Сигилла | ходы игроков | Основная комната

Сырая тьма жадно чавкнула, поглотив собой два живых существа. Что-то это напомнило. Такой же робкий бег мурашек, спертое дыхание, сердце в горле, тьма вокруг и сырость с гнилью. Была уже эта история во всей своей красе. В подвале родительского дома с ухитрившейся свалиться туда Шмулью. Стоило ли надеяться на столь же благополучный конец? Ведь теперь та самая Шмуль несмело трусила рядом, пристально всматриваясь в пугающую мглу.
Протяжно и душераздирающе скрипнула половица у порога, испугав собаку до нервного свиста, а Вранека до дрожи в напряженных руках. Махнула в лицо плесенью занавеска. Сумеречный и таинственный полог хмурчаков остался далеко за спиной, а впереди зияла своей клыкастой и черной пастью неизвестность.

Может, это просто заброшенный дом, в котором нет абсолютно ничего страшного или неправильного? Просто когда-то какой-то незадачливый селянин был изгнан и не нашел лучшего места, чтобы обосноваться. Прожил тут сколько-то времени (например, до осени), а потом и скончался от ядовитых испарений. А дом остался мрачным надгробием напоминать о не проходящей глупости людской. Ну и конечно, у него был кот. Старый кот, которому яд нипочем. Интересно, насколько эти утешающие мысли сходятся с реальностью?

Передвигаться дальше было чревато. Мало ли какие предметы скрывала в своем нутре гнилая темень? А напороться на что-то в этой чахлой лачуге вот совсем не хотелось. Шмуле так точно. Она мертво вкопалась рядом с ногой Вранека, вцепившись когтями в трухлявые доски и всем своим положением говоря: «Сдохну, но дальше не пойду».
- Мой нежный мальчик ты, наконец, вернулся.
Звонкий, яркий голос распорол полную ожиданий тьму. Девичий, легкий, с иронично-веселой, шелковой ноткой.
- И гостей привел в дом наш.
Шмуль вздрогнула, вжавшись в ногу.
- Будем гостеприимны.
Раздался мелодичный перезвон и шуршащий звук ткани. А через несколько секунд грузную тьму прорвал теплый, мерцающий свет, исходящей от небольшой лампы, стоящей на подкосившемся, гнилом столе. В лампе мерцали огоньки, беспорядочно мотаясь из стороны в сторону.

Стены дома были полностью покрыты шевелящейся, длинноворсой плесенью, которая отливала теплым, солнечным цветом. Пол был сколочен из гнилых, трухлявых досок, меж которыми пробивались корни, мох и густые кустики каких-то растений с алыми ягодами. Из мебели в доме был только подкосившийся стол с лампой и рядом огромная, вычурная кровать, обитая мягкой тканью. Ткань, правда, давно попрела, порвалась и выцвела, а постельное белье было покрыто бурыми и зеленоватыми пятнами.

На кровати сидела девушка. Стройная и до умопомрачения красивая. Таких худых представительниц женского рода Вранек сроду не видел. А такие обворожительно красивые даже не снились ему.
У нее были мягкие, слегка заостренные черты лица. Ровная, белая кожа. Тонкие руки и длинные ноги. Тело скрывало белое, воздушное платье, собранное из небрежно подвязанного куска ткани. Абсолютно седые, белые волосы поражали своей длинной. Девушка сидела, гордо распрямив плечи, а копна ее гривы разметалась на кровати слегка вьющимися кучерями.
Первый выдох облегчения сменился нервным присвистом, когда светлячки в лампе высветили и другие, не столь привлекательные детали внешности незнакомки. По ее платью были обильно размазаны бурые пятна крови, которые виднелись и на лице, уродуя его милые черты. Да и горящие рубиновыми каплями глаза навевали нехорошие мысли. Не говоря уже о двух ссохшихся трупах, которые лежали за спиной девушки в неестественных, изломанных позах с открытыми от ужаса ртами.

Кот забрался на колени хозяйке и замурчал, стреляя глазами на замерших у входа Вранека и Шмули.
- Не обессудь за мою растерянность, ведь ко мне редко захаживают живые души, – сказала незнакомка, проводя рукой по загривку кота. – Меня зовут Лилианна. А это (кровавые глаза опустились на кота) Хмырь.

Мои руки не то, что дрожали, а, скорее, ходили ходуном, лишенные всяческой твердой опоры в виде Вранека или кого бы то ни было еще. Ноги подкашивались, живот болезненно сжался, трамбуя мой ужин, а глаза испуганно пырились то на хозяйку дома, то на его бывших жильцов… Или гостей… Или попросту неудачливых бродарцев, что однажды заблудились в Хмурчаках.
Они тоже смотрели на меня, как и она. Они кричали, разинув рты, но их крик случился слишком давно, слишком давно, чтобы я его услышал. Они засохли. Человек засох, сморщившись, изогнувшись, умерев…

К горлу подступил тошнотворный комок, настойчиво убеждавший меня отказаться от съеденного завтрака. В животе творилось нечто такое, что само по себе заслуживало отдельной истории, но суть была примерно той же: мое тело зачем-то пыталось избавиться от еды, словно это могло меня спасти. Наверное, тело посчитало ее единственным, что могло заинтересовать во мне упыриху – собственного-то мяса не было. Но все равно мне его идея не нравилась…
Упыриха. Ловит глупцов в лесу и выпивает всю их кровь. Убивает, оставляя трупы на своей постели, чтобы те сморщились подобно изюму…
Трупы… Они кричали…
«Не обессудь за мою растерянность…»
Арбалет, нацеленный ей в самую грудь, постепенно безвольно опускался. Перед глазами пошли какие-то черные и красные круги, мысли принялись путаться, словно позабытые нитки, а воздуха все не хватало, хотя я и дышал чаще запыхавшейся Шмули. Голова бессовестно кружилась, рот хватал затхлую пустоту, нос чуял такие жуткие ароматы, что я даже не решался понять, о чем они пытались мне сказать…
«Живые души…»
Я сделал шаг назад, уже не чувствуя своих ног. Шагнул в пустоту – пустота была повсюду, она окружала меня, насмешливо разбегаясь в стороны, когда я пытался опереться на нее рукой. В рот стекалось столько слюны, что я еле успевал ее глотать, но она не могла утолить моей жажды… Я пытался раскрыть глаза, но они уже были раскрыты – просто я смотрел во тьму. И слышал этот голос… Она что-то говорила мне еще, а я что-то отвечал… Что-то очень вежливое и жалобное… Про ее красоту…
А потом, кажется, я начал падать в обморок – постепенно, не торопясь, будто сохлый листочек в безветренную погоду… на молчаливую груду его братьев, таких же глупых.

Мягкий шелест. Чьи-то голоса. Нет. Голос один. Пронзающий, поющий, уводящий за руку в иной мир. Теплый, поддетый багровой пленкой. И так трудно дышать. Воздух свистит, упружится, жмется, сочится, но не может утолить бесконечной жажды. Яд влекущих чар, отравляющий естество. Упасть в кровавое молоко и остаться там навсегда. И не надо больше ни о чем беспокоиться. Не надо переживать. Бродар. Семья. Женитьба. Хмурчаки. Ягора. Странный кот. Умерший дом. Призрак кровожадной девушки. Это все там, по другую сторону. Где-то так далеко, что теперь даже смешно – оно когда-то тревожило, волновало.

Влажный язык коснулся щеки. Шершаво оставил липкую, вонючую слюну. Сознание вяло запротестовало, а потом впилось в мозг иглами образов: скрипящие доски, плесень на стенах, сумрачные провалы окон, желтые кошачьи глаза, лампа с светлячками и стройная, красивая девушка в крови.

До носа донесся приятный, ароматный запах. В животе заурчало.
Открыв глаза, Вранек обнаружил себя на кровати. Рядом лежали аккуратно сложенные трупы с перекрещенными на груди руками и закрытыми глазами. Странно, но от них совсем не воняло разложением. Во всем доме стояло приятное благоухание рыбной похлебки с едва различимой ноткой плесени и гнили.
Рядом лежала Шмуль. Увидев, что хозяин открыл глаза, она радостно тявкнула и снова лизнула его в щеку, а потом слетела с кровати и юркнула в угол к небольшому очагу, который Вранек сначала и не заметил. Перед очагом сидел старый знакомый кот, рядом с которым и устроилась псина, притулившись жирным боком и замотав огрызком хвоста. Кот зевнул и сонно замурчал, не протестуя против такого соседства. Животных как подменили – словно и не было никогда между ними той агрессивной вражды. Словно Шмуль никогда не мчалась из последних сил, чтобы загрызть смертельного врага, а Хмырь (кажется ж так его зовут) никогда не трусил брезгливо и язвительно на нее лапы.

Под очагом весело трещали поленья. Тепло, исходящее от рыжего огня разошлось по дому, высушивая его сырость. Над пламенем висел небольшой ржавый котелок, в котором и булькала такая ароматная, рыбная похлебка.

Стол с лампой, наполненной светлячками, перекочевал к окну, в которое залезла ветвь какого-то дерева. Темно-зеленые, глянцевые листья поблескивали, а на сам стол спускалась гроздь перламутрово-лиловых цветов.

За столом сидела вампирица. Она была в том же платье, испачканном бурыми пятнами, но зато с лица они были смыты, придавая куда более благообразный вид. В руках девушка держала непонятную Вранеку штуку. Это было что-то прямоугольной формы с невероятным количеством тонких, гибких пластин. На каждой пластине были начерчены какие-то каракули и загогулины. Девушка внимательно изучала эту штуковину, иногда переворачивая одну из пластин, и в свете светлячков, падающем на ее лицо, она казалась особенно прекрасной и волшебной. Приглядевшись, Вранек заметил еще одну странную деталь – на лице ее были какие-то блестящие желтым металлом, круглые рамочки, прямо напротив глаз. А в рамочках в этих находились стекла, отблескивающие в свете.

Трупы… Лежали, мертвые, недвижные, молчаливые. Они смотрели сквозь свои бледные веки во тьму пустоты, в которую угодили. Они покорно сложили свои руки на груди, бессильные шевельнуться, неспособные воспротивиться и попытаться спасти себя…
Я лежал прямо рядом с ними, затаившись, стараясь никак не выдать то, что проснулся, но при этом исподтишка подглядывая за упырицей. И за мертвецами. Спящие дышали намного реже, но мне никак не удавалось успокоить себя. Я пытался сдержать свою худую грудь, но та непослушно поднималась с каждым вздохом, стараясь изо всех сил подставить меня.
В голове крутился водоворот мыслей, постоянно прилетавших туда в панике и постоянно отстраняемых другими, еще более жуткими и пугающими догадками – и так без конца. Упыриха. Высасывает кровь. А я прямо у нее в логове, лежу на ее кровати. Рядом с трупами, которых она же и убила. Посреди Хмурчакова леса, где не было ни единой живой души… Упыриха. Но такая красивая... Это было несправедливо! Почему свадьбу я должен был сыграть с мешком картошки, одетым в сарафан, а самая что ни на есть прекрасная девушка жила посреди этого треклятого леса? И пила кровь людей. Почему?.. Почему нельзя им было поменяться местами? Почему все против меня в этом мире, а?..
«Хватит ныть, Вранек! Думай, думай – тебе надо выжить, дубина!» - говорил мне внутренний голос, и я очень нескоро сумел прислушаться к нему. Образ девушки заворожил меня – тонкие изящные пальчики, что аккуратно перекладывали таблички, вдумчивый взгляд и… невероятное спокойствие. От нее прямо веяло этим спокойствием, будто ветром. И если бы не трупы, что самым равнодушным способом из существующих напоминали мне об опасности, то я бы так себе и спал дальше, ни о чем не тревожась…

И все-таки, мне не хотелось считать ее такой уж жуткой. Бояться – да, можно было, но уж точно не ненавидеть. Может, она не собиралась меня убивать? Ведь точно, собиралась бы – уже закончилась бы моя история. А ежели она была не голодна и собиралась меня высосать потом, то я проснулся б связанным. Или упыриха собиралась меня удержать иным способом?..
Ну тогда пытаться удрать точно не имело смысла. Потому что иной способ сработает.
Может, и вправду ничего плохого она не намеревалась сделать… И, судя по запаху, намеревалась сделать только хорошее – а я совсем был не против этого хорошего. В таком случае, не стоило ее лишний раз сердить.
Вдруг Лилианна хорошая?.. Просто упыриха, бывает же. Высасывает кровь из плохих людей, а заблудшим мальчикам варит уху и показывает дорогу из леса. Добрый вурдалак. А почему нет? В эту чушь мне сейчас очень хотелось верить… и я верил. Очень боязливо, с опаской, но верил, потому что ничего больше мне не оставалось. А еще потому что она ну никак не походила на жуткого и отвратительного упыря, которого я вчера пытался отыскать в погребе.
Да и Шмуль совсем успокоилась…

А еще у нее была эта штука в руках. И поначалу я даже очень обрадовался, догадавшись, что это было нечто похожее на мои таблички, только гораздо удобнее. А потом расстроился…
Ведь это означало, что она тоже считала – копила свои пожитки, будто очередной бродарец, и жирела на них годами. Ну… жирела, говоря непрямым языком, конечно. Но что тогда ей было считать? Трупы?.. Зачем?..
Хотя, может, мертвых и стоило считать – они ж ведь были живыми когда-то. А так, высосешь десяток другой и забудешь уже сколько душ погубил… Хорошая она была все-таки, старалась запомнить их всех, наверное.

Но, как бы то ни было, время, пусть и не спеша, но тянулось, а уха заманчиво теребила мои ноздри, которым с невероятной силой завидовал мой живот, урча и булькая не хуже, чем вода в котле.
Пролежав неизвестно сколько в темном углу и тишине, нарушаемой лишь потрескиванием дров, да шуршанием загадочных пластинок, я решил «проснуться» для Лилианны.
Неуверенно пошевелился, а потом медленно, чтобы ненароком не вызвать недовольства, сел на кровати и легонько кашлянул:
- Я не помню, представился ли. Меня звать Вранек Штепан… - и тут я осекся, вовремя вспомнив, что не хотел никому говорить свое настоящее имя. Чтобы потом родня найти не смогла. Нервозно оглянувшись, я выбрал первое, что попалось на глаза, и спешно поправился:
- Вранек Штепан Шмуль.
Но затем я понял свою ошибку, потому что теперь стоило представить саму псину, и не нашел ничего лучше, кроме как:
- А ее звать Мащька.
Чувствуя серьезную опасность продолжать эту тему для беседы, я поторопился ее сменить:
- Я хотел спросить, если позволите… А это обязательно? – покосился я на участливых мертвецов. А потом вовремя опомнился: - Нет-нет-нет! Я ничего не имею против того, что Вы… что с ними случилось. Это совсем не мой огород. Просто… как бы… Вы храните их, да?.. А в этой штуке считаете, так?

Стоило Вранеку кашлянуть, как девушка тут же вздрогнула, вскрикнула и выронила свою «штуку» на пол. Поднялось небольшое облачко пыли, а паук, который старательно карабкался все это время по ножке, свалился назад.
- Ой!
Девушка тут же наклонилась, чтобы поднять свои таблички, сухо зашуршавшие под тонкими пальцами, как с ее носа скатились оправленные стекла. Еще раз ойкнув, она неловко подхватила их и положила на стол, куда водрузила и поднятые таблички.
- Сэр Вранек! – Торжественно и немножко испугано вскричала она своим мелодичным голосом, заполнившим всю комнату. – Как я рада, что ты развеял бремя сна и очнулся!
Она поднялась, и гроздья цветов качнулись к ней, словно намереваясь дотронуться до ее красоты. Ни один цветок мира не мог быть так же прекрасен, как эта хрупкая, таинственная незнакомка. Полы ее простого платья все так же были покрыты бурыми пятнами. В складках засели комья пыли, а кое-где и паутина. Но это все не портило очарования, ореолом окружающего Лилианну.
Девушка широко и добродушно улыбнулась, искренне лучась от счастья. Острые, длинные клыки и алые глаза сверкали в огненных всполохах очага. Что же вселяла она? Страх или благоговение? Нежность или ужас? А может все разом?
- Я очень извиняюсь, сэр Вранек Шмуль, но это соседство было вынужденным.
Глаза девушки наполнила влажная грусть. Ее миловидные черты исказило такое горе и печаль, что, казалось, тени в комнате стали удлиняться и трепетать.
- У меня больше нет кроватей, куда бы я могла тебя разместить, но убирать их с ложа я не посмела. Слишком глубока моя рана. И не зажили края ее, не стянулись.
Одна кровавая слеза оторвалась от длинных ресниц и плавно стекла по щеке вниз. Красной каплей тяжело плюхнулась о пыльный пол и впиталась жадными, гнилыми досками.
- Я не успела представить их, – Лилианна распрямилась, голос обрел нотки гордости и уважения. – Это мои мать и отец – Альмира Кельвентия Освальд Донэлл и Вольган Хориастр Дайчиа Донэлл. Мне очень жаль, сэр Вранек, что тебе предстоит видеть их в такую горькую минуты бесславной кончины. Мне очень жаль, что ты не видел мою мать в то время, когда пурпурным, ночным мотыльком порхала она по этим лесам и цветы умирали от зависти, видя ее красоту. Мне жаль, что ты не видел моего отважного, сильного рыцаря-отца, способного одним махом срубить сразу несколько стволов огромных лиловцев. И мне жаль, что ты застал меня в минуты моего крайнего горя…
Еще одна слеза скатилась по щеке Лилианны, запачкав кровью ее лицо. Встряхнув прекрасной гривой волос, девушка сорвала один из цветов и вытерла им свое личико.
- Прошу меня извинить, сэр Вранек Шмуль, за мое чрезмерное проявление эмоций. Их смерть была слишком неожиданной для меня…
Черный кот, до этого безотрывно глядевший в огонь, теперь обернулся и внимательно посмотрел на девушку. Вранеку показалось, что в глазах его он прочел не звериную, но людскую нежность. Поднявшись, он подошел к ней и осторожно потерся о ноги. Лилианна, казалось, не обратила внимания, но нашла в себе силы улыбнуться.
- А здесь я ничего не веду, – сказала она, указав рукой на таблички. – Эта книга мой верный спутник в тяжелые минуты жизни. Она прекрасна в своей простоте и легкости понимания. Это «Поэзия Древнего мира Охе», написанная на утерянном наречии бардом эльфийского рода Нарианарином. Моя мать научила меня этому наречию. Как и многим другим языкам. Да я заговорилась, а мой гость, пожалуй, голоден!
Лилианна встрепенулась и кинулась к очагу. Завозилась рядом с ним, помешивая большой ложкой и иногда подкидывая горсти сушеных трав. Аромат стал еще более привлекательным, доводя Вранека до голодных спазмов.
Шмуль радостно прыгала рядом, поскуливая и вымаливая подачку.
- Тише, Мащька, тише, тебе тоже обязательно достанется. Мое честное слово даю.
Закончив варить похлебку, Лилианна юркнула за какую-то потайную нишу, которую Вранек сначала не приметил так же, как и очаг. Вернулась она с двумя блестящими золотом тарелками. На их краях были искусно нарисованы темно-синие птицы. Поставив тарелки на чистый (к удивлению парня) стол, девушка положила рядом такие же золотые ложки. На пол же пошли две серебряные, глубокие миски. С трудом подняв большой котелок, Лилианна налила в тарелки и миски свою похлебку.
Шмуль и Хмырь тут же приступили к трапезе бок обок.
- Ну вот, я надеюсь, тебе понравится. Это по рецепту моей мамы. Тут есть несколько секретных ингредиентов, которые придают бульону очень пикантную нотку. Прошу тебя, садись.
Девушка указала на стул напротив себя, а сама села на свой, аккуратно переложив таблички и стекла на край стола.

- Если хотите, то зовите меня просто Вранеком… - проговорил я, застеснявшись, и пересел за стол, поближе к манящим ароматам.
«Какая странная у нее медь…» - промелькнула в моей голове мысль при виде необычных тарелок. Но, признаться честно, странность этой меди в тот момент меня практически не волновала – в моем животе происходили невероятные по своим масштабам дела. Он урчал, бурлил, тренькал, скрипел и чуть ли не разговаривал немного жутковатым голосом, требуя не медлить с уже готовым и откровенно пахнущим супом…

Однажды в детстве я спросил у папы, почему живот издает эти странные звуки, если уделить ему слишком мало внимания. Но отец не нашелся, чем ответить, и отослал меня с этими «глупыми» вопросами к маме. Та, внимательно меня выслушав, выдала, практически не думая, но лишь пару раз хлопнув ресницами:
- Дело в том, что в твоем животе живут сотни маленьких Вранеков. Кто-то говорит, что их там ровно пятьсот, но мудрые люди, помнящие так давно, что и не знающие уж когда это было, говорят о более достоверной цифре: пятьсот двадцать шесть. Так вот, у тебя там сидят ровно пятьсот двадцать шесть таких маленьких-премаленьких Вранеков, и каждый, поверь, каждый из них хочет кушать не меньше, чем ты. А потому, ежели сильно морить их голодом, они начинают драться за самое удобное место в твоей утробе. Ты же ведь бросаешь еду в рот, а оттуда она падает вниз – и пятьсот двадцать шесть маленьких Вранеков остервенело ловят ее и лопают, потому что ты их слишком долго мучил. Оттуда все эти звуки – это они просят тебя бросить им еще хоть кусочек хлеба. Оттуда и болит он у тебя, когда ты, наконец, наедаешься: еды много – много драки. А маленькие Вранеки ничуть не лучше раззадоренных мужиков в «Лихачах», что порой и хозяина кулаком заденут. Потому, даже если тебе и не хочется, ты должен есть больше: иначе не накормишь всех малышей Вранеков и они тебе тогдп еще устроят неурожай до самых ушей. Понял, солнышко? Так что иди, скушай чего-нибудь, порадуй их.
И, как обычно и бывало после очередной порции рожденных на месте достоверных слухов от моей матери, я еще долго пытался прийти в себя, по ночам мучаясь кошмарами о сотнях маленьких белобрысых человечков, что пытаются сожрать меня изнутри.
Но эта ее история, наверное, мне особо хорошо запомнилась, потому что я ее вспоминал каждый раз, стоило моему нутру зашептать пугающим рокочущим голосом: «Хочу жра-а-ать…»

Прямо перед моим носом суп текучей, парящей массой, заполнил мою тарелку, медленно, очень соблазнительно перевалившись туда кусочками каких-то овощей и рыбины. Хор запахов, предлагавших съесть это все как можно скорее, достиг своего пика, напоминая настойчивостью и дразнящей наглостью наших болотных лягушек. В ответ мой живот разошелся нервным и трепетным урчанием, а рот заполнился нетерпеливыми слюнями, поспешившими сюда, не дожидаясь супа, - я их чудом успевал проглатывать.
Хотелось съесть все сразу, в пару глотков, напихав все это дело за обе щеки, как обычно поступала моя родня, но я чувствовал, что стоило себя сдерживать. Надо было быть таким же изящным, как и она… не торопиться… Но духи добрые, как же это было непросто!

А еще в моей голове крутилась одна в общем-то несвоевременная, но очень приставучая мысль. Я поначалу ее отогнал, толком и не поняв, что Лилианна имела ввиду, но то ли столь томительная близость похлебки заставляла меня думать быстрее, то ли эта мысль и вправду была интереснее даже столь желанного мною ужина.
«А ведь сказанное ею, кажется, означает то, что другой мир, вне Бродара, в самом деле существует» - примерно вот так звучала она, постоянно повторяясь сначала легким подлым шепотком, а потом постепенно становясь все громче, превращаясь в нечто, похожее на восторженный крик: «Да я же был прав!!! Прав!!! Другой мир существует! Там, за горами!!!»
Я смотрел на похлебку и уже не думал о еде. Я думал о том, действительно ли он существует. Эти странные тарелки, эти ее таблички, штука на носу и даже говор у нее был необычный. А эта лампа? А ее слова про какой-то род, про Эльфов… Я никогда не слышал, чтобы в Бродаре жила семья Эльфов. Ульваши были, а вот Эльфы – нет. И эти необычные имена ее родителей – я о подобных даже и не слышал!
Значит, она не из наших краев. Значит, эти другие края есть, и там кто-то живет. Может, другая деревня… А может – целых две! А что, если их пять или даже пятнадцать?! И я могу побывать в каждой! Но самое главное: «Поэзия древнего мира Охе». То есть, где-то был целый древний мир, а я сидел в своем Бродаре и ни одним ухом о нем не слышал!

Мои глаза, горящие уже не от голода, неожиданно уставились на немного удивленную Лилианну.
- Простите… Вы сказали… - я опять запнулся, пытаясь сообразить что-то вразумительное, но в голове ужаленной лошадью бушевал восторг, затаптывая здравомыслие. – Я… Вы… Правда есть? Правда есть что-то еще? Вы же не из Бродара, да? Вы же откуда-то из другой деревни, я прав? Скажите, прошу Вас, есть же другие деревни, да? Там – за горами – что там? Скажите, пожалуйста, ну скажите…
Я сжался. Я молил своим взглядом, надеясь услышать это заветное «Да, еще четыре деревни». Я даже думал схватить ее одной рукой за руку, но вовремя удержался. Я боялся, я очень боялся, что она не скажет. Я так хотел узнать хоть что-нибудь новое про целый мир, неизвестный мне, что даже не заметил, как моя левая рука, не спрашивая меня, загребла ложкой суп и медленно поднесла его к губам.

Лилианно удивленно смотрела на Вранека, как на неведому зверушку. Потом внезапно она хихикнула и элегантно прикрыла рот рукой.
- Ну конечно есть, – с улыбкой сказала она. – Мир, и не один. Тысячи столиц, городов, бесчисленное количество деревень и поселков. Шпили острых Ноклефов и уходящие в сердце земли подземелья Рейханов. Лесные дома Охе и водяные дворцы Нереид. Разве ты не знаешь об этом?
Лилианна подалась чуть вперед и на лице ее заиграли блики от светлячков. Глаза вспыхнули ярко-красным светом. Торжество можно было прочесть в них.
- Миры, пересекающиеся на остриях мечей древних войн, окупленных кровью и плотью миллионов загубленных и проклятых. Орды нечисти и легионы восставших. Острова Крылатых, перламутровым жемчугом раскинутые по Хейзовому океану. Как много истории лежит там, по ту сторону этих скал. Истории, описанной в балладах, в легендах, в самых пыльных фолиантах с выцветшими чернилами.
Девушка внезапно отстранилась, огонь в ее глазах погас, сменившись лукавыми искорками. Она стянула волосы красивым узлом и приступила к трапезе.
- Чтобы рассказать тебе, сэр Вранек, о мире, который расстелился бескрайним покровом до конца земли, мне потребуется не одна ночь. Сама я из провинции теней, королевство Донэлл. Мой дом находится в нескольких часах драконьего полета отсюда. И я собираюсь вернуться туда во чтобы то ни стало.

Ложка с супом уткнулась в щеку и вылила горячую уху мне на плечо, испачкав и без того уже не самую белую рубаху. Но я этого не заметил – только потом понял, увидев пятно. А сейчас я сидел истуканом, раскрыв все, что только можно, в сторону Лилианны: и глаза, и рот, и даже уши.
Острова Крылатых, орды Нечисти, Шпили, Пыльные Фолианты… Сколько имен, сколько родов, сколько других деревень… И это все – там, за горами. Только дойди и увидишь все это, как она, которая уже повидала…
Несколько часов Драконьего полета – так назывались, наверное, какие-то птицы, летавшие туда. А древние войны? Проклятые, восставшие… Сколько же всего там было! Я невольно попытался представить бескрайние болота и луга, леса и деревни, сотни деревень. Голова закружилась и наполнилась совсем уже щенячьим восторгом, а затем в нее сквозь череду моих невероятных фантазий вписалась совсем уж безумная идея.

Хотя не все было так просто. Перед глазами маячили ее клычки, казалось бы безобидно и очень мило прокусывая кусочки рыбы, а на белом платье красовались кровавые пятна – она тоже порой пачкала себя своей едой. А этот взгляд?..
«Ну уж нет, Вранек, так просто ты теперь не угодишь в ловушку, - решительно сказал я самому себе. - Для начала надо расспросить ее про родителей, чтобы узнать, почему они… трупы. А потом – про этот мир. И зачем она собирается вернуться домой? А вдруг она…»
- Возьмите меня с собой!
«А вдруг она намеревается прикончить всю свою деревню? Она же ведь убийца. Упыриха. Надо все выяснить. Для начала отвечу, что, мол, а сам я домой не хочу – только что сбежал оттуда. Заведу неспешный разговор, не стоит сразу рваться… Тпру-поводья, кто это только что крикнул?.. А, это был я… Что?! Вслух?! Я?! Ведьмин плуг мне в непорочность!»

Мой рот захлопнулся сам собой, будто бы пытаясь поймать вылетевшие из него слова, но было уже поздно. Сжавшись от страха, я поочередно смотрел в каждый из алых глаз, пытаясь угадать, в котором из них первыми появятся искорки гнева. Голова, отбросив в сторону весь восторг, судорожно пыталась найти выход из ситуации, и не придумала ничего лучше, кроме как добавить уже не так дерзко, а очень даже тихо и жалобно:
- Ну пожалуйста…
И, осознав свой полный провал в речевых навыках, я решил от греха подальше занять рот поеданием супа, не сводя, конечно, при этом напуганного взгляда с упырицы.