Туманные тропы | ходы игроков | Извлечение троих: Соломон

Соломон сидел у окна, глядя на мелькающие за окном пейзажи, но мысли его были далеко. Мысли его были в светлом и ярком кабинете, где приятный молодой врач - таким, наверное, был его отец в молодости - не глядя ему в глаза, прятал за длиннотами специальных терминов простую несказанную фразу.

"Скоро ты умрёшь"

Вот такой вот, молодой, в меру привлекательный, интересный и полный идей - из-за какого-то комка взбесившихся клеток в голове размером чуть больше ногтя. Неоперабельное новообразование. Головокружений не было? Будут. Вот таблетки, отпускаются в нашей аптеке. Страховка покрывает. "Юпитер" заботится о своих сотрудниках. Даже похороны, наверное, оплатят. Как оплатили регулярное профилактическое обследование, где, собственно, и обнаружилось это самое новообразование. Молодой приятный врач был уже третьим, к кому Соломон обратился. Теперь, когда жить ему оставалось не более нескольких месяцев, следовало собраться и подумать - а думать-то как-раз не получалось. Эта "Башня Ласточки" была запланирована уже год назад - не отменять же мероприятие. Возможно, удастся немного отвлечься, собрать в кулак волю и решить, как провести это оставшееся время. Он проверил свои банковские счета - не так уж и много он заработал, как ему казалось. Всё не что-то расходились эти деньги, во что-то вкладывались, кому-то одалживались. На скромную квартиру на окраине столицы, может, и хватит. Впрочем, зачем ему теперь квартира?

В полупустом вагоне электрички остались лишь редкие дачники да такие же, как он, паломники, едущие на "Башню". Группа молодёжи - девушка и четверо молодых людей - довольно громко включила музыку, и неведомый Соломону герой какого-то "шансона для небыдла" надрывался, рваными аккордами выплёскивая свою экзистенциальную тоску:

Он в мире первом смотрел телевизор, читал Кастанеду, сушил носки,
И пес одиночества рвал его горло тупыми клыками хмельной тоски.
А в мире втором мотыльки и звезды хрустели, как сахар под сапогом,
И смысла не было, не было - ни в том, ни в другом.

А в мире третьем он стиснул зубы, подался в сталкеры мертвых зон,
Сдирал дымящийся полушубок, пройдя сквозь огненный горизонт,
Ввалившись в прокуренное зимовье, рычал из спутанной бороды,
Что смысла не было, бля, не было, туды-растуды.

Соломон лениво обсасывал мысль подойти и попросить сделать потише, но тут в вагон электрички просочился примечательный персонаж. Огромный мужик - такой огромный, что Соломон поначалу попросту не поверил своим глазам. Ещё немного - и он бы головой коснулся потолка вагона - а это, на минуточку, метра два с половиной. При том мужик вовсе не выглядел непропорционально "тонким", какими были известные "самые высокие люди планеты". Нет, напротив - широченные плечи, толстенные руки и ноги, даже голова огромная. Одет мужик был в какую то шинель, через плечо небрежно перекинута перемётная сума размером с туристический рюкзак. Пара длинных свёртков торчит из-за спины. Сапожищи на ногах соответствующего размера. Лицо при этом у мужика было какое-то печально-пришибленное. Обречённо-усталое выражение глаз, какое часто можно увидеть у лошадей. Это самое печальное лицо было исчеркано глубокими шрамами, самый заметный проходил прямо под глазами, пересекая нос.



Странный персонаж, которому впору куда-нибудь в книгу пана Анджея, а не в прозаичный вагон электрички. В несколько шагов мужичище подошёл к твоему месту. Кажется, под его шагами вагон содрогается.

- Можно сюда? - кажется, к тебе обращается. Густой бас звучит по-детски умоляюще. За окном электрички мелькают какие-то странные тени.

Страх горькой нотой гулял по тёмному лабиринту кишок, подпитывая собой кислотный ад желудка. Сол уже почти привык к нему, но холодно-быстрый бег времени леденил сердце, как быстрая анестезия. Псы на предыдущей станции чуяли страх в запахе его пота, стайка подвипивших алкотуристов доинститутского возраста чуяла страх в его шагах, эти вот меломаны дальше по вагону чуяли его страх каким-то странным отростком на молодых душах. Страх снедал Сола уже почти пять недель.

Шесть недель назад, когда это был ещё всего лишь страх смерти, Соломон особенно не мучался по этому поводу. Тот страх подогревал кровь, разгонял пульс гипертонической турбулентностью кровяных токов, электрическими разрядами заряжал нервы, психотропным допингом ускорял мысли. В эти недели он сделал всё, что мог успеть сделать инженер и учёный: за гигаваты на "левые" расчеты "Юпитер" скорее всего попробует вытащить его в суд ещё при жизни, почти полсотни узлов АЛ-300, гордости компании, самого мощного в стране вычислительного кластера, сгорели до тла и коллеги проклянут его имя - почти все расчеты по КВД перспективного двигателя для нового МИГа ушли вместе с ними. Но проектные вычисления по Башне были готовы, чертежи ветрогенератора на магнитной подвеске, системы накопителя электроэнергии в водороде, даже конструкционные элементы несущих узлов - всё "в чернилах". Для этого Соломону пришлось сунуть подложные работы бригаде аэродинамиков и без ведома нач.брига послать с дюжину служебных записок от его имени в один из провинциальных филиалов "Юпитера", но дело было сделано. Работа разума окончена. Рак может пожирать его хоть целиком хоть частями - Сол уже добился своего.

Но после этого пришёл страх, страх настоящий. Он смотрел на свои руки и на распечатки чертежей в них, сырые от его дыхания и пота глубокой ночью в пустом боксе и видел в своём воображении как тлен снимет с костей его плоть, в прах рассыпятся кости, пожелтеет бумага и никем не подхваченный, этот его последний аккорд канет в небытие. В тот вечер Соломон выл от страха, и хрипло рыдал, когда уже сорвал голос.

Что толку от всех сокровищ Башни, если они останутся никому не нужны? Если ничьи руки не выстроят стен, ничьи жизни не изменит независимость личной автономии, если останутся только все эти же тысячемильные растяжки проводов, труб, рельсов, что толку от всего, что он сделал?

В нагрудном кармане, согретая зашкаливающим боем медленно перегарающего сердца как зерно в скорлупе ждала своего часа флешка. 16 гигабайт свободы или жалкий кусок дешёвого пластика и микросхем, если Соломон не найдёт зерну плодовитую почву. Ему нужно крикнуть, у него нет рта. Он знает как построить рай, у него нет рук. Страх жёлтой бумаги сжимает в комок его нервы, измождённым но интенсивным как лазер взглядом он ищет вокруг живые глаза и руки, которые построят Башню. На "Башне Ласточки" будет полно чудаков, сумасшедших. Быть может среди них...

Круговой бег мыслей разрывается чьими-то словами. Соломон долго смотрит на вошедшего: сапоги, шинель, руки и плечи, сутулая опущенность шеи, пришибленный взгляд. Надежда в тысячный раз медленно угасает где-то за чёрными провалами зрачков.

- Конечно.

Некоторое время они молчали - каждый погружён в свои невесёлые мысли. Потом громадный мужик осторожно положил свою лапищу на плечо Соломона.

- Я могу тебя вылечить, - печально прогудел он.

Темп жизни последнего месяца выпотрошил все запасы сил из тела, Соломон постепенно превращался в обтянутый жилами и обшитый кожей скелет под ставшей вдруг мешковатой одеждой. Плечо под магучей дланью гиганта почти тут же перекосило, как засыхающее мелкое дерево под ударом топора.

Скосив взгляд, снизу вверх Сол смотрел в шрамированное лицо неподвижным немигающим взглядом, как холоднокровная ящерица.

Он знает. Мысли как сорвавшиеся с цепи бешенные псы понеслись в глубине сознания, сплетаясь в цепь из звеньев причин и лязга следствий: "Он знает. Шрамы на лице, руки, которыми можно гнуть тяги двигателя на боинге, убитый взгляд. Его зовут Фобос. Спутник Юпитера, здесь чтобы накрыть мою маленькую диверсию, возможно шишки из "Красного пятна" считают что данные по МИГу я не убил, а украл. Они знают "врачебную тайну", могут дотянуться своими длинными мохнатыми руками до моей ледащей шеи".

Решение он принял, даже ещё этого не осознав. Левой рукой он медленно потянулся к нагрудному карману, всё ещё глядя в глаза странному человеку. Быть может прежде чем этот бугай свернёт ему шею, Сол успеет швырнуть мелкий пластиковый корпус в компанию туристов или ролевиков и кто-нибудь... возможно кто-нибудь её подберёт.

- Верю, Фобос. Верю.

Пока приглушённо-растянутые слова выигрывают секунды, похолодевшие пальцы медленно тянутся к клапану кармана.

Почувствовав, как конвульсивно дёргается Соломон, Фобос поспешно убирает руку с его плеча.

- Извини, не хотел напугать - гудит виновато.

Отодвигается от молодого человека - хотя этими ручищами через полвагона дотянуться можно. Сидит, молчит дальше. Не смотрит даже не Соломона. Хочешь - флэшками кидайся, хочешь - пробуй сбежать.

Как ни старался Сол замести за собой следы, в этом деле он профан. Нашли и здесь, в богом забытой консервной банке электроподвижного вагона, трясущегося из одного захолусться посреди нигде в другое никуда. Неужто мыслят вытрясти своё с мертвеца?

Он сглотнул пересохшим горлом, потёр вспотевшей ладонью плечо, будто ожидая ощуитить боль от ушиба и не отрываясь глядел на странного попутчика, перемалывая воспалённым сознанием обугленные дочерна мысли: "Не убежишь, не скроешься. А и постараешься, верзила наверняка вооружён, в сумке разве что гаубицу не спрячешь, да и без того... Думай, раньше станции он тебя не убьёт. Не при всех здесь. Может сработать блеф."

- Привет Лихачёву. У меня нет того, что он хочет. Всё, что лежало на узлах, теперь никому уже не достанется. Никогда.

- Лихачёвых не знаю. Меня Микулой кличут, - не поворачиваясь, говорит человек-гора. - Ты чего испужался-то?

Посидели, помолчали.

- Ты, мож, не слыхал. Говорю, вылечить тебя могу. Дар у меня.

Ещё помолчали.

- Да ну?, -

Лицо Соломона трескается устало-недоверчивой улыбкой, совсем как у "дяди Володи" из старого советского "Кин-Дза-Дза". Сейчас Сол как никогда понимал усталого обескураженного персонажа с пожелтевших кадров осыпающейся киноплёнки: человек один в пустыне без еды и воды обречён, а когда ему морочат голову, безысходность медленно разгорается злобой.

- Значит про диагноз мой знаешь, а Лихачёва не знаешь? Интересно. Полагаю представляться уже не нужно? Или имени моего ты тоже не знаешь?

- Имя знаю... - виновато ответствовал Фобос. - Соломон. А про Диахлоса никакого не слыхивал даже.

Крыша медленно съезжала под перестук колёс и развесёлый припев из мощных динамиков

Эй вы, подземные виноделы, залейте в череп бокал вина,
Эпоха кончилась, просвистела - кому хана, кому мать родна,
Края пергаментной Ойкумены свернулись в трубочку на огне,
А смысла не было, не было ни в ней, ни извне.

Залихватский куплет кровососущим москитом впился в оголённые нервы сквозь тонкую изоляцию слуха, вызывая пробой раздражжения: "Смысл, как боги и деньги - это такие вещи, которые люди себе иногда придумывают, чтобы им легче жилось. Их нет, на самом деле нет. Нет иначе чем по договорённости о притворстве признания их существования. Ищешь смысл - охотишься за химерой, преследуешь фантом... "

Отвлёкшись, чтобы мысленно почесать след от укуса мозгового паразита, Соломон почти забыл о сидящем напротив левиафане, но услышав своё имя тут же вцепился взглядом в его лицо, будто стараясь по наскальной живописи шрамов распознать что таится под малоподвижной кожей, за толстыми стенами черепа в эфемерных токах, расходящихся по паутине нейронов.

- И откуда... откуда ты его знаешь?

Странный человек наполнял желудок Сола желчью, травил разум язвами страха, липким потом залезал под одежду: "Что ему до меня? Если он человек Лихачёва, то к чему цирк? Если нет, откуда знает о моих болячках, у кого имя моё узнал?"

Мужичина почесал головищу своей огромной пятернёй.

- Ями мне сказал. Про тебя. Немного сказал. Так, этого... Ты хотишь лечиться-то? Потому шо, звиняй, за просто так не могу. Надо от тебя кое-чего.

Головокружение нахлынуло неожиданно, как всегда. Все страхи и вызванные ими физиологические эффекты показались сущей мелочью по сравнению с этим, и Соломон судорожно вцепился в сидение. Таблетки, где чёртовы таблетки?

Будь Сол покрепче, наверное успел бы заметить обжигающее излучение чужих опасливых, любопытных, беспокойных взглядов где-то посреди спектра между ультрафиолетовым интересом зевак и инфра-красным злорадством. Но безумный темп предыдущих недель вымотал его полностью, тело его забилось в конвульсивном припадке почти сразу после того как с головой его захлестнула боль. Немой рот, словно рыбий, беззвучно распахивался, силясь что-то выдавить из вдувшейся венами глотки. Красное лицо перекосилось от боли, пальцы словно слепые черви нелепым неуклюжим движением зарылись в карман разгрузки, первый ближайший к флешке. Туда кучей без всякой упаковки были свалены все оставшиеся таблетки. Схватив нетвёрдой рукой горсть, роняя несколько мимо рта, Соломон запихнул пару желатиновых капсул себе в рот, едва не откусив фалангу собственного пальца, пока судорожно сглатывал противно-сладкое лекарство.

Он ещё долго сидел без движения, запрокинув голову на жёсткую деревянную спинку скамьи, с трудом прокачивая через лёгкие ставший вдруг душным и жарким воздух электрички, обгоняя заходящимся пульсом стальной стук колёс на стыках рельсов.

Лишь только хорошо погодя, переведя дух и убедившись, что не откусил собственный язык и не глотает медную соль своей крови, Сол выжал из охрипшего горла судорожный шёпот:

Ями... Кто этот Ями? Что ему до ... меня? Тебе?

Со стороны всё это походило на припадок эпилептика или приступ наркотической ломки, но ему было уже всё равно: на меридиане Сола пробил час боли и ему до чёртиков хотелось понять хоть что-то из всей дряни, что творилась вокруг его воспалённого больного сознания.

Когда начался приступ, великан поначалу только беспомощно глядел на Соломона, явно не зная, что делать. Потом, когда Соломон уже задал свой вопрос, Фобос осторожно протянул ручищу и возложил её на Соломону на макушку, неловко повернувшись в слишком узком для него проходе. Сидение жалобно скрипнуло.

Когда богатырская десница легла Соломону на макушку, он ощутил... холод, но не тот ледяной холод, от которого ломит зубы и коченеют пальцы. Холод компресса на пышущем жаром лбу. Прохладу материнской руки. Словно морская волна нахлынула на Соломона, омыла его с головы до ног, проясняя сознание, смывая следы бессонных ночей, полных холодного пота и страха. Он не помнил, когда он себя чувствовал настолько хорошо - уж точно не в последние месяцы. Голова ясная, мысли замечательно остры и прозрачны, руки не трясутся. Захотелось встать, размяться и попрыгать.

Фобос убрал руку. Гримаса боли мелькнула на его лошадином лице. Напряглись мышцы челюстей, скрежетнули зубы. Из носа потекла а струйка крови, гигант разом побледнел и сник. Песня у фестивальщиков оборвалась, и в наступившей тишине был отчётливо слышен стук колёс да тяжёлое дыхание твоего странного соседа.

- Хороший человек он. Нам... нужна твоя подмога

Голос гиганта почти не изменился - такой же усталый и печальный. Соломон даже не сразу сообразил, что это ответ на его вопрос.

В холодном поту после лихорадочного припадка, распластанный словно медуза на каменном берегу, Соломон бы ещё долго не нашёл в себе сил даже чтобы соскрести себя со скамьи, но тут кто-то вынул его душу из одряхлевшей развалины медленно подыхающего тела и одёл в новую плоть. Так наверное чувствовал бы себя андроид первого поколения после того как поменял ржавое железное тело со скрипучими истекающими грязной смазкой подшипниками и вечно искрящими электроцепями на новый упругий и подвижный силикон, армированный углеродными волокнами и начинённый сверхпроводниковой электроникой. Но прилив физиологической эйфории длился недолго: цепкий и быстрый разум, впивающийся в мир через незамутнённую болью и слабстями тела призму сознания работал уже слишком хорошо, чтобы не реагировать на очевидное - был ли то гипноз, наркотическое воздействие, эффект плацебо или всё вместе, такая терапия дорого стоила лечащему врачу. Такая орясина даже не хмыкнет, если в неё машина въедет, а уж чтобы отток крови из капиляров, разрыв сосудов в носовой полости да ещё и такой сильный болевой эффект...

- Больше. Так. Не делай, -

твёрдый голос Сола скорее артикулировал то, на что с патологаанатомической очевидностью указывал скальпель его острого взгляда.

- Я не знаю, что ты сделал. Но мне чужого здоровья не нужно. Здесь, -

Соломон пару раз постучал пальцем по своему виску

- на дюжину амбалов верной смерти хватит. И Ями твой это наверняка знал, раз до карты моей больничной с "Юпитера" как-то дотянулся. Не знаю, что ему нужно от полутрупа, но пора бы поторопиться с разъяснениями, если он хочет чтобы до следующего приступа я эту "подмогу" ему оказал.

Здоровяк сжался от этой тирады, как от удара.

- Ями тож говорил - не надо. Однако, для чего я тода? Послали б рыжего, чего уж... Так просто твою болячку не изведёшь, это уж точно. Но хинман смогёт. Дык, это, ты согласный, значит?

- Я решу это после того, как поговорю с Ями. И узнаю, что за птица такая этот ваш Хинман, -

Раздумье Сола длилось недолго, ситуация полностью копировала классическую схему производственного риска: есть ресурс времени, он крайне ограничен, есть задача, шанс выполнения которой в сжатые сроки достаточно невелик. Чтобы добиться целей, нужно либо перенапрягать мощности (что вряд ли срабоает, если приступы продолжатся и участятся), либо изыскать больше времени. Фобос предлагает второе, с бесплатной демонстрацией "первой дозы" мнгновеного оздоровления. К тому же этот его Ями слишком хорошо осведомлён об осбтоятельствах жизни беглого инженера с угольно-чёрным от сгоревших вычислительных узлов пятном на послужном списке. Но всё равно почему-то стремится его нанять.

Всё это больше походило на мистическое шоу в каком-нибудь африканском цикре, где Барон Самеди с помощью умерщвления голубя поднимает из песка "зомби" и заставляет того танцевать под барабаны, со мной вместо "зомби" и этим вот "голубком". Пора бы поговорить с устроителем представления, не то вдруг придётся оплачивать чек за то, чего Соломон не заказывал, а время уходит как вода в песок.

- С Ями поговорить нельзя, - покачал головой мужичина. - Хинман Мудреца тож надо кому-то отдать. И Воина. Мудрец, чтоб довести до места. Воин, чтоб защитить в пути. И Маг, чтобы отстроить Башню. Мой хинман - Маг. Ты его получишь. Ями сказал, ты подходишь для работы.

- Всё любопытственнее и любопытственнее.

За свою не слишком долгую жизнь Соломон успел наслушаться разной чуши и в некоторой степени стал в этой области специалистом: он слышал как наушная лапша струится изо рта заигравшихся "ролевиков", как с умным видом втирает туфту плохой инженер, подводя теорию под гнилой нефизичный расчёт, как математически верно врут конечные элементы с отрицательным якоби, как фальшиво выдаёт свою роль плохой актёр и как искуссно морочит голову актёр хороший. Микулин же последний пассаж заставил его брови в удивлении поползти вверх: по форме это была первоклассная, классически бессмысленная и абсолютно голимая чущь, но содержание несколько сбивало суд Соломона с толку, господа присяжные заседатели в нерешительности переглядывались, словно карты перетасовывая разрозненные факты материалов дела, ведь эмиттором чуши был некто только что избавивший Сола от порядочного отходняка, а не статья в жёлтой прессе и не телеевангелист с требованием тут же уверовать. То, как он говорил, было отдельной песней, именно она и подстегнула интерес Соломона, ведь каждому слову, которое только что сказал, Микула верил. Сол слышал это в обертонах его голоса, видел в скупой выразительности его жестов, читал по проскальзывающим в глубине грустных глаз разрядам мыслей.

Верил. Микула Верил. И вера эта подвигла его только что добровольно получить аналог порядочного разряда тока с кардиальной петлёй по миакарду. Неважно, правду он говорит или нет, Соломон найдёт как применить эту хлещущую из гиганта энергию в других людях, для других неординарных целей, как только отыщет её источник.

- И как же ты узнал, что Ями мою кандидатуру одобряет, раз связаться с ним нельзя? Есть некоторый посредник между вами? И что это за средство, которым вы собрались лечить мой рак мозга?

Человечище устало откинулся на спинку, жалобно заскрипевшую под такой нагрузкой.

- Ями всё замыслил. Тебя нашёл. Меня нашёл. Хватит уж того... спрашивать. Для спроса будет Мудрец. Ями ему всё расскажет, если успеет. Тебе надо отстроить Башню, понимаешь ты? Мудрец приведёт. Воин защитит.

Опять почесал затылок. Достал что-то из кармана шинели. Нахмурил лоб раздумчиво.

- Я, бывши на твоём месте, ведал куда поменее. Так что, пожалуй, решайся, Соломон. Как по мне, выбор твой простой. Живучи доброе дело сделать - или помереть. Чего тут думать-то?

Наткнувшись на прямолинейную отповедь Микулы, Сол вспомнил как трудно иногда бывает говорить с людьми "верующими". Причём не важно во что они верят, в божество, идею или теорию заговора: жёсткое излучение их веры как радиация изничтожает любые химеры здравого смысла, логических монстров и прочую гностическую шушеру. К тому же этот шрамированный испалин всего лишь гонец, из него секрет подвижничества не вынешь. Пора садиться на борт, отчаливать и плыть под песню магучего гондольера.

- Убедил. Я весь внимание.

- Вот и молодец, - устало сказал мужик. Подвинул к Соломону свою царь-торбу и свёртки - держи, мол, а потом, бросил в рот что-то, похожее на хлебный катышек с голубиное яйцо. - Руку дай. Не боись. Больно не будет.

Соломон протянул руку, и Микула осторожно её сжал. Кисть Соломона казалась детской по сравнению с эпической ручищей, а силища там чувствовалась такая, что лучше не думать. Здоровяк откинулся назад, закрыл глаза. Соломону показалось, что он улыбается. Соломон ждал чего угодно - от ещё одной исцеляющей волны до какого-то другого подвоха - но ничего не происходило. Просто сидят два мужика в электричке и за руки держатся. Как гомики - мелькнула дурацкая мысль. Здоровенная торба вкупе с собственными вещами даже ноги как следует не давала поставить. И тут как будто что-то щёлкнуло в голове - так бывает, когда долго бьёшься над задачей, а потом вдруг приходит понимание - и сформулировать ничего даже ещё нельзя, но вместо хаотичного рисунка ты видишь строгую последовательность. Ощущение, во всяком случае, было очень похожим... но - что это за задача? К чему оно, с позволения сказать, относится? Почудилось? Но нет, Соломон чувствовал какое-то важное изменение, которое так огромно, что его не замечаешь именно из-за огромности. Так говорила интуиция - а разум недоумевал и требовал определённых ответов, а не дикого шаманства и наркоманских наитий.

Соломон послушно и терпеливо, как делают общаясь с больными детьми хорошие врачи, протянул руку и мысленно вполз в шкуру психоаналитика, по-змеиному неподвижными внимательными глазами изучая "пациента", приготовившись слушать очередную порцию полурелигиозной ахинеи и

...выкатил глаза как в одночасье выброшенная на берег из мрака морской глубины рыба. Ураган "Эврика" подхватил его хлипкое тело и под внутричерепные разряды мириадов молний подкинул в леденящую кожу страту. Должно быть также себя чувствуют с рождения слепые люди, которым повезло разжиться прототипом искусственных глаз: новые оптические нервы исправно несут в мозг зрительные импульсы, но никогда не видевший разум не в силах разобрать их доселе неслышные нейронные голоса, не может понять их странный язык. Так и Соломон должно быть сидел в вагоне электрички, с глуповытым побледневшим от головокружения лицом, не в силах осознать что стал как-то совсем иначе зрячим.

- Что... это?

еле-слышно прошептали его побелевшие губы, когда он смог хоть немного ворочать отнявшейся было челюстью.

"Пациент" не ответил - он как будто заснул. Зато Соломон заметил, что мир теряет краски, объёмность и вообще становится каким-то плоским, ненастоящим. Это происходило словно рывками, словно его восприятие пульсировало. В то же время физически он чувствовал себя нормально - в глазах не двоится, не тошнит, тело слушается.

Сол почти запаниковал, когда изображение перед линзами глаз вдруг деградировало с привычного стереоскопического SVGA до плоского RGB и дальше, в чёрно-белую размытую рябь целюлоидной плёнки перед волшебным фонарём.

"таблетки тут уже не помогут...", - угасающим сознанием Соломон ухватиться за истончающуюся нить мысли, прежде чем видеоканал отрубится оконательно и сознание погрузится обратно в слепую глубину.

Видеоканал мигнул, пошла помеха, но почти сразу же появилась новая "картинка". Правда, толку от этого не было, потому что вербализации, определению - и осознанию - она не поддавалась. Соломон словно летел сковзь огромный сверкающий город - или, может быть, через живой организм - что-то невероятно сложное и непонятное в таком масштабею Какие-то структуры вспучивались вдалеке, как атомные грибы, невероятное сплетение каких-то балок, деталей и полей извивиалось и завязывалось в эшерово пространство. Он пробовал управлять полётом, но ничего не вышло - его тянула за собой какая-то серебристая нить бесконечной длины, теряющаяся где-то во всей этой сверкающей неразберихе. Это длилось очень долго, но наконец его затянуло в какую-то длинную трубу или кишку, и извергло на твёрдый пол с высоты как минимум пары метров. А когда он пришёл в себя, то заметил, что он тут не один...