[WoD] Зимняя Охота | ходы игроков | 04: Поиски Охотника [М]

04: ПОИСКИ ОХОТНИКА

    Зима никого не щадит.
    Марко знал это не понаслышке. Многие из альпийских егерей знают. Холодные горы не дают пощады — следует ли ждать её здесь? Здесь, где мёртвые возвращаются к жизни, где волки охотятся на пастухов, где смертельный холод готов убивать быстрее, чем способен нож убийцы в подворотне? Впрочем... насколько успел понять этот город маркиз, в ножах убийц тут тоже не имелось недостатка. Он смотрел на Пальмиру как солдат, не как Охотник. Например, он подмечал охранения, выставленные у мостов, а не готическую красоту чудес городской архитектуры со всеми их коваными решётками оград и заснеженными мостовыми в обрамлении статуй и монументов. Подмечал — и одобрял, вместе с тем делая для себя выводы. Охрана мостов всегда полагалась едва ли не важнейшей частью тылового обеспечения. Практически любой мост приравнивался к стратегически важным объектам, ведь наведение нового или восстановление старого могло занять недели и месяцы, а всего пара бочек пороха или с толком поставленный блок динамита могли пустить все труды насмарку. Майор Анна дело знала, в постановке «парадного периметра», как про себя окрестил Марко защитные рубежи центра Пальмиры, чувствовалась её рука. С другой стороны, по всему выходило, что майор опасалась не только чудовищ — от чудовищ не выставляют часовых у мостов. Чудовища не стремятся перебить снабжение. Выходило, что диверсии уже случались в Пальмире. Взгляд Марко, как раз шагавшего по набережной Венецианского острова, скользнул вдоль реки, к опорам взорванного моста между двумя берегами.
    Враги снаружи, враги внутри. На любой войне всегда так. Но Фиоренти не думал, что охота может обернуться войной.
    Тем не менее, мордатые гвардейцы с жёлтыми бутонами командовали стайками солдат в синих мундирах, что патрулировали мосты и берега возле них. В на скорую руку возведённых или обустроенных в бывших лавках сторожках горели печи. А маркиз шёл дальше. Он пересёк реку по Радужному мосту, оказавшись на уже знакомых улицах. Отсюда было рукой подать до бульвара Святой Анны и давешней баррикады.
    До неё уже дошло распоряжение генерал-губернатора. Офицер, но уже другой, сухо кивнул итальянцу и приказал открыть ворота. Под всё усиливающимся ветром и бегущими с гор тучами Марко миновал обращённые к Мёртвому городу пушки, и ворота за его спиной со скрипом захлопнулись. Теперь он был предоставлен сам себе.
    Казалось, что вместе с баррикадой позади остался и шум живого города. В Красных Черепицах выл ветер, а редкие звуки, выдававшие присутствие людей, становились вороватыми и редкими, боясь навлечь беду из ледяной могилы покинутых кварталов. Фиоренти помнил, что местное население не питает шибкой приязни к выходцам из Парадного. Оно и понятно: вряд ли он сам бы возлюбил тех ближних, которые отгородились от него стеной и не хотят пускать внутрь. Но следовало соблюдать осторожность. Это было проще, чем объяснять взбешённой толпе, что именно Охотник собирается делать.
    Впрочем, в этот раз пользоваться крышами не пришлось. Фиоренти просто прошёл по бульвару Святой Анны до нужного им перекрёстка, удивляясь, сколько же снега может содержать всего одна улица, и потом свернул в полюбившийся им прошлым вечером переулок. Он помнил, что солдат говорил о следах, и ещё раз мысленно порадовался их предусмотрительности: если бы он вышел уже после нового снегопада, снег уничтожил бы все следы.
    Бдительно оглядываясь по сторонам, Марко с осторожностью пересёк переулок, стараясь несильно хрустеть снегом. Подпрыгнув, он зацепился за верх ограды дворика и, подтянувшись, заглянул в него сверху. Всё чисто. Засады не было.
    А вот следы имелись в изобилии, причём в куда большем, чем представлял себе маркиз — во дворе было натоптано так, что даже точное число гостей не поддавалось исчислению. В холодном воздухе чётко ощущался неприятный запах определённых следов человеческого присутствия — визитёры не заморачивались вежливостью. Некоторое время походив по двору, Марко, наконец, определил, куда ведут полосы, оставленные колёсами кареты — они выводили обратно на бульвар Святой Анны, пересекали его и уходили почти идеально на северо-восток. Спустя секунду размышлений, Марко мысленно наложил направление следов на карту города и понял, что карета уехала по направлению к трущобам у Литейных. Нищие, воры, разбойники, мародёры. Ещё убийцы, насильники, бандиты, вымогатели, психопаты и, наверное, целый букет болезней, вызванных антисанитарией.
    Следы кареты сопровождали многочисленные отпечатки ног — ботинок и сапог, но ничего похожего на собачьи лапы. Либо Наполеон уехал внутри, либо...
    Белая маска маркиза обернулась в другую сторону. Едва заметные в зыбком свете солнца, две цепочки более старых следов убегали ровно на юг. Отпечатки собачьих лап и чётко выделенные полукружья каблуков охотничьих сапог рядом. Человек, в котором однозначно узнавался Жан, и верный боевой пёс ушли на юг. Прямо в Мёртвый город. Вдвоём.

Мысли Марко с каждым шагом становились тем мрачнее, чем дальше за ним оставались баррикады. В голове он прокручивал разные сценарии - что могло случиться или не случиться с каретой. Выходило, что Мёртвый Город не такой уж мёртвый. И один чёрт теперь знает - живы они или нет, но маркиз Фиоренти, вопреки своим мыслям и рассуждениям, внутренне уже был уверен, что нет. Надежда оставалась лишь на то, чтобы найти карету с лошадьми - нет, умом Марко всё прекрасно понимал, просто надежда - это такая глупая, наивная и приставучая штука, которая сохраняется часто даже тогда, когда это идёт вразрез со здравым смыслом, логикой и даже фактами - и (на это надежд было куда больше) хотя бы тела - их необходимо похоронить как подобает. Также маркиз Фиоренти собирался во что бы то ни стало найти убийц, чтобы... что именно - это Марко будет решать уже по ситуации.

    След временами терялся на местах, где снега почти не было и из-под него выглядывала брусчатка. В такие моменты Марко старался идти как можно медленнее, чтобы не пропустить момент, где человек сворачивал в сторону — следы сапог были гораздо заметнее, чем след собаки, иногда исчезавший в принципе. Жан и Наполеон полностью удалились от бульвара Святой Анны, будто бы бессистемно блуждая по Мёртвому городу. Но Марко знал, что снайпер не стал бы отправляться на прогулку просто чтобы застрелить волка или мертвеца. В этом, насколько его понимал Фиоренти, для француза не было бы вызова или удовольствия. Не было бы триумфа. Следовательно, Жан-Пьер бросил карету ради чего-то более важного. Может быть, преследовал кого-то? Но нет, шаг Охотника был слишком спокоен и твёрд для бегущего или прячущегося. Жан-Пьер твёрдо держал некий курс, который...
    Марко поднял голову.
    Белый купол вдалеке.
    Исполинский Старый Собор.
    Он знал легенду. Видимо, знал её и Жан. Кровь Святых, один из загадочных Даров Пальмиры, описываемый во многих мистических трактатах. Не то священный артефакт, не то религиозный символ, не то нечто иное. Вот зачем снайпер ушёл в Мёртвый город. И Марко не ошибся — вскоре он стоял перед огромным, подавляющим всё и вся сооружением. Каменным колоссом, довлеющим над мёртвой площадью перед собой. В арчатом портале входа, как и днём ранее, клубилась непроницаемая тьма. След сапог красноречиво подводил к мраморным ступеням.



    С неба, словно замёрзшие слёзы ангелов, упали первые снежные хлопья...

Теперь и Марко шагнул в темноту. Как и двоих перед ним, завеса с готовностью приняла его. Дрожь пробежала по чёрной дымке, когда Охотник скользнул за неё, и Марко оказался в торжественной полутьме.
Высокие арки сводов сходились над головой. Тройной неф простёрся вперёд подобно площади под закрытым небом, усеянной «телами павших» — разбитыми деревянными скамьями. Обвалившиеся мозаики, покосившиеся иконы, въевшийся в сами камни запах покаяния и прощения... но к этому примешивалось иное. Запахи крови и пороха, горько и чётко застоявшиеся в холодном воздухе Старого Кафедрального Собора.
Впереди сухо засвистел бич.
— Credo in Spiritum Sanctum...
Чем ближе подбирался Марко, уже окончательно понявший, что коллег-Охотников не найти здесь живыми, тем более звучными и отчётливыми становились щелчки кнута и с трудом сдерживаемые крики.
— Sanctam Ecclesiam catholicam...
Прижавшись к одной из колонн, Фиоренти разглядывал место последней битвы Жана. Луч белёсого света сочился сквозь дыру на невероятной высоте соборного купола. Он падал на мраморную плиту, орошённую свежей кровью, на пирамиду изуродованных голов, на вершине которой громоздились две новых. Темноволосое лицо Жана, накрытое его вечной шляпой, смотрело прямо на Марко. Рядом с ним лежала голова пса. Несколько ниже Фиоренти заметил и ещё одну, но куда более старую охотничью треуголку. Заметил он и трезубец, и двуствольное ружьё, валявшиеся перед алтарём среди комьев срезанной одежде и разорванных кусков тел. Теперь к ним прибавилась длинная снайперская винтовка с отпечатками кровавых пальцев на ложе. С такого расстояния вонь разложения била в ноздри, но старику в сутане архиепископа, в отчаянии хлещущему себя плетью, было всё равно. Захлёбываясь слезами и болью, он повторял:
— Carnis resurrectionem! Vitam aeternam! Amen!
И молитва начиналась по кругу под слепыми взглядами оторванных голов.
"Извращённый ублюдок", - мысленно констатировал Марко, но без особой ненависти. Если ненавидеть каждого подобного монстра, можно со временем стать таким же. Жан сам принял решение пойти сюда. О нём жалеть было бессмысленно. Но собака... её маркизу было по-настоящему жаль. Она ведь (точнее он) не пришла бы сюда сама.
По следам бойни Охотник примерно представил, как всё происходило (или могло произойти), и в голове его созрел план. Который, впрочем, в следующие пятнадцать минут мог запросто обернуться его - Марко - смертью.
И он вышел из-за колонны, более не скрываясь.
Последний удар кнута звонко разнёсся по храмовому нефу и затих, эхом плутая среди колонн. Не поворачиваясь, коленопреклонённый священник склонил седую голову.
— Плоть... и кровь... добрый Охотник.
В его голосе звучала скорбь.
— Полагаю, я должен был постучать, - ответил маркиз.
Архиепископ с тяжёлым вздохом поднялся с колен, по-стариковски неловко помогая себе руками. Неспешными движениями он стал накидывать на плечи сутану.
— Они приходили, чтобы убивать. Чтобы умирать. Они все, — старик обвёл рукой пирамиду. — Ослабленные. Озлобленные. Ни у кого не осталось сил, чтобы улыбаться в лицо гибели. А что даёт силы тебе, добрый Охотник?
Старик обернулся к Марко. Его лицо было белым как мел. В неестественно красных глазах бился голод, настолько сильный, что даже разделяющее их расстояние не могло пригасить это подспудное, нутром ощутимое чувство. На тонких как нити губах запеклась чёрная кровь, струйками сбегая под лиловый воротник.
Марко с трудом подавил в себе желание сделать шаг назад. Но всё-таки вампир - это уже лучше, чем, скажем... В этот момент воображение Охотника почему-то нарисовало зимних великанов.
— Однажды я должен был умереть. Но случилось иначе. — Маркиз некоторое время внимательно разглядывал лицо старика. — Я пришёл, чтобы говорить.
Потом взгляд Охотника ещё раз бесстрастно скользнул по пирамиде.
Почти минуту под сводами Старого Собора царило молчание, наполненное завыванием северных ветров. Обострившееся зрение Охотника улавливало даже танец пылинок в сером сумраке. Но чудовищный старик не бросился на него. Спустя ту самую минуту Архиепископ склонил голову, принимая ответ. Алые губы на мгновение тронула улыбка.
— Бог давно не слышит меня, если ты пришёл сюда за исповедью, добрый Охотник.
— Зима, — коротко сказал маркиз. — Наш общий бич.
— Да, Зима... — Архиепископ поднял белое лицо к осколку неба среди чёрных сводов. — Зима... рок этого города. Плеть в руках Николая, Старого Короля. Это он призвал её. Николай. Король-Солнце.
— Я видел сон. В нём был Король-Солнце. И дама в кровавом платье, рыдавшая среди увядших садов. И был бал во дворце... — Марко сделал небольшую паузу, задумавшись. — Вещие сны... Надо же. Я видел много странных штук, но мне всё ещё стоит труда поверить в такую мелочь. И тем не менее, оказалось, он реален - Старый Король, несущий мучительную гибель всему живому, что, прошу простить меня за прямоту, может означать и более незавидную участь и для вас... Сколько вы здесь уже?
— Много лет, — казалось, монстр задумался, пытаясь вспомнить. — Очень, очень долго. Десятилетия?

    Марко молчал.
    — Да... я помню времена, когда построили тот, другой Собор на холме к востоку от города. Его заложил Николай...
    Сутулый старик бродил среди крови и разбросанных одежд, временами касаясь алтаря, будто пирамида голов помогала восстановить в памяти картины былого. Казалось, он забыл о собеседнике — но нет! Острые, голодные глаза вернулись к маске Охотника.
    — Николай был прекрасным правителем, добрый Охотник. Смелым и отважным. Красивым и мудрым. Его начинания оборачивались успехом, а сердце было открыто своему народу. Из своего уединения я с гордостью смотрел, как рос его город и расцветала страна. При нём Пальмира стала великой, Охотник. При нём её назвали Жемчужиной Севера. Николай... это имя произносили с любовью более полувека. Пока болезнь не взяла своё.
    — Болезнь? — настороженно, но с интересом переспросил маркиз, снимая маску. — Какая?
    — Простая болезнь! — рассмеялся Архиепископ. — Шутка судьбы. Всё началось как обычная простуда, но вскоре любимый своим народом король не мог подняться с постелей.
    — И что же стало потом?
    — Потом? К чему теперь была вся эта любовь? Разве могло обожание исцелить его? Просители всё приходили, но разве пришёл кто-то, кто предложил бы помощь, а не вымаливал её?!
    Набрав в грудь воздух, священник рявкнул:
    — Никто не явился к умирающему королю! Клянусь, не будь я заперт в этом Соборе, я дошёл бы до Зимнего Дворца и предложил трону всё, что имел бы! Своё проклятие, свой вечный дар!
    Казалось, старик затаил нешуточную обиду на то, что не смог сделать это многие годы назад.
    — Николай был достойнейшим из смертных, — выплевывая слюну, Архиепископ взмахнул руками и конец кнута зазмеился по полу. — И, как истинный хозяин собственной судьбы, Николай решил найти спасение сам. Детали мне неизвестны, но говорили о многом. О том, как к солнечному двору приглашались святые отшельники и магистры чёрных наук, еврейские мудрецы, арабские заклинатели. Всех созвал Николай. Среди других, из старинного монастыря, что неподалёку от сюда, к нему приходили монахи Бенедектинского ордена. Уверен, они знают больше. Иди туда, добрый Охотник. Разыщи настоятеля, если он ещё жив, и спроси, о чём говорил Николай перед смертью.
    — Достойнейшим из смертных часто выпадает и тяжелейшая судьба, — подытожил маркиз Фиоренти. — Мне жаль, что так случилось. Я видел губернатора. Прескверное зрелище. Напасть не хуже великаньей зимы. Но как бы то ни было, Николая нужно остановить, пока всё не зашло слишком далеко. И для этого... я должен просить вашей помощи, — заключил Марко, едва заметно склонив голову в знак уважения.
    — Помощи?.. Моей?.. — старый архиепископ засмеялся, раскидывая руки в приглашающем жесте. — Такие, как ты, приходят убивать чудовищ. Не думай, что я не знаю своей природы, добрый Охотник. Я — монстр, перед которым закрылись даже врата Чистилища. Милосердный Господь отвернулся от меня.
    Марко отрицательно покачал головой.
    — При всём уважении... Такие как я к вам ещё не приходили, Ваше Превосходительство. К вам приходили такие, как они, — маркиз указал взглядом на пирамиду. — Все мы монстры в той или иной степени. И люди порой в этом превосходят даже самых жутких. А Господь...
    Марко не то что бы не верил в бога... просто у них... были очень сложные взаимоотношения:
— Господь отвернулся от всего человечества и очень давно. Поэтому чтобы выжить, все мы — вы, я, люди там, — маркиз Фиоренти кивнул куда-то в неопределённом направлении, говоря обо всём человечестве, — прикладываем столько усилий, сколько можем, чтобы выжить. Я не держу на вас зла из-за погибших — позвольте лишь похоронить их.
    Архиепископ отступил, символически освобождая путь к своему кошмарному алтарю.
    — Они — лишь моё приношение Господу, — с безумным состраданием прошептал он богохульство, — мольба и жертва, подкреплённая ей. Грехи мои. Моё покаяние. Моё раскаяние. Уважь их покой, если так приказывает долг.
    Головы смотрели теперь и на Марко. Мужчины и женщины. Дети и старики. Побелевшие черепа и покрытые тёмными струпьями комья неприятно человеческого вида. Полусгнившие глаза, безгубые рты, костистые гребни зубов. Как Архиепископ мог не замечать творимого собой? Но он не замечал. Что было до отвратительности бесчеловечным...
    ... то было для него прекрасным.
    Любовь доброго Бога, воплощённая в нежном преклонении верного слуги.
    Веки старика дрожали от непролитых слёз.
    — Об этой ли услуге ты просил?
    Марко нисколько не сочувствовал этому монстру. Он внимательно подмечал все детали. И запоминал. На будущее. Но сейчас монстр был полезен для дела. Дела с заглавной буквы.
    — Я собираюсь упокоить Старого Короля. В этом мне нужна ваша помощь. Охотника и собаку я лишь прошу дать похоронить, дабы души их отправились назад к Господу. Погиб бы я — тот Охотник сделал бы для меня то же.
    — Они уже у него, — строго поправил Архиепископ. — Невинные агнцы, чей грех — отныне мой. Так благовествовал апостол Пётр. И большего я не могу дать. Я не могу покинуть свой храм.
    — Не покинете и ради богоугодного дела?
    — Я не могу, — печально повторил Архиепископ.
    — Что же держит вас здесь?
    — Мои грехи. Моё покаяние. Кровь Святых привела меня сюда, указала мне путь и место.
    Старик порывисто обернулся, будто забыв об алтаре ради чего-то неизмеримо более важного. Он вытянул когтистые пальцы к иконостасу: золотистой ширме, поднимавшейся за алтарём на высоту нескольких метров. Марко разглядел в ней, среди икон, неприметную дверцу — во время службы оттуда полагалось появляться священнику. За ней же располагались хоры и хранилась церковная утварь. Туда смотрел и вампир.
    — Он говорил со мной. Он велел идти, как Христос велел Левию, и велел быть. Поэтому я не могу, добрый Охотник. Моё место — здесь.
    — Кровь Святых? — Маркиз снова задумался. — Полагаю, это не эвфемизм... Что же тогда это такое?
    Поначалу могло показаться, что вампир не услышал вопрос. Однако через какое-то время он заговорил слегка нараспев, цитируя по памяти:
    — Был день и шёл человек по дороге из Назарета в Вифлеем. Не был человек ни богат, ни беден, не укрывал тайн, не таил зла. Единственным, в чём повинен был человек, это в том, что не признавал веры, какой должен был признавать. Явился человеку ангел в кровавых одеждах и сказал: «Смотри, преследуют меня, гонят меня». Тот человек остановился, хотя не верил в ангелов. Он помог ангелу, омыл его одежды водой из кувшина, который вёз на своём осле, разделил с ним еду, а после пошёл далее своим путём. Когда гонители настигли его, он не указал ангельские следы, за что был побит камнями и палками, а позже умерщвлён. В другую ночь ангел пришёл к его могиле, поднял из могилы и крови его, и унёс к небесам. Так человек стал святым, — Архиепископ помолчал, а потом закончил уже обычным тоном. — А его кровь осталась на грешной земле, бережно охраняемая теми, кто знал. Она и сейчас здесь, добрый Охотник. Но только святым открыт путь к ней.
    — Святым? — недоуменно переспросил Марко.
    Архиепископ с неестественной улыбкой повернулся к нему.
    — Конечно. Помнишь? Их грехи — мои. Они невинны и святы.
    Его палец указывал на гору голов.
    Маркиз Фиоренти нахмурился, пытаясь разобраться в том, что говорил вампир. За его безумием скрывалось что-то важное, требующее разгадки. И Марко чувствовал, что близок к пониманию, но картина всё ещё не складывалась полностью.
    — Речь идёт о... вашей крови?
    — Что за богохульство! Нет, конечно же нет. Я слаб, я недостоин ангельского лика, — замахал руками старик, будто боялся даже сравнения со святым из предания. — Она там... внизу. За этой дверью.
    — Но какой им от неё прок, если они мертвы?
    — Ты не понимаешь, добрый Охотник. Тебе не дано. Мы погрязли в грехе, неспособные видеть... неспособные знать... — Архиепископ ходил вокруг своей пирамиды, ласково озирая плоды своих трудов. — Какой прок от икон, когда не веришь в святых? Каков смысл жить, не принимая Рай или Ад? Каков смысл! Господь ответит тебе, когда придёт время, а до тех пор — смирись.
    — Кажется, теперь я начинаю понимать...
    Понимание Марко основывалось на сделанном предположении, что никто из живущих недостоин этой таинственной Крови Святых, тогда как мёртвым она более не нужна. Но теперь маркизу в голову закрались мысли о совершенно иного рода крови...
    — В таком случае я хочу попросить вас об иного рода услуге. О крови, но не Святых. Пусть она остаётся под вашей защитой.
    Марко подошёл ближе и уверенно заявил, встретив в ответ долгую тишину:
    — Я прошу о вашей крови.
    — Ты уверен, чего ты хочешь? — тихо спросил Архиепископ.
    Страх и голод волнами расходились от сутулого старика. Можно было ответить «да». Можно было ответить «нет». И в одном случае пути назад уже не было.
    «Нет», — подумал Охотник.
    — Да, — сказал маркиз Фиоренти.
    — Тогда... ты выбрал свой путь, добрый Охотник. Я не откажу в твоей просьбе.
    В голосе старика-Архиепископа не звучало сострадания. Тот дар, который много лет назад он хотел предложить королю Николаю, он готов был дать и Марко. Красные глаза магнетизировали, приближаясь. Резкое понимание неправильности происходящего захлестнуло маркиза, напрочь сметая выстроенные разумом конструкции. Перед лицом чудовища, поднимавшегося из глубин проклятой души, рациональное пасовало. Всесокрушающий страх и смрадное дыхание, вонявшее плотью былых товарищей, затопили рассудок Охотника. Ноги Марко ослабели и он бессильно опал в объятиях монстра. Больше всего на свете то, что прежде было маркизом Фиоренти, сейчас мечтало о благословенном беспамятстве. Но дисциплинированное жёсткими тренировками сознание упорно цеплялось за жизнь там, где этого хотелось меньше всего. Во всех деталях Марко видел, как узкие белые клыки прорастают из оголённых дёсен чудовища, как Архиепископ Шабаша наклоняется над ним вновь. Боль от терзающих шею клыков красными полосами разрубала обезумевший мир перед глазами Марко.
    Ещё нескоро вакханалия мучений сменилась тьмой. Потом глаза маркиза закрылись, сверкнув под сводами собора бледным алым огнём.

    Когда маркиз Фиоренти открыл глаза, то увидел нависающие над собой высокие своды. Мысль-воспоминание вынырнула из темноты: Старый Кафедральный Собор. За ней последовали другие, падая в пустой колодец памяти как тяжёлые камни: алтарь, Архиепископ, покаяние и грехи...
    Жажда сводила с ума.
    Лежать было неудобно и холодно — спина упиралась в жёсткий камень пола, затылком на более-менее ровном обломке какой-то скамьи. В руках и ногах блуждала дрожь. Но не это разбудило Марко.
    Жажда сводила с ума.
    Ему не сразу удалось подобрать нужное определение этому чувству, этому сжигающему изнутри желанию. Стоило только сфокусировать на нём свои мысли, как судорогой сводило челюсти, а перед глазами ощутимо вставали смутные образы чего-то неясного, аморфного, отвратительно плотоядного.
    Жажда сводила с ума.
    Другие чувства блекли перед ней. «Холодно» и «неудобно» стали просто словами, обозначавшими некий физический дискомфорт, необременительно присутствовавший на заднем плане. Затекшая шея, в которой до сих пор пульсировала боль, доставляла не больше тревог, чем зудящий над ухом комар. Марко было просто не до того, как будто нервные рецепторы были настолько сильно перегружены пульсирующим внутри желанием, что для остального не оставалось места.
    Жажда сводила с ума.
    Маркиз понял, что эта жажда останется с ним навсегда. В каждую секунду. В каждую минуту. В каждый момент его существования, окрашенного новыми красками. Слух и зрение обострились — вместо темноты среди колонн Марко видел полумрак, почти не мешавший осмотру. Завывания ветра доносились будто бы не из-за стен, маркиз даже слышал, как шуршит черепица и вздрагивают стёкла витражей.
    Жажда сводила с ума.
    — Пить... — было первым словом Марко. — Воды...
    Ему ответила тишина.
    Он не хотел воды.
    Маркиз Фиоренти попытался встать на ноги и, пару раз качнувшись, распрямился. Слабость постепенно отступала; через пару неловких шагов маркиз уже мог стоять ровно. Оказалось, что он лежал перед мраморным возвышением, на котором стояла плита алтаря, аккурат под пирамидой голов, своей собственной обращённый в её сторону. Марко хорошо видел эти головы, хотя луч света из дыры в куполе пропал — либо успела наступить ночь, либо снежные облака оказались слишком плотными.
    Старика нигде не было видно.
    «Дверь!»
    Это было больше инстинктом, чем планом. Но Марко не мог не воспользоваться отсутствием Архиепископа. Найдя взглядом тела собаки и Охотника, сваленные сбоку от алтаря поверх бесформенных груд одежды, Фиоренти заспешил к ней.
    Дверь в приалтарное помещение оказалась даже не дверью, а прорезанной в золотистой стене иконостаса створкой из плотного картона, обитого той же золотистой тканью. В нос бил запах ладана, который прежде почти не чувствовался. Под укоризненными взглядами облупившихся икон, Марко распахнул узенькую дверцу и плечом вперёд протиснулся в проём.
    Отрезанная часть зала была почти пустой. Здесь стояли старые деревянные хоры с пюпитрами для молитвословов, лежали неустановленные кабинки для исповедей и прочие бесконечно необходимые в обиходе детали церковного инвентаря. Это всё Охотника не интересовало. Его интересовала только винтовая лестница за колонной, ограждённая невысокой ажурной решёткой. В крохотной калитке даже не было большой нужды — через решётку можно было просто переступить. Инстинкт подсказывал, что нужно туда.
    Осторожно держась сначала за края каменной ямы, в которую ныряла лестница, а потом и за стены, Марко начал спуск. Его глазам больше не требовался свет: он отчётливо видел каждую ступень под ногами. Тело всё лучше повиновалось ему, но оно уже не было тем телом, к которому привык маркиз. Что-то поменялось в нём, поменялось насовсем: сосущая необратимость навалилась на плечи Марко так ощутимо, что он ненадолго замер, привалившись к стене.
    Не стучало сердце. Не билась кровь в висках. Знакомые чувства азарта и страха в преддверии действия сменились лихорадочной жаждой, не находящим выплеска страстным желанием неизвестно чего — кровавой оргии, безумного кромсания туш, уродующих парное мясо зубов. И они... все эти желания... они были внутри. Эти демоны теперь жили в нём, в Марко Фиоренти.
    Жажда сводила с...
    Скрипнув зубами, маркиз с усилием сделал новый шаг. Он читал о вампирах и в общих чертах представлял себе как легенды, так и практические способы борьбы, хотя вампиры Клубу встречались исчезающе редко. Достоверными были сведения о пяти-шести боевых столкновениях за последние двести лет и нескольких пришедших в тупик расследованиях. Но одно дело — знать, и совсем другое чувствовать на собственной шкуре, как вместо сердца в твоей груди лежит холодный кусок плоти, а ночь наполняется томным ожиданием пиршества.
    Следующий шаг дался чуть легче.
    Последовательно переставляя ноги и временами делая паузы, чтобы справиться с приливами ужаса, Марко всё-таки добрался до глубин каменного жёлоба. Лестница завершилась тесной шестиугольной каморкой. На белоснежном постаменте в центре, окружённом такой же как у входа решёткой, стилизованной под частокол позолоченных пик, стоял золотой кувшин, запечатанный воском. У противоположной стены высился трон, непонятно как сюда попавший (наверное, был поставлен заранее). На бархатных красных подушках восседал скелет, облачённый в сутану архиепископа. На перстнях сияли пальцы, а на груди золотился крест. Больше в подземном склепе не было ничего, и сколько ни приглядывался Охотник к сутане и перстням, он не мог понять, кого перед собой видит. Выбеленным временем костям было немало лет, но логика в последнее время испытывала кризис веры и Марко неуверенно отступил.
    Вернувшись наверх, что заняло всё те же несколько минут, ведь Марко больше не чувствовал усталости, Охотник снова оказался в прохладном нефе. Ничего не поменялось — пирамида голов на алтаре, комья одежды, тела Жана и пса, блестящие среди тряпок стволы ружей... Здесь было попросту негде спрятаться.
    Если внизу сидел «настоящий» архиепископ Пальмиры, то куда исчез «ненастоящий»? Или же, если вампир нашёл своё последние пристанище под толщей мраморных плит, что теперь делать с кувшином, который он сторожил? Марко не был уверен. Воровство представилось ему актом неблагодарности, если за такое вообще благодарят. Но сколько ни искал Архиепископа Марко, старик пропал, будто провалившись сквозь землю.
    — Он же говорил, что не может выйти...
    Не столько интересуясь его судьбой, сколько давая себе время придти в себя, маркиз всё бродил по холодным галереям, заглядывая в каменные ниши и трансепты. Там крошились от времени статуи святых с печальными лицами и иконы висели перед железными лампадами, где давно умер огонь. Завывал ветер, разбрасывая среди серых плит острые иглы снега. По телу Марко вновь пробежала дрожь. Чтобы избавиться от подкатившего вновь осознания внутренней пустоты, Марко занимался грустными, но необходимыми делами. Он нашёл достаточно сохранившуюся скамейку и несколькими ударами сапог разломал длинное сиденье на две равные половины. С помощью клинка он распорол несколько подходящих штанов и блуз на длинные полосы и связал их между собой. Получившиеся тросы маркиз обернул вокруг деревянных плашек и крепко затянул крест-накрест. Поверх он положил плащ Жана, в который бережно завернул тела Охотника де Кристоффа и собаки. Сверху он накрыл их курткой, уложив под неё снятые с пирамиды голову. Шляпа увенчала скорбную композицию. На вторые «санки» маркиз сгрузил всё найденное оружие: снайперскую винтовку француза, трезубец, двустволку и даже доисторическую аркебузу с почтовой станции, которую зачем-то таскал с собой Жан. Может быть, думал приспособить под обрез. Стащив погребальную процессию к выходу из Собора, маркиз тяжело вздохнул. Предстояло принять самое сложное решение — Кровь Святых. Что с ней делать? Охранять, бессмысленно убивая на это века, как поступал Архиепископ Шабаша? Любопытство взяло верх: Марко не мог уйти, не попытавшись хотя бы понять, что это такое, и подозревал, что без алхимических знаний Мейер ничего не удастся.
    Вернувшись в потайную комнату, маркиз Фиоренти подошёл к ограде, за которой покоился кубок, и, перегнувшись через неё, осторожно взял его в руки. Он слишком поздно заметил, что поверхность мраморного пьедестала не монолитна. Вдавленный четырёхугольник, на котором стоял золотой кувшин, едва слышно щёлкнул и золотые прутья решётки с лязгом взметнулись вверх.
    Плечо Марко пронзила боль, когда копьё, бывшее частью ограды, прошло насквозь. Но крови почему-то не было. Спохватившись, Фиоренти понял, что руке ничего не мешает работать. Серьёзная рана лишь слегка повредила ему. Он смог спокойно поставить кувшин на место и прутья втянулись обратно в пазы. Смотреть на то, как металлическое копьё проползает через собственную руку, не причиняя боли, было немного странно и чуть-чуть страшно.
    Со второго раза Марко спокойно вытащил кувшин, продев его через вновь поднявшиеся прутья ловушки. Больше ничто не разделяло его и Кровь Святых. Загадка Старого Собора была разгадана.
    Сгибаясь под порывами ночного ветра, Марко вышел из высоких врат Старого Кафедрального Собора и поволок сани сквозь тьму, держа путь к Убежищу...

=> пост 05 комнаты 05

    Быстрым шагом, переходящим на бег, маркиз следовал по уже знакомому маршруту. С Люксембургской набережной — на оставшийся безымянным бульвар, ведущий к набережной, только к другой — к главной. С набережной — на мост Лейтенантов, на другую сторону и снова по очередной набережной. Завывала метель, разбрасывая полы плаща. Только синие пятна фонарей служили ориентирами в беснующейся невидимыми тенями мгле. Будь Марко жив, ледяная хватка Зимы давно расправилась бы с ним, но сейчас маркиз чувствовал только сильный встречный ветер, покрывающий маску инеем.
Причалы перед набережными стояли пустые и мёртвые. Накрытые плотной парусиной лодки дожидались утра, покачиваясь в чёрной воде. Холодный как руки куртизанки мрамор дворцов темнел за высокими оградами. Фиоренти повторил свой утренний путь, но там, где утром свернул к площади Консьержей, продолжил идти прямо, оставшись на набережной. Он миновал съезд на взорванный мост, постепенно отдаляясь от знакомой части Парадного Квартала. Дома понемногу тянулись вверх, становясь всё плотнее друг к другу. Пяти- и семиэтажные архитектурные ансамбли с затейливыми балкончиками, полуротондами и арками въездов во дворы подступали уже с двух сторон. Набережная забрала левее, а Марко, напротив, почувствовал, что брусчатка поднимается вверх. Вскоре он шагал по узким средневековым улицам, где даже ветер свистел надсадно будто старый ворон, никак не могущий сесть на бюст Паллады.
    Где-то в чернильном пятне, которое по некой ошибке природы заменило небо, должны были подниматься ввысь чахоточные шпили Нового Кафедрального Собора. Даже с обострившимся зрением Марко разбирал их серые силуэты лишь временами, несколько раз ошибаясь в направлении и путая однообразные улицы, тесные площади, сквозные галереи и проулки. Наконец, каким-то чудом, Охотник всё же вышел к белому фасаду углового дома в четыре этажа, на карнизах которого скалились вечно недовольные горгульи. Мощную входную дверь украшало железное кольцо, а все ставни до единой были наглухо закрыты, не выпуская на улицу даже искорки света. Марко прислушался: внутри царила тишина. Дом казался давно покинутым.
    Убедившись, что перекрёсток пуст и никто не ведёт наблюдение за домом, Охотник несколько раз прошёлся туда-обратно. Никогда не действовать наобум — пожалуй, это правило стоило поставить во главу списка вещей, о которых нельзя забывать в Пальмире. Да и оповещать ван Везена о своём визите заранее Фиоренти не хотел.
    Дом вызывал всё больше подозрений. Свет не горел действительно нигде. Это притом, что без постоянной протопки даже кирпичные стены не защищали от холода, а городское централизованное отопление нуждалось в капитальном ремонте. Странно...
Посчитав, что вернуться и постучать он сможет всегда, Марко ещё раз огляделся и нырнул в подъезд соседнего дома. Как он и ожидал, лестница привела его на верхнюю площадку, где имелся запертый на простую щеколду люк на крышу. Для открытия пришлось приложить немалые усилия: на крышку намёрз лёд и она поддавалась с трудом. Один человек не справился бы с ней, но мёртвые не знают усталости — раз за разом Фиоренти тянул большой деревянный щит, пока тот, наконец, не открылся, осыпав Охотника ворохом потревоженного снега.
    По обледеневшей крыше, на которой гулял ветер, Фиоренти добрался до белого дома. Расшвыривая снег тут и там, он нашёл похожий люк. Конечно, он тоже был заперт, но на этот раз — изнутри. Отмахиваясь от лезущих в глаза снежинок, маркиз тщательно очистил прямоугольник люка от снега, сколол ударами каблуков лёд и подсунул в образовавшуюся щель лезвие ножа. Проведя им снизу доверху, Марко установил положение защёлки. Аккуратно колупая пористый железный брус, Фиоренти миллиметр за миллиметром сдвигал его из пазов. Работа двигалась медленно, брус вмёрз в скобу и не хотел выскальзывать, но Марко было не занимать терпения, а руки совсем не уставали. Миллиметр... ещё миллиметр...
    В какой-то момент крышка люка вздрогнула и, скрипнув петлями, отвалилась в темноту. Под собой Марко видел кусок коридора, застланный давно истлевшим ковром.
    Как истинный Носферату маркиз Фиоренти нагрянул в чужой дом прямо из ночной тьмы: лишь на мгновение мчащиеся по небу облака закрыл его силуэт — и вот уже он приземлился на пол, отведя в замахе клинок.
    Но маркиза встретила лишь тишина. Никто не бросился на него. Он спокойно распрямился, обнаружив себя примерно в центре коридора, пересекавшего дом из конца в конец. В одном торце имелся выход на лестничную площадку, в другом...
    «Впереди что-то есть!»
    Глаза Марко хищно прищурились, разгораясь алым светом. На лестничной площадке лежало несколько тёмных куч, вызывающих в нутре знакомую противоестественную дрожь.
    Мертвецы...
    Опять мертвецы, ещё больше мертвецов. Смерть стала давней подругой жителям Пальмиры.
    Держа наготове шпагу, Фиоренти вышел на площадку и убедился, что эти мертвецы мертвы окончательно: прямо у его ног лежал бледный юноша с изуродованным Зимой лицом. Две сквозных раны в груди навсегда упокоили его. Чуть ниже по ступеням нашёл покой мужчина в переднике булочника или мясника. Его рука была отрублена страшным ударом косы, а горло раскрылось подобно кровавому бутону. Перегнувшись через перила, Марко увидел цепочку трупов, скатившихся к подножию пролёта, залитые тёмной кровью ступени, отрубленные конечности и даже куски перил со штукатуркой, выбитые яростными ударами. На лестнице разгорелась нешуточная схватка — сквозь пролёты он заметил, что бой шёл с самого второго этажа. Он насчитал шестнадцать тел.
    Восстановив ход битвы по расположению мертвецов, Марко решил, что София (а кто, кроме Софии?) наверняка вошла именно так, как он сам не стал — с парадного. И, судя по числу встречающих, даже позвонила. Охотница поднялась до четвёртого этажа и подниматься выше было некуда — значит, ван Везен жил где-то здесь.
    Так и оказалось: Марко без труда нашёл единственную квартиру, носившую следы человеческого присутствия — гору одеял поверх трёх ковров, хлебные крошки на столе, вонь из клозета... Да, квартира явно видала лучшие времена. Тяжёлая мебель из орехового дерева, позолоченные плафоны бра и дорогие акварели украшали её интерьеры. Когда-то она принадлежала знатному и влиятельному человеку, но с годами жилая площадь сузилась до гнезда из одеял в самой дальней комнате. Коснувшись лампы под потолком, Марко едва ощутил тепло стекла — газ перекрыли сравнительно давно, но здесь он хотя бы горел.
    Хозяина, несмотря на всю тщательность поисков маркиза, дома не обнаружилось. В пустоте квартиры повисли слова Мейер — "мой источник под конец отправился «сообщить его величеству о гостях»"...
    Не нашлось ван Везена ни в разорённых квартирах Унесённых Зимой, ни в подвале дома, оказавшемся крохотным и захламлённым стащенной туда мебелью. Видимо, кто-то хотел сохранить её до лучших времён.

- Дьявол... - прошипел Марко. Зол он был больше на себя, потому что не придал значения словам Мейер. - Чёрт бы побрал эту бабу...
Он ведь сказал, куда собирался, но та даже не подумала о том, чтобы прямо сказать - ван Везена больше нет в живых. Раздражённый (всё-таки больше своей невнимательностью) маркиз принялся обыскивать жилище мейстера на предмет любых зацепок касательно Короля или его планов. Что-то, что могла упустить из виду София.

    Марко обошёл все комнаты ещё раз. Он заглянул в каждый шкаф и комод, где дожидались следующей жизни истлевшие стопки одежды. Шёлковые камзолы, батистовые кюлоты, банты, пальто — всё было сложено аккуратно, как будто вот-вот готовилось к выходу в свет. Готовилось уже немало лет.
    За ширмами стояли зеркала, потускневшие от пыли. По сундукам были тщательно отсортированы разнообразные затейливые сувениры, наверняка подаренные церемониймейстеру заискивающими просителями. В легко найденном Марко секретном ящичке под письменной конторкой лежали бережно складываемые там чеки и векселя за давностью от пяти до сорока лет: все выдавались или господином У. ван Везеном, или господину У. ван Везену. Никаких частных писем или сердечно хранимых напоминаний — казалось, конторка была единственным предметом во всей квартире, которая осознавала бренную опустошённость мира и соответствовала ей. Даже стены квартиры, которые маркиз не поленился простучать рукоятью шпаги, не содержали секретов. Ван Везен жил в пустоте... или, как подумалось Марко, когда он увидел идеально заправленную кровать и вспомнил о гнезде из одеял на полу, жил несколько в своём мире. Возможно, слишком в своём.
    Ну, он хотя бы не писал на стенах призывы к Фимбульвиндер, чем отличались коридоры нижних двух этажей. И не жёг свечи, пытаясь превратить дом в храм наступившей Зимы. Восковые остатки многочисленных свечей Марко также нашёл на лестнице, оглядывая тела убитых. Увы, никаких подсказок это не дало.

Из разорённого дома бывшего церемониймейстера Марко ушёл ни с чем. Одна из ниточек, ведущих к Старому Королю, оборвалась, и Фиоренти решил, что на сегодня уже достаточно гоняться за призраками.
Нужно было вернуть карету. Вряд ли в городе нашёлся бы хоть один дурак, что согласился бы продать Охотникам свою: уцелевшие телеги шли на вес золота, став для жителей последним спасением от уличных морозов. Это значило, что путь Марко лежал в трущобы к югу от Литейных, куда уводил вчерашний след.
По счастью, до них было не так далеко — пришлось только обойти район самих Литейных, оцепленный кордонами федеральной армии. Внутри, между стен фабричных массивов, гремели выстрелы. Несколько коротких вопросов, походя заданных у одной из застав, ввели Марко в курс дела. Оказывается, за Литейные шла настоящая война между солдатами и разнообразными группами бандитов, желавшими взять под контроль стратегический квартал. Швейцарская гвардия бездействовала, по распоряжению губернатора охраняя три важнейших фабрики и не показываясь за ограду. На этом разговор прервался: злые и неразговорчивые солдаты до неприятного пристально всматривались в маску маркиза, и Фиоренти счёл за лучшее оставить их в покое.
Дальше начались Трущобы. Маркиз даже не заметил чёткого перехода, просто город в какой-то момент… потускнел. Именно так. Сугробы у стен стали выше, прибавилось разбитых окон и обвалившихся зданий. Обугленные чёрные кости перекрытий торчали из обглоданных огнём строений. На остатках кирпичных фасадов, обращённых в сторону Литейных, полоскались сделанные из простыней транспаранты с уже знакомыми лозунгами: «Смерть судьям и генералам, слава Гарри-Атаману!», «Народ требует мести, месть требует жертв!». Словно в насмешку крикливые слоганы не скрывали за собой ничего — кем бы ни был атаман по имени Гарри, на его землях царили точно те же смерть и запустение. Только выл ветер. Хрустел под сапогами свежий снег. Метель гнала по небу чёрные стада жирных туч, задевавших подбрюшьями высокие шпили Готического холма.
Жизнь произошла из воды и жизнь тянется к воде же — следуя простому правилу, Марко постепенно смещался к востоку, к реке. Незамерзающая Флега и сеть каналов служили городу основной логистической магистралью — Охотник был уверен, что ей в равной степени пользуются и горожане, и бандиты. Миновав мост Металлургов, который скорее и не мостом был, а понтонной переправой с деревянными сходнями, перекинутыми с берега на берег, Марко выбрался к набережной. В Трущобах набережная была совершенно иной: ни горделивого гранита облицовки, ни мраморных дворцов. Пологий глинистый берег спускался к самой воде, под конец становясь подмёрзшим болотом, где снежная пыль неприятно пружинила под ногами. А на подъёме его же появлялись наспех сколоченные хибары, кое-как утеплённые самодельной глиняной обмазкой и слоями досок, между которых набивали пух и шерсть. Покосившиеся хижины когда-то были домом рыбакам и рабочим, составляя городские выселки, где в нищете ютилась городская беднота. Ничего удивительного, что, стоило ослабеть власти, здесь вспыхнуло восстание, возглавляемое (насколько может один человек возглавлять толпы разношёрстного сброда) неким Гарри. В письме Вильгельма, составленном ещё в Зальцбурге, уже упоминался этот атаман — видимо, и до Зимы, пока сведения из Пальмиры ещё доходили до центральной Европы, по Гарри плакала виселица. Лучше всего организованная и поднаторевшая в делах подпольных банда легко выбилась в лидеры. На стенах хижин тут и там попадалась эмблема в виде стилизованной мишени: жирная точка и нарисованные вокруг неё два круга, помеченные буквой «Г».
Проплутав какое-то время среди молчаливых хижин и вонючих канав, маркиз наконец нашёл то, что искал. Слабое подобие жизни теплилось в чём-то вроде импровизированной таверны — одноэтажного четырёхугольного барака с вырубленными в стенах окнами и дверями, из-за которых лился свет и доносился гогот множества глоток. Марко уже шагнул в её сторону, когда — больше инстинктом, чем разумом — почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной.
В угодливо стихшем на мгновение ветру разнёсся негромкий щелчок взводимого курка, но определить направление звука Охотнику не удалось.
В голове же маркиза в этот момент раздался ещё один щелчок. Скорее воображаемый. Сработал механизм совсем иного рода - его новые инстинкты. Пока что больше рефлексы, чем осознанные действия. Внутренний зверь будто не просто подсказывал, что нужно делать, но сделал всё сам - и мёртвая плоть, даже без того схваченная лютым морозом, начала затвердевать ещё сильнее.

Марко вытянул руки в стороны и чуть вверх, демонстрируя, что явился с добрыми намерениями и за оружие браться не собирается.
— Гы, — довольно оживились сзади. — Какой смышлёныш.
Затрещал наст, когда некто перестал скрываться, и до тонкого обоняния маркиза донеслось изрядно сдобренное луком дыхание над левым плечом. Наверное, весельчак боялся заболеть — разумная предосторожность, когда на улице редко меньше двадцати.
Снег негромко хрустнул и где-то впереди. К потенциальному одному или двоим прибавился потенциальный третий.
— Та ты не стремайся, смышлёныш. Вертайся, вертайся.
Маркиз медленно повернулся в полоборота, стараясь не выпускать из поля зрения оба направления - по крайней мере, надолго.
Перед ним оказался заросший неопрятной бородой хмырь в дырявой шляпе и в конец изодранном пальто весьма неблаговидного цвета и запаха. Под первым пальто виднелось второе, а под ним — клетчатая папаха длиной до колен. Объяснилась и сверхъестественная скрытность бандита: на его ногах, обмотанные войлоком, сидели мягкие шерстяные сапоги, которые маркиз иногда видел у северных народов. Valenki, вот как они назывались.
— Хы. Какой замашкированный попался, хы! — расцвел щербатой улыбкой хозяин valenki. — А шо лишико прячешь, твоё сиятельство? Никак ентриган?
— Спрашивает кто? — уточнил Марко, бросив короткий взгляд в сторону таверны и потом — крыш.
— Гы. Слышь, Прислоняла, у нас манерный попался, — смеясь, бородач покачал головой. — Ну, дружище, посмешил. Эвон какой весь захадочный.
— И хрозный ищо, — поддакнули... справа. Итого — уже четверо, если только стрелок и хрустевший впереди не был одним человеком.
Бросив в нужную сторону короткий взгляд, маркиз увидел, как под стеной недальней хижины шевельнулась темнота и из неё выступило нечто, что было не назвать иначе чем рыцарем помойки. В правой руке Прислоняла сжимал длинные двузубые вилы, а левую от кисти до локтя, прикрывая бедро и грудь, защищал сколоченный из трёх досок щит, похожий на снятую с петель половину створки.
— Гляди, энтриган. Прислоняла тоже грозный. Так што ты не манайся, а эт... золото, деньги, шпажку отцепляй — и в снежок, в снежок. Не боись, не зарежем.
— Дон Кихот, — сказал Прислоняла.
— Гы. Отпустим тебя, дон Кихот.
— Пусть будет дон Кихот, — кивнул Маркиз. — Так вот, дон Кихот — представитель Охотничьего Клуба и здесь затем, чтобы говорить с Гарри-Атаманом. Стоит ли мне объяснять, о каком охотничьем клубе идёт речь?
После этих слов не последовало очередной пересмешки жирующих хищников. Глаза бородача под шляпой посерьёзнели и он даже сделал шаг назад, по-новому рассматривая Марко. Издевательские нотки из его голоса пропали, сменившись чем-то другим, что Фиоренти не сразу распознал:
— Гляжу, Охотник в наших краях... Я-то сразу и не признал. А штой же ты, Охотник, раньше к нам не заглянул? Штой же мы тут, сирые, который год дохнем? — елейно прожурчал он, не вынимая руки из карманов, и вдруг гаркнул:
— Охотник среди нас! Убить мразь!!!
То, что появилось в его голосе, звалось ненавистью.
"Вот кретин..." — скорбно подумал Марко, готовый провалиться из-за крайне очевидной глупости совершённого поступка. Он ведь помнил, как в этих местах встречали Охотников! Впрочем, самокритика не уместна в подобного рода ситуациях, и поэтому маркиз решил отложить её на потом.
— Не делайте глупостей! — выкрикнул маркиз, выхватывая шпагу. — Мне всё равно — умрёте вы от моей руки или от морозов. Так или иначе, это случится, если вы не отведёте меня к вашему атаману!
Целью первой атаки был выбран "Валенки". Марко бросился к нему, двигаясь зигзагами на тот случай, если бандиты, находившиеся со стороны трактира, держали его на прицеле.

    Но бородач оказался не менее проворным — он сам подскочил к Марко, сверкнув ножом в руке... и тут же заорал от боли, когда шпага маркиза глубоко вошла между плечом и грудиной. Фиоренти тщательно выбрал место укола, чтобы поубавить в «валенках» желания махать острыми предметами. Ослеплённый болью, Борода выдохнул:
    — Хер... тебе... а не Атаман...
    Держа верещащего и плюющегося ругательствами бандита как насаженный на вертел шашлык, Фиоренти рывком развернул его так, чтобы оказаться за его спиной. И в этот момент один за другим прогремели два выстрела. Снег вокруг сапог Марко взлетел фонтанчиками. Мелкая дробь стегнула полы его плаща, поскольку стрелок слева от таверны взял прицел слишком низко. Несколько металлических дробинок пришлось по ягодицам и спине вопящего бородача, который, вдруг болезненно взмемекнул и безжизненным грузом принялся соскальзывать со шпаги. Вторая пуля легла ровно над плечом невольного защитника Фиоренти, тяжело ударив Охотника в грудь.
    — Выше бери, Жиган! Ты ж Бороду завалил! — сквозь звон в ушах крикнул кто-то.
    — Ротан придержай, шнайпер, тоже мне, едрёна херь! — не очень понятно, но злобно откликнулись слева.
    «Рыцарь» с вилами не спешил лезть в битву, спокойно наблюдая кончину напарника. Только когда отзвучали оба выстрела, он лениво, будто пробуя смелость маркиза на прочность, стукнул вилами о щит и сделал неторопливый шаг вперёд. Потом ещё. Ещё. В полосе света возникло изрытое глубокими оспинами лицо.
    Перехватив оседающее тело Бородача, которое теперь не годилось ни для допроса, ни для хотя бы предсмертных издевательств, маркиз без усилий поднял его на вытянутой руке. Его глаза вспыхнули алым, когда сила проклятой крови электризующей волной прокатилась по телу. Щитоносец сипло ахнул:
    — Сиськи Магдалены...
    Наслаждаясь новообретённым могуществом, Марко швырнул труп в него. Неловко путаясь в снегу, «рыцарь» вскинул щит, но, конечно, тяжеленное тело заставило его почти свалиться на сугроб. Воспользовавшись моментом, Фиоренти скользнул к нему. Внезапно упав на колено, рыцарь перевёл падение в низкую стойку и коротко саданул вилами под руку Охотника, заставив Фиоренти отступить. Не будь на Марко плаща, тупые зубья оставили бы свой след на плече.
    — Сдрисни, Прислоняла! — орали сзади. — Прицелиться не могу!
    — Вертлявая гнида!
    Марко вдруг поймал тяжёлый взгляд своего текущего противника. Изуродованный болезнью разбойник тяжело усмехнулся, словно сетуя на криворуких подельников:
    — Вот вы какие, Охотнички... Ну чего, монстр, попляшем за мою душонку?
    — Твоя душонка не стоит и ломаного гроша, — равнодушно и тихо произнёс Марко. — Ты уже мёртв.
    Заревев для храбрости, Прислоняла кинулся в атаку, яростно размахивая увесистым щитом и нанося удар за ударом. Неумелость он компенсировал напором. Хотя Марко был неизмеримо лучшим фехтовальщиком, сравнительная тяжесть клинка, не позволявшая орудовать им как тонкой немецкой рапирой, поставила его в неавантажную ситуацию: выпады раз за разом приходились в щит, а самому маркизу приходилось то отступать, то уклоняться от метящих в грудь вил. Несколько раз Фиоренти едва не попался: разбойник пытался то захватить вилами руку, то полоснуть по ногам.
    В это же время оба стрелка быстро меняли позиции. Один бросился влево, другой — вправо, обходя сражающихся по кругу и беря Марко в клещи. Хищно покачивая шпагой, маркиз выжидал. Он видел, что щитоносец припадает на опорную ногу — должно быть, потянул, пытаясь спастись от летающего лорда Валенки. Если бы не вилы и не проклятый щит, Фиоренти давно заколол бы его. Кто-то заорал, на этот раз уже слева:
    — Братва, я палю!
    Одного взгляда хватило, чтобы оценить неприятную ситуацию. Щитоносец отвлекал Марко, позволяя «коллегам» спокойно пристреливаться. Они не первый раз действовали вместе. Пять лет сражений с солдатами, с волками, с мертвецами закалили даже уличных обрыганов, превратив их в опасных противников. Единственной ошибкой стало то, что они готовились к схватке с человеком.
    Вампир в лице маркиза бесстрашно шагнул вперёд. Вместо привычных укола и уворота Фиоренти взялся за шпагу двумя руками, мощным ударом отразив вилы. И ещё раз! Красное пламя в глазах поддерживало его, оно же заставляло щитоносца в страхе прятаться за щит. Перед ним была жертва, он был Охотником. Очередной чудовищный по силе удар перерубил древко вил — двузубая корона полетела в снег, а Прислоняла завопил от страха. Марко руками отодрал щит и схватил вырывающегося бандита за горло.
    — Пусти! Упырь! Братки!
    Слитно грохнули два новых выстрела. Пуля свистнула над головой Марко, а картечь взлохматила брёвна соседней стены. Разбойники оба оказались теми ещё «шнайперами» или боялись задеть своего. Не выпуская схваченного бедолагу, Фиоренти рванулся к тому, кого назвали Жиган. Сверхчеловеческие силы дарили ему проворство, неведомое ранее. Он мчался по глубокому снегу, не обращая внимания на досадные помехи, а полновесный взрослый мужчина доставлял не больше неудобств, чем тюк с пылью.
    — Упырь! Стреляй в упыря-я-я!!! — панически визжал непонятно кто.
    Из темноты перед Марко вскочила заполошная фигура в грязных обносках и украшавшем голову клетчатом картузе. Из её рук посыпались патроны и бумажные пакетики с порохом, которыми Жиган пытался перезарядить доисторическую аркебузу. Маркиз бросил ему в руки ещё и шпагу:
    — На, подержи.
    Прислоняла отчаянно трепыхался, всё пытаясь то заехать Марко локтем, то пнуть по коленям. Отчаяние утроило силы бандита, но Охотник крепко взял его уже двумя руками и поднял высоко над землёй. Тот завизжал ещё громче:
    — Сдохни! Сдохни! Сдохни!
    Фиоренти швырнул его об стену. Захлёбывающийся соплями и слюнями поток брани прервался, когда Прислоняла с сухим треском врезался в брёвна хижины и рухнул к её фундаменту, осыпаемый сверху древесной трухой и снегом с крыши.
    — А... э... — Жиган никак не успевал справиться одновременно со шпагой и аркебузой, не зная, что ронять первым, и Марко пришёл на помощь:
    — Вы все мертвы, — объяснил маркиз, с силой вогнав кулак в подбрюшье бандита.
    Тот захрипел и согнулся пополам. Забрав из ослабевших рук шпагу, маркиз резко двинул эфесом в угодливо подставленный затылок — как был, согнувшись, Жиган повалился мордой в снег.
    — Просто ещё не поняли, — завершил напутствие Марко.
    — Чёрт... чёрт-чёрт-чёрт...
    Когда прорези маски обернулись к шнайперу, из темноты полыхнул яркий жёлтый огонь. Сдвоенный выстрел ахнул в два раза громче, перекрыв даже топот убегающих в темноту ног. Ненадолго ослеплённый, Марко проморгался, отряхиваясь от поднятой пулями маленькой метели. На плотной ткани охотничьего плаща прибавилось ещё царапин от дроби, в паре мест пестрели свежие прорехи, но большего урона, как он мог чувствовать, пули не причинили.
    Он был неуязвим. Непобедим.
    А смех и гогот за окнами недальней таверны приумолкли, напуганные стрельбой прямо на пороге. За слюдяными окнами мелькали многочисленные тени, сгрудившиеся по ту сторону. Только хрустел снег под подошвами улепётывающего шнайпера.
    Марко молнией кинулся в погоню. Но шнайпера уже не было на прежнем месте. Следуя по оставленным в снегу отпечаткам, маркиз свернул в узкий проулок между хижинами, выскочил в ещё один. След нырял в какую-то дыру между стен, наполовину перегороженную упавшими досками и брезентом. Бандит явно знал, как линять по Трущобам. На секунду Фиоренти притормозил, раздумывая — нырять следом или оставить жертву в покое?
    Но упускать последнего не хотелось. «Ладно, — решился Марко, — вперёд!»
    Продравшись сквозь загородившие проём доски, Фиоренти с грохотом провалился на скользкие каменные ступени, что вели почти отвесно вниз. Видимо, когда-то давно этот ход использовался как часть планируемой городской канализации, но Трущобы приспособили его для своих нужд. Издалека эхом доносились крики:
    — Упыри! Упыри идут!
    Направление звука помогло маркизу сориентироваться, хотя отсутствие намёков на лунный свет мешало даже его кошачьему зрению. Он помчался по низкому коридору, тут и там укреплённому досками или неграмотно поставленными колоннами из кирпича. Временами тоннель расширялся и в эти расширения с ужасом отползали смутные тёмные силуэты: Марко видел устилающие грязный пол ковры из богатых домов, настоящие подземные шатры и палатки. Вот где находили тепло и приют все те, кого выкинули в буквальном смысле «на мороз». Под ногами то и дело попадались крысы, облезлые собаки, склизские объедки. В очередном котловане хрюкающая свинья заставила Марко упражняться в прыжках, с разгона перелетев костлявое животное.
    Голодный свет редких факелов тревожно плясал на стенах, раскрашивая бесконечные тоннели в оранжевые оттенки. Чёрная тень колебалась впереди, стуча сапогами и продолжая воплями оповещать всех о происходящем. И, несмотря на все старания, маркиз неуклонно отставал: ему приходилось ориентироваться на развилках, смотреть под ноги и прислушиваться, а шнайпер мчался по родным пенатам. За очередным поворотом Фиоренти даже заметил спину, перечёркнутую висящим на ремне двуствольным ружьём, но чем глубже уводил ход, чем плотнее становилась застройка из натянутых на палках тентов, тем труднее становилось выдерживать темп.
    — Упыри! — подхватывало многоголосое эхо...

Оставив погоню, маркиз начал пробираться обратно, только сейчас сообразив, в какой невообразимый лабиринт подземных галерей и переходов он углубился. Как Алиса за Белым Кроликом, Фиоренти нырнул в разветвлённую подземную сеть городских коммуникаций, древних катакомб, естественных каверн и намытых водой подземных оползней, открывавших новые проходы или соединявших старые. Возможно, по всей Пальмире можно было перемещаться, не поднимаясь на поверхность! Интересно, знала ли об этом полковник Анна, организовывая оборонительный периметр Парадного Квартала...
Ориентируясь по редким факелам, Марко шагал обратно, вновь пугая обитателей подземных палаток, обустроенных тупиковых стоков и каменных чаш, которые так и не превратились в рабочие коллекторы. Ему не задавали вопросов, не пытались перекрыть путь — просто старались выжить, не попавшись на глаза.
Спустя несколько минут Фиоренти выбрался в каменный тоннель, с которого всё началось. От потолка ощутимо тянуло холодом, что означало близость к поверхности. Остаток пути Марко преодолел бегом, и вскоре, следуя за всё понижающейся температурой, он вышел к вороху досок и брезента, из которого вёл наверх узкий каменный спуск. Выбравшись из дыры в знакомый проулок между грязными хижинами, маркиз поспешил обратно - туда, где оставил оглушённых бандитов.

    Романтики с большой дороги продолжали пребывать там же, где их оставила романтика — на большой дороге, а точнее, проплешине из утоптанного снега перед покосившимся трактиром. При втором появлении Марко двери питейного заведения, было приоткрывшиеся, резво захлопнулись назад. Трущобы ценили приватность, свою и чужую, никогда не мешая сильному пожирать слабого, а романтикам — умирать в одиночестве.
    Тёмные кучи тел так и не пошевелились. Лужа крови, окружившая бородача, магнетизировала маркиза, маня кружащим голову ароматом...
    Против своей воли Фиоренти ощутил иррациональное желание упасть на колени, полосуя спину бичом, и обратиться к Господу с покаянием. Наваждение было столь сильным, что он почти почувствовал тяжесть кнута в руке. Затем призрак Собора отступил...

"Мне не в чем каяться", - сказал себе маркиз, глядя на господина Валенки. Тот был мёртв - к сожалению. Марко хотел попытаться его спасти, но, похоже, бандит был уже мёртв до того, как его тело полетело в Прислонялу. Ну что за поехавшие? Стрелять по своим... Кретины...
- Не то... - сказал под нос себе Марко, потом огляделся по сторонам на всякий случай и направился к оглушённым головорезам.
"Чёртова вонючая кровь... - маркиз внутренне поёжился от чувства отвращения, - но хотя бы живая". - Опустившись на одно колено перед телом Прислонялы, ему мимолётно подумалось, что спесивому отребью невероятно повезло, что они имели дело именно с ним, а не, скажем, с той же Софией или, например, Архиепископом - в последнем случае их головы уже покоились бы на вершине тошнотворной пирамиды, а расчленённые тела гнили бы себе где-нибудь в стороне.
Марко забрал от них ровно столько крови, сколько было необходимо, чтобы насытиться и залечить раны. Затем, взяв тела за шкирки, он поволок их прочь - куда-нибудь, где он сможет спокойно их допросить - надеясь, что уже произвёл на этих полоумных достаточное впечатление, чтобы в следующий раз они были более... сговорчивы.

    После недолгих поисков маркизу улыбнулась удача. Он обнаружил достаточно просторную развалюху с костровой ямой прямо в полу, кое-как разделённую на подобие комнат с помощью засаленных простыней. В ней никто не жил, но находка была удачной — по крайней мере, тихо-мирно гниющего на груде тряпья в углу хозяина Марко тоже не обнаружил.
    Разведя своих пленников по разным углам и связав по рукам и ногам, Фиоренти стащил в яму обломки вил, щита и найденное тряпьё. Тонкие стены совершенно не защищали от звериного холода, нужно было развести костёр, чтобы два клоуна не окочурились раньше времени.
    Но делать этого не хотелось. Одна мысль об огне заставила передёрнуться. Раньше такого не было. Оно... просто появилось. Было страшно, но пугал уже не костёр как факта, а понимание, что внутри поселились эти страхи. Чужие страхи. Приходилось пересиливать их, тут же отдёрнувшись прочь от первых язычков огня, заплясавших в яме. Тепло, всегда дарившее покой, сейчас приносило с собой подсознательный ужас — так боятся огня дикие звери.
    Марко начал с Жигана, отделив его ширмой от взгляда на всё ещё пребывающего в прострации товарища. Несколько хлопков по щекам привели бандита в живительное состояние восхищения собой и миром вокруг.
    — А-а-а! — тут же сипло завопил он. — Упырь, убивают!!!
    — Заткнись, — сухо произнёс Марко. — Никто тебя не убивает. А если бы и убивали, никто бы не пришёл тебя спасти. Поэтому заткнись, иначе я врежу тебе ещё раз.
    Реакция паренька была вполне ожидаемой. Поэтому нужно было как-то его образумить. Клацнув зубами, тот заткнулся и вытаращился на Марко во все глаза. Не от угрозы, видимо, а от того, что упырь беседовал с ним беседы и не сажал, например, на кол.
    — У страха глаза велики. Я — не то, что ты думаешь. А вот вы — хуже упырей. Те, по крайней мере, своих просто так не убивают.
    Скажем прямо - Марко не был специалистом по упырям:
    — Как вы собираетесь выжить, если готовы палить направо и налево, не разбирая своих и чужих?
    — Только так и можно выжить. Не сдохнешь сам, сдохнет кто другой. Это город, ты не врубаешься. Город такой. Тут нельзя иначе.
    — Но такая тактика уже вас подвела, а товарища не вернуть. Выжить можно, лишь держась друг за друга, дурачьё вы безмозглое, — маркиз понимал, что это грозит вылиться в спор слепого с глухонемым, но всё же не удержался от этого комментария. Впрочем, он почти сразу перевёл тему. — Мне нужно поговорить с вашим лидером. Вернее сказать... это нужно всем, включая тебя. Где я могу его найти?
    — Ка... каким лидером? — сперва Жиган реально не въехал. Но то ли алый свет за глазницами маски, то ли зловеще потрескивающий в ночи костерок заставили его как можно быстрее шевелить мозгами. — А! Стой! Ты про большого туза! Атамана, да, Атамана? Тебе Гарри нужен?
    — Гарри, — маркиз кивнул.
    — Тогда слышь, упырь, меня отпусти, а? Ну бес попутал, ну знаешь... — затараторил Жиган, ухватившись за повод. — Я тебе всё расскажу, мамкой клянусь!
    — Я тебе не упырь, дворняга ты безродная! — вскочив, взорвался Марко. Гнев исходил изнутри — Внутренний Зверь в очередной раз спешил напомнить о себе. — Ты думаешь, я в игры здесь с тобой играю!? Говори, или я заткну тебе рот и оставлю подыхать от холода там, где никто тебя не сыщет!
    Маркиз Фиоренти навис над пареньком подобно грозовой туче, готовой вот-вот разразиться молниями.
    — Да погоди! — едва ли не громче завизжал Жиган, в страхе зажмурившись. — Погоди! Погоди. Гарри над нами не хозяин. Тут никто никому не хозяин. Но да, он большой атаман, у него своя шайка. Их ещё узнать легко, они се на шмотках круг красный малюют. Рыл под сотню будет, а больше я не в курсах, зуб даю. Они все под землёй заховались. Этот... шнайпер, сука ссыкливая, из евойных был. Вроде как. Или примазывался. И я те клянуся, я не знаю, где Гарри живёт! Под землю лезь, он тя сам выкопает. Или в корчме маляву сбрось. Ну той, перед которой...
    Жиган сглотнул.
    — ... той, короче. Где мы... ты... короче. Потом свяжутся. Иначе никто против него не пойдёт, мужикам жить охота. Он ищщо до зимы этой тут промышлял, всех пережил. Так что если быстрее хочешь, лезь под землю. Ищи круги эти.
    Огоньки в глазах маркиза погасли почти полностью.
    — Не с живыми вам надо биться. Но с порождениями Зимы. С их Королём-Солнцем, что призывает Зиму. Иначе участь ваша незавидна.
Марко отцепил от пояса фляжку, где бултыхались остатки ненужного теперь спиртного и положил её рядом с Жиагом. Потом развернулся и направился к выходу, где напоследок остановиться и, полуобернувшись, сказал:
    — Я пришлю за вами кого-нибудь, отогревайтесь пока здесь, — он кивнул на угол, где валялся закрытый тряпьём Прислоняла. — Сумасшедший вон там лежит. Живой. Буди его, если хочешь. Хотя я бы не стал.
    Выбравшись из хижины, Фиоренти ещё раз покачал головой. Всё говорило о том, что под землёй вряд ли окажется намного уютнее, чем сверху. Перед возвращением к дыре, проделанной шнайпером, Фиоренти ещё раз вернулся к таверне, перед которой уже слонялись несколько мужчин с фонарями и факелами, недоверчиво уставившихся на него. Маркиз вычленил среди них наиболее цивильного и, придержав за рукав, объяснил, где можно найти двух «друзей». Сочтя свою миссию исполненной и провожаемый вдвойне напуганным взглядом, Охотник растворился в темноте.
    Вниз.
    Уже знакомые полуосыпавшиеся ступени вновь привели Марко в знакомый тоннель. Жиган говорил про поиски кругов, и Марко помнил, что видел похожие символы на некоторых из хижин, разбросанных по округе. Круги больше напоминали тайные знаки, которые следовало собирать как головоломку или паззл, но, как Фиоренти сказал Софии, у них не было времени. Сначала он решил проверить более надёжный след. Повторяя шаги шнайпера, Охотник снова проходил через палаточные деревеньки, ютившиеся у стен старинных стоков, перешагивал наполненные битым кирпичом и талой водой ямы, нырял под неровные бревенчатые перекрытия, поддерживавшие проседавший потолок от обвалов. Как вообще люди могли жить здесь, в постоянной вони и голоде? Тем не менее, они жили. Это был лучший выбор в сравнении со смертью. На попытки спросить дорогу те немногие, кто попадался на глаза маркизу, мычали и заслонялись руками. Не пытать же их было прямо посреди тоннеля? Маркиз различал изрытые язвами щёки и лбы, чумазых детей, таких тощих, что хоть палкой перешибай, оцепеневших стариков и вращающихся на вертелах над кострами крыс и котов.
    А потом он увидел на очередной заплесневевшей стене красный круг, отмечавший малоприметную деревянную лестницу вниз, в кирпичную шахту. Рядом имелись какие-то выбоины — наверное, здесь прежде висела табличка с нумерами, которую затем отвинтили бездомные на продажу. Снова вниз. Снова эхо шагов, блуждающее следом за чёрной фигурой маркиза, только теперь в тоннелях стало ощутимо теплее: толща земли защищала от Зимы. Наверное, не сверни шнайпер в эту сторону и не подскажи путь таким образом, Фиоренти мог бы потратить годы, выискивая маршрут к логову Гарри. Но теперь, стоило только найти один круг, другие попадались как раз в тот момент, когда Марко уже начинал задумываться, что сбился с пути. Над заброшенным колодцем коллектора он прошёл по узкому железному балкону, нырнул в идеально круглый сток, углубляясь в глубины совсем старых, доевропейских водоводов, выложенных шершавым бутовым камнем и раскрошившимся кирпичом. Когда даже терпеливый Марко начал терять счёт времени, понимая, что блуждает понапрасну и делает много лишних поворотов в проклятом подземном лабиринте, впереди вдруг забрезжило зарево. Прислушавшись, Фиоренти различил звуки музыки — плаксивый звон клавесина, мяуканье скрипки и позвякивание бубенцов. С каждым шагом громкость нарастала, складываясь в разудалую кабацкую плясовую. Хор грубых голосов дружно эхал на подхвате, поминутно разражаясь ритмичными хлопками. Здесь! Под землёй!
    Маркиз стоял на пороге огромного круглого зала, в далёком прошлом наверняка служившего сборником сточных вод. За минувшие века Пальмира обзавелась более новой и совершенной системой канализации, нарос культурный слой и о катакомбах забыли... но не все. На каменных стенах плясали отражения многочисленных огней, разведённых в железных бочках по периметру зала. Сырой и жёсткий пол исчезал, утопая среди десятков ковров, брошенных друг на друга и щедро усыпанных подушками, пуфами, пледами и шалями. Со старых крюков под потолком свисали плотные портьеры и гобелены, украшенные сценами охот и любовных признаний. Кружа голову, плыл сладкий дым от курилен гашиша и опиума, складываясь в облака. Под землёй глазам Фиоренти открылся двор истинного подземного султана, спрятанный среди канализационных стоков восточный рай. Здесь было сухо и жарко. Суровые мужчины с ружьями наперевес прогуливались между железных бочек с огнями. Другие, полураздетые от жары и наркотической духоты, лежали среди подушек и пуфов. Визгливо хохотали чумазые шлюхи в драных чулках и полуразорванных платьях, не стесняясь ни наготы, ни отвратительного состояния собственных тел.
    В центре, на целой горе подушек, окружённой жаровнями с благовониями, как османский паша восседал Гарри-Атаман, на коленях перед которым плакал шнайпер, прижимая руки к свежему клейму, выжженному прямо на лице. Но не это приковало интерес маркиза. От рук атамана тянулась блестящая тяжёлая цепь, оканчивавшаяся строгим ошейником. Окованная им, близ его ног извивалась змеёй совершенно обнажённая девушка с копной чёрный как смоль волос. Она не стеснялась ни похотливых взглядов, ни вожделения, ясно читавшегося в любом, кто оказывался поблизости. В неверном полусвете огней она разводила ноги, открывая ненасытным взглядам путь к своему лону, окружённому вязью мистических татуировок. Она наслаждалась этим. Её смуглая кожа не была следствием загара или долгой морской работы — раскосые черты лица однозначно выдавали в ней дикарку. И вот она-то, вскинувшись вверх и открыв мягкие груди, схватилась за цепь, зазвенела ей и истерично закричала:
    — Стригой!!! В этом зале!!!
    Шнайпер в панике повалился ниц.

Марко некоторое время молчал, наблюдая за происходящим, но когда уже воздух накалился до предела и стало ясно, что вот-вот последует какая-то реакция, он заговорил:
— Стригой? — спросил он. — Это на каком языке?
Музыка и веселье разом стихли. Все, кто слышал вопль девки и слова маркиза, резко повернулись в его сторону. В воцарившейся тишине отчётливо слышалось потрескивание углей, но обострившийся слух Марко улавливал и много больше: еле слышный скрип тянущихся из ножен сабель. Стрёкот неторопливо взводимых курков, слитное и тревожное биение множества сердец.
Гарри-Атаман поднял взгляд от книги, лежавшей у него на коленях, и поправил шитый золотом халат. Поскуливая не своим голосом, дикарка обняла его за лодыжки, но во все глаза с любопытством смотрела на Марко. Фиоренти чувствовал, что, как и ему, полутьма ей не помеха. А вот Гарри всё вглядывался в своего гостя, потом сказав:
— Румынском, мил человек. Аньяка — ромалэ, цыганка. На её родине стригоем называют висельника, поднявшегося из могилы.
— Весьма польщён сравнением, - усмехнулся маркиз. Впрочем, усмешка скрывалась за маской. - Как бы то ни было - приветствую. И благодарю, что не стали поднимать тревогу из-за, кхм, скромного висельника. Я пришёл лишь затем, чтобы поговорить с человеком, о котором столько слышал. С вами. Если позволите... Впрочем, речь пойдёт вовсе не о славе.
— Как сказал, как сказал! — Гарри горделиво огляделся и некоторые из его «придворных» изобразили довольное ворчание. Улыбаясь, Атаман взмахнул рукой и шнайпера как ветром сдуло с ковра перед импровизированным троном. — Слышали? Проходи, мил человек, садись. Не знаю, как уж тебя уважить, чтоб не обидеть. Аньяка, что предложить гостю? Вино? Кальян?
— Ничего не предлагай, господин, — строго, но беззлобно отозвалась девушка с гортанным акцентом, как две капли воды похожим на акцент Старика. — Неможно.
— Ну, неможно так неможно. Как тебя звать-то?
Марко позволил себе снять маску.
— Маркиз Фиоренти. К вашим услугам.
— Ого! Настоящий маркиз?! К нам редко забредают маркизы.
Хотя и его слова, как слова хозяина валенок некоторое время тому назад, можно было принять за издевательство, Гарри говорил с неприкрытым восторгом. И Марко вдруг понял: этот царёк в своих подземельях был простодушным и даже простым в своём роде человеком. От такого не стоило ждать ни сложных схем, ни интересных интриг. Он просто радовался маркизу-стригою, не обращая внимания на направленные в их сторону мрачные взгляды. Вероятно, более, чем кто-либо иной в этом городе, Гарри понимал свою роль и свои силы, не задумываясь о большем. К тому же, от тактической смекалки Фиоренти не укрылся разумный выбор убежища, где не требовалось тратить силы на обогрев. Вероятно, что и попасть сюда можно было не настолько запутанным способом, которым пришёл он.
— Как ты сюда попал, маркиз? — всё любопытствовал Гарри, наклонившись вперёд. — Неужели Зима кончается?
Марко покачал головой.
— Напротив, Зима только начинается. Ну а как попал — это не так сложно, как представлялось поначалу. Решил идти по знакам да пришёл.
— Просто решил идти по знакам? Э... э... как ты вообще нашёл, где они начи... а. Знаю! Шнайпер! Ты подсказал?!
Среди разбойников возникло шевеление. Похоже, шнайпер пытался пролезть поглубже в толпу, а толпа пихала его обратно. Упирающегося и брыкающегося снайпера с чёрным ожогом на лице выбросили к подножию горы подушек. Шнайпер дрожал всем телом, глядя то на сапоги Марко, то на себя.
— Я... нет, это не я...
— Добрый маркиз, — мягко спросил Атаман, — скажи, будь любезен, не этот ли господин указал тебе верную дорогу?
Марко посмотрел на и без того забитого шнайпера и сжалился.
— Не он. Не знал я, что из ваших он. Да и не угнался за ним. Искал, где следов побольше да теплее. А то, что под землёй прячетесь, так это я сам сообразил. Холода больно суровые, по-другому никак.
— А маркиз-то умён, — оценил Гарри.
Кто-то из толпы рассмеялся. Под этот смех несчастного бандита утащили обратно, не позволив ему вымолвить и слова. Тот до самого конца не поднимал головы, так и не взглянув Марко в лицо. Тем временем, Атаман поменял тему:
— Ладно. Сообразил и сообразил. Знаю, что просто так ни один маркиз сюда, к вонючим крысам, в жизнь не полезет. Значит, пришёл по делу. По какому такому делу тебе может помочь Гарри-Атаман? Обычно твоему брату эти, судьи с генералами, милее.
— Судьи с генералами прячутся под тёплыми одеялами и не хотят слышать о том, что происходит за окном, — начал Марко. — Они не помогут. Скажу как есть, как бредово бы то ни прозвучало. — Маркиз ещё немного помедлил и продолжил. — Про нежить вы слышали. Не могли не слышать. Скольких унесла зима - знаете получше моего. И знаете, как тяжко выживать, когда такое вокруг. Но не о том я. Грядёт Великанья Зима. По сравнению с ней, та, что сейчас - лёгкий летний ветерок. Ожившие мертвецы и эти холода - лишь начало. Безумец, что стоит за этим — Старый Король Пальмиры. Он собирается похоронить её. Это случится через три дня, если ему не помешать. — Охотник ненадолго замолчал, следя за реакцией Атамана. - Я не знаю, можем ли мы просить вашей помощи и поддержки в этом деле. Быть может, мы справимся своими силами, а быть может и нет — то мне неведомо. Мне говорили, что Гарри-Атаман — разумный человек, и я это вижу. Мне говорили — если он не поможет, то, по крайней мере, не станет мешать. День или два назад ваши люди нашли нашу карету с лошадьми. Что стало со стариком-кучером — до сих пор нам неведомо. Без неё мы не можем свободно перемещаться по Пальмире, а без этого... боюсь, город обречён.
— Значит, это Николяшка всё затеял...
Разбойники перешёптывались, уже давно опустив оружие, а Гарри-Атаман всё молчал. Потом он легко спрыгнул с подушек, по-кошачьи приземлившись на согнутые ноги. Вблизи Атаман казался не то молодым, не то старым, и не поймёшь. В нём тоже текла цыганская кровь, усы и брови казались намазанными ваксой, до того были густыми и чёрными. Но загрубевшие щёки и круги под глазами указывали, что Атаман давно не тот лихой юноша, что прежде со свистом выскакивал из-за деревьев.
За ним, звеня цепью, с подушек скатилась Аньяка. От неё пахло маслом, корицей и опиумом. Зрачки девушки были не шире иголок.
— Мы давно знаем, что город обречён, — негромко ответил Гарри. — Мы здесь застряли, не можем бежать. Когда мы нашли карету, то нашему восторгу не было предела. Но оказалось, что на ней прибыли Охотники, те, кто смог прорваться через мёртвые земли. Но то — Охотники, а это — мы. С марухами, мелочью, доходягами... Простой человек и без обоза не повторит вашу дорогу. Так что выходит, твоё сиятельство, что карета нам так и так без надобности.
— Не верь стригою, — ласково предупредила Аньяка. — Неможно.
— А чего, душа моя, ему не верить?
Под усами Атамана играла улыбка. Марко понял, что Гарри его совсем не боится, но и не держит себя за хозяина положения.
— Стригоям неможно верить. То заложный покойник, ведьмач, демон.
— Покойник-то, он, может, и покойник, хотя не похож. Но говорит дело. Лучше и не обскажешь. Верну я тебе карету, маркиз. И кучера верну. А вот... кхм... лошадей...
Гарри обернулся к толпе.
— Лошадей позавчерашних, вороных, ещё не пожрал кто?!
Возникла оживлённая дискуссия, к концу которой из толпы вылез некий одноглазый старикан в войлочном халате и заверил, что лошадей ещё не съели, хотя, если Атаман-с желают, могут немедля подать к столу.
— Идиот! — обругал Гарри своего подручного и обернулся к Марко, хохотнув. — Повезло! Целы твои лошади, маркиз. С кучером всё верну. Но от тебя услугу попрошу. Малую — обязательно, а большую — коль сам захочешь дружбу продолжать.
— Годится, — кивнул маркиз. — Не обману.
Атаман кивнул и взмахнул рукой. Остатки напряжения рассеялись — Марко был принят в свой круг, охранники вернулись к стенам и, мало-помалу, жизнь в старом коллекторе забурлила в прежнем ритме. Кто-то взялся за гармошку, где-то продолжили остановленный разговор, а Фиоренти, Атаман и цепная девушка остались втроём. Гарри негромко объяснил, осторожно взяв Марко под локоть:
— Пиши мне бумагу, маркиз. На меня и на неё. Ты ж знаешь, если Зима и кончится, шагу через границу ступить не успею, как повисну вверх ногами. Бумагу хочу. С подписями твоими, Охотничьими уж или дворянскими, как сам решишь. Напиши нас Охотниками, членами вашего клуба. Чтоб зажили другой жизнью, если волк не съест и жандарм не выдаст. Ты — маркиз, ты — большой человек, тебе в Европах есть вера. Ай знал бы, как голодранцем жить обрыдло...
Гарри с сожалением осмотрел свой двор.
— Я бы на всех по бумаге попросил, но и сам знаю, что невозможно. А когда не можешь защитить большое, защити малое.
— Хорошо. Бумаги и прочее тоже осталось в карете. Верните и напишу, — сказал маркиз, рассудив, что лучших альтернатив всё равно нет - по крайней мере, у него на уме. Он знал, что бумагами покупает не карету — а превращает врага в потенциального союзника. А это уже немало.
— Вот это я понимаю! — под критическим взглядом рабыни, усевшейся у бедра, воскликнул Атаман. — Вот это наш парень! А ещё и маркиз.
— Жди, пока стригой сделает, — заметила Аньяка, по-прежнему не проявляя враждебности и с интересом поглядывая на лицо Марко без маски. Усатая ухмылка Гарри приобрела оттенок хитринки:
— Да сказал же, не обманет. К тому же, мы ему такую концессию сейчас предложим. Слушай, маркиз, а... хм... как ты насчёт того, чтобы угнать броненосный пароход?
Маркиз чуть было не поперхнулся.
— О, господи... Нет, покорнейше благодарю, но позвольте напомнить, что на носу Конец Света. Время не терпит.
— Понял-понял. Умолкаю, — Гарри поднял руки. — Но если надумаешь, ты свистни, что ли. А то конец света, зима, великаны, а мы бы р-р-раз! И на пароходе отсюда. Парусники льды не проломят. Там, в заливе Клаада, весь флот и потоп. А вот пароход... да ещё и бронированный... ладно. Ладно. Пойдём, отведём тебя к карете.
Из подземного зала действительно вёл и другой проход. Вернее, проходов было несколько, потому что умная крыса не станет отсиживаться в тупиковой норе. В сопровождении оборванцев с факелами, которые больно жгли Марко глаза, Атаман повёл его по сильно наклонённому вверх тоннелю, который временами становился таким скользким и отвесным, что в кладку пола были вбиты железные стержни, на которые в виде лестниц клали прочные доски. Несколько человек постоянно шли впереди, подавая знаки следующей за ними основной группе.
Обратный путь занял, впрочем, даже больше времени, потому что Атаман повёл маркиза на самую окраину Трущоб. Наконец, процессия достигла люка, в который постучали условным стуком. Открывшие им охранники оказались единственными обитателями просторной избы на восточном краю города, огороженной высоким забором. В ветре тянуло запахом недальней реки, но никаких огней не горело ни рядом, ни в ближайших кварталах.
— Это почти Мёртвый Город, — сообщил Атаман, с наслаждением потягиваясь на морозе. — Солдаты сюда не суются, но... надо соблюдать тишину и осторожность. Не советовал бы вам двигаться ночью, но знаю, ты спешишь.
Гарри распахнул ворота большого сарая, занимавшего почти треть двора, и Марко увидел перед собой то, что хотел увидеть — их чёрную карету с перекрещенными мушкетами на дверцах и двух коней, укутанных в несколько попон. Сзади раздался радостно-ворчливый крик:
— Господин Фиоренти! А я-то уж думал, бросили вы меня!
Двое бандитов вели перед собой растирающего запястья кучера, который торопливо закутывался во все свои шарфы и пальто. За ним, непринуждённо ступая голыми ногами прямо в обжигающе-ледяной снег, шагала Аньяка. Девушка лишь слегка ёжилась, скользя пренебрежительным взглядом по разбойникам, замотанным в плащи.
Марко был рад видеть старика. Он не надеялся, что кучер остался в живых и уже было мысленно похоронил его.
— Да отчего же? - приветливо ответил Охотник и, повернувшись к Атаману, кивнул. — Уговор есть уговор.
Забравшись в карету, маркиз отыскал складную канцелярию и, разложив столик, принялся писать. Атаман заглядывал ему через плечо и подсказывал, как и кем их отметить. Вскоре перед Марко лежала бумага, покрытая свежими чернилами. Открылась приятная особенность нового состояния — не надо было греть руки, чтобы накарябать читаемые буквы. Почерк сразу получился красивым и быстрым, будто Фиоренти не на холоде писал, а за кабинетным столом. Документ гласил:

«Настоящим подтверждаю, что синьор Гарольд из Римини и сопровождающая его синьорина Анна являются членами Зальцбургского Охотничьего Клуба и подданными Итальянского Королевства, а их персоны и биографии не вызывают сомнений.
Писано в провинции Эмилья-Романья рукой Марко Фиоренти, маркиза, о чём свидетельствует его подпись».

Внезапно руку Марко накрыла маленькая ладошка. Аньяка заглянула ему в глаза. Маркиз же рефлекторно отдёрнул кисть и отстранился.
На губах девушки мелькнула улыбка.
— Ты был красивым, стригой.
— Если и так — это в прошлом, — сухо ответил Марко и протянул бумагу. — Не обманул. Так или не так?
— Не обманул, — признала Аньяка. — Может быть, ты спас наши жизни. Бойся Старого Короля, стригой. Он повелевал солнечным светом при жизни, повелевает тьмой после смерти.
Девушка взяла бумагу и выскользнула из кареты. Только сейчас Марко понял, что у неё были разные глаза. Один — ярко-зелёный, другой — настолько карий, что казался почти рыжим.
"А ведь когда-то их сжигали заживо", — подумал он невольно.
— Знаешь ли ты, как его одолеть? — спросил маркиз у ведьмы.
Ведьма повисла на кончиках пальцев, раскачиваясь в дверном проёме и озорно помотала головой:
— Никак неможно. Было бы можно, пошла бы и одолела.
— Аньяка, — сзади возник силуэт Гарри. — Нам пора уходить. Ну, маркиз, бывай. Извиняй уж за карету. И, если всё-таки передумаешь, приходи, как тогда пришёл.
— Даст бог — ещё свидимся, — Марко поймал себя на том, что с недавних пор стал чаще поминать бога. Что-то в этом его насторожило. — Берегите своих людей, Гарри. И не своих тоже.

    Тем временем, кучер запряг лошадей и влез на привычное место, разжигая масляный фонарь над каретой. Нетерпеливое ржание породистых немецких лошадей, не боящихся ни зимы, ни метелей, поплыло над двором и карета дрогнула, снимаясь с настоявшегося места. Гарри и Аньяка провожали Марко до ворот. На прощание ведьма грустно сказала:
    — Тебе к Богу теперь неможно, стригой. Не забудь надеть...
    Фиоренти обернул к ней лицо, уже закрытое маской. Аньяка снова чуть улыбнулась, кивнув, а потом Гарри дёрнул за цепь, заставляя её выгнуть голову, и впился в полуоткрытые губы жадным поцелуем. Марко захлопнул дверцу и карета помчалась в ночь.
    — Эх и засиделся же я у них, господин Фиоренти, — довольно сказал кучер. — Нуте-с, куда гнать будем?!
    — Да прямо гоните пока, а там скажу. Как обращались-то с вами там?
    — Ну, как водится, поначалу били, — обстоятельно перечислил Старик. — Для порядку, не со зла. Ну да нашенскому брату к сапогу под рёбра не привыкать. А так... да, значится, душевные ребята. Накормили, на мороз не выкинули. Хотя, знамо дело, всё, что в деньгах было, всё нашли и себе сховали.
    — Понятно. Должен сказать, некоторым из них не хватает ножа в боку, — сказал на это Марко. — Для порядку, не со зла. Для ещё большей душевности. Ну да спасибо и на том, что на мороз не выкинули.
    — Потом, ищщо, Аньяка хаживала. Ведьма ихняя. Она у них, значится, пророчествует. О волках упреждает, о солдатах. Ужо не знаю, надобно ли её на костёр, но, — Старик мечтательно причмокнул, — ай, хороша. Про родину говорили.
    — Родину?
    — Румыния, господин Фиоренти. Мы оба оттуда.
    Марко кивнул.
    — Понятно. Расскажите, что было, когда мы ушли?
    — Э...
    Даже сквозь окошко, через которое они переговаривались, было слышно, как Старик с хрустом зачесал в немытом затылке. С памятью у кучера, на удивление, было плохо. И это притом, что тот знал едва ли не каждый маршрут старой Европы.
    — А. Агась. Значится, господин де Триньёв вас, господарей, дожидаться не стал. Взял псину, да и ушёл. Велел вам сказать, коли вы раньше вернётесь, что на охоту пошёл. Вот и грю, собственно. А как он ушёл, спустя час или около, явились эти. Много, человек с двадцать. Окружили, набросились, и увезли. Они ж, господин Фиоренти, сразу нас приметили. Такую-то карету тяжело не приметить. Много спрашивали, как мы сюда пробрались, да как обратно выбраться. Видать, сбежать хотят.
    — Хотят, - подтвердил Марко. — Только не смогут. По крайней мере, пока мы здесь не закончим...
    Кучер удовлетворённо кивнул, как будто только что получил лично для себя подтверждение важности и значимости своей роли в деле превозмогания Зимы.
    — И вы б того, господин Фиоренти, хоть путь бы указали. А то мы так к самому заливу уедем.
    — Вон там направо, к заставе, — указал маркиз. — В конце улицы.
    — Агась.
    Старик не растерял в плену свою меланхолию и отсутствующий интерес ко всему происходящему. Он снова был на козлах, снова правил каретой — чего ещё было надо? Ну, окромя пожрать и помыться. Во всяком случае, он так и ни задал ни одного вопроса: ни почему их теперь пускают в город, ни что удалось выяснить, ни кого найти. Только спрашивал повороты и тянул вожжи. Для остального в его жизни существовали Охотники.

=> пост 06 комнаты 05