Рассвет цвета стали | ходы игроков | - This War of Mine

1 – That Distant Light of Hope

Минувшие трое суток показались Трэй вечностью.
Семьдесят два часа полной тишины, одиночества, томительной неопределённости – ни один дознаватель не зашёл в блок эмпатов за это время, ни один из приносивших еду стражников ожидаемо и словом не обмолвился относительно происходящих за пределами стальной темницы событий. Никто не приходил за Трэй, никто не стремился допрашивать её – в одночасье девушка, которую совсем недавно разве что не разрывали на части несколько дознавателей сразу, вдруг оказалась почему-то никому не нужна.
Цитадель будто вымерла – и лишь безукоризненно педантичные железные стражники безмолвно приносили еду ровно в полдень, лишь по ним можно было сверять часы и отмерять в голове каждые новые проходящие сутки.

На утро четвёртого дня что-то в конце концов начинает происходить. Лязг железных дверей свидетельствует о прибытии нежданных гостей. Сквозь пресечённое решёткой смотровое окошко Трэй пристально всматривается в визитёров – с затаённой надеждой ожидая увидеть серую мантии, либо, напротив, со страхом предвкушая очередное появление чёрных плащей. Ни один из вариантов, впрочем, не становится правдой – опять только стражники, на этот раз, впрочем, четверо сразу, притащившие с собой железную цепь.

Трэй уже почти не удивляется, когда они безошибочно выбирают именно её камеру среди доброго десятка других. Послушно выходит, позволяя застегнуть на шее удушающий железный ошейник. Всё что угодно лучше неопределённости. Не задаёт лишних вопросов, прекрасно осознавая, что эти точно не станут ничего объяснять. Строя тщетно предположения, что и почему именно происходит, она следует за ними по окутанным гробовой тишиной коридорам, словно дикий бешеный зверь на цепи.

Довольно быстро девушка понимает, что идут они не в направлении аллеи боли, крыла допросов или покоев дознавателей. Даже не в сторону катакомб под Цитаделью или ненавистного карцера. Нет, эта дорога ей тоже прекрасно известна – она ведёт наружу, во внутренний двор Кримсон Рок, и этим путём Трэй приходилось пользоваться, к её сожалению, очень и очень нечасто. Во время немногочисленных вылазок вместе с дознавателями в предместья, общее количество которых за все эти годы можно без труда пересчитать при помощи пальцев одной руки.

Они выводят её во двор – Трэй полной грудью вдыхает холодный утренний воздух, глаза слезятся от внезапного непривычного обилия света.
И пусть тёмные тучи привычно нависают над Эскалоном, пусть на шее плотный обруч ошейника, пусть с железных небес то и дело срываются редкие капли накрапывающего монотонно дождя – впервые за долгие годы она снова снаружи. Не чувствует постоянного давления монолитной громады, не ощущает удушающего эффекта железа в стенах, не слышит гулкого эха бесконечных хитросплетений одинаковых коридоров.

Пусть это типично серый и безрадостный день, но день настоящий.
Пусть это условная свобода со стражей вокруг и железом на шее, но это свобода.

Подвесной мост, соединяющий скалу Кримсон Рок со столицей опущен, массивная решётка ворот поднята – Трэй теперь может не сомневаться в направлении, в котором её поведут.
По двору перемещаются в обилии стражники – несколько десятков по меньшей мере, больше, чем ей приходилось когда-либо видеть одновременно. Посреди двора – грубая повозка, запряжённая лошадьми. Повозка, на которой установлена стальная полукруглая клетка. Конвоиры подводят Трэй к клетке, кивком предлагают забираться в неё.

Но эмпатка не успевает – охранники расступаются, предоставляя дорогу ещё одному человеку. Его чёрные развевающиеся одежды заставляют сердце предательски сжаться – однако, почти сразу становится очевидно, что этот – не один из них.
Дорожный плащ-накидка вместо мантии, мрачное пресечённое вертикальным шрамом лицо вместо железной маски с чудовищным клювом. Иссиня-чёрные длинные волосы, ниспадающие на плечи стремительным водопадом.
Левая прядь зачёсана таким образом, чтобы маскировать хотя бы отчасти шрам, пряча глаз. Второй же глаз внимательно смотрит на Трэй – цепко, холодно и оценивающе.
Человек приближается, останавливается около девушки. Отпускает стражников властным жестом ладони. Эмпатка замечает сверкнувшее лезвие закреплённого на бедре топора.

– Слушай внимательно, повторять дважды не стану, – если к голосу хоть сколь-нибудь применим эпитет «железный», то голос незнакомца звучит именно так.
Тихий, властный, лишённый эмоций.
Глухой и холодный даже без искажающей эмоции дознавателей маски.
Голос человека, который без колебаний и тени сомнения приведёт в исполнении приговор, возникни в этом необходимость.

– У меня есть прямое распоряжение Канцлера убить тебя, если у меня появится хотя бы малейшее подозрение, что ситуация способна выйти из-под контроля. Если у тебя возникнет хотя бы мысль о побеге, если я почему-то посчитаю, что хотя бы потенциально операция под угрозой. При самых мимолётных признаках неповиновения. Если в твоём поведении мне хоть что-либо не понравится. Моя задача – во что бы то ни стало не допустить твой побег, – он говорит это так, что не возникает ни малейших сомнений в максимальной серьёзности озвученного предупреждения. – Мне говорили, ты умная. Ты всё понимаешь?

Три долгих, томительных дня. Наверное, самые долгие три дня в её жизни, наполненные бесцветной пустотой. Не скрашиваемые ни мысленными разговорами с Агнесс, ни самым незначительным событием. Из глухого подвала кажется, что не было никакого нападения на сердце Эскалона. Товарищи Киллеарха не преуспели? Или преуспели, но не до конца? Если бы их поймали, дознаватели непременно пришли бы за эмпатом. Пусть не за ней, среди инструментов достаточно осознанных - выбирай любого. А если бы им вдруг довелось совершить то, что предсказала Ариандель... если хоть на секунду допустить крамольную мысль, что пророчество может сбыться... об этом бы услышали даже эмпаты в своём подземелье. Но Цитадель живёт, как обычно. Ничего не изменилось. Даже Морро не пришёл поинтересоваться, кто такой заботливый вытащил Трэй из карцера, нарушая порядок воспитательных работ. Значит, ему не до этого.

Разумеется, Трэй желает видеть лишь одного дознавателя. А он не приходит. Запретив себе думать, что рана могла оказаться фатальной, она целыми днями пытается найти утешение в воспоминаниях, которые Маркус щедро ей оставил. Но даже сцены из собственной жизни теряют краски и объём, становясь неотличимыми от позаимствованных у пленников. Было ли то на самом деле или она всё придумала? Что изменилось бы, хвати у неё сил на второго стражника? Хватило бы их, если бы Морро не посадил её в карцер? Если бы она не стала упрямиться и сразу рассказала дознавателю всё, что он хотел услышать, остался бы Маркус невредим? Не было бы разговора в старой пыточной, но его не достал бы стражник. Он не столкнулся бы с Рафаэлем или столкнулся при других обстоятельствах. Не оказалось бы рядом эмпата, не был бы спровоцирован разговор.

Бесконечные цепочки событий, которые никогда не станут реальностью, обматываются вокруг шеи, сжимаются, душат.
Она уже ничего не может изменить.
Никогда не могла.
Не успела даже попрощаться с ним.

Последняя мысль гнетёт сильнее всего. Даже не крушение надежды отправиться в Игнию, которая, несмотря на картинки из головы её жителя, остаётся такой же далёкой сказкой. Мысль о том, что Маркус умирает где-то в холодной келье, мечется в бреду, один, и нет рядом ни одного живого мыслящего существа, которому он мог бы довериться. Зато полно тех, кто донесёт вырвавшиеся против воли слова куда следует.

За два дня Трэй потеряла двоих самых близких человек, и нет во всём мире ничего, способного заполнить зияющую рану в душе. Одиночество отравляет разум, убивает надежду.
Иссушающую тоску не способно развеять даже предстоящее путешествие.

Нет, сначала Трэй тихо радуется, сообразив, что её ведут не на допрос и не в подземные этажи. Железный обруч вновь обхватывает шею, с каждым шагом закованных в доспехи фигур в висках пульсирует глухая боль, однако она идёт, она двигается, что-то происходит. Четыре каменные стены сменяются другими стенами, длинными и не менее однообразными - зато за ними следует что-то новое. И когда она понимает, куда именно её ведут, сердце принимается трепыхаться от тщетно сдерживаемого восторга. Неужели?... Они всё-таки едут?.. Пытаясь усмирить предвкушение, вполне способное обернуться такой же сокрушающей силы разочарованием, Трэй ступает под серое небо. Цитадель хмуро высится рядом, по-прежнему довлея, но понимая, что скоро её власть над эмпатом закончится - на какое-то время. Свобода! Она почти забыла, как это - избавиться от постоянного давления железа со всех сторон. Забыла, как вдыхать свежий воздух, ощущать кожей капли дождя и прикосновения резкого северного ветра. Голова кружится от избытка впечатлений, жидкий дневной свет серпом режет глаза. И всё-таки она вырвалась! Маркус смог!
Только где он?..

Трэй уже собирается последовать молчаливому приказу своих стражей, когда к ней приближается кто-то ещё. Щурясь, словно вытащенная из норы землеройка, она сначала замечает лишь хлопающие на ветру крылья чёрного плаща, и сердце мгновенно сжимается. Но это не Он. Да и не нужны Ему ни стражники, ни ошейник, чтобы увести выбранную жертву. Это человек. Пугающий, но человек.
Не Маркус.

Бросив один-единственный взгляд на холодное лицо, Трэй опускает глаза. Она знает этот тип людей лучше, чем хотелось бы. На таких не смотрят прямо, не задают вопросы, в их присутствии не допускают ошибок. Подчиняются беспрекословно, тихо, незамедлительно, не дожидаясь повторного приказа. Радость от свободы мгновенно выдувается ветром. Она едет с ним.

- Понимаю, сэр. Никаких мыслей о побеге. Никаких провокаций. Делаю то, что вы скажете. У вас не возникнет со мной проблем, обещаю.

Отвечает тихо и чётко, как приучена разговаривать с дознавателями. На этом человеке нет маски, он не мелькал среди знакомых эмпатам дознавателей - однако почему-то она не сомневается, что человек-со-шрамом раньше носил серую мантию. И его рука не дрогнет, если понадобится выполнить свою угрозу. Зато теперь она знает, как можно быстро покончить с опостылевшей жизнью, когда станет совсем невыносимо. Только Маркус может быть ещё жив, просто не оправился от ран, а эмпат нужен немедленно. Он расстроится, если Трэй не оправдает возложенное на неё доверие. Цепляясь за это соображение из последних сил, она не позволяет себе окончательно скатиться в бездну уныния. Нервно облизнув сухие губы, осторожно кидает быстрый взгляд на незнакомца. Заранее вжимает голову в плечи, готовая к каре за проявление любопытства, однако удержаться и не спросить нельзя.

- Сэр, дозволено ли мне узнать, куда мы направляемся?

– С чего бы это? – холодно интересуется мужчина, нависая над Трэй.
В его голосе впервые за всё время их разговора проскальзывает тень эмоции – удивление. Порождённое не иначе как дерзостью бесправного существа, которое будто забыло, где находится и с кем разговаривает. Он не даёт девушки возможности ответить на свой вопрос – расплата наступает быстрее, чем можно было представить. Затянутая в кожу перчатки ладонь поднимается – не столько пощёчина, сколько полноценный хлёсткий удар, после которого Трэй обнаруживает себя уже на земле. Внезапная и от того особенно резкая и неприятная боль сковывает лицо, пострадавшая скула пульсирует и немеет. Почти наверняка теперь не обойдётся без синяка.

Глядя на незнакомца с земли, девушка видит, как тот невозмутимо поправляет перчатку, педантично натягивая её до конца на запястье.
– Тебя не должно это интересовать, – сквозь гул в ушах до Трэй доносятся слова человека.
В его интонациях нет злобы, ненависти, даже намёка на мимолётное раздражение. Он просто сделал то, что посчитал нужным. Кажется, что он и прикончит её при необходимости с тем же выражением на лице, не продемонстрировав даже намёка на потенциально возможную эмоциональную вовлечённость.
– А если почему-то интересует, то в высшей степени глупо это демонстрировать окружающим, – продолжает хладнокровно.
Будто только что не приложил Трэй по лицу настолько сильно, что та едва не потеряла сознание.
– В клетку, – приказывает.
Кажется, девушка слишком расслабилась в обществе дознавателей в последние дни. На этот раз никто не проявит сочувствия, никто не поможет подняться и не станет ждать, пока она приведёт себя в норму.

Рядом возникает один из железных солдат.
– Всё готово, лорд Себастьян. Прикажете выдвигаться?
– Не нужно спешить. Мы всё равно никуда не уедем без дознавателя.
Короткий обмен репликами ненадолго отвлекает внимание от эмпатки.

А дознаватель, будто привлечённый этим крайне скупым на любые подробности диалогом, появляется. Отворяется железная дверь, выходит человек в хорошо знакомой каждому обитателю Цитадели серой мантии и безликой металлической маске. Быстро сбегает вниз по каменным ступеням, широким шагом направляясь прямиком к повозке и клетке. Солдат, коротко кивнув, возвращается к остальным.
Себастьян, в одночасье позабыв о присутствии Трэй, внимательно наблюдает за приближением гостя. Дознаватель останавливается в полушаге от девушки – серые глаза в прорезях стреляют в её сторону как-то чрезмерно внимательно.

– Меня задержали дела государственной важности, лорд Себастьян, – этот голос, до боли знакомый, отпечатавшийся в подкорке надолго и основательно, но, в то же время, совершенно не тот.
– Дознаватели Ордена не опаздывают, а задерживаются, – комментирует нейтрально Себастьян со смешком.
– Я задержу выезд ещё на несколько минут. Необходимо наедине пообщаться с эмпатом.
Пожав плечами, мужчина в чёрном отходит в сторону.
Около Трэй остаётся всего один человек, серые глаза которого рассматривают её с холодной насмешкой.
– Давно не виделись, девочка, – маска привычно искажает интонации говорящего, но девушка способна опознать Морро по голосу хоть из тысячи. – Успела соскучиться?

Она забыла, кем является. Наслушавшись речей Маркуса, допустила ошибку: решила, что тоже заслуживает нормального отношения. Что эмпату позволено стоять рядом с человеком по праву рождения. Позволено проявлять интерес, чувства, высказывать своё мнение. Возмездие приходит быстро и не сказать чтобы внезапно. Трэй отлично знает - любопытство в стенах Цитадели наказуемо, однако за последние дни её жизнь - и она сама - настолько изменились, что проверить, действуют ли ещё старые правила, стало насущной необходимостью. Что ж, теперь ей это известно.

Она едва успевает выставить руки, смягчая падение. Боль оглушает. Но Трэй не смеет показать её ни звуком, ни жестом, не позволяет себе приложить ладонь к пострадавшей щеке. Жгучий стыд опаляет изнутри: как она могла совершить такую глупость, причём сразу после того, как её назвали умной? Незнакомцу пришлось не только утруждать свою руку, но и объяснять забывшемуся животному, где его место. А место именно здесь - у ног полноценного человека, не отмеченного печатью отвратительной магии. Более того - лорда. Услышав этот титул, Трэй на несколько секунд теряет ощущение реальности. В её мире до сих пор не существовало никого кроме дознавателей и стражников, не считая редких испуганных горожан, общение с которыми сводилось исключительно к допросам. Неудивительно, что она приняла властного холодного незнакомца за одного из знакомых ей персонажей. Но лорд? Разве в Эскалоне ещё существуют аристократы, не лишённые прав? Разве аристократам доверяют миссии государственной важности с применением эмпатов?

Все эти мысли круговертью носятся в сознани, пока Трэй, пошатываясь, поднимается на ноги. Она не ждёт ни помощи, ни сострадания. В Кримсон Рок на такое способен лишь Маркус, а его нет поблизости. И хорошо, что нет, хорошо, что он не видел, как Трэй поплатилась за своё безрассудство. В полной мере заслужила отметину на лице, напоминающую о том, как опасно зарываться. Она не испытывает ни ненависти, ни обиды на лорда: он просто следовал правилам, в отличие от некоторых. Трэй обещает себе, что отныне не проронит ни слова, пока к ней не обратятся. И не позволит себе забыть, где место тех, кто носит в глазах расплавленное золото. Время, когда их считали людьми, ушло без возврата.

Однако на этом удары, прибережённые для неё у судьбы, не заканчиваются. Трэй напряжённо следит, как человек в серой мантии направляется к ней, останавливаясь совсем рядом. Она уже понимает, кем он являться не может: после серьёзных ранений люди не двигаются столь быстро. А вскоре в личности отправляющегося с ними дознавателя не остаётся никаких сомнений, и внутренности Трэй сковывает ледяным холодом. Она боится его. Боится, несмотря на то, что знает теперь: железная маска не является серьёзным препятствием для эмпата. Этот человек как следует поработал над тем, чтобы в её голову не закралась даже мысль о возможности сопротивления. И можно не сомневаться, работа в этом направлении будет продолжена.

- Сэр Морро... - Трэй даже не пытается замаскировать тихую обречённость в голосе.

Что он хочет ей сказать? Пусть скажет сам. Больше - никаких вопросов, урок усвоен. Вряд ли набухающий синяк укрылся от цепкого взгляда. Он может значить лишь одно: девочка опять нарушила какое-то правило. Дознаватель не должен оставлять сие обстоятельство без внимания - и не оставит, только не этот дознаватель. Теперь Трэй уже жалеет, что её не оставили в камере. Даже долгожданный выход в город не стоит новой встречи с Морро. В камере по крайней мере не бьют.