(RW?) Edge of Sanity | ходы игроков | III. Like a Fly

Паук ушёл. Оставив свою опустошённую добычу в невесомых силках, как очередной высушенный трофей, он отступил вглубь, туда, где берёт начало его паутина, и растворился в тенях, круто развернувшись в дверном проёме. Он одарил муху ухмылкой – блеском хищный глаз на лице, прикрытом шарфом из непроницаемой тьмы. Он не оставил телефона. Он не возвращается к одной и той же снова. Он будет искать новую.

Он мягко обнимает тельце, судорожно и беспомощно бьющееся в нитях-оковах, сжимает, сдавливает. Впивается жалом в плоть. Сопротивление ослабевает, короткими нервными рывками, остаточным импульсом. Пульсация яда, мучительно медленного, томным туманом заволакивающего сознание. Конечности холодеют, коченеют, замирают. Яд вползает глубже – глушит боль, пожирает страх. Муха не хочет сбежать. Муха хочет быть жертвой.

Она готова стать его собственностью. Его новым трофеем, который он подвесит здесь же, в грязном углу неказистого дешёвого номера в мотеле. Он не думает о ней, завязывая галстук и поправляя воротник. Ему нет дела до её имени – он пытается припомнить точный адрес этого места, когда заказывает такси по мобильному. Он уже забыл её лицо, когда ноги его переступают порог номера.

Но он оглядывается на муху, замершую на мятых простынях, и ухмыляется. Он не запирает дверь – сквозняк из коридора лижет ей стопы холодным языком – паук уходит, оставив своей мухе пачку небрежно скомканных купюр в пепельнице поверх сигаретных окурков.

Он – щедрый хищник. Жаль, он никогда не станет твоим постоянным клиентом.

Стекляшки твоих тусклых зрачков упёрлись в угол номера – туда, где среди пыли и мумифицированных трупов под потолочными сваями заканчивал свою трапезу паук. Оставив пустое, сухое и ломкое тело среди прочих таких же, хищник прячется, замирает чёрной точкой в разводах блёклого паутинного кружева.

Яд лениво растворяется в твоих венах. Ещё пара минут – и ты сможешь двигаться. Может быть, соберёшь одежду, отправишься на шаткий балкон, где под шум трафика протрезвеешь на морозном воздухе, закуришь...

Он пошутил над тобой напоследок. Ты слышишь шаркающие шаги по коридору в твою сторону. И следом – болезненно-мерзкий скрип тележки. Он вызвал горничную.

Убрать мусор.

Медленно собраться с мыслями. С остатками этих самых разбросанных окурков в твоей холодной голове.
Закурить - здесь же, на этих смятых простынях, давно остывших, хранящих до тошноты запах греха, именуемого сексом.
Потом, уже после первой и глубокой затяжки, когда чувствуешь внутри разлившуюся горечь, которая возникает всякий раз, как ты...
Натянуть на себя помятое кимоно - и почему кимоно, но спросить ты не имеешь права - затягивая узкие плечи в белую ткань, закрывая раскрытую душу, запахивая увиденную ложь, ложь твоего преступного тела, задергивая эту занавеску - впрочем, этим ты уже никого не удивишь.
Босые ступни по видавшему виды коврику - кончики пальцев в ворсистый край.

Снова чуть щемит в груди - терпеливо ждешь, когда пройдет, затягиваясь. Тонкие ножки в смешные босоножки и схлопывая мятую пачку, кладешь в карман и сверкая полуобнаженными ногами - прочь-прочь из этой временой ловушки.
Тебя едва успевает заметить это странное существо гостиничных номеров - обдаешь нос табачным дымом и сбегаешь, подавившись собственной улыбкой.

Город встречает снова холодом и случайными огнями попуток, которые сигналят тебе вслед. Нет, ребята, на сегодня я уже не рабочая.
А ведь шлюха - звучит. Звучит по-разному.
И пахабно, и вкусно, и пошло и красиво.
Вытягиваешь одними губами - шлюшка...улыбаясь отражению в стекле витрины.

Это как наркотик, как чувство что ты нужна - одна-нужна-в-не-нужном-мире-не-нужных-людей.
Кровь отливает от щек, бросаешь окурок, глядя как чиркает красным росчерком об асфальт.
Закуриваешь по-новой.

Когда последний раз встречала рассвет.
Когда наслаждалась этим чудом нового дня.
Когда внутри не зудело этим зудом желания - стать чей-то вещью, безликим предметом, ни души ни тела, лишь послушная роль.
Снова захлестываешь себя этим вот мимолетным воспоминанием - руки по телу, жадно шарят, тебе больно, смутно больно, удар как раскаленным железом и шепот-громкий шепот тебе на ухо - шлюшка, маленькая шлюшка, а ты жмуришься и хочешь еще, пока губы расплываются в еще одном да...
Смешно?

Тело чуть болит и ноет уже знакомой тебе тяжестью, но как ни старайся - это приятная усталость.

Куришь, затягиваешь этим пыльным ветром, совсем не веря в любовь, наслаждаясь собственными пороками и ожидая какого-то финала - но какой тут финал, придешь домой, рухнешь в ванну, потом наешься снотворного и тебя вырубит спать, а кимоно безнадежно испорчено, и поделом ему, завтра надо пойти за покупками - сегодня хорошо поработала.

К людям, не помнящих лиц. Не обижаешься - твое лицо не из тех, что надо запоминать. Скорее наоборот.
Покрытые гусиной кожей тонкие щиколотки со скользящей по ним струйкой крови - этот, пожалуй, был слишком груб.
А что такое слишком груб?

Душа не болит. Душа где-то там, ее нет сейчас в этом теле.
После на утро, опять будешь хотеть, и распластавшись на полу в ванной, до одури себя ласкать, и желать опять-опять - быть чьим-то грехом.

Сладкая пытка. Искать себе забаву на ночь, кружить ночным мотыльком над людьми.

Холодит. Холодит горячее сердце, которое от адреналина бьется как бешеное, пока ты просто куришь и бредешь по улице, и ловишь какое-то такси.
В салоне снова прокурено, ты не гасишь сигарету - сегодня ты вправе.
Краем глаза изучаешь водителя - возможно, ты переспишь с ним - забава, все скука людская.
И представляя его сильные руки на своих плечах, уже сжимаешься внутри - нет, сегодня не стоит.
Мы же все-таки не для всех.

Покидаешь салон с легким сожалением - сейчас будет холодно.
Ветер студит смешные ножки в босоножках, пока ты докуриваешь и снова - росчерк-чирк по асфальту.
В квартире темно, свет не включаешь, а сбрасываешь с себя кимоно и ложась на пол, снова куришь - куришь без-конца-и-края, пока не станешь окончательно тошно и захочется на секунду умереть...