Nibelungen | ходы игроков | Акт первый и последний

Пятница. Вечер. Отличное время, чтобы после рабочей недели посидеть, выпить пива, почитать посты в конференциях, до которых в будние дни не дошли руки. Идиллия. После третьей бутылки - почти нирвана.

Марк сидел и втыкал в монитор. Интересного почти не было. Срачи, вопросы новичков и мерянье пиписьками на тему "кто качественней пересобрал ядро" его уже давно не интересовали. А других тем для обсуждения в пользовательской рассылке Debian'а давным давно не было. А может и никогда. Интересные вопросы возникали настолько редко, что успевали выпасть из памяти к появлению нового. Марк вновь подумал, не стоит ли отписаться от рассылки. Не. Нужно же было чем-то занимать вечер пятницы. Хоть было это и не очень весело.

Клик мыши, закрывающий Громоптицу. Двойной клик, открывающий Огнелиса. И рейд по всем читаемым форумам и порталам. Киберфорум. Руборд. Итхэппенс. Везде одно и то же, уже тысячу раз виденное, в сотой своей вариации. Грусть. Печаль. Скука.

«Как так-то?!»
Непонятно было, что и делать теперь.
Первым делом Алина двинулась к терминалу. Тот ее не обрадовал. Несколько раз стерев и заново введя данные, девушка удостоверилась: планы на выходные окончательно рухнули. Постояв некоторое время с бешеным лицом, она выдохнула. Достала мобильный.
— Алло, Дашечка. Слушай, у меня тут проблема... Я, кажется, опоздала на поезд, прикинь. Ну как-как. Вот так вот. Пробки, я же на такси до вокзала ехала. Вечер пятницы же, все дороги битком... Ну и все. Заранее вышла, а всё равно сейчас бегом бежала. Добежала, а поезд минут десять назад отошел... Даш, я уже посмотрела, — Алина еще раз смерила терминал досадливым взглядом. — До вас ближайший только завтра вечером, это уже суббота, как бы и смысла ехать мне нет. Ну да, фигово вышло... Ну что... в следующий раз. Подождет твой пирог... Девкам привет передавай, что ли. Счастливенько.
И раздраженно запихнула телефон в сумочку.

Алина очень не любила, когда планы рушатся. Еще больше раздражало то, что на эту поездку она настраивалась всю неделю, и уже практически убедила себя, что в гости к сестре на выходные — это будет здорово. Потискать племяшек там. Распить с Дашкой винца. Уже составила в голове список тем, на которые можно будет спокойно трепаться: пяток казусов с работы, ремонт квартиры, кредиты... Закинула в телефон книжку в дорогу. Поинтересовалась расписанием местных кинотеатров на случай, если семейное общение вдруг совсем не покатит.
Правда, последние полчаса перед выходом Алина застряла в мучительных, бессмысленных думах: каблучки или ботинки?.. Ботинки или каблучки?.. Как-то очень уж всерьез думала. Еле спохватилась, что надо вызвать машину до вокзала. В итоге — на ногах ботинки, а поезд того.
Наверное, все-таки не очень-то и хотелось ей туда ехать.

Вокзал вокруг был неприятно гулким и ужасно безвкусным. На избыточно величественном фоне снующие люди с баулами казались плохо подобранными предметами интерьера. От мраморных полов глянцево отсвечивали нелепые, тяжеловесные хрустальные лампы. В их желтом свете то там, то сям медленно жили уродливые создания — непонятного цвета кожи, в бесформенно-многослойных одеждах, с гадким кислым запахом. То ли попрошайки, то ли цыгане. Алина сдавала непригодившийся билет, стараясь не коситься на них — ну или хотя бы контролировать выражение лица. Получалось плохо.

Когда она наконец-то вышла на улицу, уже почти совсем стемнело. Город потихоньку загорался огнями фонарей и окон. Алина окинула его строгим взглядом — и вдруг почувствовала, что перед ней необозримо огромные выходные, три ночи и два дня, в которые можно будет делать абсолютно что угодно. И если эта мысль под сводами вокзала воспринималась ей как неприятность, то на улице показалась чуть ли не подарком судьбы.
«А пройду три-четыре квартала, что бы и нет!» — решила Алина. И пошла по улице, не загадывая особо, куда идет: такси потом, когда на дорогах станет свободнее, можно будет вызвать откуда угодно, а неожиданно образовавшейся прогулке — приличествует неожиданный маршрут.

Две души, в очередной раз провернувшись в колесе хрустальной своей судьбы, неожиданно оказались на важной развилке собственных путей.

Марк.
ссылка
Скука. Ску. Ка. Ску. Ка. Вторила мыслям бьющаяся в окно метель, сегодня необычайно настойчивая и упрямая. Отвлекся Марк от монитора, и этого жалкого, секундного отвлечения вдруг хватило, чтобы случилось чудо.
Впрочем, сам отвлекшийся пользователь Сети еще не знал ни о факте, ни тем более о природе произошедшего с ним события. Он только почувствовал кислый привкус во рту (что было признаком плохого качества пива), тупую боль в глазах (следствие затянувшегося контакта с киберпространством) и легкое, будто совершенно воздушное чувство в голове (касательно предпосылок возникновения данного эффекта сказать что-то определенное сложно).
И тогда окно распахнулось настежь, и злая, рассерженная метель ворвалась в помещение огромными комьями снега, исступленно воя, громко шипя и больно кусаясь ледяными иглами мороза. Опрокинулся на старую спинку стоявший при столе стул, БАХ: упала и слетела со стола и разбилась на десятки осколков подаренная хозяйкой квартиры стеклянная ваза, растеклась по полу холодная вода, и закачалась тревожно старая, ветхая люстра.
Взлетели с подоконника старые журналы и исписанные когда-то важными данными обрывки бумаги, вскружившись, улетели в окно.
Заверещало всё, будто само присутствие метели причиняло комнате немыслимые страдания: застонали доски пола, посыпалась белесая штукатурка, заходил тяжёлый шкаф, казалось, даже полки завыли, силясь вырваться из уз плетей-гвоздей.

Холодно. Виски свела резкая боль.

Алина.
ссылка
Шёл снег, и в осеннем пальто ночью было холодно. Подняв голову, девушка увидела вдруг (и ёкнуло сердце), как сильно бьётся метель в окна домов. Потом, вжав голову в плечи, чтобы было теплей, ускорила шаг. Желание приключений всё ещё пересиливало желание комфорта.
На ухо кто-то быстро и отчётливо проговорил:
- Одинокие молодые люди, коротающие вечера за экраном монитора,- где-то вверху заорало, будто взорвавшись, чьё-то окно,- имеют в жизни один крайне высокий шанс однажды скоропостижно скончаться.
После чего неизвестный холодными руками оттолкнул Алину (отчего та едва не навернулась) и, присвистнув, быстрым шагом скрылся в раскрывшейся двери ближайшей парадной.

- Мда, - потёр Марк саднившие глаза. Потряс головой, дабы прогнать странное в голове ощущение. И вздрогнул от звуков хаоса, начавшегося в комнате.

- Бля, - прокомментировал он падение стула. - Бля, - повторил он, наблюдая за падением вазы, осколки которой придётся убирать. - Блин, - Марк попытался поймать хотя бы часть бумаг, улетающих в окно. Сильный ветер. Сквозняк, точнее, иначе не было бы таких разрушений. Закачалась люстра, от шума, поднятой пыли и, может быть, выпитого пива заломило в висках. Марк поднялся, замочив ноги, и, стараясь не наступать на осколки вазы, подошёл к окну. Нужно было закрыть его, выпить таблетку от головной боли и попытаться привести всё в норму. Хотя хозяйка за порчу подарка обидится, конечно.

— Эй! — возмущенно воскликнула девушка. Но неизвестному, кажется, было совершенно не до ее возмущения: даже не обернулся. Только дверь и хлопнула под порывом холодного ветра.
Алина рефлекторно обняла себя за плечи. Настроение у нее не то чтобы испортилось, но немного сбилось: очень уж внезапно появился и внезапно исчез этот странный тип. Был ли вообще? Наверное, да — не зря провело дрожью по позвоночнику (какие ледяные у него руки, кошмар, это сколько же надо ходить по улицам, чтобы руки замерзли так, чтобы через пальто, сквозь случайное касание — до костей пробрало). Сумасшедший? Или просто спешил очень?
Автоматически потянулась замотать шею шарфом покрепче — и, превращая фантазийный узел-бант в скучную, но гораздо более теплую обмотку, вдруг поняла смысл слов, что произнес странный тип. «Одинокие молодые люди... шанс скоропостижно скончаться... это он про меня?.. Нет, я же этим вечером не за монитором. Я вот, гуляю... Но кому это он тогда?»
Заозиралась вокруг: не было же на улице народу.
«Псих. Или поэт. Может, актер или рекламщик. Сам с собой говорил. И бежал куда-то, такие всегда на бегу. Все понятно». Версия была неплоха; Алина пожала плечами и почти что выкинула из головы этот небольшой эпизод — но еще один порыв все того же ветра настойчиво стукнул створкой окна над головой, и девушка, вздрогнув, посмотрела вверх.

Марк.
ссылка
Подошёл к окну. Вытянулся над столом. Закрыл окно.
Открыл ящик комода, взял анальгин. Надавил.
Как вдруг. Едва таблетки не выронил.
Жертвенный агнец головой на плахе.
Всё.
Было.
Предопределено.
Заранее.

Алина.
ссылка
Она посмотрела вверх, она ничего не ждала, но всё же увидела что-то, что заставило её глазные зрачки судорожно расшириться.
Снег кружился и падал, будто вереница ангелов плачет над своим отцом.
Мёртвым.

Таблетку держа в руках, думает Марк о том, как все нехорошо и безблагодатно. Отвратительно и ужасно. Ввергает в ужас суть ситуации.
В глазах темнеет, голова кружится. Главное - не уронить. Голову. А то ведь, уже лежит. Уже давно лежит. Всегда лежала. Никогда ничего с этим не поделаешь.

Сонм выхваченных светом из окон снежинок закручивался на фоне темного неба в дикие траектории. Девушка замерла. Дыхание перехватило на несколько секунд. Картина была настолько красивая... и настолько тоскливая. Нечеловеческая. Никто из живых был непричастен к танцу снежинок, никто из живых не смог бы понять, о чем и для кого поет ветер.
Такое часто случалось с Алиной и раньше. Посмотреть – и замереть от неясного, ткнувшегося куда-то в сердце чувства. Но никогда оно не было настолько физическим. Чтобы аж сердце сжималось.
Свист ветра в крышах был невыносим. Такие звуки еще можно стерпеть, если ты сидишь дома в ногами в кресле, включив свет и налив себе чашку чая. Тогда эти звуки становятся глуше, в них даже какая-то дикая романтика слышится. Под открытым небом же вся романтика заглушается намертво – страхом смерти.
В такие моменты очень хочется знать, что ты не один.
– Эээй!.. – отчаянно, громко крикнула Алина вверх. Лишь бы как-то рассеять эту смертную тоску. Лишь бы отозвался кто-то живой.

Марк.
ссылка
Таблетка в руках. Голова на плечах. Или лежит? Нет, на плечах. Лежит. Лежит на плечах. Стоит на голове. Поза такая - берёзка. На плечах когда, ноги задираешь. Не слышали? А я слышал. Головой. Которая лежит. На плечах, правда. Или лежит? На плечах - лежит. Не лежит. Голова. Плечи. В чём связь? В шее! Логично-очевидные логические цепочки. Круговое повторение определения таковым не является. Удивительные вещи. Кадр. Таблетка. Головная боль. Сыворотка правды. Всё разрушено так. Красиво даже. Вот - осколки. Вот - ваза. Была. А теперь осколки. Они красивые, как всё сущее. Сущее. Ссущее. Ссыт это сущее. Хоть и помпезное такое. И вся Вселенная - оболочка. Картины - окна - глаза. Оконная рама. Вороны за стеклом - всё плоть. Всё пошлое бытие наше родимое. Всё - без единого кончика. Без углов и без округлостей. Бесконечность бесконечностей завёрнута в грамм стограммовой рюмки под водку.
Водка. А её с таблетками нельзя.
Ну и хорошо.
Водка - плохо.

В дверь постучали. Громко так, увесисто. Стук разорвал бредовую пелену пустых размышлений, будто невидимая рука пролила сверху вниз стакан молока на металлическую бездну фарфоровой тарелки.
И - пусто. В дверь стучат. Хотят услышать.
Скорее - сказать.

ОН ПРИШЁЛ.

Алина.
ссылка
К чему это было? Крик со дна колодца - вверх, к звёздам, скрывающимся постепенно за обращённой ко дну стороной водной глади. Сердцебиение учащалось, зрачки заныли - больно, руки вдруг поникшими тряпками опустились.
Девушка. Мороз. Снег. Ночь. Никого больше. Дверь подъезда закрыта, но, даже краем глаза это видно, не до конца. Будто что-то мешает ей захлопнуться, окаянной. Маленькое уличное чудо невидимой границы, мешающей двери закрыться.
Это было странно. Но было не до странностей. Было плохо, потому что в глазах всё пошло чёрными пятнами. И наоборот.
В глазах всё пошло пятнами чёрными. Очень плохо было.

И вот уже очень скоро.

КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ.

Вот и хорошо. Вот и ладушки. Вот и голова, вот и шея, худовата, может быть, но Марку нормально. Марку и без водки нормально, он же не говнарик какой-нибудь.
Да. Мирское. Шея, водка, вороны. Вот и хорошо. Стук. Выбивает. Выбивается. Из картины. Немного.
Как в трансе, идет открывать. Причина бури и вошла б через окно, чего уж там. Это демон другой категории, вероятно.
Посмотреть через глазок надо, прежде всего. Никогда не пользовался, а тут приперло. Перемены - они всегда не к добру.

Сколько шагов до двери подъезда – пять? десять? миллион? Сквозь нарастающее головокружение черные пятна холод холод холод дрожащие пальцы руки ноги заплетающиеся как снежинки пляшущие мешаются снег в лицо сумку не уронить не упасть самой добраться тепла урвать выдохнуть может в дверь чужую стукнуться откроют должны открыть нормально ведь выгляжу не страшно ой как же кружится и скачет все перед глазами шаг шаг отчего на ровном месте так плохо еще шажок давай неужели нет никого и не видит никто?
Дошла наконец. Рванула дверь подъезда на себя, вбросила тело в пахнущий пылью теплый проем, сделала еще несколько шажков. От перепада температур из глаз и носа потекли ручьи – Алина, совершенно ослепшая, вытянула руку, наощупь оперлась на что-то. Девушку трясло мелкой дрожью.
Сейчас. Сейчас она постучится в ближайшую дверь, извинится, попросит вызвать скорую помощь или такси. Только секундочку постоит, чтобы пятна перед глазами разошлись, соберется с силами, прогонит ужас с лица. Зачем людей пугать, людей пугать не надо.
– Всё нормально, – прошептала себе Алина. – Всё нормально.

Вот и хорошо. Всё нормально. В чём дело? Нервы шалят? Не готов? Не готова?

Она зашла в подъезд, она ничего не ждала. Опёрлась о стену, собираясь в дальнейшем предпринять более решительные действия, нежели просто вздыхания. Собираясь.

Наверху, пятью этажами выше, раскрылась дверь. Марк смотрел в глазок. Марк не хотел Его впускать. Марк знал, зачем Он пришёл. И всё же впустил.

Он вошёл походкой ровной, не человек - хозяин времени, в ходьбе себе помогая тростью с янтарным набалдашником. Он не был богат, он был даже скорее беден, если речь вести об одежде, впрочем, не о ней стоило бы постороннему наблюдателю вести речь.
Он курил, вот что было главным! Стоило взглянуть на него, как сразу становилось ясно: он всегда курил. И возможно это умозаключение даже было ложным: он всё равно курил всегда. Он курил не от нервов, скорее от потребности в никотине. Он из тех людей, которые действительно имеют потребность в некоторой доле вещества, которое бы их медленно убивало.
Людей ли?

Мужчина, появившийся в квартире Марка, не церемонился особо: прошёл в сапогах с тающим снегом на носках сразу в зал, опрокинул монитор, потоптался в осколках вазы. После чего, через зубы, сжимающие сигарету, проворчал:
- Грязно. Очень грязно.- Замолчал. Осмотрелся. Он не "не знал, что сказать". И не выжидал. Он следовал моменту, прекрасно зная, в какую конкретную пространственно-временную секунду придёт время для его реплики. И время пришло. Он сказал.- Ты медлил, Марк. Зачем? Я не понимаю, зачем,- изображал он удивление, копаясь в карманах пальто,- зачем, зачем, дружище Марк, ты медлил, а?..- фыркнул сигаретой, изображая неуверенность.

Наконец. Это произошло очень быстро, потому повествование следует вести крайне медленно (ссылка).
Правая рука изъяла из правого кармана револьвер марки S&W, модель 627. Да, да, с восьмизарядным барабаном, прекрасно подходящим для зарядов калибра .357 magnum.
Левая рука изъяла из левого кармана коробку с зарядами калибра .357 magnum.
После чего произошёл обмен взглядами: мужчина посмотрел на Марка, а Марк посмотрел на мужчину и вдруг понял, что нет ничего в подобном построении фразы смешного, так как Марк всё-таки не был ещё мужчиной. Сама мысль эта столь сильно оскорбила его мужское самомнение, что Марк, неожиданно понявший, как сильно же он заблуждался в оценке самого себя, как-то поник и даже не испугался.
Пуля зашла в барабан, нужна была одна-единственная пуля. Пуля это была? Сигарета? Я не видел.
Барабан щёлкнул, курок взвёлся будто бы сам собой.

Правая рука поднимается вверх, до прямого угла, дуло неумолимо тянется к потолку, мужчина курит, сигарета тлеет, край рта ухмыляется, в окно стучится метель, осколки вазы трещат, зрачки расширяются в ужасе БАХ - зашумело всё вспышкой единой и взорвалось, разорвалось, будто выбили все стёкла, выбило окно, выбросили в него холодильник и монитор, и компьютер заодно.

Алина. Ну, давай! Глаза открывай. На лестнице шаги. Он только вышел, да?.. Только вышел. Тот, из-за которого был хлопок. Или нет? Сверху что-то рухнуло. Заорала в панике - тело обезглавленное. Орёшь, а двигаться не можешь. Шаги наверху ускорились. Что-то шумит. Ты знаешь, что не можешь знать, что это там шумит. Но при том прекрасно понимаешь, что шумит открываемый барабан револьвера и загоняемый в него второй патрон. Слышишь, как гильза летит сверху вниз в пропасть между лестницами и видишь, как гильза раскалённая падает ровно туда, где раньше была голова.
Мужчина показывается на первом этаже. Спешит по лестнице, руки в карманах, голова опущена. Сигарета во рту. Он поднимает взгляд, и вместе с головой поднимает руку с револьвером. Когда он уже выстрелил, в его глазах вдруг виднеется удивление. Он не остановился и не задумался. Он машинально прошёл мимо, технически закрыл дверь и быстрым шагом двинулся куда-то влево.
Только на ходу глаза его один-единственный раз удивлённо расширились и он позволил себе озабоченно спросить:
- Такая юная?..

Одинокий город на реке умирал, гасли один за одним глаза - оконные рамы...
И падал снег, и была ночь.
Холодно.