Родился и вырос в горном княжестве Пирении. Ее подчинило и давно удерживает, в том числе и суровыми репрессиями не без черт геноцида королевство, в котором находится Лестница.
- Ирка! Ирка! – громкие возгласы соседского мальчишки разбили уединение на звенящие осколки, - там наши воевать пошли! Айда, поглядим!
Итернир ловко подхватился, и они вдвоем побежали к городским воротам.
Народу там было уже много. Женщины, старики, ремесленники, крестьяне. Все вышли провожать княжьи дружины. Толпа выстроилась по обе стороны от дороги, что вела от города вдоль реки к выходу из долины.
- Идут! Идут! – раздались крики.
В городских воротах потемнело, и полились наружу стройные ряды воинов. Они улыбались, шутили, некоторые, выбегая из строя, целовали девушек. Теперь, вспоминая, Итернир понимал, что они были вооружены куда как плохо, но тогда блестящие копья, круглые шлемы, окованные щиты и сверкающие нашитыми бляхами кожаные куртки, произвели на него неизгладимое впечатление. Вел войско сам князь. Шел пешком, как и воины. Коня проворный грум вел в поводу.
Все мальчишки города тогда завидовали этому груму. Как же! Идет воевать с взрослыми! Следом за отцом шел молодой княжич. Улыбался и радовался вместе с остальными. Да и одет был так же, как другие воины. Разве что сталь меча была чуть дороже.
Одеждой отличался лишь сам князь. Надетое поверх кольчуги развевалось на ветру свободное платье цветов княжества – темно-синего и темно-коричневого цветов с небесно-голубой каймой.
Весь город ликовал. Воины пойдут, победят врагов и вернутся с победой. Хвала богам!
Но война затянулась.
А город жил привычной жизнью. И над Итерниром нависла угроза, что он все же станет скорняком, как и отец. И вся жизнь пройдет меж шкур и шапок.
Итернир сбежал.
Удрал перед рассветом, захватив с собой лишь круг хлеба, и уже к полудню прибился к труппе жонглеров, дававших представление в соседнем городе.
Глядя на акробатов, заклинателей огня и волшебника, он решил, что это как раз то, что надо. Бродить по свету в кругу друзей.
Когда представление окончилось, и веселый парень начал обходить с шапкой зрителей, Итернир выбежал вперед и сказал:
- Возьмите меня с собой, я сбежал из дома!
Парень рассмеялся, но, когда мальчик разломил свой хлеб и протянул половину, улыбнулся и велел лезть в фургон.
И потянулись города и веси. Итернир учился ходить по веревке, жонглировать шарами и булавами, ходить на руках и много еще чему.
- Внимание, внимание! – звенел его голос на улицах и площадях, - честные горожане, и нечестные жулики! Плуты и торговцы! Спешите видеть. Только раз только для вас и всех остальных! Исключительное представление для всех без исключения!!!
Он прославился. Люди приходили посмотреть именно на него. Сначала на юношу, который умел складываться пополам. Потом на человека, который умел плясать на натянутом канате. Потом на человека с тысячью лиц. Его театр одного актера развлекал и простолюдинов и аристократов и собирал полные площади.
Вспомнилось, как он вернулся в родной город. Бродил по улицам, жмурясь от воспоминаний и солнца. Дойдя до рыночной площади, уже готовился дать представление, но внезапно народ зашумел, подался в стороны и в центр вышел, пошатываясь от усталости, изможденный человек. Его лицо пересекал глубокий шрам, а широкое платье с цветами княжества было изорвано и заляпано грязью. С удивлением и ужасом Итернир узнал в нем молодого княжича.
- Люди! – хриплым, надорванным голосом заговорил он, и вмиг затих гомон, - я говорю с вами. С теми, кто кормит эту страну и кем она живет и жива. С теми, кто и есть сама Пирения! Вы, пахари и пастухи. Вы, лесорубы и плотники, строители и гончары, скорняки и медники. На ваших плечах стояла и стоит эта страна. И сейчас я обращаюсь к вам, потому, что не к кому больше обратиться. И потому что вы на этой земле – всё!
Народ заволновался, но не перебил княжича.
- Вы все знаете, - махнул тот рукой и опасно покачнулся, - знаете, что мы сдерживали врага на перевалах. Что он не мог ступить на эту землю. Не мою землю, не моей дружины и не моего покойного отца. Вашу землю! Но он разбил нас! И больше никто не может спасти эту страну, кроме вас. Кроме тех, кем она дышит и кем она крепка. Вы не воины, я это знаю. Но это ваша земля. И теперь только вы можете ее спасти! Вы это и есть эта земля.
Волна негодования пронеслась по толпе. Замелькали длинные горские кинжалы. Застучали по городу кузни. Косы и вилы перековывали на пики и копья. Медники ладили нехитрые доспехи. Через три дня из города вышли ополченцы и на каждом перекрестке, в каждом селении вливались в их ряды новые люди. Простые люди. Готовые умереть за свою страну.
- Сынок! – обрадовался отец, когда увидел сына. На его голове сидел неказистый шлем, сбитый из медного таза, - как хорошо, сынок, что ты с нами!
- Ты что отец? – удивился Итернир, глядя на кинжал в почерневших от работы руках отца, - тоже воевать собрался?
- Конечно, - кивнул тот, - конечно, сынок. А как же иначе?
- Ты что отец? Разве ты воин?! Да они вас всех перережут, как свиней!
- Но одного-двух я заберу с собой на тот свет! – загорелся огонь в глазах под седеющими бровями, - нет им жизни на этой земле!
Итернир всегда с болью вспоминал этот эпизод. Ему было очень стыдно. Потому, что ушел. Посмеялся над пахарями и пастухами, собравшимися под знамена молодого княжича, и ушел.
А когда вернулся, когда вновь вырвался из круговерти представлений, городов и пыльных дорог, родного города уже не было. Были только руины. Омытые дождями, поросшие травой. В горах еще бился его народ за свободу родной земли, а на равнине стояли войска врага.
Того ухода, тех слов и смеха Итернир себе не простил.
Он видел многие города и народы. Он видел горы и море. Он многое умел. Устал от пыли дорог. Он считал, что всегда жил весело, и выглядел молодо, но теперь, когда на собственной шкуре испытал, где у человека находятся почки и печень, а где сердце, он уже не говорил об этом.
Он всегда утверждал, что доволен своей жизнью, что славно ее прожил. Он всегда говорил, что не жалеет о прожитой жизни, и говоря так, приговаривал, что не жалуется на судьбу. Но не мог обмануть даже себя.
Он любил свои сказки. И любил себя в них - всегда молодого и веселого.
Как и все остальные люди, жил своими сказками.
как видно из этого куска, у него особые счеты и претензии к правящей династии королевства. семьи не создал, детей не нажил, своих родичей кинул. Романтического гештальта, если не вернуть Пирении волю, так хоть добиться послабления. Попросить у богов если не уничтожение королевства, то хоть гибели династии, освобождения княжества Пирении или облегчения его положения. - этого всего он сторонится, поскольку понимает: погибнет одна династия - придет другая. Освободится княжество от одной напасти, начнется мор и т.д. Если этот человек действительно хлебнул - он не верит в чудеса. Может это ради справедливости? Так ведь она по другую сторону счастья? Людям никогда не была нужна справедливость.
Он ищет ответ - почему так случилось. Это риторический вопрос - вопрос мира. А горечь которая в его душе - она не от того что он не остался сражаться за княжество и потерял близких. Она от того что он не мог ничего изменить - все было предопределено. Отсюда и счет его к ... (Богам ли?). Чего он хочет? Во что он верит? Возможно чтобы тысячам трагедий были переписаны концовки? Под силу ли такое богам? Вряд ли.
Это скорее человек, который избегает вороха вопросов тянущих душу и для которого сам факт встречи с богами сродни искуплению. Это практически недостижимая цель, но отвлекает от боли памяти - это и основа исступленного стремления к тому, что на самом деле вряд ли что-либо изменит.
Владению мечом специально учился. Нацепил его для личной защиты. Он довольно давно один работает и ему действительно нужна защита. Меч простое и всем понятное оружие, которое всем понятно за что уважать. Чтобы ночью у таверны потроха не вскрыли.
Настоящее же владение мечом получил от участия в одной из кампаний. Спьяни и сублимаций вписался вербовщику. Повезло, что довольно быстро кампания закончилась. Но ее длины хватило, чтобы увидеть вываливающие потроха, гниющие раны, мародерство, изнасилования и убийства. С обеих сторон. Плюс он не чурался представлений в полковых обозах.
На всякий случай сразу: при по настоящему опасных дальних перемещениях он действительно старался присоединиться к каравану или обозу. Но понятно, что случаи бывают разные и раз на раз не приходится.