И там мы будем пребывать вечно. (Call of Cthulhu) | ходы игроков | Инсмут. Джилмен-Хаус

г. Инсмут, шт. Массачусетс
18 октября 1922 г.
9:50



Как только Вильгефорц отворил дверь гостиницы, в тот же миг в лицо ему дохнуло ароматами ветхости и разложения. Здесь были и запахи старых, давно зачитанных книг, и ароматы пожухшей от ветхости бумаги, и резкие запахи гниения, источаемые, по всей видимости, старыми водопроводными трубами и прочими обслуживающими здание системами снабжения. И, хотя в этом букете странных и вызывающих отторжения ароматов присутствовали некоторые настраивающие на ностальгический лад нотки, которые наверняка пришлись бы по вкусу исследователям и просто любителям старины, супружеская чета де Блуа вряд ли задержалась бы здесь по собственной воле надолго.
Внеся чемоданы в обшарпанный гостиничный холл, Вильгефорц, и вошедшая следом за ним Элеонора, спешно осмотрелись, пытаясь привыкнуть к царившей внутри обстановке. Из небольшого коридора, по которому они пришли в холл, доносилось непрестанное и монотонное тиканье старинных часов из темного дуба, которое навевало сон и одновременно с тем ужасно действовало на и без того шаткие после неприятной поездки нервы. У стены, неподалеку от скрипучей деревянной лестницы, уводящей во тьму второго этажа, стояла небольшая обшарпанная регистрационная стойка. Рядом стоял большой дубовый шкаф и ряд небольших деревянных ячеек, в пыльной глубине которых покоились ключи, очевидно, от номеров. Правее от стойки и шкафа находилась запертая дверь, на которой тусклыми буквами было указано: "Не входить. Только для персонала." Судя по затертой до блеска медной ручке, пользовались ею довольно часто.
У стойки стоял угрюмый полноватый человек лет тридцати на вид, хотя некоторые особенности его внешности говорили о том, что он может быть и старше, чем изначально подумалось Элеоноре и Вильгефорцу. На нем были одеты потертые черные брюки с идущими через чрезмерно массивные плечи подтяжками и изношенная неряшливая бледная рубашка в крупную клетку. Рукава были засучены по локоть, открывая взгляду непропорционально огромные руки с большими толстыми пальцами. А неаккуратно расстегнутый ворот рубашки обнажал массивную, но очень короткую шею, тут же переходящую слегка вытянутую угловатую голову с выпирающим широким лбом. Лицо его дополняли жидкая рыжеватая бородка и маслянистые усы того же оттенка, что и жирные грязно-рыжие патлы, свисавшие с квадратной головы. Возможно, когда-то много лет назад этот тип был даже красив и возможно, пользовался интересом у женщин, но эти времена определенно давно прошли. Сейчас эта огромная угловатая фигура вызывала скорее брезгливость и странное отвращение. Которое еще более усилилось, когда он заговорил, слегка обнажив заостренные, словно у акулы, грязно-белые зубы.
Поправив своей гигантской рукой стоящую на стойке прямо перед ним тускло мерцающую медную табличку, на которой было выбито "Роджер У. Гилман", он спросил супругов своим хриплым каркающим голосом: "Чего вам угодно?"

Вильгефорц отворил двери гостиницы, даже не подозревая что его ждёт за ней. И всё же открывшееся его взору заметно удивило музыканта. Ароматы давно минувших веков, старых книг, ветхости, гниения приятно взбудоражили Вильгефорца, пробудив в голове череду воспоминаний о своём прошлом, семейных библиотеках...
Но виду того, что пребывание в этом месте доставляет ему удовольствие, он не подал, напротив сделав брезгливый вид, чтобы супруга не взбунтовалась против него.
"Да, пожалуй этот город мне нравится всё более и более. Может стоит здесь подумать о более длительной остановке здесь?", - мелькнула мысль в его голове, заставляя делать шаг вперёд, к огромной угловатой фигуре, стоящей за стойкой.
Вильгефорц был истинным любителем старины, и пребывание в этом городе начинало ему нравиться, хотя кое-какие детали в нём его всё же заставляли держаться настороже.
Он первым подошёл к Роджеру Гилману, судя по табличке, заведя привычный для таких людей разговор, как ему казалось...
- День добрый, ищу комнату... - он оглянулся на свою супругу, - на день. Возможно более долгий срок. В этом случае я вам сообщу об этом. И заплачу. Извольте-с, во сколько это всё обойдётся?
Ожидая реакции этого чуда, музыкант внимательно осмотрелся в комнате, в попытке найти что-то более интересное и анахроничное.

18 октября 1922 г.
9:55

Обстановка первого этажа была весьма скудной - меблированные комнаты, предназначавшиеся для редких постояльцев, находились, по всей видимости, в основном наверху, и внизу любопытствующему глазу практически не за что было зацепится, кроме, разве что, навевающего смертную тоску унылого серого рисунка обшарпанных тусклых обоев. Прямо над головой у тошнотворного собеседника Вильгефорца висела утопающая в густой тени картина в тусклой медной раме, которую де Блуа заметил не сразу, но она не вызывала ни малейшего желания рассматривать ее дольше нескольких секунд. Это был какое-то безвкусное порождение чьей-то больной фантазии в духе сюрреализма, изображавшее жуткую мешанину из чьих-то глаз и ртов, усеянных заостренными зубами, и совершенно не понятно было, кто мог повесить такую мерзость в холле гостиницы. Рассмотреть богохульное полотно как следует Вильгефорц не успел, так как его мерзкий неповоротливый собеседник угрюмо уставился на него своими огромными немигающими рыбьими глазами, и скрипучим грубым голосом прокряхтел: "Есть свободная комната на втором этаже, сэр. Просторная комната, но без воды. По лестнице направо почти в самом конце коридора. Стоить будет доллар. " Повернув свое грузное водянистое тело к ячейкам, он соскреб с одной из них бряцнувший потертый медный ключ и положил его на стол перед Вильгефорцом. На ключе был выбит номер комнаты - 427.
В ожидании дальнейших действий музыканта Гилман громко фыркнул и лениво оперся локтями о жалобно заскрипевшую стойку. А тем временем Вильгефорц с трудом пытался сконцентрироваться на оплате комнаты и забыть то, что он мельком увидел, или, может, ему показалось, что увидел, у запертой двери "для персонала". Ибо, когда мерзкий управляющий повернулся за ключом, скрипач бросил нечаянный взгляд на пол перед закрытой дверью, и на долю секунды ему показалось, что он увидел там старые засохшие бурые пятна и глубокие следы чьих-то ногтей, уходящие прямо под дверь...

"Славное местечко, - лениво зашевелилась мысль Вильгефорца, - чудно, чудно".
Ирония мягко сквозила в каждом его жесте, вычурно элегантном и аристократичном, взгляд проницательных карих глаз не видел света вокруг, старался не задерживаться на чём-то долго.
- Сдачи не надо, - бросил он сухо, но не резко, достав из бумажника пятидолларовую купюру, положив её на стол, но не соприкоснулся пальцами с этой потрескавшейся деревянной поверхностью, легко отдёрнул руку изящным жестом ведения смычка.
Едва-едва набравшаяся симпатия ко всему архаичному, древнему, к старым типам архитектуры, экзотичным и ни на что не похожим полотнам неизвестных художников, и ко всему новому, каким бы абсурдным оно ни было, сгинула, исчезла безвозвратно в недрах души, более не показываясь на свет.
"Слишком много тени. Слишком мало света".
- Всё будет хорошо, дорогая, мы не задержимся здесь надолго, - голос разительно отличался от прежней сухой интонации, с каковой он обращался к чудаковатому рабу гостиницы, он был мягок и тёпл, таким же был и взгляд, - обещаю, всего один денёк.
Взяв свои вещи и чемоданы своей супруги, Вильгефорц двинулся в указанном направлении, немного напрягаясь от скорого противоборства с лестницей. Не обвалится ли она, не сгнила ли на корню?
"Почти последняя направо, - де Блуа тяжело давались здешний климат, обстановка, атмосфера, сам воздух, да ещё и эти лица, странный тип внешности, будто пародия на людей. Здесь не было места для творчества, для создания чего-то нового. Это был последний оплот гниения и заразы, который уже нельзя возделать, нельзя улучшить, его можно только стереть с лица земли. И это будет благом для всех. Какое же удовлетворение это бы принесло ему, Вильгефорцу, потомку благородных кровей, втаптывавших в грязь подобных этим людей.
Мысль вихрилась, рисуя в воображении картины из истории своего рода, борьбы света с тьмою, знания с невежеством. Сколько предков отсекали угрожающие обществу явления в зародыше, так не должен ли и он, Вильгефорц де Блуа, быть достойным их памяти? Уничтожить эту жалкую пародию на жизнь?
Странная ухмылка скользнула по лицу скрипача, и не заметившего, как быстро развилась его мысль, уже рисуя ему целые картины, сливавшиеся в повествование, но он отсёк её, как сталь отсекает душу от тела, и отворил дверь в свой номер.

18 октября 1922 г.
9:57

Отворившаяся со скрипом прогнившая деревянная дверь с потускневшей медной табличкой "427" открыла взорам стоящих на пороге супругов Де Блуа поистине унылое зрелище, которое являла собой их комната. Серые, в однотонную полоску, обои, начинающие подгнивать из-за царящей вокруг сырости и протекающих труб наводили смертную тоску и желание поскорее убраться отсюда, но выбора у супругов не было, и как бы им здесь не нравилось, похоже, они были обречены провести в этой комнате почти весь этот тоскливый день. Посему, вконец приунывшие молодожены продолжили беглый осмотр их временного жилища.
В углу, у дальней стены, в нескольких шагах от выходящего на грязный двор окна, располагалась старинная кованая двуспальная кровать, застеленная недавно выстиранным выцветшим бельем. Рядом высился большой дубовый платяной шкаф с выломанной ручкой и разбитой левой дверцей, который, вместе с кроватью и одиноко стоящей у противоположенной стены поцарапанной тумбой, из открытого шкафчика которой свешивались какие-то пожелтевшие бумаги, составлял подавляющее большинство предметов местного убранства. В комнате имелось еще одно окно, но вид из него открывался еще более безрадостный - оно выходило на ряд заброшенных кирпичных домов, за полуразрушенными крышами которых тянулось болотистое предместье.
Но самой удивительной, была, несомненно, ванна, располагавшаяся в конце коридора. Громоздкая старая мраморная ванна, каких уже нигде не встретишь. Из ржавого крана в лужицу буроватой жижи на дне тоскливо падали прозрачные капли, завершая свое падение глухим булькающим звуком. Рядом с ванной стояли жестяной тазик и умывальник. В целом, складывалось впечатление, что всем этим не пользовались как минимум уже несколько лет.
Тем временем, вслед за прошедшими в сомнительного вида апартаменты супругами молча вошел жабоподобный Гилман, с непринужденной легкостью втащив весь их багаж и свалив его у самого входа. Мрачно крякнув что-то насчет периодически случающихся перебоев с электричеством, он незамедлительно удалился, оставив удрученных молодых людей наедине с их невеселыми мыслями.

- Ну... Ненадолго остановимся здесь. Вернее тебе надо бы лучше тут остаться. Тихо. Ни слова. Внутри всё равно лучше чем снаружи, уж поверь мне. Надо всего-то провернуть оно маленькое дельце и уехать отсюда. Я вернусь самое большее через час. Всего один час, - говорил Вильгефорц после того как Гилман затворил за собой дверь и звук его шагов растворился в дали. Затем он некоторое время в молчании, повисшем в воздухе, разложил вещи своей жены в комнате, чтобы ей в его отсутствие было удобно достать что-либо нужное.
- Так-с, - обвёл взглядом комнату, на степень её надёжности, - нападать на тебя никто не будет, эти жители же не настолько безумны как кажутся внешне, - произнёс он, не став договаривать "в случае чего закроешь дверь на щеколду", чтобы не пугать её и мыслями о подобном.
Куда идти он, на самом деле, не знал, планируя всё сделать на ходу, сымпровизировав, - и не настолько глупы, чтобы иметь дело со мной, - закончил он на немного повышенных нотах. Он только снаружи был холоден, - это было так называемой маской, считавшейся особым шиком в его семье и других обществах с аристократическим уклоном, на самом же деле Вильгефорц считался довольно вспыльчивым, и успел себе заработать соответствующую репутацию в определённых кругах света, репутацию, предупреждающую попытки перебежать ему дорогу.
- Ну всё, ни слова больше, чем быстрее я уйду, тем быстрее вернусь, не правда ли? - Улыбнулся он супруге, - ты же не хочешь задержаться здесь дольше положенного?Тогда решено, через час буду.
С этими словами Вильгефорц, убеждённый в безопасности своей жены, закрыл за собой дверь и направился к выходу из гостиницы.