[WoD] Зимняя Охота | ходы игроков | 02: Визит Охотников [С]

02: ВИЗИТ ОХОТНИКОВ

    Перед тем, как разделиться, Охотники отъехали от баррикады на довольно почтительное расстояние и свернули с проспекта на менее приметные улицы. Казалось, некогда район Черепиц целиком состоял из паутины переулков, где завывал среди частокола кирпичных труб ветер, а в длинных подворотнях окончательно терялись снулые отсветы зимнего дня. Жан неминуемо вспомнил бы трущобы родного Парижа, с французской меткостью выражений именовавшиеся Чревом. София же находила немало общего с задворками Вены, а Марко вспоминал кварталы римских трущоб. В конечном итоге, все города похожи друг на друга — они мрачные и тесные, не оставляющие в щелях улиц места для манёвра, для радушного взмаха рук.
    Потускневшая от времени табличка, некогда блестевшая свежей латунью, сообщила Охотникам, что проспект, который они оставляли позади, именовался бульваром Святой Анны. Следом чернели провалами витрины когда-то располагавшегося здесь ювелирного магазина, а изнутри тянуло сыростью. Огонь, давно сожравший его интерьеры, потух задолго до их прибытия. Вряд ли его тушили: скорее выносили всё, что можно было вынести, не обращая внимания на хозяина и его мольбы.
    Картина разрушений из раза в раз повторялась на каждом углу, каждом перекрёстке. Как и в деревнях, оставшихся позади, многие окна и двери оставались наглухо заколоченными — люди уходили из этих мест, надеясь вернуться. Штабеля мёртвых тел у обочин тракта рассказывали о пристани этих надежд. На некоторых из дверей ветер трепал полуистлевшие бумаги, точь-в-точь такие же, что была прикреплена к дверям будки городового при въезде в черту города. Там, где его ещё можно было различить, виднелся какой-то официальный штамп.
    Временами вой ветра сменялся треском отдалённых выстрелов — не чаще, чем раз в четверть часа. Эхо их лениво играло среди пустынных мостовых, постепенно умолкая. И, порой, даже досюда долетал едва слышный волчий вой. Где-то в кирпичных коробах оставленных домов что-то трещало и рушилось, заставляя лошадей с испуганным ржанием подаваться назад. Старик ругался, кряхтел, но было видно, что и ему куда как по душе присутствие Марко рядом. За тёмными окнами с давно разбитыми стёклами не было даже следа движений. Но что-то, казалось, жило за ними.
    Что-то провожало карету взглядом ещё более мрачным, чем глаза выживших.
    В конечном итоге, Фиоренти остановил свой выбор на нешироких воротах, укутанных снежной шапкой. Под кирпичной аркой должны были иметься створки, но кто-то снял их с петель, оставив неприметный въезд во внутренний двор, стиснутый между тремя однотипными домами в четыре этажа. Внутри было темно и тихо. И, как казалось, сюда давно не заглядывали люди. В углу даже имелась гранитная ниша, где раньше журчал фонтан, вырываясь из пасти львиного барельефа. Сейчас нишу завалило снегом, непотревоженный снег устилал и камни мостовой: кажется, двор действительно не попадал в сферу внимания местных.
    Здесь и разделились.
    София и Марко выбрались обратно на улочку. Перед ними стоял выбор — какой путь избрать.
    Марко указал на крыши домов, снова закрывая лицо всегдашней маской:
    — Я буду сопровождать вас. Мы не знаем город, а оттуда я смогу ориентироваться по реке.
    София зябко кивнула, подняв воротник. Фиоренти продолжил:
    — Постарайтесь держаться в стороне от главных проспектов и идти не очень быстро. Перед тем, как пересекать улицы, дожидайтесь моего сигнала. Я проверю, чтобы не было лишних людей.
    София снова кивнула, на всякий случай пошевелив поворотное колесо в длинной рукояти сабли-косы и убедившись, что оно не замёрзло. Потом едва заметно улыбнулась:
    — Попробуем вновь проявить нашу неподражаемую тактичность. Прошу, маркиз.
    — Дамы вперёд, — глухо откликнулась маска.
    — Но я настаиваю.
    Переглянувшись в последний раз, Охотники быстро зашагали по улице. В какой-то момент маркиз свернул в подъезд, переступив через выбитые двери, а София, умерив шаг, продолжила идти.
    Снег негромко хрустел под её сапогами. Старшая Охотница не очень-то и пряталась, просто шла вдоль уличных стен, каким-то незаметным образом перетекая из теней в тени. Тёмный плащ и треуголка растворялись в первых сумерках, скрывая её надёжнее, чем, например, надетый на голову парковый куст. На каждом перекрёстке она останавливалась, дожидаясь едва слышного двойного свиста — потом шагала дальше, а где-то над её головой небо на мгновение пересекал чёрный росчерк.
    Маркиз следовал за ней.
    Когда требуется, Охотники умеют быть незаметными. Вернее, пожалуй, сказать иначе: Охотники знают, где находиться, чтобы остаться незамеченными. Фиоренти бежал вдоль карнизов, порой настолько узких, что он откровенно рисковал сорваться вниз. Временами ему приходилось цепляться за выдающиеся над скатами крыш наличники чердачных окон, запрыгивая выше, к самым конькам. Тогда под каблуками хрустел уже не снег, а черепица, а от горизонта до горизонта Марко наблюдал раскинувшийся тёмный город. Белый снег и тёмные силуэты домов распростёрлись почти бескрайней панорамой, рассказывавшей о былом величии Пальмиры, жемчужины севера. Далеко на востоке поднимались фабричные трубы — некоторые Литейные до сих пор работали. На северо-западе река Флега вырывалась в раздолье собственной дельты, чтобы затем влиться в серые, как завещание палача, воды Клаадского моря.
    Это был великий город.
    Был; но Зима почти сокрушила его.
    Спрыгнув на очередной балкон, Фиоренти быстро огляделся: по его прикидкам, они находились над улицей, параллельной бульвару Святой Анны. Было пусто. Негромко свистнув, маркиз указал Софии на замеченную им сквозную подворотню. Та кивнула. Проследив, как серая фигурка скрылась в темноте, Марко перевёл взгляд выше. Перед ним стояла задача сложнее — координируя путь напарницы по земле, он сам был вынужден двигаться по гораздо менее удобному маршруту. И если неширокие переулки он преодолевал прыжком с разбега, то десять ярдов пространства составляли непреодолимый вызов его акробатическим талантам. Но он придумал выход. Вскоре, выбрав позицию ровно напротив понравившегося ему здания, Марко раскручивал над головой верёвку.
    С негромким лязгом грузик на её конце зацепился за печную трубу дома на противоположной стороне — и Фиоренти, оттолкнувшись изо всех сил, как крылатый маятник перелетел над улицей, так и не коснувшись её мостовой. Маркиз метил не куда-нибудь, а в высокое окно, намертво схваченное причудливыми узорами инея — другого способа безболезненно остановить прыжок он не нашёл. Но всем приходится чем-то жертвовать, а пары осколков Марко не боялся. Сгруппировавшись, Фиоренти плечом вперёд влетел в старомодную гостиную, сопровождаемый негромким хрустальным звоном и облаком сверкающих осколков. Перекувырнувшись на полу, маркиз вскочил, сбрасывая с плеч стекло и снег, и, не сбавляя темпа, пронёсся сквозь большую квартиру. На обоях, где раньше висели картины, теперь пестрели светлые квадраты. Мебель была накрыта запылившимися чехлами, а шкафы стояли, раскрыв дверцы. Везде царила пустота, а владельцы вряд ли собирались возвращаться,вывезя всё, что могли вывезти.
    Высадив дверь на лестницу и преодолев два пролёта, Фиоренти вновь оказался на крыше, но уже на другой стороне улицы. Вся операция не заняла и трёх минут. Над далёким морем последние лучи низкого солнца болезненно резали глаза, вот-вот готовясь раствориться в снежной мгле. Внизу, прижавшись к углу кирпичной стены, стояла София, с некоторой тревогой дожидаясь условного знака. А перед ними...



    А перед ними распростёрся Парадный Квартал. Улицы переходили в ухоженные проспекты и бульвары. У запертых ворот особняков важно прохаживались часовые. Витрины контор и магазинов, хоть и изрядно обедневшие, сияли газовым блеском ламп. Над изящными особняками трепались флаги родовых семей или торговых консорциумов. Где-то вдали шумели кареты и экипажи, белели аккуратными аллеями скверы и всё так же возвышались на площадях памятники владыкам прошлого. По мостовым вышагивали люди при тростях и цилиндрах. Спешили рабочие, нагруженные мешками с кирпичом, и телеги с припасами — каждую из них сопровождал конный разъезд федеральных солдат.
    Они сумели войти в ещё живое сердце Пальмиры.
    Проникновение можно было считать успешным.

Глазам Софии предстал будто бы другой город. Занятый наблюдением за своими жителями, ещё не промёрзший до основания. Живой. Он показался Софии большим чутким зверем, вроде Наполеона — может ткнуться тёплым носом, а может и руку откусить. Он был красив. И ей захотелось увидеть здешнюю осень, с золотыми листьями на мостовых, сиянием огней в парках и мерным шелестом дождя над рекой. Но для этого нужно было прогнать зиму, а для начала — найти градоправителя. В этом София полагалась на талант Марко, который уже доказал, что способен находить верный путь в малознакомой местности.

    На деле Парадный Квартал оказался куда меньше, чем показалось Охотникам изначально. Возможно, после недель пути они отвыкли от огромного скопления домов или ночь играла в прятки с реальностью, то показывая большее, то маня ничтожным. В любом случае, София и Марко очень быстро начали в нём ориентироваться.
    Проще всего оказалось с рекой. Полноводная Флега работала не только источником воды и универсальным ориентиром для горожан, но и была удобной естественной границей, делившей Пальмиру на два берега — соответственно, северный и южный. Можно было просто идти вперёд, держа солнце слева, и вскоре ты выходил к её чёрным водам, катившимся на запад. Так Охотники и поступили, вскоре оказавшись на продуваемой всеми ветрами набережной. И она была прекрасна! Облицованные гранитом мостовые переходили в помпезные фасады дворцов, украшенные колоннадами и арчатыми галереями. Внизу, стоило облокотиться на столбы ограждения из провисших чёрных цепей и заглянуть туда, выступали далеко в реку грубо сколоченные дощатые причалы, вдоль которых покачивались большие лодки и речные баркасы. В просветах между пирсами, отражая свет фонарей вдоль кованых оград, блестела вода — в полумиле к востоку из неё поднимались опоры некогда исполинского моста, сравнимого с легендарным Карловым мостом Праги или лондонским Тауэр-бридж. Теперь же мост поднимался над рекой подобно двум скалам, стремящимся друг к другу с разных берегов и обрывающимся в зубчатую пропасть — среднего пролёта не было, словно массивный взрыв или катаклизм уничтожил его. Дальше, за мостом, едва заметные в метели, светились высокие огни. Из атласа города Охотники понимали, что это сияют окна на Готическом Холме. Где-то в той стороне должен был обитать генеральный судья, где-то там устремлял к небу игольчато-острые шпили Новый Кафедральный Собор...
    Но их глаза обратились на запад.
    И там нашлось место огням: за танцующим в воздухе снегом сияли цепочки фонарей на набережных Венецианского острова, соединявшего два городских берега четырьмя своими мостами: Лейтенантов и Инженерным на юге, Чёрным и Радужным на севере. Эти-то мосты и замыкали кольцо, в котором жизнь держала оборону против Долгой Зимы. За последними из мостовых фонарей ни единый факел не разрезал подступающую всё ближе ночь. На том берегу, за пределами такой же узкой линии прибрежных дворцов и доходных домов, вновь стояли баррикады и солдаты поднимали повыше лампы. Здесь знали — удачна та ночь, что удалось пережить без жертв.
    Охотники, впрочем, и без того это понимали. Сейчас их волновала география. Определив, что Парадный Квартал и Черепицы ограничены Холмом на востоке и Венецианским островом на западе, они пошли вниз по реке. С наступлением темноты и так не очень плотный поток людей на улицах таял. Всё больше держались группками, сбившись вокруг фонарщиков — специальных людей, которые носили большие масляные светильники по определённым маршрутам, освещая горожанам дорогу домой. Марко тоже зажёг свой фонарь, чтобы их пара не сильно отличалась от других. А мимо степенно плыли ограды дворцов. Красивых, больших — Пальмира славилась своими каменоломнями и своими архитекторами. Глаз мастера без труда узнал бы фирменный стиль гениев эпохи барокко и рококо, возрождённого Ренессанса и прусского минимализма, готики и мавританской Испании. Во многих из дворцов сияли окна, и постепенно становилось ясно, почему жители Парадного Квартала отказывались бежать. Им слишком многого пришлось бы лишиться. Пока в королевских арсеналах ещё имелись пули и винтовки, пока у генерал-губернатора и его приближённых хватало золота, чтобы расплачиваться с армией наёмных солдат, они чувствовали себя в сравнительной безопасности. Пока город погибал на их глазах, они пели и танцевали, не заботясь о завтрашнем дне, забывшись среди вин и зеркал. Они занимались любовью под свист стылого ветра, впадали в безумие на мостах над многочисленными венецианскими каналами, они играли в интриги, усиленно делая вид, что умереть должен кто-то другой.
    Только не сегодня. Только не они.
    И стуку каблуков Охотников вторили изящные напевы скрипок и мотивы бравурных вальсов Штрауса-сына. И холодел воздух. И бросались в глаза мрачные фигуры солдат, едва не до бровей замотанные в шарфы и шинели.
    На больших тумбах, поверх театральных афиш, были расклеены большие объявления от лица генерал-губернаторской канцелярии: «Имущество графов Ланских отторгнуто в пользу городской казны!»; «Распределительные карточки для обслуги и членов их семей получаются через организованные хозяйские петиции»; «Отопительный сбор повышен и ныне составляет двести талеров в год!». Проходя мимо одной из таких, Охотники и вышли на широкий Императорский бульвар, обрамлённый двумя параллельными аллеями из по-зимнему голых деревьев. Здесь даже встречались припозднившиеся экипажи. Двое замордованных работяг под присмотром солдата замазывали краской большую трафаретную надпись: «Атаман всех богатеев вздёрнет, а всех бедняков обогатит! Смерть судьям и генералам! Слава Гарри-Атаману!». Доносились обрывки разговора:
    — А чегой-то говорят, льды на заливах опять топорщатся.
    — Ага. У меня, эвона, кузен в доках работал. Ну, пока, значится, от червей не подох.
    — И чегой?
    — Грил, мола, ни корабль в море вывести, ни людёв по льду. Ветрила там. Торосы. Будто следит кто.
    — Агась.
    — Будто назло. Не зря, бают, енквизиции сюды едут...
    Тут солдат грозно качнул винтовкой и прикрикнул:
    — А ну! Разболтались! У нас ещё обход впереди!
    Охотники ускорили шаг. Вдали возникли из синих газовых сумерек очертания взметнувшихся на дыбы мраморных коней: знаменитых статуй, украшавших мост Святой Анны. Близ него, за полукруглой подъездной дорожкой, раскинулся дворцовый комплекс из белого камня. Широкая парадная лестница вела на крыльцо, где могла бы смело промаршировать фаланга пикинёров. Баллюстраду украшали вазы и античные статуи обнажённых греческих воинов в шлемах с пышными плюмажами. На четыре этажа поднимались белые стены, словно крыльями охватывавшие площадь перед дворцом. Наверное, с учётом бесконечных внутренних парков, пристроек и флигелей, грандиозная резиденция генерал-губернатора Пальмиры занимала площадь приличного замка, а то и больше. На крыше и за украшенной гербовыми щитами оградой маячили тени гвардейцев — каждая с непременным жёлтым бутоном — и многочисленные домочадцы. Хотя казалось, будто обитаема только правая половина дворца. Левая же казалась вымершей и замёрзшей. В смысле, ещё более замёрзшей, чем весь остальной замёрзший город. Окна застилали портьеры белого снега, до самой земли опускались сосульки и ни единого часового не появлялось с левой стороны крыши.
    Незадолго до высоченных, но хотя бы открытых ворот Охотники остановились.

— Марко, — попросила София, вдоволь полюбовавшись на особняк и его бдительную стражу, — поговорите с ними, чтобы нас впустили? Я не очень это умею.
Но тревожило её сейчас не это, и даже не грядущий разговор с генерал-губернатором. Инквизиция. Конкуренты, бесполезные и безжалостные. Об этом упоминал Вильгельм, но то, что вести дошли и до Пальмиры, подтверждало — кто-то отсюда всё-таки выбирался наружу и возвращался назад. Вопрос только, на чьей стороне этот "кто-то"? И на чьей стороне будут жители, когда силы "спасителей" схлестнутся? Впрочем, возможно, у них есть фора. Небольшая, но упускать её не стоит. София похлопала себя по озябшим плечам и снова прикипела взглядом к особняку — было что-то странное в этом однобоком доме.

Марко уставился на Софию в изумлении. Как это - не очень умею? Что она имеет в виду, и кто должен уметь, если не она? Однако видимая реакция ограничилась лишь слегка приподнятой правой бровью. Маркиз пожал плечами и направился к стражникам, по дороге размышляя вовсе не о том, что им сказать.
"Инквизиция..." - думал Марко. - "Если это правда, то ожившие мертвецы для Пальмиры, в сравнении ними - как лёгкий снегопад, в сравнении с горной лавиной. Погребёт всех к чёртовой матери".
- Добрый вечер, господа, - поздоровался маркиз с гвардейцами. Когда-то он был одним из них - и это воспоминание вызвало на его лице лёгкую улыбку.

    Оба часовых внимательно посмотрели на Марко. Один лениво отклеился от створки, поправив ремень винтовки на плече, и кивнул:
    — И вам того же. Пропуск?
    Похоже, Охотников приняли за кого-то из регулярных посетителей дворца.
    — Марко Фиоренти, — представился маркиз. — Бывший ротмистр швейцарского полка в Италии. У меня срочное дело к генерал-губернатору, не терпящее отлагательств, господа.
    Часовые переглянулись. С их лиц сползла скука. Как и любая замкнутая организация, солдаты Кантонов с бережностью старой дамы культивировали внутренний элитаризм, культуру коллективного превосходства. Воспитываемые в духе принадлежности к чему-то большему, чем просто наёмная рота, солдаты и офицеры из маленькой горной страны берегли этот дух как зеницу ока. Фиоренти рассчитал правильно — такое заявление не осталось для охранников пустым звуком. Но, конечно, никто не торопился раскатать перед сапогами Охотников красную дорожку.
    — Вот даже как?.. — протянул один. — Тогда, наверное, здравия желаю, герр ротмистр. Петер, кликни-ка фельдфебеля.
    Второй отошёл на полдесятка шагов от ворот и крикнул что-то солдату, прохаживающемуся у лестницы. Тот переспросил, потом кивнул и скрылся во дворце, а часовой вернулся к воротам. Оба глядели на маркиза и Софию с нескрываемым любопытством
    — Обождите здесь. Придёт старший, ему перескажете своё дело.
    Марко с благодарностью кивнул. Обернувшись к Софии, он жестом показал девушке, что всё в порядке, первый раунд переговоров за ними. Это была стандартная процедура: часовой ни при каких обстоятельствах не должен оставлять пост, а в случае любого происшествия вызвать на место старшего по званию. Многие не понимают этой азбуки военной науки. Роль передового охранения — не защищать. Роль передового охранения — предупреждать.
Ждать на морозе было холодно и немного скучно. Охранники, хотя и смотрели с интересом, в разговор вступать не собирались. От нечего делать Марко принялся считать караульных, подметив, что периметр организован довольно грамотно. Не военный лагерь. Обычные патрули. Значит, казармы самой гвардии находятся где-то ещё.
    По два человека ходили туда-обратно вдоль определённых отрезков. Следующая пара, в глубине дворцового парка или у стен, контролировала присутствие первой пары. На углах крыши заняли места люди с винтовками. Все — в пределах поля зрения друг друга. Один держал фонарь, второй — оружие. Наверняка где-нибудь в карманах имелись свистки. Грамотное эшелонирование, не позволившее бы снять отдельного часового, и всё это — силами не более трёх десятков людей.
    Но вот захрустели шаги — по двору, придерживая кобуру на поясе, быстро шёл пожилой мужчина в чёрном с золотом мундире и высоких сапогах, в которые были заправлены форменные брюки. Узкие золотые шевроны на плечах подтверждали чин фельдфебеля. Впрочем, лучше всяких погон фельдфебеля выдавала истинно фельдфебельская рожа с вислыми седыми усами и некоторой оголтелостью взгляда. Марко даже показалось, что он мог где-то видеть его, поскольку все армии мира в изобилии пестрят подобного рода мужами. Видимо, в его лице явился начальник караула. Часовые коротко отсалютовали, потом тот, с которым говорил Марко, указал на Охотников:
    — Герр фельдфебель, эти люди заявляют, что у них срочное дело к генерал-губернатору. Также господин утверждает, что он из наших.
    — Даже так? — почти точь-в-точь повторил интонацию подчинённого седоусый унтер-офицер, вперившись в Марко изучающим взглядом и поёживаясь от холода.
    — По его словам, его имя — Марко Фиоренти, и он состоял ротмистром при нашем итальянском полку, герр фельдфе...
    — Ясно, — фельдфебель жестом прервал солдата. — Марко Фиоренти, говорите? Не напомните мне, Марко Фиоренти, под чьим командованием и в какие годы вы там находились. Если вы, конечно, помните.
    — Разумеется, — кивнул Марко. — Общее командование фронтом осуществлял полковник фон Магнер-Виссенштольц. Региональное — майор Анна Готтендаумская. Восемь.., — маркиз на мгновение задумался, — или нет, извольте, уже почти девять лет назад. Северогерманская война. Мы были расквартированы под Венецией. Почти на пике австрийской агрессии.
    Фельдфебель склонил голову набок. Молчал он, молчали солдаты. Потом, наконец, он кивнул.
    — И ведь верно, бывший ротмистр Фиоренти. И ведь верно... Из той ямы не всем посчастливилось выбраться. Много славных ребят там под землю спровадили. Хех. Хотя, по всему вижу, здоровье вы не бережёте, раз сюда явились.
    — Герр фельдфебель? — осторожно кашлянул часовой. — Приказания?
    Помолчав ещё пару секунд, фельдфебель махнул рукой:
    — Пропустить! И заприте ворота, ночь близко. Мороз звериный, а этот парень — ветеран. Неча его как собаку у входа держать. Идёмте, Фиоренти. И вы, — фельдфебель посмотрел на Софию, — тоже. По дороге расскажете, что у вас за дело.
    Крутанувшись на каблуках, начальник караула заспешил к ступеням парадного крыльца. За спинами Охотников створки кованых ворот, украшенных гербами рода Белозерских, лязгнули друг о друга. Зазвенела набрасываемая поверх засова цепь. София молчала, по-видимому, предоставив Марко право дальнейшего общения с «сослуживцами».
    — Для начала, — ещё на лестнице спросил фельдфебель, — как вы вообще сюда пробрались?
    — Буду честен, герр фельдфебель — может, даже отчасти незаконно, — ответил Марко. — На баррикаде нас отказались пропускать и ни о каких делах к губернатору не захотели даже слушать. Их можно понять — приказы есть приказы.
    — Хоть где-то порядок.
    — Мы прошли переулками. С нами ещё один спутник, старик кучер и собака — они остались ждать нас в Мёртвом Городе.
    Фельдфебель только головой покачал:
    — Какие тут законы. Проклятый город. Никаких сил не хватает, чтобы держать периметр против... против... против... этого, — швейцарец скривился. — Вы меня поняли, раз уж смогли добраться сюда живыми. Этих тварей даже пули не берут. Каждую ночь одно и то же. Каждую ночь всё новые дыры в обороне, а тупые цыплята из местных не в состоянии даже шлюху самолично снарядить. Тьфу. Буду благодарен, если позже укажете маршрут. Дыру надо закрыть, пока они не пробрались следом.
    Двое солдат распахнули перед Охотниками двери в холл губернаторского дворца. Шаги зашелестели по алым дорожкам, устилавшим массивные ступени лестниц. Поблескивали свечи в золотых подсвечниках, стены украшали прекрасные картины и мозаики. Во все стороны убегали кажущиеся бесконечными анфилады комнат, хотя левый коридор был намертво заколочен досками и завален мешками с песком. Но фельдфебель повёл Охотников наверх:
    — И какой чёрт вас сюда дёрнул? Кем надо быть, чтоб в эту дыру вообще заявиться? Даже ваша старая знакомая уже думает, что мы запросили за это всё слишком мало золота.
    — Мадам Анна? Неужто... она тоже здесь? — не сумев скрыть своего удивления, спросил маркиз.
    — Скоро сами увидите.
    — Девять лет прошли как девяносто. Приятно слышать, что она... в порядке. Мы приехали, чтобы доставить его сиятельству срочную депешу. И, возможно, какую-никакую, но помощь.
    — Ага. Полковник как раз у этого жиртр... у господина губернатора. Готов жалованье ставить, вы придётесь как нельзя более ко двору, — фельдфебель похлопал по кобуре с револьвером. — Ни один ствол сейчас лишним не будет. Даже, хех, бывший. А если ваши молчаливые друзья не хуже вас, ротмистр, это и вовсе славные известия.
    Охотники оказались в приёмной, обставленной со столь же кичливым богатством, что и прочие виденные ими помещения. За высокими окнами падал снег, кружась в неярких ореолах фонарей. Едва светилась газовая люстра под потолком, распространяя сквозь хрустальные плафоны отблески нежно-розового света. Фельдфебель указал на противоположный конец залы, а потом предложил присесть и подождать на мягкой плюшевой скамье. Несмотря на всё демонстрируемое расположение, гвардеец не спускал с гостей глаз.
    Вскоре двойные двери, покрытые белоснежной краской, распахнулись. По сверкающему как лоб академика паркету загрохотали стремительные шаги. Фельдфебель подтянулся:
    — Госпожа полковник!
    Из-за дверей донеслись последние обрывки фраз, сказанных на повышенных тонах, а затем из них почти вылетела седая женщина с выбритыми висками и собранными в тугой узел на затылке волосами. На несколько коротких секунд она задержалась перед Охотниками.
    Анна из Готтендаума, командир отдельной роты швейцарской гвардии в Пальмире, была невысокой и плотной, по-кавалерийски кривоногой, взамен обладала прямой как палка осанкой и отсутствующей талией. Жилы не по-женски вздувались на покрасневшей от многодневного обморожения шее, а водянистые глаза смотрели одновременно и внимательно, и куда-то в себя. Марко сразу узнал её, хотя девять лет назад плечи чёрно-золотого мундира украшал один золотой ромб, а не два. За годы на лбу полковника прибавился косой шрам, а в фигуре ещё более поубавилось женственности. Наверное, иногда она жалела о том, что ей приходилось делать? Скорее всего, она просто не задумывалась. Со временем такой же могла стать София: почерстветь, забыть о том, как видеть людей за строевыми единицами.
    Фельдфебель ввёл полковника в курс дела и Марко удостоился короткой улыбки и крепкого хлопка по плечу.
    — Венеция? Помню. Рада встрече, Фиоренти. Не буду задерживать, раз дело у вас срочное, но захотите вспомнить старое — заглядывайте на огонёк. Надёжные солдаты мне не помешают.
    — Рад вас видеть в добром здравии, мадам, — Марко учтиво кивнул и тоже коротко улыбнулся в ответ. Но это была искренняя улыбка. Рука даже невольно дёрнулась было в попытке взметнуться к треуголке — старые рефлексы никогда не исчезают до конца. Значит, теперь полковник... Обратил он внимание и на седину. Ещё один след войны — не только той, где убивают, но ещё той, что ведётся со старостью.
    — Пара волков и отмёрзшие яйца здоровью не мешают, — со специфическим солдатским юмором, абсолютно дико смотревшимся в устах дамы (сквернословие! нонсенс!), отшутилась полковник и ещё раз кивнула. — Бывайте. Гастон расскажет, где меня найти.
    На ходу набрасывая чёрную шинель с оторочкой из серебристого меха, полковник Анна исчезла на лестнице в сопровождении адъютанта с офицерским планшетом и дожидавшихся её нескольких телохранителей.
    — Что ж, вот и славно.
    Фельдфебель, которого, как выяснилось, звали Гастон, расслабился. Марко признали его командиры, а для него это было равносильно булле от Римского Папы. Последние сомнения в «самозванце» рассеялись и начальник караула с грубоватой ухмылкой показал на двери.
    — Оскар Белозерский будет к вашим услугам. Если захотите найти полковника, она часто бывает в этом дворце, но вообще-то мы расквартировались в паре сотен ярдов ниже по бульвару, в старом Доме Книги. Вы издалека заметите — такое зеленоватое здание у сквера, на крыше какой-то железный шар ещё, мы его под флюгер приспособили. Теперь прошу прощения, мне надо вернуться на пост.
    — До свидания, — вежливо сказала София.
    Марко вновь кивнул, прощаться среди них было не принято. Щёлкнув каблуками, фельдфебель удалился, подкручивая и так изрядные усы. Некоторое время Марко смотрел ему вслед. Вот ирония: девять лет, петля виселицы, а всё вспоминалось легко и просто... Может быть, нельзя убежать от того, кто ты действительно есть?
    Осторожное касание за локоть вывело маркиза из накативших было раздумий. Он посмотрел на Софию.
    — Пойдёмте, маркиз?
    Фиоренти кивнул и Охотники зашагали к оставшимися открытыми дверям. Секретаря в поздний час уже не было, оставалось только чётко постучать в двери, делая вид, что порог преграждает невидимая линия.
    — Ах, что ещё?! — с надрывной ноткой донеслось изнутри. — Неужели нельзя подождать завтра, умоляю вас! Ночь на дворе!
    «Эти, которых пули не берут...» — всё вертелось в голове у Софии. Оставалось лишь надеяться, что де Триньёву достанутся не все сразу, и они ещё встретятся. Но для беспокойства за товарищей ещё не время.
    — Срочное письмо, господин генерал-губернатор! Разрешите войти?
    — Оставьте же на столе, секретарю!
    — Срочное! — с нажимом повторила София. — К тому же, у нас есть интересное предложение для вас, господин генерал-губернатор!
    Внутри что-то загрохотало. Несколько вдвинувшись в проём, за дверями можно было рассмотреть просторный рабочий кабинет в стиле бурбоновской Франции. В противоположность тяжеловесной викторианской манере, кабинет был нарочно оставлен совершенно пустым в середине. Свет люстры, отражавшийся в наборном деревянном паркете, делал его ещё более просторным, но уюта не добавлял. Вся стена напротив от пола до потолка была закрыта узкими стеллажами с многочисленными книгами, папками, переплётами и альбомами. В шкафах царил полнейший беспорядок, многие бумаги хаотично валялись на полу, книги покосились от частых переборов — было понятно, что это не декоративное собрание сочинений, а действительно рабочее место. В дальнем углу имелся роскошный стол из орехового дерева, также заваленный разными документами. Среди бумажных волн торчали горлышки бутылки и хрустального графина с минеральной водой. Правую стену, задрапированную алыми портьерами, заменяли сплошные окна, центральные из которых были на самом деле стеклянными дверями на балкон. Перед ними стояло широкое кресло-качалка, из которого и вскочил яростный краснощёкий толстяк. Генерал-губернатор Пальмиры производил скорее комическое, чем серьёзное впечатление. Фрак из тёмно-зелёного шёлка был ему слишком длинным, на роскошном шейном банте виднелись пятна вина, а белоснежные штаны чересчур плотно облегали мясистые ляжки. В глазах бедолаги стояло отчаяние:
    — Да ну как же! Опять! Какие, к чертям, предл... — и тут он увидел, кто именно стоит на пороге его кабинета.
    Несколько секунд лорд Оскар Белозерский молчал, потом пискнул и выронил каталог бальных нарядов пятилетней давности, который рассматривал.
    — А... а... а... Охотники?!
    — Именно так, милорд, — София вежливо поклонилась, предварительно отойдя от двери. — София Мейер, маркиз Фиоренти. С нами еще маркиз де Триньёв, он остался охранять карету. Мы готовы помочь вам и вашему городу. Но прошу, взгляните на письмо.
    — А... э... а... кто...
    Генерал-губернатор растерянно взял протянутое Софией письмо. На его лице читалось явное непонимание, что со всем этим делать дальше. Повертев в руках конверт, подписанный красными чернилами, он кое-как выдавил:
    — Да... письмо, замечательно! Много... м... слышал о вас. Добро пожаловать в Пальмиру, добрые Охотники! Конечно! Хотя, вроде как, мы потихоньку справляемся. А вы, наверное... эм... очень устали с дороги?
    Толстяк сунул руку в недра портьер и подёргал толстый золотистый шнур.
    София вежливо склонила голову, признавая, что устали, но это не помешает им продолжить беседу.
    — Боюсь, это только пока. Город окружён волками, огромными и свирепыми. Лишь вопрос времени, когда они перейдут стены. Если не остановить Зиму, сердце прекрасной Пальмиры превратится в островок, окружённый холодом, тьмой и чудовищами. Наш глава прослышал о здешней беде и отправил нас, чтобы помочь вам спасти город. Чтобы вы смогли снова сделать его жемчужиной, центром торговли, наук и искусств.
    На последних словах губернатор польщённо улыбнулся, не переставая трясти шнур.
    — Знали бы вы, как приятно слышать речь культурного человека в эти ночи. Спасибо, спасибо, моя дорогая. Рад, что кто-то ещё помнит о моих скромных достижениях. Входите, не стойте на пороге.
    Видимо, шнур пробуждал колокольчик где-то в недрах дворца. Вскоре Охотники сидели в любезно предложенных креслах, а стюард в белоснежной сорочке расставлял перед ними бокалы и блюда с холодными закусками, оставшимися с ужина. Вместе с обслугой явился также давешний фельдфебель и ещё один солдат (видимо, просто на всякий случай), которые маялись у дверей и откровенно скучали, и позже всех пришёл долговязый лысый человечек с таким длинным носом, что мог бы выкапывать им кротов. Его глазёнки украшали пенсне без дужек, чем он окончательно походил на какого-нибудь сказочного гоблина. Губернатор рассеянно сунул ему в руки письмо, а сам журчал, нервно охлопывая животик:
    — Знаете, все эти... несчастья... они... они ужасные! Но, я уверен, народ преувеличивает. Всякие слухи, сплетни... будет вам, дорогая моя, всё наладится. Конечно-конечно, м, определённые проблемы у нас есть... но всё наладится. Всё наладится. Всё не так и страшно. Волки... м-м-м... эти холода... мы ведь справимся? Правда ведь, Жебер?
    — Точно так, Ваше высокопревосходительство, — ответил долгоносый, дочитывая письмо и хмурясь всё больше. — Разрешите доложить?
    — Только покороче, — губернатор вернулся за стол и поднял уроненный каталог. — Январский бал на носу. Не на вашем, конечно, ха-ха-ха! Надо готовиться, готовиться. Все приглашены!
    Жебер блеюще засмеялся.
    — Осмелюсь сказать, что в письме сообщают тревожные вести. Пишут, Ваше высокопревосходительство, кошмарное, — Жебер неодобрительно посмотрел на Софию. — По распоряжению этой дамы, говорится, Охотникам предписано начать Зимнюю Охоту. Здесь! В вашем прекрасном городе! Они считают, что здесь чудовища...
    — Полноте вам! — генерал-губернатор вновь начал багроветь. — Ну какие чудовища?! Опять чудовища? Все чудовища, которые у нас есть, это глупцы и паникёры, неспособные застрелить пару дурацких волков! Да я сам готов выйти на улицы...
    — Ни в коем случае, Ваше высокопревосходительство. Для этого вы платите лучшим солдатам Европы. Пусть они стреляют.
    — Слышите? — лорд губернатор обернулся к Софии. — Лучшим солдатам Европы. Неужели вы думаете, что нам здесь что-то угрожает? Неужели... вам... эм... действительно... нет, не подумайте, я не хочу ссориться с Клубом, но вам действительно так надо эм... тут... эм... охотиться?

София невольно взглянула на Марко — может, ей слышится? Но кажется, генерал-губернатор был из тех, кто предпочитает не замечать происходящее на самом деле. И открывать ему глаза — дело неблагодарное и, возможно, бесполезное. Зато ей стал интересен Жебер. Либо он просто слепец, трус и подхалим, либо ему зачем-то выгодно падение Пальмиры. Охотница сокрушённо покачала головой.
— Возможно, господин Жебер прав. В вашем квартале царит порядок и закон, а если в заброшенных домах соседям и видится кто-то пострашнее волков, то сюда им не пробраться. Но ведь эти страхи, оправданы они или нет, отпугивают людей. Давно ли прибывали к вам гости из других городов? Знатные персоны, музыканты, учёные или простые торговцы? Возможно, они боятся слухов о чудовищах? Окажите нам поддержку в нашей Охоте. И если мы ничего не найдём, ведь слухи, вероятно, ошибочны, то все узнают, что здесь по-прежнему безопасно, и что великолепие Пальмиры не угасло из-за... определённых проблем. К тому же, наша помощь совершенно бескорыстна.
И вновь попадание. Прослышав о безвозмездности охотничьих услуг, генерал-губернатор приподнялся из-за стола:
— То есть, городу это ни во что не станет?
— Разумеется. Мы также готовы оплатить постой и питание в том доме, где вы прикажете нас разместить, милорд. Клуб старается причинять как можно меньше беспокойства благородным душам, принявшим его помощь. Однако, нам бы очень пригодилась помощь ваших солдат, возможность пользоваться оружейными и доступ к библиотекам. Пальмира славится своими редкими изданиями, невозможно побывать здесь и упустить возможность прикоснуться сохраненным вашими усилиями трудам мудрецов.

    Губернатор уставился на Софию так, будто она потребовала от него отрубить руку и съесть на завтрак. Двойные подбородки над пышным бантом принялись обидчиво подрагивать. Уловив очередную перемену в настроении милорда, Жебер заторопился:
    — Аудиенция окончена, добрые Охотники. Аудиенция окончена. Милорд должен...
    Губернатор слабо поднял руку и Жебер суетливо замолк. Собравшись с мыслями, лорд Белозерский заговорил:
    — Не надо. Ничего. У нас требовать. В городе всё в порядке! Вы слышите меня, Охотники? Никому в Пальмире не нужна ваша помощь! Лиза! Позовите Лизу! Скорее!
    Секретарь молниеносно оказался между генерал-губернатором и Охотниками:
    — Аудиенция окончена. Пожалуйте за мной.
    Даже когда двери захлопнулись, генерал-губернатор ещё выкрикивал:
    — Лиза! Лиза, где ты?! Каков будет твой наряд на январском балу?!
    Секретарь остался в приёмной вместе с Охотниками и солдатами. Здесь он снял пенсне и принялся нервно его протирать.
    — Прошу оставить Его высокопревосходительство до утра. В последнее время ему много досаждают с разнообразными просьбами и обращениями. В его возрасте и положении необходимо беречь здоровье, сами понимаете. Боюсь, он не сильно обрадован вашим приездом, да ещё в такой час. Тем не менее, — Жебер скупо улыбнулся Софии, — вы пришлись ему по душе, это очевидно. Вскоре он отойдёт. От лица канцелярии...
    Жебер нашёл на столе секретаря писчий прибор и споро обмакнул перо в большую мраморную чернильницу.
    — ... генерал-губернатора Пальмиры, добрые Охотники, вам даруется право беспрепятственного въезда и выезда из Парадного Квартала. К следующему утру об этом будут оповещены все заставы и патрули. Если вы укажете положение кареты, я немедленно отправлю взвод солдат, чтобы в безопасности доставить её к вам.
    — Жебер! — донеслось из-за дверей.
    — Иду, Ваше высокопревосходительство!
    Секретарь водрузил очки на нос, боязливо ссутулил плечи и затрусил внутрь. Совещание за дверями продолжалось недолго. Вскоре длинноносый опять появился на пороге, держа в руках гербовую бумагу. Разогревая над зажжённой свечой ковшик с воском, секретарь торжественно произнёс:
    — Его Высокопревосходительство сочли возможным выделить вам квартиру на Венецианском острове. Из нежилого фонда. В последние годы, — грустно усмехнулся он, — у нас нет недостатка в жилье. Она находится во флигеле старого доходного дома на Люксембургской набережной. В двух кварталах от бывших Апельсиновых садов. Насколько я помню, там очень уютно. Тихий район, узкие каналы, клёновые аллеи... даже есть внутренний двор, хотя всё хозяйство требует ремонта. Можете расположиться там. Утром я заеду к вам, с вашего позволения, и мы обсудим, м-м-м, тонкости вашего здесь пребывания.
    Жебер шлёпнул воском и вдавил бордовую каплю фигурным перстнем на безымянном пальце. Затем он протянул бумагу Софии. Ей оказалась дарственная на квартиру в доме №17 по Люксембургской набережной Пальмиры, подписанная лично лордом Оскаром Белозерским и скреплённая официальной печатью.
    — Гастон, кликните экипаж и доставьте добрых Охотников по адресу. Им нужно отдохнуть и прийти в себя после дальней дороги.
    Оказавшись за дверью, София раздосадованно прищёлкнула языком. Поторопилась с деталями, а ведь так неплохо всё шло! Но, по меньшей мере, разрешение на передвижение у них есть, с этим можно начинать работать.
    — Благодарю, господин Жебер, — не скрывая огорчения, сказала она. — И передайте крайнюю нашу благодарность господину губернатору, и мои глубочайшие извинения. Как вы понимаете, это не попытка обидеть, а лишь привитая в Клубе деловая хватка вынудила меня спешить с просьбами. Хотелось бы как-то загладить вину, обсудим это завтра, если вы не возражаете.
    «Вину? Чёрт возьми, о чём она говорит!?» — подумал Марко, недоуменно взглянув на Софию. — «Холод повредил её разум?»
    — Разумеется, мадам, — пообещал секретарь.
    Маркиз Фиоренти всерьёз считал, что такие разнежившиеся и развращённые положением ничтожества, как этот тупой, инфантильный и набитый до отказа дерьмом губернатор, не видящий и, что хуже, не желающий видеть дальше своего носа, не заслуживали ни уважения, ни сочувствия, ни даже жалости, не говоря уже о деньгах и власти. То, что он до сих пор занимал своё положение, для маркиза казалось не менее загадочным, чем зомби-однофамилец поэта на должности смотрителя. А вот в том, что Пальмира превратилась в полувымершее и полузабытое захолустье с таким губернатором, для Марко как раз никакой загадки не было.
    Зима близко, как мог бы кто-то сказать. И зима смертельная — не простая. В такую пору каждый должен прикладывать максимум усилий, чтобы выжить. А потому такой заплывшей жиром свинье на посту генерал-губернатора делать нечего. С другой стороны, маркиз Фиоренти ещё не успел как следует разобраться в деталях расстановки сил в этом городе, чтобы что-то предпринимать. И пока можно только гадать, что произойдёт дальше, если одной ночью генерал-губернатор вдруг внезапно решит навестить свою бабушку где-нибудь далеко-далеко отсюда — где-нибудь на Небесах.
    Марко Фиоренти сухо кивнул Жеберу в знак уважения. К нему маркиз тоже не испытывал жалости, как и ко всем, кто сам выбрал свою судьбу. Но стоило отдать ему должное — секретарь был не глуп и своё дело знал. Белозёрский бы давно пропал без него. Впрочем, вот он, ответ на загадку.
    На этом они распрощались. Вскоре к роскошной лестнице подали экипаж с гербами генерал-губернатора на дверцах и, впервые не страдая от укусов холода, Охотники покатили по улицам Парадного Квартала со всем шиком. Было очевидно, что щедрость генерал-губернатора не объяснялась вдруг проснувшимся альтруизмом. Нетрудно было увидеть за ней поговорку «держи друзей близко, а врагов — ещё ближе». Поняв со слов Софии, что Охотники нуждаются во временно пристанище, он успел одуматься и пойти навстречу обоюдному интересу. Теперь он знал, где их искать. Впрочем, жилище внутри охраняемого периметра было со всей очевидностью лучшей альтернативой холодным подвалам где-нибудь в Мёртвом городе.
    Гремя колёсами, карета выехала на уже виденную охотниками набережную. Вскоре она свернула опять — теперь на мост Лейтенантов, под которым распростёрлось чёрное зеркало реки. В сиянии фонарей вставали дома на берегах острова, разделявшего два берега Флеги: плотный строй четырёхэтажных строений, прореженный пещерами, в которые впадали многочисленные каналы. Стало понятно, почему остров называется Венецианским — вместо улиц его пересекали каналы с узенькими пешеходными аллеями по обе стороны. Карета могла двигаться лишь по широким периферийным набережным, не сворачивая в переплетение каналов, мостиков, пешеходных галерей между вторыми этажами домов и тесных переулков. Легко было представить, как же красиво здесь летом, когда пышный плющ струится по стенам домов до самой воды, к подъездам причаливают величавые гондолы, а широкие кроны деревьев склоняются над набережными, защищая от знойного солнца. Венецианский остров мог бы стать игрушечным городом фей, но увы: снег густо лежал на балконах и карнизах, лёд заставлял возницу держать низкий темп, а Люксембургская набережная была совершенно пуста. Никакая романтика не могла выгнать из дома в такой зверский мороз.
    По дороге маркиз и София обменялись своими наблюдениями и мнениями, сойдясь в очевидной неадаптированности генерал-губернатора к происходящим событиям. А там и кучер указал поводьями в сторону двустворчатых металлических ворот, украшенных цифрой семнадцать. Жебер не соврал — место действительно было очень... пасторальным, каким-то до крайности уютным.
    Ворота выходили на мощёную брусчаткой набережную шириной не более четырёх метров — как иной коридор в богатом доме. Карета едва проехала по нему, почти касаясь ступицами колёс то стен, то ограды, чья ажурная решётка отделяла мостовую от неширокого, но довольно глубокого канала. В его спокойной воде которого отражался голубоватый блеск недальнего фонаря и плыли маленькие льдинки, влекомые течением к большой реке. В тёплые дни шелестящие листья клёнов, высаженных вдоль стен домов, тянулись бы почти до самой воды, образуя естественный полог над головами пешеходов. Но даже сейчас, когда единственным вообразимым пологом служили мрачные тучи, закрывшие свет звёзд, от Люксембургской набережной всё равно веяло спокойствием. Стены аккуратных трёх- и четырёхэтажных домиков были раскрашены в пастельные цвета вроде персикового, нежно-оранжевого, зелёного, голубого. Окна чаще закрывали деревянные ставни, чем глухие доски. Здесь не было места мрачному величию готической архитектуры или монументальной помпезности имперского ампира. Нет-нет, игрушечная набережная больше напоминала бельгийские городки, где пиво всегда подают свежим, а каждая история имеет хороший конец.
    За воротами прятался внутренний дворик — в меру просторный, чтобы не чувствовать себя в клетке, но не такой большой, чтобы теряться. В нём даже поместилась бы пара карет, а в дальнем углу ветшал деревянный навес, который, при должном старании, можно бы было приспособить под конюшню. Честно говоря, почти всё требовало «должного старания»: чёрная краска на створках наружных ворот наполовину смешалась со ржавчиной и буквально просила обновки, а сами створки разразились плачущим скрежетом при открытии. С трёх сторон дворик окружали кирпичные стены, которые тоже требовали покраски, а на правую сторону выходил единственный подъезд под металлическим наличником и с двумя покосившимися скамейками по бокам. Над подъездом начинался выдающийся во дворик флигель, чьи окна были частично заколочены, частично просто выбиты и затянуты догнивающей ветошью. Гулкие шаги Охотников — как тогда, на почтовой станции — эхом отдавались в пустоте. Но, всё же, это был дом. Их новый дом. Их убежище.
    Лестница из чередующихся в шахматном порядке пролётов вела наверх. Большинство дверей стояло открытыми, хотя проёмы украшали несорванные бумажные ленты с надписями: «Собственность канцелярии генерал-губернатора» и маленькими каплями восковых печатей. На лестничных площадках копились пыль и мусор, плафоны газовых ламп затягивала паутина. Дом не был подключён ни к газоснабжению, ни даже к водопроводу — всем этим ещё только предстояло заняться. Зато в квартире на последнем третьем этаже нашлась печка-буржуйка, несколько стульев и даже стол, а в карету, на которой приехали новые жильцы, секретарь предупредительно велел погрузить остатки неловко прерванной трапезы. Вскоре за железной дверцей трещал огонь, на столе белели найденные в старом серванте тарелки, а Марко и София впервые за долгие недели могли оставить тяжёлые плащи на пыльных оленьих рогах в прихожей, ослабить пуговицы сорочек и протянуть ноги к огню. К настоящему, живому огню. В настоящей, жив... в какой-никакой, но квартире. Сейчас даже облезлые обои, пятна сырости на побелке потолка и рассохшаяся мебель не вызывали отторжения.

Поздний ужин прошёл в почти полном молчании. Осоловелая тяжесть подкралась незаметно — сказывались тепло, покой, впервые за почти месяц как следует набитое брюхо. Пусть бутерброды с мясистой речной рыбой, канапе с паштетами и прихотливо нарезанные ломтики буженины с вином не очень походили на быстрый и питательный походный ужин, они не были вяленым мясом. За одно это им прощалась некая аристократическая блеклость.
В такие моменты обычно начинаются доверительные разговоры. Пережитая опасность сближает больше, чем успехи. Но то ли люди были слишком разные, то ли беспокойство за остальную часть экспедиции не давало Софии покоя, диалог не складывался. Обсуждать планы в отсутствие маркиза де Триньёва тоже не было смысла. Посидев ещё несколько минут, София и Марко не сговариваясь отправились обследовать доставшийся им дом.
Планировка трёх верхних этажей почти ничем не отличалась друг от друга: на лестничные площадки выходили двери одинаковых пятикомнатных квартир, где одна из комнат непременно имела остеклённый эркер, окнами выходивший во двор. В остальном прихожие, столовые, гостиные, спальни, кухни и кабинеты ничем не отличались друг от друга. Даже пятна на месте стоявшей здесь прежде мебели успели потускнеть. Везде было холодно. На паркете лежал снег, нанесённый сквозь выбитые стёкла.
В подвале Марко обнаружил неработающую котельную и странный люк в полу, залитый цементом так плотно, что открывать его пришлось бы зарядом динамита. Проверив состояние труб и газового котла, маркиз лишь убедился в уже сделанных выводах: тут требовалась не охота, а ремонтная бригада.
От дальнейших инженерных изысканий Охотников отвлёк громкий стук в ворота и заплясавшие на улице огни — прибыли посланные за Жаном солдаты. При свете нескольких фонарей во двор вошёл незнакомый им швейцарец в изрядно заснеженной шинели и несколько «синих мундиров» с карабинами за спиной.
— Мой экселенц, — сухо отрапортовал он, обращаясь куда-то между плеч двух Охотников, — мы не нашли вашей кареты. По указанному вами адресу действительно есть двор, попадающий под описание, и в снегу до сих пор остались следы колёс. Но... ни кареты, ни ваших товарищей, мой экселенц.
Марко и София переглянулись.
"А следы кареты уводили в Мёртвый Город, потому по ним вы не догад... догадались не идти", - мысленно ответил маркиз, промолчав. Оставалось надеятся, что француз, старик и собака ещё живы. Хм... "Ехали как-то, значится, в карете француз, старик и собака..." - похоже на начало какого-то бородатого анекдота. Только это был совсем не анекдот. Желание носиться по ледяной тьме кварталов мёртвых окраин в поисках упомянутой троицы совсем не светилось в глазах Марко. Вместо этого там светилось желание протянуть ноги и хорошенько выспаться в тепле, прежде чем начинать даже думать об Охоте.
После продолжительного молчания София вздохнула и сообщила:
— Благодарю, офицер. Можно попросить патрульных, если встретят охотника или пса, проводить к нам?
Не было ни малейшего смысла бежать в ночной холод Мёртвого Города, как и шансов найти в нём двух человек и собаку, тем более с каретой. Но, невзирая на протесты разума, хотелось. Софии казалось, что она их бросает, обрекая на смерть или борьбу до последней капли тепла. И всё же, Жан был Охотником, а значит, достаточно умён, удачлив или изворотлив, чтобы выжить. К тому же, с ним был Наполеон, а в нём София не сомневалась.
Гвардеец склонил голову:
— Я передам ваше пожелание вышестоящему начальнику. Разрешите идти?
— Да, конечно, — кивнула София и посмотрела на Марко. — А вы что об этом думаете, господин Фиоренти?
Гвардеец уже не стал выяснять, что об этом думал господин Фиоренти. Он ещё раз кивнул на прощание, дал отмашку солдатам и вся процессия потянулась за ворота. Солдаты позёвывали и перекидывались нервными шутками — им, в принципе, было плевать на кареты, собак и охотников. Они радовались, что пережили ещё одну ночь.
— Думаю, что к утру у нашего порога будет целая псарня, — сказал на это господин Фиоренти.
— Быть может, — бледно усмехнулась София. — Но лучше больше, чем меньше. Предлагаю отдыхать. Силы нам понядобятся, — она помрачнела и решительно, будто боялась передумать, зашагала внутрь.

Охотники скрылись в доме, оставив пламя теплиться в печи до самого утра. Если они правильно оценили размеры «нежилого фонда», дров в Пальмире хватило бы ещё двум Парадным Кварталам, сколько бы налогов ни собирал генерал-губернатор.
Они не знали, что один из солдат, пришедших с гвардейцем, украдкой обернулся и запомнил номер дома. Когда окончилось его дежурство, он не сразу вернулся в казармы, зайдя перед этим в место, где ему отсчитали награду золотыми монетами.
Они не знали, что ещё задолго до этого один из работяг, красивших стену перед дворцом лорда-губернатора, закончил работу и быстрым шагом побежал в хорошо известный ему трактир. Там ему отсчитали награду золотыми кольцами и серьгами.
Они не знали, что перед сном генерал-губернатор плакал в тишине своего кабинета. Что в Мёртвом Городе звучали выстрелы, что вновь неслась сквозь сон чёрная карета, что за окнами Зимнего Дворца гремел австрийский вальс, а Николай, Король-Солнце, мчался в вихрях танца с дамой в красном... впрочем, нет.
Окна Зимнего Дворца были темны и слепы. Потом кошмар превратился в обычный ночной сон.

    Весьма нескоро над Пальмирой забрезжили первые лучи серого солнца.
    София и Марко проснулись намного раньше, слушая, как завывает в печных трубах ветер, похожий на голоса призраков. Он свистел под стропилами крыши старого дома, напрасно выискивая в крепкой каменной кладке способы пробраться внутрь, принеся с собой вечный холод Долгой Зимы. Но Охотники лежали по обе стороны железной печи, укрывшись тяжёлыми плащами. Рядом с маркизом устроилась верная шпага. К стене прислонилась длинная полутораручная сабля. Несмотря на крепкий и работающий замок, найденный на дверях единственной квартиры, они не чувствовали себя в совершенной безопасности. Возможно, потому что помнили, как в одночасье исчез в Мёртвом Городе Жан. При всех его недостатках француз был прекрасным Охотником — что случилось с ним? Он потерял бдительность? Расслабился? Был взят в плен? Ружьё щёлкнуло сухим бойком?
    Так или иначе, ещё до зари оба были на ногах. Поскольку секретарь обещал проведать их, уходить куда-то смысла не было и они занялись некоторым обустройством собственного быта. София кипятила в большом турецком кофейнике талую воду, а Марко, найдя деревянную приставную лестницу и люк на крышу, обозревал сонные панорамы Парадного Квартала. Как и всегда, первым делом он стремился изучить позицию. Учебник полевого офицера, изданный в Лозанне и затем дважды переизданный с дополнениями и расширениями, учил: «разбивая лагерь, командующий чин прежде всего организовывает постановку, затем охрану, оборону и снабжение лагеря, для чего изучает периметр и особенности выбранного разведкой места, продумывает доставку провизии. Следует обнаружить себя поблизости от воды, чтобы не иметь трудностей с её доставкой в расположение, а также озаботиться выставлением караулов из шести солдат каждый на таком расстоянии от лагеря, чтобы не раскрыть его местоположение». Там ещё много чего было, в этом учебнике; всего Марко и не помнил наизусть, но знать — знал.
    И сейчас, прохаживаясь по хрустящей черепице, маркиз старался запомнить приметные особенности городской планировки. Венецианский остров, как уловил итальянец, отличался от других частей города тем, что все его улицы представляли собой параллельно идущие от северного рукава Флеги к южному каналы. Почти наверняка на каналах было организовано лодочное движение, поскольку, благодаря мощному течению, каналы не замерзали. Некоторое время Марко размышлял, каким образом городским проектировщикам удалось добиться отсутствия в каналах стоячей воды. Возможно, дело было в некотором угле наклона, под которым пролегали каналы между двумя рукавами реки, и речное течение несло воду по их устьям. Другой вариант: под набережными Острова имелась система сточной канализации (скорее всего, так оно и обстояло, иначе куда бы вёл зацементированный люк в подвале?). Фиоренти знал, что городские стоки, особенно старые и возведённые на основе уже существующих катакомб, нередко представляют собой настоящий город-под-городом. Изобилие возможных сюрпризов под землёй тоже следовало учесть, хотя нападение на квартиру оттуда им вряд ли грозило.
    Задумчиво прикладываясь к фляжке, чтобы не замёрзнуть, маркиз перешёл на другой край крыши — отсюда он в полной мере рассмотрел узкую улочку вдоль канала, которая и называлась Люксембургской набережной. Если бы кто-нибудь сколотил между собой три-четыре длинных доски и перебросил такой мостик между крышами, то гипотетическому лихачу не составило бы труда перебраться через канал. С остальных сторон к Убежищу примыкали аккуратные строения, в некоторых из которых даже жили люди немного неопрятного, но цивильного вида. Они как раз покидали свои квартиры, зябко кутаясь в широкие плащи и подзывая редких извозчиков. Прежде бурлившая жизнью Пальмира с течением лет опустела почти втрое. Других проходов в их личных дворик маркиз не обнаружил. С одной стороны плюс, поскольку можно было не опасаться внезапных гостей, с другой, минус, поскольку отступать самим пришлось бы не по земле. На свой счёт, впрочем, Фиоренти не сильно волновался. Вот собаку бы пришлось тащить на плечах.
    К концу обхода София соорудила небогатый завтрак из остатков вчерашних остатков и заварила крепкий кофе. На столе Марко увидел несколько листов бумаги, исписанных её аккуратным почерком, и какие-то чертежи, в которых он узнал наброски планов.
    — Планируете остаться надолго? — иронично спросил Марко.
    София пожала плечами.
    — Уж если этот город так «хочет» нам помочь, пусть поможет ещё немного.
    Маркиз ничего не ответил.
    А спустя полчаса на улице послышался оживлённый перестук копыт и хриплые с утра голоса. В ворота бесцеремонно забарабанили. Это появился давешний Жебер, не пренебрёгший компанией охранников (снова жёлтые бутоны). Он лениво сошёл с подножки роскошного фаэтона, отряхивая снег с пышного горностаевого воротника и покачивая в перчатках трость. В утреннем свете он казался ещё более тощим и ещё более длинноносым, а высокий голубоватый цилиндр лишь усугублял это ощущение.
    — Доброго утра, — со всегдашним лёгким превосходством, которое сквозило в каждом жесте личного секретаря генерал-губернатора, поздоровался он. — Счастлив сообщить, что Его Высокопревосходительство поручил мне проследить, чтобы добрые Охотники были максимально удовлетворены условиями своего проживания. Убеждён, что предчувствия меня не обманули. Этому месту не помешает, гм, свежий взгляд.
    Повинуясь взмаху трости, во двор въехал тяжеленный крытый воз, охраняемый ещё двумя гвардейцами и тремя мужиками на козлах. Те содрали с бортов тент и принялись сгружать вязанки поленьев, несобранные кровати, матрасы, заготовки рам и косяков.
    — Мейстер Штольц вскоре подъедет и выслушает ваши пожелания. Он и его подмастерья приведут здесь всё в божеский вид, — щебетал Жебер, лавируя по вдруг ставшему тесным, шумным и суетливым двору. — Вы не возражаете, если покамест мы продолжим беседу наверху?

Софии нравился этот дом. И этот район. Словно наяву, она видела тени деревьев на воде и слышала шелест летнего дождя. Ей хотелось... остаться. Гулять вдоль каналов с Наполеоном, приветствуя соседей наклоном широкополой шляпки. Может быть, собираться вечером в ближайшем салоне и слушать стихи Жана или рассказы Марко. Или не слушать, если вдруг другие охотники не захотят разделить её спокойствия. Забыть об охоте, заниматься наукой и, может быть, медициной. Исследовать влияние влажности на проблемы дыхательных путей, спасти сотни жизней, изобретя вакцину... Но мешала Зима. И ещё отсутствие половины отряда, которое отдавалось в душе Софии болезненным опасением. Но опасения — опасениями, а Охоту пока ещё никто не отменял.
— Доброго утра, господин Жебер. Конечно, прошу. И благодарю за заботу.
С опасением взглянув на предложенный ему колченогий табурет, Жебер остался стоять у «буржуйки», сложив перчатки и трость в цилиндр.
— М-м-м... миленько, — выдавил он, чтобы сказать хоть что-нибудь, не переставая изучать Охотников.
София пожала плечами и замерла у окна, так, чтобы видеть краем глаза происходящее снаружи.
— Главное, что тепло и крыша над головой. И волки далеко. Господин Жебер, надеюсь, вы простите, если я буду говорить прямо. Вы тоже верите, что в Пальмире нет чудовищ? Разумеется, я не собираюсь беспокоить этим господина губернатора.
— Благодарю, — с дипломатичной нейтральностью поблагодарил секретарь. — Без сомнений, они есть. Прошло достаточно времени, чтобы я, м-м-м, принял для себя их существование как фантастический, но факт. М-м-м... да, точно так.
Жебер вытянул свободную руку к огню.
— Это весьма... щекотливый вопрос. Умоляю извинить определённое недоверие, которое канцелярия генерал-губернатора питает к альтруистическим идеалам, но, понимаете ли, чудовищами не исчерпываются наши затруднения. Могу и я быть откровенным с вами, мадам?
— Это было бы просто замечательно, — совершенно искренне согласилась София, которую изрядно утомляла необходимость делить слова собеседника на три, а то и больше, части, надеясь, что хоть одна из них будет правдивой.
— Понимаете ли, — с нажимом повторил любимую присказку Жебер, — нестабильность провоцирует людей на недальновидные шаги. Политиканы, воры, популисты, паникёры и проповедники всех мастей всеми силами стараются пошатнуть ту иллюзию порядка, которую с такими усилиями — и такими затратами — удаётся поддерживать Его Высокопревосходительству. Они преследуют исключительно корыстные цели, а некоторые так и вовсе забыли о гражданском долге. В Пальмире царит ледяной холод, но под снегом это котёл, который кипит от разнузданности оппортунистов, мадам.
Секретарь взял паузу, чтобы успокоить убыстрившуюся речь, и нервно поправил очки.
— Поэтому ваш приезд оказался сродни визиту элефанта в посудную лавку. Никто не был готов. И если не соблюдать осторожность, вы можете отправить этот город в ад, какие намерения бы вами ни двигали. Мне не хотелось бы такого. Я здесь вырос.
— Я понимаю, — медленно кивнула София. — И надеюсь, что понимаю верно. Какого рода осторожности вы хотите от нас? Должна сказать, в этом вопросе мы на одной стороне, господин Жебер. Пальмира очаровательна, и мне бы не хотелось, чтобы она погибла. Так или иначе.
Марко же не резделял мнения Софии относительно красоты этого места. Красота - это такая вещь, которая имеет значение и может восприниматься полноценно лишь тогда, когда ты чувствуешь кончики пальцев собственных ног или, по крайней мере, когда тебя не отвлекают от неё ни смертельные погодные условия, ни смертельные... кхм... мертвецы, ни какого-либо другого рода смертельная опасность. Плевать маркиз хотел на красоты Пальмиры и её сохранание - откровенно говоря. Куда больше его беспокоила Великанья Зима, которая грозила оказаться чем-то большим, чем фантазии средневековых мракобесов.
Хуже всего было то, что - к слову, маркиз Фиоренти как раз очень хорошо понимал, о чём говорил Жебер - местные даже в преддверии холодной смерти не способны были забыть о своих тёмных человеческих страстях - жажды денег, жажды власти, жажды ещё большей власти - дабы сплотиться и приложить все силы для выживания, какой бы это ни было тавтологией, всех живых (у мёртвых-то с выживанием здесь как раз проблем не наблюдалось, о чём Марко Фиоренти напомнил себе в сотый раз). И он молчал, слушая.
— Политической, мадам, — ответил секретарь и слегка улыбнулся. — Вряд ли вас волнует какая-то другая. Я знаю легенду о Клубе. Многие знают, хотя немногие верили в неё. Но удивительно ли, когда монстры ходят по улицам, что и другие мифы оборачиваются истиной? Вы появляетесь из ниоткуда и исчезаете в никуда. Но те же многие почтут вас за новую фигуру на и так весьма шаткой доске. Если вас заинтересуют дела выживших, вы увидите, что эти многие пожелают составить с вами альянс. Воля ваша, Охотники, но я пришёл предостеречь от поспешных решений — выбрав не ту сторону, вы развяжете войну внутри единственного района, который ещё не узнал её.
София вспомнила о втором рекомендательном письме, спрятанном от капризов окружения рядом с напутственной речью Вильгельма, и о пропавшей карете.
— Полагаюсь на ваш опыт, господин Жебер. И благодарю за предостережение. Мы постараемся быть осторожными — большего не могу обещать. Разрешите задать вам несколько вопросов о Зиме?

    — Извольте. Отвечу, как смогу.
    — А она правда холодная? — спросил Марко тоном Мейер.
    Секретарь крякнул от сдержанного смешка:
    — Пляж пришлось отложить.
    — Как давно всё это началось? — вступила София. — Как скоро после начала зимы стали поступать слухи о чудовищах?
    — Сами холода наступили давно...
    Жебер задумчиво посмотрел за окно, где над дальними крышами набрякали свежие тучи, валко спускавшиеся с гор. Вторая половина дня обещала новую метель.
    — За последние годы мы так привыкли к зиме, что уже начали забывать, как выглядят другие сезоны. Учёные из Обсерватории считали, что это какая-то погодная аномалия. Вроде той, в начале века, когда извергся некий вулкан и на месяц-два закрыл пеплом солнце для другой половины планеты. Так и зима. Лет уж пять-шесть, как это началось. Может, все семь. А потом... а потом пришли волки. И мертвецы стали возвращаться назад. Разумеется, мы не верили. Никто не поверил. Тёмный народ, понимаете ли, брешет. Затем начали возникать проблемы с поставками продовольствия, отряженные на проверку в удалённые хутора комиссии не возвращались, а возвращаясь, с круглыми глазами пересказывали прежние слухи. Его Высокопревосходительство поставил вдоль тракта солдатские разъезды. В первые же ночи они увидели волков. Некоторые из них были самыми обычными, но... другие... огромные, больше трёх ярдов в холке... — движения платочка на линзах очков становились всё более нервными. — Солдатским донесениям пришлось верить. К тому времени, когда мы обнаружили себя в кольце, зима не прекращалась уже пару лет. Наверное, вы последние, кто смог прорваться к нам за очень, очень долгое время. Неужели тракт теперь безопасен?
    — Напротив. Волки по-прежнему там и их очень много. На последней почтовой станции пока безопасно, но не знаю, надолго ли. Вам знаком герцог Орвил? Он должен был прибыть в Пальмиру лет пять назад, вскоре после обрыва телеграфа.
    — Нет, мадам, — с удивлением покачал головой Жебер, — герцог с такой фамилией мне неизвестен. Но если он прибыл сюда пять лет назад, у нас уже были проблемы серьёзнее, чем учёт путешественников. Личные паспорта сменились талонами на крупу, понимаете ли. О судьбе телеграфа вы сами сказали.
    София задумчиво кивнула:
    — Кстати о крупе. Насколько я понимаю, поставщики тоже вряд ли могли к вам проехать. Как надолго у вас хватит запасов, если ситуация не изменится?
    — Уверен, что надолго, — последовала вежливая улыбка. — Его Высокопревосходительство прилагает все усилия, чтобы обеспечить нуждающихся, пусть даже ценой необходимых жертв. Но... уверен, ваши таланты могут оказать Пальмире неоценимую помощь и в этом вопросе. Вы специально подготовлены для ведения войны на фронте, который большинство обычных людей повергает в неконтролируемый ужас. Приют Святой Ангелины переполнен безумцами. Во временно потерянных кварталах расцветают секты и какое-то идолопоклонничество. Даже в Парадном Квартале временами случаются аресты, вызванные опасностью сошедших с ума граждан — например, представьте себе, кто-то приносит жертвы морю, чтобы оно, якобы, отпустило их.
    Жебер криво усмехнулся, но было видно, что он относится к ситуации гораздо серьёзнее, чем пытается представить её. Секретарь обвёл рукой голые стены:
    — Поэтому будет лучше, добрые Охотники, если вы обратите свои таланты к пользе всех нас. А канцелярия генерал-губернатора позаботится о том, чтобы вы ни в чём не нуждались. Не скрою, канцелярия предлагает вам сделку. Но, в отличие от некоторых иных господ, канцелярия честно называет свои условия.
    — Хорошо, — София снова кивнула. — Мы приложим все усилия, чтобы очистить Пальмиру от чудовищ Зимы. Вы мужественный человек, господин Жебер. Ваша Обсерватория ещё работает? Я хочу поговорить с учёными и, быть может, изучить записи. Может, вы посоветуете, к кому обратиться за информацией?
    — Как Рудники и Монастырь, Обсерватории были отрезаны от города. Метели на том направлении принимают попросту ужасающий характер, с гор спускается туман — говорят, в иных местах ты не видишь дальше вытянутой руки среди бела дня. Вдобавок к этому — лес, волки, холод и мародёры. У нас просто не хватало надёжных людей, чтобы снарядить экспедицию, — Жебер бросил рассеянный взгляд на оставленные на столе наброски Софии и заметил:
    — М-м, очень интересно. Не забудьте показать их мейстеру.
    Оставив в покое листы, секретарь продолжил:
    — Вы должны были проезжать перекрёсток, где Серебряный тракт забирает к рудникам. От него до Обсерватории почти 24 версты. Это восемь часов пути верхом. Многие не смогли добраться. Поэтому я не могу сказать, что именно сейчас происходит в Обсерватории. Но да, в поисках информации вам следует посетить её архивы, там аккуратно велись все записи. Также... м-м-м... не знаю, насколько вас интересуют разнообразные мистические теории, но если да, следует обратиться к мейстеру ван Везену. Он уже в преклонных летах, но прежде был церемониймейстером при дворе Его покойного Величества. Кажется, год-другой назад он проживал на Готическом Холме в белом доме со шпилем близ Собора.
    — Мистические теории, — хмыкнул Фиоренти, повторив, — ван Везен. Понятно.
    — Я бы назвал их глупостями.
    — Но не помешает выслушать все теории, — заметила Мейер. — Спасибо, господин Жебер. Господин Фиоренти, у вас нет вопросов?
    — Где я могу найти толкового кузнеца? — обратился Марко к Жеберу.
    — С этим сложнее. Даже, пожалуй, не могу назвать вам конкретный адрес прямо сейчас. Кустари в городе всегда имелись, но девять из каждых десяти лавок и частных производств закрылись. Возможно, вы можете поспрашивать в Красных Черепицах, если это срочно. Возможно, вам смогут посодействовать в Литейных — это к югу от Готического Холма, но... в том районе неспокойно. За немногочисленные работающие фабрики идёт настоящая война между гвардейцами и безумствующими мародёрами. Доступ в квартал сильно затруднён, а частные заказы временно не принимаются. Но я наведу справки к завтра.
    — А как обстоят дела с аптеками? — поинтересовалась София, мечтая обустроить уютную лабораторию, которую не нужно будет сворачивать к утру.
    — Конечно, как я мог не подумать! Думаю, вам в особенности нужны услуги опытного врача или химика, — Жебер снова посмотрел на наброски Софии. — Тут я могу помочь. Я пришлю человека, который поможет достать необходимое. Безусловно, потребуются определённые финансовые расходы, потому как этот господин работает на коммерческой основе, но их размеры вряд ли вас удручат. Можете составить список и оставить мейстеру Штольцу, ему передадут. Всё выполнят в точности, за это я ручаюсь.
    — Благодарю, господин Жебер.
    — Не стоит.
    Жебер принялся надевать перчатки.
    — Тогда у меня последнее из того, что хотел бы передать генерал-губернатор. Через три дня, считая с этого, в Театре Сословий состоится традиционный Январский бал. Его Высокопревосходительство даёт его ежегодно как призыв к объединению и символ отваги нашего общества. Итак. Лорд-губернатор имеет удовольствие пригласить вас в его личную ложу во время вступительной речи, и будет признателен, если вы не откажете ему в этой малости. Уверяю, вечер будет приятным.
    Секретарь выудил из недр пальто три приглашения в аккуратных конвертах, надписанных его же почерком, и положил их рядом с рисунками. София посмотрела на них с недоверием. Слово «бал» вызвало шквал детских ассоциаций, на мгновение она подумала, что ей совершенно не в чем туда пойти! Но воспоминания о реальности вернулись скорее, чем паника захлестнула сознание. Она не просто София Мейер, девочка из хорошей семьи, она — охотница.
    — Разумеется, господин Жебер. Передайте господину губернатору нашу благодарность.
    — Благодарность взаимна.
    Жебер взял трость в руку и надел цилиндр, который почти достал тульей до потолка. Посмотрев на часы, секретарь ещё раз напомнил, что мейстер Штольц и его подмастерья приедут с минуты на минуту, а ему самому пора идти.
    — Если у добрых Охотников больше нет вопросов...

Вопросов не было. Проводив господина Жебера, София раздумчиво прошлась по периметру комнаты, взглянула на чертежи и приглашения. Во дворике продолжали что-то носить приехавшие с секретарём мужики: хлопали двери, живые голоса разрывали пелену тишины, так долго окружавшей дом. Возможно, скоро он станет похож на место, где приятно жить и работать, куда хочется вернуться.
— Марко. Жана и Наполеона нет слишком долго, да и карета пропала. У вас хорошо выходит общаться с гвардейцами, потому я поручаю вам поиск пропавших. Не исключено, что наши товарищи оказались в беде. Если найти их не представляется возможным, то я прошу вас отступить. Живой Охотник куда полезнее мёртвого героя. Я же отправлюсь к мейстеру ван Везену и попробую что-нибудь выяснить о природе Зимы. Предлагаю вечером встретиться здесь и обменяться информацией. И доброй нам обоим Охоты.
Она склонила голову и прикрыла глаза, в которых мерцал фанатичный огонёк — все Охотники так или иначе не были нормальными людьми. И даже не всегда пытались ими казаться.

    Марко был привычно немногословен. Стараясь не показать, как кстати пришлось указание Софии, маркиз кивнул, надевая маску:
    — Хорошо.
    Он считал, что Жан и собака уже мертвы. Пройдя по их следам, можно было установить, кто и как это сделал. А кто предупреждён... словом, у Фиоренти появилась идея. Охотник пристегнул ножны со шпагой к поясу, перепроверил остальной арсенал, терявшийся в футлярах и карманах широкого плаща, и глубже надвинул треуголку. Та закрыла блестящие шестерёнки, впаянные в лоб маски, окончательно сделав Фиоренти похожим на тень с Венецианского Карнавала. С хрустом сжав-разжав кисти в перчатках, Фиоренти ещё раз подтвердил:
    — Я найду их.
    Все слова были сказаны. Итальянец ретировался, а София проследила, как он быстрыми шагами выходит со двора, заставляя грузчиков буквально разбегаться со своего пути. Пара бумажек и насквозь лживая благосклонность губернаторских лакеев не могли изжить страх, естественный спутник Охотников на чудовищ. Репутация Зальцбургского Охотничьего Клуба неслась впереди его членов, притом что бесчисленные добрые дела терялись среди тысяч жутких слухов. Чёрные мессы, многобожие, каннибализм... София небеспочвенно подозревала, что кое-что из этого могло оказаться на порядок ближе к правде. В том числе и поэтому церковные иерархи (те, кто знал) плевались вслед чёрным каретам со скрещёнными мушкетами. Впрочем, в срединной Европе богатство и влияние Клуба помогали отводить любые беды — где взяткой, где близостью к монаршим дворам. Но здесь?
    Наблюдая, какими взглядами провожают Охотника, София против своей воли вернулась мыслями к услышанному накануне разговору — Инквизиция. Юродивый генерал-губернатор, незнакомый им судья, разбойники... теперь ещё и эти. Охота в Пальмире грозила перерасти в очередь к причастию у врат ада. Чтобы отвлечься, Мейер занялась планами.
    Вскоре на лестнице снова раздались шаги — и в дверях вырос представительный, хотя и исхудавший, мужчина средних лет с аккуратной бородкой-«подковой». Мейстер Штольц, а именно так он представился, был облачён в ладный светло-серый сюртук с несколькими заплатами, сорочку не первой свежести, а через руку перекинул собачью шубу с обильными следами масляных пятен и грубых швов. Всем своим видом он демонстрировал, что лет пять назад никогда не опустился бы до такого, но... его молодость и богатство ушли вместе с ненастной пальмирской осенью. Зато у него оказался негромкий мягкий голос, приятная манера речи и академически поставленный немецкий. Наверное, мейстер Штольц хорошо ладил с детьми.
    — Великолепно. Сами сделали? — Штольц разложил на столе бумаги, на которых София аккуратно нарисовала планы комнат с подписями и пояснениями.
    Мейер кивнула:
    — Сможете реализовать?
    — Прекрасно и понятно. Думаю, проблем не возникнет. У вас почерк образованного человека, фрау Мейер. Адольф, Рори! Подите сюда!
    Появились обещанные подмастерья, нагруженные линейками, тубусами с чертёжной бумагой и целыми рюкзаками с остальными инструментами ремесла. Несмотря на общеголодный и усталый вид, ремонтная бригада мейстера Штольца выглядела много лучше, чем немалая часть горожан. Вместе с Софией троица принялась бродить по этажам, а другие строители вместе с бородачами занимались измерениями и оценкой обширности работ. Штольц бормотал над плечом делающего пометки Адольфа:
    — Выровнять пол... паркет меняем-с к чёртовой бабушке... здесь, глядите на стену, кладка съехала. Переложить... трещина у потолка, обратите-с внимание...
    София ходила следом. Мейстер Штольц, видимо, признавший в ней в каком-то смысле родственную душу, иногда совещался с ней, узнавая, что и как будет сделать лучше. София показывала, объясняя, где и что она хотела бы видеть. Самую дальнюю комнату в квартире третьего этажа она велела поделить надвое перегородкой и установить в дальнюю часть металлический стол, а также осветительный прибор прямо над ним. Мансарда, как любителю перемещений по крышам, досталась Марко. Сквозь косые окна свет падал на захламлённые чердачные комнаты, но Штольц пообещал, что к вечеру хозяин не узнает это место. К тому же, узкий чулан удачно освещали сразу два окна. Мейер попросила оставить у стен длинные поддоны и попросила больше света и в эту комнату — Охотникам требовались не только клинки и пули. Второй этаж заочно отдали Жану.
    В какой-то момент архитектор признался:
    — Я не думал, что вы — врач, фрау Мейер.
    — Моя семья связана с промышленностью. Врач требовался ей в последнюю очередь.
    Штольц улыбнулся, огладив бородку:
    — Что ж, очень рад работать с вами. Знаете, фрау Мейер... — архитектор с некоторым сомнением посмотрел на вестибюль флигеля, где они прощались. — Если надумаете полномасштабную реставрацию, дайте знать. Например, мой отец помнил времена, когда в этом самом доме находилось кафе. Вы, конечно, вольны самостоятельно его реконструировать, но, уверен, присутствие крепкого штаба Клуба в городе в значительной мере упростит ему жизнь. Я оставлю вам свой адрес. Конечно, чем больше амбиции, тем больше вложения, но, думаю, мы все своего не упустим.
    На прощание Штольц коснулся перчатки Софии губами. Во флигеле закипала работа...

Мейстер Штольц оказался человеком приятным и знающим. Более того, показался даже дружелюбным. Так что в своё путешествие к безумным теориям София отправилась с лёгким сердцем. Как до этого Марко, она проверила свой арсенал и вышла на улицу. К сожалению, города она всё так же не знала, но надеялась найти наёмный экипаж.

    Такой нашёлся, хотя и после некоторых поисков. Вскоре София уже катила на жёстком диване двухместного фаэтона, с грохотом и лязгом подскакивавшего на камнях. Изнутри он напоминал коробку, поверх которой натянули несколько слоёв рогожи, и от холода кузов не спасал. К тому же, в нём сильно пахло рыбой — наверное, кучер в обтрёпанном цилиндре и шарфе до самых глаз вечерами подрабатывал товарным извозом. Зато так получилось быстрее. Если бы София и Марко шли по одной дороге, то в конце концов Старшая Охотница догнала и обогнала бы маркиза, но там, где Марко свернул к площади Консьержей, чтобы выйти через неё на бульвар Святой Анны, двуколка Софии прогрохотала по прямой, продолжая следовать вдоль набережной Флеги.
    Мимо неё проплывали картины приречной суеты: в основном, разгружающиеся лодки, перевозившие грузы туда-обратно. Среди прочих София увидела длинные баржи с эмблемами федеральной армии, в которые рассаживались понурые солдаты. Она не ошиблась в догадке — баржа вскоре отчалила, двигаясь параллельным курсом. По реке подкрепления доставлялись в Литейные и другие районы города, где происходили прорывы баррикад. Среди всей военной суеты ещё находилось место людям, встречающим утро неспешной прогулкой, но было понятно, как эффективно холод, голод и вынужденная изоляция сводят Пальмиру во мрак. Возможно, если бы не торосы на заливе, можно было бы убедить командующих обороной организовать массовую эвакуацию через Карское море, запросив в ответ продовольствие и подкрепление у, например, Швеции. Или ещё что-нибудь. Или ещё.
    Или просто лечь и дожидаться смерти, зная, что так будет быстрее и проще.
    В конце концов, не все ли мы рождены, чтобы умереть?
    Затем исполинская тень Нового Кафедрального Собора — узкого, будто выстроенного сугубо в двух измерениях католического храма — накрыла их. Карета ощутимо взяла в гору, продираясь сквозь хитросплетение улиц, застроенных вплотную друг к другу мрачными высокими зданиями. Тёмный камень, тёмный свет... даже снег здесь терял белизну, становясь заложником мрачного величия Готического Холма. В узких переулках тревожно мерцал багрянец фонарей. На верёвках над улицами хищно хлопали развешенные на просушку полотнища. Свистел ветер, пронзаемый шпилями, трубами и флюгерами. А совсем недалеко, на другом склоне холма, темнели дымы Литейных. Гулко раскатывалось эхо винтовочных выстрелов, поминутно доносящихся снизу. Обернувшись назад, София могла бы во всём великолепии увидеть зимние набережные Парадного Квартала — становящиеся всё меньше и дальше дворцы, обломки моста, теряющийся вдалеке Венецианский остров, где осталось убежище на Люксембургской набережной...
    — Фрау. Мы на месте.
    Возница указал концом плётки на белый дом, в точности соответствующий описанию Жебера. Карета, почти перегородив собой проезд, стояла на очередной узкой улице. Буквально над её крышами вздымались арки Кафедрального Собора, который, несмотря на близость, сохранил ощущение болезненной лёгкости пропорций. На вершине его шпиля, привязанный прямо под крестом, трепался серебряно-синий флаг Пальмиры, и хвала тому альпинисту, который рискнул затащить его на такую высоту. Но Софию интересовал не собор, а угловое здание, с балконов которого над улицей восседали горгульи из белого камня. Мощная деревянная дверь с кольцом вместо ручки и стрельчатые проёмы окон, заложенные глухими ставнями, не добавляли дому дружелюбия. Казалось бы, что здесь никто не живёт, если бы не расчищенный перед входом снег.

— Благодарю, — охотница выбралась в мрачный, темнее обычного, зимний пейзаж и огляделась. Пока карета не унеслась отсюда в более светлые места, София уточнила у возницы приметы верного пути назад, но задерживать его и просить подождать не видела смысла — неизвестно, сколько продлится разговор.
София легко преодолела оставшееся до двери расстояние. Казалось, будто собор или горгульи с балкона подсматривают за не по регламенту передвигающимися людьми. Взявшись за тяжелое кольцо, охотница решительно постучала, словно утверждая всем окружающим своё право находиться здесь.

    Никто не ответил.
    Зато, потянув за кольцо, Мейер обнаружила, что дверь не заперта. Глухо скрипнув, она отворилась, впустив Охотницу в длинный вестибюль, который оканчивался лестницей, подковой изгибающейся на второй этаж. У стены стояла большая лопата для уборки снега, рядом лежали валенки, облепленные им же, и серая шуба.
    София шагнула внутрь. Что-то очевидно неладное происходило здесь, но сознание не могло сформулировать в ясный вывод витающую в воздухе тревогу. Просто... что-то было не так. И София поняла, что.
    Если бы не снег, не лопата и не шуба, дом продолжал бы выглядеть нежилым. Не гудели трубы, не шумели шаги или голоса. Даже газовые плафоны под потолком не горели. Софию встретили впечатляющая своей законченностью тишина, темнота и прохлада. Но она не собиралась уходить, кто или что бы здесь не поселилось. Скорее именно «что-то», расчищающее дорожку. На свет была извлечена сложенная коса, и Охотница осторожно, прислушиваясь и присматриваясь, пошла к лестнице. Что-то едва слышно похрустывало под ногами. Присмотревшись, София увидела, что ступени усеивают маленькие плоские кружочки из чего-то мягкого и ломкого. Охотница коснулась одного из них и поняла, что перед ней — остовы давно догоревших свеч. На мгновение ей представилось, что все они ещё горят, и лестница становится похожей на путь в сакральное святилище, а десятки огней подрагивают у её подножия.
    А потом начались надписи. Они были сделаны углём или чёрной краской прямо на стенах, повторяя в разных формулировках несколько фраз на латыни, датском и немецком: «Kom! Kom! Fimbulvinter! Kom!», «Nicolaus, Rex Aeternus», «Помоги нам, добрый король», «Защити нас, добрый король»... и чем выше поднималась София, тем меньше было обращений к королю и тем чаще попадалось название зимы великанов.
    Некогда свечи отбрасывали на них алые отсветы, теперь же чёрные буквы почти терялись во мраке. Впрочем, не только буквы — поднявшись на второй этаж, София видела перед собой только темноту, кое-где надрезанную белыми щелями на месте ставней. Нужно было или идти вслепую, или зажигать фонарь.
    Мейер выбрала второе. Возможно, это привлечёт внимание того, что затаилось здесь, возможно, отпугнёт — кто знает. Снова на глаза попалось «Фимбульвинтер». То самое слово, встретившееся им на станции мейстера Пушкина и его бедной жены. Софии вдруг припомнились странные звуки на втором этаже и их не менее странное исчезновение.
    — Кто бы ты ни был, — проговорила она с решительной мрачностью, — я иду. И надеюсь, ты ответишь на мои вопросы.
    Масло с потрескиванием разгорелось, залив второй этаж оранжевым светом. Рассохшиеся перила лестницы уводили ещё выше, а в сторону убегал коридор, застланный полуистлевшим ковром. Большинство дверей, выходившие в него, были заперты на амбарные замки. Снаружи. Никаких следов присутствия ван Везена, неважно, здравомыслящего или нет.
    Нужно было продолжать подъём...
    Но едва лишь София сделала шаг, поднимая фонарь выше, как странный звук заставил её замереть на месте. То был лязг замка, повторяющийся снова и снова. Затряслась одна из дверей. За ней — другая. Всё, что попадало в круг оранжевого света, оживало, стремясь к теплу. Утробное ворчание обитателей квартир, запертых в собственных комнатах, вновь напоминало о смотрителе Пушкине, почти утратившем дар членораздельной речи.
    Дом наполнился заунывным воем. София поднималась по скрипучей лестнице, чувствуя, как даже под её весом прогибается хлипкое дерево. Свет, пробиваясь сквозь частокол перил, жутковатым хороводом плясал на полу и стенах, выхватывая куски безумных заклинаний и плошки из-под сгоревших свечей. Завывая, Унесённые Зимой ломились следом, с грохотом нанося удары по стенам и дверям.
    Бдительно следя за вторым этажом, София едва не пропустила момент, когда лестница привела её на третий. Здесь, привалившись у перил с револьвером в руке, замер труп солдата в синем мундире. Он захрипел, пытаясь подняться, пусть даже одна нога была обглодана до самой кости. Умело размахнувшись, Мейер снесла ему голову.
    Коридор третьего этажа ничем не отличался от нижнего, а лестница вновь уводила наверх. В этот момент одна из дверей с громким треском слетела с петель — не выдержав близости желанного огня, обитатели квартиры неслись к Софии, задирая руки с голодным воем. Волна леденящего холода прокатилась перед Унесёнными Зимой — навстречу им лязгнула, раскладываясь, двухметровая коса. Мейер вспомнила о баньши, призраках, забирающих души, и поставила фонарь на первую ступень лестницы.
    Лезвие тускло сверкнуло в рыжих сумерках. Огромный замах развалил первого из бегущих вместе с куском перил, что с грохотом посыпались вниз. София перехватила свистящую косу двумя руками, не давая ей остановиться и продолжая рубить. Второе тело развалилось на две части — металл проходил сквозь них легко и просто, задевая трухлявые стены и перила. А двери с грохотом падали одна за другой, выбрасывая в коридор живые трупы.
    — Огонь...
    — Помоги...
    В руке бредущей к Софии женщины был зажат угловатый кухонный нож. Мейер отрубила эту руку, пинком отбросив женщину назад. Замахнувшись, вторым ударом она перерубила грудную клетку и тут же ударила древком себе за спину, встречая мягкое сопротивление. Унесённый старик с длинными как у бардов волосами согнулся, булькая смолянистой жижей, а коса лязгнула вновь, сокращаясь до сабли и попутно снося угодливо подставленную голову.
    Подхватив фонарь, София начала отступать спиной вперёд, нашаривая каблуками ступени. Сабля мелькала перед ней, отрубая тянущиеся. Короткие выпады отправляли мертвецов кубарем катиться под ноги «товарищам», вызывая смешение и давку. Удерживая узкий лестничный пролёт, Охотница легко обороняла его, периодически отмахиваясь фонарём от тех, кто умудрялся пролезть совсем уж близко. Острый угол железного прямоугольника работал не хуже булавы.
    — Хах... — с победоносным выдохом, София по рукоять загнала саблю в грудь последней из оставшихся на ногах теней.
    — Нет... — длиннолицый парень с отвалившимся носом свистяще застонал, хватаясь за обшлаг плаща. — Помоги мне... согрей... меня...
    На месте его челюстей чернел костистый провал. Кто-то, наверное, солдат снизу, снёс ему пулей половину лица, пытаясь защититься.
    — Нет... нет... прошу тебя...
    София коленом оттолкнула плачущего мертвеца, заставив его упасть на спину. Крутанув саблю остриём вниз, Мейер с силой вогнала оружие в грудь юноши ещё раз, глубоко пробив доски пола. Когда стук агонизирующих пяток стих, в белый дом около Собора вернулась тишина, нарушенная было приходом Охотницы. Всё закончилось за считанные минуты. София, тяжело дыша, стояла на четвёртом этаже, оставив позади ковёр из разрубленных на куски тел, и с лезвия косы тягуче капала замёрзшая кровь. Лестницы выше не было. А из дальней комнаты пробивался едва заметный голубоватый свет.

Ей было жаль их — этих несчастных, чьи души и тела не могли обрести покой. Но всё, что она могла им предложить, это погребальный костёр из мебели и обещание прогнать погубившую их Зиму. Обещание, которое охотница твёрдо намерена была выполнить.
Она осторожно прошла по коридору к освещенной комнате, не зная, чего можно ожидать от смотрителя мёртвых. Замерев у стены рядом с дверью, дважды ударила в нее костяшками пальцев. Фонарь остался аккуратно стоять с другой стороны.
— Кто здесь? — требовательно спросил из-за дверей надтреснутый голос.
— Меня зовут София Мейер, я пришла поговорить с мейстером ван Везеном. Разрешите войти? — отозвалась София и затаила дыхание, чтобы услышать, если кто-то подойдёт к двери.
— Проходи. Я — ван Везен, хотя меня давно не зовут мейстером. Проходи, да. Там не заперто.
За дверью оказалась квартира, когда-то наверняка принадлежавшая богатому и влиятельному вельможе — она тянулась вглубь дома, многочисленные комнаты соединялись богато обставленными коридорами и приёмными. Да, в отличие от многих других, в этой не присутствовало и намёка на эвакуацию. Серванты и комоды из дорогого дерева стояли на своих местах, картины висели на стенах, а под ногами Софии краснел пушистый ковёр. Свет шёл из дальней части апартаментов, там работала единственная газовая люстра, а на полу, завернувшись в одеяла, сидел совершенно голый старик с всклокоченными волосами и бородой длиной почти до пояса. На его шее висел роскошный медальон с красным рубином, наверняка стоившим целое состояние.
— Уве ван Везен, — сидя поклонился старик, подобрав одеяло к груди. — Церемониймейстер Его Величества Николая к твоим услугам.
— Здравствуйте, мейстер ван Везен, — обозначила ответный поклон София. Старик не выглядел безумцем. То есть, выглядел не настолько безумным, как те, на лестнице, и, похоже, был ещё живым. И вот тут вступало любопытство учёного: как? Как он выжил один во всём доме, полном Унесённых Зимой? Но сначала — главное. — Мне очень нужна ваша помощь. Вы знаете, как прогнать Зиму?
— Что?! — переполошился старик. — Нет! Зачем прогонять! Нет, нельзя-нельзя-нельзя!
Ван Везен пополз к Софии, взволнованно размахивая руками.
— Нельзя, понимаешь, нельзя! Если её прогнать, то... то... — понизив голос до шёпота, ван Везен доверительно объяснил, — ... то Их Величество не смогут вернуться!
— Вот как? — София прищурилась и не стала отходить от старика. Идея была интересная. — А в городе говорят, что он умер, они ведь ошибаются? Но куда он ушёл, мейстер ван Везен? Причем здесь Зима?
— Он никуда не уходил! Он здесь! Он никогда не оставит свой народ, — ван Везен запрокинул лицо к Софии. — Он обещал это мне. Обещал это всем нам. Как природа расцветает с новой весной, так придёт вновь царствие его, добрый король, и продлится тысячу лет как власть римских цезарей. Надо... лишь подождать... Подождать, понимаешь? Он не обманет! Он... он...
От переизбытка чувств ван Везен начал подвывать, силясь облечь в слова непроизносимое.
— Он всемогущий, вездесущий, он вечный! Вечный король...
— Я понимаю, — тихо согласилась София. Быть может, со смертью Старого Короля и не всё чисто, но вряд ли здесь она сможет узнать правду. — А у вас не сохранилось записей о том, как и когда он это обещал? Мне очень интересно узнать про Короля как можно больше, понять, какой он. Расскажете?

    — О, ты хочешь узнать о Старом Короле? Восхитительно, — церемониймейстер пополз по комнате обратно к гнезду из одеял. — Давно не приходили. Давно не спрашивали. Люди неблагодарны, знаешь? Они легко забывают хорошее. Их надо бить, чтобы они помнили, надо наказывать! Люди так ужасны. Я не раз советовал доброму королю отрубить голову-другую, но он говорил, что я слишком впечатлительный. Да-да-да, он так говорил. А ведь Их Величество стоило бы помнить как никого другого. Это он принёс в город богатство и процветание. Он заключил мир, он построил морской флот, этот город, эту Пальмиру! Вся Жемчужина Севера обязана ему своим существованием! Я помню, как перед его дворцом выстраивались очереди! Очереди, девочка! Очереди просителей, кляузников, челядинов, мздоимцев... а я должен был их всех принимать. Да-а, у Николая было много поклонников и придворных, но никто не был так полезен, как старый мейстер ван Везен. Добрый король восседал на солнечном троне в глубине исполинского зала, где окна и зеркала создавали вечный день. Он сиял подобно алмазу, он правил как мудрый Соломон, он дарил и награждал. Но-но-но! Но как только он... он... он начал умирать... о нём забыли!
    Ван Везен с воем воздел руки к холодному огню люстры.
    — Они все побежали, оставили Старого Короля! Только я, я-я-я, я остался. Я служил ему, я топил большой дворцовый камин, я открывал окна и зеркала, чтобы солнечный свет сиял как раньше... только я... и Дама В Красном... мы... мы остались у его ложа. Мы приглашали целителей и мудрецов, но Их Величество... о-о-о, бедный Старый Король... о-о-о...
    София отметила про себя новое действующее лицо, но не решилась прервать воспоминания старика.
    — Тогда-то он и сказал, что никогда не оставит нас, — мягко закончил ван Везен. — Наш любимый король... он обещал найти способ. Знаешь, он-он-он он всегда находил способ! Сперва мы боялись, что добрый король... ну... головой... но нет! Он пообещал и он сделает. Зима, он сказал, зима спасёт всех! В день перед тем, как он сделал... сделал Это... к нему приходил отец Франциск. Из-из-из монастыря. Там.
    Ван Везен стал тыкать рукой в стену, но показывал явно куда-то дальше.
    — Он много кричал на любимого короля, а потом король приказал своим рыцарям выставить его вон. Рыцарям, да-да. У него были страшные рыцари. Целая армия рыцарей, закованных в доспехи. Они... они... они защищали его, хотя никто не хотел нападать на доброго короля. Но они могли! И отец Франциск ушёл... а я-я-я... огорчился... мы огорчились... он был хороший человек. Вот! Да! Отец Франциск!
    Церемониймейстер зашарил по полу, потом снова посмотрел на Софию собачьим взглядом.
    — У мейстера ван Везена уже память не та. Годы, годы-годы-годы. Я только и могу, что беречь этот дом, чтобы добрый король мог здесь переночевать, когда вернётся. Убираю снег, всем помогаю... но память не та. Ты иди к отцу Франциску. В монастырь. Он расскажет. Расскажет про Зиму. Только... — мейстер умоляюще сложил руки над рубиновым медальоном, — прошу тебя, не убивай Зиму! Иначе добрый король может не вернуться... пожалуйста...
    — Спасибо, мейстер ван Везен, — говорить было сложно, будто бы ей не хватало воздуха. София не сразу поняла, что горло перехватило — хотелось плакать от сочувствия и восхищения такой преданностью. Преданностью, скорее всего, обманутой. — Я обещаю, сделаю всё, что в моих силах, чтобы не мешать возвращению Короля. А Дама в Красном — она тоже ждёт, как вы? Где я могу найти её?
    Уве ван Везен серьёзно посмотрел в глаза Софии:
    — Дама В Красном — это любовь.
    Внезапно Мейер припомнила сон, пришедший к ней на почтовой станции. Там был какой-то король, карета... но ещё там была девушка в алом платье. Она... она плакала? Вспоминать становилось тяжело. Детали сновидения ускользали как рыба из рук. София не могла вспомнить с точностью, но Дама В Красном точно была во сне. От мыслей её отвлёк переполошившийся старик, который вскочил, в своих одеялах похожий на ожившую моховую горку.
    — Теперь мне надо идти. Мне надо сказать Их Величеству, что у него будет такая милая гостья. Надо-надо-надо. Он будет очень рад, правда.
    У Софии возникло чёткое ощущение, что разговор окончен. Что оставаться дальше будет бестактно, словно общение с несуществующим королём сродни общению с богом. И, кажется, она ещё не была готова встретиться ни с тем, ни с другим.
    — Конечно, мейстер ван Везен. Не смею мешать вашей работе. Благодарю за прекрасную беседу и надеюсь, мы ещё встретимся, когда Его Величество вернётся и снова будет мудро править с золотого трона.
    Последними словами девушка совершенно очаровала больного мейстера. Он неловко подошёл к ней и, затмевая свет одеялами, вдруг поклонился, галантно задержав губы в дюйме от перчатки Охотницы. В этом движении были столько лет выучки и этикета, что даже нестриженный, дикий и голый старик на мгновение вновь предстал тем, кем был — статным мужчиной в золотисто-голубом камзоле, чисто выбритым, галантным. Церемониймейстером Зимнего Дворца Уве ван Везеном.
    Наваждение продлилось лишь миг. Потом София развернулась и вышла из квартиры, оставив ван Везена собираться непонятно куда. Забрав фонарь и перешагивая через убитых, Охотница спустилась тем же путём, каким пришла, на втором этаже забрав из рук убитого солдата револьвер и сняв с кожаного пояса кобуру. Та с приятной тяжестью устроилась на её собственном поясе под плащом. Немного подправив её положение, Мейер несколько раз попробовала выхватить револьвер и убрать его назад — пока получалось не слишком ловко, но просто носить оружие было удобно. Откинув барабан, София насчитала в гнёздах пять заряженных патронов и стреляную гильзу, которую выбросила в прихожей, и вернула барабан на место.
    Для поездки в Монастырь, указанный ван Везеном, нужна была карета. Карету отправился искать Марко. Рассудив, что до вечера у неё ещё есть время, София снова подозвала экипаж и велела ехать к южным границам обитаемой городской зоны. Не следовало терять время зря, у неё, как лидера звена, были и другие задачи.

* * *



    Королевская Библиотека Пальмиры была местом, где на протяжении веков в тысячах томов собирались знания. В ней нашлась полка легендам и мистификациям, учёным трактатам и историческим очеркам — да в ней запросто хватило бы стеллажей для всей истории человечества, записанной на бумаге, так она была велика. Здание Библиотеки представляло собой огромный дворец, выстроенный из камня и мрамора в тяжеловесном древнеримском стиле. Сверху его планировка образовывала большой центральный круг, к которому слева и справа примыкали полукруги двух боковых пристроек, хотя назвать их мелочным словом «пристройки» смог бы разве что Калигула. Могучие колонны, каждая в обхват двадцати человек, подпирали кажущиеся слишком массивными своды, на которые ушло больше камня, чем на несколько жилых кварталов. Бугрящиеся мышцами фигуры Атлантов, вытесанные из тёмных пород гранита, несли на плечах полукруглые балконы, а ко входу — высоким дверям, обшитым сталью и бронзой — поднимались непомерной ширины ступени. Библиотеку строили будто бы для великанов, способных часами бродить под сводами залов. Своими размерами она давила на Софию, в одиночестве стоявшую перед входом в неё на холодном ветру Пальмиры.
    Среди скал и утёсов, в которые обратились полуразрушенные дома Мёртвого города, завывали вихри. С неба, затянутого тучами, что утром маячили лишь на горизонте, падал снег и сам воздух темнел в предчувствии фронта непогоды. Нотки волчьего воя вплетались в свист грядущей бури, а окна библиотеки, оплетённые ледяной паутиной инея, содрогались под ударами ветра. Мерный стук сапог, эхом разносившийся над мраморными ступенями, почти тонул в бушующей стихии — возникало чувство, что Софии придётся ночевать здесь, в Библиотеке. Впрочем, одной ночи не хватило бы, чтобы обойти даже десятую часть её богатств. Целью Софии был картотечный зал, если такой ещё существовал и не был вывезен чрезмерно рачительным заведующим. Королевская Библиотека Пальмиры давно представляла интерес для Охотничьего Клуба — мистики и архивариусы в Зальцбурге годами точили зубы на пока недоступные богатства. Наверное, если бы у Клуба имелся корабль, а руководил экспедицией какой-нибудь мэтр вроде доктора аль-Мавели, судно утонуло бы в попытках вывезти как можно больше ценных рукописей за раз. Но у Софии стояла задача попроще: найти хотя бы что-нибудь из того, что представляло бы практический интерес. Мистические учения, списки алхимических формул, вымышленные и подлинные откровения греческих звездочётов... что угодно, чтобы поставить силы потустороннего на службу Клуба. И, конечно, на службу себе.
    Например, где-то здесь, в каменных недрах циклопического сооружения хранился легендарный Чёрный Гримуар. Согласно преданию, в книге, написанной польским демонологом Якубом Лаником, содержались сто тридцать три истинных имени ханаанских демонов. Считалось также, что чешский господарь Морав Грохобор в 1381-ом году заключил договор с принцем Ада, что многократно на протяжении европейской истории пытались повторять отдельные фанатики, идиоты и просто хвастуны. Проблема была в том, что на заседании инвизиционной коллегии в середине пятнадцатого века этот договор был, в числе немногих, признан действительным актом союза человека и Сатаны, а Морав Грохобор — заочно предан анафеме. Единственная уцелевшая копия договора тоже хранилась здесь.
    И то были лишь крохи среди необозримых сокровищ Библиотеки.

Библиотека оглушала величием. Казалось, стоит только отойти от дверей, и возврата назад не будет — книги захватят разум неосторожного посетителя и не отпустят, пока он не прочтёт их все, даже если на это уйдёт вся его жизнь. София была в восторге: пусть ненадолго, но она здесь, в священном для любого исследователя хранилище знаний. Чтобы не дать себе заблудиться, охотница решила следовать инструкциям и подсказкам Вильгельма.

    Не осталось библиотекаря, консерватюра или ассистента, который мог бы встретить Софию в приёмном зале, взять плащ и бережно провести к конторке, интересуясь целью посещения. Большой холл, отделанный дубовыми панелями, стоял совершенно пустым, и только шаги Софии разносились по нему трескучим эхом. Наборный паркет складывался в светлые шестиугольники узоров и в центре каждого был выбит герб Пальмиры, аналогичный тому, что имелся на флаге над Новым Собором. Всё покрывал слой пыли, в котором чётко отпечатывались следы Охотницы. Внезапное наблюдение кольнуло Софию — во времена войн и несчастий ценность книг пропадает, а на первый план выходит необходимость в тепле, в дровах. Но ни одна из панелей не была выломана из гнёзд. Зелёное сукно непотревоженным покрывало массивную конторку из тёмного ореха, преграждавшую путь к следующим высоким дверям. Почему никто не тронул такой большой запасник дров, в то время как для этих целей разграблялись квартиры и магазины?
    Ответа не было, но, готовая к худшему, Мейер не снимала руки с рукояти сабли на протяжении всего пути через холл. За ним открывался громадный книжный Колизей: идеально круглый зал, опоясанный многочисленными галереями, и всюду, всюду, всюду стояли бесконечные стеллажи. Здесь хранились не тысячи книг, нет — миллионы. Размноженные на печатных станках трудолюбивыми мастерами Литейных, переписанные учёными монахами и философами, этот зал стал Александрийской библиотекой современности. Теснились на полках чёрные с золотом фолианты, опутанные тёмно-зелёными переплётами собрания сочинений, собранные под кожаными обложками путевые заметки. Мнения и вопросы, возражения и аксиомы. «Геометрия», читала София названия секций, медленно следуя по окружности центрального зала, «гелионавтика», «гидрография», «гоминиды»... круг жёлтого света от фонаря в её руке плясал во мраке подобно крошечной искорке, медленно продвигающейся вперёд.
    Но, при всём своём многообразии, Королевская Библиотека следовала чёткому принципу организации. Ориентироваться в ней было легко. К центру зала сходились образованные стеллажами лучи, оставляя в центре пространство для занятий и чтения: составленные парами и большими кругами столы, над которыми дожидались своего часа медные лампы под зелёными абажурами. Каждый из последних стеллажей украшала латунная табличка с указателями секций и разделов. На нужной Мейер увидела надпись «Index Bibliotheca» и отправилась туда.
    Секция-картотека притаилась на некотором возвышении, куда вела трёхступенчатая лестница, и была отделена толстыми резными перилами. Наверное, либрарии прогуливались по ней как капитаны корабля, озирающие вверенное себе хозяйство. Здесь стеллажи были посвящены описанию, собственно, самой Библиотеки. Поставив масляный фонарь на стол, София стала с шумом сгружать на столы толстые переплёты каталогов, временами сверяясь с письмом Вильгельма. От бумаг поднимались тучи пыли, заставляя девушку чихать и морщиться, а гора на облюбованном ей рабочем месте становилась только выше и выше. Наконец, сдувая со лба намокшие волосы, София остановилась. И уже найденного хватит ей надолго. По-хорошему, здесь требовалась свора помощников, но Мейер решила, что справится сама, если начнёт прямо сейчас.
    Ей было не привыкать. Дома, в Венском Университете, она почти никогда не появлялась в библиотеке в рабочие часы, всегда приходя после или аккурат к закрытию. Это было связано с тем, что девушка, затесавшаяся в ряды студенческой братии, вызывала гамму эмоций от возбуждения до насмешек. Тем более, девушка, учившаяся на врача. Работать спокойно ей никогда не давали, поэтому София облегчила работу и себе, и всем остальным, просто приходя заниматься тогда, когда солнце пряталось в Дунай. За пределами семьи и до встречи с Вильгельмом она и не верила, что во всём мире найдётся хоть один человек, одобривший бы её выбор и интересы.
    Но даже сейчас, даже за тысячу лиг Вильгельм был рядом. В его некрасивом почерке София слышала дыхание, отдающее горьким столовым вином. Когда глаза начинало резать от недостатка света и напряжения, она откидывалась на мягкую спинку кресла и чувствовала как наяву, как из темноты появляется нескладная долговязая фигура. Как Первый Охотник склоняется над её плечом, скрыв сальными патлами лицо, но София знала — по небритым впалым щекам гуляет улыбка. Вильгельм верил в неё. Не в опытного Марко, не в хладнокровного Жана, а в неё. И, долив масла из поясной фляги в угасающий фонарь, София возвращалась к чтению, стараясь выкинуть из головы ощущение бесконечно огромного пространства за спиной, полного неясными шелестами и скрипом старых балясин, где гулко разносились отзвуки разразившейся за каменными стенами бури.
    Чистый лист, найденный в одном из ящиков, покрывался записями. Засохшие чернила в одной из чернильниц пришлось разбавлять сбитым с подошв снегом и долго перемешивать, но в конечном итоге София смогла писать бледным фиолетовым цветом — когда руки достаточно согрелись. Вильгельма и доктора аль-Мавели интересовал целый список книг, причём некоторые были известны лишь по описанию или косвенным отсылкам в других произведениях. София начала с тех, которые хотя бы знала — и с наименьшими трудами обнаружила Чёрный Гримуар, помеченный как запрещённый к выдаче без церковного разрешения. Строка в библиотечном списке, заполненная витиеватым прекрасно поставленным почерком гласила: «Le Grimoire Noir, l'auteur Jakubo Lannique. La section XIV:57:1». Переписав номер секции, стеллажа и полки, София продолжила поиски.
    Спустя многие часы её единственным стоящим уловом, не считая многочисленных найденных трудов по истории, религии и естественным наукам, стала книга под названием «Печать Гарафакса», хранившаяся, с той же пометкой, опять в секции XIV:20:9. Сверившись с большим свитком на двух механических рулонах, Мейер нашла эту секцию. По какой-то причине рядом с ней стояла пометка «только для уполномоченных лиц», а сама секция находилась даже не в общем зале, а в правой полукруглой пристройке, отделённая...
    ... отделённая двойными дубовыми дверями, скованными мощной стальной цепью. Амбарный замок, удерживавший её, был надет, но не заперт. София стояла перед ними.

Охотница коснулась цепи, отчего-то медля, вслушиваясь в гудящий за стенами ветер, шорохи библиотеки и обретая некое подобие умиротворения. Потом руки скользнули к замку, и София опустила хвосты цепи один за другим, не желая тревожить покой этого места. Металл всё равно заскрежетал, но она не обратила на это внимания: створки поддались усилию рук и распахнулись, словно неприступная стена вдруг разошлась на две половинки от пола до потолка, являя волшебство. Софии явилась для начала потревоженная резким движением пыль, и охотница звонко чихнула, который уже раз. А потом подхватила фонарь и шагнула вперёд.

    Едва её ноги переступили порог, порыв холодного ветра дохнул из книжных недр. Полы плаща взметнулись как одержимые, заставляя Софию оправлять их руками. Двери, неизмеримо более тяжёлые, чем плащ, захлопнулись с такой лёгкостью, будто их сделали из бумаги. Оглушительный грохот ударивших друг о друга створок сотряс Библиотеку... и она ожила.
    Мрачным зелёным огнём вспыхнули давно сгоревшие факелы в ржавых железных держателях. Призрачный свет залил каменные стены и стеллажи. Факелы загорались один за другим, прокладывая пламенную дорожку в глубины четырнадцатой секции. Загремела, сама собой вползая в ручки с обратной стороны, цепь. София мигом вспомнила все пометки об «уполномоченности» и прочих предосторожностях. Метнувшись назад, она дёрнула двери на себя — никакой реакции! Только хрустнул замок, занимая прежнее место в стальных звеньях. Пути назад не было...
    Может быть, в прежние времена рискнувших войти в запретную секцию поджидал кто-то снаружи, чтобы отомкнуть цепь, но София, увы, была совершенно одна. Она расчётливо (зачем тратить топливо, если факелы, пусть и странно, освещают путь?) погасила фонарь и двинулась вперёд, высматривая номера на стеллажах. Практичная часть охотницы говорила, что искать выход можно и с книгами в руках, но другая, прячущаяся глубоко внутри, шептала о совершаемой ошибке.
    Ветер не умолкал. Наоборот, с каждым шагом Софии он усиливался, гуляя во всех направлениях. Уже не осталось даже тени сомнений, что единственным объектом, на который направлена его ярость, являлась сама девушка. Что-то зашелестело над головой: Мейер едва успела отскочить в сторону, как перед ногами грохнулась тяжёлая книга. С верхних полок начали валиться всё новые книги, заставляя прикрывать голову. Сияние факелов разгоралось всё ярче и ярче, достигая самых сводов Королевской Библиотеки. В ветер вплетался шум голосов, смех, топот ног и звон канделябров.
    Внезапно проход, до того следовавший прямо, раздвоился. Его заполнил зелёный свет. Посреди левого коридора, среди падающих книг, хохотал генерал-губернатор, с чавканьем терзая булочку с клюквенным джемом. Из правой стороны выступила девочка в скромном кокошнике и платье, протягивая к Софии изуродованные обморожением руки.
    — Помоги... — застонала она, роняя искры слёз.
    — Добро пожаловать в Пальмиру! — облизывал пальцы лорд Белозерский.
    Стоять на месте было нельзя: книги падали всё быстрее, образовав за спиной надвигающийся ураган из вырванных листьев. Уворачиваясь от них, София думала, что библиотекари, похоже, не уступают охотникам по силе духа и физической подготовке. И что, возможно, она напрасно решила, что взять выбранные книги будет так просто, не говоря о том, чтобы выйти отсюда... собой. На развилке девушка притормозила, оглядела оба видения и поспешила направо, покрепче взявшись за рукоять сложенной косы.
    Крестьянка рассыпалась вихрем зелёных искр, а проход перед Софией вновь распрямился, став прежним прямым коридором. Но теперь в просветах на месте выпавших книг пробивался обжигающий зелёный огонь. Голоса в голове шептали Софии: «Гнев... тобой движет гнев...»
    «Неправда».
    — Сострадание — просто иллюзия... слабая... глупая...»
    В зелёном зареве полыхнули цифры на очередном стеллаже. XIV:57. Здесь! София принялась обшаривать полки взглядом. Очередная книга больно полоснула по щеке окованным углом, оставив кровавую дорожку. А потом Мейер увидела то, что искала.
    Среди томов, казавшихся на его монументальном фоне жалкими поделками кустарной печати, высился он — Чёрный Гримуар, гигантский фолиант в чёрной коже переплёта, закрытый на серебряную цепочку с печатями римской курии. Его габариты были таковы, что за ним можно было прятаться как за щитом. Книга содрогалась. Цепочка вздрагивала, натягиваясь сама по себе.
    — Выпусти меня! — усилился свистящий шёпот. — Дай волю... гнев, ярость... награда...
    Гнев? Да, София знала, что если вспылить, остановиться бывает совсем непросто. И её раздражали попытки неведомой силы воспользоваться этой чертой её характера. На мгновение стало интересно: а что будет, если согласиться? Здесь вроде бы некого даже убить. Но пока разум и воля не оставили её, и Охотница смотрела на фолиант лишь с одной мыслью: как унести такую махину?
    — Непременно подумаю об этом на досуге. А пока не мог бы ты вести себя потише?
    — Тогда ты сгоришь, — в бешенстве зашептали голоса. — Сгоришь! Сгоришь!
    Голова гудела от криков. Зелёный огонь расползался по стеллажам, заставляя сухое дерево и бумагу вспыхивать как спички. Одна за другой загорались книги, загорались даже на лету, приземляясь на пол объятыми огнём метеоритами. Множественный вопль в очередной раз едва не оглушил охотницу, но она не двинулась с места.
    «Это иллюзия. Происки нечистой силы. Всего лишь видимость!» — повторяла себе София.
    Видения, если это были видения, исчезать не торопились, а листы осыпались искрами очень натуралистично. Очередной полыхнувший том упал совсем рядом, и София, стянув перчатку, провела над огнём рукой.
    Огонь был совершенно холодным. Руке не было больно.
    — Сгоришь! Сгоришь! — бесновался демонический хор, но их голоса становились всё менее убедительными и тихими, доносясь как будто бы издалека.
    Сконцентрировавшись на своих мыслях, София сражалась с иллюзией. Зелёный огонь постепенно угасал. Книги, рассыпанные по полу, таяли, возвращаясь на места, а прежде исполинский Чёрный Гримуар неуловимо сокращался в размерах, пока не уменьшился до пропорций самой обычной, хоть и немаленькой книги: в локоть высотой и две трети шириной. В затихающем эхе последний раз прорезалось напоминание:
    — Гнев... ярость...
    И зелёный свет погас окончательно. Всё прекратилось. Никаких разрушений, никаких факелов. София стояла в почти полной темноте, держа дрожащую руку без перчатки вытянутой над полом. Она чувствовала, что вот-вот рискует упасть. Да, она оказалась сильнее, как и говорил когда-то Вильгельм, но чего ей это стоило! Охотница судорожно вздохнула и привалилась к стеллажу. Перед закрытыми глазами плясали зелёные искры, обнаженную руку пощипывал прохладный воздух. Через несколько минут София решила, что достаточно отдохнула, поправила одежду, зажгла фонарь и, сунув подмышку вредный Гримуар, отправилась дальше. А через несколько шагов сообразила, что нужный ей стеллаж находится позади, и пошла обратно.
    Больше четырнадцатая секция не скрывала сюрпризов: полки со старыми книгами молчаливо нависали над Софией, словно с неохотой пропуская её в глубины книжного леса. Порой в свете фонаря возникали стеллажи, целиком закрытые шёлковыми портьерами или оснащённые дверьми, запертыми на ключ. Наверняка здесь осталось ещё так много интересного, от жертв политической цензуры до устрашающе реальных воззрений культов Полинезии.
    Но София просто не смогла бы утащить сразу весь золотой фонд запрещённой литературы. Поэтому она вернулась к началу, найдя пропущенный ранее двадцатый стеллаж. «Печать Гарафакса» представляла собой невзрачную книжку в рассохшейся обложке, окружённую куда более нарядными товарками, содержавшими комментарии и пояснения к ней. Короткая записка, вложенная в кармашек у нижней полки стеллажа, поясняла, что копия попала в Королевскую Библиотеку из Кордовы, где тщательно изучалась и толковалась на протяжении веков. Якобы её автором был греческий жрец-птицегадатель, объяснявший на её страницах, как полагается противостоять существам имматериального мира. Скорее всего, этот список кто-то утянул под шумок, а потом продал богатой Пальмире за мешочек с золотом или красивый чек. Впрочем, читать обе книги было лучше уже в Убежище.
    Двери в секцию стояли открытыми. Цепь лежала на полу. Их громоподобное закрытие тоже было лишь частью иллюзии — ничто не держало Софию в огромной библиотеке. Только чувство, будто чьи-то внимательные глаза смотрят в спину, преследовало каждый её шаг. София всё быстрее шла к выходу из Королевской Библиотеки. Забыв об оставленном в картотеке беспорядке, она почти бегом пронеслась по скрипучему паркету приёмного холла и выскочила на холодный ветер Пальмиры. Оказалось, что за время её изысканий на город опустилась непроницаемое полотно северной ночи.
    Кутаясь в плащ и стараясь не уронить драгоценные книги, Охотница побрела к реке. Пора было вернуться в Убежище.

=> пост 05 комнаты 05

    В два приёма Мейер перенесла убитых наверх. Ей не доставляло удовольствия тащить по лестницам тяжёлые мешки, мягко шлёпающие о края ступенек. В своём прошлом София больше любила помогать живым, чем провожать мёртвых. Ситуации, где это приходилось делать, раз за разом её огорчали. Одно дело — сражаться, когда за тебя думают руки, сабля и пуля, и другое — вот так, монотонно и скорбно...
    Девушка тяжело вздохнула.
    Врачебная стезя не всегда была лёгкой долей. Свой первый анатомический театр Мейер до сих пор вспоминала с содроганием. Вспоминала, как, вернувшись домой, она впервые задумалась о том, что совершила ошибку. Тогда рядом оказался отец, пышный бюргер, пахнущий кислой капустой и пивом. Улыбаясь сквозь усы, он со скрипом уселся на край её кровати. Глаза герра Мейера всегда смеялись. Он не пробовал утешать, наоборот, он спрашивал, хотя ничегошеньки не понимал в медицине. Но он выспрашивал детали и подробности, отвлекая Софию от неприятных переживаний и заставляя сосредоточиться на содержании лекции. В какой-то момент девушка поймала себя на том, что воодушевлённо объясняет внутреннее устройство intestinum — так и здесь.
    Сосредоточиться, София. Надо сосредоточиться.
    Мейер с немалыми усилиями расположила тела в недавно оборудованных стальных ящиках, ещё пахнущих резкой химией, которую использовали как детергент. А потом, с грохотом задвинув их в холодные камеры, оставила в покое. Хоронить их они будут позже.
    Иногда семьи некоторых Охотников сохраняли связи с ними и просили вернуть тела усопших, но как этот вопрос обстоял в случае Жана, София не знала. Маркиз никогда не рассказывал о своей семье.
    Чтобы отвлечься от мрачных размышлений, Мейер занялась делом. Перейдя в соседнюю комнату, она выставила на стол колбу с Кровью Святых. Вязкая тёмно-красная жидкость неохотно колебалась за тонким стеклом, оставляя вдоль стенок вязкие осадки. Перед глазами стояло бледное лицо Жана.
    — Жидкость...
    Жан с презрительно-скучающим видом переворачивал страницы томика стихов. В горле застрял ком. София с почти видимой злостью вывернула до максимума фитиль масляной лампы и начала со звоном выкладывать на столешницу дополнительные пробирки и пипетки.
    — Жидкость! Тёмно-красного оттенка!
    С готовностью фыркая, Наполеон вилял хвостом. Как-то раз, разыгравшись, огромный пёс в шутку прыгнул на Софию и сбил её с ног. А потом радостно лаял, вентилируя хвостом воздух.
    — Жидкость... тёмно-красного оттенка... маслянистой консистенции...
    Разведя в набранной воде чернила, Мейер начала записывать почти вслепую. Почему, почему именно сейчас вдруг стало так плохо? Когда Марко, пугавший всё больше, наконец-то убрался по своим делам, и только ветер остался выть за чёрными окнами.
    — Кхм. Средней прозрачности. На поверхности, — носик пипетки нырнул в пробирку, набирая тонкий столбик Крови, — образуется упругая плёнка, по-видимому, обладающая консервационными свойствами и препятствующая свёртыванию состава. Начинаю фазу in vitrio. Взятая проба помещена в стеклянную ёмкость, после чего...
    Буквы покрывали лист. «157 алхимических канонов», изданные неким Ф. М. ван Гельмонтом в 1688-ом году, помимо очередной порции оккультной чепухи содержали весьма дельные советы по разложению веществ. Химическая катализация, нагревание, дистилляция... ряд узких как мизинец пробирок в специальном поддоне пополнялся новыми и новыми. Капли Крови Святых помещались на миниатюрные плошки, под которыми синели огоньки горелки, растворялись в воде и кислоте...
    — Наблюдаю удивительное, — диктовала сама себе Мейер, склонившись над столом. — При обработке любой металлической поверхности составом, имеющим содержание так называемой Крови Святых, не превышающее пяти долей к ста, происходит реакция, напоминающая легирование неметаллургической природы. Химический состав металла видоизменяется, приобретая дополнительные свойства — прочность и гибкость одновременно. Имеется подозрение, что Кровь чувствительна к нагреванию и «откликается» на изменение температурного режима. Гельмонт называл это «культурным кодом, зашифрованным во всякой среде и всяком хаосе», «алхимической конвенцией», требующей изучения и поклонения. Делая вывод, я подтверждаю, что мы имеем дело с веществом необычной природы, обладающим уникальными свойствами, необъяснимыми исключительно влиянием элементов, составляющих его. Уф.
    София не заметила, как пролетели часы. За окном всё так же выла метель, но стрелки часов незаметным образом уползли глубоко за полночь. Стол превратился в хаотическое нагромождение металлической и стеклянной посуды, склянок, коробочек и медных фиксаторов, похожих на разлапистые паутинки. Свет отражался в блестящих гранях оборудования, а София сидела в центре всего этого, похожая на гимназистку в своей блузе с закатанными до локтей рукавами. А ведь впереди было ещё так много работы.
    «Хм?»
    — Прош... ... ения! ...ибудь дома?!
    София прислушалась. Снизу доносился едва слышный из квартиры звон дверного колокольчика, стук и умоляющие крики.

Она спустилась вниз и открыла дверь, первым порывом было убедиться, что пришёл не враг. Поэтому стоявший снаружи был запущен внутрь, но познакомился сначала с лезвием сабли, пляшущей где-то у его горла.
— Кто вы? — тихо, без угрозы, спросила София. — Что вы здесь делаете?
— А... стойте...
Им оказался совсем ещё молодой господин, фактически юноша, закутанный в шарф и длиннополую куртку из дублёной кожи, обильно подбитую мехом. Он в панике вытаращился на саблю и осторожно поднял руки в перчатках.
— Я... я просто ищу Охотников... в городе говорят, здесь...

    — Всё верно, — София прищурилась, изучая юношу, и отступила, оставаясь настороже. Сабля вернулась на своё место на поясе. — София Мейер. Что у вас за дело к Охотникам?
    — Я хочу поговорить с их старшим, — всё ещё косясь на саблю, но уже намного спокойнее объяснил гость. Он тоже во все глаза рассматривал Охотницу, как будто пытался прикинуть, стоит перед ним человек или всё же фантастический монстр Франкенштейна.
    — Да говорите уж, — София невесело усмехнулась, припомнив манифест Марко, — сегодня я за него. Вы один?
    — Да, один. Я отпустил кучера за несколько кварталов. Н-наверное з-зря...
    — Тогда можете пройти внутрь, там теплее.
    Вскоре они сидели перед камином в относительно новых креслах, наверняка переехавших сюда из какого-нибудь другого брошенного особняка. Штольц постарался на славу, в рекордно короткий срок раздобыв даже трубочиста для очистки трубы от сажи, снега и менее лицеприятных загрязнений. Теперь в очаге плясало яркое рыжее пламя. Юноша с благодарностью прихлёбывал горячий чай и протягивал озябшие руки к огню, не снимая куртку. Он успел посинеть за то время, пока бежал сюда по холоду.
    — Спасибо, — в который уже раз повторил гость, — я думал, что умру, пока добирался сюда. П-проклятый мороз! Я ведь говорил ей, что сразу надо уезжать...
    София понимающе кивала. Ей бы тоже не хотелось выходить в такую погоду. А «она» — очевидно, родственница, так или иначе имеющая возможность влиять на посетителя.
    — Нужна немалая храбрость, чтобы отправиться куда-то ночью да ещё в такую метель. Или крайняя необходимость. Что-то случилось? Лучше по порядку.
    — Да. Да, чёрт, да вы разве сами не видите, что случилось?! — спохватившись, юноша поспешно добавил. — Извините меня. Мои манеры замёрзли ещё раньше ног. Мне больше не на кого рассчитывать, а ведь, казалось бы, кому, как не мне?..
    Суетливый глоток вернул ему немного румянца и он договорил уже спокойнее:
    — Давайте и правда по порядку. Меня зовут Флинн. Леопольд Флинн. Я думаю, вы слышали о моём отце.
    София покопалась в памяти и вдруг кивнула:
    — Арчибальд Флинн, генеральный судья Пальмиры. Наш глава упоминал о нём, как о человеке стойком и строгом. Возможно, напрасно мы не заглянули к нему, — подумала вслух София. — У вас всё в порядке? Помимо Зимы, конечно.
    Молодой человек горько фыркнул:
    — Даже и близко не было! Иначе, думаете, чего я крадусь сюда среди ночи, рискуя нарваться на шарлатана, — его глаза опять скосились на рукоять сабли, — или чего похуже? Отец одержим «своим городом» так, что забыл обо всём остальном. Но это его дело.
    — В таком случае, каково ваше?
    — Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста. Я не смогу хорошо заплатить, но... но... я сделаю всё, что попросите. Только помогите мне!
    Молодой человек казался живым и искренним, и София предпочла возможность ошибиться и заплатить за это, чем отказаться и, возможно, обречь кого-то на несчастье. Она великодушно откликнулась:
    — Расскажите, в чём суть дела, а я обещаю, что постараюсь вам помочь, если это в моих силах.
    — Спасите Лизу! — едва дав ей договорить, выкрикнул Леопольд. Видя, что имя не произвело на Мейер особого впечатления, он пояснил: — Лизу Белозерскую. Дочь лорда Оскара.
    — О! — сказала София. — От чего именно её нужно спасти?
    — Я... не знаю. Она заперта во дворце генерал-губернатора и... уже много месяцев, лет не было никаких известий. Но я уверен, что она жива.
София не раз слышала похожие слова и знала, что обычно отвечает на это жизнь. Та её сторона, с которой имели дело Охотники, не любит наивных. Но Леопольд убеждал:
    — Я это чувствую.
    Охотнице вспомнились амбарные замки на дверях квартир в доме ван Везена. Жена почтмейстера Пушкина, заколотая в постели. Голод и безумие в глазах Унесённых Зимой, надписи на стенах. Но она не могла сказать ничего конкретного, пока не убедится лично.
    — Должно быть, ваши семьи общались до того, как началась Зима, тогда вы с Лизой и подружились?
    — Наши отцы ненавидят друг друга. Они с радостью вцепились бы друг другу в глотку, я так думаю. «Жирное ничтожество» и «хромой козёл» — это самые мягкие из, хм, их неформальных обращений. Конечно же они оба бесились, что мы с Лизой... общаемся. Вы неправильно поняли меня, мы не просто дружили, мы любим друг друга.
    — Что она за человек? — мягко полюбопытствовала Мейер, наблюдая за реакцией.
    — Она — замечательный человек. Очень добрый, что редкость в этом городе. С первого взгляда она... я... неважно. Нам приходилось держать всё в тайне. Мы старались делать так, чтобы наши родители не были оскорблены поступком собственных детей. Семейная честь значила для нас обоих очень много. А три года назад Лиза исчезла, — Леопольд грустно посмотрел в чай. — Я пришёл в панику, в ужас. Я подумал, что это лорд Оскар запретил ей выходить. Вы уже понимаете, что путь в губернаторский дворец был мне закрыт. Я пытался много раз, но эти ублюдочные наёмники вышвыривали меня прочь. Через знакомую кухарку, всегда помогавшую нам, я стал выяснять, чем Лиза прогневила отца, но... оказалось... что Оскар здесь не при чём.
    — То есть, это не лорд-губернатор запер её в собственном доме?
    — В его дворце что-то случилось. Не знаю, что-то странное... страшное... говорят, теперь он выставляет часовых у собственной спальни. Говорят, что Зима пришла внутрь его дворца и где-то в дальних комнатах исчезла Лиза. Вот...
    Шансов найти девушку живой становилось всё меньше. Но Охотнице достаточно часто приходилось сталкиваться с, казалось бы, невероятными явлениями, и это позволяло сохранить надежду на чудо. Тот же ван Везен был неплохим примером. София отбросила появившуюся было мысль представить Леопольда Охотником и даже порадовалась, что мальчишка не сможет пробраться внутрь и увидеть то, что видеть не стоило.
    — «Дальние комнаты», должно быть, это оледеневшее крыло, — сделала вывод Мейер. — И если что-то... хм. Через два дня граф Белозёрский даёт бал, это хороший шанс попасть туда, не вызывая чрезмерных подозрений. Я поищу её. Если ваше сердце чувствует верно, я обещаю сделать всё, чтобы спасти Лизу.
     — Нет-нет, бал — он в Театре Сословий, — замотал головой Леопольд. — А его наёмники никуда не денутся. Сторожить золото, обещанное им губернатором, для них важнее, чем сторожить гостей. Умоляю вас, поспешите... я... я... ждал несколько лет...
    — В самом деле. Жебер же говорил о театре, — София прикинула оставшееся до утра время.
    Поход в губернаторский особняк казался безумием, сродни походу Жана в Старый Собор, если не хуже. И если ей не доведётся повторить судьбу товарища, то завтрашний день всё равно станет испытанием. Кто ей этот мальчишка и его возлюбленная? Ценнее ли они, чем жизнь целого города? Как Старший Охотник, она должна была сказать «нет». Но интуиция говорила, что в этой тайне может быть и кусочек головоломки о Зиме. А смерть — она и так за каждым углом. К тому же, ей действительно хотелось помочь Леопольду.
    — Хорошо, — неохотно, но зато искренне подтвердила принятое решение София. — Я займусь этим, как только смогу. Но сначала вы ответите мне на несколько вопросов, в качестве предоплаты. Идёт?
    — Спасибо! Спасибо вам, я... я... Это меньшее, что я могу сделать. Спрашивайте. Прямо сейчас! — просиял Леопольд, мучительно прикусив губу, будто ждал, что жуткие Охотники начнут пытать его прямо в кресле. София тут же спросила:
    — В ваших кругах говорили когда-нибудь о Старом Короле?
    Леопольд непонимающе вытаращился на неё, придя в замешательство от поворота беседы:
    — Вы имеете в виду покойного Николая? — София кивнула. — О нём часто вспоминают в Пальмире... не очень понимаю ваш вопрос...
    — У него была невеста? Жена? Фаворитка? — уточнила София.
    — Нет, он не был женат. Но насчёт фавориток... да, конечно же. Какой двор обходится без интриг и скандалов? Это же пища высшего света. Удостоиться внимания Короля-Солнца было большой честью, как мне рассказывал отец. Я тогда ещё был совсем мал и не знаю имён, но слышал, что среди всех придворных фиф особо выделялась первая статс-дама, известная как...
    Огонь в камине мигнул. Леопольд взглянул на него и пробормотал то, что София уже знала:
    — ... Дама В Красном.
    — Что с ней случилось, когда началась Зима?
    — Не знаю, — пожал плечами юноша.
    Логично. К чему подробности чужой жизни, если своя достаточно интересна. София решила, что нужно будет посетить судью и попробовать с ним поговорить, если... если. Слишком много условий, чтобы загадывать. И возможно, Марко прав — не так уж много времени.
    — Ничего. Вы знаете, где находится королевский дворец? Я ожидала увидеть его в Парадном квартале, но ничего похожего.
    Бледно улыбнувшись, Леопольд объяснил:
    — Вы совершили традиционную для гостей города ошибку. Многие ищут его здесь, однако Николай не любил ни суету центра, ни вмешательство сверх меры в дела, с которыми справлялись гражданские чины. Его двор квартировал в огромном дворцовом комплексе к северу от города, что известен как Зимний Дворец. Если вы выйдете на северную набережную Венецианского острова, где мы находимся, то в ясный день сможете увидеть вдали туманную дымку — это он и есть. Перед комплексом был разбит большой парк, ставший предметом гордости и всегда открытый для гуляний, — грустно вздохнув, Леопольд допил чай и закончил. — В былые времена так всё и было. Теперь никому нет хода за ограду. Но если вы очень хотите увидеть Дворец, можете подняться вверх по рукаву Флеги.
    — Замечательно, — София улыбнулась, — спасибо. Пока это всё.
    Леопольд с явным облегчением откинулся в кресле. Пожалев мальчика, Мейер сообщила:
    — Там всё ещё метёт. Вы вполне можете остаться здесь до утра. У нас есть свободная квартира.
    — Но я не хочу вас беспокоить... — вяло запротестовал юноша, тоскливо глядя в окно. — Впрочем, боюсь, я и правда замёрзну по пути назад. Вновь не знаю, чем благодарить вас. Я не думал, что вы окажетесь... такой.
    — Никакого беспокойства, — отмахнулась София. — Что, тоже слышали, что Охотники допрашивают младенцев и отрезают уши любопытным?
    На лице Флинна-младшего было написано, что именно это он и слышал, но вслух он с жаром принялся доказывать, что вовсе нет, и добавил:
    — К вам относятся как к врачам. Мало кто имеет конкретные причины не любить вас, но то, что вы приходите, означает, что дела идут совсем плохо. Ясно, что когда половина города перемерла от холода и голода, о хорошем говорить не приходится, но пока нет врачей, будто бы нет и болезни. Мы пытаемся обманывать себя. До сих пор.
    — Что же, спасибо, что признаёте это. Ничего удивительного в том, что люди не хотят верить в худшее. Надеюсь, наше лекарство поможет Пальмире выздороветь.
    — Отец считает, что только превращение города в военный лагерь ему поможет.
    София кивнула. Она ещё многое хотела бы узнать об Арчибальде Флинне, но её ждали книги. Она отпустила Леопольда:
    — Но сейчас давайте отдыхать. Силы нам понадобятся.
    До самого рассвета в квартире Жана-Пьера горел свет, почему-то успокаивая Софию. Отвлекаясь от сложного, перенасыщенного латинскими и греческими оборотами текста «Печати», Охотница поглядывала за окно и видела, как снег во дворе кружится, падая в полосы оранжевого света. Леопольд так и не смог заснуть. Через несколько часов он робко поднялся по лестнице и снова постучал, на этот раз прямо в двери Софии. Без полушубка и шарфа мальчик казался совсем хилым. У него были узкие плечи аристократа и пальцы музыканта.
    — Извините, — пробормотал он. — Я не хотел отвлекать вас. Просто... сон не идёт. Фрау Мейер, можно я посижу у вас?

— Конечно, — успокаивающе улыбнулась София. — Проходите, располагайтесь.
— Спасибо...
Юноша неуверенно уселся на самый краешек стула в противоположном конце кабинета. Он с опаской смотрел на разложенные по столу книги и словари с выписками и переводами. София подумала, что предусмотрительно было закрыть дверь, ведущую в «медицинскую» половину квартиры. Наличие собственного морга, лаборатории и врачебного кабинета вряд ли бы добавило доверия к ней как к личности.
Леопольд неумело прервал тишину:
— Мне... трудно... здесь. Последние пять лет рядом всегда были солдаты отца. Или кто-то ещё. В вашем доме так... так тихо... так пусто. Вам не страшно самим?
— Нет, — охотница отложила переписанный текст и посмотрела на гостя. Его хотелось укутать и кормить, пока ветер не перестанет валить с ног. И может ещё организовать тренажёрный зал. К счастью для себя, Леопольд не был рекрутом. — Дело привычки. Пустота означает отсутствие врагов, тишина позволит услышать и проснуться... Впрочем, здесь, в этом доме, вполне безопасно. А как вам удалось сбежать от охраны, да ещё ночью?
— Ну, почему прямо сбежать, — улыбнулся Леопольд. — Отец не настолько тиран. На самом деле, он хотел отправить меня прочь из города, но... вы, наверное, знаете, что залив перекрыли ледяные глыбы. А пытаться уходить по суше — затея ещё глупее. Вот я и остался. Но я не сижу в тюрьме.
— Не представляю, как это — столько лет жить посреди Зимы, не зная, когда она закончится. Люди, которые всё ещё сражаются за свою жизнь после такого — достойны восхищения и награды, — София покачала головой.
Помолчав немного, юноша снова вернулся к своему:
— Как вы стали Охотницей, фрау Мейер?
— Большинство людей не верят, что чудовища, которыми они пугают детей, могут оказаться реальностью. Те, кто стали охотниками, узнают это на собственном опыте. Так же был и со мной: в городке, где я вела практику, случилась эпидемия странных смертей. Мне довелось не только изучить последствия, но и столкнуться с первопричиной. И выжить. Это было нелёгкое время для моего рассудка, но мне повезло встретить главу нашего Клуба. Он доказал, что открывшийся мне мир — не выдумка, обучил и дал возможность Охотиться. Охота меняет людей, и я бы не хотела, чтобы кто-нибудь из моих близких шёл по тому же пути. А какие у вас планы на будущее, герр Флинн?
Леопольд грустно улыбнулся:
— Здесь редко звучат подобные вопросы. В какой-то момент ты перестаёшь задумываться наперёд. Будущим становится завтрашний месяц, потом — неделя, потом — день. Может быть, так людей и уносит Зима. Будущее перестаёт казаться реальным. Осязаемым. Ты просто... живёшь. Греешься. Ешь. Стараешься выспаться, не проснуться от кошмаров. Зима становится единственным, что постоянно и неизменно. Долгая ночь не обещает пробуждения, фрау Мейер. Я не знаю, что ответить вам.
София кивнула. Она понимала, словно и сама прожила здесь достаточно долго. Впрочем, нет, просто видела — достаточно.
— Не теряйте надежды. За живые сердца в этом городе стоит побороться, хоть это может быть и непросто.
— Поэтому я здесь. Хотя я не верил, что найду у вас помощь.
— Но всё же рискнули. И не напрасно. Расскажите, какой была Пальмира до зимы?

   Сын судьи обхватил себя за плечи, по сложившейся традиции уставившись в догорающие угли. Может быть, в квартире просто больше не на что было смотреть. Медленно подбирая слова, будто вспоминал, он начал отвечать:
    — И снова вы задаёте вопросы, которые никто не задаёт. Кажется, что с каждым годом снег всё глубже вмерзает в улицы, и даже воображению порой почти не под силу очистить его. Представьте себе... представьте себе сначала реку, фрау Мейер. Большую и полноводную реку, голубую-голубую ленту. Представьте, как на её берегах в лучах утреннего солнца сияют дворцы из золота и мрамора. Мимо них катят экипажи. Мужчины и женщины в элегантных нарядах раскланиваются друг с другом, придерживая котелки и платья. Нежные барышни приопускают зонтики, защищающие мягкую кожу от игривых касаний солнца. Представьте, что оно сияет в высоком небе как большой бриллиант, рассыпая радужные цветы на зелёные бульвары и набережные. Шумят фонтаны в укромных двориках, буйно цветёт сирень и вишня. Представьте, как вы выходите утром на балкон, распахнув ставни, и волна солнечного света окатывает вас с головы до ног.
    Леопольд сделал неопределённый жест в пыльном полумраке.
    — Раньше в Пальмире не было места теням, фрау Мейер. Жемчужина Севера... А сейчас...
    — Это прекрасно. То, что вы описываете. Но вряд ли она снова станет такой же. Даже свободный от снега, это будет другой город.
    — В этом не приходится сомневаться.
    — Однако, хотела бы я его увидеть... Расскажите о своём отце, герр Флинн.
   — Вам он не придётся по вкусу. Мало кто любит его. Не глядите на мои годы — отец и леди Сьюзанна сочетались узами брака уже будучи состоятельными людьми. Возраст не сделал характер отца лучше. Иногда даже я, глядя на него, задумываюсь, осталось ли в нём нечто большее, чем злобный сварливый старик. Он заочно ненавидит вас. Не из-за Охоты и всего остального, а из-за...
    Леопольд замялся. Мейер ждала.
    — Из-за губернатора. Вы обратились к нему, он предоставил вам убежище и ресурсы. Или предоставит в будущем. А в Пальмире нельзя принимать статус-кво. Заключив союз с лордом Оскаром, вы сделали моего отца своим врагом, хотите вы того или нет. Он воспринял это как покушение на равновесие, как политический ход своего оппонента. Не думайте, отец хорошо помнит о Зиме и хорошо представляет, для чего вы приехали. Просто здесь нельзя иначе. Здесь всё так же дерутся за власть, как будто мечтают занять место Старого Короля. Не хватало этой прожорливой орды наёмников, которая гордо именует себя гвардией, как явились и вы. Я уверен, что если бы отец знал, куда я направляюсь, он запретил бы ехать. Если вы позволите принять совет: опасайтесь генерального судьи.

— Благодарю за предупреждение, — София склонила голову. — Жаль, я бы предпочла иметь его в союзниках. Мне кажется странным это сражение... Однако, быть может, именно эта страсть не даёт судье замёрзнуть? Но, если говорить о борьбе за власть — я слышала, что есть ещё некий Атаман. Вы об этом что-нибудь знаете?
— Проклятый висельник! Как о нём не знать! Вы что, не слышали, что это чудовище делает там, за баррикадами?
— Без подробностей. Всё настолько ужасно? — хотелось уточнить детали. Ведь про охотников тоже говорили много разного, и далеко не всё было правдой. Но тут... София вспоминала предупреждение Вильгельма и надеялась, что Марко будет осторожен, а Леопольд сможет рассказать что-нибудь близкое к фактам.