Судьбы человеческие|Дом разделённый | ходы игроков | Жизнь и смерть Шанкэ

Родится в семье тсалага* - значит, нести ответственность от самого рождения. Ответственность за каждый свой поступок. Перед собой, перед предками, перед родителями и соплеменниками. Быть достойным. Быть отважным. Быть послушным.

Отцом Шанкэ был Увейти. Достойный во всех отношениях, но неудачливый человек, работавший на Сэма Уоткинса - крестившегося тсалага, владеющего крупной плантацией в Джорджии и каким-то чудом не переселенного на запад, в Оклахому. Мать Шанкэ, говорили, была дочерью шамана и могла общаться с духами. Ее откровенно побаивались даже соплеменники. Даже Увейти, ее муж, относился к ней с опаской, хотя и любил всем сердцем. Звали ее Винона и именно она была человеком, рядом с которым прошли самые юные годы Шанкэ. Она не отходила от первенца ни на шаг, пела ему песни и кормила. Она делала всё, чтобы Шанкэ ни в чем не нуждался. Откровенно говоря, она баловала мальчика, но стоило Увейти заиинуться об этом, как Винона сверкала большими глазами и шипела что-то - отец сразу же испуганно отступал.

Так прошли первые три года жизни юного чероки, но потом он почти не помнил их. В 1846 году Уоткинс разорился и семья Шанкэ переехала в Вирджинию, где, по слухам, можно было найти работу. Такое переселение было незаконно и уже через год к ним пришли белые люди. Злые и сердитые люди. Они ругались на отца и на маму, они размахивали какой-то бумагой с надписями на непонятном языке. Но Увейти как-то всё утряс. Он всунул в толстую ладонь белокожего какие-то зеленоватые бумажки и тот ушел, бормоча что-то себе под нос.

Жили они в небольшой лачуге у реки около Линчберга - довольно крупного города, где жило много белых и черных. Чужих. Они все, даже самые добрые из них, которых было крайне мало, были чужими. От них как будто исходил какой-то странный неприятный запах. Шанкэ с детства впитывал истории матери про то, как белые люди приплыли из-за Большой Воды. Как изгнали они предков Шанкэ с их земель и сами заняли их. Как убивали людей из других племен просто за то, что те посмели охотиться на землях, захваченных бледнолицыми дьяволами. Винона ненавидела белых всей душой. Ее отец, дед Шанкэ, погиб в стычке с белыми, когда ей было десять и она не простила этого.

У реки, где жила семья, было много других лачуг. В основном жили в них чернокожие, но порой попадались и белые, но не такие, как в городе (для Шанкэ было открытием, что бледнолицые тоже различаются между собой, как, например, тсалага и ходинонхсони**), говорящие на других языках, в поношенной и грязной одежде. Индейского мальчика принимали в игры дети - они не знали про расовую вражду, как не знал и Шанкэ. Они были совсем малы, любили купаться в речке, играть в мяч и целыми днями могли пропадать в соседнем леске, собирая ягоды или наблюдая за белками, живущими там.

Мать называла других детей "детьми змей". Маленький Шанкэ не понимал, почему, ведь другие дети вовсе не были похожи на мерзких ползучих тварей. Они были приветливы, хотя и грубы порой. Индейский мальчик плохо говорил по-английски, но среди детей негров и мигрантов со всей Европы это не имело значения.

Вечерами отец рассказывал сыну про мир за пределами маленького поселка. Говорил про огромные равнины на западе, про суровые северные леса, про диких животных, обитающих на всем континенте (отец Шанкэ был слегка образован и даже умел грамотно писать по-английски, чем очень гордился). А мать пугала мальчика рассказами про духов. Это было страшно, слышать о том, что дух может вселиться в человека и заставить его делать ужасные вещи. С другой стороны, были и добрые духи, помогающие смертным и мама обещала Шанкэ научить призывать их, если он будет вести себя хорошо и достойно.

Увейти устроился работать на паром. Платили скудно, но на жизнь хватало. Это была простая работа, не требующая никакой квалификации и Увейти работал так целых два года, пока в один морозный вечер в декабре 1849 года на его паром не сели два выпивших горожанина из Линчберга. К несчастью, у одного из них оказался нож, на который, как потом утверждали эти мужчины, индеец-паромщик вдруг бросился. Суд оправдал обоих.

Семье даже не дали проститься с телом. И тогда, холодной зимней ночью, Шанкэ впервые увидел духов. Окуривая травами их лачугу, Винона ходила кругами по ней, а затем пустилась в пляс. Это был страшный танец, с рваными, прерывистыми движениями, с прыжками до потолка и резкими выкриками. Женщина хрипела и бормотала какие-то заклятия, а маленький мальчик, забившийся в дальний угол, не мог оторвать глаз от действа. А потом Шанкэ услышал (или ему только показалось?) одно-единственное слово прямо у себя над ухом, сказанное сухо и твердо: "Убей".

Ему было шесть лет и мир духов впервые заговорил с ним.

Мать для Шанкэ была всем. Он почитал её с тем же усердием, как и Великого духа вместе с тем величайшим множеством бесплотных сущностей, населяющих мир вокруг. Словно она сама была духом. Её хриплые песни и жуткие рассказы закаляли душу мальчика и готовили к тёмной и холодной реальности, а казавшиеся глупыми и наивными истории отца о бескрайних равнинах и дремучих лесах, где счастливо живут такие же племена, откуда родом они сами, лишь портили и размягчали характер. Ведь единственное, с чем встретился Шанкэ за свою недолгую жизнь - грязь и злоба.

Бледные, как кости мертвецов, люди были пропитаны злом, отравляя им даже землю, на которой жили. Чёрные, как древесная смола, по какой-то причине подчинялись белым и не считали это ядовитое пособничество странным. Винона с презрением отзывалась о обоих больших племенах и старалась оградить от их губительного влияния как горячо любимого ею Шанкэ, так и его отца, по своей глупости связавшийся с алчущими власти и богатств белыми людьми. Два цвета, сливавшиеся в единое марево чужаков и горами нависавшее над маленьким чероки, были под строжайшим запретом матери. Не приближаться. Не разговаривать. Не смотреть. Иначе змеи-маниту, живущие у них во внутренностях, выползут из их лживых ртов и закусают до смерти. Крики и брань на непонятном языке, свирепые схватки друг с другом после того, как их змеи вдоволь напьются какой-то горькой жидкости и режущий слух смех угнетателей над угнетёнными. Видя всё это, испуганный Шанкэ жался ближе к Виноне, не отходя от неё ни на шаг. Он молил свою всемогущую мать, связанную с миром духов и умевшую побеждать ложь одним жутким колючим взглядом, рассказать больше о опасностях, что творят населяющие чужаков бесплотные демоны, и обучить его защищаться, а затем и бить в ответ. Он грезил о том, чтобы стать шаманом, как Винона и Нувишу, его дед, павший от рук бледных вместилищ для дьяволов. Ведь своим юным умом он понимал, что голыми руками и даже маленьким костяным ножом, который ему в четыре года вырезал отец, со столь могущественным врагом справиться нельзя.

Однако он пришёл в замешательство, когда не увидел признаков маниту в тех мальчиках и девочках, что играли в окрестном леске и купались в реке. Они не знали тех грубых слов, что изрыгали из своих клыкастых пастей высокие дьяволы, искренне смеялись над безобидными глупостями и даже дрались понарошку, стараясь никого не задеть всерьёз. Выходит, думал чероки, маниту заползают в горло только взрослых белых и чёрных чужаков? Родившийся с одной рукой рослый Джо с глубокими и блестящими загадочным блеском угольными глазами был самым сильным не-взрослым из их компании и, кажется, умел читать мысли других, просто подольше посмотрев в глаза другому. Лопоухий и лохматый Квент с заливистым смехом и бледной, постоянно обгоравшей на солнце кожей, тащил в свой заштопанный мешок всякий мусор с городских окраин и устраивал театр теней при свете костра. Большеглазая и молчаливая Алана, сестра Квента, плела из шнурков и лент гирлянды на непонятный Шанкэ зимний праздник белых и красиво пела по ночам. А драчливая рыжая Мэг постоянно рвалась побороться с черноволосым чероки на опушке леса вплоть до пустячных синяков и любила плавать с ним наперегонки по реке. Удивительно, но каким-то образом их маленькая группка следовала именно за странным, но до жути интересным Шанкэ, рассказывающим увлекательные истории из мира духов и прошлого американских земель до прихода захватчиков. Бывало, что, выслушав мрачные предостережения матери о зимних демонах, обгладывающих в лютую вьюгу человека до костей, он с лихой улыбкой и волшебным ножом в руке призывал своих друзей поохотиться на дремлющих под корнями деревьев чудовищ. Мальчик редко смеялся в весёлой компании, ведь глава отряда охотников за зловещими демонами должен быть невозмутимым и серьёзным, однако в особо забавные и счастливые моменты его смех будто чем-то сдерживался, оставаясь тихим, почти беззвучным. Винона говорила, что это паук-Иктоми сплёл паутину в горле её сына, чтобы его радостный смех или плач, который был таким же неслышным, остался незамеченным для дьявольских змей. Когда ребята ссорились между собой из-за игрушек и сладостей, по случайности попадавших детям бедняков в руки, Шанкэ с мудростью шестилетнего лидера разрешал споры и делал так, чтобы никто не был в обиде и порой даже жертвовал своим удобством и вещами ради других, ведь мать упоминала духов лесов и рек, ценящих и уважающих доброту, творимую человеком как для природы, так и для других людей. Он учил ребят драться как с ножом, так и без него, против огромного количества бесплотных духов, делился с ними секретами сбора ягод и грибов, помогал лазать по деревьям и плавать, а то и нырять на долгое время, даже обучал особенно сложным словам как на языке своего племени, так и на английском, который плохо знали и его друзья тоже: он, словно мудрый вожак, давал своей стае знания, полученные от родителей, и считал, что делает добро, которое будет вознаграждено Великим духом.

Однако змеи-маниту коварны и способны заползти даже в не-взрослых. Поздней осенью 1849 года Шанкэ решил, что его четверо лучших друзей, с которыми он пережил столько приключений, должны познакомиться с настоящим мастером и мудрецом - великой и почитаемой Виноной, совершенной женщиной-шаманом. Невинные дети предвкушали встречу с загадочной матерью чероки, ожидая от неё ещё больше историй и игр. Но эта затея обернулась печально: до того не подозревавшая о том, что её сын якшается с "детьми змей", Винона разгневалась и свирепым шипением прогнала их из своей хижины, бросая вслед проклятья. Шанкэ вновь растерялся и не знал, что думать. С сомнением в душе решив, что мать была в плохом настроении из-за того, что отец приносит в дом мало денег, едва хватающих на существование, Шанкэ пришёл в на опушку леса, старое место, где собиралась компания, и попросил прощения. И затем услышал те самые грубые оскорбления, которые слышал от белых и чёрных великанов. Перепуганный Квент назвал его мать сумасшедшей злой ведьмой, и Шанкэ будто почувствовал на себе укусы маниту, выползшей из горла бледнолицего мальчишки. Ярость и обида за боготворимую им Винону захлестнула юного чероки, и тот набросился на бывшего друга с ножом. Лезвие успело оцарапать ему щеку, прежде чем вмешавшийся Джо отшвырнул взбесившегося лидера в кучу опавшей листвы и стал колотить единственным крепким кулаком. Девочки в страхе стояли и смотрели, а мальчики, насев вдвоём, били сына безумной колдуньи. Но боль от их ударов была ничем по сравнению с ядовитыми клыками маниту, поселившихся в горле четырёх предавших его друзей. Тогда паутина Иктоми, заглушавшая голос чероки, порвалась под жгучим потоком досады и Шанкэ взревел подобно рассердившемуся медведю и сверкнул глазами так жутко, что "дети змей" в ужасе разбежались, так же, как и от его матери. Он, сам того не заметив, обрёл силу вселять страх в злобные души людей, подобно могущественной Виноне. С того несчастного дня Шанкэ неукоснительно следовал трём запретам матери и никаким образом не соприкасался с теми, чьи тела заняли маниту. Уделяя внимание усложняющимся и всё больше устрашающим рассказам Виноны о мире духов и его правилах, он учился оберегать себя от вредной воли плохих сущностей и призывать к себе на помощь добрые. Мать считала, что он ещё слишком мал, однако всё же сын сумел выпросить у неё рецепт успокаивающего разум снадобья из трав в глубине леса и целебной мази, облегчающей боль от ссадин и ушибов, а после желал узнать ещё больше о пользе даров природы. Слишком замкнувшийся в таинственных науках шаманов, он порой спрашивал отца, неужели они втроём единственные люди с красной кожей в окружении бело-чёрных дьяволов, и если нет, где их можно найти. Но Увейти лишь пожимал плечами и отправлялся работать за гроши у мерзких слуг маниту.

Которые, не понимая делаемое им добро, бросились на него с смертоносными жалами тем ледяным вечером. Отец, хоть и вселявший в Шанкэ по большей части наивные и смутные надежды, был достоин погребения и почтения перед встречей с Великим духом. Однако маниту не дали сделать и этого, осмеяв Винону с её отчаянной просьбой. Погребальная пляска не вселяла в мальчика страха, один лишь гнев, гнев на бело-чёрных дьяволов, постепенно пожирающих его семью. Паук Иктоми, дух мятежа и раздора, ползая по его плечам и опутывая его шею паутиной уз войны, прошептал ему на ухо слово, которое на всю жизнь врежется ему в память. Сжимая в руках свой костяной нож, бесценный отцовский подарок, он ответил покровителю мести и коварства опять же только одним словом.
- Убью.
И собирался он это совершить не только над теми, чьи жала лишили жизни Увейти. Он собирался совершить это над любым демоном, рискнувшим причинить боль его безупречной, божественной матери. Он собирался совершить это над каждым злодеем и его потомками, что прибыли на их землю.

В феврале 1850 года Винона и Шанкэ были депортированы. Белые люди - на этот раз не злые, но очень, очень уставшие - пришли к ним и сказали, что таким не место в Вирджинии, есть закон, по которому все настоящие люди должны быть выселены. Винона шипела и кричала, но эти белые не поддались ей.

Путь матери и сына лежал на запад, где, по слухам, жило много-много их соплеменников. Во время долгого пути, Винона много рассказывала сыну о том, что на землях, куда они направляются, почти нет белых, что тсалага сами управляют там своей жизнью и ни один белый не смеет указывать им, как жить. Для Шанкэ это всё казалось сказкой, чем-то далеким и невероятным, но он очень хотел верить в рассказы матери. И, как оказалось, она не лгала.

Индейская территория представляла собой нечто совершенно невероятное для маленького Шанкэ. Здесь действительно почти не было белых, а те, что были, работали на тсалага. У его одноплеменников были свои рабы, свои плантации и многие чероки ходили здесь одетые так, как самые богатые из белых. Здесь действовали свои законы и за их выполнением следили сами же тсалага. А еще настоящие люди здесь носили имена бледнолицых и Шанкэ тоже предстояло выбрать себе новое имя. Это было странно.

Шанкэ и Винону поселили в небольшом доме в Спавино-Крик на плантации Стенда Уэйти, также известного как Такертокер. Это был богатый и весьма образованный чероки, слегка полноватый и с суровыми, даже жестокими чертами лица. Впрочем, Шанкэ видел его всего пару раз, плантатор редко бывал на своей земле. Говорили, он служил в Совете племени и хотя шанкэ пока что плохо понимал, что это значит, он сразу понял - человек это важный, успешный и к тому же опасный. От него просто веяло жестокостью и Винона один раз вскользь сказала, что этот человек - один из самых кровожадных тсалага и в будущем он еще покажет свое лицо. Шанкэ запомнил.

А еще здесь были дети и теперь мама не запрещала мальчику играть с ними, ведь это были такие же, как и он, настоящие люди. Но буквально в первую же неделю жизни здесь выяснилось, что Шанкэ с трудом понимает их, ведь почти все дети говорили по-английски, лишь иногда вставляя в речь слова своего родного языка. Шанкэ отвели в школу: небольшое здание в паре миль от дома, где в душных комнатах за грубыми, но прочными партами дети тсалага постигали премудрости наук. Шанкэ откровенно отставал. Ему было уже почти семь лет и ситуация пока что не стала критичной, однако если он хотел быть успешным в классе, ему приходилось наверстывать упущенное.

В школе их учили многому: языку, истории, географии, математике... учителя были строгими и требовательными, но Винона, познакомившись с несколькими из них, сказала, что это достойные люди и что Шанкэ должен слушаться их. Казалось, мама здесь чувствовала себя несколько не в своей тарелке. Ее уверенность в себе, всегда такая заметная, время от времени пропадала и тогда эта женщина выглядела испуганной и беззащитной. Впрочем, это случалось редко.

Местные тсалага не верили в духов. Точнее, они верили в других духов. Учителя в школе часто обращались к рассказам о некоем Иисусе - так Шанкэ впервые познакомился с христианством. Для мальчика было странно, почему соплеменники не верят в Великого духа и как вообще можно верить только в одного Бога. Однако уже через пару лет это перестало его удивлять. Когда все вокруг христиане, сложно оставаться язычником, особенно если ты - маленький мальчик. Но Винона никогда не отказывалась от веры предков.
- Да, - говорила она, - Иисус был великий человек и ему подчинялись сильные духи. Возможно, он был сильнейший из шаманов, я готова это признать. Но это не значит, что мы не должны верить в Великого духа и приносить ему дары.

Такова была ее позиция и Шанкэ, на которого давили учителя и даже сверстники, нужно было делать выбор: остаться верным вере матери и рисковать быть непонятым соплеменниками или же креститься... и в ужасе ждать реакции Виноны.

У Шанкэ появились настоящие друзья. Он был новым, чужим, но к нему тянулись такие же мальчики. Через пару лет это была уже целая компания, человек десять, которые проводили вместе почти всё время, лазая по деревьям, дразня собак на псарне или развлекаясь тем, что кидали гнилыми яблоками в чернокожи и убегали с громким хохотом, пока те безуспешно пытались их догнать. Один раз Шанкэ не повезло - здоровенный негр поймал его и своей огромной ладонью надавал по мягкому и такому чувствительному месту. Когда об этом узнала Винона, мальчик получил еще раз. Не за то, что бросал в негра яблоками, нет. За то, что дал себя поймать.

Когда Шанкэ исполнилось тринадцать, мать все чаще стала говорить с ним про мир духов. Она рассказывала мальчику легенды и предания, учила собирать травы и делать из них дурманящие зелья и отвары, унимающие боль. Она научила Шанкэ, как не остаться в мире духов навсегда и как отличить злого духа от доброго. Мальчику казалось, что она готовит его к чему-то и это что-то должно вот-вот произойти. С другой стороны, местный священник отец Стоун (тоже тсалага), иногда посещавший школу для проповедей, все чаще заводил разговор о том, что Шанкэ живет в грехе и что он рискует своей бессмертной душой каждый день.

Шанкэ было почти четырнадцать и ему предстояло сделать первый в жизни серьезный выбор.

Мать, как и было раньше, оставалась для Шанкэ всем. Слово её не могло поддаваться сомнению, а поступки её совершались лишь в угоду Великого духа, душам предков и единственному сыну. Винона была всемогущей, всезнающей и бесстрашной, и учила маленького чероки быть таким же, несмотря на несчастья жизни.

Но что делать, если совершенный образ, который видел в матери Шанкэ, дрогнул?

Он заметил это, когда они с Виноной впервые столкнулись с тсалага, жившие в Спавино-крик. Настоящие люди в этом месте были действительно свободны от чьей либо воли и могли жить так, как пожелают только они. Однако, как казалось ему и, видимо, его матери, эта привилегия была присуща только белым и черным, а никак не краснокожим. Всё, что мальчик видел в Линчберге, словно повторялось, но с отвратительной иронией: народ чероки на своей земле был преисполнен высокомерия, разврата и лживости, иногда сын шаманки чуял неприятный кисловатый запах тех самых змей-маниту, обитавших в горле бело-чёрных. Он чувствовал себя обманутым. Он чувствовал себя злым.

Школа, наполненное пылью здание, напоминало ему тюрьму, где он должен отбыть наказание с восьми утра до четырёх вечера пять дней в неделю. Правда, за что его таким образом наказывали, он совсем не понимал. Одетые в строгие блеклые костюмы тсалага и, временами, белые дьяволы, поджидали его в тесных классах и пытались объяснить, как правильно говорить на английском, умножать и делить. Зачем-то ему рассказывали о том, как бледнолицые приплыли из далёких земель под называнием Европа, как они сражались друг с другом сотни лет назад и почему они это делали. Шанкэ честно хотел, следуя воле матери, стать умным и образованным, но лишняя, бесполезная информация упорно не хотела усваиваться мальчиком, несмотря на старания. Он знал, как сориентироваться в незнакомом лесу без карты, умел отличать съедобные грибы и ягоды от ядовитых, а также мог видеть, хоть и не в совершенстве, загадочный мир духов, дабы отвадить от себя несчастья и привлечь удачу. Ему было грустно наблюдать, что находясь среди стольких тсалага, этими знаниями и навыками владеет лишь он и Винона.

Ему было достаточно посетить школу-тюрьму три дня, чтобы понять причину этой возмутительной слепоты перед своими коренными традициями. Иисус Христос, великий шаман, как говорила о нём мать. Вернее люди, которые так яро почитали его и его символ - крест, на котором он был распят. Духи, которых бледнолицые привезли из своей Европы были одновременно и похожи, и различны с теми сущностями, которых слышал и видел Шанкэ: ангелы, духи добра, и демоны, духи зла, которые приравнивались к змеям-маниту, зимнему чудовищу Вендиго и тому, кто впервые связался с мальчиком, пауку Иктоми. Великая глупость христиан была в том, что Великий дух и воплощения лесов и рек, приносящие удачу и здоровье при подобающих дарах, по их мнению тоже считались "демонами". Эти верующие бледнолицые и, что было ещё страшнее, тсалага не терпели, когда в их присутствии говорили о ком-то кроме Иисуса и отца его, Господа Бога, и имели тягу к немедленному "исправлению заблуждающихся". Жутко было наблюдать, когда плачущего, сжавшегося за своей партой одноклассника-чероки бьют по пальцам линейкой и грозным криком призывают отбросить прочь "старые бредовые сказки про демонов" и принять веру в Христа. Но к облегчению Шанкэ, он видел в глазах этих детей искру неповиновения, которую, если постараться, можно раздуть до яркого костра. Оставаясь твёрдым в своих убеждениях и не поддаваясь и словесным, ни даже физическим нападкам учителей и горожан, он решил не давать христианам поглотить своими догмами и правилами своих соплеменников.

События прошлых лет в Линчберге будто отражались в кривом зеркале - маленький и наивный тсалага воспитывает других таких же тсалага культуре, которую должны воспитывать в них родители. Он водил их по окрестным лесам, учил плавать, различать съедобные и ядовитые грибы с ягодами и драться на палках и ножах. Обучая их стрелять их из лука, он давал им знания, как выследить и поразить кролика или утку себе на ужин, чтобы не умереть с голоду в случае, если они останутся в лесу на ночь. Конечно, главным уроком юного чероки было знание о Великом духе и остальных сущностях, пронизывающих мироздание, как нужно себя с ними вести, чтобы не прогневать и, при должной удаче, задобрить их. Вдохновленные рассказы мальчика настолько влияли на его сверстников, что они становились смелее и свободнее перед строгими догматиками Христа и могли пойти за своим лидером куда угодно, лишь бы подальше от ненужных сковывающих законов. К предателям и лгунам он выказывал особую неприязнь и подобные случаи вставлял на суд всей его шайки мальчишек, чтобы защитить их от змей-маниту, заползавших в глотки даже не-взрослым. Он считал, что делал из них счастливых людей и тем самым привносил немного добра в этот холодный мир. Сам он был счастлив видеть, как Винона тепло улыбается ему, видящая его благие поступки и непоколебимость в истинной вере тсалага.

В четырнадцать лет Шанкэ совершил поступок, о котором не осмелился рассказать даже матери.

Отец Стоун оказался не таким, как учителя с линейками и тяжелой библией. Он был намного хуже. Запах духов, который окружал его, не был тошнотворно кислым, как у лживых змей-маниту: он был жгуче-горьким, как у зимних чудовищ-людоедов, несущихся верхом на вьюге. Слова грузного и неприятно улыбающегося священника были колкими, словно иглы, а якобы доверительные прикосновения и похлопывания по плечу будто кусали морозом. Если змеи, выползавшие из ртов бело-чёрных лжецов извивались и часто трусливо прятались, когда им угрожало раскрытие, то окровавленный белошкурый Вендиго, постоянно бродящий у Стоуна за спиной, долго и упорно добивался своей цели: обратить Шанкэ в христианина любой ценой. Кипящий бунтарской кровью чероки всякий раз отмахивался и сбегал от мерзкого тсалага, но в их последующие встречи слуга Вендиго обходился с мальчиком всё более жёсткими словами о грехе и демонопоклонничестве. Последней каплей для Шанкэ стала гневная пощечина священника на заявление о том, что вера в Христа оболванила великий народ чероки и делает их только похожими на бледнолицых лжецов и пропойц. В мальчике вспыхнула ярость, его клятва чуть было не заставила его потянуться к ножу, с коим никогда не расставался. Однако в этот момент покровитель четырнадцатилетнего тсалага, который восемь лет назад связал его с клятвой кровной мести всем злодеям на его земле своей нервущейся паутиной, паук Иктоми с улыбкой шепнул:
- Предатель.
- Умрёт, - шёпотом, почти одними губами ответил духу хитрости и насилия Шанкэ, завороженно смотря на голодно оскалившегося Вендиго за спиной Стоуна.
Убегая от священника, он слышал, как тот обещает прийти в дом их странной семьи на обед, чтобы поговорить с его матерью. Коварные нити духа паука оплетали его ноги и руки, готовые исполнить данную давным давно клятву.

Забравшись далеко в лес, он подстрелил утку у озера из самодельного лука и собрал в тёмной чаще бледно-белые, как смерть, грибы, о которых часто предупреждала мать. По её словам, если их съесть даже хорошо прожаренными, спустя день человек умирает в невероятных мучениях и его душу уносит обратно в лес иссохший тёмно-зелёный Мчибчи, дух страданий и печали. Принеся утку домой, Шанкэ сказал матери, что скоро будут гости. Винона с уже знакомым сыну растерянным выражением лица похвалила его и принялась готовить стол для обеда. В момент, когда она отвлеклась на соседей, юный тсалага добавил в тарелку гостя порошок из растёртых ядовитых грибов. Разговоры Стоуна о том, как важна вера в Бога как для Виноны, так и для её сына, к радости последнего не возымела никакого эффекта: женщина-шаман упорно стояла на своём и не давала спуску холодному слуге Вендиго, естественно, видя его натуру. Поэтому священник, пообедав в их доме, ушел ни с чем. Почти ни с чем.

По всему Спавино-Крик разлетелась весть, что спустя день Стоун был найден в своём доме скорчившимся на полу и забрызганным рвотой. Все гадали, кто же мог желать мучительной смерти богобоязненному священнику, честно проводившему свои службы и ратовавшего за искоренение греха на американских землях. И только Шанкэ знал, кто виновен в этом деянии. Но раскаяния он, постепенно оборачиваемый паутиной Иктоми с ног до головы, совсем не чувствовал. Шанкэ чувствовал лишь удовлетворение не от того, что в мир было принесено добро, а от того, что из мира было искоренено зло.

В свой четырнадцатый день рождения Шанкэ умер.

Он лежал на полу в их с матерью доме и не мог пошевелиться. Не мог открыть глаза. Но он мог слушать и слышал. Духи говорили с ним тысячами голосов, и Шанкэ не мог разобрать в этом многоголосии ни слова. Он вдруг испугался, до дрожи, до холода по спине, что так ничего и не поймет, а ведь духи хотели сказать ему нечто важное, что-то сокровенное и таинственное. А затем два голоса стали слышны куда сильнее. Один был голос радости, мягкий, похожий на мамин, а второй - голос справедливости, сухой и твердый.

- Отбрось злые мысли, Шанкэ, - мягко говорил первый голос, - Прости белых дьяволов, примирись с собой и с ними и ты обретешь счастье, - перед взглядом индейца вдруг предстал он сам: лет тридцати, высокий и стройный, в смокинге и с дорогой сигарой в руках. Он смеялся и обсуждал что-то с дорого одетыми бледнолицыми, сидя в кожаном кресле. Потом была другая картина - прекрасная жена и дети, он, Шанкэ, играет с ними, а его матушка, сложив руки в умилении смотрит на семью сына. Потом дети его детей в диковинных самодвижущихся повозках - богатые и успешные.

- Не слушай, Шанкэ, - вкрадчиво говорил второй голос и видение тускнело, исчезало, - Будь собой, мальчик. Ты ищешь справедливости и я дам тебе ее. Убей, Шанкэ. Убивай всех, кто встанет на твоем пути. Рука твоя тверда и сердце из камня. Ты будешь спасителем своего народа и других племен. Даже могущественные дакота будут идти за тобой, услышав зов, - на этот раз видение было ярче: пологий холм, усыпанный телами бледнолицых, стоны раненых, предсмертные хрипы лошадей. Воины (его воины) добивали тех, кто еще шевелился. Затем видение изменилось - Шанкэ мчал во весь опор на статной лошади, гнался за удирающими врагами и кричал во всю мощь своих легких, а верные друзья, скачущие справа и слева, подхватывали клич, размахивая томагавками.

И выбор для Шанкэ был очевиден. И он не мог или не хотел знать, что с этого времени паук Иктоми, коварно прятавшийся за личиной духа справедливости, поселился в его сердце, оплетая его паутиной всё сильнее. Страшная жажда добиться правды для своего народа - вот что отныне руководило всеми действиями Шанкэ. И никто не мог знать, на что будет способен этот мальчик в будущем.

Когда Шанкэ очнулся, он обнаружил себя лежащим на коленях у матери. Винона пела песню на непонятном языке и нежно гладила сына по волосам теплой ладонью. Она улыбалась, и мальчик понял - она знает. Знает о том, что видел ее сын и знает, какой выбор он сделал. Он не мог лишь понять, одобряет ли она его.

В 1860-м Шанкэ окончил школу. Он был далеко не последним по успеваемости в классе, но всё же фамилия его в списке выпускников была ближе к концу списка, чем к началу. Теперь ему нужно было решить, чем заниматься дальше и этот выбор был не так очевиден, как казалось.

В это же время юношу постигло первое, но очень глубокое разочарование: хоть его приятели с интересом слушали рассказы про мир духов и сущностей, его населявших, они несоизмеримо больше верили родителям, которые вдалбливали в их головы учение Христа. Винона, видя это, говорила, что дети в своем праве, ведь слово родителей всегда должно быть на первом месте. Шанкэ казалось, мама даже одобряла этих детей.

Летом 1860-го, одним теплым июльским вечером Винона, сидя у окна их дома и глядя вдаль, сказала:
- Времена покоя заканчиваются, сын. Впереди времена изменений, - и она, конечно же, была права.

Как и всегда, сын был согласен со своей матерью. Ему было уже семнадцать, он стал здоровым и сильным юношей, который неустанно овладевал искусством боя и общения с духами каждый день. Приближался день его совершеннолетия, когда, согласно исконным традициям тсалага, он получит своё второе имя, говорящее о его лучших качествах и свершениях. В годы его учёбы в школе он мечтал, что его сверстники вместе с ним обзаведутся такими же именами наперекор христианским догмам. И его видение, посланное пауком Иктоми, воплотится в реальность.

Гнев, родившийся из разочарования и досады, всё сильнее бурлил в его сердце по мере осознания, что друзья ради ложных убеждений предали свою культуру. Слова родителей, легкомысленно забывших, что их предками были тсалага, были такими же ложными, поэтому преисполненный злобы юноша не мог простить своих товарищей. "Великий шаман Христос" вовсе не был абсолютным носителем истины и, к сожалению, только Винона с Шанкэ это понимали. Однако ветхая шаманка могла только наблюдать над неумолимым исчезновением древних верований, а унаследовавший её драгоценные знания сын мог заставить свой народ бороться. Хочет он того или нет.

Из десяти его одноклассников, которые предпочли остаться рядом со своими семьями в Спавино-Крик, Шанкэ направился на ферму родителей Манвы, самому закадычному из его друзей, с упоением слушавшего его легенды и советы. Он, переросший парня на одну голову, был едва ли не сильнее самого Шанкэ, был так же быстр и ловок, но не являлся дураком. Это только подкрепило возмущение бывшего лидера от факта, что он буквально предал все свои клятвы и обещания и укрылся за верой в Христа ради сытого благополучия. В день, когда на лошадиной ферме семьи Манвы или, подумать только, "Джона Манса", он остался один, в гости пришёл его старый друг. Но визит вежливости обернулся погромом: Шанкэ внезапно перевернул стол, полный еды и напитков, набросился на него с ножом в руках и впился ему в глаза своим знаменитым пугающим и потусторонним взглядом, который лишал некоторых способности шевелиться. Холодным, тихим, но чётким голосом он поведал Манве о его ошибке, объяснил о заблуждениях его родителей и гневе его предков. Говоря о духах давно ушедшей в другой мир семье Манвы, Шанкэ хотел всего лишь припугнуть парня, однако с каждым сказанным словом он буквально кожей чувствовал, как предки Манвы собрались вокруг него и на самом деле шепчут о своём неудовольствии. Всё меньше в глазах Шанкэ оставалось его собственной злобы и всё ярче через них проступала злоба праотцов Манвы. Вскоре уже совсем не он говорил о том, что учения Христа ложны и только склоняют на колени перед бледнолицыми дьяволами. Устами Шанкэ, вошедшего в транс, говорили разом все когда либо жившие предки Манвы, предавшего собственную культуру. В конце этого жуткого сеанса связи с духами, когда стали слышны приближающиеся шаги, сын шаманки тихо, почти шёпотом посулил:
- Предашь наш народ снова - умрёшь.

На следующий день Манва сам пришёл к Шанкэ, но в его взгляде не было страха или ненависти. В его глазах светилось осознание своей ошибки и желание искупить свою вину. Юный шаман редко улыбался, но в тот момент уголки его губ приподнялись в искренней улыбке. Иногда ужас подстёгивает заблудившихся душ и направляет их на правильный путь не хуже доброго слова.

Далее друзья, которых вновь объединяла общая вера, принялись навещать остальных своих сверстников. Навани и Хурок, дочь и сын кузнеца, Лартэ, наследник лесоруба, Мошасу, отпрыск аптекаря... они и шесть других юношей и девушек принимали в свои дома бывших одноклассников и выслушивали собственных предков с ножом у горла, дабы понять неумолимость возможного наказания. Сперва они сопротивлялись, даже пытались драться, но чем больше молодых тсалага вставало на сторону Шанкэ, тем меньше выбравшим ложный путь хотелось спорить. Дав клятву на крови в том, что не отрекутся от давних традиций и до определённой поры не скажут об этом своим семьям, чероки по-настоящему присягали сыну шаманки, который был неким мостом между нынешним поколением и мудрыми духами предков. Наконец, оставалась только одна девушка из их класса, которая осталась в Спавино-Крик. Её звали Вагоши, что означало "Лисица", она была дочерью директора той самой школы, однако по иронии судьбы не была заинтересована в образовании, как и Шанкэ. Странное чувство рождалось внутри Шанкэ, когда он смотрел на русые с рыжинкой волосы этой девушки, в её ясные карие глаза, слышал её звонкий и мелодичный смех. И она тоже украдкой поглядывала на черноволосого юношу, постоянно держась рядом с ним и иногда приобнимая его за руку, когда ночью ей становилось страшно. Однако увлечённый миром духов и тренировками с оружием Шанкэ старался не отвлекаться на проявление эмоций и несколько отталкивал симпатизирующую ему "лисицу". Каким-то образом это сыграло свою роль в том, что Вагоши без промедлений согласилась присоединиться к почти собранной группе юноши и связала своё обещание кровью.

Потом они сожгли церковь.

Ночью, когда бледнолицый сторож, перебравший спиртного, уснул, одиннадцать юных и горячих мятежной кровью тсалага прокрались внутрь ненавистного им здания ложных убеждений и, облив маслом алтарь, бросили горящие спички. Вспыхнувший огонь принялся пожирать деревянные стены и скамьи, плавить кресты и поглощать лживую книгу - Библию. Пожарная станция была заблаговременная оставлена без воды несколькими дырками в водных бочках, которые проделал Манва, поэтому пламя никто не смог остановить. Сбежав к высоким холмам, компания наблюдала, как пламя рушило объект поклонения заблудших отцов и матерей, и к рассвету от церкви остались обугленные руины. Воодушевлённые своей первой победой, товарищи спросили своего лидера, что они сделают дальше. Шанкэ, за спиной которого шептал коварные планы паук Иктоми, ответил им, что дальше они убедят остальных жителей Спавино-Крик в своей правоте.

Вместе со своей подготовленной скрываться во тьме и действовать тише ветра команде Шанкэ начал с тех "добродетельных" горожан, которые прятали свои гнусные грехи за верой в Христа. На здании мэрии и дома шерифа были сделаны надписи на родном языке тсалага о том, что их хозяева берут взятки от бледнолицых и приводят к правосудию только неугодных им, а их ценные документы и деньги были украдены и рассеяны по почтовым ящикам окрестных домов. Салун, отравлявший алкоголем чероки со всего города, лишился всех бутылок с ядовитым пойлом, которое затем оказалось в ближайшей реке. Страдающие от изнеможения рабы, трудящиеся на плантациях возгордившихся тсалага, были освобождены и сбежали прочь из индейской территории по тайным тропам. Местный бордель, рассадник разврата и по совместительству третье по посещаемости после церкви и салуна место в городе, был так же подожжён, но уже среди бела дня. Наконец, в школе, которая извращала умы юных коренных американцев, произошёл погром, портились учебники и карты, не нужные истинному тсалага. Всё это, под покровом ночи и при свете солнца, устраивала самоназванная "банда Красного Паука". Причём, Вагоши при погроме школы своего отца принимала самое активное участие.

Жители Спавино-Крик, объятые страхом неизвестности, терялась в догадках, кто состоял в этой дерзкой шайке вандалов и богохульников, люди скомпрометированного шерифа, оглядываясь на своего сомнительного начальника, безуспешно искали виновников. Шанкэ в свою очередь внимательно следил за тем, чтобы никто из его друзей не раскрыл их тайну, и терпеливо ждал, когда тсалага поймут. Поймут, что Шанкэ Красный Паук, достигший совершеннолетия, хочет сказать им о их ложной вере.

Занимаясь тайной деятельностью, о которой, похоже, так и не догадался никто из жителей Спавино-Крик (кроме, конечно, Виноны; она знала о Шанкэ всё, если даже он ей и не рассказывал), Шанкэ и его последователи упустили тот момент, когда всё пошло к чертям. Все их поджоги и диверсии, все тайные собрания - всё это сейчас было не важно. Потому что одним апрельским утром 1861 года в Спавино-Крик на взмыленном коне прискакал посланец и, спрыгнув с седла, помчался к дому Стенда Уэйти, хозяина окрестных земель. А уже через пять минут Уэйти выскочил из дому и на своем любимом коне умчался в неизвестном направлении.

Шанкэ не видел этого, но слышал пересуды. Тсалага были взволнованы и их волнение передалось юноше. Что-то шевельнулось у него внутри, какое-то неосознанное предчувствие... приятное и почти осязаемое ощущение чего-то хорошего. Только Винона не разделяла его радостного предвкушения. Она в тот день казалась грустной и постаревшей сразу на десяток лет, но Шанкэ так и не смог узнать причину этого.

А на следующий день сенсационная новость разлетелась по Спавино-Крик: белые воюют с белыми! Шанкэ, конечно, слышал о том, что часть штатов отделились от Союза. Слышал и о новом государстве, так называемой Конфедерации Штатов Америки. Но все эти события мало волновали юношу, занятого перевоспитанием чероки. Проблемы бледнолицых - это проблемы бледнолицых и с чего бы они интересовали пылкого юношу? Но теперь... теперь всё было иначе. Война пришла на земли бледнолицых и они собирались убивать друг друга из-за каких-то своих разногласий. Что же, тем лучше для настоящих людей! Сначала Шанкэ даже не осознал, насколько радостной для него была эта новость. Но затем... затем юноша чуть не пустился в пляс вместе со своими последователями. Мечтая о грядущем освобождении тсалага от оков, он в самых смелых своих мечтаниях не мог представить, что заклятые враги будут воевать друг с другом. Конечно, жаль, что меньше скальпов достанется на долю Шанкэ, но это мелочь.

В августе, когда война уже вовсю гремела где-то далеко-далеко от индейских территорий и южные бледнолицые, судя по всему, теснили северных, пришло новое известие: Гувисгуви*, главный вождь чероки, вместе с советом племени провозгласил о заключении союза с Конфедерацией. К тому же Уэйти начал формирование собственного кавалерийского полка, куда добровольцами пошли (или, скажем честно - сбежали от родителей) многие последователи Шанкэ. Убивать бледнолицых теперь можно было легально.

Гражданская война... юноша пробовал эти слова на вкус. И этот вкус, чуть терпкий и сладковатый, отдающий гарью и кровью, был для него желанней всех прочих.