Мелли внимательно, если не сказать настороженно, слушает доктора Джефферсона, отмечая, как вспыхнул неожиданно его интерес к ее словам - кажется, искренний. Она заставляет себя вникнуть в его советы, пытаясь погасить необъяснимое раздражение, то самое, что неизменно так или иначе сопровождает каждый сеанс. Откуда оно вообще берется? Зачем испытывать неприязнь к тому, кто на ее стороне?

И все же здравый смысл никак не может побороть эмоции. Вот опять, стоит только доктору Джефферсону упомянуть о связи кошмарных снов и внутренней тревоги...
Да, да, общие фразы... Можно подумать, Амелия не читала этого в интернете. Она даже учебник психиатрии брала в библиотеке отца! Только там оказались написаны совсем уж страшные вещи...
Да, проще поверить, что дело в тревожности. Что все это - пустяковое эмоциональное расстройство, а не серьезная болезнь. Если бы еще так же легко можно было догадаться, что там пытается сообщить подсознание...

- Ирреальностный, - упрямо повторяет Амелия, и вдруг понимает, к чему клонит психотерапевт. - То есть, все монстры, конечно же, ирреальностны... Я имела в виду, что этот... необычен. Я не видела таких, например, в фильмах.
Девушка качает головой, задумчиво всматриваясь в настоящий буран за окном.
- Не представляю, откуда у меня взялся этот образ. Я не могу его описать. Не запоминаю. Но эмоции он вызывает вполне однозначные.
Ничего страшного... Ну конечно. Именно поэтому она кричит почти каждую ночь, а сердце колотится так, будто вот-вот остановится!
- Я чувствую ужас, доктор Джефферсон, - очень спокойно сообщает она Адаму, теперь глядя ему в глаза. Раз уж он так хочет услышать четкое определение. - Кошмары - они, знаете ли, пугают.

Нет, нужно лучше держать себя в руках. Амелия не собирается продолжать колкие высказывания, она все-таки ожидает хоть какой-то помощи... Наверное, можно надеяться, раз уж дело почему-то сдвинулось с мертвой точки. Впервые за столько времени...

- Это началось давно, - еще тише продолжает она, наблюдая за мелькающим маятником метронома, что то выглядывает из-за корпуса, то прячется вновь. - Я даже не вспомню, когда именно. В детстве. Но с началом второго курса стало хуже. Больше. Чаще. Только ведь в моей жизни почти ничего не изменилось... У меня чудесная семья, мне нравится учиться, мне пока не нужно задумываться, как добыть средства на жизнь... Где еще искать причину, доктор Джефферсон?

– Кошмары пугают, – негромко хмыкнув, соглашается Адам. – А ещё, они, как правило, не появляются просто так. Знаешь, почему дети часто так сильно боятся темноты? Они находятся во власти собственного воображения – боятся того, чего не видят или не понимают. Транслируют иррациональные переживания в сны, даже не отдавая себе в том отчёта. Когда же кошмары мучают взрослых, причины, как правило, кроются значительно глубже.

Джефферсон вздыхает и снимает очки.
Тщательно протирает тряпочкой линзы, откладывает в сторону.

– Откровенность за откровенность, – сообщает. – Не то чтобы мы собрались здесь для того, чтобы говорить обо мне, но всё же…
Он улыбается.

– Знаешь, Амелия, если долго работать психотерапевтом, со временем понимаешь, что те или иные психические отклонения имеются почти у каждого. У друга, коллеги, братьев или родителей. Большинство людей предпочитают игнорировать их, но мы, в силу профессии, подмечаем. С тех пор как ты пришла сюда в первый раз, я, признаться, не переставал думать об этом и пытался гадать.

Он кажется несколько смущённым.
– Пойми меня правильно. Меня постоянно посещает вопрос – а что, собственно, ты вообще делаешь на этих сеансах? На фоне большинства окружающих ты выделялась… Назовём это абсолютной нормальностью. У тебя прекрасная семья – такие отношения с родными, мне, например, даже не снились. У тебя нет депрессии, одиночества, заниженной самооценки или проблем в коллективе. Все задания, которые я тебе давал на протяжении терапии, не помогли мне понять вообще ничего. И наконец-то… Наконец-то мы всё-таки подбираемся к корню проблемы.

Настолько многословным видеть Джефферсона девушке прежде не приходилось.
Он всегда много спрашивал, но, как правило, не так много рассказывал.
– Давай попробуем разобраться, – он отпивает кофе и откидывается на спинку кресла, сложив вместе ладони. – Расскажи мне свой сон. Настолько подробно, насколько это возможно.

Адам берёт небольшую паузу, потирая задумчиво переносицу.
– И попробуй ответить для себя на главный вопрос. Что, по-твоему, это всё означает?

Темнота... Темнота и ночные кошмары так часто идут рука об руку... Темнота пугает. Даже в словесном описании ее Адамом, мягком и будто слегка небрежном, призванном помочь взглянуть на нее как на нечто естественное и безобидное, Мелли видит словно бы упоминаемую между строк слабую и неясную, но все же угрозу. С успокоительно текущей речью психотерапевта противоречиво нарастает тревога внутри...
В темноте невозможно понять, вправду ли отсутствует свет, или это зрение исчезло, оставив мрак вокруг извечным и непоправимым.
Зрачки отчаянно расширяются до невозможности, надеясь обнаружить хотя бы отблеск света, мозг стремится дорисовать картину реальности, наполняя непроглядный чернильный фон вычурными радужными узорами, слух обостряется, вылавливая малейшие шорохи...

Амелия переводит дух. Конечно, вряд ли доктор Джефферсон хотел добиться такого эффекта... Он уже успел осветить тему с другой стороны, и теперь ей остается лишь с удивлением прислушиваться к его откровениям о затруднениях, о которых прежде Мэл даже не подозревала. Или это очередной психологический прием - убедить пациента в том, что у него куда больше общего с доктором, чем могло показаться?.. Или он в самом деле испытывает описанные сложности, ведь едва ли можно помочь, не зная всей правды...

Она уже почти готова поверить в это и открыться полностью, но Адам вдруг подталкивает ее к другой мысли.
Амелия стискивает вырез джемпера, как будто он вдруг начал душить ее.
В самом деле... Зачем... Зачем она здесь находится?
Если подумать... Если разжать будто сведенные судорогой пальцы и просто спокойно подумать над этим...
Зачем она здесь?.. Хороший вопрос.
Мэл оказалась в кабинете доктора Джефферсона просто потому, что папа убедил ее, что это необходимо. Она с первых сеансов не особо верила в это, потому и лгала! Она девять недель не считала возможным открыть психотерапевту правду об своем кошмаре!
А теперь... Теперь Мелли почему-то сделала это. Зачем? Ясно ведь было, что ничего не получится! С самого начала было ясно, что это плохая затея! Зачем она понадеялась, что сможет хоть немного помочь себе, рассказав про этого монстра?! Этот сон... Он не предназначен для пересказа!

Амелии вновь как будто недостает воздуха. Стук метронома становится, кажется, громче, отдаваясь мелкой дробью в висках.
Подхватив рюкзак, она буквально отскакивает спиной к двери, силясь ощупью найти позади себя дверную ручку, и пытается торопливо оправдаться, не сводя с психотерапевта донельзя испуганного взгляда:
- Я... я... я больше не приду, доктор Джефферсон! Не надо, хватит! Я больше не хочу об этом говорить!

Адам кажется удивлённым. Он инстинктивно подаётся вперёд, но почти сразу берёт себя в руки и принимает первоначальную позу.
Метроном мерно тикает, ветер заунывно воет снаружи.
– Тебе страшно, Амелия, – негромко констатирует Джефферсон. – Так и должно быть, это совершенно нормально.

Ладонь девушки наконец-то нащупывает ручку двери вслепую – стоя на пороге его кабинета, с высоты собственного роста Амелия видит за окном улицу.
Кабинет доктора находится на втором этаже – по заснеженному асфальту снаружи сквозь бурю мчатся куда-то машины, несколько человек скучают, кутаясь в капюшоны и воротники, на полупустой остановке.
В это время года темнеет особенно рано – уже сейчас девушка угадывает в углубившихся тенях первые признаки наступающих сумерек.

– Помнишь, что я сказал тебе в день первой встречи? – спрашивает Адам спокойно. – Никто не держит тебя здесь силой. Если я пойму, что ты сопротивляешься терапии и не выполняешь мои задания, сеансы закончатся. Если ты захочешь уйти – дверь открыта в любое время.

Адам пожимает плечами, однако Амелия продолжает упрямо смотреть на улицу.
Поверх чёрного кресла, в окно, на ожидающих прибытия автобуса случайных прохожих.

Один человек стоит обособленно.
Худощавый, непропорционально высокий, закутанный в странного вида старомодное пальто-плащ. Воротник плаща поднят, скрывая нижнюю половину лица, разглядеть которое на таком расстоянии практически невозможно.
И, тем не менее, Амелия отчётливо видит глаза – горящие зловещим потусторонним багровым огнём они, не отрываясь, смотрят исподлобья будто бы на неё.

Красно-белый автобус тормозит со скрипом около остановки, открывая двери и впуская в салон окоченевших людей. Некоторое время Амелия любуется изображённым на борту транспортного средства жизнерадостным Санта-Клаусом, который, кажется, в неописуемом восторге от банки «колы» с новым экзотическим вкусом. «Счастливого Рождества» – гласит выполненная фирменным шрифтом бренда огромная белая надпись под ним.
Автобус трогается – остановка совершенно пуста.

– Счастливого рождества, Амелия, – Джефферсон хлопает ладонями по столу, кивком указывая на дверь.
Как показалось девушке, несколько раздражённо.
Как долго, интересно, она молчала?

Амелия словно не слышит доктора Джефферсона. Она пропускает мимо ушей его невозмутимые фразы, вздрагивая от удивления, лишь когда он уже недовольно указывает ей на дверь.

Но занимают ее мысли вовсе не о том, что она ведет себя крайне невежливо. Мэл пристально, до боли в глазах, вглядывается сквозь начинающее синеть в преддверии сумерек оконное стекло в то место на тротуаре, где только что видела странный силуэт.
Галлюцинация? Еще не хватало... Или нет, это все падающий снег и освещение на улице - ей просто показалось, что необычно выглядит обычный человек... Ничего больше с такого расстояния разглядеть попросту невозможно! Это метель исказила пропорции той фигуры. А будто горящие багровым глаза - лишь отражение стоп-сигналов машин в мельтешащих снежинках.

Однако Амелии почему-то совсем не хочется идти на улицу прямо сейчас. Проходить мимо той самой автобусной остановки, оглядываться в страхе обнаружить нечто подобное вблизи...
Рюкзак медленно сползает с плеча, опускается на пол у ног - по привычке бережно, чтобы не повредить фотоаппарат внутри.
Амелия обессиленно прислоняется к дверному косяку, стукнувшись затылком о безучастную деревянную планку.
Ей точно нужно лечиться. Не поздно ли еще?..

Осторожно, будто стеклянную, повернув в пазу ручку, Амелия тихо закрывает дверь, так и оставшись в кабинете.
Она вновь опускается в кресло, будто только что ничего не произошло.
И, глядя куда-то мимо Адама, без предисловий негромко начинает:
- Зимний вечер. Около Рождества, как сейчас. Моя улица. Мой дом. Незнакомый ребенок. Это он указывает мне на то, что сама я вначале не вижу. В моей комнате - это видно через окно - находится тот самый монстр с горящими красным глазами.
Девушка замирает, напряженно стиснув руки на коленях - так, что на ладонях останутся следы от ногтей. Она ощущает себя как перед прыжком в холодную воду. Когда чем дольше стоишь - тем меньше вероятность, что все же отважишься. Нельзя тянуть, пока не пропали остатки решимости.
И слова наконец падают, оставляя вместо себя пустоту, которую так долго заполняли. Пустоту на месте страшной тайны, которую Мэл так берегла, надеясь, что сможет тем самым оставить сон не более чем сном...
- А после - дом взрывается. Потому что этого хочет монстр. Взрыв в моем доме не рушит, но уничтожает его. И, конечно, уничтожает всех, кто внутри. Я не вижу этого во сне, но ведь иначе быть не может. А монстр - он не погибает. Он исчезает там и оказывается рядом со мной.
Амелия устало качает головой, наконец решаясь посмотреть на доктора Джефферсона.
- Это все. Я не знаю, что это значит. Стоит ли вообще искать скрытый смысл?

Адам молчит. На этот раз молчит очень долго, отстранённо наблюдая за бережными манипуляциями Амелии с рюкзаком и внимая в абсолютной тишине её слегка дрожащему голосу. Кажется, что наступает подходящий момент психотерапевту сказать что-то глубокомысленное и важное, что-то способное всё объяснить или хотя бы слегка разрядить обстановку, однако Джефферсон не говорит ничего.
Молчание успевает сделаться напряжённым.
– Я ценю твою откровенность, Амелия, – произносит в конце концов очень тихо. – Смысл необходимо искать во всём и всегда, даже если на первый взгляд кажется, что искать тут в общем-то нечего.

Девушке кажется, что теперь Джефферсон смотрит на неё по-другому. С сомнением, беспокойством – это совсем не тот отстранённо-безмятежный взгляд обычных сеансов.
Смотря на неё таким образом, доктор едва ли непринуждённо поинтересуется о том, как прошёл день или как дела дома. Отчего-то Амелия думает, что примерно так должен смотреть врач на смертельно больного пациента прежде, чем озвучить бескомпромиссный диагноз.

Пауза снова затягивается – Адам рассеянно берёт в руки очки и методично полирует тряпочкой линзы. Теперь он смотрит лишь на стекло – и со стороны может показаться, что чрезвычайно усиленно размышляет.
– Подумать только, – негромко констатирует в пустоту, почти удивлённо.

Отчего-то выглядит так, будто содержание кошмара произвело на Джефферсона едва ли не большее впечатление, чем на саму Амелию.
– Ты поступила абсолютно правильно, когда решила открыться. Некоторые вещи не проходят сами по себе, как бы тебе того не хотелось. Нельзя такое держать в себе слишком долго. Как ты помнишь, мы договаривались, что каждую неделю я буду давать тебе новое задание. Ты не всегда прилежно их выполняла, но сегодняшнее задание будет отличаться, и оно действительно важное. Я хочу, чтобы в следующий раз, когда тебе будет сниться этот кошмар, ты постаралась сконцентрироваться на осознание факта, что это сон. Я хочу, чтобы ты попробовала не бояться этого существа. И сделала что-нибудь, чего прежде не делала. Попыталась разорвать цепь повторяющегося сценария, – Адам откладывает очки в сторону, не слишком весело улыбнувшись. – Постарайся запомнить как можно больше и рассмотреть монстра. И, пожалуйста, не задавай пока лишних вопросов – гораздо эффективнее для тебя будет получить ответы на следующем нашем сеансе, после выполненного задания.

Адам медленно выдыхает.
– Думаю, на сегодня этого более, чем достаточно. У тебя есть мой номер, не стесняйся звонить в любое время, если вдруг почувствуешь, что тебе это нужно.
Обычно Амелия с облегчением выходила из кабинета, но сегодня всё выглядит так, как будто сеанс хочет поскорее закончить именно доктор.
– И, Амелия..? – словно вспомнив о чём-то, он её окликает. – Как давно это продолжается?

Прежде Амелия так упорно молчала, боясь, что, будучи произнесенными, слова каким-то образом сумеют воплотиться. Пусть не так, как во сне, пусть иначе... Важна лишь суть. Только вот и невысказанные они начали приносить вред. Может быть, доктор Джефферсон прав, и такое не стоило держать внутри?
Или это правило выдумали сами психотерапевты, чтобы легче было разговорить пациентов...
Пока очень сложно понять, что изменила ее откровенность. Или болтливость?

Реакция доктора Джефферсона окончательно сбивает Амелию с толку.
Что? Что он такого услышал в ее рассказе?
То есть, кошмар, безусловно, ужасен, но почему он так впечатлил чужого человека? Неужто Адам настолько проникся ее страхом и представляет, что она на самом деле чувствует?
Или... Именно такие сны - это симптом?
Наблюдая, как доктор в который уже раз полирует ослепительно чистые очки, Мелли изо всех сил старается вместо мыслей о своем возможном диагнозе сосредоточиться на советах психотерапевта.

Разорвать цепь повторяющегося сценария... У нее прежде не появлялась такая мысль. Заставить въевшийся в подкорку сюжет совершить новый виток... и выйти из спирали. Мэл даже не предполагала такую возможность, раз за разом принимая свой кошмар как данность. Но, в любом случае, это должно быть не просто - суметь сделать сновидение осознанным...
Чтобы об этом подумать, нужно ждать следующего сна. А она всегда лишь надеялась, что каждый раз станет последним... Ей просто не приходило в голову строить такие планы.

И все же Амелия уже знает, что это задание доктора Джефферсона она постарается выполнить. Впервые у нее появилась надежда как-то повлиять на безымянного монстра самой. Не ощутить себя вновь бессловесной жертвой.
Однако где-то в глубине души Мелли надеется, что выполнить задание не удастся, потому что встреча с кошмаром окажется отложена на неопределенный срок.

Она вспоминает вдруг о своем недавнем заявлении на пороге кабинета. Если доктор Джефферсон говорит о следующем приеме - значит, не воспринял всерьез ее слова о том, что этот сеанс станет последним? Амелия, пожалуй, и сама готова теперь взять их обратно...
Удивительно, как быстро все изменилось. Сегодня она, пожалуй, еще немного посидела бы в этом кресле... Особенно зная, что, как бы ни были убедительны доводы о зрительных иллюзиях, не сможет спокойно идти по улице, не оглядывась по сторонам.

Вопрос Адама вдогонку едва ли не застает ее врасплох.
Амелия, уже поднявшаяся из кресла, застывает, на миг испугавшись, что психотерапевт хочет поймать ее на нестыковках и лжи.
- Я не помню времени, когда этого не было, - тихо уточняет она вновь, глядя доктору в глаза.
Это ведь правда, почему именно правда вызвала сомнения?
- Я не помню, когда был первый раз.
Как бы хотелось запомнить, когда будет последний...
- Счастливого Рождества, доктор Джефферсон! - сумев все-таки выдавить из себя предпраздничную улыбку, Амелия вновь направляется к двери.

Адам медленно кивает, словно только и ждал такого ответа.
– Счастливого рождества, – отзывается эхом, размышляя о чём-то совершенно другом.

3 – Fear of the Dark

Редкие фонари неохотно освещают тёмную улицу.
Сквозь девственно-​чистый тончайший настил свежего снега проглядывает кое-​где тёмными пятнами тротуар.
Новые снежинки крупными хлопьями неспешно планируют вниз, кружатся в танце, сплетаясь и расходясь в столпах искусственного света, то и дело растворяясь в окружающем фонари полумраке.

Где-​то вдалеке гудит город, воют надрывно клаксоны автомобилей, мчатся вперёд по рельсам поезда и трамваи, сменяются с завидным постоянством цвета светофоров. Но здесь, в окружении идиллических похожих как две капли воды двухэтажных коттеджей, фасады которых радужно горят разноцветными гирляндами в преддверии Рождества, безраздельно властвуют спокойствие и безмятежная тишина. Проезжает с тихим шелестом по параллельной улице одинокий автомобиль и даже вездесущий ветер, кажется, успокоился, давая снежинкам возможность во всей красе продемонстрировать свой удивительный танец.

Аккуратные английские газоны укутаны снегом, во дворах некоторых домов возвышаются, улыбаясь, снеговики и возведённые кем-​то специально для них разной степени внушительности снежные замки.

В гордом одиночестве, по обрамляющему пустую проезжую часть тротуару, шагает Амелия с рюкзаком на спине. Она прекрасно знает дорогу – почти каждое утро она преодолевает этот путь в обратную сторону, чтобы добраться автобусной остановки, почти каждый вечер возвращается в полумраке назад. Она продолжает идти, ожидая, пока из череды исключительно миловидных коттеджей появится тот единственный, который интересует её.

И он появляется. Дымок из трубы, закручиваясь спиралью, устремляется в чёрное небо, свет в окнах источает тепло и уют. Заботливо взрощенная во дворе отцом декоративная ель преобразилась, теперь украшена белым – сквозь толщи налипшего снега пробиваются, весело мерцая, разноцветные огоньки. Старательно очищенные от льда ступеньки ведут прямо к входной двери, рождественский венок на которой дружелюбно желает всем окружающим счастливого Рождества.

Свет горит в окнах просторной гостинной. Машина отца уже стоит возле дома, изнутри доносятся приглушённый голоса.
Амелия останавливается у начала очищенной от снега дорожки, которая заканчивается у подножия ступеней крыльца.

Притупленное предчувствие настигает с большим запозданием – вместе с внезапно вспыхнувшим в голове тошнотворным ощущением сильнейшего "дежавю".
Она медленно поворачивает голову мгновением раньше, чем позади раздаётся пронзительный скрип.
Качели в соседском дворе медленно раскачиваются на ржавых цепях.

Сердце предательски пропускает удар – однако двор через улицу пуст, как пустуют безмятежно и сами качели.
И, тем не менее, что-то странное и необъяснимо зловещее присутствует в этом скрипе.
Сидение медленно и монотонно раскачивается – вот только Амелия не чувствует ни малейшего намёка на ветер.

Ожидая автобуса, Амелия украдкой осматривается по сторонам, проверяя, не почудится ли где-нибудь вновь высокая фигура в старомодном плаще. Стараясь не привлекать внимания, вглядывается в лица прохожих - не наблюдает ли кто-нибудь из них за ней?
И понемногу убеждается, что виденное ею из окна кабинета доктора Джефферсона - лишь плод утомления нервов к концу семестра.

Ничего такого вокруг нет и в помине. Самые обычные люди спешат к своим семьям на рождественские ужины, кто-то - сосредоточенно глядя под ноги, кто-то - с беззаботной улыбкой на лице. Наверняка все уже предвкушают аромат запеченной индейки и шуршание разноцветной бумаги на коробках с подарками, и думать не думают о незнакомцах с красными глазами.

В глубокой задумчивости Амелия садится в подоспевший автобус, размышляя над новым заданием доктора Джефферсона - возможно, впервые не выглядящим бессмысленно... Пожалуй, это даже можно считать рождественским чудом.
Устроившись у окна, Мелли дышит на покрытое инеем стекло, расковыривая себе дырочку, через которую можно смотреть на занесенный снегом мир. И едва не пропускает свою остановку, залюбовавшись танцем снежинок в лучах фонаря.
Спохватившись, она выскакивает из закрывающихся дверей автобуса, извиняющеся машет рукой водителю, напрасно лишний раз хлопнувшему створками, чтобы не прищемить ее.

Совсем немного - и Мэл будет дома.
Она шагает по тротуару в тишине, нарушаемой иногда лишь смехом готовящихся встречать праздник соседей и музыкой, что доносятся из приоткрытых окон коттеджей вдоль улицы.
Вот и ее дом. Отец уже приехал... Наверное, все уже собрались, даже Стивен.

Девушка с улыбкой готовится ворваться в гостиную с радостным возгласом, обязательно схватить кого-нибудь холодными с мороза руками...
Когда ее внезапно накрывает ощущение неправильной странности происходящего. Нечто вдребезги разбивает вдруг предчувствие праздника.
Амелия оборачивается - медленно, будто во сне. В том самом сне.
Почти ожидая увидеть бледного незнакомого мальчика...
И вздрагивает от ржавого скрипа пустых качелей. Пустых. Совершенно пустых.
С полминуты она наблюдает, как покачивается их сиденье, пытаясь убедить себя, что ничего необычного в этом нет - всего лишь неустойчивая конструкция пришла в движение и скрипит... Что тут пугающего, кроме мерзкого звука?
Надо не забыть завтра смазать эти ужасные качели!
Медленно выдохнув и зачем-то осмотрев улицу в обе стороны, Амелия спешит по припорошенной снегом дорожке к родному крыльцу.

Качели продолжают медленно раскачиваться из стороны в сторону, но амплитуда, будто смутившись пристального взгляда Амелии, начинает сокращаться с каждой секундой. Сюрреализм происходящего пробирает до дрожи, подробности полузабытого сна возвращаются вспышками, выныривают из самых тёмных колодцев памяти.

Кажется, ещё миг – и начнут гаснуть, взрываясь один за другим, фонари в конце пустой улицы. Кажется, если задрать голову и заглянуть в то самое окно на втором этаже – там будет терпеливо ждать существо.
Существо темнее ночи, темнее теней, рогатая тварь с горящими адским потусторонним светом глазами.
Существо, которое не должно существовать, но, тем не менее, существующее.

Конечно же ничего такого не происходит.
Никакой твари нет на самом деле в окне.
Фонари продолжают исправно гореть, озаряя столпами искусственного света хитросплетения танцующей вьюги.
Мокрый снег проникает за шиворот, мокрый снег налипает на лицо и одежду.

Отвернувшись, Амелия медленно и осторожно поднимается по обледеневшим ступеням.
Ключ с отрезвляющим щелчком проворачивается в замочной скважине, из расположенного около самого входа окна гостиной по-прежнему льётся умиротворяющий свет и доносятся безмятежные приглушённые голоса.

Захлопнув позади себя дверь, девушка попадает в прихожую. Машинально пересчитывает обувь и развешенные на вешалках куртки – прекрасный способ убедиться, что все уже собрались и наверняка ожидают только её.
Носки привычно скользят по лакированному паркету, совсем рядом своей очереди дожидаются пушистые белоснежные тапочки.

Свет, причудливо преломляясь, бликует и отражается в луже на полу у самого входа в гостиную. Празднично мерцает, меняя ритмично расцветку, отражение ёлочной гирлянды в воде.

Незнакомые голоса прерывают неестественно тихие выстрелы. Телевизор.
Воды очень много – довольно быстро Амелия понимает, что обойти лужу возможным не представляется. Сместившись, она заглядывает в общую комнату. И вопрос потенциально мокрых носков моментально полностью теряет свою актуальность.

Аквариум разбит вдребезги. Чудом уцелевшие зазубренные остатки фронтальной стеклянной витрины окрашены в красный. Разноцветные тропические рыбки вперемешку с осколками стекла разбросаны по полу и не подают признаков жизни. Старательно накрытый на совмещённой кухне праздничный стол отодран от креплений в стене и перевёрнут.

Именно там, на кухне, в ослепительно ярком электрическом свете, зловещими багровыми отблесками переливается кровь. Уже потемнев и отчасти свернувшись, она заливает декоративную плитку пола, почти сплошным слоем покрывает стены и отдельными росчерками темнеет на потолке.
Никогда прежде Амелии не приходилось видеть столько крови в одном месте и сразу. Кажется, будто кто-то в её отсутствие решил наскоро перекрасить стены и пол, нарочно выбрав для этого максимально неприятные отталкивающие цвета.

Взгляд Амелии невольно смещается ниже, туда, где сливаются воедино паркет гостиной и декоративная плитка. Часть крови смешалась с разлитой и постепенно впитывающейся в ковёр водой из аквариума, распространилась багровыми завихрениями дальше, окрашивая в алый всё большую площадь.

В ту же секунду ёлочная гирлянда словно принимает решение, что именно сейчас – наиболее подходящий момент для того, чтобы переключиться на красный. Красные вспышки расцветают повсюду в разлитой воде, неверными отблесками проявляются на стенах и потолке.
Амелии начинает казаться, что кровь буквально повсюду.
Полицейские сирены завывают из динамиков включённого телевизора.

Нет других совпадений с кошмаром - улица пуста, ярко горят фонари, и в окне ее комнаты, конечно же, не маячит рогатая тень... Но ощущение тревоги, колючими холодными шариками перекатывающееся где-то внутри, никак не желает отступать.
Амелия, смахнув на крыльце пласт мокрого снега с шапки, тихо открывает дверь, стараясь не нашуметь раньше времени, чтобы не выдать своего возвращения - не хочется показывать семье неуместное смятение, сперва надо бы хоть немного прийти в себя.
Скинув куртку и выпутавшись из шарфа, она аккуратно пристраивает рюкзак на пуфике в прихожей, чтобы об него никто не споткнулся - это вряд ли понравилось бы фотоаппарату, а за годы общения с ним Мэл привыкла считаться с его интересами. Но, уже собираясь с улыбкой появиться в гостиной, девушка вдруг понимает, что и в доме что-то не так...

Елочная гирлянда озорно подсвечивает катастрофу на полу.
Еще не желая до конца верить увиденному, Амелия в спешке вновь натягивает ботинки, не отрывая взгляда от осколков аквариума вперемешку с трупиками рыбок перед собой. Как этого до сих пор никто не заметил?
Лихорадочно вертятся в голове попытки найти объяснение.
Это розыгрыш... Стив подбил родителей! Шальная мысль проносится, тут же растворяясь бесследно: ни за что мама не стала бы участвовать в такой затее. Тогда что же?..

Кровь на стенах уже никак не получается объяснить. Так и не рискнувшая войти на разгромленную кухню Мелли замирает, взглянув под ноги. Как будто если она нечаянно коснется этой окровавленной воды на полу - случится нечто окончательно непоправимое.
Отступая спиной, девушка проводит дрожащей ладонью по лицу, будто надеясь, что сумеет таким образом стереть представшую перед ней картину... Как вдруг, не выдерживая, с криком бросается вглубь дома.
- Мама? Папа? - с разбегу ворвавшись в спальню родителей, она натыкается на пустоту.
Не может быть...
- Стив?!
Оступаясь на лестнице, Мэл мчится наверх в комнату брата, нащупывая в кармане джинсов телефон, чтобы... Что? Позвонить вначале родителями, или сразу девять-один-один?
Кровать Стивена не убрана, на письменном столе привычный беспорядок, но самого его нет!

Дверь в комнату Фиби с кривовато прилепленной надписью цветными карандашами "Не входить без печенек!" чуть приоткрыта - Амелия с размаху распахивает ее, заставляя жалобно скрипнуть от удара о стену, влетает внутрь, тут же увязая в раскиданных на полу как обычно мягких игрушках. И здесь - никого...
Да что же происходит?!
Мэл, задыхаясь от подступающих рыданий, падает на колени, судорожно пытаясь разблокировать экран смартфона. Сенсор не сразу отзывается на взмокшие от волнения пальцы...
Служба спасения?! Нет, все же сначала - позвонить отцу...

Двухэтажный особняк пуст. Никаких следов ограбления, взлома, чужого присутствия.
Всё за пределами совмещённой гостиной выглядит невредимым и совершенно нетронутым.
Всё именно так, как должно быть. Как помнит Амелия.

Это напоминает кошмар. Не тот самый кошмар, но кошмар другой, безликий и обособленный. Хаотично перемещаясь по остальным коридорам и комнатам дома, можно почти заставить себя забыть о кровавом ужасе, который остался на кухне. Может показаться, что Амелии это просто привиделось, что сейчас она снова спуститься вниз и обнаружит за праздничным столом всю семью.

Но в глубине души Амелия понимает, что на этот раз рождественского чуда не произойдёт.
Нехорошее тёмное предчувствие чего-то зловещего, пуская метастазы страха под кожу, разрастается и тлеет в груди.
Дрожащий голосок девушки эхом разносится по пустым коридорам.

Бережно расставлены в прихожей пары зимних сапог и ботинок.
Неизменные отцовские ключи от машины на небольшой тумбочке около лестницы.
Идеально заправленная родительская кровать.
Привычный творческий беспорядок в комнате Стива.
Старательно рассаженные полукругом плюшевые игрушки на кровати Фиби.

И никого. Выступающие слёзы щиплют глаза, дыхание перебивается судорожными невольными всхлипами. В памяти снова и снова растекается по паркету, смешиваясь с вездесущей кровью, вода.
Блокировка экрана смартфона снимается не сразу и с неохотой.
Дрожащий палец листает не слишком длинный список контактов.

На горящем в полумраке дисплее – безмятежно улыбающийся в камеру Леонард. Амелия очень хорошо помнит день, когда сделала это фото.
Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети – искусственный голос, сразу после узнаваемого и разбивающего любые надежды звукового сигнала.
Телефон мамы не отвечает.

Мир перед глазами плывёт и дрожит.
Амелия вздрагивает и едва не подрывается с колен в тот момент, когда где-то рядом, в соседней комнате, начинает оглушительно играть знакомый рингтон. Отчаянно вибрируя, мобильник Стива дрожит и ездит из стороны в сторону по его собственному столу.
На экране – одно из наиболее неудачных фото Амелии, которое брат упрямо поставил на вызов несмотря на все возражения. Короткая приписка «А» вместо нормального имени.

Девушке начинает отчего-то казаться, что в целом мире она осталась одна.
Каждый новый провальный телефонный звонок угнетает всё больше, сильнее.
В конце концов дрожащий палец набирает три заветные цифры, которые с самого детства знает каждый ребёнок.
Девять-один-один.

Кажется, что и диспетчер службы спасения не ответит. Кажется, что Амелию снова ждёт вездесущее искусственное сообщение. Однако, после нескольких коротких гудков и щелчка, на той стороне отвечает настоящий живой человек. Приятный и участливый женский голос – голос, который хочет помочь и, самое главное, полностью контролирует ситуацию.

– Девять-один-один. Я вас слушаю.

Нет, нет, нет... Почему же никто не отвечает? Они ведь живы! Они все должны быть живы!
Дважды выслушав в трубке бездушные сигналы, разбивающие вдребезги надежду услышать прямо сейчас родные голоса, Амелия безотчетно бежит в комнату Стивена, различив неожиданно рингтон его смартфона. Как будто она не была там буквально только что... Как будто безумные ожидания способны свершиться от того, что она заново поищет брата в пустой комнате.

Всхлипнув, увидя воочию, что его телефон оказался просто забыт на столе, Амелия обрывает звонок и, давясь слезами, непослушными пальцами нажимает кнопку вызова вновь - на этот раз после номера последней надежды.
Почти отчаявшись за те короткие секунды, что устанавливается соединение, Мелли судорожно выдыхает, услышав вдруг в трубке вместо гудков живой человеческий голос. Есть, есть кто-то в целом свете, кто способен помочь!

Обычная дежурная фраза, произнесенная на той стороне настоящим профессионалом, выводит ее из мерзкого ступора, заставляя хотя бы немного собраться с мыслями.
- Я... Ам-мелия Лэнгфорд... - сбиваясь и перескакивая, Мэл торопливо называет свой адрес, вспомнив вдруг, что это самое важное на случай, если звонок сорвется.
А еще, это самое простое - назвать, черт возьми, свой адрес, а не подыскивать слова для описания причины звонка!
Зрелище разгрома внизу вновь встает перед глазами. Лишь бы только диспетчер поверила ей, поверила столь безумному описанию...

- На кухне в моем доме все в крови... Моих родных нигде нет... Их вещи нетронуты...
В ужасе сжавшись в комочек на полу возле кровати Стивена, Мэл бессознательно старается занять как можно меньше места, описывая диспетчеру увиденный ею кошмар наяву.
- Я не знаю, что происходит!
Пытаясь потише стучать зубами, свободной рукой она машинально понемногу стягивает на себя оказавшееся над головой одеяло брата, постепенно скрываясь под мягкой тряпичной грудой, как будто это хоть немного могло бы защитить от творящегося вокруг.
- П-пожалуйста... Приезжайте...
Голос срывается, переходя в хриплый шепот, когда Амелия понимает, что вот-вот снова останется одна, пусть на этот раз уже в ожидании появления полиции. Но в этом ожидании...
- Ч-что мне сейчас делать?..

– Полиция уже в пути, сохраняйте спокойствие, – девушка-оператор почти перебивает Амелию. – Постарайтесь обезопасить себя и ничего не трогать до прибытия полиции без необходимости.

Она продолжает спрашивать. Уточняет адрес, ещё раз просит Амелию повторить своё имя. Задаёт вопросы относительно того, что произошло.
Есть ли ещё кто-нибудь в доме.
Имеются ли следы проникновения или взлома.
Поток вопросов дезориентирует и смущает. Сохранять спокойствие помогает одна простая мысль – понимание, что пока Амелия отвечает на кажущиеся бесконечными вопросы оператора службы спасения, помощь на самом деле уже в пути.

Кроме того, каким-то непостижимым образом этот разговор, насквозь пронизанный штампами и протоколами, помогает отвлечься. Спасает от необходимости возвращаться в реальность, вспоминать, что Амелия находится в пустом жутком доме, пропитанном звенящей угнетающей тишиной. В какой-то момент даже хочется, чтобы этот разговор никогда не заканчивался.
Но собеседница, узнав всё, что было необходимо для заполнения документов, безапелляционно прощается и разрывает соединение.

Амелия остаётся в тишине и угнетающем одиночестве. Тёмный силуэт непропорционально высокого существа с горящими багрянцем глазами, кажется, отпечатался на сетчатке. Он возвращается каждый раз, стоит девушке сомкнуть на мгновение веки или даже просто моргнуть. Подсознание дорисовывает образу сюрреалистичные чудовищные детали, которые упрямо отрицают в один голос и память, и здравомыслие.

В одиночестве проходит едва ли более десятка минут.
Оглушительная трель дверного звонка разрывает непроницаемую ватную тишину, заставляя Амелию невольно вздрогнуть от неожиданности.
Красно-синее зарево полицейского маячка просачивается в гостиную сквозь неплотно закрытые шторы. На смену звонку почти сразу приходит требовательный самоуверенный стук.
– Мисс Лэнгфорд, полиция!

Сквозь застеклённое окошко входной двери Амелия видит метель, окрашивающуюся попеременно то в красный, то в синий. Видит припаркованный напротив дома патрульный автомобиль, видит грузного немолодого мужчину в полицейской форме. Из нагрудного кармана форменного пуховика выглядывает потрескивающая время от времени статикой рация, рыжие усы уже основательно припорошило метелью. Другой полицейский – смутная расплывчатая фигурка на белоснежном полотне вьюги, сходит с очищенной дорожки в сторону и начинает медленно обходить дом, просвечивая фонариком окна гостиной.

– Сержант Байерс, департамент полиции! – кричит, перекрывая завывания ветра, усатый мужчина у самой двери.
Похоже, он ещё не видит Амелию.
Коп то и дело протирает тыльной стороной перчатки слезящиеся глаза.
По всей видимости, снаружи становится действительно холодно.

Снова и снова. Спокойным и уверенным голосом диспетчер продолжает задавать вопросы один за другим. Все те же. Кажется, не по первому кругу.
Но Амелии не до размышлений о необычности этого факта, все ее мысли заняты только тем, чтобы отвечать безошибочно и правдиво. Она заново пересказывает, что успела увидеть с момента возвращения домой...
Это начинает выглядеть бессмысленным, и все же говорить с живым человеком, пусть даже о творящемся кошмаре, - несравнимо лучше, чем остаться совершенно одной в пустом доме. В темноте.
Однако избежать этого все же не удается.

И тут же, едва только гаснет экран смартфона, вспыхнувший, чтобы сообщить о разъединении связи, помимо воли возникают мысли о параллелях с тем самым сном. Даже образ рогатого монстра - или, скорее, то, каким можно вообразить это существо - возникает перед глазами. Амелия не помнит подробностей его облика - их ведь так и не удалось при пробуждении удержать в памяти ни разу, но ощущения, что в кошмарах испытывает она каждый раз при его виде, появляются слишком легко.

Мэл старается пореже моргать, вместо того напряженно вглядываясь в густой полумрак перед собой. Пытается уверить себя, что что бы ни происходило на деле, у этих событий нет совершенно ничего общего с проклятым кошмаром. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь заглянуть в ее комнату, ведь во сне монстр был именно там. И все же никакая сила не заставила бы ее пойти туда сейчас...
Куда важнее просто дождаться полиции.

Страх все еще безраздельно владеет ею. Но теперь это уже не неудержимая паника, заставляющая отчаянно метаться из угла в угол в поисках ответов. Это... нечто похожее на сковывающее все другие эмоции опустошение.
Неизвестность, вид окровавленной кухни в памяти, мысли о судьбе семьи - все это теперь воспринимается словно сквозь пелену тумана. Как бушующая где-то далеко, за окном, метель.
Амелия, выбравшись из одеяльного кокона, медленно, почти с трудом поднимается на ноги. Нужно идти.

Вниз. Там, в гостиной, горит свет... Ей почему-то не приходит в голову, что свет можно зажечь и здесь, наверху. Не появляется даже мысль о том, что можно что-то изменить в тревожно замершем в растерянности доме.

Красно-синие блики за окнами заставляют сердце заколотиться вдвое быстрее еще прежде, чем оживает дверной звонок.
Обежав по краю кровавую лужу на пути, Мелли торопливо отпирает дверь, тут же отступая в сторону, чтобы пропустить полицейских внутрь.
Так некстати прорезаются слезы, осознание, что помощь прибыла, вместе с облегчением вызывает отвратительную дрожь...
Что будет дальше? Они выяснят, где ее семья?!
Девушка обнимает себя за плечи, стараясь собраться. Наверное, сейчас снова последуют те же вопросы...
Надеясь предварить хотя бы один из них, она сообщает, опустив взгляд:
- Амелия Лэнгфорд - это я.

Многозначительно хмыкнув, сержант Байерс переступает порог.

Больше всего он напоминает огромного добродушного ирландского медведя – выше Амелии почти на целую голову, значительно габаритнее в утеплённом полицейском пуховике, с припорошенными снегом пушистыми рыжими усами и густыми бровями того же цвета.
Выглядывающая из нагрудного кармана патрульного рация шипит и время от времени разражается трансляцией полицейского эфира. Амелия слышит, как кто-то отправляет патруль на перекрёсток десятой и восьмой авеню, на противоположную окраину города.

Байерс останавливается посреди прихожей и смотрит на обхватившую себя руками Амелию.
Поднимает фонарик и, обойдя Мелли, высвечивает мощным концентрированным лучом света углы утопающей в полумраке гостиной.
Подошва армейского берца с хлюпаньем опускается в лужу на входе – полицейский, конечно же, даже не думает разуваться и подбирать гостевые тапочки, подходящие по размеру.

Из-за широкой спины копа девушка наблюдает, как луч фонаря хаотично перемещается по стенам и потолку, снова и снова возвращаясь к кухне, все видимые поверхности которой покрыты тёмно-багровой корочкой запекшейся крови.
– Матерь божья, – в конце концов изрекает сержант Байерс, выключая фонарь со щелчком.
Ладонь полицейского медленно смещается ниже, к поясу, будто бы невзначай касаясь рукояти выглядывающего из кобуры пистолета. Мужчина неторопливо проходит дальше, в гостиную.

Внимание Амелии привлекают шаги позади.
Напарником сержанта оказывается невысокая блондинка. Золотистые волосы девушки припорошены снегом, щёки порозовели от холода, ресницы старательно и совсем недавно подведены тёмной тушью. Она выглядит значительно менее внушительно и исключительно молодо – даже в дом входит как-то нерешительно, будто с опаской.
– Офицер Харпер, полицейский департамент Брайт Фоллс, – представляется блондинка при виде Амелии.

Сержант проходит мимо по-прежнему включённого телевизора и останавливается около остатков аквариума. Стекло хрустит под тяжёлой подошвой армейского берца.

Харпер тоже заглядывает в гостиную и заметно бледнеет.
– Что здесь произошло? – спрашивает у Амелии, онемевшими пальцами пытаясь вытащить из нагрудного кармана куртки блокнотик.
– Оставь мисс Лэнгфорд в покое, – рычит сержант, возвращаясь. – Скоро здесь будет отдел расследований и криминалисты. Проверь лучше второй этаж.

Кивнув, блондинка начинает очень медленно и осторожно подниматься по лестнице.
– Двадцать лет в полиции – и вот с кем приходится работать теперь, – раздражённо сообщает Байерс, провожая напарницу мрачным взглядом из-под грозно сведённых кустистых бровей. – Итак, мисс Лэнгфорд…

Рация сержанта вновь оживает.
– Сообщение о домашнем насилии на углу тридцать пятой. Шестьдесят четвёртый, вы ближе всего. Шестьдесят четвёртый, как слышите?
Байерс, поморщившись, выкручивает расположенный на крышке рации тумблер звука на минимум.

Треск помех задерживается даже тогда, когда голос оператора утихает.
В бесформенном шуме статики, столь типичном для переполненного эфира, Амелия явственно слышит что-то совершенно другое.

– … Лэнгфорд… Амелия Лэнгфорд…

Всего два слова за мгновение до того, как рация окончательно замолкает.
Одновременно словно целиком сотканные из треска статики и помех, и произнесённые совершенно отчётливо. Они раздаются будто сразу в голове Мелли, минуя промежуточную стадию обработки слуховыми рецепторами. И глухой хрипящий безжизненный голос совершенно точно не принадлежит ни патрульным, ни оператору.

– Вы заметили что-то необычное в остальных помещениях? Следы силового проникновения, чужого присутствия? Возможно, что-то пропало? – сержант начинает задавать вопросы как ни в чём ни бывало.

Может, Амелия и в самом деле сходит с ума?

Мэл провожает девушку, тихо поднимающуюся на второй этаж, совсем другим взглядом, чем напарник последней. Может быть, она там что-нибудь найдет, зацепится за какую-нибудь мелочь, не замеченную Амелией? Может быть, у полиции получится хотя бы что-то понять?

Вздохнув, Мелли готовится снова пересказать сержанту все, что знает о произошедшем. То есть чуть подробнее раскрыть слово "ничего".
Однако вместо этого переводит пораженный взгляд на плюющуюся помехами рацию у него в кармане. Кажется, в эфире кто-то говорил о ней...
Или не в эфире? Амелия хватается за виски, пытаясь избавиться от абсурдного ощущения звучания чужого голоса прямо внутри головы.
Нет, это просто нервы. Мозг надеется увидеть подсказку, цепляясь за любые детали, вот и додумывает невесть что. А в белом шуме чего только не послышится... Очень уж непривлекательна версия с галлюцинациями - второй раз за сегодня.

Нужно сосредоточиться. Едва не пропустив прозвучавшие в реальности вопросы, Амелия растерянно оглядывается, словно ища, что ответит кто-то другой. Он представился... Он только что как-то представился...
Девушка напряженно хмурится, силясь вытащить из памяти фамилию полицейского. Нет, никак...
- Сержант... - она виновато вздыхает.
Да не все ли равно, если необходимо рассказать ему столь важные вещи?
- Меня не было весь день... Я вернулась не больше получаса назад... Дверь была заперта как обычно. Я открыла ее ключом...
Голос дрожит и срывается, когда вновь оживают пережитые в те мгновения эмоции, но Амелия усилием воли продолжает, сквозь слезы глядя на мужчину:
- В других комнатах все в порядке... Я не вижу, чтобы что-то пропало. И... - она неопределенно указывает рукой в сторону прихожей в доказательство своих слов. - Верхняя одежда моих родных на месте. Как будто все в какой-то момент были дома.
До чего же безумно это звучит... Наверное, если бы не кровь на стенах, ее даже не стали бы слушать...
- Сержант Байерс! - внезапно имя офицера вспыхивает в памяти, Мелли делает к нему шаг - и замирает, понимая, что вот-вот разрыдается. - Вы... когда-нибудь встречали что-то подобное?

Скрип половиц выдаёт неуверенные перемещения напарницы Байерса наверху.
Сам сержант смотрит то на куртки, то на Амелию, то вообще куда-то мимо, в окно.
Может показаться, что он размышляет о том, как же ему всё-таки повезло попасть на смену в канун Рождества. В ответ на вопрос девушки полицейский неразборчиво хмыкает, задумчиво потирает усы и некоторое время медлит с ответом.
– Будет лучше дождаться мнения криминалистов, мисс Лэнгфорд, – изрекает в конце концов со всей доступной многозначительностью. – Поспешные выводы в нашей работе до добра не доводят.

Он как-то неловко отходит в сторону, с крайне сосредоточенным видом рассматривая висящий на крючке пуховик Леонарда. Кажется, сержант не отказался бы скрасить ожидание чем-то наподобие кофе и чувствует себя в присутствии Амелии не очень комфортно.
Вопросов он больше не задаёт – несколько минут спустя со второго этажа возвращается Харпер.

– Что-нибудь подозрительное? – спрашивает у блондинки сержант, с удовольствием воспользовавшись возможностью сменить тему.
Девушка молча мотает из стороны в сторону головой.
Отдалённый вой сирен снаружи постепенно приближается, нарастая.

Очень сложно поверить в то, что всё это происходит на самом деле. Ошеломительное ощущение сюрреализма происходящего не покидает, возвращается при любом подходящем случае снова и снова. Амелия проходила всё это много раз – рождественский ужин в тесном кругу семьи, телевизор на фоне, приглушённые огни ёлочных гирлянд и ненавязчивая приятная музыка. Прямо сейчас, в этот самый момент, она должна сидеть там, за столом.
Слушая истории с работы отца или парируя дежурные шутки Стива.

Однако, вместо этого она находится здесь. Отмечает рождество в обществе сержанта Байерса, переминаясь с ноги на ногу и не находя себе места в собственной же прихожей.
Когда в доме постепенно начинают появляться другие люди, становится легче. Во дворе с каждой минутой всё больше аварийных огней – перед домом останавливается красно-белая машина медпомощи, ещё один патрульный автомобиль, тёмный минивэн с долгожданными криминалистами. Какие-то люди в форме снуют по дому, её дому, не разуваясь и даже не считая нужным закрывать дверь. На саму Амелию теперь не обращают внимания – перед глазами девушки плывёт, быстро сменяясь, сплошной хоровод одинаково непримечательных лиц.

Исчезает даже сержант – Амелия пропускает момент, когда он выходит из дома и присоединяется к коллегам, устроившим перекур около второй патрульной машины. Свет то и дело вспыхивает в окнах соседских домов – бледными пятнами мелькают за стеклами обеспокоенные происходящим знакомые силуэты.

Девушка упускает момент, когда напротив её дома останавливается чёрный «форд», из которого, решительно хлопнув дверьми, выбираюсь двое мужчин.
Телефон в кармане вибрирует – палец привычно смахивает в сторону блокировку.
Сообщение от Оливера – фотография.
Селфи на фоне ёлки – он сам, улыбаясь, обнимает за плечи сестру.
Ниже, под фотографией, ещё одна строчка.

Как дела в имении Лэнгфордов? ; )

– Мисс Лэнгфорд? – незнакомый голос заставляет Амелию поднять глаза, вздрогнув.
Перед ней стоит мужчина в строгом чёрном пальто – на его губах играет достаточно бледная понимающая улыбка. Второй, в обычных джинсах и куртке, возвышается рядом – этот выглядит на порядок серьёзнее и значительно старше.
– Детектив Фокс, департамент полиции, – представляется первый, кивком указывая в сторону комнаты. – Детектив Сазерленд, мой напарник.

Напарник кивает.
– Мы здесь для того, чтобы разобраться, что произошло, – сообщает Фокс.

Его ладонь касается плеч Амелии, направляя в противоположную сторону от гостиной.
– Боюсь, я должен буду задать вам несколько вопросов. Пока мой напарник осмотрится здесь. Или, если я не совсем в вашем вкусе, – он опять улыбается, по всей видимости пытаясь разрядить обстановку. – Сходить осмотреться всегда могу я.