Жнецы грез | ходы игроков | Надёжный Девичий Выбор

Через пару сотен ярдов после моста через не успевшую замёрзнуть Шелл-Рок сквозь остекленевший морозный воздух пробились лучи первого признака обитаемости за последние 23 мили. Оазис цивилизации тянул скорее на лужу, из которой торчала пальма-указатель со сделанной вручную табличкой «Топливо». И нет, то была не крафтовая, экологически чистая резьба по дереву, а суровый среднеамериканский щит, сколоченный из досок, без выебонов. Топливо. Покупай или проваливай. Света ровно столько, чтобы ты не налил бензин себе на штаны, решётки на витринах магазинчика-кассы, одноэтажный мотель из потемневших досок на другой стороне дороги. И хотя заснеженные поля вокруг давно уже были одомашнены, в этом придорожном отношении «сразу к делу» всё ещё чувствовался дух того самого фронтира.

Парковка перед мотелем была всего мест шесть (на десять, если парковаться по-европейски), но и в мотеле было едва ли больше дюжины номеров. Заключив парковку в квадратную скобку, мотель чернел окнами, оставив только два габаритных огонька: лампа у входа к местному портье, и мерцающее голубым телевизионным светом окошко с другой стороны. На парковке виднелись три автомобиля: один старый бюджетный седан и два фордовских пикапа, сменивших не одно поколение владельцев. Чуть дальше, в тёмном углу парковки блеснул силуэт четвёртой машины: чёрный GTO, припаркованный с краешку, на правах гостя. Такая скромность совершенно не шла этому автомобильному монстру. Агрессивный силуэт, воздухозаборники на капоте, спортивные колёса, этот мускул-кар ездил на чистом тестостероне и должен был заставлять все эти Форды и Бьюики робко опускать фары и тесниться в сторонку.

— Норберт, займись авто Кэт, — по деловому распорядился Хаген, останавливаясь и припарковываясь. — Если на то пошло, то сдай несколько назад по дороге и подбери своего экс-парня. Он может замерзнуть там или еще какую-то дурь сделать. Ты видел, в каком он состоянии. Я позвоню.

      «Экс-парня...»

      Подросток снова взглянул на Кристин, пытаясь прочесть по её лицу, что она чувствует в отношении перспективы остаться с Хагеном один на один. Несмотря на искреннее почтение, которое Ангария питал к писателю, недавняя ссора встревожила его, и этому диссонансу предстояло улечься ещё нескоро. Малоподвижная мимика слабо выдавала его настроение, но в уме Норберт снова и снова перематывал детали остановки. Кэт, колья, возмущённые голоса. Выскочивший из машины Бони уж точно не добавлял спокойствия в этот вечер.

Аккордеонист шёл неспешным шагом, давая фору Хагену. Он сам не заметил, в какой момент потерял из виду огни. Шёл он легко, словно за ним не оставалось следов. Послезакатный снег обладал паучьей невесомостью и только скрип выдавал призрачную суть пути Бони. Единожды в небе показалось нечто зелёное, наверняка северное сияние. Бони очень ему обрадовался и сохранил в своём сердце. Когда он перестал различать небо и землю, ему захотелось упасть и завертеться в коконе словно рефлексивный Тасманский Дьявол, но пионерский энтузиазм пересилил эту прихоть. Очарованный странник безоглядно перемещался вдоль небесной магистрали — остановки там запрещены, а зверей крошат трёхмачтовые звёздные турели. Наверное.
— Не можешь забыть его? — Спросили за правым плечом, откуда пахнуло добрым участием и ласковой внимательностью
— Да, Отец, не могу.
— Тогда вернись назад и найди его.
— Но как я могу вернуться назад? Это небесная дорога, я под прицелом...
— В себя.
— Что?
— Он в тебе.
— Отец, я... не понимаю.
— Всё ты понимаешь.
— Нет!
— Душевные раны тяжелее физических. Ты превозмог свою боль и поднялся сюда.
— Но...
— Тс! Ты смягчил жестокость познания и принял поражение своей души перед бесконечным вдохновением.
— Но я не принимал!
— Ты принял.
— М, нет. — Помявшись ответил Бони. На этот счёт он не мог быть уверен. — Я жалок. Мне и в голову не приходило вступать в духовные сражения, не то что разгребать их результаты.
— Твои стихи говорят обратное.
— Мои стихи? — Бони прокричал это сквозь рыдания. Он больше не мог сдерживаться. — О, да. Мои стихи конечно поражение. Что, как не они, доказательство моего бессилия! — Плач прервался. — Постой-ка...
— Мне пора.
— Нет, Отец! Пожалуйста! Я идиот! Говорил о себе! Мне так тебя не хватало! — Бони колотило. — Не уходи!

Его крики сбивал ветер. Прежде, на земле, было теплее. Но где эта земля? Он остановился, поняв, что терять ему нечего. Даже снег затих в торжественный момент предельного раскаяния. Бони был гол и беззащитен. Он был чист как окружавшая его пустота. Он обернулся, и ничего ему не сделалось. Турелей не было. Он упал лицом вниз. Он не чувствовал снега, но всё ту же бездну. Он хотел о чём-то подумать, но голова была пуста. Каким-то бесчеловечным способом он всё же принял решение представить что-нибудь красивое — нет! — прекрасное. В пустоте возникла музыка. Сначала ему казалось, что Хаген играет на его аккордеоне, потому что сам он в жизни бы так не разгневался. Но к своему величайшему удивлению он оказался неправ. Это была скрипка. Трогательная и серьёзная, она слегка фальшивила, но распознать такие нюансы можно лишь исключительно хорошо зная скрипку и принимая расстроенность как отражение вселенского смысла её партии. Бони перевернулся на спину и подставил губы постепенно смелеющим нотам. Ему было очень спокойно.

— Тогда мы пойдем к Кэт, узнавать, что случилось.

Кристин поднялась с дивана. Волосы медной паутинкой собрались на ее спине.

— Связь есть только у Хагена, напоминаю, — девушка выглядела слегка встревоженной, но не из-за предстоящего уединения с писателем. Она не спешила выходить и сначала выглянула в окошко скорой и посмотрела на машину Кэт и вокруг, — Машины полицейских здесь нет.. Что это значит?

— Ее могли увезти в участок, я полагаю, — все таким же сдержанным, matter-of-fact тоном сказал Хаген. — Нам нужно поскорее выяснить, что произошло. Что касается тебя, Норберт, то ты, как найдешь Бони, сверни куда-нибудь на обочину. Почистите там все. Все эти ваши пироженки, таблетки и т.д. Я имею в виду — все.

Рейнмарк затушил фары и повернулся к Кристин. Смотрел он все еще обижено.

— Пойдем.

      Ангария чуть помедлил, а потом тоже поднялся.

      — Хорошо, — отозвался он сразу на обе реплики. В конце концов, он действительно видел, что Бони не в себе.

      Когда «мёртвая помощь» остановилась, еле слышное гудение лампы в салоне набрало силу. Она звенела на пределе слуха, будто аккомпанемент их напряжению. В кузове с трудом хватало места, чтобы разойтись, поэтому Норберту пришлось почти протискиваться мимо Кристин. От его куртки поднимался снежный холод. Холод, вросший в поля Айовы вместе с декабрём, с ненастной метелью и пустотой. Воющий вечер Среднего Запада оказался немногим мягче, нежели боги скандинавских скальдов. Впрочем, даже этот холод не шёл в сравнение с тем, который ощутил Норберт с пробуждением вампира.

      Вокалист заглянул в простенок между водительской кабиной и диваном. Сейчас там в рядок покоились походные сумки, а прежде размещались аккумулятор для портативного медицинского монитора, пульсоксиметр и ультразвуковой сканер с большой металлической тумбой вычислительного аппарата. При списании реанимобиля технику сняли, зато освободившуюся нишу «Жнецы» приспособили под этажерку для сумок с вещами. Норберт что-то хотел взять из своей сумки, но потом махнул рукой и открыл боковую дверь.

      Ещё мгновение — и он исчез в метели. Красивый, стройный, затянутый в чёрное, насыщенный подростковым эротизмом и пустотой. Только такой герой и мог оказаться рядом с полузаброшенным мотелем, спасая машину Призрачного гонщика. Его фигура замаячила на фоне огней заправки: глубоко натянув капюшон, Норберт торопился к «Понтиаку», высоко поднимая над снегом ноги в узких джинсах. Сам он почти не слышал ветра. Воздух под капюшоном заполняло его дыхание, жар от разгорячённых щёк и громкий набат сердца. Он в каждую секунду ждал, что полиция возникнет из темноты. И не задавался мыслью, почему же это его не останавливает.

— Пойдем, — девушка качнула головой, как бы отмечая начало их совместной действий.

Вампирша вышла из скорой вслед за Норбертом, закупоривая тепло в машине, хлопнув тихонько дверью. Спокойствие, царившее на парковке вселяло в Кристин уверенность, что с Кэт все в порядке. Может даже это в ее номере отрешенно поблескивает телевизор, а сама Кэт наблюдает за ними из-за штор.

— Кэт ведь написала, что ждёт в мотеле, и я думаю так оно и есть. Пошли пройдемся вдоль номеров, и может найдем её? — сказала Кристин, подошедшему Хагену, — Камер нет ни здесь, ни на заправке, — вампирша описала пальцем круг по крыше здания, — И можем сделать вид, что просто ищем свой.

Снег на капоте Понтиака сложился в рельефный узор, где подтаявший слой провалился, повторяя очертания рёбер жёсткости. С тех пор капот успел остыть полностью, и новый слой снега перекрыл и провалы. От водительской двери вели припорошенные следы водителя, пересёкшего парковку по диагонали, в сторону главного хода, а других следов тут и не было. Анализируя истончившийся снегопад, можно было попытаться предположить, как давно Кэт покинула машину, а пока было ясно только одно: ни Кэт, ни кто либо другой к машине больше не подходил. Белый лист парковки в этом смысле работал вернее любой нотариально заверенной бумажки.

Холодная ручка двери обожгла кончики пальцев. Рывок — закрыто. Как и оба пассажирских окна. Чёрные кресла салона поблёскивали холодом вдоль продольных стежков, придававших креслам едва заметный и совершенно неуместный эффект футуристичности. На пассажирском сиденье валялась зарядка для телефона, пачка сигарет и смятая бумага от Сабвэй, в котором «Жнецы грёз» останавливались часа три назад.

— Хм-м, но почему бы нам просто не поговорить с клерком? — приподнял брови Хаген. — Кэт ведь написала, что тот ее "сдал". Полагаю, это означает, что он так или иначе заметил в ее распоряжении наркотики и позвонил шерифу. Если последний забрал уже Кэт в участок, то нам просто нечего здесь искать за вычетом, быть может, телефонной книги с именем ближайшего поручителя под залог, работающего в этом графстве...

Здесь Хаген слегка улыбнулся. Как кажется, он начал отходить от своей внезапной вспышки ярости. По крайней мере, он больше не смотрел на Кристин волком.

— Но это The Current Year. Никто больше не использует телефонные книги.

Небесный нотный рафинад засыпал губы. Бони спрятал в рот прирученную гусеницу колкой мелодии. Ему хотелось больше никогда не говорить. Сегодня он многое понял.

«Перья не летают, если внутри нет птицы»

Ну и темень вокруг!

«Окна не горят, если внутри нет дома»

Он прислушался к тёплому року Шелли.

«Вода не шумит, если внутри нет реки»

Дурацкие мысли. Но лучше с ними внутри, чем как-то иначе.

«Мысли не тащат, если внутри нет цели»

Он нащупал почву и оттолкнулся от снега. Надо преодолеть мост. Они бы не оставили его одного, если бы не верили, что однажды он сумеет к ним присоединиться.

      «Ну, хотя бы машиной я не ошибся...»

      Отступив на полшага, Норберт с непониманием посмотрел на дверь. Потом быстро обежал мускул-кар, попробовав пассажирскую. Если не поддастся и она, Ангария собирался заглянуть под днище, а потом — вариант для наркоманов — попробовать багажник. Что ещё? Пройти по следам в поисках какого-то ещё сиденья? В самом деле, Кэт же — не Ури Геллер, чтобы оставить ключи в запертой машине.

      В душе Норберта крепло чувство не-безопасности, возникшее при взгляде в снежную темноту. Странным образом покинутый чёрный автомобиль усиливал его. Возможно, Сатана всё же не любил, когда аккорды играют в обратном порядке.

В мире, где каждый пытается догнать и перегнать другого, Сатана любил лакомиться последними в этой гонке. Должно быть, поэтому Кэт питала слабость к быстрым машинам и не оставляла запасной комплект ключей от дома под дверным ковриком. И пассажирская дверь, и багажник были закрыты, а под днищем был ровный слой снега.

      Подросток с недоумением смотрел на машину, словно та обернулась фиванским сфинксом и предложила нерешаемый ребус. Коан, как говаривал под дурью знакомый джа из Мемфиса. «Коан, сука...»

      Выцарапав из джинсов «Самсунг», Норберт снова потыкал по треснувшему экрану, нашёл чат и уже прочитанное сообщение. Старательно, как неграмотный, он прочитал его строки ещё раз, отмахиваясь от снега замерзающими пальцами:
      — «Твои блядские кексики навлекли на меня копов», — написала Кэт. — «Я в мотеле за мостом через шелл рок клерк меня сдал увези мою тачку СРОЧНО ключи под сиденьем».

      Всё верно. Он запомнил всё верно. Копы. Мотель. Ключи под сиденьем. Мотель и автомобиль совпадали. В шестьдесят девятом году не делали иммобилайзеров или биометрических замков. Следовательно, чтобы закрыть машину, Кэт потребовалось бы забрать ключи с собой. Сунув руку с телефоном в карман, Норберт пытался думать, щурясь от забивающегося под меховую опушку снега. На сорок первой секунде пальцы в армейских ботинках от «Беллевиль» начали привычно зябнуть.

      Итак, кузина приехала к мотелю, ещё не зная, что клерк её кому-то сдаст. Логичнее всего с её тогдашней точки зрения было бы закрыть автомобиль, набитый кулинарией Бони, и отправиться внутрь, захватив с собой телефон. Норберт взглянул на цепочку следов, уже осознав то, что ещё не успел проговорить: следы вели только в одну сторону. Кэт не возвращалась к машине, чтобы открыть её и спрятать ключи — например, пока она отвлекает портье.

      Получалось, что она имеет в виду или другое сиденье, или...
      Норберт недоверчиво улыбнулся в темноту. Следующая мысль казалась совершенно идиотской.
      «Или сообщение написала не Кэт. И она же не отвечала на звонки».

      «Спокойно. Спокойно...»
      Мальчик уставился в снег поверх блестящей чёрной крыши, заставляя себя думать медленно и не сорваться в панику. Норберт понятия не имел, что делают в таких случаях. Наверное, самое простое решение должно было стать самым правильным. Вернув телефон на воздух, он написал Кэт ответное сообщение: «Машина закрыта».

На тридцать первой секунде большой палец выбрал цифру 4 в телефонном справочнике. Будь Норберт милашкой-бисёненом, он бы никогда не наградил кузину такой зловещей цифрой. Но Норберт не был бисёненом, он был бесёнком, и числа играли для него свою особую музыку.

«Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети. Попробуйте позвонить позднее».

— Ладно, пойдем к клерку, пусть сам расскажет, что произошло.

Вампирша была совсем не против зайти на ресепшн, поэтому легко согласилась и двинулась на свет ожидающей лампы. По дороге она оглянулась на Норберта, он что-то делал возле машины, будто совсем не торопился. Кристин прищурилась и скользнула взглядом по дорожке ног, шедших когда-то в их же сторону. Следов было много, кто-то ходил здесь, подписывая свое существование на белом. Кристин присоединилась к ним, хотя уже и не должна была.

      Ангария непроизвольно облизнул губы, почувствовав привкус льда. Его глаза метнулись к зарядке на пассажирском кресле. Она явно лежала там не ради красоты. Конечно, Кэт могла бы ей... ну, например, мастурбировать, но для этого ей следовало быть младше лет на восемь. И ёбнутей на пару Норбертов или полтора Бони. Но его бедняга-кузина до сих пор страдала миссионерской консервативностью шведской матроны; чего стоили одни её увещевания. Норберт скривился, и сторонний наблюдатель мог бы принять эту гримасу за циничную усмешку. Но в глубине водянисто-зелёных глаз прятались грусть и тревога.

      Гот оглянулся в поисках Хагена и Кристин в тот же самый момент, когда Линн посмотрела в его сторону. Норберт взмахнул рукой, а потом замахал сильнее. Он явно звал к себе.

Бони глаз не спускал со слабого огня вдали. Он не смел моргнуть, чтобы не проснуться от обретённого покоя, не потерять ориентир, не свалиться в новый волшебный мир. Он шёл бегом, ему как никогда хотелось увидеть своих приятелей. Наверняка они не те, что были раньше. Ему хотелось... Он вспомнил смс-ку. В ней всё было не так, но дать характеристику в целом он не мог. Подозрительная, пожалуй так. Зря, ой как зря он оставил их без присмотра. «Их» — его резануло в солнечном сплетении. Он думал не только о Норберте, но о всей группе. Такая мелочь была ему не под силу каких-то... А что, если всё-таки ловушка? Он проверил карманы. Рукам внутри ничего не мешало. Огонёк стал не то чтобы ярче, но крупнее.

— Ну что такое? — то был Хаген. Он тоже, как оказалось, смотрел на Норберта. — Кажется, он не может открыть машину и не знает, что делать. Пойдем к нему, Кристин.

Вбежав на стоянку, сияющий Бони оценил обстановку. Группа жива, Понтиак привлекал слишком много внимания для машины, с которой нечего взять. Он кивнул писателю, навострившему лыжи в направлении Нортона.
— Хаген, что происходит?

Кристин вдруг заулыбалась представившейся картине. Он звал ее. Она знала, что нужна. Короткое "да" писателю и девушка побежала скорее к Норберту.

— Не открывается? — ничуть не запыхавшись и с интересом в голосе спросила она.

      — Угу, — Норберт растерянно указывал на следы в единственном экземпляре. — Призрачный гонщик не возвращался к своему коню. И её телефон выключен. Хорошо, что хоть Бони нашёлся...

      С последними словами капюшон Норберта кивнул в сторону въезда, где появился аккордеонист.

Этого Бони хватило. Он нацелился на Скорую. Всё только начиналось! Видимо, он отсутствовал меньше, чем думал. Если ключа не окажется в ней, то смс на самом деле отправляла не Кэт.

Он открыл дверь кабины, чтобы обшарить сидения: сначала водительское, потом соседнее, а после обыскать боковухи в заду.

— Хм, — хмыкнул Хаген. Это было интересно. — Это интересно.

Рука, запущенная под водительское кресло, нашла пустую бутылку из под колы. Следующей находкой был четвертак, должно быть закатившийся туда во время оплаты въезда на платную дорогу. Тряпка, собравшая слой грязи с зеркала бокового вида, после чего отправленная в отпуск под сиденье. Упаковка от использованного презерватива. «Краун», ультратонкие. Те, что предпочитал Норберт. Рука Бони (уже не так уверенно) залезла под сиденье ещё раз. Послышался приглушённый металлический звон: ключи. Они оказались примотаны проволокой к какой-то железке, и Бони пришлось повозиться в неудобной позе где-то с минуту, чтобы одной рукой размотать проволоку и вытащить ключи на тусклый свет салонной лампы. Два простеньких ключа в связке, без брелков, без логотипов. Можно было бы легко принять их за ключи от какой-нибудь кладовки.

Четвертак и пустая упаковка отправились в карман бомбера, тряпка обратно. Не отвлекаясь на схожесть группы с мародёрами, где один стащил с трупа обувь, другой куртку, третий оружие, а четвёртый к счастью не Кэт, Бони с видом благородного монастырского кота передал добытый отпор от святыни Норберту.

— Возьми. Она связалась именно с тобой, а значит кто, как не ты.

Он заметил зарядное на переднем сидении.

— Кэт мастурбирует за рулём?

      Норберт вздрогнул от последней фразы и резко забрал ключи. То, как слова бывшего парня коррелировали с его собственными мыслями, вызывало почти болезненные воспоминания. Воспоминания о том, что когда-то они были ближе, чем сейчас. Возможно, ближе, чем Норберту хотелось подпускать людей в принципе. Одни шутки, одни темы.

      «На два Норберта и полтора Бони, вот уж точно».

      — Спасибо, чувак, — чуть севшим голосом поблагодарил Ангария. Под взглядами остальных, будто ритуал совершал, он вставил ключ в скважину водительской двери.

— Давай, Норберт! — послышалось со стороны Кристин и Хагена. — Мы верим в тебя.

По правде сказать, Хаген корил себя, что сам первым не догадался, что ключи под сидением общей машины. Но, как они говорили, наркотики расширяют сознание. И Бони был самым злостным потребителем зелий, которого Рейнмарк знал, и который все еще мог функционировать как музыкант.

      Как будто услышав призыв Рейн+Марка, длинная дверь «Понтиака» щёлкнула и открылась, позволив снегу беспрепятственно нырять в винилово-чёрный салон. Норберт с растерянным видом поглядел на неё, а потом на ключи в дверце. Потом на Бони. Ангария знал, что Бони не сильно любит Кэт, но именно его сообразительность, возможно, спасла её свободу. Впрочем, время наступало на яйца.

      — Извините... что отвлёк... — пристыженно пробормотал подросток, ныряя на отодвинутое слишком сильно назад кресло. Он сунулся к зажиганию, надеясь повторить фокус.

Второй ключ разбудил двигатель, зазвучал бас-профундо, отдельные ноты которого добивали до контроктавы. Не удивительно, если Кэт настраивала звучание мотора так же дотошно, как и его технические характеристики. От вибрации с боковых зеркал слетело несколько снежинок, но холодный пластик руля под пальцами по своей спокойной невозмутимости был повторением символа цзен. Весь салон был хирургически чист (не считая небольшой слякоти под педалями), каждая деталь была подогнана с безупречной точностью, исключавшей любое дребезжание, даже когда нога Норберта не удержалась и самовольно добавила чуть-чуть газу, проверяя салон на прочность. На торпеде ни пылинки, хромированные детали блестели так, будто Кэт каждую секунду протирала их носовым платком, вся кожаная обивка была с иголочки. При всей этой новизне астрономическая цифра в 800к на пробеге выглядела немного сверхъестественно. Но Кэт это не смущало. По её словам, для нижневальных V8 первый миллион миль — это только обкатка.

Недобрый взгляд вампирши наблюдал за Бони, который победно передавал Норберту ключи. Девушка поспешила убрать этот взгляд вниз, туда, где никто ей не нужен и она тоже никому не нужна. Звук мотора чуть облегчил нахмуренные брови, не тронутые макияжем. Она почти естественно улыбнулась и сказала в сторону Хагена.

— Все в порядке. Значит теперь осталось найти Кэт. Пошли дойдем уже до управляющего этого мотеля.

И мягко огибая рычащее препятствие вампирша зашагала к двери предателя клерка, вспоминая на ходу, давно ли она ела.

— Вперед, — согласился Хаген. Он не испытывал ненависти к клерку со своей стороны. Он не знал ничего о клерке. Возможно, у клерка были причины делать то, что он, клерк, делал. У каждого клерка своя история.

Убедившись, что обе ноги парня на педалях, Бони без тени юмора пожелал заправиться впрок и быть внимательнее на мостах. Своё мнение о лучшем использовании этой марки машин он придержал.

Писатель с маленькими глазками и демоническая дева с лицом симпатичной новоангличанки смотрелись архитипично. Когда-то Бони зачитывался сказками Короля Стивена, а потому так и видел развитие их истории. Не выдавая себя, он последовал за Кристин.

      — Ага, — согласился Норберт.

      Возможно, один из персонажей Хагена — скажем, федеральный агент из «Суда над святыми» или грек Соторамос из «Книги Недомен» — добавил бы циничную остроту на злобу дня. Что-то вроде тех фраз, которые Майк Хаммер и Сэм Спейд не глядя отпускают с экрана. Например, что нельзя быть в порядке, когда под задницей триста семьдесят лошадиных сил брутто и почти три фунта смолы каннабиса. Но Ангария был не на сцене. И поэтому, как всегда, плохо представлял, что следует говорить за пределами разученной роли.

      Только закрыв дверь, оставшись наедине с чёрной кожей и вибрацией внутреннего сгорания, он нежно положил руки на руль и прошептал:
      — Бог в скорость, Чёрный Император.
      Курить больше не хотелось.

      Бони, его спаситель и проклятье, шагал вслед за Кристин и Хагеном. А значит, больше не сидел рядом и не заставлял Норберта вспоминать о том, о чём ему не хотелось вспоминать. Не заставлял стыдиться самого себя за то, что вместо ответного тепла мог предложить только печальный взгляд. Что это было, как не оплеуха судьбы, если именно Бони обнаружил ключи? С другой стороны, а кто ещё мог? Порой Норберту казалось, что Кэт воспринимает Бони наиболее чётко из всей группы. Не то чтобы Кэт сильно любила любимого «пекаря» Норберта. Иногда казалось, что она терпит аккордеон рядом с барабанами только из каких-то творческих соображений. И из-за бизнеса. Но Ангария шарил другую тему: Кэт была взрослой. Реально взрослой, уж особенно на взгляд Норберта. И Бони тоже был взрослым, даже если иногда прикидывался то ли ребёнком, то ли котёнком. Хаген тоже был взрослым, но он, честно говоря, просто играл в другой лиге. Его и рядом не стояло с провинциальными ребятами из пригородов Мемфиса, а вот Бони и Кэт сварились в одном соку. Отчего-то Норберту пришло в голову, что Кэт тупая. Она могла бы встречаться с Бони и...

      «... освободить меня от угрызений совести? Или от открытой двери, которую я не хочу по-настоящему закрывать?»

      Норберт вжал футуристически-квадратную тормозную педаль, будто пришедшую с мостика «Звёздных войн», и сдвинул селектор на первую передачу. Даже щёлканье коленвалов дарило какую-то странную приязнь к машине, которую по-настоящему любили. Норберт включил фары, ярко осветив парковку. Указатель уровня топлива колебался на отметке в три четверти — опять спасибо за напоминание, и опять Бони.

      — Сорян, Кэт, — извиняющимся тоном пропел Ангария и убрал ногу с тормоза, тут же добавив газа. Взвизгнув шинами на снегу, «Понтиак» почти прыгнул к выезду с парковки, вильнув между заснеженных поребриков. Затем снова полыхнул красными фонарями, когда его занесло при выезде на дорогу. Однако больше резких звуков не слышалось: освоившись с автомобилем, Норберт Ангария повёл его в обратную сторону, захлёбываясь в рёве мотора.

      Он снова был в движении! Лобовое стекло, по которому мерно скользили дворники. Снежные стрелы из чёрной пустоты и пустота на соседнем сиденье, пустота позади, пустота вокруг. Чернота снаружи, чернота внутри, ядерно-чёрный повсюду. То, что семнадцатилетний подросток со Среднего Запада любил больше всего на свете. Откинувшись на подголовник, Норберт смахнул с глаз чёрные волосы и напевал себе под нос, с удивительной точностью повторяя Адама Гонтье:

      — Он не сможет забыть, — пел Норберт, почему-то выбрав из множества песен именно эту. — И не сможет простить их слова...

      

Выйдя на крейсерскую скорость, GTO оказался неожиданно тихим. Двигателю хватало всего тысячи оборотов, чтобы держать крейсерскую скорость в пятьдесят с лишним миль, и он мерно урчал, совсем не в такт а капелле, исполняемой Норбертом. Что слушала сама Кэт? Здесь не было разъёмов ни под флешку, ни под CD, не было даже кассетника, а от радио в этой глуши было мало толку. Скорее всего, в машине Кэт слушала машину. Это странное, пьянящее ощущение, когда ты валяешься, прислонившись к любимому человеку, плавая в эйфорической ванне собственных гормонов, и тебе в принципе не хочется музыки, и не хочется разговоров. Хочется просто быть. Должно быть, Кэт ощущала что-то подобное, сидя в водительском кресле. Иногда, когда не было зимы, она могла открывать окно и слушать свистящий мимо ветер.

Если опуститься в кресле чуть ниже, в такое полу-распиздяйское, расслабленное положение, то окружающий белый ландшафт исчезнет за приборной панелью, и останется только космическая чернота и снежинки-звёзды, несущиеся навстречу в этом пространственно-временном тоннеле. Дороги, правда не видно, но она здесь прямая на десяток миль, и можно было ехать даже с закрытыми глазами, изредка поправляя машину когда она прикасалась правыми шинами к припорошенному гравию обочины.

«Она» звучало каким-то неправильным местоимением для GTO. Это был «он». Строго говоря, это было «оно» — транспортное средство — но что могли понимать в мускул-карах филологи, составлявшие бездушные грамматические таблицы. GTO был «он», мужчина её мечты. Насколько знал Норберт, другого мужчины у Кэт не было, ни в данный момент, ни возможно даже вообще. Нет, Кэт не смогла бы встречаться с Бони. Какой машиной был бы Бони? Хороший вопрос, но точно не мускул-каром.

Забавно, как в рассуждения о любви неизбежно вплетаются местоимения, даже если это любовь к предмету. Солдаты дают женские имена своим винтовкам, моряки-любители называют свою яхту какой-нибудь «Арабеллой», таксисты будут звать свою машину «ласточкой» или ещё каким-нибудь уменьшительно-блевательным прозвищем. Раз за разом любовь возвращается к гендерной дихотомии, поскольку из неё и происходит, и как бы не старалось прогрессивное ЛГБТ (ЛГБТК, ЛГБТКИ, ЛГБТКИА, ЛГБТКИАП+) сообщество придумывать новые местоимения, чтобы нарушить этот бинарный стереотип, любовь остаётся лишь первой ступенью, выстреливающей вас в космос. Любовь живёт три года, а затем она отваливается и сгорает в атмосфере, а отношения переходят на следующую ступень: дети. То, чему с таким энтузиазмом посвящают пол-жизни взрослые.

Но в отношениях между Бони и Норбертом нет никакого «после», отгорев, их любовь оставила после себя только чёрную пустоту. В отношениях между Кэт и GTO, впрочем, никакого «после» тоже не было, хотя у GTO был несомненный плюс: он не мешал тебе его любить. Не мешал тебе о нём заботиться. Вместо чёрной дыры в солнечном сплетении у него было триста семьдесят лошадиных сил, которыми он готов был щедро делиться, как настоящий мужчина, воспитанный на семейных ценностях. Тысяча девятьсот шестьдесят, мать его, девятый год. Этот парень отчасти застал Америку ещё до эпохи сексуальной революции. Один его вид должен оскорблять чувства феминисток, как шестилитровый двигатель оскорбляет чувства «зелёных».

      Улыбаясь этим мыслям, Норберт всё-таки вспомнил, зачем он здесь. Было бы грустно запирать эдакого зверя в полицейском гараже где-то к северо-востоку от Де-Мойна. Нехотя выпрямившись на сиденье, мальчик снял ногу с педали газа. Он позволил «Понтиаку» тормозить двигателем, не прибегая к помощи колодок. Не то чтобы он задумывался об опасностях торможения на снегу, скорее ему хотелось растянуть удовольствие. Ну ещё чуть-чуть, ещё секундочку.

      Неожиданно Норберт протянул руку к зеркалу заднего вида и повернул его к себе. Он всмотрелся в своё юное лицо, не узнавая себя. Изучал улыбку на тёмных губах и блеск радости в зеленоватых глазах. «Это я такой? Радуюсь очередной машинке? Видимо, во мне осталось больше семейного, чем хотелось бы».

      Когда-то Норберт Ангария пел в церковном хоре. Недолго, милостью Сатаны и Отцов-основателей. Впрочем, именно там Норберт приобрёл незаменимый навык сольфеджио. Теперь он подумал, что если восторги пойдут дальше, вместо песен останется неразборчиво мычать названия нот. Взять ферму в ипотеку, сельскохозяйственный кредит и пыхтелку-трактор. И прочее ёбаное говно, которое продолжает моральные ценности ушедшей эпохи.

      Пинком по тормозу Норберт остановил ГТО на обочине снежной дороги и открыл бардачок, перебрав скудное содержимое. Ни «кексиков», ни документов. Просунув ладонь за прохладный металлический каркас под сиденьями, Норберт пошарил и там, повторяя поиски Бони. Потом оглянулся назад, включив и выключив лампу в салоне. Сунул ладонь в кармашки на обивке передних спинок, пошарил под ручками дверей, заглянул даже под приборную панель в поисках расшатанных винтиков. Затем он выбрался на двадцать четыре градуса по Фаренгейту и открыл багажник, пока вокруг его ботинок клубился отработанный газ из выхлопной трубы.

В салоне не оказалось ни кексиков, ни даже крошек от них. В багажнике он нашёл бутылочки масла, антифриза и стеклоомывающей жидкости, поставленные в заботливо подобранные и пристёгнутые резинкой пластиковые ящики вместе с переносным набором путешествующего автомеханика. Опытный барыга Норберт быстро вычислил «двойное дно» в этом фасаде приличного шофёра, и, просунув руку за короба, вытащил чёрную сумку, в которой было всё добро, включая то, что Бони напёк своими заботливыми руками. Здесь же в сумке валялись и бутылки с уже намешанными коктейлями виски-колы, которую Кэт называла «Кола Плюс», и которую можно было пить, не пряча в пакет.

      — И что, тебе это обязательно надо было забрать? — несчастным голосом спросил Норберт в пустоту. Он поддёрнул сумку к себе, перебирая её драгоценное содержимое.

      Первым лежал аккуратно перехваченный резинкой цилиндрик с веществом под названием метилендиоксипировалерон. То была одна из первых попыток Бони и Норберта сварганить собственные дизайнерские наркотики. К сожалению, его фармакинетика оказалась такова, что при смешении с производными каннабиса тебя, вместо погружения в сонный кайф, трясло как шизика. Только потом Норберт прочитал в рецептуре, что этот пассажир вызывал учащённое сердцебиение и работал как анорексиген. Элегантных коктейлей от бармена не получилось, и мет-валерон пришлось продавать отдельно. Причём людям, не знающим, что его можно относительно законно достать в аптеке, стоит заполучить сговорчивого врача в нужном штате. С улыбкой Норберт отложил его в сторону. Эта штука была легальна, хотя поди докажи это тупому айовскому шерифу. Однако Ангария без зазрения совести воспользовался этим внутренним аргументом, чтобы не соблюдать требование Хагена досконально. Выбрасывать всю любовно собранную пекарню ему не хотелось.

      Затем настал черёд «эйфа», обильно пересыпанного мукой в бумажном пакете. «Эйфом» назывался эфедрин — растительная дрянь, которую сосали из хвощевых кустарников эфедры, в природном виде похожих на свалку еловых лап. Обыкновенной выпаркой его перегоняли в соль от соляной кислоты, а когда он оседал, мешали с мукой: поди докопайся, что это там. Ведь не один идиот не станет мешать с мукой кокаин, правильно? Затем хватало обычного кухонного сита, чтобы отделить зёрна от плевел. Норберт любил лизнуть его перед выходом на сцену, чтобы заранее пережить тот эмоциональный толчок, который выводит шоу на новый уровень.

      Оставался только гашиш. «Гаш», «хеш», «травка», «зелёный», «пластилин» и ещё куча названий. Их привычный и всегда популярный продукт. Десять баксов за грамм — простые и быстрые деньги. Больше всего Норберту нравилось в них то, что ему почти ничего не требуется говорить. Кое-кто уже узнавал его сам, но даже если этого не случалось, парень просто находил в толпе лица, а потом спрашивал, не нужно ли ребятам подогреться. Ребята задавали ожидаемый вопрос, Норберт называл товар и цену. Мятые доллары в левой руке, невинный круассан — в правой. Если покупатели нравились Норберту, он говорил им на прощание, что кекс вкусный, и не лгал. Бони действительно классно готовил. Если не нравились, он просто советовал поглядеть на начинку. И всё. Ты пришёл, ты ушёл. Как тень. Норберту даже не требовалось улыбаться, потому что клиенты улыбались за всех: за себя, за Норберта и вон за того парня. Улыбались и нервничали. Норберт тоже нервничал, но обычно не замечал этого до того момента, когда всё уже оставалось позади. Потом Норберт писал на номер шесть сообщение в секретном чате, где просил ещё. Номер шесть никогда не приезжал сам. Он говорил место, а Норберт приходил. Мятые доллары в правой руке, пакетик в левой. И снова ничего не требовалось говорить — тени создавали новые тени.

      Подросток не хотел делать так, как сказал Хаген. Кроме всего прочего, по сдобной продукции было распихано больше тысячи долларов. Для кого-то, возможно, это небольшие деньги, но для Норберта они были целым состоянием. И бояться копов... ну, блин, бояться копов — это жить в земле без радости. Однако Ангария никогда не отличался экономической сметливостью, поэтому жадность не могла достучаться до его сердца. Он вытряхнул из сумки готовые кексы, муку и круассаны, беспощадно втаптывая их в снег и разбрасывая по дороге.

      Он пообещал себе спросить у Кэт, каким чёртом клерк мог кому-то сдать сумку, лежащую в багажнике. Неужели дура догадалась предложить «мягонького» администратору мотеля? Она бы ещё в церкви это предложила. Наверное, Норберту стоило на неё злиться, но он чувствовал только странное веселье.

      Другим дерьмом, которое толкают в любом клубе Соединённых Штатов, ребята не баловались. Все эти «кристаллы», «скорости», АМФ, МДМА, «экстази», «крэк», «мяучки» — все были слишком далеки от их музыки. В прошлом году Норберт купил и продал несколько зарядов фенциклидина, который иногда называли «ангельской пылью». Той самой штуки, которая вышибет память, но до того сделает самым счастливым парнем на планете. Сначала Норберт растирал её с укропом, потом с листьями салата и даже обычной травой, пока кто-то не надоумил его растолочь «пыль» вместе с пастой марихуаны. Тоже, ха-ха, дизайнерский наркотик, чей дизайн Ангария испытал на себе. Когда Кэт нашла его, он лежал в трейлере на окраине гудящего басами рок-фестиваля в Давенпорте. Городе, куда на каждую большую вечеринку съезжаются голодные до развлечений студенты из университета Айовы и байкеры с запада. Кэт говорила, что не могла дозваться его три часа кряду. Кажется, вскоре после этого у группы и появился барабанщик.

      Подросток с теплом вспоминал об этом, хотя ему было стыдно, что он заставил Кэт переживать. Но стыд лежал далеко и редко напоминал о себе. Как Хан Соло в карбоните, если продолжать аналогию со «Звёздными войнами». А вот чувство невероятной близости с самим собой, которое Норберт испытывал тогда, осталось надолго. До того — или после? — они целовались с Бони под визжащий рёв электрогитар. Где-то в толпе перед импровизированной сценой. Потом Кэт решила, что у ангелов больше не будет пыли, и единственным ангелом в жизни Норберта осталась вера, что когда-нибудь он наберётся духу украсть у Хагена пистолет. Но пока что пистолет лежал там, куда его клал писатель. А Норберт, застегнув сумку с бутылками виски и несчастным анорексигеном, хлопнул багажником.

      — Чёрт бы тебя подрал, Хаген! — вздохнул он.

      Пока он перебирал запасы, ему снова стало холодно. Но, вместо возвращения в тёплый салон, Норберт расстегнул куртку, задрал толстовку и футболку и расстегнул джинсы без ремня. Подросток аккуратно заложил маленький пакетик с марихуаной за резинку полубоксов, расправил его пальцами и торопливо накинул футболку обратно. Холодный пластик обжигал кожу бедра, а также обещал, что следующий вечер Норберта точно не будет скучным. Может быть, он предложит его кому-то. Может быть, продаст, хотя какой ему толк от двадцати баксов?

      Оглянувшись вокруг, Норберт постарался убедиться, что снег замёл все следы, а в ночи не горит других огней.

Снег к тому времени уже совсем перестал, но снежный покров был готов прикрывать ещё не одну тонну дерьма вплоть до самой весны, так что всё было чисто. Как ни странно, ни одной машины за всё время не проехало. Какой гений при таком тафике догадался строить мотель было той ещё загадкой. Загадочнее было только то, как мотель смог простоять достаточно долго, чтобы обветшать, и не закрыться от убытков.

      Однако Норберта только радовало отсутствие полиции. Может быть, клерк вообще никого не сдавал, и Кэт просто захотела, чтобы они сами... в воспитательных целях... Тут он помотал головой. После недавнего приступа паники у «мистически закрытой» машины его стало воротить от теорий в духе Умберто Эко. Они создавали слишком много сложностей там, где стоит всего один мотель и достаточно пошарить под сиденьем, чтобы найти ключи.

      Вернувшись за руль, Ангария прикрыл дверцу и некоторое время слушал машину, чуть прикрыв глаза. Наверное, Кэт делала именно так, но Ангария не понимал, чем может понравиться звук двигателя сам по себе. Наконец Норберт снова толкнул селектор, и «Понтиак» неторопливо тронулся по дороге, потерянной среди полей Айовы. Кэт любила дороги на слух, а вот её кузен определённо получился визуалистом. Этот факт невзначай подтверждал то, что женщины любят ушами, а мужчины — глазами. Тем не менее, Норберту тоже нравилось ехать в одиночестве. Просто ехать, пока снег на асфальте искрится в ослепительном нимбе фар. К сожалению, он не мог делать так вечно. Подросток нехотя вынул телефон, позвонив на второй номер в списке контактов — Хагену.

Телефон Хагена почему-то не отвечал. Видимо, ребята были слишком заняты чем-то поинтереснее, чем банальная болтовня.