Nibelungen | ходы игроков | Scene primus "Somnia entis"

Дана.
ссылка
Небо, цвета линялого индиго, окутало непроницаемым ледяным одеялом, вселяя страх и безнадежность. На крыше заметнее звёзды и ощутимее ветер. Злой и жестокий, как все ветра в городе «π». Стул скрипел и шатался, пугая возможностью развалиться прямо под восседающей на нём девушкой. Плед бессовестно пропускал холод, заставляя кожу синеть, а тело биться в конвульсивной дрожи.
Крыша старого четырёхэтажного многоквартирного дома. Сколько ему? Сто? Сто пятьдесят?
Перед девушкой старинный ламповый черно-белый телевизор. Экран бежит серой полосой, издавая щелкающий звук. Темнота вокруг постепенно рассеивается, давая взгляду зацепиться за окружение. Изображение выравнивается, проявляется силуэт. Это мужчина лет двадцати - двадцати пяти. Он спит, сидя в кресле. Голова запрокинулась назад, руки безвольно свисают по бокам кресла, рот приоткрыт. Иногда он напоминает мёртвого. Картинка длится несколько минут. Или вечность?
В доме напротив окна чернеют провалами чужой жизни, кроме одного. Оно бессовестно горит, привлекая праздное любопытство. Дома стоят так близко, что с крыши видно комнаты жильцов, как на ладони. Дворы так малы, что можно перепрыгнуть из окна в окно напротив. Крохотные квадратные дворики, без деревьев, только небо и птицы. Иногда бывает грустно…
Мужчина на экране проснулся. Поднялся с трудом, и упал.
В окне, в доме напротив, кто-то поднялся и упал.
Телевизор вторгся в жизнь неизвестного мужчины из дома напротив, сделав Дану невольной наблюдательницей его маленькой драмы.

Алексей.
ссылка
Комната в трёхэтажном доме начала прошлого века. В комнате – кресло напротив единственного окна, выходящего во двор-колодец. На подоконнике увядают белые хризантемы. Их разложение заполнило квартиру еле уловимым, и от этого более навязчивым, сладковато-травяным запахом. На столе книги. В кресле Алексей.
Он спит. Сон тяжелый, душный. Никакого смысла, просто образы Кати, мамы, учёбы. Снова Кати. Мамы и Кати. Мама ласково гладит Катю по голове, называет доченькой. Катя в чёрном, в руках её белые цветы, превращающиеся в пепел. Алексей хочет бежать от неё прочь, но ноги его ватные, они вросли в землю. Иногда ему холодно во сне, иногда жарко. Он понимает, что спит, но проснуться не может.
Квартира его находится на третьем этаже дома стоящего на улице Мира в городе «π». На лестничной площадке две двери. За каждой, по две квартиры с общей прихожей. В квартире напротив молодая семейная пара. Их окна выходят на море, а у Алексея во двор. Во дворе нет деревьев, и от этого он выглядит тоскливо. Но по утрам Алексей открывает окна и в комнате пахнет морем. Ещё слышны крики чаек. Чайки садятся на крышу, их там много. Иногда прилетают и сидят на окне. Иногда прилетают голуби и вороны. Реже воробьи и синицы. В окне видны только окна соседних домов и небо. И птицы. Тоскливо.
Алексей заставил себя проснуться. Полночь. Тело затекло от неудобной позы сидячего сна. Шея с трудом поворачивалась. Поднявшись на ноги, Алексей упал. Колющая боль сковала в области сердца, перебила дыхание. Боль внезапная и нарастающая. Непроизвольно рука потянулась к сердцу. Совсем ненадолго он почувствовал страх, который сменился холодной рассудочностью. И это совершенно новое чувство открыло невероятную вещь – Алексей умирает.

Ксюха.
ссылка
Прохладный вечер перетекал в откровенно холодную ночь. Море становилось неизбежным, неотвратимым, накатывая своих гигантов на прибрежную полосу. Чайки кружили над городом молча. Картина была прекрасной и зловещей. Немного страшно…
Прогулка подходила к концу, тело стремилось в тепло. В голове засела фраза «И всё равно я люблю тебя», ни к кому конкретно не относящаяся. Так, в целом, отражавшая сегодняшнее настроение Аксиньи.
Улицы потоками заполнили пространство вымытое море. Машины, магазины, метро. Три станции. Хотя можно было бы и пройтись по набережной до дома, но не хотелось – холодно. Набережная, вот и родная улица Мира. Дом на углу Набережной и Мира. Окна на море. Очень красивое море. Просто Море.
Вот магазинчик в цокольном этаже дома на углу Набережной и Мира. Домой нужно взять молока, хлеба, яиц. Может что-то ещё? Сладкого. Очень хочется.
-- Привет. Как ты?
-- О, привет. Давно не заходила.
-- Да. Мне молока, хлеба и яиц.
-- Нам привезли хорошие мандарины. Недорого. Возьмёшь?
-- Недорого? Ну, хорошо.
-- Только они у нас сетками по десять килограмм.
-- Господи, как я их тащить буду?
-- Да ладно, тебе их на третий этаж поднять.
-- Хорошо. Давай.
Руки потяжелели ощутимо. Почему покупки по бросовым ценам действуют на людей как магнит? Невольная злость на себя, знакомую продавщицу, дешёвые мандарины просочилась в сознание. Вход в дом был прямо с улицы, не надо заходить во двор, очень удобно. Магнитный ключ открыл парадную дверь. Мысль о том, что из-за мандаринов она забыла купить сладкое, раздосадовала сильнее. Секундное промедление и она в подъезде. Длинное просторное помещение с высокими потолками тускло освещалось единственной лампочкой. От этого всё казалось неясным. Лестница. Площадка третьего этажа с двумя дверьми и выходом на крышу. Дверь, за которой небольшая прихожая для двух квартир. Её двухкомнатная с видом на море, и напротив однокомнатная с окном во двор. В другой квартире живёт молодой мужчина.
Ключ скользнул в скважину. На лестничную площадку, из блока напротив, вышла соседка. Знакомая. Ирина. Спросила, как дела. Хорошая знакомая. Просто хочет поговорить.
Вдруг стало не по себе. Тоска, вяло тлевшая на дне сознания, сожгла её душу. Мгновенно. И не было каких-то переходов, каких-то причин. Просто умерло всё живое на сотни миль вокруг. Полночь.

Небо. Крыша. Холод. Стул этот неудобный. Что она вообще делает здесь? Вернее, это-то как раз понятно – судя по тому, с каким упорством она смотрит в экран старенького телевизора, на котором намертво застыло изображение спящего человека, Дана пришла сюда проверить правдивость очередной городской легенды. Вопрос в другом – как она вообще здесь оказалась? В ее памяти не было ни намека на то, как она поднимается на крышу этой старой четырехэтажки. Как будто она просто появилась здесь. Одна. Жуть. Страхота. Если бы девушка уже не тряслась, как осиновый лист, она бы вздрогнула. По-хорошему, стоило бы убраться отсюда, но то по-хорошему. Чувство страха притупляется любопытством. Не полностью – но вполне достаточно для того, чтобы остаться и смотреть, тщетно пытаясь согреться под тонким клетчатым пледом.
Мужчина на экране просыпается. Поднимается и неловко падает. Как и некто в окне напротив. Вот оно. Необычное. Выходящее за рамки. Она, наконец-то, нашла его. Хотя, скорее, наоборот, это самое выходящее притянуло ее сюда. Здравый смысл снова подсказывает лучший выход из положения. К черту. Она слишком долго искала. Теперь, действительно с этим столкнувшись, она понимает, что была не готова к этому. Что каждый раз подсознательно считала, что такого просто не может быть. А теперь – вот. Телевизор, отражающий жизнь человека. Или, наоборот, его жизнь идет так, как показывает экран? Мелькает лихая мысль – переключить канал и посмотреть, что будет, но Дана не торопится. Боится, что не сможет потом вернуть картинку. Боится провалиться в белый шум. Поэтому смотрит. Пока – просто смотрит.

Сначала это показалось продолжением сна. По виску еще стекала капля вязкого пота — от жара, в который его то и дело бросало во сне. Руки наоборот были покрыты мурашками — от того нереального холода, которым его окатывал сон. Негнущиеся ноги даже не почувствовали боли, когда колени ткнулись в пол. Во сне боли не бывает, ты успеваешь проснуться раньше, за секунду, за мгновение до того, как должен ее почувствовать.

Однако потом она пришла. Не от отбитых ног, не от ушибленного бока, что было бы ожидаемо. Изнутри, прогрызая грудину подобно глупому инопланетянину из дурацкого фильма, вырываясь наружу. Пальцы вцепились в ткань футболки. Боль нельзя бесконечно долго удерживать внутри, как нельзя бесконечно долго задерживать дыхание. Видимо, в нем накопилось ее слишком много. На секунду стало страшно. Не так, как пишут в хоррор-рассказах или бульварных романах, а просто, на физическом уровне страшно. Но это быстро прошло. То ли отбоялся уже за эти дни, то ли страх умер раньше.

Умер. Ну да, вот он впервые и явственно подумал об этом. Почти как произнес вслух. Это было... обидно. Да, наверное именно так. Страх уже отгорел и рассыпался пеплом как те цветы из сна, а обида, глупая, наверное, даже детская, осталась. За что? Почему? Наверное, странно задавать такие вопросы в такое время и в такой ситуации. Но от этого не меньше хочешь получить ответы. Даже если их не было в принципе.

Но оставалось еще одно. Может быть, он даже успеет... Если получится. Это показалось очень важным. Да нет, не показалось, оно и было самым важным, на самом то деле. Почему-то это и понимаешь только в такие моменты. Закусив губу, надеясь что боль поможет встряхнуть затекшие мышцы, Алексей полез в карман за телефоном. Номер матери должен быть на быстром наборе.

Человеку стало плохо прямо в собственном подъезде. Человек, между прочим, в критическом состоянии и, может быть, даже умирает, а его не спасает никто. Никто не расталкивает плотную толпу зевак, торопясь помочь. Да и толпы нет на самом деле. Вообще никого нет. А если бы и был — плохо человеку внутри, а снаружи, наверное, и не заметно ничего. Человек по имени Ксюха точно так же, как и минуту назад, стоит у двери, правой рукой обнимая и притискивая к боку огромную продуктовую сумку; ключом, зажатым в левой, продолжая пенетрировать замочную скважину.

Что-то вот такое произошло ровно за мгновение до того, как ей откликнуться на знакомый голос. Ксюхе не было видно соседку из-за мандаринов. И та, наверняка, могла наблюдать сейчас только авоську, да чуть пониже — ксюхины ноги. И это хорошо, поскольку никаких сил ни отвечать Ирине, ни даже глядеть на неё, вдруг не стало. И домой заходить — не вариант. Ксюха ещё ковырялась в замке, по инерции, но уже поняла, что не стоит ей сейчас внутрь. Если прямо сейчас ещё и четыре стены вокруг... Нет.

Пусто. Вообще ничего не жалко, не страшно, не хочется. То есть, хочется, но только одного: сделать что-то, чтобы перестало быть вот так. Взгляд почти сразу упал на авоську — благо, та маячила перед самым носом. Ксюха едва не шагнула к тёмному провалу между лестничными перилами, но остатков здравомыслия хватило, чтобы удержаться. И ещё — чтобы аккуратно вытащить ключ и сложить в карман. И на то, чтобы наконец пробормотать что-то в ответ Ирине. Нейтральное, вроде. А потом они, остатки, закончились, и Ксюха устремилась прямо к чердачной двери.

Выкинуть сраные мандарины. Сбросить их сверху, так, чтобы осталось только одно огромное ярко-оранжевое пятно. Почему-то это было сейчас настолько важно. Необходимо.

Дана:
ссылка
Свечка истекает слезами, превращаясь в восковые моря. Тает, всё тает. Всё растворяется. Притворяется. Претворяется. Всё течёт, всё изменяется. Мир утекает сквозь пальцы. Нет времени и пространства, материя – иллюзия. Есть только сознание. Человеческое сознание, чистое, вечное, реальное.

Голос ветра точно говорил с девушкой. Пел ей. Пел о дальних странах, в которых он бывал; морях, которые он будоражил; людях, с которыми встречался. Телевизор молчал, а ветер говорил с ней.
-- Правда, ведь он убил Великого немого? – негромко спросил кто-то за спиной.
Странный маленький старичок с голосом простывшего ребенка и с очень добрыми глазами, одетый в телогрейку, белую рубашку, потёртые джинсы, невысокие сапоги, пояс обмотан серым пуховым платком, в смешной шапке с индейскими узорами и кисточкой, улыбался так, словно хотел сказать, что его не следует бояться. Он внимательно посмотрел на Дану, затем перевёл взгляд на экран. Мужчина в телевизоре так и не поднялся. Оставаясь на полу в неудобной позе, он с кем-то говорил по телефону.
Через мгновение Дана услышала шум, будто что-то тяжелое разбилось о землю.


Алексей.
ссылка
Пальцы и вправду плохо слушались. Но это было совсем неважно. Вот телефон в руках, номер на быстром наборе. Вызов.
Какая же это ерунда, что вся жизнь проноситься перед глазами. Нет ничего такого. Ничего. Только обида и горечь. Даже мыслей этих пошлых нет, что можно было бы жить по-другому, что-то изменить. Всё не так, всё как-то…
Раз…
Бред, бред, бред. Что за бред? Разве можно так вот умереть? Умереть в одиночестве. Просто никто не видит, как мы умираем. И мы умираем. А если бы кто-то смотрел? Просто видел, что есть человек, которому нужна помощь…
Два…
Страшно? Нет, не страшно. Непривычно. Да, непривычно. Умирать просто непривычно. Просто тонешь в мягкой пустоте. Как в детстве сны с падениями. Только там всегда просыпаешься, как только начинаешь падать. А сейчас просто падаешь. В мягкую, черную пустоту. Восприятие притупляется, тело становится реальным, отчего-то ощущать его проще и приятней. И всё забываешь…
Три…
Сонный, родной, самый любимый голос:
-- Алёша?

Ксюха.
ссылка
Перекидывая мандарины через ограждения на крыше, Ксюха зацепилась авоськой о торчащий штырь в этом самом ограждении. Авоська порвалась, и мандарины посыпались, как огромные оранжевые горошины. Они летели вниз, и это было странно и красиво. Совершенно бессмысленный акт, но притягательный. Мандарины летели с крыши трёхэтажки бесконечно долго, принимая невероятные магические формы.
А потом они разбились, превратившись в цитрусовый океан, захлестнувший планету.
Морозный воздух бодрил. Аксинья вдыхала его с жадностью умирающего от удушья человека. Тяжелые мысли отступились, но она знала, что это не победа, что они снова придут.
А дома в городе были расположены так близко, что по крышам можно было путешествовать быстрее, чем по улицам.
Ксюха осмотрелась и увидела на крыше четырёхэтажного дома, стоящего напротив, какое-то свечение и будто бы силуэты.
И цитрусовый океан всё ещё удерживал страхи в пучине своих ярко-оранжевых соков…

При первых же звуках чужого голоса, Дана вскочила, и резко развернулась. Стул, задетый краем пледа, упал, и грохот от его падения показался ей каким-то уж слишком громким. Сердце колотилось, как бешеное. Девушка со всей силы вцепилась пальцами в плед, будто надеясь, что он может ее защитить. Смешно – у старой тряпки не было никаких шансов, она и с холодом-то справиться не могла.
Впрочем, пока что на нее никто и не нападал. Незнакомец стоял и улыбался. И выглядел безобидным. И глаза добрые-добрые. Как у какого-то маньяка, которого пару месяцев назад показывали по телевизору. И говорит как псих явный. Дана рефлекторно отступила, почти не обратив внимания на копошащегося на экране человечка.
- К-кто убил? Кого? - спросила девушка и тут же мысленно обругала себя. Говорил же ей кто-то, что не надо разговаривать с сумасшедшими. Или, наоборот, что с ними надо соглашаться? За спиной что-то громко ударилось об землю, и девушка с трудом подавила в себе желание обернуться. Сердцебиение и не думало успокаиваться, а пальцы все так же крепко сжимались на бесполезной ткани.

Молча проследив за полётом цитрусовых и поизучав какое-то время оранжевую кляксу внизу, Ксюха вялой рукой нащупала и выпростала из драной авоськи последний мандарин. Швырнула плод, уже не глядя, вслед остальным. Только совершенно опустелая сетка осталась. Такая же, как и она сама, подумала Ксюха, и в следующее мгновение ясно ощутила — с чем-то, только очень отдалённо похожим на облегчение или удовлетворение, — как в её внутреннюю пустоту тихонько и медленно, будто тонкой ленивой струйкой, возвращается жизнь. Или это просто холодный свежий воздух заполняет лёгкие после душного подъезда? Да вообще-то, всё равно.

Только вот идти домой к мужу Ксюхе всё еще не моглось. А уж тем более — если представить, что она сейчас вернётся обратно на площадку и обнаружит там до сих пор недоумевающую Ирину.

Ксюха осторожно опустилась на корточки, подавив желание усесться на холодную поверхность крыши непосредственно задом. А летом, наверное, тоже не посидеть: нагревается за день на солнце. Или мокро, если дождь...
Мысли растекались по сторонам. И так же рассеянно скользил ксюхин взгляд, пока не запнулся. Зацепился за что-то на соседней крыше. Кажется, люди. Аксинья даже привстала с места, чтобы рассмотреть получше.

Когда первые звуки голоса пробились сквозь шипение в трубке, стало легче. Почему-то, он так и не понял, почему. Вообще все отошло на задний как-то. В голове пусто, мысли путаются и не получается ни на чем сконцентрироваться. Может кто-то, врач какой-нибудь или еще кто с нужным образованием смог бы сказать, что и почему так... А, ладно. Какая теперь разница-то. Осталось немного. Вообще всего — немного. Времени, песком утекающего сквозь пальцы. Вещей. Они вообще уже теряли смысл.
— П-привет. — Сказать первое слово было труднее всего. Говорить вообще было трудно. И физически, и... Ну, вообще. Он не знал что сказать, а времени оставалось мало. — Ты прости меня, ладно? Все будет хорошо, ага. Извини, что разбудил. Спокойной ночи.

И отключиться раньше, чем успеет ответить, задать какие-то вопросы. Смысл? Хотя. Можно попробовать позвонить в скорую. Хотя бы попытаться. Пальцы снова вдавили кнопки. Позвонить. Ну, чтобы знать, что он сделал все, что мог. А то потом стыдно будет. Хм, потом. Вот так и начинают верить в загробную жизнь, надо же.

Дана.
Старичок хихикнул, прикрывая рот ладошкой. Его веселил испуганный вид девушки.
-- Звук убил Великого немого. Так говорят о переходе кино, из безголосого в говорящее. Ты же смотришь немое кино?
Визитёр перевёл взгляд с перепуганной Даны на экран. Мужчина всё ещё оставался на полу и словно ничего не происходило. Потом экран стал тускнеть, изображение пошло рябью, человеческий силуэт терял чёткость на экране.
-- Ну, всего хорошего, деточка. Пойду я. Скоро снег.— Однако мужчина медлил, он ещё раз посмотрел на экран, шире улыбнулся и полез во внутренний карман телогрейки. Покопавшись там какое-то время он извлек старый, потёртый приёмник.-- С музыкой веселее. – Покрутил все, находившиеся на панели, регуляторы, будто делал это просто так, без всякого смысла, затем щелкнул боковым тумблером, и над крышей разнеслась мелодия (ссылка). – Вот теперь точно пойду. – Старик явно собирался отправиться гулять по крышам.
В этом городе многие гуляли по крышам. Дома расположены очень близко друг к другу. И как бы с этим не боролись городские власти, крыши остаются самым посещаемым местом города. Многие рассказывали, что в городе существуют квартиры расположенные на крышах, театры, закрытые клубы, кофейни. Всё это, естественно полулегально, дома всё очень старые, многие разваливаются. Каждый новый мэр обещает снести старые дома и построить новые. Но никогда этого не делает. Но всем оставшимся жителям нравится этот город. Именно оставшимся, очень многие уехали в Первую волну. Есть кварталы брошенные. В квартирах осталась вся мебель, одежда, детские игрушки, книги. Просто люди ушли, не заботясь о вещах. Забрали детей и ушли. Дана никогда не была в таких кварталах, но слышала о них.
-- Лучше и тебе тут не задерживаться, милая. -- Повернувшись спиной к Дане и прислонив приёмник к уху, старик, сгорбившись, засеменил прочь от девушки. Через несколько шагов он остановился. – Ты можешь отправиться со мной, если захочешь.

Ксюха.
«Ксю, где ты, родная?» Муж.
Вот так обычная телефонная смс вторгается, в только что ставшим неведомым, мир человека.
Крыша дома напротив стала сценой для двух удивительных в своей тривиальности персонажей. Молодая девушка и старый мужчина. Девушка, словно прячется за пледом от старика, одетого, как половина городских сумасшедших. Старик улыбается, лицо девушки напротив, напряженно. Затем девушка что-то говорит, старик отвечает. Потом роется в карманах, что-то достаёт, и вдруг двор оглашает музыка (ссылка). Старик уходит. Останавливается. Аксинья смотрит на него и понимает, что он знаком ей. Где-то она видела этого человека. Точно. Он говорит что-то девушке, что-то «… отправиться… хоче…» не слышно – ветер. И в этот самый момент приходит смс. Досада.

Алексей.
--Дежурная скорой помощи, говорите. – Почти сразу ответил бодрый женский голос. – Острая боль в грудной клетке? Так. Общая слабость. Вы дома? Хорошо. Есть домофон? Сможете открыть? Неуверенны? Хорошо свяжемся с соседями. Номер квартиры? Записала. Спокойней, молодой человек, спокойней. Вы можете сделать себе крепкий сладкий чай? Постарайтесь. Бригада врачей уже выехала. В течение пяти минут будут у вас. Всего доброго.
Скорая приедет через пять минут. Может, не всё ещё потерянно? Может быть, успеют спасти? Возможно, он умрёт не сейчас, не сегодня?
Перевернувшись на спину, Алексей постарался глубоко вздохнуть. Каждый вдох стоил слёз и от этого становился ценнее. Сознание погружалось в блаженную пустоту, которая наполнялась музыкой.
Стоп. Какая к чёрту музыка в пустоте? Что за сопливый бред? Это реальная музыка? Реальная (ссылка).
От неожиданности Алексей открыл глаза. Да, действительно с улицы слышна была музыка.
На крыше четырёхэтажки он заметил какое-то движение.
Тело, привыкая к боли, теперь слушалось хозяина с большей охотой.

Незнакомца Данин вид явно позабавил. Ну и хорошо, ну и славно, главное, что псих, судя по всему, оказался неагрессивным. Или не псих. Черт его знает, этого старичка, что у него там в голове творится, у этого киномана-любителя. Пока девушка решала, что же такого ответить – или вообще не отвечать – незнакомец засобирался. Приемник достал. Чтобы, значит, веселее было. От выбора музыки Дане почему-то стало еще больше не по себе: старомодная мелодия окончательно дополнила атмосферу веселого безумия.
Ладно. Нормальный этот старик или нет, но в одном он, кончено, прав – все-таки надо отсюда уходить. Нет, не в пешее романтическое путешествие по крышам с незнакомым дядей старшего пенсионного возраста. Просто – отсюда. Тем более, что кино, судя по всему, кончилось. Интересно, чтобы это означает для человека в доме напротив? Мысль эта Дане почему-то совсем не понравилась. Плохая была мысль. Злая, резкая и колючая. Если на экране проходит жизнь человека, что же будет, когда он погаснет? Явно ничего хорошего мужчину-из-телевизора не ждет. Скорую ему вызвать, что ли? На всякий случай. Но она даже не знает, куда ее занесло. Вид с крыши здорово мешает нормально ориентироваться.
Дана попыталась сделать три дела одновременно: достать из кармана мобильник, определить, где она все-таки находится и распрощаться со старичком.
- Спасибо. Может, как-нибудь, в другой раз.
Вежливость требовала смотреть на собеседника, когда с ним разговариваешь, но взгляд девушки намертво прилип к экрану. Вытащив таки мобильник, она, повинуясь непонятному порыву, шагнула к телевизору и повернула переключатель каналов.

Ого. Внезапно. На самом деле ей даже нравились такие забавные совпадения. Ну вот же: стоило в кои-то веки выползти на крышу, а тут жизнь кипит, как ни в чём не бывало. Ксюха взбодрилась и принялась изучать незнакомцев.

Пара из старичка в яркой шапочке и девочки в одеяле смотрелась сюрно, а в таком антураже (Ой, это что, и телевизор вдобавок работает? Винтажненький такой...) становилась даже живописной в каком-то смысле. Ксюхе пришла мысль поискать глазами фотографа. Человек с зеркалкой сходу не обнаружился, но это лишь означало, что Ксюхе его просто могло быть не видно со своего места. Или отошёл куда-нибудь. За кофейком, например. Холодно ведь. Девочка, вон, явно мёрзнет.

Вдруг Ксюха едва не подскочила — настолько неожиданно для неё зазвучала весёленькая старая мелодия. Это для фотосессии было уж совсем необязательно. Блин, а может, свидание у них тут? Извращенская романтика, своя атмосфера. А она подглядывает. Вообще нормально.

Уже готовая тактично отвернуться, Аксинья уловила вдруг что-то знакомое в стариковских чертах. И снова цепко вперилась взглядом. Кто такой?.. Никак не вспомнить, даже обидно. Телефон прожужжал о входящем сообщении, заставляя Ксюху опомниться. И правда, надо домой. Вот там она у мужа, кстати, и спросит про дяденьку. Опишет, как следует — благо, наружность у того примечательная. Может, сообща им удастся личность установить... Нет, стоп. А как она ему объяснит, что делала на крыше? Залезла, чтобы, подчинясь порыву, уничтожить десять килограммов свежекупленных мандаринов? Не надо такое рассказывать, муж станет волноваться.
Пфф! Скажет, что просто на улице этого старичка увидела. И теперь мучается, не может вспомнить, откуда его знает. Делов-то.

Быстро набив в ответ: «На подступах», Ксюха спрятала мобильник в карман и направилась к выходу с крыши. По пути через чердак она вдруг озадачилась размышлениями на тему: а не было ли кого внизу, когда она швырялась мандаринами? И что, если бы попала? Ксюха без особой надежды попробовала вспомнить что-нибудь про силу удара при падении. Скудных остатков школьных знаний, неуклонно испаряющихся с годами из ксюхиных «гуманитарных» мозгов, хватило только чтобы понять: прежде чем кидаться, стоило как минимум взвесить мандаринку и засечь время полёта. Но вероятнее всего, и этими цифрами она не сумела бы воспользоваться, как надо. Оставалось только надеяться, что летящий с крыши трёхэтажного дома мандарин бьёт не очень больно.

Чай? Какой, нахрен, чай? Он тут, между прочим, умирает. Хотя. Ну да. В "скорой" с такими умирающими каждый день дело имеют, привыкли уже. А может и правы и так и надо. Алексею даже показалось, что от раздражения боль уменьшилась, словно спряталась. Но при попытке двинуться снова вернулась. Значит, не показалось. Да уж, понадеялся один такой, что показалось. Вон уже и музыка в его доме играет, только почему-то не печальная и он ее слышит. Обозвав себя идиотом, Алексей помотал головой, смаргивая выступившие на глазах слезы. Поморщился от боли. С улицы же наверное.

Хотя, этот идиотский чай можно было в приказном порядке назначить целью номер один сейчас. Вот, наверное, забавно будет. "Он умер, пытаясь заварить себе чай." Хотя, он не политик и не актер, некролога о нем не напишут, так что о том, что получится глупо, беспокоиться не надо. Как ни странно, но от этих мыслей страх, время от времени еще показывавшийся из глубин разума, исчез окончательно. Сцепив зубы, Алексей попробовал встать на колени. Движение на крыше? И чего кому-то дома не сидится... Хотя. Почему-то ему захотелось увидеть, кто это. Может, человек видит его? Значит, он поспешил, отказывая себе в звании актера, минимум один зритель у него был. Прищурившись, Алексей попробовал рассмотреть фигуру получше. А потом, чего доброго и встать получится.

Алексей.
ссылка
Подошёл к окну вплотную и опёрся на подоконник. Девушка на крыше склонилась к телевизору, затем посмотрела в небо. Просто стояла и смотрела. Красивая девушка.
Затем она посмотрела точно в его окно. Алексей даже опешил. Вот так вдруг: сначала он смотрит на девушку, а потом она смотрит на него. Он даже не сразу понял, что музыки больше нет.
А потом девушка перевела взгляд на экран. Что же она смотрела по телевизору такого, что заставило её так испугаться? Или ему показалось. Всё же, не смотря на то, что крыша соседнего дома очень близко, он мог ошибиться.
Девушка теперь смотрела только в экран.
С неба сорвался первый снег в этом году.
В дверь позвонили. Скорая. Действительно быстро приехала. Ища поддержки у мебели и стен, Алексей отправился впускать своих спасителей.
Перед дверью, в общей прихожей, стояли врач, лет пятидесяти с небольшим и среднего возраста медсестра. Они были похожи словно близкие родственники: оба коренастые, примерно одного роста, розовощёкие, пышущие здоровьем и здоровым жаром, идущим от раскрасневшихся на морозе лиц. Ещё в прихожей стояла девушка, соседка. Сосредоточенная, слегка настороженная. Он никогда раньше толком и не видел её. Знает, что напротив живёт молодая семейная пара.
-- Скорую вызывали? – Пропел доктор, втискиваясь в приоткрывшееся пространство алексеевой квартиры. – Ну, что больной? Будем лечиться?
Попытавшись поздороваться, Алексей всё ещё смотрел на девушку.
Приоткрылась дверь квартиры напротив.

Ксюха.
ссылка
Да, пора домой.
Засобиравшись, Аксинья ещё раз смотрит на сцену сюрреалистического спектакля, свидетельницей которого она стала: старик уходит, музыка смолкает, девушка, по всей видимости, что-то настраивает в телевизоре…
Закрывая за собой дверь, ведущую на чердак, Аксинья теряет интерес к ночному происшествию. Стоя перед дверью, ведущей в общую прихожую на две квартиры, одна из которых ее, Аксинья забывает ночное происшествие.
Кто-то отвлекает Аксинью от собственных мыслей.
-- Девушка, подождите!
Она оборачивается. Люди в белых халатах – врачи. На секунду ей кажется, что это к мужу приехали. Она пугается, но понимает, что это абсурд, просто безотчётный страх. Муж только что отправил ей смс. Всё в порядке.
-- Да?
-- Придержите дверь, нам в одиннадцатую квартиру.
Это квартира напротив, всё верно. Аксинья держит дверь, ждёт пока врач с медсестрой войдут в прихожую. Ей становится неуютно. Всегда неуютно, когда приезжает скорая.
Врачи звонят в квартиру номер одиннадцать. За дверью слышны тяжелые шаги. Ключ поворачивается в замочной скважине, внутренности двери приходят в движение. Дверь открывается.
Аксинья чувствует интерес. Нездоровый интерес к чужим страданиям. Она не может объяснить себе этого. На секунду всё замирает. Кто-то открывает дверь в квартиру номер одиннадцать. Это молодой мужчина. Лицо его землистого оттенка. Ему очень плохо, он еле стоит на ногах. Аксинья неотрывно смотрит на всё происходящее. Парень предпринимает попытку поздороваться, но выглядит это не убедительно. Аксинья кивает в ответ. Врачи что-то говорят, но смысл слов не доходит до сознания.
Дверь квартиры номер двенадцать приоткрывается. Аксинья не видит ещё своего мужа, но знает что это он. Она слышит его голос: «Я позвоню завтра. Сейчас Ксюха вернётся, мне неудобно говорить».

Дана.
ссылка
Старичок скрылся из виду почти сразу, стоило ему лишь спуститься на крышу соседнего дома. Пожилой мужчина ушёл, как и обещал девушке, посмотрел на неё как-то странно, когда она переключала каналы, пожал плечами и ушёл, не сказав ни слова. Дана так и не поняла, что это было, такое странное в его взгляде. Что-то не очень хорошее. Не злое, просто жутко стало от этого взгляда. Даже, скорее, тоскливо. Невыносимо, неестественно тоскливо. Она поежилась то ли от холода, то ли от этого взгляда.
Наступила тишина. Экран потух, когда она переключила канал. Вздохнув с облегчением, на крохотное мгновение она поверила, что всё, фильм завершён. Облегчение разлилось опьяняющей волной по коже, под кожу, по всем клеткам организма. Глядя в ночное небо, Дана физически ощутила облегчение, легкость. Всё. Можно уходить. Выдохнув, она снова посмотрела в то окно, где только что падал человек. Теперь он стоял и смотрел на Дану.
На экране телевизора появилась она сама: растерянным взглядом смотрит в свои растерянные глаза. Реальнее, чем из зеркала.
Небо отпустило на землю свою первую снежинку.

Когда экран потух, Дане сделалось легко-легко, как будто с ее плеч упал какой-то груз, который она давно уже перестала замечать. Она улыбнулась – неожиданно для себя, несмотря на неприятный осадок, оставшийся от взгляда старика. Или наперекор ему. И, с каким-то совсем уже непонятным весельем, помахала человеку из телевизора. Вернее, уже не из телевизора.
Но все хорошее настроение мигом улетучилось, когда девушка заметила краем глаза мелькнувшее на экране изображение. Внутри у нее все сжалось. Заранее не желая верить в происходящее, Дана посмотрела на экран и нос к носу столкнулась с собственным изображением. Дощелкалась. Догигралась. Помахала рукой своему отражению, хихикнула, осознав идиотизм собственного поведения. Смешно. Страшно. Впрочем, пока с ней, кажется, все в порядке – если, конечно, не считать постепенно нарастающего страха. Девушка хотела было постучать по экрану, но в последний момент, испугавшись, отдернула руку. Вместо этого она со всей силы вцепилась в переключатель и повернула его, надеясь, что «кино» на что-нибудь сменится. И еще раз. И еще.

С совершенно неприличным вниманием, но не в силах оторваться, Ксюха продолжала какое-то время наблюдать происходящее (судьба у неё такая сегодня, видимо — подглядывать всякое), а в первую очередь — всматриваться в лицо мальчика из одиннадцатой. Подавила в себе желание спросить у него прямо тут же, что случилось. Явно ведь — не травма. Ну, насколько можно сказать, окинув парня взглядом сквозь распахнутую дверь.

Надо же. Ксюха, хоть и не общалась с соседом, частенько сталкивалась с ним на площадке да во дворе и почти уверенно могла сказать, что на торчка он не похож. Что она, торчков не видела? Да и болезненным особенно, вроде, не выглядел. Может, отравился чем-нибудь?..

В процессе мысленных рассуждений Ксюхе всё-таки удалось заставить себя сдвинуться с места в направлении собственной квартиры. Отвлекшись от созерцания деловитых людей в белых халатах, заходящих в соседскую квартиру, она привычно чмокнула мужа в щёку:
— Встречаешь? — понизив голос, Ксюха кивнула в сторону одиннадцатой, — Что там с ним, не в курсе?
«Наверное, стоит потом, как скорая уедет, постучаться. Спросить, не нужно ли чего. Ну и что, что не общаемся — ему же плохо», — Ксюха не знала точно, забота ли о ближнем говорит в ней, или это всё ещё любопытство продолжает нашёптывать способы поглазеть поближе. Да и не стала она заморачиваться по этому поводу. Решила заглянуть-поинтересоваться — и всё.
— Есть хочу, умираю, — заявила она, скидывая кеды в прихожей.

Чертовщина какая-то. Может, он все-таки еще спит? Это было бы самым лучшим и самым логичным объяснением всего... этого. Захотелось ругаться. Захотелось понять что, черт возьми, происходит. Кто там на крыше? Почему она посмотрела в его окно? Чего она испугалась? Слишком много вопросов, ни одного ответа. И времени мало. Алексею показалось, что он слышит, шорох, с которым оно утекает сквозь пальцы подобно песку. Глупо, наверное, но ничего другого в голову не пришло.

Дребезжание звонка заставило его вздрогнуть, громом отдалось в голове, болезненно ударило в уши. Он успел и забыть про "скорую". Быстро приехали, диспетчерша не соврала. Бывают иногда в жизни чудеса. Хотя, наверное, все, что сейчас происходит — одно большое чудо. Кто сказал что чудеса бывают только добрые и радостные? Страшные и злые случаются чаще. Может быть даже постоянно, просто люди не все замечают. Кое-как, опираясь на стену, он добрался до двери. В какой-то момент, переставляя дрожащие ноги, Александр почувствовал даже что-то вроде ненависти к себе. Точнее, к подведшему его телу. И с чего же?..

Открыл дверь. Появление доктора с медсестрой принесло как облегчение, так и новую вспышку злости. Шутят еще, ш-шутники. Нет, блин, просто так вызвал, время засечь за сколько приедут и потом жалобу накатать что долго тащились. Закусив на мгновение губу, он посторонился, открывая пошире дверь:
— Вызывали. Будем. — На долгие речи тратить силы не хотелось. Краем глаза заметив приоткрывшуюся дверь, он криво усмехнулся. Видимо, соседям любопытно. Будет им развлечением, полуночный сериал-лайв. Нда, что-то он стал слишком злобным, так и до проблем с печенью недалеко. От этой мысли он чуть не рассмеялся. Самое время беспокоиться об этом, конечно.
— Тут вот что получилось... — набрав воздуху, начал он рассказ о своем состоянии.

Финальная, но не конечная история Алексея.
ссылка
-- Нда, батенька. Нехорошо, решительно нехорошо. – Протянул доктор, после подробного Алексеевого рассказа.
Доктор что-то сказал медсестре, она покопалась в своем чемоданчике и вынула на свет божий свёрнутые рулоном шприцы, две ампулы, вату, флакон, по всей видимости, с медицинским спиртом и нож для откупоривания ампул. Быстрыми, уверенными движениями, медсестра открыла ампулы, набрала в шприц жидкость и отложила его в сторону. Затем она снова покопалась в своем чемоданчике, и в руках у неё оказался жгут. И его она отложила в сторону. Доктор опять что-то ей сказал, она снова заглянула в чемоданчик.
Не интересно было наблюдать за этой тучной парочкой, и Алексей посмотрел в окно. Вдруг девушка всё ещё там?
Однако на крыше было пусто…
-- Скажите, голубчик, кому из родных мы можем сообщить, что вы снами отправитесь в больницу? – Доктор смотрел на Алексея вежливо-равнодушным взглядом, держа руки в карманах.
Алексей продиктовал номер матери, с условием, что позвонят ей утром, чтобы не волновали лишний раз. Доктор пообещал условие выполнить.
Медсестра возилась с лекарствами, доктор разглагольствовал:
-- Мариночка, и как же замечательно, что молодой человек крепкий такой, да? Представляете, Мариночка, если бы он не мог встать, м? Это бы пришлось звать Эдика и водителя, э-э-э, забыл имя его. Намучились бы, правда, Мариночка?
Мариночка, не обращая ровным счётом никакого внимания на докторские речи, готовила всё необходимое для укола.
Времени прошло буквально несколько минут.
Всё так же было невыносимо следить за действиями этих неприятных людей.
Алексей опять посмотрел в окно.
А потом увидел небо, звёздное, чистое, куполом раскинувшееся над миром. Снег, неспешно осыпающийся прямо на его лицо. Озабоченное лицо доктора, нависающее над ним сверху, а потом лицо Марусечки, нет, Мариночки. А потом он оказался в машине скорой помощи.
Специфический запах, яркий, неприятный свет, доктор о чём-то спрашивает, непонятно, потом быстро что-то говорит. Мариночка сочувственно улыбается и возится с рукой. В глазах снова темнеет…
Но пока беспамятство окончательно не поглотило Алексея, он успел подумать о том, что теперь в больницу придёт мама. И может быть папа. В голове возник образ того, как мать и отец склонились над его кроватью.
Может и Катя заглянет. Может…
А потом он понял, что умрёт не сегодня. Нет, не сейчас.

Грустный вечер под занавес пьесы « Ксюха и нереализованные сны».
ссылка
-- Ага. Попросили открыть двери входные. – Забрал у жены пакет с продуктами. --Где ты так долго ходила? – Помог снять куртку, чмокнул в макушку, перед тем как проследовать на кухню.
-- Как день? Ты что-то загадочная какая-то? – Спросил из кухни, разбираясь с содержимым пакета.
Рассказ о том, как Аксинья решила прогуляться возле моря и совсем не заметила, что уже стемнело, был проглочен им незамедлительно, без лишних сомнений и вопросов. А чего здесь сомневаться, да?
Потом ужин. Он постарался: запёк курицу в духовке, по особенному рецепту. На гарнир – свежие овощи. Ещё вино, красное сухое. На десерт – мороженное.
Аксинья поставила свечу на стол, для пущей романтики. Ему понравилось. Отчего-то именно сегодня ему хотелось домашнего уюта. Именно сегодня он подумал о детях, о том, что они уже готовы к новой ответственности в виде продолжения рода, как бы банально это не звучало. Сегодня он хотел об этом говорить с ней.
А Ксюха была рассеяна: не глядя, она разложила приборы, салфетки, поставила на стол фиалку с окна, вместо цветов в вазе. А потом, словно что-то вспомнила, на мгновение застыла, и пошла к входной двери. Из прихожей крикнула что-то вроде «Посмотрю, как сосед».
Через минуту вернулась: «Никто не открывает». Сказала как-то понуро, даже раздавлено.
Он беспокоился, сильно. Ксю всегда такая весёлая, жизнерадостная. А сейчас... На вопросы о том, что случилось, отмахивалась ничего не значащими фразами.
Звяканье вилок о тарелки, слабый звук жующих челюстей. Молчание. Затем один вопрос о том, как прошёл день у него, ответ и её комментарий насчёт превосходно приготовленной курицы (впрочем, как всегда) несколько рассеяли тягостную тишину сопровождавшую ужин.
Он убрал со стола, вымыл посуду. А Аксинья простояла всё это время возле окна, молча вглядываясь в ночное пространство.
Вдруг его охватило такое странное чувство, щемящее. Ему стало невыносимо жаль свою собственную жену. Вот она стоит такая маленькая и одинокая. Что он знает о ней? Как давно он спрашивал, чего она хочет? Чего она действительно хочет?
Он крепко-крепко обнял её за плечи. И тихонько целовал её волосы.
Всё было абсолютно бессмысленным.

Эпилог Даны.
ссылка
Дану больше никто никогда не видел. Никто не знает, что с ней произошло точно…
В городе Пи то тут, то там ведутся разговоры о том, как иногда на крыше появляется девушка, на тележке она катит телевизор и пытается заговорить с людьми. Только ни грохота от тележки, ни голоса самой девушки не слышно.
Некоторые утверждают, что за девушкой следует маленький человечек, карлик. Он плетётся за ней в отдалении, смотрит и загадочно улыбается. А когда кто-то пытается подойти к ним или заговорить, то карлик запрокидывает голову назад, как будто собирается громко рассмеяться, и они рассеваются.
Хотя всё это городские легенды. Никто не видел девушку вблизи. И непонятно, как издалека, ночью, можно разглядеть улыбающегося карлика? И что это ещё за ерунда с исчезновением людей?
Возвращаясь же к Дане, достоверно известно, что в ночь её исчезновения последним, видевшим её стал продавец в книжном магазине. Дана практически перед самым закрытием (а это примерно около десяти вечера) забрала книгу, которую заказывала через магазин. Название книги, по неизвестным причинам, не сохранилось в интернет--базе заказов. Поиски девушки осложнялись ещё и тем, что после того, как она вышла из магазина, никто её не встречал. Но это не удивительно. Магазин находится на улице Мира, а она, как известно, граничит с заброшенным кварталом.
К сожалению, полиция не ищет людей в заброшенных кварталах. Для официальных представителей власти они не существуют и находятся вне юрисдикции муниципалитета…