Mile-high Fright | Партия

Молодая полноватая женщина лет 20-25, с некрасивым лицом, похожим на морду пекинеса. Предпочитает мешковатую тёмную одежду с капюшоном, голова брита наголо. Носит очки и часто сутулится.
На лице часто можно увидеть недовольство, раздражение или грусть.

Дерьмовое детство сделало Сару холодным и циничным мизантропом. И, как любой циник, где-то там глубоко она является добрым и чутким человеком (вот только достучаться до этой доброты дано не каждому). Сама она на доброту окружающих не рассчитывает, и помощи ни от кого не ждёт. Продолжительное избегание общества сказалось на её социальных навыках.
Гипертрофированая и порочная эмоциональность матери и отречение от романтических стремлений выморозили эмоции в этом человеке, и теперь логика и разум безоговорочно правят в её голове. Даже когда тело начинает дрожать от нервов или страха и перестаёт слушаться, голова часто остаётся холодной.
Наплевательское отношение к собственной жизни и потеря многих ценностей сделали её безрассудной, что в глазах окружающих может казаться безумной смелостью. На самом деле это лишь другая сторона её депрессии, которая порой принимает убийственно тяжёлый характер.

Небольшой бежевый двухэтажный домик на Bryant St. (район Sunnyside). Окна второго этажа закрыты плотными занавесками, в полумраке самой комнаты ужасный беспорядок. Незаправленная постель со сбившейся простынёй и скомканным одеялом, хаотично разбросанная по комнате одежда, пустые бутылки, пустые пакеты и прочий мусор равномерно заполнил пространство, будто тут была вечеринка, а потом ещё неделю пожили бродяги. Стол завален хламом, на столе старый ЭЛТ-монитор, в который смотрит бесполое лысое существо в очках. Оно смотрит в него с двух часов ночи, и будет смотреть часов до четрёх дня, после чего спустится на кухню и, забив чем-нибудь желудок, чтобы не ныл, уйдёт спать в свою берлогу, даже не сняв свою мешковатую одежду.
Существо полновато, и округлые черты некрасивого лица выдают в ней женщину, лет двадцати на вид. Само лицо проще всего описать, сравнив его с мордой пекинеса, и ни одна деталь (даже глаза) не обладала особой выразительностью.

Её зовут Сара. Она живёт здесь с самого детства с матерью, Хэлен Адамс. Когда-то был отец (Джон Паттон), но он позже понял свою ошибку и ушёл. Сейчас у отца другая семья и двое замечательных детей, мальчик и девочка, а на свою первую дочь ему насрать. И это взаимно. Из родственников хорошие отношения у Сары были только с дедом (отцом матери), бабка была тоже ничего, но в всё же в ней прослеживались мерзкие черты матери, а вот дед был потрясающим человеком. Жаль, он умер, когда Сара была ещё ребёнком.
Мать Сары любит выпить, благодаря чему Сара узнала о себе много интересных подробностей. Например, то, что она в общем-то нежеланный ребёнок, которого Хэлен родила в 19 лет под нажимом своих родителей. Отец пытался быть джентльменом и женился на Хелен, но быстро понял, что собственная жизнь и здоровье не стоят того чтобы быть джентльменом в глазах ебанутой на голову истерички, так что с 2-х лет Сару мама растила сама. А в 11 лет Сара последний раз видела отца.
Впрочем, особенно Сарой мать не занималась и, едва Сара пошла в школу. Хэлен начала активно налаживать личную жизнь, которой её лишила дочь. Жизнь у матери не налаживалась, на работе дальше младшего бухгалтера в компании по продаже кондиционеров она не продвигалась, и, напиваясь, она винила во всех бедах дочку. Дочь виновата в отсутствии образования. Дочь виновата, потому что никому не нужна тётка с ребёнком. Дочь виновата, что испортила ей фигуру. Дочь виновата, дочь виновата, дочь виновата.
Так продолжалось до 13 лет, а потом Сара исполосовала себе вены. К счастью (или к сожалению) её спасли, подержали месяц в психушке и отпустили. Потом, когда Сара узнает, что резать надо было вдоль, а не поперёк, ей будет очень стыдно за те шрамы, что остались на её запястьях. Мать, удушаемая чувством вины, целых две недели баловала дочку, но потом постепенно остыла, хотя к прямым обвинениям больше не прибегала. В остальном её жизнь не изменилась. В этот период, кстати, мать купила Саре компьютер – в глазах Сары это было лучшее, что мать сделала или когда-либо сделает для неё.
Отдельным испытанием была жизнь в школе, где пухлая некрасивая девочка-очкарик, мягко говоря, не пользовалась популярностью. Её травили до старших классов, потом подростки увлеклись половыми отношениями и от неё отстали. Детство и юность прошли без близких подруг, и все торжества, включая школьный выпускной, Сара игнорировала. Когда встал вопрос о колледже, Сара наотрез отказалась, понимая, что за оплату колледжа мать её запилит окончательно. Она решила отложить этот вопрос на потом и устроилась официанткой.
Там на работе у неё сложились первые отношения: один из посетителей, патлатый рокер в кожаных штанах, пригласил её на свидание. Он ей не нравился, но ей так хотелось любви, что она была готова закрыть глаза на многие его недостатки. Они встречались две недели и даже однажды занимались сексом на заднем сиденье его раздолбанной машины. За две недели он ни разу не сменил одежду, у него постоянно воняло изо рта, а сальные волосы по мерзости могли сравниться только с его грязными шутками и тупыми разговорами о бейсболе и застое в музыке. Она долго уговаривала себя, что он хороший, да и вообще что-нибудь получше ей вряд ли светит, но в итоге омерзение перебороло страх одиночества, и они расстались.
После этого случая она уволилась с работы и с 19 лет нигде не работала и не училась. Иногда она ходила по улицам, иногда была полна решимости работать над собой, похудеть и сделать что-нибудь привлекательное с дурацкими пышными волосами, но всё сходило на НЕТ, и она снова оказывалась дома за компьютером, читающая статьи в Интернете, пишущая фанфики и коллекционирующая фото и видео с шокирующими материалами.
В 21 год, окончательно разочаровавшись в себе и людях, не нашедшая ответов ни в психологии, ни в религии, она предприняла вторую попытку самоубийства. На этот раз это было снотворное и алкоголь. Но вместо того чтобы тихо выпить это у себя дома, она решила повеселиться напоследок и, наглотавшись маминого валиума, она пошла по улице с бутылкой белого вина в одной руке и арматуриной в другой, попивая вино из горла и разбивая припаркованные автомобили. Первыми приехали полицейские, но, заметив неадекват, они сообразили вызвать скорую. Конец предсказуем – шесть месяцев психушки с терапией антидепрессантами и огромные штрафы за разбитые машины. На этот раз мать не пыталась изобразить раскаяние – очень уж велики были растраты на штрафы и лечение.
Вернувшись, Сара освоила основы дизайна и сайтостроения и стала работать через Интернет, став чуть более независимой от матери. Но эффект терапии против депрессии стал постепенно пропадать, Сара снова осознавала себя как ничтожество, свою жизнь – жалкое существование, своё будущее – бессмысленные потуги стать тем, чем никогда не быть. Медленно, но верно мрачные пессимистичные мысли захватывали её голову, и вот её комната снова похожа на приют бомжа, а сама она стоит перед зеркалом в ванной и сбривает осточертевшие пышные волосы со своей головы.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

      Белый парень с хорошим телосложением семнадцати лет. Весьма красивый, но особенно выделяется живая обаятельная мимика. Таких часто называют «милая мордашка». Одет обычно в дорогие кеды, спортивные штаны и майку (зимой немного теплее, конечно). Волосы тёмно-русого цвета средней длинны задорно вьются, подчёркивая озорной взгляд тёмных карих глаз. Почти нигде не появляется без наушников.

      Пытлив, любознателен и динамичен от природы, отчего и бросил скушную школу. Смешливый, любит немного подколоть или даже подразнить, но беззлобный. Очень правдив и прямолинеен, что, несомненно, нравится далеко не всем. Не умеет скрывать то, что творится на сердце.
      Любимое дело и цель всей жизни — фриран. Подрабатывает доставщиком пиццы, сочетая хобби с работой.
      После приключений на Скотобойне у Джошуа немного съехала крыша. Фундамент личности остался всё тот же, но все её грани стали резче. Градус злобы и цинизма вырос, отбрасывая странную одиозную тень на природное чувство юмора и склонность к шутовству.

      Джошуа бежал. Он бегал каждый день, и это ему нравилось. Вообще хорошо, когда твоя работа совпадает с увлечением. И сейчас он был на работе, потому и бежал не просто так, куда глаза глядят. Его "офисом" был весь Вест Беркели, и многих его жителей он знал в лицо. А они знали его.
      В последнее время этот район сильно изменился, превратившись буквально в муравейник. Люди селились чуть ли не на головах друг у друга. Да, вот так оригинально администрация штата решала проблему эмиграции из Латинской Америки. Семьи сменяли одна другую, одни кричащие дети уезжали, но взамен каждого появлялись ещё двое. Политические беженцы, ищущие бетонного счаться, желающие лучшей жизни своим детям и внукам, даже скрывающиеся от властей... Тут были все. И они потихоньку вытесняли коренное население пенсионного возраста. Язык, архитектура, сам стиль и темп жизни менялись. Менялось всё.
      Но одно не изменилось не смотря ни на что - это пицца. И люди её ели. И едят, и всегда будут есть. И латиносы, и негры, и обычные коренные граждане. Все едят пиццу. А Джошуа её разносит. Да, именно разносит, а не развозит, как можно было бы подумать. Возить что-либо сейчас совсем неудобно, особенно если недалеко: никогда не знаешь, сможешь ли проехать через пробку. А пробежать можно везде. Особенно для Джошуа. Ведь он просто влюблён во фриран. И клиентам это нравится. А если нравится клиентам, то и работодатель доволен.
      С носа бегуна упала капелька пота и осталась где-то позади, в прошлом. Весь мир куда-то несётся, сломя голову, и Джошуа, молодой ещё белобрысый паренёк, так и не окончивший школу, несётся вместе с ним, легко перепрыгивая заборы, баки, перебегая по перилам и прочим препятствиям.
      Да и вся его жизнь такая - короткая пока ещё, как стометровка, но быстрая и лёгкая. Хотя и с препятствиями. И весьма неприятными. Не так давно, когда они с мамой и папой жили в Лос-Анжелесе (мама работала там учителем в средней школе), началась война, и отец Джошуа уехал в далёкий Афганистан. Джошуа с матерью провожали его в аэропорту, он держал полосатый флаг и радостно махал рукой папе, а мама почему-то плакала. Только потом ребёнок понял, почему. Отец из Афганистана не вернулся. Он подорвался на противопехотной мине, установленной ещё в восьмидесятых на деньги ЦРУ. Глупо как-то...
      Слева раздался визг тормозов, и Джошуа пришлось поднажать, чтобы не угодить под машину.
      — Pedazo de mierda! Mera donde camina!¹ — высунулась заплывшая от жира усатая рожа из окна старого пикапа.
      — Chupa capullo!² — задорно прозвенел молодой голос Джошуа и парень не останавливаясь выкинул средний палец куда-то в направлении нервного водителя.
      В таком квартале нельзя прожить спокойно. И никогда нельзя проглатывать подобные штуки, иначе тебя затопчут. Этому Джошуа очень хорошо научился в школе. Он был влюблён в одну девочку, Дженифер. Ах, Дженифер, Дженифер... Первая любовь. Она всегда самая нежная и самая неповторимая. Он до сих пор помнит её чёрные локоны, от которых пахло какими-то тропическими цветами. И её улыбку. Никакие оценки и наказания не могли затмить радость от взора на неё. Так вот, помнил он и её сраного брата, который постоянно лупил Джошуа и часто устраивал ему форменные травли со своими дружками. Тогда-то Джошуа уяснил, что никогда нельзя ложиться на спину и поджимать хвост. Тебя уничтожат. Надо всегда бороться, даже если нет шансов победить обидчиков. И за это Джошуа в классе уважали. Он не боялся старших.
      Маневрируя между прохожими, Джошуа добежал до угла улочки и повернул налево. Дальше нужно было завернуть во дворы. Парень чуть не налетел на какую-то девчушку, в последний момент успев её перепрыгнуть. Повезло. Ей. А вот и бетонный забор, как раз от таких сорванцов, как Джошуа. Да что ему этот забор? Разбежавшись и подпрыгнув, он легко перекидывает себя через него и с оживлённой гудящей улицы попадает в тихий тесный двор. Как будто очутился в другом мире. Как тогда, уезжая из Лос-Анжелеса после смерти отца. Хотя Джошуа не воспринимал это как смерть. Папа для него просто уехал. И не вернулся. Тогда его мать перевели в Денвер, в другую школу, с повышением, и это был хороший повод для неё отвлечься. И Джошуа тоже уехал. Из детства. Из города, в которм он ждал отца. Но теперь у него началась другая жизнь. Мама с головой ушла в работу, и ребёнок просто остался один. В какой-то степени он, как и любой мальчишка, был рад этому. Он весь день проводил на улице, бегал и лазил везде, в каждом закоулке. Заводил новых друзей, и вместе они хулиганили и развлекались.
      А вот некоторые из них, кстати. Они живут в этом дворе — Крис, Ктулху и Амиго. Конечно, настоящее имя носил только Крис, остальные просто погоняла.
      — Ха! Чувак, у тебя что, шило в жопе? Ты весь день носишься! — по-дружески поспешил заржать Ктулху, и товарищи его охотно поддержали. Ктулху фанател по каким-то он-лайн играм и всё время рассказывал про своего кумира, в честь которого и получи кликуху.
      — А чо мне с тобой в инете дрочить, что ли? — на бегу отпарировал Джошуа, вызвав гогот остальных друзей и скрывшись за углом дома. Ктулху был хорошим малым, но инетом он увлекался черезчур, как считал Джошуа.
      С этими ребятами он познакомился ещё когда учился в школе. В очередной раз скрываясь от шайки братца Дженифер, он забежал в этот двор, где жили все трое. Как-то постепенно завязались отношения, они стали вместе чудить и прогуливать занятия. Теперь, правда, из всей компании только Джошуа не учился. Остальные школу не бросили. Именно с этими ребятками (ну, и ещё несколькими приятелями) он впервые попробовал травку, и даже чуть не загремел в полицию при облаве на их поставщика. С тех пор охоту покуривать немного поубавилось, но нельзя сказать, что она исчезла насвосем. Редко, под настроение, парни могли забить косячок.
      Сидя в «обезьяннике», Джошуа познакомился с одним из самых важных людей в его жизни. В углу камеры сидел старый седой негр, «дедушка Том», как сейчас его называет Джошуа. А тогда это был Томас Блюменталь, чёрный пожилой мужчина шестидесяти лет, взятый под стражу по подозрению в убийстве. Дело в том, что Том уже отсидел по этой статье. В молодости, когда у него была семья, к ним наведывался один чиновник из социальной службы, и закрутил роман с женой Тома, а когда Том узнал и сказал ему держаться подальше, то этот подонок быстренько сделал целую кипу липовых бумажек, и пригрозил, что лишит Тома права на отцовство. Негр пристрелил ублюдка прямо на пороге своего дома, и забрызганные кровью бумаги разлетелись по всему двору. Тома посадили на двадцать пять лет, но вышки он избежал стараниями адвоката. Одинокому старику приглянулся юркий и пытливый мальчуган, а Джошуа восхищала жизненная мудрость и отеческая доброта Тома. Он был ему вместо деда.
      Джошуа оббежал дом и очутился возле вертикальной пожарной лестницы. Конечно, она не была гостеприимно опущена до самой земли, и пришлось прыгать на неё с мусорного бака, подтянуться. Быстро перебирая ногами и руками, словно подбрасывая себя, он легко взлетел наверх, на крышу. В этом квартале можно было передвигаться прямо по домам — настолько тесно они стояли бруг у другу, хотя были не маленькими — в семь этажей. И Джошуа частенько пользовался этой возможностью. Здесь, над потоками серых рек пешеходов, вдавливаемых из офисов, словно фарш из мясорубки, он испытывал особое чувство. Его нельзя описать словами. Что-то липкое и тяжёлое, тягучее, приклеивающее глаза и души людей к грязному асфальту и заползающее внутрь тошнотворныой мазутной змеёй, было бессильно. Оно не доставало до крыш, где было свободнее дышать, скелеты каменных душегубок не загораживали небо, а ночью можно было лететь, словно вольный ветер, расправив крылья, распахнув настежь душу. Тут было хорошо. Тут был мир Джошуа.
      В противовес этому, к слову сказать, больше всего он не любил метро. А в самом метро он особенно не любил пассажиров. Нет, не людей — пассажиров. У него язык не поворачивался назвать их людьми. Это просто тела, перемещающиеся по каким-то никому не понятным нуждам из пункта А в пункт Б. И обратно. И снова туда же... Из бездонной чёрной пустоты их глаз вытекает тоска, смертельная усталость и беспросветная обречённость. Глядя на такого понимаешь, что его жизнь бесцельна, пуста и тяжела, а в конце его ждёт лишь смерть. И он это понимает. Нет, это не люди. Они уже мертвы, но их даже забыли похоронить. И теперь их призраки шатаются в метро, словно в казематах старого мрачного замка.
      Но вот квартал и закончился. Дальше нужно було спускаться на землю. Вдохнув ещё одну капельку свободы полной грудью, Джошуа прыгнул на балкон дома напротив, на шестой этаж. А потом обратно, но уже на пятый... Так он и спустился. Вылетел на большую улицу, запрыгнул на крыльцо какого-то магазина и пробежал по перилам. Не останавливаясь, несмотря на маты водителей и яростные сигналы их машин, перескочил через дорогу и снова скрылся во дворах.
      А вот и нужный адрес. Джошуа нажал на кнопку звонка и немного подождал. Из двери высунулась рожа не очень симпатичной женщины. Женщина улыбнулась:
      — О Джош! Принёс пиццу! Карл! — крикнула она куда-то вглубь квартиры, — Карл, поставь чайник!
      Сняв с вешалки на стене сумочку, она извлекла оттуда кошелёк и рассчиталась за пиццу, дав сверху ещё доллар «на чай» — симпатичный улыбчивый мальчишка нравился всем, и редкие скряги не давали хотя бы четвертачок. Тем более, что управлялся он всегда быстро. Джошуа широко улыбнулся.
      — Спасибо, мисс Галахер! Удачи!
      И убежал.
      Да, всякого повидал молодой ещё паренёк на работе. В какие только квартиры он не заходил! Были и шикарные аппартаменты, и районы, к которым даже близко подходить страшно. Собственно, проблем хватало и там, и там. Иногда от нигеров бегать приходилось, иногда даже драться. Да и в богатых кварталах тоже всякого дерьма хватает, только там оно лакированное. Доберманы, жирные тупые охранники, мажористые сопляки, иногда и с пушками. Много хлопот мальчишке доставляли всевозможные люди, зарившиеся на его прекрасно сложенное тело и привлечённые его весьма красивым лицом с прелестной, живой мимикой. Кого только среди них не было! Самыми беспардонными были подвыпившие девишники и местные пидоарсы-латиносы. Хорошо, что таких было мало.
      Хотя в этом, несомненно, было и много хорошего. С адекватными людьми Джошуа сходился быстрее и проще, а если бы он вздумал завести девушку, то от кандидаток просто не было бы отбоя. Но он был слишком погужен во фриран и, к тому же, пока довольно молод, чтобы подобные вещи стали основным лейб-мотивом в его жизни. Он просто жил спортом и общался с друзьями.
      Один раз, в хорошем фешенебельном доме, куда он принёс очередной заказ, он встретил фотографа из SHOT!Magazine. Тот дал парню 10 баксов на чай и предложил сняться для журнала. Джошуа согласился. На следующий день он пришёл в студию на съёмки. Орды софитов, осветителей, отражателей, подставок, мотки проводов, толпы людей и тонны реквизита обрушились на него и не отпускали несколько часов. Его дёргали из угла в угол, он перепробовал, казалось, все позы, на которые способен человек, перемерил сотни костюмов и ни разу не перекусил. Он проклял всё. Лучше бы он носился по крышам, потому что он так устал, что весь следующий день спал как убитый. Да, все его иллюзии относительно профессии модели развеялись за одну сессию. И, хоть он и получил за эти несколько часов почти свой месячный заработок, предложение Пьера (так звали фотографа) стать профессиональной моделью журнала он решительно отклонил. Но иногда, когда с деньгами совсем туго, он заходит к Пьеру и снимается для какой-нибудь компании. Пьер как-то даже сказал, что при его навыках и внешности Джошуа мог бы стать ещё одним Орландо Блумом и работать без дублёров в боевиках.
      Джошуа достал старенький обшарпанный мобильник и посмотрел на часы. Время до следующего заказа ещё было, и он решил заглянуть на Федерал Бульвар — там часто тусовались его знакомы брейкеры, огненно-рыжий ирландец МакДональд (одному Богу известно, сколько у него было погонял), малыш Салли по кличке Шкет и остальные чуваки. Остальных Джошуа знал хуже.
      С Фаст-фудом (одна из кличек ирландца) Джошуа познакомил Николя — иммигрант из Алжира, славный малый. Он работал учителем танцев в одной из частных студий, и взял Джошуа к себе, совсершенно бесплатно. Он же помог парню завязать с травой. От него-то наш герой и узнал о фриране. И перенял вкус к нему. Николя открыл ему, что такое свобода пластики тела во время танца, что такое свобода разума во время лёгкого и стремительного бега по загаженным пробками улицам, игнорируя любые препятствия, которые люди обычно обходят. Николя дал ему то, что не мог дать никто другой. Он дал не просто дворовую беготню — он дал искусство. Джошуа один раз почувствовал, что такое свобода духа, когда прыгал по крышам над головами грязно-серой реки идущих с работы костюмов, словно толпы зомби под властью незримого повелителя. Между ним и Николя возникла тесная дружба.
      Однажды, когда на улице была гроза, и Джошуа не мог идти домой, он решил остаться у Николя. У него был ключ от квартиры, и он зашёл. Было темно, и толко в спальне горел приглушённый свет торшера. Джошуа тихонько заглянул туда, и застал Николя в постели с какой-то шлюхой. Их глаза встретились. Боже, сколько там было грязи, низости, холода и безразличия. Они были абсолютно бессовестными. Единственный огонёк, который горел в них — это жадность и животное вожделение. А потом он встретился глазами с Николя... И в них отразился взгляд той самки.
      Джошуа тихо ушёл. И никогда больше туда не возвращался. Он шёл по улице и почему-то плакал. Он почему-то чувствовал себя преданным. Многие его идеалы рухнули за одну минуту.
      Но с МакДональдом Джошуа тусовался с удовольствием, иногда даже помогая в выступлениях его команды. Вскоре к ним присоединился Шкет — мелкий пацан с таким нахальством, что его хватило бы на пятерых взрослых кабанов, но сногсшибательным чувством юмора. Взрывоопасная смесь. К тому же у него от природы была отличная пластика.
      Джошуа решил пробежаться по окраинам, подышать свежим воздухом. К тому же в парке, в кустах, можно было бесплатно отлить.
      — Здорово, Мак! — заорал Джошуа, издалека увидев копну рыжего огня на голове брейкера, сидевшего на бордюре и потягивавшего NRJ. Неподалёку двое чуваков из его команды, Стив и Джейк, пытались изображать какой-то новый кульбит. Пока у них получалость довольно скверно. Шкета нигде не было видно.
      Ирландец приветственно махнул рукой.
      — Хэй, Джош! Вырвался с работы? Как оно, братан?
      Парни пожали руки и хлопнули друг-друга по плечу.
      — Да, пораньше управился. Остался один заказ, и я свободен.
      — Придёшь вечером? Сегодня обещала заскочить Мел, посмотреть на мои выкрутасы.
      — Не, устал, как пёс, да и к матери надо заскочить. Так что в другой раз.
      Джошуа ещё немного поболтал с приятелем. Но нужно было бежать за новым заказом, обратно в Вест Беркли.
      К вечеру, немного уставший, но сытый (халявная пицца была весьма кстати), Джошуа шёл по Саннисайду. Тут жила его мама. В руках свободно болтался пакет с пачкой кефира — по совету врача она пила его каждый день, и Джошуа иногда заходил к ней с гостинцем. Газон перед небольшим типовым домиком с аккуратной ажурной дверью был недавно подстрижен, и под окнами красовалась новая клумба с лилиями и какими-то неизвестными мелкими цветами. Джошуа поднялся на низенькое крылечко и повернул ручку. Дверь была закрыта. Похоже, мама задержалась на работе. Опять.
      Вообще он испытывал некоторое смутное чувство вины перед этой одинокой женщиной. Она потеряла мужа, но одна вырастила сына и прокормила его, и Джошуа — это всё, что у неё было. Но он совершенно не оправдал её надежд, чаяний и планов. Она хотела ему добра, но понимание этого добра у неё, конечно же, было своё. И она не слишком-то одобряла образ жизни сына. А когда он увлёкся травкой, то и совсем испереживалась.
      Сейчас у них хорошие отношения. Когда Джошуа немного исправился, стал жить один, полностью себя обеспечивая и защищая, она немного успокоилась и даже стала уважать его выбор, его жизнь. Его личность. Его свободу. А он стал теплее к ней относиться. Или всё было наоборот, не в таком порядке? Кто знает...
      Джошуа оставил кефир под дверью и побежал домой, обратно в Вест Беркли. Денек выдался крайне напряженный, и Джошуа откровенно хотелось добраться до дому, шлепнуться на диван и уснуть. Подойдя к дому, парень запрыгнул на стоящий на его пути мусорный бак. Отсюда можно было дотянуться до пожарной лестницы, что вела в его небольшую каморку на третьем этаже с окном в этот же самый переулок. В каморке все было по-прежнему. Капал в санузле плохо закрытый с утра кран, гулко стуча по жестяной раковине, наверху не очень громко ругались соседи, на улице орала музыка из машины местных рэд-неков.
      Душ. Срочно. Запах от работавшего весь день тела напомнил о ежевечерней процедуре.
      Скидывая по пути к ванной немногочисленную одежду, паренёк окунулся под прохладные и бодрящие струи воды, льющиеся из ржавого смесителя. Ну и чёрт с ним. Сейчас это совсем не важно.
      Джошуа знал один секрет. После душа он включил струю полностью холодной воды и сунул под неё ноги. По телу пробежали мурашки. Вода, словно в сказке, как бы смывала всю накопившуюся за день тяжесть, и теперь Джошуа будет спать как убитый до самого утра. Когда-то давно он открыл для себя эту процедуру на берегу горного ручья, когда участвовал в походе своего класса.
      Обернув сухое полотенце вокруг талии, Джошуа нырнул под одеяло никогда не заправляемой и весьма помятой постели. Почти сразу в ушах очутились наушники-вкладыши, и в них зазвучал спокойный голос Enya. Утром, в пять часов, в тех же самых наушниках, словно гром, должен был взорваться Pain со своим «Shut Your Mouth!»

¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯
1 — «Дерьма кусок! Смотри, куда прёшь!»
2 — «Отсоси, мудак!»

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.