Когда растает Туман: Пролог | Партия

1 Гнев 6 Пожалуй, ты могла бы помочь. Но, пожалуй, не станешь. Разве сделали бы они то же самое для тебя?

У воинов свои обычаи, среди которых есть и весьма неприглядные... Вроде обыкновения приучать новичков к боли и послушанию, прежде чем в них вобьют самые важные истины их ремесла. Иногда Люсиль подолгу сидела в тени дерева неподалеку от воинской школы, наблюдая за тем, как опытные бойцы гоняют новобранцев до седьмого пота - и иногда ей приходилось отводить взгляд, когда кто-то из них падал от усталости или под особенно безжалостным ударом учителя. Кулаки сжимались сами собой от злости, зубы нервно покусывают нижнюю губу - но разве бывает иначе? Все они должны через это пройти, чтобы выжить в схватке с тем, кто тебя точно не пощадит. Окажись Люсиль достаточно отчаянной, чтобы попробовать себя на этой стезе, ей пришлось бы глотать пыль и подставлять спину под палку, как и всем остальным...

2 Умиротворенность 2 Красивый вид горного озера, обрамленного лесом. Солнечное тепло.

Вечереет. Солнце уже не слепит, а мягко согревает Люсиль своим теплом. Тишина - и не нужно никому ничего объяснять, а ведь это так сложно. Можно просто побыть одной. Жаль только тепло уйдет вслед за солнцем, а на смену ему придет холод ночи, от которого придется прятаться в тепле человеческого жилища. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается...

3 Отчаяние 4 Уйти. Уйти и не возвращаться. Это твоя ошибка, и расплачиваться за нее следует только тебе.

– Если ты сейчас уйдешь, я... Я не знаю, что тогда будет. – голос Эйрика звучал жалко и недостойно, но искренне. И на минуту Люсиль стало жаль странного парня, который почему-то привязался именно к ней. Но жалость - плохая основа для того, чтобы принимать такие решения.

Люсиль нервно пожала плечами, отводя взгляд в сторону и покусывая уже и без того изжеванную травинку. "Зря я вообще с ним связалась. Не нужно было" – с горечью подумала девушка, прежде чем медленно пошла прочь, не оглядываясь и немного сутулясь в ожидании новых просьб или попыток ее удержать, словно это были направленные ей в спину острые стрелы. Но их больше не было и никто не остановил ее тогда вплоть до самой опушки леса. Когда она оглянулась, Эйрика уже не было видно. Вскоре Люсиль взойдет на паравель, отправляющийся на туманные берега Дал Фиатах и уже не будет оглядываться назад.

5 Нужда 2 Ещё чуть-​чуть Если бы ты могла остаться с ними ещё хоть на денёк... Нет! Хоть на час!

Друзья. Мелида и Лиам - брат и сестра, оба рыжие, как огонь, такие живые и яркие, что Люсиль и сама невольно оживлялась рядом с ними и даже на время забывала о своей вечной настороженности. Лиам отлично играл на лютне (и беззлобно потешался над Люсиль, пытаясь научить музицировать и ее, хотя она "щиплет струны как тетиву лука"), а Мелида любила петь. Друзья... Проведенные с ними дни были светлы, как звёзды.

И чернее ночи был день, когда Люсиль узнала о том, что их больше нет. Дурацкая попытка отправиться в плавание к неизвестным берегам, на которую Лиам подбил сестру и ещё несколько своих приятелей, в то время как Люсиль не было в городе. Одному повезло уцелеть, чтобы рассказать, что море забрало остальных. Люсиль сумела заставить себя поверить в то, что их больше нет, лишь два года спустя. И море больше никогда не вызывало у нее такого восторга и восхищения, как это было в детстве. Оно оставалось таким же великолепным, как и прежде, но теперь девушка не могла не думать о том, что за этим великолепием скрывается вечно голодный оскал смерти и ледяное дыхание небытия.

6 Сожаление 1 Где же они могут быть? Нет, НЕТ! Ты обещал, что с тобой он будут в безопасности!

– Ты обеща-ааа-лаа-аа!... – захлебывающийся в рыданиях детский плач, от которого у Люсиль сводит нутро от отчаяния и злости на саму себя. – ...Ч-что Марта вернётся домой! Обещала!...

Но Люсиль видела кости, которые волки оставили от любимого теленка этой девчонки. Пожалуй, через некоторое время она простит охотницу, но больше так верить в нее уже не будет. Волшебство развеялось и девочка в один день повзрослела на несколько лет. Не стоит обещать того, что исполнить не сможешь...

Маркус родился в высоком замке в семье родовитых дворян. Будучи четвертым отпрыском в семье, отданный на попечение няненк и фрейлин матери, он во многом был предоставлен сам себе. Никто не готовил его в будущие владетели замка и окрестных земель, ведь четвертый сын - даже в храм по семейной традиции отдавали третьего, а что было делать с четвертым родители плохо себе представляли.

Попытки обучить мальчика ратному ремеслу потерпели неудачу. Учителя, сколь ни старались, не могли сладить с юным сорванцом, чей интерес заключался в том, чтобы разыграть нового учителя или няньку. Один сел на гвоздь, у второго во время сна загорелась кровать, третьий обнаружил в сапогах ядовитую слизь, на его счастье не опасную, четвертый, солдат в годах, вынужден был бегать за сорванцом по всему двору, а то и за пределами замка. Такие проделки случались с каждым, кто хотел или должен был учить Маркуса хоть чему-то, что ему не было интересно. Детское своенравие не могли унять даже старшие сыновья, время от времени пытавшиеся проучить юношу то кулаками, а то и палкой. Но уроки эти Маркус запомнил надолго. Он все это время искал себя, но никак не мог обрести покой. (1 Гнев 4 Тупое дурачье. Цель где-то здесь, совсем рядом. Если бы они только заткнулись...) Никто не пытался понять юношу и помочь ему обрести себя. Возможно, бывай отец почаще дома - ему бы и удалось вырастить из сорванца достойного сына, но он бывал в замке так редко, что у Маркуса остались лишь обрывочные воспоминания о нем.

Маркус взрослел и менялись его интересы. Вместо учителей и нянек объектом его интереса стали девушки. Гонять по лестницами девушек-прислужниц стало его излюбленным занятием. Но некоторые не отказывались уединиться с ним в одной из комнат. Покидая замок, Маркус любил наведаться в соседние деревни, вызывая там немалый переполох. И во время одного из таких визитов он, как ему казалось, влюбился. Юноша не рассказал никому о своем увлечении. Он просто собрал вещи, немного драгоценных камней и сбежал из дома в лес, к возлюбленной, которая жила вдали от деревни в небольшой хижине. И слухи о том Дейдре немного странная - не остановили своенравного юношу.

Дейдре была старше Маркуса, но чарующая красота, иссиня-черные волосы и завораживающий взгляд серых глаз покорили молодого дворянина. Но не меньше покорили его и слова женщины. Её обещания и посулы помочь обрести себя. Но этого было бы недостаточно, если бы рядом с ней Маркус не чувствовал какое-то облегчение. Очень скоро Дейдре рассказала Маркусу, что его тяготило. Это дар, который всю его жизнь пытался вырваться наружу. Дар повелевать силами огня. И эта сила за многие годы копилась в Маркуса, пыталась вырваться наружу, с упорством обреченного искала выход. И когда впервые, с помощью Дейдре, юноша смог выпустить дар в мир - эффект был ошеломительный. Накопленные за годы силы выплеснулись наружу, охватив пламенем деревья и дом женщины. Но вспышка эта была кратковременной. Огонь не успел заняться. Зато успел немало перепугать обоих и лесную живность.

Больше года Маркус жил с Дейдре и учился искусству повелевать огнем. Счастливо. У него не было мыслей вернуться в замок. И когда лес потревожили звуки боя и начинавшееся зарево пожара - он спокойно вышел на границу леса и наблюдал, как ренмейцы грабили и убивали. Убивали и грабили. (1 Гнев 6 Пожалуй, ты мог бы помочь. Но, пожалуй, не станешь. Разве сделали бы они то же самое для тебя?) Но Маркус безмятежно наблюдал за происходящим и в голове его звучало журчание ручейка, что протекал рядом с домом Дейдре. Это было не его жизнь. Уже не его. И ему было все равно, что сделают ренмейцы с его прошлым, которое он оставил в далеко позади, за сожженными мостами.

Но Маркусу не удалось остаться в стороне. Ренмейцы пришли в лес и он с Дейдре вынужден был скрываться. Уходить от погони по знакомым тропам оказалось не так уж и сложно, но дальнейшая жизнь никогда не стала прежней. Они ушли от сожженного замка и деревень. И нигде им не было покоя. Спустя несколько недель скитаний, Дейдре пропала. Маркус ушел в деревню за едой, а вернувшись увидел лишь тлеющие угли костра. Он искал её. Судорожно, суматошно, а после и истово. Но спустя какое-то время он начал меняться. Привязанность и, как он думал любовь, обратились в пепел. Юноша повзрослел в один миг. В миг, когда чары ведьмы обратились в пепел, а ритуальные шрамы на щеке раскалились добела. (4 Страх 5 Грубо высеченные руны, непонятные книги... Ведьмовство!) И он уже никогда не стал прежним. Теперь Маркус смог иначе взглянуть на жизнь. И горько сожалел о том, что не пришел на помощь родным тогда, когда пламя пожара пожирало тот дом, который уже никогда не обрести вновь. А ведь ему стоило всего лишь обратить пламя вспять. Дать ему силу направиться не на дома, а на офицера, который верхом в тяжелом доспехе размахивал руками, отдавая приказы. (6 Сожаление 3 Ты знаешь. Ты знаешь, что это ТЫ виновен в их смерти. Почему, почему ты не пришел на помощь?) Все было бы иначе. Маркус верил, что горстка окруженных солдат, отчаянно защищавших донжон, смогла бы отстоять землю, которая когда-то была родной.

Маркус стал изгнанником. Странником. Без семьи, без родины, без надежды. Он путешествовал из деревни в деревню, от села к селу, и снова что-то искал. Быть может искупление? (3 Отчаяние 4 Уйти. Уйти и не возвращаться. Это твоя ошибка, и расплачиваться за нее следует только тебе.) Перебиваясь случайными заработками, он часто помогал людям почти бесплатно, за еду и крышу над головой. Он стал немногословен, замкнут и старался держаться подальше от больших городов. Но однажды дорога привела его к храму Изиль. «Свет рассеет тьму» - встретил его привратник ритуальной фразой, и то ли от этих простых слов, то ли от нависающих сводов храма Маркус почувствовал облегчение. На какой-то неуловимый миг он ощутил, что вновь обрел дом. Но ощущение это Маркус потерял также стремительно, как и обрел. Какое-то время он жил при храме, помогая прихожанам и служителям. Ведя простую жизнь, он начал обретать себя. На лице его, сквозь густую бороду, то и дело можно было увидеть блаженную улыбку. Он вновь почувствовал как это - жить среди людей. И что люди могут быть и добрыми, и злыми. Ему стало нужно жить среди людей. Отшельничество осталось в прошлом. Но люди часто чурались его. Особенно когда узнавали о его даре. Маркус все равно оставался изгоем. Большинство чурались иметь с ним дело. Разве что служители храма Изиль всегда относились к нему с пониманием.

Одним ясным солнечным днем, под сводами храма, он встретил Урфина. Пиромат на исходе лет, посвятил жизнь служению. Он был целителем и странствовал, как когда-то и сам Маркус. Во многом они были похожи, и не удивительно, что старик согласился обучать изгнанника. Маркус вновь отправился в странствия, но в этот раз он был не один. Урфин вспоминал забытые навыки повелевать огнем и делился ими со спутником во время привалов и ночевок. Днем они путешествовали или лечили людей. Маркус помогал как мог, но это что делал Урфин - было чуждо ему. Все его внимание, весь его мир замкнулся на времени, когда старик, иногда путая слова, обращался к струнам дара Маркуса. Он ловил каждое слово, каждый жест и жадно впитывал все, чем делился старик.

Но спустя несколько лет Маркус вновь почувствовал беспокойство. Он многое узнал и повидал за годы странствий. И пришло время для чего-то другого. Целительство Урфина не несло удовлетворения Маркусу. Наставления учителя приносили печаль и разочарование. Старик все чаще повторял одни и те же слова, одни и те же фразы. Быть может поэтому, когда Маркус и Урфин узнали об экспедиции в Дал Фиатах, что перевернулось внутри Маркуса. Словно он увидел свет во тьме.

Спустя время, он плыл корабле в надежде обрести родину. Дал Фиатах. Чтобы вновь обрести себя. И обрести землю предков. Он трудился наравне со всеми, и труд делал его сильнее. Позволял почувствовать себя частью чего-то большего. Чего-то общего и близкого Маркусу. В Лосморе он получил свое прозвище. «Горящая голова» его стали называть те, кто видел своими глазами как Маркус управлялся с огнем. Привычный многим пиромантам огненный шар, повинуясь воле Магнуса, превращался в летящую к цели смеющуюся голову.

Но с каждым днем он терял терпение. В то время как другие руады замыкались в себе, впадали в апатию, Маркуса переполняла ярость и нетерпение. От того, что он понял, для чего скитался долгие годы. Для чего упорно учился у Урфина. Он должен был вернуть земли Дал Фиатах руадам. Эта мысль поставила все на свои места. Вот для чего был пройден его жизненный путь. Чтобы квинтэссенцией выплеснуться наружу. Теперь он знал, что от него требуется. И знал что нужно делать. И эта мысль сжигала его изнутри. Проведя долгую ночь в разговорах с наставником, он принял дар Урфина - зелье Веланны, собрал вещи и ушел. Ушел по стопам Мерехайна, чтобы вернуть Дал Фиатах руадам.

Небольшой орден пиромантов из Черных Песков в силу своей малочисленности всегда был вынужден противостоять большему числу врагов. Чтобы уравнять шансы, они изобрели это заклинание, позволяющее им уравнять шансы. Но однажды эта сила обернулась против них.

Личная гвардия короля. Леллевин Восточный долго шел к тому, чтобы стать тем инструментом, который держит правая рука короля. Или левая – был великий Ардан правшой или левшой, история умалчивает, или же свитки, что содержат эти бесценные сведения, утеряны. Но важно другое – Рыцари Леллевина стали личной гвардией, причем они всегда считали себя именно гвардией короля, в то время как черноплащники были, скорее, воинами канцлера. Или убийцами, которыми командовал канцлер. И, будучи гвардейцами короля, они стремились соответствовать той чести, которой их предшественников удостоил Ардан. Благородство было основой их ордена, и они прославились по Дал Фиатаху своим мастерством с оружием, своей твердостью принципов, и своим милосердием. Там, где появлялись рыцари Леллевина, появлялась и надежда. И даже будучи отправленными за океан, оторванными от своих сражающихся братьев, они старались сохранить этот образ.

Но это было сложно сделать. Девятый круг, сотня рыцарей, которых король направил ради защиты бежавших от ужасов войны на паравелях (хотя, конечно, это был не единственный приказ, отданный капитану круга), потерял немало людей, защищая беженцев от угроз, коими полнилась заокеанская земля, и в то время как в прошлом они могли выбирать лучших из лучших, и в их распоряжении были люди всего Дал Фиатаха, среди поселенцев пройти испытания были способны немногие. И, чем дальше, тем больше блестящих доспехов и бело-​синих плащей оставались на своих местах в оружейных круга, не находя себе достойного владельца. К моменту отправки корабля к Утесу Лорелей рыцарям Леллевина пришлось разделиться на две почти равных группы, в каждой из которых насчитывалось не более десяти человек. Они по-​прежнему блюли свои заветы, но теперь уже не могли защищать всех, как в стародавние времена.

И, когда отряд был направлен к маяку Лойннир, на поиски пропавшего мудреца и волшебника, Девятый отряд смог отправить лишь одного человека, в то время как в прошлом не менее полусотни опытных воинов двинулись бы на спасение того, от кого могло зависеть само выживание руадов. Или ренмейцев – под конец, ни один из них не был рожден на земле предков, чтобы иметь полное право носить имя старого народа.

Этим человеком стал Седьмой из Девятого, или просто Седьмой, или Сейвад. По традиции рыцарей, облачившись в доспех гвардии, человек становился частью большего, чем он сам, и мог использовать дарованное ему при рождении имя только сняв доспех. Технически – не находясь на службе, но ситуации, когда рыцарь Леллевина был без доспеха на службе или с доспехом, но не на службе, были практически неслыханными.

Молодой, но уже опытный воин, Седьмой был потомственным рыцарем. Это давало преимущество, но преимущество заключавшееся только в подготовке, которую ему мог даровать отец – сами испытания были загадкой, неразглашемой под страхом изгнания и проклятия. Даже после того, как орден был, по сути, основан заново отправившимся за океан Девятым Кругом, эти традиции сохранились. Испытывался сам человек, а не его связи и не его кровь.

Он прошел их. И они останутся тайной в его сердце.

А дальше он принес клятвы. Клятвы последнему королю Дал Фаитаха, давно почившему Лорвинну, чей приказ отправил Девятый Круг за океан. Из поколения в поколение рыцари клялись в верности своему давно усопшему владыке, клялись выполнить его приказ – сделать так, чтобы, несмотря ни на что, порученные их попечению люди выжили. В одной первых руадских крепостей за океаном, в тронном зале, где пустовали как сам трон, так и два кресла, по правую и по левую руку, в свете светильников колеблющиеся тени плясали по неподвижным, облаченным в доспех фигурам, охраняющим пустые сиденья, слушающим клятвы Раилда, сына Теарлаха. Они были символом вечной верности, и Раилд становился одним из них.

И это было за несколько дней до проклятого Серого похода. Похода, который будто бы слизнул с лица земли почти треть Круга, и так к тому времени потерявшего более половины людей из-за отсутствия достойных. Охранные посты докладывали о появлении какой-​то серой хмари, и обычно это было последним донесением их. Разумным донесением. Когда отряд рыцарей Леллевина и заклинателей, спешно собранный, чтобы понять, что происходит, добирался до постов, их встречало безумие – следы бойни, в которой стражники убивали друг друга и немногочисленных мирных жителей, к своему несчастью оказавшихся не в том времени и не в том месте. Те, кто выжил, бродили, пялясь пустыми глазами в бесконечность… до момента, как появились рыцари. Разумеется, они не представляли угрозы, но память о том, как чудом пережившая резню крестьянка бросилась на его щит с такой силой, что удар сломал ее кости и пошатнул самого Седьмого, рыцарь забудет еще не скоро. Но это было лишь прелюдией к истинному кошмару.

Столкнувшись с серым маревом, рыцари должны были сдерживать тех, кого это кошмарное создание лишило рассудка, подчинив остатки их разума одной лишь маниакальной жажде убийства, покуда заклинатели ищут способ уничтожить то, что нельзя поразить клинками. И они держались, пока марево не накатило на них самих. Меч Сейвада был покрыт кровью тех, в чьем убийстве нет чести – несчастных безумцев, многие из которых никогда не держали в руках оружия. Но худшее было дальше – его рассудок помутился, и, когда маги произнесли наконец-​то свое заклинание, он, еще не успев ощутить боль от глубоких ран, понял, что его меч где-​то потерян, а кромка щита застряла в прорези шлема одного из собратьев. Он не был единственным выжившим, но случившееся навсегда разорвало узы братства, которые связывали бы его остальными.

Они понимали, что произошло. Они не винили выживших участников похода за то, что они не смогли противостоять наваждению. Они всеми силами старались помочь им пережить ту боль, которую они ощущал. Но они не могли почувствовать в тех, кто убивал их друзей и соратников, братьев. Возможно, именно поэтому Седьмой и оказался в первом паравеле, вернувшемся из-за океана. Возможно, поэтому он сам вызвался на это. Как и на поход за пропавшим волшебником.

Но это было только началом службы. Кошмарным, разумеется, но началом. До того, как нога Седьмого шагнула с трапа паравеля на его палубу, оставалось еще пять лет.

Эти пять лет были полны жизни, которая обычному крестьянину или горожанину даже не снится. Рыцарей было мало, они не поспевали всюду, где требовалась их помощь, и поэтому им приходилось выбирать. Не раз и не два Сейвад становился свидетелем того, как командор через стиснутые зубы отказывал умолявшим его со слезами на глазах просителям в немедленной помощи. Один раз он стал свидетелем того, что бывает, когда эта помощь приходит слишком поздно.

Небольшая деревенька на равнине, окруженная полями пшеницы, будто зовущими спешиться, снять латную перчатку и пройтись вдоль них, ощущая руками прикосновения колосьев. Солнце, разогнавшее утренние тучи, и согревающее промерзшую после ночного дождя землю. Дорога, по которой не слишком часто ездили, но носящая достаточно следов, чтобы не казаться безжизненной. И приятный ветерок, дувший в спину конным рыцарям, одним из которых и был Седьмой. Они гнали лошадей почти всю ночь, и делали лишь те передышки, которые были необходимы, чтобы лошади не пали. И, въезжая в деревню, они думали, что успели – столь мирной она казалась. То, что, по словам просителя, пропадали люди, легко объясняло отсутствие людей на улочках – страх, должно быть, загнал их всех в дома… спешившись, воины стали окликать жителей, стучаться в двери, пытаться рассмотреть что-​то сквозь закрытые ставни окон. Безуспешно.

В тот день Сейвада и его спутников спасла выучка и инстинктивное ощущение опасности. Они успели занять позиции, прежде чем иллюзия спала, развалилась на части, и из грязи сквозь проливной дождь к ним начали приближаться бывшие обитатели деревни. Он не любит вспоминать то, чем они стали. Но как бы он ни старался этого забыть, стереть сверхъестественно быстро сгнившее лицо человека, который приходил просить помощь к командору, он стереть из памяти не может, как и чуть было не погубившего их позорного промедления, которое предварило снесший половину этого лица удар.

Но боги милосердны, и вперемешку с испытаниями вознаграждают смертных. Уже через несколько лет службы Седьмой понял, что одной из лучших наград является покой. И, если спросить его о том, что для него является воплощением покоя, он расскажет о короткой остановке на пути к Злой Стене, когда во время горного перехода начало приближаться ночное время и командир их отряда скомандовал привал.

Горы. Их сложно забыть. Несмотря на свою клятву хранить род людской, смотря на их заснеженные вершины, на бегущие вниз речушки, собирающиеся в зеркально-​черное озеро, обрамленное зеленью елей, Седьмой нашел странное успокоение в мысли о том, что даже если люди исчезнут, эта красота и величие останутся. И, возможно, однажды дадут начало другому роду, который сможет оценить то, насколько прекрасен окружающий мир.

Возможно, это запомнилось на контрасте с последовавшей за этим походом. Злая Стена не просто так называлась такой, и создания, которые ее штурмовали, вполне заслуживали такого названия. И победы, которые одерживали над ними люди, были победами разума, а не стали. Пироманты, горючие смеси, стены, рвы и ловушки – и лишь в считанных случаях, когда враг прорывался, требовались клинки. Но в этой войне клинки требовались в другом месте – леса за Злой Стеной не поддавались ни обычному огню, ни магическому, и чтобы избыть идущих из-за них созданий требовалось уничтожать кладки их яиц и гнездилища. Иногда, когда отряды стражей Стены не могли пробиться, привлекали рыцарей Леллевина.

Сейвад до сих пор не уверен, как ему удалось пережить тот поход. И именно этот поход стал одной из причин, по которым он решил отправиться в Дал Фиатах. Он понял, что далеко не факт, что люди смогут выжить за океаном. Двести лет – немалый срок, но продвинулись они не так далеко, как должны были. Как будто сам мир выталкивал их обратно. И тех, кто пытался остановить давление этого мира, становилось все меньше и меньше.

Но, перебравшись через океан, он с ужасом осознал, что, возможно, возвращение на родину тоже не является спасением. Новый мир был лишь покрытой пеплом тенью старого, и ничто не могло дать понять это лучше, чем то, что встретило Седьмого в одной из первых разведывательных экспедиций после высадки. Одна из побережных крепостей рыцарей – он не мог не узнать эти стены, эти укрепления, эти еще сохранившиеся местами цвета… но когда он прошел внутрь, питая безумную надежду, что его кто-​то встретит, что из тени, как во время принесения клятвы, его услышат собратья, он встретил лишь запустение. И тронный зал, во главе которого, на возвышении, стояли обломки трона.

Рыцари Леллевина не смогли сдержать клятву. Возможно, они пали все до единого, пытаясь это сделать. Возможно, произошло нечто, о чем Сейвад не хотел даже думать…

Но с того момента он понял, что единственная надежда заключается в них самих, и что если они не справятся, все будет кончено.

Настоящее имя: Раилд, сын Теарлаха
Прозвище: Сейвад, Седьмой. Сокращенное от Седьмой из Девятого Круга
Искра 1: Принесение клятвы.
Искра 2: Бойня Серого Похода.
Искра 3: Запоздавшая Помощь.
Искра 4: Горное умиротворение.
Искра 5: Разрушенный трон.