[WoD] Зимняя Охота | ходы игроков | 01: Прибытие Охотников

Город не радовал.
Наполеон совершенно не разделял энтузиазм старика-кучера, когда тот хрипло проорал что-то, показывая заскорузлым пальцем в сторону виднеющихся на горизонте крыш. Лишь ухо поднял, да голову в сторону наклонил, с недоверием глядя вперед, в воющее снежное месиво, среди которых где-то вдалеке угадывались острозубые шпили высоких зданий.
От города веяло смертью.
Смерть, впрочем, холодной вьюгой крутилась вокруг кареты с самого их выезда из почтовой станции, принося волчий запах — злой, голодный, озверевший и потерявший всякий страх. Будь вокруг них темно, и острые зубы уже бы рвали лошадей на куски — заживо, не удосужившись даже придушить добычу, настолько силен был голод в этом запахе. Наполеон чуял это и начинал сомневаться в том, волки ли это, или же такие же неупокоенные твари, как и обитатели почтовой станции, только лишь четвероногие.
Однако день хранил их, и дорога до Пальмиры обошлась без происшествий. Мертвый человек на воротах удостоился лишь настороженного ворчания со стороны пса, впрочем, лошади и без его предупреждения к разваливающейся будке и ее истлевшему обитателю решили не приближаться.
С границей города запах волков остался позади, но почему-то это не принесло чувство облегчения. Ну вот ни капельки.
Наполеон лишь тяжело вздохнул, внимательно осматривая улицы.

Наконец-то, Пальмира. София вглядывалась в проплывающие мимо провалы окон и боролась с мрачными мыслями. Как сражаться с тем, что нельзя осязать? Как остановить немилость природы, как разогнать застывающую кровь ещё живых жителей? Есть ли надежда у Пальмиры? Справятся ли они трое с бедой целого города? Но под рукой зашевелился Наполеон, и страх отпустил. Они победят, другого выбора просто нет. Однако выходить наружу не очень хотелось.
— Да. Но давайте сначала доберёмся до обитаемых кварталов и посмотрим, есть ли в них наёмные экипажи.

    Марко только поднял повыше воротник, обменявшись с собакой понимающим взглядами. Наверное, если бы человек и собака смогли разговаривать, то не один литр бренди вышел бы под воспоминания о войнах, где всё было просто и понятно: люди стреляли в людей. А здесь... здесь умирали даже запахи. Они были, нет. Просто даже чуткий собачий нос различал их со всё большим трудом. Под ударами зимы, предсказанной древними пророками под сотрясание бубна и галлюциногенных грибов, умирал сам мир.
    Коротко стукнув в стену, Фиоренти открыл дверь кареты. Не касаясь земли и держась за крышу, он перескочил с подножки на козлы. Старик с готовностью передал вожжи в руки Охотника.
    — Дальше, я дорог не знаю. Что увижу, то выучу, но уж лучше бы вы покудова...
    Марко снова кивнул и несильно хлопнул вожжами по спинам лошадей, взяв курс на дымы на севере. В воздухе поплыл негромкий цокот копыт. Старый Серебряный тракт превратился в мощёную брусчаткой городскую улицу. Когда-то вдоль неё стояли аккуратные двухэтажные домики, похожие на карликовые усадьбы где-нибудь в предместьях Вюртемберга. Сейчас назвать царившую на окраинах Пальмиры разруху аккуратной смог бы только любитель радикальных экономических реформ. Ехали не торопясь. Фиоренти и София выглядывали в окна, стараясь оценить каждую перекрёстную улицу, но все они оказывались неизменными: заснеженными и пустыми. Впрочем, вчерашние следы сапог и каких-то жутковатого размера лап на снегу вынуждали сохранять бдительность. Решение добираться до Пальмиры днём заиграло дополнительной мудростью.
    В какой-то момент дома потянулись вверх. Аккуратные заборы и бревенчатые стены уступили место современной кирпичной кладке, а на некоторых улицах стали попадаться следы очистки. Чёрная карета скользила уже не среди зимней тишины, затаившей смертельную угрозу. В воздухе проплыл звон далёких колоколов, означающий скорое наступление вечера. Ветер принёс лай собак и запах лошадей — Наполеон мог бы быть доволен. К нему вернулось то понимание, которое едва не исчезло в улицах Мёртвого города. Вернулись запахи. Вернулись краски и даже, во что не сразу верилось, еле слышный ванильный аромат сдобы из недр какой-то подворотни. Среди красных черепичных крыш дымили трубы, а занавески и ставни на окнах шевелились вслед чёрной карете. Появились даже первые жители, закутанные в шубы и шинели. Они поспешно разбегались с пути кареты, жестами и криками предупреждая друг друга об опасности. Один за другим гасли огоньки на верхних этажах домов. Чуткие собачьи уши слышали лязг ключей в замках, когда карета свернула на широкий проспект. Вслед Охотникам устремлялись мрачные взгляды людей, которые были слишком истощены, даже чтобы бежать.
    Какого бы приёма ни ждали Охотники, они встретили не процветающий город и не взлетающие в воздух шляпы. Никто не спешил принимать их за освободителей.
    Их боялись.
    Их ненавидели.
    Замёрзшие уста желали им смерти в ледяных оковах Долгой Зимней Ночи, и паника летела перед ними.
    — Охотники...
    — Охотники...
    Известно, кто страдает первым, когда господа затевают свои кровавые игры.
    — Охотники...
    — Охотники...
    Неизвестно, кто станет жертвой метких пуль и острых клинков, когда Зимняя Охота развернётся во всём ревущем великолепии. Неизвестно, но можно предположить. И, исходя из этого предположения, простой народ вполне закономерно желал поднять на вилы незваных гостей.
    Наверное, этого следовало ожидать: Марко натянул поводья. Дальнейшее продвижение по проспекту оказалось невозможным. От стены до стены его пересекала баррикада высотой в два-три человеческих роста. Судя по слежавшемуся между брёвен снегу и основательности сооружения, баррикаде было уже немало месяцев или даже лет. Брёвна подпирали мешки с песком и плетни, забитые утрамбованным снегом. Внезапно пришло понимание, что то и не баррикада вовсе, а по всем правилам военного искусства наведённый редут. Другие правила всё того же искусства не замедлили показать себя следом — над отвальными воротами, сбитыми из толстых досок, поверх обшитыми стальными полосами, чернели жерла двух пушек. Вокруг них суетились люди, замотанные в многие слои ткани и шерсти, а оттого похожие на смешных муми-троллей. Но из-под зимних плащей явно синели форменные мундиры федеральной армии, украшенные золотыми пуговицами, позументами и пятнами недотаявшего инея. Суматоха, поднявшаяся при приближении чёрной кареты ещё при въезде в Красные Черепицы, не утихала. Над плетнями мелькали примкнутые к стволам штыки, в морозном воздухе далеко разносились отрывистые и гулкие команды.
    На груди у поднявшегося на баррикаду капитана полыхал бутон, демонстрирующий его принадлежность к швейцарской гвардии. Жёлтая орхидея, герб Кантона — узнаваемый в любой части света символ лучших вояк, которых только можно купить за звонкую монету. Лицо у швейцарского солдата было под стать репутации: такое же многофункциональное и тупое. Впрочем, скорее оно просто задубело от жуткого мороза. Облокотившись на пушку около ворот, он крикнул с высоты:
    — Эй! Чумной кентавр! По распоряжению генерал-губернатора Пальмиры, доступ в Парадный квартал закрыт! Поворачивай прочь!

София покачала головой и усмехнулась. Приём им оказали самый, что ни на есть, "тёплый".
— Может, они не разглядели знаки на карете? — предположила охотница, не ожидая, впрочем, ответа: гадать можно было долго, вот только времени у них на это не было. А значит ей, как главе звена, сколь бы номинальным ни было звание, следует попытаться решить этот вопрос. Миром, пока кто-нибудь не сорвался. Не то, чтобы она хорошо умела разговаривать с гвардейцами, но таков был её долг — попытаться. А там уж как повезёт. Уже почти добравшись до дверцы, она взглянула на де Триньёва:
— Жан, будь начеку. Но, прошу, не убивайте живых без необходимости.
И, словно в холодную воду, нырнула в холодный воздух улицы.
— Тогда пусть господин генерал-губернатор выйдет к нам сам, ибо у нас к нему есть письмо и деловое предложение от его старого знакомого. Думаю, он крайне расстроится, когда узнает, что не смог их получить.
София встала неподалёку от кареты так, что её силуэт был отлично виден на фоне снега. Треуголка, плащ, и уверенная поза, словно это гвардейцы пришли просить её об аудиенции, а не наоборот. Намётанным глазом девушка прикидывала, получится ли перебраться через редут с разбега и много ли человек пострадают, если придётся драться. Предупреждая Жана, она пыталась напомнить о человечности и себе, ведь "сопутствующие жертвы" давно перестали казаться непоправимой ошибкой.

    Капитан слегка наклонил голову.
    — Дерзить под прицелом пушек? Отважно. К сожалению, его высокопревосходительство не принимает гостей.
    Тем временем, солдаты, стоявшие рядом, что-то шептали ему на ухо, указывая то на Софию, то на саму карету. Гвардеец внимательно их выслушал, потом крикнул снова:
    — Мои солдаты говорят, что вы — Охотники! Говорят, вас было бы неплохо здесь и похоронить от греха подальше. Но я ценю храбрость и у меня есть чёткие приказы, которые — слышите, рядовой? — обсуждению не подлежат. Проваливайте. Я даю вам второй шанс. Шлите свои письма по почте. Хотя, как я слышал, она здесь не работает.

Жан молча принял слова Софии, когда старший охотник собралась выйти к солдатам, чьи фортификационные сооружения стали такой досадной преградой для чёрной кареты. Ленточка-закладка легла меж страниц, а томик поэзии занял своё место во внутреннем кармане пыльника. Кинув взгляд на Наполеона, развалившегося на противоположном сиденье. В каком-то плане животному можно сказать повезло: с него в этом мире спрос был мал, души, как вещи проповедники, собака не имела, а значит самый большой риск обходил её стороной. Испытывал ли пёс какие-то глубокие чувства, мог ли таить злобу и помнить обиду? Жан не знал, да и признаться честно, мало интересовался такой чепухой. На ум приходили строки одного из поэтов, что сравнивал людей, погрязших в рутине серых дней, с животными, подобно тем же псам, живущих при своих хозяевах...
Впрочем, если оставить в покое высокий слог, Жан, сняв шляпу, приник к занавеске на окне, наблюдая за ходом событий. Пальцы сомкнулись на ложе "Люсиль", что отнюдь не означало, будто де Триньёфф хочет пусть винтовку в ход - просто ему было так спокойней. Убийство же солдат федеральной армии в первый же день въезда в город выглядело как нечто невообразимо глупое.
Жан-Пьер еле заметно ухмыльнулся, слыша как капитан осадил Софию. Стоило бы включиться в эту "игру", но французу было крайне любопытно, как выкрутится (выкрутится ли?) ставленница Вильгельма из сложившихся обстоятельств. Откровенно говоря, Жан был склонен держать пари в пользу офицера, нежели женщины.

Марко в это время бесстрастно наблюдал за происходящим, утихомиривая естественные человеческие позывы безжалостно перебить всех, заканчивая говорившим, и его - с особой жестокостью. Вероятно, после такого путешествия подобного не захотелось бы разве что... мёртвому. Впрочем, местные мертвецы, как выяснилось, не обладали привычкой лежать неподвижно, так что это неудачный пример исключения. Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на лице маркиза Фиоренти (хотя бы потому что оно изрядно замёрзло). Он негромко сказал старику - так, чтобы слышали только он и София:
- Разворачивай. - Отдав поводья кучеру, он спрыгнул с повозки, а затем, подойдя к Софии, положил ей руку на плечо и ещё тише сказал: - Они - не те, с кем нужно говорить. Садитесь, есть разговор.
Открыв дверцу кареты, Марко выжидающе посмотрел на Софию, пропуская её вперёд.

У Софии было странное чувство, что она — вместе с товарищами — действительно может просто убить всех этих бравых и, вероятно, достаточно профессиональных солдат. Возможно, это было признаком развивающейся гордыни, возможно — верой в свои силы. Всё-таки не зря их опасалась толпа, ведь они были Охотниками.
От придумывания дипломатичного ответа её отвлёк Марко. София кивнула ему, потом капитану, и вернулась в карету, с интересом ожидая, что же скажет Фиоренти.

"Toucher!", - не без доли иронии мысленно Жан-Пьер Кристоф декламировал свою маленькую победу в споре с самим собой. Иногда, впрочем, он не любил выигрывать подобные "состязания".
Подушечки пальцев, надежно укрытые перчатками, скользнули по винтовке вверх, от ложа по стволу, чтобы оружие не помешало товарищам расположиться. Нацепив свою шляпу обратно, он с любопытством принялся ждать дальнейших шагов Софии.

Недоброжелательность, волнами исходившая от встреченных обитателей Пальмиры, нимало не трогала пса.
Черт побери, они ведь живые! Они пахли домашним очагом, прохудившейся крышей, немытыми телами, вчерашней едой с приправами и луком, проблемами и опасениями, они не любили приехавших охотников и не ждали от них ничего хорошего. И все равно они были живые, они дышали, хотели есть и спешили спрятаться от холода.
Наполеон смотрел на них и вежливо улыбался, вальяжно помахивая хвостом. Впрочем, от его улыбки народ освобождал путь карете еще охотнее, но пса это по-прежнему не смущало. Пальмира сопротивлялась подбирающейся холодной смерти, и ледяной ветер, свистевший вдоль снежных наметов у стен домов, приносил далекий запах свежей выпечки.

Когда карета неожиданно остановилась, Наполеон вслед за Софией пробрался наружу. Выбравшись на снег, он с удовольствием потянул слегка затекшие лапы, уважительно посмотрев на преграду на их пути. Баррикада была отстроена на совесть, а люди, мелькавшие наверху, пахли твердым намерением Охотников "не пущать ни при каких". София вышла на переговоры, но похоже, успехом они не увенчались, и Марко, оставив поводья Старику, вернулся внутрь кареты, поманив за собой Софию.
Охотники скрылись в карете, а кучер принялся медленно разворачивать лошадей. Наполеон, пользуясь случаем, не спеша подошел к воротам и щедро отметил в сугробе свое присутствие для здешних четвероногих обитателей, не обращая никакого внимания на защитников баррикады.

    От таких дел напряжение защитников баррикады явно пошло на спад. Наполеон со своими наполеоновскими планами вызвал нервный смех вслед себе. Кто-то даже крикнул собаке: «Эй, братан, ты можешь оставаться!» и был встречен новым взрывом безрадостного смеха, вызванного скорее облегчением, чем реальным весельем.
   Нет, редут обороняли не полновластные хозяева собственной земли, а озлобленные защитники осаждённой крепости, взятые измором, страхом и ненавистью. Последним гвоздём, скреплявшим дисциплину на рубеже Парадного Квартала, оставался их капитан. Швейцарский наёмник был единственным, кто хмуро и холодно смотрел вслед карете до тех пор, пока она не скрылась за углом полуобвалившегося четырёхэтажного здания, ненадолго замерев, чтобы мохнатый пёс тоже занырнул в салон.
    Капитан смотрел, как положено солдату на боевом посту.
    Швейцарская гвардия генерал-губернатора. Элита среди элит, отправленная в помощь дезорганизованным федеральным войскам. И Марко Фиоренти не понаслышке знал, что с такими людьми — упрямыми, жадными и оттого не желающими подыхать — очень трудно справиться.

Марко некоторое время молчал. Сначала он долго смотрел на Софию, затем на Жана, что-то прикидывая в голове, потом отвёл взгляд в сторону и негромко - в своей обычной привычке - заговорил.
- Держу пари, первым позывом ваших душ было перебить всех, начав с выскочки, - с лёгкой иронией в голосе произнёс маркиз, слабо улыбнувшись. - И остались бы мы без кареты, старика и собаки, да и то - если б свезло. С ними препираться - только время впустую изводить. Говорить надо с губернатором. Имею на сей счёт кое-какую мысль. Дворами да крышами пробраться в город, а там - на поклон губернатору, чтоб пропустил. Идти надо мне да одному из вас - второй останется сторожить повозку. Бес их знает, чего могут удумать здешние. Провизию, дрова да всё остальное ж берут где-то. Мародёрские вылазки, поди, предпринимают. А у нас вон и скотина живая имеется... - Марко взглянул на Софию. - Идти надо вам - как Старшему Охотнику. Я пойду за вами по крышам и присмотрю сверху.

Признаться честно, Жан был разочарован в творческих способностях Марко, впрочем, виду не показал, то ли из вежливости, то ли потому что (как говорят во Франции):"La poher".
- Звучит как план, который может сработать, - кивнул маркиз особо не раздумывая. Лицо Жана сохраняло привычную меланхоличную маску. В конце концов, можно и разделиться - де Триньёффа это нисколько не пугало. Больше успеют сделать.

Они всё ещё могли следовать и первоначальному варианту плана, с некоторыми корректировками. Но следовало признать — бродить по этому городу в одиночку, да ещё и в преддверии ночи, Софии не хотелось. По меньшей мере, пока они не проведут разведку. Не хотелось ей и встречаться с губернатором, мысль о котором заранее вызывала ломоту в зубах от грядущей необходимости вежливо улыбаться. Но Марко был прав, идти было нужно.
— Похоже, другого выхода у нас нет. Местные настолько недружелюбны, что вряд ли пустят Охотников на постой, — София хмуро улыбнулась, словно поставила себя на место жителей и признала их правоту. — Однако и оставаться на улице может быть опасно. Полагаюсь на вас в этом вопросе, господин Жан. Наполеон, присмотришь за ним?

София собралась уходить, и недвусмысленно указала на то, что Наполеон остается со Стариком, каретой и вторым охотником.
Наполеон лишь печально вздохнул, скорбно посмотрел на Жана, с которым ему предстояло коротать время, и только что не пожал плечами. Всем своим видом он выражал неодобрение мысли разделиться в таком месте, как Пальмира.
Зато по крайней мере в карете не дуло.

- Интригующе, особенно с учетом, что я буду под присмотром собаки, - Жан ответил не сразу, смерив Софию долгим взглядом. Если выражение на лице Жан-Пьера и изменилось, то это было в самых минимальных деталях и, судя потому что француз откинулся на сидении назад, приопустив полы шляпы на глаза, ответа он не ждал. План был прост и понятен, особых уточнений здесь не требовалось.