Ярославна Меньшикова
Автор: |
|
Anita |
Раса: |
|
Зверь |
Класс: |
|
Амфибия (Русалка) |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный добрый |
Сила: | | средне [+0] |
Ловкость: | | очень хорошо [+20] |
Выносливость: | | хорошо [+10] |
Интеллект: | | средне [+0] |
Мудрость: | | плохо [-10] |
Обаяние: | | великолепно [+30] |
Внешность
Внешность/Человеческий облик:В человеческом облике девушка не слишком высокого роста, с хорошо развитым, гармоничным телом. Особенно притягивают взгляд ее ноги - не попадающие под стандарты красоты по длине, но удивительно красивые своими плавными линиями. Довольно узкие бедра и тонкая талия, небольшая грудь нежной формы. Идеальная осанка и странная, "текучая" грация движений. Кажется, что девушка не идет, а плывет, воспринимая пространство и толпу вокруг себя, как водные глубины. Всегда холодная, очень светлая кожа, неосознанно охраняемая от жестоких солнечных лучей. Даже в человеческом облике пахнет морской солью и прохладой. Бездонные синие глаза - единственное, что притягивает взгляд на вполне милом, но не слишком выдающемся лице. Темно-русые, с рыжинкой, волосы чуть ниже талии, обычно прямые, но очаровательно вьющиеся от дождя или пара. В основном она предпочитает одежду синих, голубых и зеленых оттенков, имеет непонятную страсть к кожаным курткам и перчаткам. Внешность/Истинный облик:Все такая же холодная, гладкая кожа. Гармонично развитое тело, вот только вместо ног - зеленовато-синий мощный хвост с изящным раздвоенным плавником. Весь хвост и кожа до талии покрыта перламутровыми чешуйками. В волосах появляются синеватые пряди, а вот глаза свой насыщенный синий цвет не меняют. За ушами небольшие жабры, но под волосами их трудно заметить. Грудь иногда прикрыта лентой из спутавшихся водорослей и ракушек, а иногда не скрыта ничем.
Характер
В противоположность своей младшей сестренке, Ярославна никогда не отличалась особой рассудительностью и взвешенными решениями. Импульсивная и чрезвычайно сентиментальная, она очертя голову бросалась во всевозможные приключения, утоляя жажду новых эмоций и ощущений. Авантюризм, любопытство, любознательность - все это смешалось в девушке безумной взрывной смесью. Озорная и смешливая, Ярославна никогда не страдала от недостатка внимания со стороны противоположного пола, но не позволяла ситуациям заходить дальше легкого флирта. Сестрица часто называла ее легкомысленной, но это не совсем соответствует действительности. Она легко сходится с людьми, умеет обратить на себя внимание и добиться нужного эффекта без особых на то усилий - просто за счет природного обаяния, отсутствия надменности и ханжества. Ярославна полностью отдается морю - со всей своей страстью и пылкостью, на которую была способна. Чувствуя, как давление воды мягкими ладонями уверенно нажимает на спину, обнимает тело - она понимает, что такое свобода. Серьезной она бывает только когда дело касается очередного погружения - тут девушка скрупулезно и тщательно изучает ситуацию, продумывая маршруты погружения и просчитывая варианты развития событий. Впрочем, и тут не обходится без авантюрной нотки - часто она бралась за самые дикие маршруты, идя вразрез с мудрыми советами старших товарищей.
История
История/До: Дочь сурового Тихого океана и нежной дальневосточной весны, Ярославна родилась в России, на берегу Японского моря. Несколькими месяцами позже родилась сестренка Дарья. У старшей обнаружился талант к иностранным языкам, а у младшей - абсолютный музыкальный слух. Родители особенно не навязывали девочкам своей воли и позволили выбрать свой жизненный путь самостоятельно. Отец - известный водолазный специалист очень хотел, чтобы хотя б одна из дочек связала свою жизнь с морем. Дарья отказалась наотрез, а Ярославна, с детства полюбившая воду, решилась попробовать и в погоне за новыми ощущениями увлеклась дайвингом. Опасаясь, что от частых тренировок по плаванию, фигура станет мальчишеской, девушка параллельно занялась танцами, но паркет манил не так сильно, как океанские глубины. Получив мастера спорта по дайвингу, Ярославна вдруг обнаружила, что разглядывание яркого подводного мира, безусловно, интересное дело, но духа приключений в этом маловато. Поразмыслив, она стала заниматься изучением затонувших кораблей. Сначала в качестве хобби, потом - в составе специальной экспертной группы.
История/Похищение: На очередных выходных Ярославна и еще трое ребят из экспертной группы собрались, чтобы исследовать затонувший корабль в бухте Золотого Рога. За два дня они не нашли ничего интересного, кроме нескольких ящиков дешевого армянского коньяка. Ребята хотели уехать, но Ярославна настаивала на погружении в трюм. Дело было крайне рискованное, но девушка горела желанием добраться туда и проверить одну легенду, вычитанную накануне. Никто из ребят ее не поддержал, но все трое остались, невольно зачарованные блеском в синих глазах их подруги. Им тоже было интересно, но разум перевесил любопытство.
Гидрокостюм приятно обтянул тело влажной тканью, знакомая тяжесть баллонов легла на плечи, придавая уверенности и раззадоривая еще сильнее. Погода стояла просто изумительная, ребята вышли в море, пожелали девушке удачи и посмотрели, как ловко она опрокидывается назад, постепенно исчезая в глубине. Кто-то тихо и неуверенно заметил, что страшновато, наверное, без страховки.
Глубина нежно давила на уши, заглушая все звуки, кроме шипения воздуха и ударов собственного сердца. Кровь кипела от предвкушения, жажды узнать, что же там на самом деле... Глубже, еще глубже, сюда уже почти не проникает солнечный свет и вода делается холоднее. Океан не слишком гостеприимен. Легкий металический отблеск привлек внимание девушки. Здесь, на такой глубине?! Она ведь еще даже не включала фонарик, откуда тогда?! Забеспокоившись, что отблеск исчезнет, Ярославна сделала несколько энергичных движений руками, стремясь как можно скорее добраться до источника странного света. Она почти добралась, как вдруг что-то резко дернуло ее назад и вниз, от неожиданности девушка сделала резкий вдох и едва не захлебнулась - шланг подачи кислородной смеси был оборван! Нужно было срочно всплывать, но она понимала, что все равно не успеет. Она вырвала изо рта загубник, начала отстегивать грузы, но даже сбросив их, все равно всплывала слишком медленно. Легкие уже горели пламенной болью, а в глазах стало темнеть. Рефлекс вдоха пересилил инстинкт самосохранения - Ярославна сделала глубокий судорожный вдох, и вода ворвалась в легкие, разрывая их. Уже теряя сознание, она увидела несколько странных фигур: кажется, это были люди, но почему тогда у них рыбьи хвосты?..
История/Аркадия/Воспоминания-побег: Из облика своего Хозяина она запомнила только темные глаза, жесткую усмешку и бархатный, низкий голос. Голос она помнила прекрасно- горячий тихий шепот над ухом, властный и уверенный, подчиняющий своей мощи. Хозяину нравилась ее еще не раскрытая в полной мере чувственность, ее темперамент, ее спящая на тот момент страсть. Он хотел вытащить все это на свободу.
Тихий шепот на ухо, рассказывающий самые невероятные эротические фантазии. Сначала более нежные, а потом все более жесткие, порой слегка пугающие. Эти рассказы доводили до исступления, до умопомрачительно-сладкой боли от напряжения внизу живота, до бессильных стонов страсти, до крика... Хуже всего было то, что он ни разу не коснулся ее так, чтобы дать хоть малейшую разрядку. Девушка вырывалась, металась по кровати, не в силах избавиться от безумного, дикого желания физической близости. Доведя ее до крайней точки кипения, Хозяин уходил, оставляя ее остывать. А потом повторял все снова. И снова. Иногда он касался ее губ - кончиками пальцев, едва-едва. Но этого было более, чем недостаточно, чтобы утолить жажду прикосновений. Скорее наоборот, это только усугубляло страдания.
Ярославна не помнит, как сбежала. Помнит только, что невероятное желание придало ей странных сил, и она плыла, плыла, плыла куда-то, пока не обессилела совсем. А потом она пришла в себя. На солнечном калифорнийском побережье. Над ней склонилось обеспокоенное мужское лицо. Кажется, он что-то спрашивал. Она сумела только прошептать "Я свободна" и услышала тихий бархатный смех где-то в голове. В тот день двое молодых серферов не вернулись домой.
История/Адаптация: Побег забросил ее в очаровательный курортный город на берегу Тихого океана. Тогда, мокром холодном песке пляжа, Ярославну привел в чувство сотрудник береговой охраны. Расспросы ни к чему особенному не привели - девушка не помнила почти половины своего прошлого. Она не помнила, как оказалась на другой стороне земного шара. Не помнила своей семьи, но была уверена, что она у нее есть. Помнила, что ее профессия заключалась в работе с затонувшими кораблями. Несколько раз Ярославна, временно поселившаяся в подсобке здания береговой охраны, очень точно предсказала грядущий шторм и его силу. В стране потребителей очень ценят спасение множества жизней и через месяц она работала в прибрежном патруле, наблюдая за водной гладью и спасая утопающих. Еще через месяц, после долгих и нудных проверок, ей восстановили документы, но запрос в Консульство ничего не дал - девушка считалась мертвой у себя на родине. В идеале, ей следовало бы как можно скорее выйти замуж, чтобы получить гражданство.
Ярославна снимает квартиру в многоэтажке сразу за пляжем, из окна ее спальни открывается чудесный вид на океан. Вот только Проклятие - жажда физической близости - преследует ее, и силы сдерживать себя находятся не всегда. Не имея никакого опыта, она полагается лишь на свою чувственность и неуемную страсть. Очень часто воспоминания возвращаются в снах. Девушка просыпается с криками, кусая подушку в бессильной ярости, и потом не может уснуть до рассвета, чувствуя, как горит все тело, а до груди невозможно дотронуться. Купаясь по ночам, она старательно осматривает берег в поисках заплутавших молодых людей. Всегда темноволосых и темноглазых. Она не просит много - всего лишь один поцелуй.
История/Дополнение: Все друзья и знакомые считают, что девушка погибла в том погружении. Семья справилась с потерей и сосредоточила свое внимание на младшей дочери. Тело девушки не нашли.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
Инвентарь/Имущество:Квартира-студия в многоэтажке за пляжем. Спальня и кухня разделены занавесками из синего стекляруса. Кровать стоит прямо напротив огромного, почти во всю стену, окна, откуда открывается прекрасный вид на океан. Под кроватью тяжеленный короб с гидрокостюмом. Окно двустворчатое, прикрыто лишь легкими шторками из белоснежной прозрачной органзы. У стены гардероб из беленого дуба. Кухня крайне комфортабельная, больше по размеру, чем спальня; с электрической варочной панелью, вытяжкой, духовкой, холодильником и чайником. Навесной шкаф с посудой и пенал с множеством баночек, пакетов, коробочек. Видно, что Ярославна любит готовить и делает это хорошо. Раздельный санузел. Ванная утоплена в пол, достаточно большая, чтобы расположиться в ней со всем комфортом. Узкая стекленная полочка с двумя флаконами и мочалкой. Под раковиной тумбочка с немногочисленной косметикой и гигиеническими принадлежностями. Крохотная стиральная машинка. В прихожей прикрученная к стене вешалка с полочкой, коврик и стоящая у стены доска для серфинга. По всей квартире расставлена целая коллекция деревянных корабликов, собранных самой Ярославной. Рюкзачок на шнурках, черный, не слишком большой: - ключи от квартиры с брелком в форме морской звезды - кошелек с деньгами - документы - влажные салфетки, бальзам для губ, духи в карандаше с запахом сирени - бутылка воды - блокнот и ручка Контакты:- бригада береговой охраны - компания молодых серферов ( 4 парня, 1 девушка) Рейчел и Зак - сестра и брат. Золотоволосые, зеленоглазые двойняшки 17 лет, начинающие серферы и новичики в компании. Учатся в колледже. Рафаэль Сантини - 24 года, душа компании, итальянец, профессиональный серфер. Высок, слегка смугловат, длинные черные волосы, карие глаза. Лидер компании. Именно он привел Ярославну к своим друзьям. С ним она флиртует сильнее всего, но опять-таки, пока ничего серьезного. Шин'ичи Танака - 23 года, японец, сын местного торговца специями. Светлая кожа, черные волосы, неровно острижены чуть выше плеч, сетло-карие глаза. Профессионально занимается бальными танцами, студент. Уговаривает Ярославну стать его постоянной партнершей на паркете. Новичок в серфинге. Минори Танака - 16 лет, японец, сын местного торговца специями. Такой же светлокожий, как и брат, волосы перекрасил в светло-русый. Глаза каре-зеленые. Учится в колледже, на класс младше двойняшек. На доску стал в 6 лет, не перестает совершенствоваться. Неровно дышит к Рейчел, но пока безрезультатно. - сосед сбоку - обаятельный мужчина, бывший яхтсмен (32 года, не женат, тренер по парусному спорту, периодически обменивается корабликами из своей коллекции с Ярославной) - продавец-японец в лавке специй (дедушка 56 лет, женат, имеет двух сыновей 23 и 16 лет)
|
Casey Summers
Автор: |
|
Amaga |
Раса: |
|
Beast |
Класс: |
|
Hunterheart |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный добрый |
Сила: | | ужасно [-30] |
Ловкость: | | ужасно [-30] |
Выносливость: | | ужасно [-30] |
Интеллект: | | ужасно [-30] |
Мудрость: | | ужасно [-30] |
Обаяние: | | ужасно [-30] |
Внешность
Маска: На вид парню лет 20-25. Он довольно высок и худощав, но жилист. Довольно красив. Темные, слегка взъерошенные волосы до плечей, загорелая кожа, европейские черты лица, на котором выделяются ярко-зеленые глаза. Одет в застиранные и выцветшие черные штаны с большим количеством карманов, потертые кеды и черную же майку. На ремне штанов висит поясная сумка c изображением прыгающей черной кошки и надписью "Пантеры". Сумочка не большая, ровно чтобы влезли бумажник, мобильник и пачка сигарет с зажигалкой. Образ дополняют черная парка с капюшоном и старенький рюкзак. На руках черные кожаные перчатки беспальцовки и по нескольку тонких кожаных и веревочных браслетов на запястьях. Облик: В истинном обличье Кейси остается все тем же взъерошенным парнем в видавшей лучшие дни одежде. Но чуткие кошачьи уши, поворачивающиеся на любой звук и длинный черный хвост, покрытый мягкой пушистой шерстью, откровенно указывают на то, что их обладатель не человек. А благодаря вертикальным зрачкам, равно как и резко выделяющимся клыкам и длинным ногтям, которые уместнее было бы назвать когтями, его внешность скорее вяжется с опасным хищником чем с милой кошкой. Облик во время пребывания в Аркадии: Keeper. Один из. Пусть пока повисит. Авось пигодится.
Характер
Кейси добрый, немного наивный, и некогда искренний и открытый парень. Он был бы не против снова научится доверять окружающим, но пока это слишком сложная задача для недавно вырвавшегося из Зарослей подменыша. Парень стремится к теплу и уюту, мечтает о дружеской компании, ценит человеческое отношение и хотел бы снова почувствовать себя «своим среди своих». Но он не особенно верит, что это для него возможно. Не после всего того, что ему пришлось пережить, и не после всего того, что он сам сделал. Не любит и не умеет врать. И сам прекрасно знает, что не умеет, а потому старается избегать ситуаций, в которых ему пришлось говорить неправду. В свою очередь лгунов и притворщиков тоже недолюбливает. Вопреки своему опыту в Аркадии, Охотник не терпит насилия сильного над слабым и принуждения. Считает, что каждый сам волен выбирать свой путь, но не вредить при этом окружающим. Более того, Кейси не из тех, кто пройдет мимо и отвернется от того, что посчитает жестоким и несправедливым. Скорее, он вмешается, часто – без оглядки на последствия для себя самого. Импульсивность – еще одна из черт его характера. Кейси бывает вспыльчив, но весьма отходчив. Может, повинуясь порыву, сделать глупость, о которой потом, возможно, будет жалеть. Нормальной реакцией на страх для него является агрессия, реже побег. Он не из тех, кто ляжет, свернется в клубочек и будет беспомощно дрожать. Скорее, будет пытаться сопротивляться обстоятельствам. Кейси по-настоящему боится ощущения беспомощности, и оно же вызывает у него ярость.Тоже самое касается лишения свободы. Это – пара примеров страха, испытав которые он начнет драку или активное сопротивление. Страх противен персонажу хотя бы потому, что именно страхом и силой им пытались управлять там. Он понимает, что единственный способ преодолеть страх – это победить его причину. Дворы, которые я считаю, что подходят персонажу - Лето и Весна. Но лучше всего это покажет именно игра
История
Тем летом в город приехал цирк. По правде сказать, Кейси не помнил, какой именно это был город, его родители часто переезжали, и города и дома, равно как и школы слились в его памяти в бесконечную череду. А вот цирк он помнил отлично. Это был один из тех кочевых цирков с выцветшими палатками и яркими лампочками, грязными вывескам и сахарной ватой, аттракционами и дрессированными зверьми, что изредка до сих пор еще можно встретить бороздящими в разномастных трейлерах и грузовиках просторы Соединенных Штатов от канадской до мексиканской границы. Цирк расположился на пустыре на окраине и каждый день давал представления. Естественно, во время каникул та немногая ребятня, кого не отправили по лагерям, да по родственникам, околачивалась там, и Кейси Саммерс не был исключением. В школе у парнишки, переведшегося в середине учебного года почти не было друзей. Наоборот, ему часто приходилось «стоять за себя», а вот в цирке за лето они появились. Кейси вообще легко сходился с людьми старше его самого. А дети… Дети жестоки и консервативны. Он же бы вечным «новичком», куда бы не приезжала его семья. И когда его отец получал новое назначение – он редко жалел об очередном переезде. Только надеялся, что на новом месте будет лучше. Но стоило ему начать осваиваться – как история повторялась. Строительный бизнес в Америке, в котором и был занят отец нашего героя, очень не постоянен, и семья привыкла к кочевому образу жизни. Итак цирк. Точнее Всемирно Известный Цирк Маэстро Дона Нельсона. Как уже было сказано выше, Кейси пропадал там целыми днями, пока отец был на работе, а мать занята с его младшей сестрой и по хозяйству. Он наблюдал за фокусниками и представлениями дрессированных зверей, бродил по коридорам с кривыми зеркалами, катался на аттракционах и уже привычно пугался в комнате страха. Мальчишка успел раззнакомится с половиной работников этого заведения, и даже знал большинство зверей по кличкам. Каждый день он брал с собой сендвич и каких-то лакомств для животных и шел в цирк, уже как на работу. Кейси был смышленым парнем и быстро схватывал увиденные фокусы, кроме того, он просто нравился людям, потому был здесь уже как говориться, «своим-в-доску». А общем, он мог бы назвать это лето лучшим в своей жизни, но все хорошее когда-то кончается. Приближался сентябрь, а с ним и учебный год, и отъезд новых друзей в сторону более южных штатов, а потом и Мексики. «В страну вечного лета» - как они тогда выразились. Кроме того, отец начал поговаривать об очередном переезде, и в семье начались волнения, которые всегда были с этим связаны. Кейси был по-своему недоволен. Новый учебный год в новой школе? Что может быть хуже? Ну, разве что, перевестись в середине учебы. Он уже как-то привык к красно-черной куртке этой школы, с оскаленной кошачьей мордой и надписью «Вперед Пантеры!» Парень никогда не мог заработать хотя бы нескольких спортивных нашивок, предмета гордости любого американского школьника, для своей куртки. Не потому, что у него не сложилось с физической формой. Просто ни разу не проучился ни в одной школе достаточно долго, чтобы их заслужить. В общем жить в дороге Кейси нравилось, а вот переезды надоели. В тот вечер Кейси пришел навсегда попрощаться со своими летними друзьями, ведь на следующий день цирк уезжал. Палатки уже были свернуты, огни погасли, и рабочие заканчивали паковать трейлеры. Место потеряло свое былое очарование, чего нельзя было сказать о цирковом караване. «Если уж жить в дороге, то именно так,» - подумалось парнишке, - «чтобы твои друзья и твой дом переезжали вместе с тобой.» Кейси бродил между машин, останавливался перебросится парой слов с товарищами, но у тех все не хватало времени. В конце концов парень присел отдохнуть на одну из платформ и заметил приоткрытую клетку. Эта почему-то пустовала. Глупые мысли приходят быстро. А может, к ним кто-то подталкивает. В любом случае, мальчишка не долго думая шмыгнул туда, забился в угол и уснул. Клетки накрыли тентам и караван двинулся в путь. «Зайца» обнаружили только на третий день, когда голод таки выманил пацана из его укрытия на одной из стоянок. К удивлению Кейси, на него почти не ругались, и не сдали в полицию. Циркачи даже спорили, что делать с «приблудой» не долго. Мальчишке позволили остаться, с условием, что он не будет высовываться из своего убежища, пока они не пересекут минимум еще два штата. «Это судьба» - сказал кто-то из них. А потому довольный Кейси днями напролет тихо прятался в своем убежище и отсыпался, завернувшись в школьную куртку, либо фантазировал, как станет великим циркачом. Иногда он выглядывал из-под тента на дорогу, но выходил он только ночами и после условного сигнала. Однажды ночью такого сигнала не последовало. Да и обычных сендвичей и чая ему никто не принес. Кейси решил, что, возможно они проезжают очередной «опасный участок», где их могла бы поймать полиция, но на следующий день мальчишка заметил, что трейлер очень сильно поменял свой ход, и таки решился выглянуть в щелочку из-под тента. Тогда-то он и понял, что они не только пересекли два штата, но и уже явно не в той Америке, которую он знал. В последствии парень узнал, что тот густой терновый лес, по узкой тропинке которого странные звери тащили несколько повозок с клетками назывался Зарослью. Он попытался выбраться, и понял, что заперт. Сперва Кейси решил, что это какая-то ошибка. Он пытался звать своих якобы товарищей, но те не обращали на него внимания, вообще старались не смотреть в его сторону, отводили глаза. Да и выглядели они теперь совсем по другому. Будто иллюстрации из детских книжек его сестренки. Вот только сказки были совсем не добрыми. Пару раз парня били, объясняя, что если он не заткнется, то накличет сюда таких тварей… Впрочем, Кейси даже видел каких тварей. Временами они подходили к самому краю зарослей и провожали караван голодными глазами. А несколько раз даже осмеливались нападать, но «циркачи» всякий раз отбивались. - Может все же дадим пожрать ему, Найджел. – услыхал Кей одного из своих похитителей на четвертый день, по крайней мере, ему казалось, что день был четвертый, - Помрет ведь чего доброго. И тогда плакало наше соглашение. Опять в зверинец захотел? - Ты сам знаешь, что чем меньше у него будет сил, чтобы сопротивляться, тем быстрее он примет ее условия. И сам знаешь, что ее условия лучше принимать быстро. Свою первую Хозяйку Кейси помнит смутно. Голод и долгий путь через заросль слишком измотали его, похитители оказались правы. Долго сопротивляться он не смог, а потом человеческое сознание заменили инстинкты зверя, через которые Кейси Саммерс пробивался лишь изредка и не на долго. Он помнит «Хозяйку Зверей», одетую в меха, или покрытую шкурами, каждый раз он видел ее по-другому, с волосами из павлиньих перьев, длинными когтями и звериными, но прекрасными чертами лица. И глазами, взглянуть в которые решались далеко не все из ее подопечных. Он помнит длинные ряды клеток в подземелье, куда редко проникал солнечный свет. И ее мурчащий голос, часто срывавшийся на злобный рык. Еще он помнит ее Кнут. И помнит, что это было далеко не худшее из наказаний. Кейси не запомнил какой именно магией его заставили стать тем, кем он стал. Не помнил даже почему для него выбрали именно этот образ. Иногда ему кажется, что виной всему стала школьная куртка с пантерой. Или судьба. Ирония заключалась в другом, Зверь из Кейси получился хороший. Дикий, злой, и не особенно-то покорный. А вся звериная суть хозяйки была лишь напускным фарсом. Впрочем, разве можно понять, что истинное, а что напускное, когда имеешь дело с Истинной Феей. Иногда вроде Кейси вспоминает, что ей нужна была грациозная цепная кошка. Но он не уверен, потому что в других воспоминаниях, он выступает уже ее телохранителем. Так или иначе, но скоро она его променяла. Без малейшего сожаления. Как надоевшую игрушку. Ушла не оглянувшись, оставив его одного в тесном загоне на Зверином Рынке под бдительным присмотром местных кабаноподобных сторожей. Здесь дни тянулись долго. Никого особенно не интересовал дикий и злющий пантер, предпочитавший отлеживаться в дальнем темном углу загона, если только его не выгоняли оттуда палками. Да и выгонять его было делом небезопасным. Тот, кого когда-то звали Кейси Саммерс не только огрызался. Однажды, он точно это помнил, к нему вернулось на долю секунды сознание, когда он стоял над телом свиноподобного сторожа со сломанной шеей и вырванным горлом. Он с урчанием ел что-то очень вкусное, но от этого занятия его отвлекла резкая боль… А больше об этом парень ничего не помнил. В следующий раз, он пришел в себя в темном углу, голодный и уставший. Болело все, что могло болеть в теле молодой пантеры, и даже больше. С тех пор Кейси предпочитал влезать из своего угла осторожно и под покровом ночи. Впрочем делал это все реже и реже. Все изменилось в один прекрасный день, ну или как здесь называлось очередное светлое время? Он услыхал запах. Запах незнакомый и близкий одновременно. Пантер выбрался из своего угла и прохромал к ограде. В миске с водой он увидел свое отражение, и смутно понял, что с ним что-то не так. Дело была даже не в больном взгляде потухших зеленых глаз, и не в свалявшейся, давно не вылизываемой шерсти. Но в чем – Зверь не понял. Запах, а затем и рычащий голос отвлек его. В тот момент пантеру показалось, что он смотрит на самое родное существо. Их глаза встретились. Его и его нового хозяина. Не стоит и говорить о том, какой ценой Зверя продали Черному Охотнику. Кажется, еще и приплатили, чтобы умерить его гнев. С тех ор у Пантера жизнь начала налаживаться, насколько она могла наладится в компании Знатного Лорда и его свиты Черных Пантер. Так или иначе, Зверь начал улавливать какие-то взаимосвязи поощрения и наказания со своими действиями. Научился понимать, чего от него хотят, и мальчишка Кейси все реже смотрел его зелеными глазами. След. Запах. Бег. Пружинистые, почти бесшумные движения его гибкого и сильного тела. Преследование. Запах. Кейси уже не помнил, сколько это продолжалось. Казалось вечность. Нет, были еще жестокие драки, как внутри стаи, так и с другими хищниками. Было теплое и родное мурчание в логове и мягкие тела его братьев и их отца. Была еда. Теплая, вкусная, соленая еще трепещущая еда. Жизнь была прекрасна. В ней были охота и бег. И запах. Запах почему-то казался ему смутно знакомым. Ну да, запах добычи. Но тем не менее именно этот запах заставил мальчишку вновь взглянуть на окружающих мир глазами Зверя. Кейси вырвался далеко вперед от всей своей стаи. Пошел по одному из многих разделившихся следов. И вышел к реке. Запах был повсюду, но он не мог найти его источника, пока берег под его лапами не обвалился и он не упал прямо перед испуганной… Девушкой? Девчонка, настолько красивая, что Зверь не мог себе такую вообразить сидела перед ним, прижавшись к склону и смотрела на него огромными фиолетовыми глазами. Зверь принюхался и тихо зарычал. Он уже был готов огласить заросль своим победным рыком, оповещавшим о том, что он первый настиг жертву, когда она протянула ему что-то в сложенных лодочкой ладонях и тихо заговорила: - Вот. Бери. Ты наверно голоден? – незнакомка осторожно придвинулась к нему. – Ешь. Только не трогай меня. Хорошо? «Как это не трогать? Я же охотник! Ты… Я должен…» - хотел сказать Кейси но вместо этого принюхался к тому, что было у девушки в руках и осторожно ощупал усами. Запах. Яблочный пирог, который так вкусно готовила его мама, и который они с сестрой так любили наминать с мороженным перед телевизором. Запах свежего яблочного пирога. Распакованных картонных коробок. Нового дома. Отцовского одеколона. Домашнего яблочного пирога. Зверь испуганно отпрянул. Образы неслись перед его глазами, а Кейси вспоминал. Вспоминал кем был до того, как стал Охотником. Как он не любил переезды но любил путешествия. Как они с отцом ходили на охоту и рыбачили в летнем охотничьем домике на озере у его дедушки, в Миннесоте. Как ему надоедала частая смена школ. Девчонку с соседней парты, которая ему очень нравилась, и которую он пригласил в Баскин Робинс прямо перед тем как пойти прощаться с цирком… Чертов яблочный пирог. Близкий рык заставил парня вернутся к реальности. Он оглянулся и прислушался, а потом схватил девушку за руку и рыкнул: - Бежим. Через реку. Единственный шанс – пересечь воду. И они побежали. Вернее сперва он тащил ее, ничего не понимающую и упирающуюся, кричащую что-то про речных хобгоблинов, а потом они плыли и бежали, и кажется дрались. И снова бежали. Прорывались через терновник зарослей и снова шли вперед, помогая друг другу. Они практически не размыкали рук, даже спали обнявшись и свернувшись в один клубок в выемках у корней плюща, будто боялись друг друга потерять. И тем не менее Кейси точно не помнил как именно они расстались. Просто в определенный момент он понял, что вышел из кустов на пустырь. За много лет этот пустырь почти не изменился, только дома подступили к нему ближе. Одиннадцать лет назад, парню еще предстояло узнать, сколько лет прошло со дня его побега, двенадцатилетний Кейси Саммерс на этом самом пустыре залез в открытую клетку бродячего цирка. С момента возвращения Кейси прошло два месяца. За них он так и не смог найти свою подругу, и уже почти уверился в том. Что она ему только приснилась. Вновь обретенный мир тоже не был особенно приветливым к Охотнику. Да и не верит Кейси, что его так просто отпустили. В любой момент ему приходится быть готовым к тому, что все происходящее окажется всего лишь очередным сном, возможно, навеянным его очередным Хозяином, а возможно, еще и проверкой на лояльность, которую он с успехом провалил. И даже если это не так, даже если он смог вернуться домой, кто может гарантировать, что за любым поворотом не откроется проход в Заросль, где его уже будут ждать? Кто может гарантировать, что посланники Знати снова не придут за ним, как пришли когда-то? И пусть даже этого не случится, вернувшись, он оказался в очень чуждом и безразличном мире. В мире, где его никто не ждал, где у него не было никаких прав, не было даже имени, не говоря о документах, деньгах, жилье и работе. И если завтра Кейси Саммерс умер бы от голода или болезни в ближайшей канаве – этому миру было бы плевать. Миру плевать, что он голоден и у него нет денег на еду, но миру резко перестанет быть безразлично, если парень вдруг украдет какую-то мелочь в супермаркете. И миру будет не наплевать, если кто-то из новых знакомых донесет на бездокументного странного парня в полицию. А что последует за этим лучше не думать. Побродив по ночлежкам и кухням для бездомных, Кейси все же нашел себе работу разнорабочего на железнодорожной станции. Вместе с ним трудится десяток нелегалов, и ни у кого из них не спрашивают документов. Это парня устраивает. Он даже смог снять себе небольшую квартиру и перестать скитаться и полагаться на милость добрых людей. Он немного раззнакомился с соседями, но за редким исключением, парень старается не слишком сходится с ними. Это может оказать слишком опасным для него. Кейси пытался найти свою семью, но пока у него ничего не получилось. Слишком мало он может сказать о себе, чтобы обращаться в официальные архивы, а в том доме, где они жили когда-то, теперь живут только БОМЖи. Строительный городок за эти годы превратился в самую настоящую заброшку. Кейси даже ночевал однажды еще до того, как нашел работу и обзавелся квартирой, в своей бывшей комнате. Но это ему мало чем помогло. Люди, с которыми связан на данный момент: Семья (их не нашел, возможно, только пока). Отец. Роберт Джошуа Саммерс. Инженер-застройщик. Полноват лысоват. Высокого роста. Глаза серые, волосы некогда темные, теперь с проседью. На данный момент 51 год. Обычный американский папаша с хлопотливой профессией, который не успел уделить своим детям должного внимания. Временами строг, временами слишком мягок. Возлагал на своих детей большие надежды. Надеялся, что его сын пойдет по его стопам дальше чем он сам и когда-то возглавит строительную компанию. Увлекается охотой и рыбалкой. Любит бейсбол и американский футбол. В основном по телевизору.
Мать. Камилла Дайэн Саммерс. Домохозяйка и преданная жена. Спортивного сложения. Очень подвижна. Среднего роста, зеленоглазая блондинка. Стрижка до плечей, волосы явно подкрашены. На данный момент 48 лет. В колледже изучала историю искусств, но после замужества работу оставила. Содержит при своем доме частные ясли, куда собирает детей дошкольного возраста со всего района. Любит детей, свой дом, чистоту. Увлекается велосипедными прогулками. Бегает по утрам. Печет замечательные яблочные пироги.
Сестра. Женнифер Камилла Саммерс. Учится в последнем классе школы. Высокая стройная зеленоглазая брюнетка. На данный момент 17 лет. Играет в школьном драматическом кружке и школьном же оркестре. Состоит в команде чирлидеров. В последний год начала связываться с «не той компанией». Стремится «оторваться» перед колледжем. Любит мороженное, дискотеки, клубы, и пока еще незаконные для нее коктейли. Тайком от всех любит смотреть по телевизору совсем уж «мальчишеские» приключенческие фильмы.
Подмена (Fetch). Возможно, учитывая обстоятельства похищения Кейси, его нет. Но так же возможно, что он есть. Ведь мальчишку похитили для Истинной Феи. Этот момент с позволения рассказчика я оставляю на его откуп.
Школьные друзья.Холли Мари Норби. Светловолосая сероглазая девушка среднего роста и комплекции. На данный момент 23 года. Медсестра. Хотя всю жизнь мечтала стать художником. Именно ее Кейси приглашал в Баскин Робинс за день до того, как убежал с цирком. Соседи.Миссис Марта Фуллер. Старушенция с седыми, крашенными в розовый цвет волосами, в больших роговых очках. Немного сгорблена. Ходит в юбке, блузке, вязанном пиджаке в кроссовках и с палочкой и часто жалуется на артрит. Около 70ти лет. Пенсионер. По совместительству выполняет роль уборщицы и чего-то типа консьержа или домоуправителя в доме кейси. Живет на втором этаже под ним. Получает за свою работу гроши и бесценное право влезать во все происходящее. Живет пенсию давно умершего мужа-военного. Любит поговорит о «старых добрых временах» и о том, что «молодежь нынче не та». Вообще любит поговорить. Разводит кошек. Наверно одна и немногих людей, с которыми Кейси сошелся после своего возвращения. На почве снятого с корниза кота и яблочного пирога в благодарность. Знакомые.Карен Джулс. Женщина лет 25-30. Шатенка с карими глазами. Невысокого роста. Слегка полновата. Социальный работник. Несколько раз Кейси ночевал или обедал в приюте для бездомных, который она курирует. Она пыталась разговорить странного парня, но тот все больше замыкался. Именно она посоветовала ему, где поискать работу. Сотрудники.Карл Джонсон. Начальник смены. Полноват, но мускулист. Волосы темные с проседью, на голове – небольшая лысина. Глаза карие. Суровый мужик лет 40-45ти. Способен построить на работу десяток нелегалов и одного Кейси. Понятно, коррумпирован, раз нелегалы у него в бригаде работают. Со своими людьми строг, но справедлив.
Десяток абсолютно среднестатистических нелегалов из мексики, китая и фиг знает еще откуда.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
По карманам и в поясную сумочку рассованы: - Пачка сигарет Camel - Зажигалка - Дешевенький мобильник - Записная книжка и карандаш - Швейцарский нож - Немного налички на его первые ресурсы - Початая упаковка мятной жвачки - Ключи от квартиры
В рюкзаке: - Небольшая аптечка - Фонарик - Моток строительного скотча - Пара бутербродов в целлофановой упаковке - Бутылка минералки без газа - Мультитул - Пакет леденцов - Шоколадка «Сникерс»
Жилье Снимает небольшую обшарпанную квартиру, видавшем лучшие виды доме в не самом благоприятном районе. Документов тут у него не спросили, как не спрашивают их и у других постояльцев. Главное, чтобы платил вовремя. На третий этаж четырехэтажного дома, где живет Кейси, ведет скрипучая, еще деревянная лестница. На этаже четыре квартиры, по две с каждой стороны полутемного коридора. Лампочку в коридоре часто воруют предприимчивые соседи, и временами он бывает освещен только светом, пробивающимся из окна, расположенного на торцевой стене напротив лестницы. Квартира Кейси – 3В, дальняя по правой стороне, к тому же, угловая. В нее ведет обычная деревянная дверь, на которой черным маркером и написан номер. Квартира однокомнатная. Гостиная-студия, совмещена с кухней и спальней. Довольно бедная обстановка. На стенах – выцветшие зеленые обои. Часть мебели - явно самодельная. Другая часть давно просится на мусорник. Кухня отделена от «гостиной части» стойкой. На кухне – обычная кухонная мебель, шумный холодильник, плита, старенькая микроволновка и древний тостер. Шкафчики для посуды. На полу – линолеум. В холодильнике – пара замороженных пицц, несколько банок газировки и пара бутылок минералки, батон колбасы и упаковка тостерного хлеба, десяток яиц, пучок салата, кусочек сыра, бутылка молока и пачка майонеза. В шкафчиках – сухие завтраки, по упаковке зеленого и черного чая, банка кофе,, корба рафинада, макароны, пара початых пакетиков специй и дохлых тараканов. В гостиной части деревянный пол, покрыт ковровым покрытием, чей изначальный окрас уже не определить, диван, припавший пылью телевизор, на журнальном столике –пара газет и журналов. Рядом с диваном - тумбочка, в ящике которой лежит будильник. Судя по всему, засунут туда недоброй рукой. Напротив входной двери – стенной шкаф. В шкафу – одежда. Самая обычная. Джинсы, несколько сменных футболок, пара «кенгурушек», белье, понятно. Там же подушка и пара одеял. Окна занавешены выгоревшими желтыми шторами. За окном кухни – пожарная лестница. Ванная комната, совмещена с туалетом. В ванной – ванна с душем и шторкой, зеркало, шкафчик с мыльно-рыльными, корзина для грязного белья и стиралка-полуавтомат.
|
Джейкоб Стоун
Автор: |
|
Trickster |
Раса: |
|
Manikin |
Класс: |
|
Courtless |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный |
Сила: | | средне [+0] |
Ловкость: | | средне [+0] |
Выносливость: | | средне [+0] |
Интеллект: | | средне [+0] |
Мудрость: | | средне [+0] |
Обаяние: | | средне [+0] |
Внешность
МаскаМаленький (~165 см), неприметный мужичонка, выглядящий явно старше своих лет (формально - 38). Торчащие кости, туго обтянутые кожей нездорового, насыщенно-желтого оттенка. Плешивая голова, обрамленная венчиком коротких, жестких волос, из-за седины кажущихся почти серебристыми. Худое заостренное лицо с резко выдающимися скулами и впалыми щеками, почти всегда покрытыми жесткой щетиной. На этом невыразительном, скупом на мимику лице чем-то чуждым кажутся влажные, глубоко посаженные глаза, по контрасту неожиданно живые. Зеленые, но, если присмотреться, оттенком немного различаются: правый какой-то блеклый и сероватый, а левый как будто бы с нотками золотисто-желтого. Впрочем, различие не слишком очевидное, если долго не вглядываться. Тусклый негромкий голос. Бережливые, механические жесты не то заводного болванчика, не то человека, отлично умеющего экономить энергию. Вместе с тем, странное ощущение надломленности, неуловимой погрешности, время от времени проскальзывающей в движениях. Будто он на какую-нибудь долю секунды запамятовал, как ходить, как нагибаться или шевелить руками, а затем вновь припомнил. Одежда – чаще всего какое-нибудь дешевое барахло из ближайшего секонд-хенда. Не грязное. Не рваное. Даже не безнадежно безвкусное. Просто очень… демократичное. ОбличьеОживший механизм в человеческий рост (~180 см), в котором исковерканные куски плоти соседствуют с латунными пластинами замысловатой формы, а на месте внутренних органов – сложная система зубчатых колес, пружин, винтов, трубок и неизвестно чего еще. Вряд ли можно узнать наверняка, не разворотив при этом всю хрупкую конструкцию. Создатель этого устройства, кем бы он ни был, явно пытался придать своему детищу антропоморфные черты. Отчасти ему это удалось, хотя он явно руководствовался довольно общими соображениями внешнего сходства, смело пренебрегая ради них излишней дотошностью исполнения. Хотя конечный результат может показаться жутковатым и даже отталкивающим, в нем прослеживается и своеобразная эстетика, далекая от людской и потому трудно постижимая. Наверное, самой отпугивающей – и, одновременно, озадачивающей – чертой этого создания являются его глаза. Скрытые в глубине двух фигурных прорезей в лицевой пластине, пугающе человеческие на фоне бесстрастного металла. Больные. Затравленные. Янтарно-желтый и дымчато-серый – цвета настолько же яркие, насколько выразителен взгляд.
Характер
Беспокойный. Издерганный. Склонен к неврастении, хотя и проявляет иногда остатки усидчивости, вбитой когда-то годами строгой дисциплины и постоянного надзора. Боится громких и резких звуков, шумов, плохо переносит музыку. Живет в постоянном страхе разоблачения. Спустя почти год с момента Побега все еще пытается, хоть и не слишком успешно, подавлять фейскую половину своей натуры. Избегает контактов с другими Подменышами… да чего уж там, вообще избегает каких бы то ни было контактов. Испытывает острое ощущение неполноценности, особенно после встречи с фетчем. Завидует его образу жизни. Считает, что недостоин оказаться на его месте. Отношение к похитителям – сложное, изменчивое. Часто ощущает себя ненужным или покинутым. Видимо, не в последнюю очередь это связано с особенностями Побега.
История
До контактаЗнакомьтесь, это Джеймс Харви. В очень раннем возрасте у него обнаружился абсолютный музыкальный слух. Ну, знаете, это такая полумифическая штука, на отсутствие которой все недомузыканты списывают свои неудачи, вызванные на деле вполне мирскими и конкретными причинами. Божий дар. Или редкий дефект, тут уж зависит от точки зрения. Это открытие, наверное, так ни к чему и не привело бы. Рос бы Джеймс и дальше себе спокойно в семье папы-служащего и мамы-служащей. Вырос бы и стал тоже, как они, служащим. Но не сложилось. Потому что дедушка по маминой линии у него был композитор. Он-то и разглядел однажды у ничего не подозревающего внучка его дремлющий талант, отвоевал Джеймса у узколобых родителей и быстро пристроил к знакомому преподавателю музыки. Родители, надо сказать, не слишком сопротивлялись: стоило деду обрисовать им заманчивую картину Большого Будущего, которое может ждать их одаренного отпрыска, и исход дела был предрешен. Мальчику прочили карьеру выдающегося пианиста. Джеймс был в семье единственным ребенком, и сценарий его детства был заранее предопределен. Нескончаемая опека и необходимость отдавать почти весь досуг музицированию превратили его в одного из тех тепличных, замкнутых вундеркиндов, которые, вырастая, либо приобретают всемирную известность как эксцентричные гении-сумасброды, либо тихо-мирно спиваются где-нибудь, достигшие социального дна, до конца дней оплакивая свои растоптанные, поруганные мечты и устремления. В школе сверстники не любили Джеймса. «Нормальные пацаны» предсказуемо окрестили его задротом и при каждой встрече щедро награждали обидными прозвищами и пинками, а раз или два всерьез поколотили. Те немногие, кто сам был не чужд творчества, тоже сторонились Джеймса, тайно завидуя его успехам: паренек действительно оказался способен к музыке, стремительно рос как исполнитель, с легкой дедовой руки пытался и сам кое-что писать. Нужно отдать должное стараниям благодетеля-деда: учителей для паренька он подбирал отменных, вовсю пользуясь своими связями, а иной раз охотно залезая в собственный карман, когда родители сами «не вытягивали» дорогостоящее образование; символично, что первое пианино в доме семейства Харви тоже появилось отнюдь не без его помощи. Поступление в консерваторию далось Джеймсу без особого труда. К этому времени он успел наработать солидную теоретическую базу, не боялся и по-настоящему сложных фортепианных пьес, проклевывались даже робкие зачатки собственного стиля. Уже обучаясь в консерватории по классу фортепиано, начал всерьез увлекаться органной музыкой, и впоследствии решил продолжить образование и дальше развиваться уже в качестве органиста. В этот период его жизнь, кажется, начала понемногу выравниваться: давление подростковых стереотипов сменилось всеобщим восхищением, настолько единодушным, что порой Джеймсу чудился в этом едва ли не какой-то заговор. Решительно все вокруг поддерживали его. Ошибки Джеймса легко сходили ему с рук, достижения превозносились до небес. Лишь много позднее, прошедший через такое, что даже в худших кошмарах не привиделось бы большинству людей, он смог, оглядываясь на те далекие времена, распознать за слащавыми улыбками почитателей зависть, за дружескими похлопываниями по плечу – корысть. Кажется, даже домашние никогда не были до конца чисты в своем отношении к Джеймсу. Отцу с матерью он казался этаким спасителем, который на сияющих крыльях своего общепризнанного таланта не только воспарит сам, но и вытянет вслед за собой своих темных, беспутных родителей, так и не сумевших самостоятельно чего-нибудь добиться. Дед же, бывший, как и многие музыканты, личностью честолюбивой, видел в нем свое персональное достижение, свое детище. И всеми ошеломляющими успехами Джеймс был обязан только одному человеку – ему. Как бы то ни было, это отрезвляющее понимание пришло к Джеймсу много позже. Тогда же, в годы беспечной молодости и головокружительных завоеваний, он был счастлив. Не бурной, ошалелой радостью, которая его натуре вообще была не свойственна, но лучистым мягким ощущением благополучия. Впереди были захватывающие дух перспективы, непаханое поле возможностей. У всего был смысл, и этим смыслом для Джеймса стала музыка, как-то незаметно просочившаяся во все сферы его жизни, наполнившая ее целостностью и стабильностью. А потом его забрали.
КонтактЭто был конец августа. Джеймсу тогда было двадцать два. Неделю назад умер его дед, официальная причина смерти – сердечный приступ. В семье все знали, что в последние годы старик серьезно злоупотреблял кокаином, но эта тема никогда не поднималась, особенно в присутствии Джеймса. Его вообще старались ограждать от подобных нелицеприятных реалий жизни, этого взрослого мальчика. Два дня назад были похороны. Джеймс плакал, как ребенок. Да он, в сущности, и был ребенком, только что оставшимся без того самого покровителя, который всегда был движущей силой его жизни. Ни одно важное решение, ни одна веха взросления не обходились без участия деда. Он направлял, советовал, помогал. И – умер. Исчез. Говорят, к таким событиям в принципе невозможно подготовиться. Джеймс уж точно нипочем не смог бы легко переступить через эту потерю, даже будь она менее внезапной. В тот вечер Джеймс слушал орган в одной небольшой церкви. Это была незначительная служба, и музыкального откровения здесь ждать не приходилось - во всяком случае, вряд ли это стоило утомительной поездки через полгорода. Но таков был способ Джеймса побыть наедине с собой. За инструмент он не садился с того самого момента, как узнал о смерти деда, да и руководитель класса, узнав о случившемся, сам настоял, чтобы его ранимый фаворит взял небольшой тайм-аут. Но полностью освободить себя от какой бы то ни было деятельности Джеймс не решился, потому и выбрал этот «компромиссный» вариант времяпровождения. Он сидел и рассеянно внимал посредственной игре, машинально отмечая про себя наиболее серьезные огрехи. Мысли его были где-то бесконечно далеко. Может, поэтому он и не заметил, как к нему подсела закутанная в серое девушка. - А я вас знаю, - произнесла она вдруг тихонько, с совершенно неуместным ехидством в голосе. Джеймс вздрогнул, возвращаясь в реальность. Он выдавил в сторону незнакомки неуверенную улыбку и движением подбородка указал в ту сторону, где пыхтел за кафедрой органист. Мол, служба идет. - Харви, правильно? Джейк… нет, не так: Джеймс Харви, - не унималась она, переходя на кокетливый шепоток. А после ответного неохотного кивка вдруг прибавила. – Соболезную вашей потере. Джеймс тупо уставился на нее. Нет, сам факт того, что она знает про дедушку, его не удивил. Дед вообще был довольно известен в определенных кругах. Но тон, которым это было сказано… - Слушайте… - начал было он, уже не скрывая неприязни. - Это вы послушайте, - перебила девушка, как ни в чем не бывало. – Вы ведь не все знаете про его смерть. Про его жизнь… Она, не удержавшись, хихикнула. Интимно наклонилась к Джеймсу, окутав его тонким свежим ароматом – судя по всему, какой-то изысканной, экзотической парфюмерии. Приблизившись к самому его уху, она прошептала что-то сквозь плотное кружево своей старомодной вуали. Парень изменился в лице. А потом встал и деревянной походкой вышел из церкви, сопровождаемый девушкой в сером, продолжающей что-то вполголоса ворковать ему.
Джеймс вернулся домой к ночи, странным образом посвежевший, даже бодрый. Похоже, церковная служба пошла ему на пользу. Элисон, с которой он встречался вот уже больше полугода, даже заподозрила какой-то подвох: в последнее время ее гениальный бойфренд бывал особенно мрачен. А сегодня, смотрите-ка, даже засел за пианино.
Аркадия…Город, величественный, непостижимый и извечный, дрейфующий в океане небытия. Он парит в пустоте, движущийся в никуда – и во всех направлениях одновременно. Цель, причина, возможность – лишь старинные допущения, и здесь никому нет дела до подобных условностей. Город просто Есть – и он всегда был, и вечно пребудет, в звенящей тишине одиноко рассекающий радужные вихри Ничто, словно диковинный корабль… …Тепло белоснежного камня, сочащегося алым нектаром жизни. Пульсирующая мякоть стволов-труб, по которым, журча, бегут неведомые жидкости. Пронизанные нежным светом сталактиты прозрачнейшего хрусталя, что выпевают дребезжащую трель под натиском нескончаемого ветра. Трепетная синева дрожащей плоти улиц. Город дышит. Город живет. И тем живы его обитатели... …Устремленный в лазурную высь шпиль Башни. Тончайшая белая игла на голубом фоне, теряющаяся где-то бесконечно высоко, среди сшибающихся друг с другом облаков и огненных вихрей. Обитель Их, Тех-Кто-Правит.
Они. Царственная фигура, лучащаяся нестерпимым сиянием, истекающая бытием. Материальный сосуд, слишком тесный для мириадов сущностей, в нем заключенных. Воплощенное могущество. Центр этого мира, его начало и конец. Хозяин и создатель, в торжественном вечном безмолвии созерцающий свои владения с недостижимой высоты Башни… …Слуга. Марионетка. Инструмент. Приговоренный вечность за вечностью нести свою ужасную вахту. Там, на самом верху. Выше мрамора и стекла, мяса и металла. Вот он в тысячный, а может, в стотысячный раз ступает в беспокойный, шевелящийся полумрак своего узилища. Комната? Пещера? Утроба? Все это вместе – и многое еще, чему нет названия по другую сторону Изгороди. Он уверенно ступает в темноте, не поднимая опущенной головы. Кроткий, исполненный обреченной готовности покорившегося. Ровно двадцать и два шага, чтобы оказаться точно в центре – ему это хорошо известно. Здесь он останавливается, медленно поднимает руки, словно в диковатом приветственном жесте. И замирает. Один миг. Один щелчок безымянного поршня в груди. Ответное нетерпеливое дрожание чернильного сумрака комнаты. Комната набрасывается на него, словно изголодавшийся хищник. Влажная, горячая плоть облепляет латунные щитки конечностей, заползает под грудные пластины, глубже, глубже, проникает в хитросплетения механизмов. Окутывает, заполняет мельчайшие пустоты, силой останавливает размеренный бег шестерней, залепляет клапаны. Безошибочно отыскивает среди металлического нутра лоскуты его собственной плоти, то немногое, что осталось после Реконструкции. Обжигает нетерпеливым прикосновением, затем, чуть помедлив, смакуя, впивается сотнями невесть откуда взявшихся коготков. Откликается на его мучительный стон утробным рычанием откуда-то сверху, упивается его болью. Что-то склизкое огромной пиявкой присасывается к позвоночнику. Плавным, завершающим движением обволакивает голову, растекается по тому, что когда-то было лицом, заползает в глазницы. Последний конвульсивный спазм куклы, которую опять сломали. Затем – мгновения тишины. Подготовка завершена, и можно приступать к самому главному… …Где-то внизу Город отвечает на бессознательные движения того, кто заточен во тьме шпиля. Словно потревоженные раны, открываются повсюду зияющие чернотой кровоточащие провалы. Из глубин их раздаются немыслимые звуки, лежащие далеко за гранью человеческого слуха и воображения. Они наполняют собой все окружающее пространство без остатка, искажают и рвут непрочную ткань действительности. Непостижимо сложная, невыносимая какофония – это стонет сам Город. Так Они напоминают о своем присутствии. Никто не способен скрыться от этих звуков, исходящих буквально отовсюду. Слабейшие умирают, не вынеся их ошеломляющей силы. Выжившим остается лишь пасть ниц и молить, чтобы это скорее закончилось. И все обитатели Города, как один, прижимаются к ревущей, стенающей земле и обращают свои просительные взоры туда, где вдалеке белеет тоненькая нить Башни. Всем известно: в этот самый момент Те-Кто-Правит взирают оттуда на своих подданных. И когда Они удостоверятся, что каждая тварь до последней придавлена к полу прессом адского многоголосья, когда сполна насладятся безоговорочной властью… возможно, Они смягчатся. Возможно, Они решат, что на сей раз уже достаточно, и тогда мановение Их руки остановит поток сводящих с ума звуков. Таков Их нечестивый колокол. И ему нужен звонарь…
…Слуга? Марионетка? Инструмент? Быть может, не он играл, но на нем играли? Был ли он лишь посредником, сродни пляшущему по струнам смычку, которым водит рука незримого скрипача? Был ли недостающей деталью, тем самым ключиком, поворот которого заставляет волшебную шкатулку залиться безжизненной трелью, а балерину на крышке – снова и снова повторять заученные па?.. ПобегНаверное, это самое забавное. В общем-то, он и не надеялся сбежать. Не вынашивал планов, не подготавливал почву для решительного рывка. Его просто отпустили. Был ли его долг сочтен исполненным до конца? Нарушил ли он, сознательно или случайно, свои обязательства? Был ли он выброшен на свалку, как старая наскучившая игрушка? Или… Есть еще это мерзкое «или». Возможно, его присутствие просто оказалось нужнее по другую сторону Изгороди? Никто не давал ответов. По крайней мере, ничего, что он бы запомнил. Одно воспоминание, впрочем, у него осталось, недолгое, чистое и жгучее – точь-в-точь кристаллик льда, когда его сожмешь в ладони. О том, как он уходил, ошеломленный, ослепленный яркостью давно забытых красок, спиной ощущая чье-то молчаливое благословение. Кажется, он и впрямь испытывал облегчение – должен был испытывать. Наверное, именно поэтому, проведя пальцами по прохладе латунной маски, он с отрешенным удивлением разглядывал потом оставшуюся на них темную, маслянистую кляксу.
AfterlifeЗнакомьтесь, это Джейкоб Стоун. Хотя, конечно, если бы вы вздумали попросить у него документ, подтверждающий этот факт, ему нечего было бы предложить вам. Но, по крайней мере, именно так он себя называет в тех редких случаях, когда в этом возникает нужда. «Дж. Стоун, настройка и ремонт фортепиано» - такие листовки с номером телефона можно встретить кое-где на улицах города. А в некоторых из наиболее сомнительных заведений, пытающихся завлечь посетителей живой музыкой, бывают вечера, когда «для вас играет старина Джейкоб». Кстати, старина Джейкоб действительно играет весьма и весьма недурно. Если бы все эти свиньи, ночами пропивающие остатки собственного достоинства в прокуренных подвалах, были способны оценить сложную красоту того бисера, который ночь напролет мечет перед ними щуплый мужичок за пианино… Нет, они бы, конечно, не изошли потоком очистительных слез, не бросились, ошеломленные нежданной встречей с прекрасным, исправлять несчетные ошибки своих никчемных жизней. Но, возможно, кто-нибудь из них спросил бы себя: «Эй, какого хрена вообще этот долбаный маэстро прозябает в такой дыре?». Ответов на этот вопрос целых три. Во-первых, в глубине души Джейкоб боится. Боится того дня, когда на улице какой-нибудь случайный прохожий, столкнувшись с ним, сделает круглые глаза и воскликнет: «Ого, да это же Джейкоб Стоун! В смысле, вы ведь тот самый Стоун, да?». И скажет, что в такой-то день был на его концерте, что Джейкоб играл «ну прям вообще», и что было бы классно, если бы он расписался вот здесь. От одной мысли о том, что нечто подобное могло бы случиться наяву, Джейкоб покрывается испариной. Какой-нибудь придурок узнает его, расскажет об этом своим друзьям, кто-нибудь из них случайно обмолвится еще кому-то – ну, вы знаете, как это бывает. А там уже и недалеко до…Черт, об этом даже думать не хочется. Во-вторых, сколько-нибудь сведущий в фортепианной музыке критик, послушав Джейкоба, конечно, отметил бы его выдающуюся технику: безупречно ровные пассажи, прекрасная беглость рук, безукоризненное звукоизвлечение. В каждом его движении, даже в самой позе посадки чувствуется вышколенность. Но за всей этой виртуозной мишурой скрывается довольно неприглядная истина: в его исполнении нет души. Может показаться, что за инструментом сидит не человек – автомат, механически выстукивающий по клавишам заложенные в памяти мелодии, такие же непроницаемо-блеклые, как безучастное, скучающее выражение его исхудалого лица. Наверное, все это не так уж страшно. Множество откровенных бездарей живут припеваючи за счет своего мнимого таланта, успешно пользуясь неразборчивостью масс. А даже законченному параноику вроде Джейкоба хватит здравого смысла, чтобы понять: того уровня известности, который действительно мог бы принести ему определенные неудобства, в реальности не так-то просто достичь. Особенно если держаться подальше от шоубиза. Словом, и первое, и второе решаемо. Но есть еще и третье. Джейкоб искренне, всеми фибрами души ненавидит музыку. Или, правильнее сказать, звуки вообще. И особенно музыку. Он, конечно, догадывается о причинах этой своей странности – впрочем, это слишком сложная и многогранная тема, чтобы даже сам Джейкоб смог до конца разобраться в ней за последние десять месяцев. Говорить об этом с кем-либо еще он подавно не собирается. Хотя бы из опасения загреметь в лечебницу. Или еще куда похуже. Так уж вышло, что музыка – то, чем он зарабатывает на жизнь. Не постоянно, разумеется: в таком режиме он окончательно тронулся бы умом. Он подрабатывает настройщиком, благо, отвращение ко всему, что хоть как-то связано с музыкой, не освобождает его от наличия безупречного слуха. Занимается также и мелким ремонтом – с течением времени его мастеровитость, первоначально лежавшая только в сфере музыкальных инструментов, как-то сама собой начала перетекать и в другие области. Но иногда заказов нет, и денег начинает по-настоящему не хватать. Потом заканчивается то, что он успел отложить на черный день. А еще через какое-то время для вас снова играет старина Джейкоб. Каждый раз он заканчивает под утро, когда в заведении нет уже почти никого, кроме, может, парочки задремавших пьянчуг. Каждый раз он с неизменной осторожностью тихонько закрывает крышку инструмента, одним и тем же жестом оправляет свой единственный пиджак. Одной и той же механической походкой проходит туда, где ему отсчитывают оговоренную сумму – а вот это происходит не каждый раз. Потом он быстрым шагом, почти переходя на бег, идет по грязным дремлющим улицам, запятнанным едва занимающимся рассветом – до дома Джейкоб практически всегда добирается пешком. Он поднимается к себе на этаж, судорожно ищет по карманам ключи – по-прежнему все второпях, словно боится опоздать куда-то. Наконец, он попадает в свою единственную комнатенку, пыльную, захламленную, с подслеповатыми грязными окнами. Джейкоб никогда не забывает запереть за собой дверь: когда-то он сам выточил и приладил эту грубоватую, массивную металлическую задвижку. Первым делом Джейкоб идет в ванную и включает там воду. Пока ванна наполнится, у него есть еще немного времени. Он возвращается в комнату, закрывает там все окна до последней форточки и даже задергивает шторы. Он затыкает щель под дверью предусмотрительно запасенной тряпкой. Делает все для того, чтобы звукам города, который вот-вот начнет просыпаться, было как можно сложнее проникнуть именно в эту квартиру. К этому моменту ванна уже готова, и он, оставляя на полу дорожку из спешно сорванной одежды, поспевает к ней как раз вовремя, чтобы выключить воду. Приготовления закончены. Джейкоб наг, но даже сейчас ему не хватает духу полностью разоблачиться. Он осторожно, почти с благоговением опускается в проржавленную, желтоватую лимфу, наполняющую эту огромную чугунную утробу. Тщедушный человечек без особого труда помещается в ванне целиком. Он делает глубокий медленный вдох и не спеша окунается с головой. Под водой последние отзвуки внешнего мира, по какой-то случайности забредшие в этот мрачный угол, окончательно гаснут. Остается лишь долгожданная тишина. Джейкоб понемногу успокаивается. Мелкая дрожь нетерпения, колотившая его, пока он носился по квартире, мало-помалу отступает. Размягченные теплой водой члены расслабляются и виснут бессильными плетьми, наполняемые приятной истомой. Так проходит минута, другая – насколько хватит дыхания. Степенно, как какой-нибудь хренов гиппопотам с Дискавери, Джейкоб ненадолго всплывает, чтобы вобрать в себя еще немного воздуха, и вновь опускается на гостеприимное дно своего персонального водоема. И опять замирает. Это происходит снова и снова, до тех пор, пока вяло текущие мысли не спутываются окончательно и Джейкоб, вымотанный ночным бодрствованием, не проваливается в полуобморочный сон. Проржавленной, невыносимо скрипучей кроватью, ютящейся под самым окном в комнате, он пренебрегает даже в лучшие дни. Вместо этого он просто выдергивает затычку едва слушающимися руками и забывается еще прежде, чем последние капли стекут в слив. Весь этот ритуал – последнее средство, к которому Джейкоб прибегает в самых горьких приступах отчаяния. Ничто другое так не помогает ему оградиться от сводящей с ума озвученности всего происходящего. Даже беруши – сделанные персонально для Джейкоба в какой-то особой клинике, и за которые он, надо сказать, отстегнул довольно приличную сумму – не дают того чувства абсолютной защищенности, которое он испытывает в минуты своих чудаковатых погружений. Все эти наушники и прочие хитроумные вкладыши только и делают, что закупоривают уши. Беда же Джейкоба, как он себе внушил, состоит в том, что звуки он воспринимает намного более «полно» и многогранно, чем… простые люди. Он ощущает их буквально всем телом, резонирует вместе с ними. Лежа под водой, огражденный тесными, хорошо знакомыми стенками своего «убежища», он почти наяву видит, как оттуда, с другой стороны, эти мерзкие твари бессильно стучатся в толщу воды, пытаясь добраться до него, проникнуть сквозь него, искорежить его. В эти моменты он - довольная наглая рыбина, наблюдающая бессильную ярость кошки по ту сторону аквариума. Его губы сами собой расползаются в умиротворенной улыбке – поверьте, зрелище это достаточно редкое, чтобы быть поистине удивительным. Наверное, хотя Джейкоб вряд ли сам когда-нибудь признается в этом, он просто сумасшедший. Но причин на это у него более чем достаточно.
Ну, а само по себе эксцентричное «Джейкоб Стоун» – это просто напоминание о старинной истории, которую он когда-то читал в одной довольно скучной книге…
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
ЖилищеЭту плохонькую однокомнатную квартиру на последнем этаже старого полупустого дома Джейкоб снимает уже довольно давно. Он выбрал ее по многим причинам. Например, потому, что ее хозяйка – старая алкоголичка Марта, которая живет в этом же доме, двумя этажами ниже – уже достаточно выжила из ума, чтобы ей стало наплевать на всякие там договоры аренды и прочую юридическую шелуху. Кроме того, Марта не сует нос в дела своего явно чудаковатого съемщика, да и деньги берет вполне разумные. Впрочем, требовать больше за эту тесную нору, скудно мебелированную и давно не знавшую хоть какого-нибудь ремонта, было бы вопиющей наглостью. Сосед по площадке, дряхлый и одинокий мистер Уилсон, в тишине доживающий последние годы своей несчастной жизни, не доставляет неудобств; снизу вообще, по-видимому, никто не живет. Но главная причина не в этом, и даже не в том, что окна выходят на глухую пустынную улочку, где никогда и ничего не происходит. Самое главное – это ванна. Джейкоб утвердился в выборе жилья в тот самый момент, когда увидел ее, и ничто уже не могло поколебать его решимости. Он даже не стал осматривать крохотный закуток кухни. Не совсем понятно, откуда в такой квартире мог взяться этот циклопический, словно бы вышедший из далекого прошлого чугунный гигант. Исполненный важной солидности, он грузно стоит на четырех своих массивных ножках-лапах, занимая большую часть пространства ванной комнаты. Утлые стены аварийного домишки кажутся в соседстве с этим монстром чем-то временным, даже мимолетным; словно бы это не ванна была здесь установлена, а сам дом услужливо «выстроился» вокруг нее. А когда он окончательно развалится, ванна так и останется, как ни в чем не бывало, висеть в воздухе на том же месте, неколебимый и вечный свидетель смены эпох и движения цивилизаций. Ну, то есть, именно так кажется Джейкобу, когда он в очередной раз умиленно смотрит на свой домашний центр мироздания. В квартире, конечно, есть и более прозаические предметы мебели. Старая кровать, неизменно застеленная. Телек, экран которого покрыт толстым слоем пыли. Стол обеденный, он же письменный, он же, по необходимости, верстак. Стул, не менее многофункциональный. Даже старое, побитое жизнью и насекомыми кресло, когда-то щеголявшее красной бархатной обивкой, а теперь – зияющее дырами, из которых свисает клочьями поролон и виднеются пружины. Крохотный шкаф. Парочка подвесных полок на стене – работа самого Джейкоба, сколочены неизящно, но надежно. Внутри – всеразличные книги, от мануала из серии «Сделай сам» до замызганного томика Хемингуэя. На кухне – газовая плита, чайник, выключенный почему-то старенький холодильник. Сковородки-тарелки в раковине. Еще какой-то бытовой хлам. Словом, обстановочка подгуляла. Отдельным пунктом – в углу, на полу, наскоро сбитый ящик, заваленный инструментами самого разного назначения. Одни поновее, другие не то чтобы. Многие любовно починены, перемотаны изолентой и проклеены клеем, радуют глаз новенькими деталями из не потемневшего еще дерева. В общем, реанимированы.
|
Leonard Sworn, "Клятвоплёт"
Автор: |
|
Карнас |
Раса: |
|
Fireheart Elemental |
Класс: |
|
Джынн |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный добрый |
Сила: | | средне [+0] |
Ловкость: | | хорошо [+10] |
Выносливость: | | хорошо [+10] |
Интеллект: | | средне [+0] |
Мудрость: | | средне [+0] |
Обаяние: | | средне [+0] |
Внешность
Маской Леонард напоминает некоего выходца с Ближнего Востока. У него смуглая кожа, карие глаза и жесткие черные волосы, напоминающие обугленную проволоку. На лице очень характерно выдаётся нос с горбинкой, который и является главной причиной сходства. Телосложение у него сохранилось армейское – минимум жира, минимум волос на теле, мускулы в тонусе. Ростом Леонард не вышел – он всего лишь средней длинны, около метра семидесяти с кепкой. На левом плече красуется крупная татуировка, изображающая череп с кинжалом в зубах с подписью «ПЕХОТА». Другой особой приметой служит заметный шрам на груди, похоже от довольно опасной раны. Облик же Сворна представляет собой джинна - существа из невидимого бездымного огня. Под Маской его плоть полупрозрачная и подрагивающая от дуновений воздуха, поскольку это уже не настоящая плоть, а живой огонь. Черты Леонарда смазываются и его окутывает дрожащий от жара воздух. Он становится больше похож на силуэт человека, идущего вдали по раскалённой автомагистрали. Разумеется, его одежда остаётся прежней, хотя создаётся впечатление, что язычки пламени на ней шевелятся как настоящие. В остальном Леонарда всё еще можно узнать в этом мареве – его нос слишком выдающаяся черта, чтобы быть так просто смазанным дрожащим воздухом. Его улыбка тоже остаётся прежней и отлично видимой – проблема только в том, что улыбается он только после дождичка в четверг. Хорошо, что осенью дожди идут целыми неделями…
Характер
Virtue: Fortitude Vice: Wrath
Леонард был очень целеустремлённым человеком. Его бытие в плену надломило эту целеустремлённость, но обломки её остались, и придают ему сил. Леонард искренне считает, что хуже чем на войне быть уже не может, так что всё, что бросит на него мир можно преодолеть. Сворн с трудом формирует социальные связи, но построив дружбу один раз, он становится другом на всю жизнь - либо самым заклятым врагом, если кто-то предаст его дружбу. Однако если кто-то сомневается в этой простой истине, или в способности самого Леонарда справиться с выпавшим на его долю испытанием, его терпение сгорает со скоростью запального фитиля. Его первым побуждением становится применение насилия - обычно прямого соединения своего кулака с лицом неверующего. Леонард честно старается не доводить до такого, но порой случается. Также он старается не афишировать тот факт, что он честно ненавидит мусульман - частью из-за войны, частично из-за опыта, причем его постоянно тревожит тот факт, что он не может понять привито ли это чувство его пленителями или это его честное отношение к ним. При этом от него самого явно веет не христианским духом. Вообще он много чего ненавидит. Войну, например. Песок, яркое солнце - если бы он дал себе волю, он бы начал ненавидеть весь мир и стал бы жутким эмо-джинном. К счастью, Леонард нашел способ вымещать накопившуюся агрессию, что очень благотворно влияет на его психическое состояние. Он прекрасно помнит большинство основных событий, происходивших с ним в плену, и, что характерно, тоже ненавидит это. Особенно звуки, которые издавали его друзья при смерти. Однако по сравнению с иными подменышами у него чрезвычайно невозмутимое отношение к перспективе снова встретиться со своими пленителями. Большей частью это связано с тем, что он лично видел как их убивали как собак. И хоть есть отличная от нуля вероятность, что за ним всё-таки придут (те, кто убивал), он обычно на это хмыкает "Ну, они в своём праве". Что, впрочем, не значит, что он не стал бы с ними биться за свою жизнь. В целом Леонард идеальный кандидат для Летнего Корта, и присоединиться к нему без задних мыслей при первой же возможности. Либо, в качестве эмоциональной противоположности, к Корту Восхода, ибо его "мирное" мировоззрение весьма точно совпадает с их мировоззрением.
История
Леонард выглядит как выходец с востока, однако на самом деле он самый что ни на есть коренной американец – ну, в насколько американцы вообще могут быть коренными, не являясь одновременно индейцами. Он родился в 1971 году, на ферме "Суонн" на северозападе Мэриленда. Его родители еще в конце шестидесятых стукнулись головой о самодостаточность и в результате детство Леонарда прошло в попытках понять, как работать на ферме, если родители сами этого не понимают. Было хорошо, впрочем. Семидесятые были отличным временем – Суонн на всю жизнь запомнил как они всей семьёй пять часов стояли в очередь на премьеру Звёздных Войн, и просмотр стоил каждой минуты. Со временем семья Суоннов всё-таки смекнула, что фермеры из них как из трактора массажист и бросили это дело, тем более, что отпрыску настала пора идти в колледж. И в колледже тоже было классно – много бухла, много травы, Led Zeppelin, AC/DC и протесты вместе с хиппи против корпорационной войны во Вьетнаме… Или против экспериментов над животными… Всё скрывалось в терпком дыму, память подводила немного. В любом случае это была жизнь, отличная, полная саморазрушающего поведения и внебрачных связей. В конце концов шанс так перебеситься представлялся только один раз, и однажды Лео понял, что ему надоело беситься. Это был переломный момент в жизни студента, когда он осознаёт, что иногда нужно что-то делать, чтобы зарабатывать на жизнь. Проведя некоторое время в поиске себя, в конце концов Леонард решил послужить своей стране и пошел в армию. В то время это решение казалось гарантом стабильности – Вьетнам был давно позади, да и эти русские теперь же друзья, так что можно было бы спокойно сидеть и плевать в потолок, так? Не так. Панама подкралась незаметно, и часть Леонарда только по чистой случайности не полетела убивать потных латиносов. Однако во второй раз увернуться не вышло, и Леонарду пришлось лететь через океаны освобождать жаркий Кувейт от Ирака. На этом стоит остановиться поподробнее, поскольку в этот момент начинается собственно сама история. Война в Персидском Заливе была довольно грязным делом. И даже не потому что Ирак сливал в море нефть – любая война грязное дело. До сих пор Леонард в жизни никого не убивал. Первый опыт отнятия жизни дался ему тяжело, но быт войны помог сгладить впечатления. Большей частью из-за того, что иракцы были более чем рады запульнуть им ракету в зад по самые гланды. За сто дней Леонард увидел больше смерти, чем за все предыдущие тридцать лет жизни. Он успел пожалеть, что не слишком активно протестовал вместе с хиппи в молодости. Солдат начинал скатываться в черную депрессию каждый раз, когда размышлял о том, что хуже быть уже не может. Однако станок судьбы коварен, и каждый раз припасал для него новый узелок, сочащийся кровью разбомбленных гражданских кварталов. А потом всё стало еще хуже. Уже не к чему скрывать тот факт, что для всего мира Леонард не вернулся с войны. Он был официально записан в число двухсот девяноста четырёх американцев, погибших при исполнении своего долга перед родиной. Всё случилось 25 февраля 1991 года. Иракская ракета СКАД попала в американский барак около Дахрана, где был размещена группа Леонарда, унеся жизни двадцати восьми солдат, тем самым нанеся наибольшие единовременные потери американской армии за время войны. По крайней мере так было сказано по Би-би-Си общественности. Разрушения действительно были сравнимы с попаданием ракеты – и может быть иракцы действительно запустили что-то в эту сторону – однако Леонарду не повезло узнать наверняка, что это только половина правды. Истина начиналась гораздо безобиднее и оказалась гораздо ужаснее. Многие солдаты заглядывали на арабские базары за сувенирами. Не нести же домой ожерелья из ушей иракцев, да? Однажды рядовой Дженкинс притащил в казарму запечатанный ларец, купленный с рук у какого-то барыги, который обещал, что в ларце сидят джинны, и он принесёт удачу. Ради смеха парни начали ковыряться с замком, и что бы вы думали? В ларце действительно оказались джинны. Невидимый огонь вырвался из ларца и разметал казарму не хуже ракеты. Восемь человек из двадцати восьми действительно умерли на месте, предоставив кровь и ошмётки для опознания. Лериан оказался среди тех, кому повезло не так сильно. Он вместе с остальными девятнадцатью солдатами был взят. Они очнулись в тёмной холодной пещере, все в разных камерах, вырезанных по кругу, все закованы в кандалы и прикованы к стенам. Вскоре солдатам прояснили их положение – методом выбивания из них дерьма до полусмерти невидимыми огненными кулаками. Потом, когда побои и ожоги немного зажили, «объяснение» повторили. А потом повторили еще раз, и еще раз. И постепенно, по мере того как тела солдат покрывались ожогами, они постепенно начали понимать язык своих пленителей. Это стало сигналом для них, и огненные ублюдки приступили ко второй фазе. Рацион еды начали урезать на одну порцию. Решение с их точки зрения было простое – голодный должен был биться с бывшим товарищем за его еду. Никто разумеется не стал вцепляться друг другу в глотки. По крайней мере в первые три дня. Но постепенно, люди начали ломаться. Леонард быстро потерял счет дням. Он не видел солнца, не чувствовал холода ночи, вокруг был только жар и огонь. В какой-то момент он перестал чувствовать боль от побоев. Ему даже начало казаться, что на самом деле он уже сам горит незримым огнём, как и его тюремщики-шайтаны. Он боялся оглядываться назад, особенно после того как подошла его очередь драться за выживание. Он не хотел признаваться себе в том, что решение убить бывшего товарища пришло слишком легко и быстро. Когда из двадцати человек осталось только пятеро, режим снова сменился. Были еще поединки, но на этот раз их противниками были сами шайтаны. Они обещали, что победителю будет дарована свобода – и Леонард старался. Он боролся с яростью горного льва, день ото дня бросая себя на огненные кулаки шайтанов, с каждым разом замечая, как сам горит ярче и горячее. Мир начинал наливаться новыми красками для него. Он чувствовал, как его ярость питает огонь вокруг него, сам воздух вокруг наполнялся новыми звуками и шепотами. И однажды произошло что-то странное. Однажды, Леонард победил. Он не знал, что уронило его противника на горячий песок арены – может быть это была простая слепая ярость, с которой он сеял удары, может быть это уже был чистый навык, выработанный годами истязаний, или может это была слепая удача. Однако этот момент триумфа наполнил его таким ликованием, что вся боль, все страдания исчезли в одной яркой вспышке, оставив только чистое блаженство от победы. И отношение шайтанов после этого переменилось кардинально – они начали хохотать, улюлюкать и похлопывать его по плечам, но Леонарду было уже всё равно. Было много вина, много мяса, больше не было голода и боли. Было хорошо. Все проблемы были позади, и он был среди друзей. И потом пришла его очередь испытывать пленников. Жалкие американские людишки всё еще отторгали дар, предложенный им. Но ничего, Леонард был здесь, чтобы объяснить им всю глубину их неправоты. Леонард не знал с каких пор ему стало плевать на побег. Он был даже рад, когда ему поручали добыть верблюдов на жаркое, и даже после прогулок по палящему солнцу у него не возникало побуждений просто не возвращаться в каменное убежище. Со временем к Лео присоединились и остальные четверо пленников – и когда празднование конверсии последнего из них было закончено, лидер Шайтанов провозгласил, что теперь они готовы и можно возвращаться к джихаду и познать славу. В просветлённом мозгу Леонарда это затронуло первые струны тревоги, запевшие тихим «Huh?». И потом всё стало еще хуже. Помните, как Лео однажды узнал, что война это ад? Сейчас он узнал, что в Аду тоже есть своя война. Оказалось, что Шайтаны и Джинны это немного разные люди. И они не очень любят друг друга. И данные конкретные шайтаны с большим удовольствием бы вырвали джиннам глотки и скормили бы их юным джиннам, параллельно раскрашивая лица их кровью. Ну знаете, обычное дело. Ячейка Леонарда пронеслась над пустыней огненным смерчем, выжигая всё живое и неживое на своём пути, до тех пор пока перед ними не выросли высокие городские стены. В этот момент Суонн как-то краем сознания отметил, что уже годами не видел ничего кроме одного бункера и пустой пустыни. Потом они ворвались внутрь и начали жечь и рубить без разбору. Суонн начинал погружаться в больший и больший конгитивный диссонанс. Он чувствовал как его огненные бичи начинали наливаться тяжестью, как его руки теряют волю нести смерть и разрушения. А потом их настиг ответный удар. Силы ячейки террористов были явно не равны силе организованной армии, и Леонарду представился отличный случай наблюдать, как его соратников убивают одного за одним, как животных. А потом и до него дошла очередь. За то время, как острый ятаган погрузился в его грудь и вышел обратно, перед глазами Лео пролетела вся его жизнь. В один момент он вспомнил, как ненавидел всё происходящее, всю боль, которая привела его в это положение, все три эпизода Звёздных войн, просмотренных с семьёй… Он почувствовал, что когда-то он был человеком, и сейчас, в момент смерти ему отчаянно захотелось быть человеком снова. К сожалению, смерть не особо торопилась принять его в свои объятия. Сквозь булькающую в лёгких кровь он мог слышать как джинны проклинали подлые методы шайтанов. Набирать смертных на пушечное мясо – варварство! Сквозь черные точки он видел как тела его соратников выволокли на площадь для расследования. Когда поволокли его тело, рана на груди снова расцвела болью и Леонард издал тихий стон. Это вызвало ответную реакцию – кто-то крикнул что-то вроде «Эй, этот еще живой». Сознание начинало ускользать от живого покойника, когда в него вперился взгляд самого большого и важного из джиннов. Осмотрев Суонна, джинн хмыкнул и, поднеся саблю к его горлу, спросил, есть ли у Леонарда последнее желание. Леонард всего лишь хотел вернуться домой. У него уже не было сил на эмоции, когда джинн расхохотался и сказал «Исполнено.» Когда Лео пришел в себя, он лежал в Изгороди, на мягкой песочной поляне, обрамлённой на удивление мирно выглядящей растительностью, с которой свисали сочные плоды. Грудь ныла, однако это была боль плоти. То, что Лео мог чувствовать свою плоть, наполняло его гораздо удовлетворением, глушащим любую боль. Кое как, бывший солдат добрался до края полянки и сорвал один из плодов – он был сухой на вкус, как песочное печенье, с тянучей, похожей на нугу мякотью. От него мгновенно накатила жажда, и Лео поспешил найти другой, более сочный. На этот раз вкус больше напоминал арбуз, и лёгкая горчинка наливала тело силой. Боль истаяла, и позволила Суонну разобраться в своём положении. Выход из Изгороди он нашел на ощупь через несколько часов плутаний по стремительно темнеющим тропинкам, и когда он вывалился через прямоугольный портал, Леонард с замиранием сердца узнал в вечернем пейзаже его родную мэрилендскую ферму. Акклиматизация к реальному миру заняла время. Для начала Суонну потребовалось вспомнить, что блага цивилизации вообще существуют в этом измерении. Например газеты. И за них еще надо было платить. И за еду надо было платить. За всё надо было платить. Порой жизнь в пещере казалась настолько проще и изящнее… Но к этому Леонард привык. Сложнее было переварить дату. Он не знал, сколько времени он был огненным моджахедом, но сейчас он мог подсчитать, что прошло больше двадцати лет. Его родители скорее всего уже были мертвы – просто от возраста. И даже если нет, они в том возрасте, что его появление может просто убить их одним инфарктом. У него никогда не было постоянной девушки, так что некому было ждать его из Ирака. Жизнь Суонна официально подошла к концу двадцать пятого февраля девяносто первого года. Но это было нормально. Леонард всё равно уже не чувствовал себя тем же человеком, который улетал из дома на казённом самолёте. Ему предстояло начинать с нуля, и он был вполне согласен с этим. Было непросто, конечно. Нормальные документы он смог купить только через несколько месяцев. Он оставил в них старое имя, только немного изменив фамилию – Sworn – чтобы отражать свою цель начать новую жизнь. С документами же всё стало гораздо легче – с документами можно было легально снять квартиру и даже легально устроиться на работу. Честно прикинув свои навыки, Леонард решил продавать свои услуги в качестве инструктора по борьбе. В конце концов, именно борьба привела его в это положение, так что было бы только честно, если она будет кормить его и впредь.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
Одежда заслуживает упоминания - Леонард старается всегда носить что-нибудь с изображением пламени - например красно-оранжевую футболку или "горящие" джинсы, чтобы не тратить слишком много Гламура на Контракты Огня. Для этой же цели у него по карманам рассованы две-три одноразовые зажигалки - с их помощью всегда удобно поджечь свою огненную форму и извлечь немного дополнительного пламени. И они дешевые. Леонард снимает квартиру-студию, в которой спальня, кухня и гостиная представляют собой одну комнату. Ванная немного отгорожена, но только ради туалета и душевой кабины. Обставлена квартирка небогато, но основные вещи там есть - большой телевизор, маленький компьютер, супер-нинтендо у телевизора с коробкой картриджей. Поскольку он жил в этой квартире уже довольно долго, входная дверь уже превращена в портал в Изгородь и может быть открыта простой просьбой. На случай, если Леонарду нужно всё-таки туда сунуться, то в шкафу в "прихожей" устроен небольшой тайник в котором лежит пистолет, Кольт М1911 и патроны к нему.
|
Анабель Лайтмар
Автор: |
|
Xin |
Раса: |
|
Зверь |
Класс: |
|
Швея |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный |
Сила: | | хорошо [+10] |
Ловкость: | | хорошо [+10] |
Выносливость: | | плохо [-10] |
Интеллект: | | хорошо [+10] |
Мудрость: | | хорошо [+10] |
Обаяние: | | очень хорошо [+20] |
Внешность
Человек Девушка лет двадцати-двадцати пяти, среднего роста мягкой походкой идёт по тротуару. Острые каблучки её туфель почти не издают звука. Одета она со вкусом, аккуратно и изящно, но есть во всём её облике какой-то диссонанс, который разве только почувствуешь, но не поймёшь, откуда у тебя такое чувство. Под жемчужно-серым пальто угадывается тонкая талия и маленькая грудь, но широкие, круто очерченные бёдра подталкивают к размышлениям о том, какова эта крошка в постели. К тому же ножки у неё вполне стройные, а вот руки, пожалуй, длинноваты, но этот недостаток скрыт широкими рукавами в три четверти и длинными чёрными перчатками. Тонкие, похожие на паутинку, золотистые волосы собраны в пучок на затылке, только одна короткая прядь постоянно выбивается из любой причёски и очерчивает узкий белый овал лица, на котором выделяются только глаза. Круглые, чёрные, как будто без зрачков, очень внимательные и спокойные, отделённые от чистого лба светлыми, почти незаметными бровями. Нос у девушки острый, но не слишком длинный, а губы тонкие, бледные, немного вытянутые как бы в полуулыбке. Если она обратится к тебе, то ты услышишь низкий, чуть хрипловатый, но в целом приятный и мелодичный голос. Зверь Те же широкие бёдра, та же маленькая грудь и узкая морда. Пара больших и круглых чёрных глаз смотрит на тебя, и по две пары размером чуть поменьше обозревают пространство справа и слева. Волосы-паутинка всё так же собраны на затылке, чтобы не мешать обзору. Если ты захочешь сделать паучихе что-то нехорошее, перед лицом у тебя раскроется тонкая нитка рта, распахнутся завёрнутые внутрь хелицеры, и к тебе потянется короткий кинжал, истекающий парализующим ядом. В довершение всего стоит упомянуть четыре пары длинных мускулистых конечностей (каждая из которых, кстати говоря, оканчивается тремя тонкими вытянутыми пальцами с небольшими коготками) равномерно расположенных по бокам покрытого светлыми шелковистыми волосками туловища. И то маленькое отверстие, из которого появляется на свет липкая шелковистая нить. Значится, в паучьем виде что-то между и
Характер
Пока Анабель находилась в Аркадии (а это около пяти лет), её разум был направлен только на то, чтобы быстро и качественно выполнять работу. Эмоции же и вовсе были спрятаны под замком. И, наверное, девушке повезло, что умение мыслить и чувствовать не атрофировалось в ней полностью, на его полное восстановление понадобится гораздо больше, чем два года, проведённые на свободе.
Она уже вполне способна сопереживать, радоваться, злиться и грустить, но не спонтанно, не сразу. Чтобы ощутить что-то, Анабель должна проанализировать ситуацию, понять, что именно она должна сейчас почувствовать. Так, например, если девушка видит человека, которому прищемило ногу, она подойдёт, чтобы помочь, но сделает это чисто механически и только потом поймёт, что человеку было больно, и огорчится.
Любая, даже самая сильная эмоция Анабель скрыта под маской спокойствия и невозмутимости. Но эта маска уже даёт мелкие трещины.
На шутки паучиха реагирует с некоторым опозданием и может проявить свою радость только лёгкой улыбкой, которая, впрочем, многим кажется загадочной и притягательной. Некоторые же (их меньшинство) считают паучиху заторможенной и даже туповатой. Эти люди не вполне справедливы. Даже если разум её медлителен, инстинкты зачастую помогают ей принимать верные решения. С подбором слов, правда, всё немного сложнее, но Анабель не очень-то стремится вступать в разговоры, предпочитая слушать. Впрочем, иногда ей удаётся вставить веское слово или удачно пошутить; двушка вовсе не бежит от людей, ей нравится побыть в компании. Но не очень долго.
Нельзя сказать, что она не доверяет людям. Просто, как и любой Зверь, она подсознательно чувствует, каков каждый из них, и сторонится обманщиков и тех, кто предрасположен к жестокости. К остальным паучиха относится вполне доброжелательно.
Кроме того, Анабель ничуть не лишена животной притягательности, что, несомненно, помогает в общении, но завязывать романтические и дружеские отношения она не стремится. Да и вряд ли паучиха смогла бы к кому-то по-настоящему привязаться.
Убивает она, не раздумывая, но только в том случае, если ей (или кому-то) грозит опасность. Угрызениями совести по этому поводу не мучается, но и не стремится к такому исходу.
Очень любит читать всё, что попадётся под руку и смотреть любые фильмы. От хорошей музыки (главный критерий - мелодичность) приходит в экстаз.
История
- Добрый день, мистер Салиман, будьте добры немного подождать. Мистер Рой скоро вас примет, - говорила она и всё с той же застывшей улыбкой предлагала чай, кофе или минералку и, обслужив посетителя, уходила за свой стол разбирать документацию или играть в тетрис. Внутри неё всё кипело, но снаружи приходилось быть невозмутимой. Если её уволят по её же вине, отец будет в ярости, ведь то, что у молоденькой и глупенькой девчушки появилась такая престижная работа – целиком и полностью его заслуга. А начальник (жирный импотент) ни разу не попытался шлёпнуть свою новую секретаршу по попке, ни разу даже не повысил голос, всё только «Мирандочка, то», «душечка, сё»… И это бесило: не было причин увольняться. Кроме одной – на этой работе она подыхала от скуки. Но отца этот факт абсолютно не волновал, ведь ребёнок был жив, здоров, устроен, а скука – «всего лишь испытание, которое надо с честью перенести, и старания непременно принесут золотые плоды». Бла-бла-бла.
Миранда спрашивала у отца, почему он, в таком случае, позволил ей закончить факультет дизайна в одном из самых престижных вузов, не пожалел денег на обучение, если можно было сразу засунуть её под крылышко старого друга семьи, на что мистер Тобсон отвечал, что в свободное время она может делать всё, что захочет.
И вот наступало оно, долгожданное свободное время, и Миранда понимала, что ей хочется только одного – излить куда-нибудь свою ярость. Она шла с друзьями в клуб и сквозь грохот музыки орала им о том, как ей плохо живётся, опрокидывала в себя пару рюмок обжигающей водки, а потом танцевала, как безумная, среди трущихся одно о другое тел, целовалась с кем-то в полутьме пульсирующего белого цвета, а потом… Потом чаще всего был перепих с Отто на заднем сидении его форда, а иногда - в дешёвеньком номере гостиной.
Но домой нужно было приходить не позже двух ночи.
Иногда на выходных Миранда ездила к матери, тихому и безобидному существу, единственным смелым поступком в жизни которого было то, что она ушла от мужа. Дочь она не забрала с собой только потому, что хотела, чтобы у той всегда были деньги.
В маленькой светлой квартирке Миранда получала слова утешения и поддержки. Ей нравился даже новый друг матери, простоватый и разговорчивый, он всегда одобрительно трепал девушку по плечу и советовал не дрейфить, ведь жизнь – штука переменчивая.
Миранда разворачивала на кухонном столе выкройки и отрезы тканей, и они с мамой решали, какую сделать драпировку на платье или какое сочетание цветов подобрать для весенне-осеннего плаща, и всегда в планах всё получалось замечательно, и Миранда уходила счастливой и умиротворённой, думая, что сегодня же вечером начнёт шить свою первую коллекцию одежды «Весна-лето такого-то года». И она правда с упоением начинала кроить, а потом садилась за швейную машинку, и работа шла так быстро, словно у девушки отрастало ещё несколько пар рук. Но вечером со свидания с очередной своей шлюшкой приходил папаша, и весь его красивый, подтянутый и бодрый вид, костюм с иголочки и всегда немного насмешливая улыбка говорили, что завтра новый рабочий день. Недошитое платье аккуратно вешалось в шкаф, пополняя коллекцию «Неоконченные работы любого года», и разорванные в клочья выкройки бумажным снегопадом летали по комнате.
Но время и отцовское упорство сделали своё дело. Однажды Миранда пришла с работы и с взглядом, горящим энтузиазмом, заявила, что её отправляют на курсы по управлению персоналом. Отец был искренне удивлён и обрадован. Со словами: «Кто ты, и что ты сделала с моей дочерью?», - он обнял свою девочку и поцеловал её в лоб. Старик Тобсон даже не подозревал, насколько он был прав в этот момент.
***
Стены и потолок в маленькой пещере были полностью укрыты тончайшим полупрозрачным серебристым ковром. Переплетение светлых нитей было настолько искусно хаотичным, что создавало некую, недоступную пониманию гармонию, и каждый, кто заходил внутрь, не мог не признать, пусть даже и молчаливо, талант мастера. На этом ковре без крючков и прочих приспособлений были беспорядочно вывешены на просушку богато отделанные одежды, даже на вид казавшиеся невесомыми, а между ними - мешочки и коробочки, в которых, очевидно, были бусины и драгоценные камни, и какие-то тугие свёртки, сделанные просто и аккуратно из того же мягкого серебра.
Сама мастер сидела в центре на каменном стульчике, её смутно освещал зеленоватый свет, исходивший от шарика, на тонкой кручёной верёвке свисавшего с потолка. Из чрева швеи исходила влажная нить, которую она накручивала на сложное приспособление, состоящее из круглых, квадратных и овальных рам, множества спиц и крючков. Шесть ног (или рук?) паучихи постоянно были в движении: они тянули нить, поворачивали и переставляли рамы, обмакивали кисти в баночки с краской, стоящие рядом на полу, и красили пряжу, которая тут же добавлялась к тому, что уже было готово. Одновременно с этим швея, не поднимая головы, находила на стенах нужные коробочки и мешочки, без иголки прикрепляла тесьму и бисер к изделию. Оставшаяся пара конечностей в покое стояла на полу, готовая в любой момент подключиться.
Когда в пещеру заходил кто-то из заказчиков, мастер немного приподнимала голову, выслушивала приказ, зрительно обмеряя посетителя двумя парами глаз и, встав с места, покорно кланялась. Ей не нужна была измерительная лента, да и паучиха ни за что бы не притронулась к Фее. На Хозяйку же она и вовсе не смела поднять глаза.
Швея не знала, хорошо ей было здесь или плохо. Паучихе давали пищу и время на сон, работа ей была по силам. А думать об остальном было некогда. Раньше, очень давно, швею наказывали, когда она не успевала сделать работу к сроку, и отголоски той боли, что наполняла тело от прикосновения Хозяйки, остались в памяти навсегда.
И жизнь паучихи была спокойной и размеренной до тех пор, пока однажды в пещеру не втолкнули человекоподобное существо, покрытое редкой шерстью. Швея смотрела на него парой боковых глаз, не отрываясь от работы и ожидая дальнейших указаний.
- Преступник. Хотел Нас обмануть, – сказала Хозяйка и вышла.
С минуту паучиха думала, что нужно делать дальше, а существо корчилось, приседая и вздрагивая всем телом, и смотрело испуганно.
Наконец швея вспомнила, что преступников наказывают. Иногда им причиняют боль, а иногда лишают свободы. Делать больно этому испуганному существу она не хотела, поэтому протянула к шерстистому свои руки-ноги и в несколько мгновений опутала его нитью, приподняла над полом и прикрепила к ковру почти под самым потолком.
Пленник стонал и всхлипывал, пока его превращали в кокон, из которого осталась торчать только голова. Паучиха молчала. Повисев какое-то время на ковре, шерстистый подал голос, спросил, что с ним будут делать. Швея не ответила. Чуть позже он назвался Бернардом и спросил, как её зовут. Нет ответа. Пока паучиха спала, он молчал. Молчал, когда она проснулась. А потом начал пронзительно кричать и бесноваться в своём коконе. Швея по-прежнему молчала. Она не знала, что ему сказать. К тому же, ей отчего-то не принесли еды.
Она съела все запасы из своих свёртков. Попыталась сунуть в рот Бернарду кусок полупереваренной пищи, но тот всё выплюнул и продолжил кричать.
На следующий день (хотя это могла быть ночь) пленник затих, а паучихе опять не принесли еды, но она продолжила работу. Ещё через два дня она едва успела доделать заказ в срок и чуть не потеряла сознание от голода. На глаза ей попался кокон с шерстистым, о котором она почти забыла.
Бернард был в забытьи. Паучиха подползла к нему и ткнула жалом туда, где, скрытая нитями, была его шея.
После этого швее стали регулярно поставлять «преступников» к столу, а их пустые оболочки уносили потом куда-то. Она не знала, хорошо это или плохо. У неё не было времени подумать над этим.
Все несчастные пытались разговорить тюремщицу: кто-то рыдал, кто-то насмехался, кто-то пытался шутить, но никому она не отвечала. Кажется, паучиха и вовсе забыла, как говорить. Кроме того, разговоры ей были не интересны, но ей нравилось слушать голоса, рассеивавшие тишину.
Только один из пленников смог заинтересовать швею. Он был уже немолод, но всё ещё красив, почти как Хозяева, но не являлся одним из них. На его губах блуждала рассеянная усмешка, а в глазах читалось безумие. Он говорил из своего кокона под потолком:
- Слушай. Я знаю, кто ты. Слушай. Сколько лет ты уже тут прядёшь? А сколько лет ты палач? Слушай, слушай. Я знаю, как тебе уйти отсюда, я знаю. Я уходил сам, но ты будешь быстрее, и тебя не схватят, не вернут. Слушай, палач. Ты пугаешь нас. Нас пугают тобой, но ты такая же, как и мы. Ты не паук, ты – мушка. Маленькая запуганная мушка. Лети, мушка, твою гробницу не охраняют. – Пленник перевёл дух, облизнул губы. – Лети, пока ты спишь, Изгородь близко. А теперь убей меня. Убей скорее. Нет! Нет! – Вскрикнул мужчина, увидев, как к его лицу приближается жало. – Я не хочу мучений! Сначала сверни мне голову, а потом можешь съесть. Да-да, вот так, возьми покрепче… кхар…
Швее понадобилось время, чтобы понять всё сказанное. Много времени. Слова безумца напоминали её паутину: сложно было отделить одну мысль от другой, не нарушив ткани смысла.
«Лети, мушка». И она улетела, вырвалась из пещеры в то время, в которое обычно спала, и звёзды, плетущие безумные паутины галактик над головой, облили её своим светом, и она вспомнила, что когда-то жила среди… как же назывались эти существа…
***
Хозяйка ателье, пожилая худосочная женщина скверного характера, долго не хотела принимать на работу странную оборвашку, которая и сказать-то толком ничего не могла и только повторяла, чтобы её взяли хотя бы швеёй. Наконец пожилой миссис надоел разговор, она толкнула девушку к швейной машинке, кинула обрезок вискозы и сказала шить, что угодно. Через полчаса оборвашка была принята на работу.
Через полгода новая работница стала главной закройщицей. А ещё через полтора старушка передала ей все права на ателье при условии, что новая хозяйка будет выплачивать старой приличную пенсию. На том и сошлись. У заведения появилась новая вывеска «Ателье Анабель Лайтмар» с маленьким улыбающимся паучком, вяжущим на спицах разноцветный шарф, в углу. У самой же Анабель появился свой дом (квартирка в многоэтажке через дорогу от ателье), из которого она могла выходить, когда захочет, деньги, на которые она могла покупать любую пищу, и время, чтобы подумать. И она радовалась всему этому, как ребёнок, вспоминая постепенно всё, кроме того, кем она была. Но радовалась Анабель только про себя. Эмоции, угнетённые постоянной работой, просыпались в девушке, но не могли пока найти выхода – слишком долго она молчала, слишком давно не улыбалась.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
Двухкомнатная квартира. Обе комнатки маленькие, но светлые. В первой стены обклеены бледно-зелёными обоями, большие окна занавешены только лёгким паутинным тюлем. Здесь стоят диван, мягкий стул, письменный стол, заваленный разнообразными книгами и журналами, старый телевизор напротив дивана.
Вторая, дальняя комната, которая одновременно является мастерской и спальней, вся заставлена манекенами разных размеров. У стены стоит шкаф с одеждой, рядом - тумба с принадлежностями для шитья, а с другой стороны, ближе к окну, - швейная машинка. В углу свалены грубые занозистые доски и палки, различные по форме рамы: Анабель мечтает собрать из всего этого такой же станок, какой был у неё в Аркадии. Кровати нет. Зато в углу под потолком висит большой гамак из паутины. Он практически не заметен на фоне белых обоев. На окнах висят золотистые шторы. На стене - часы.
Санузел совмещённый: унитаз, ванная, зеркало, ящичек для гигиенических принадлежностей, тазик и ведро для мытья полов. Кухня довольно большая, вмещает холодильник, старый дубовый стол, за которым могут уместиться шесть человек, три стула, пенал с посудой, раковину. Нет ничего, на чём можно готовить пищу.
В прихожей у двери лежит коврик, рядом стоят несколько пар обуви. На одном из крючков на стене обычно висят пальто и шарфик. На противоположной стене - зеркало в человеческий рост.
Полы, окна и зеркала всегда чисты.
|
Марк Мрак
Автор: |
|
лисса |
Раса: |
|
Зверь |
Класс: |
|
Волк |
Мировоззрение: |
|
Принципиальный добрый |
Сила: | | хорошо [+10] |
Ловкость: | | плохо [-10] |
Выносливость: | | хорошо [+10] |
Интеллект: | | средне [+0] |
Мудрость: | | плохо [-10] |
Обаяние: | | средне [+0] |
Внешность
Симпатичный такой, приятный на вид, парень, лет двадцати семи. Глаза выразительные, волосы темно-каштановые, прямые совсем. Чувственные губы. Легкая небритость на лице присутствует. В общем, не красавчик глянцевый, но. Определено симпатичный, дамочкам нравится
Характер
Марк хищник, любитель произвести впечатление, любит выпендриться, значит. Эффектно сигаретку прикурить, на дорогую выпивку последние деньги спустить. Чтобы внимание женское к себе привлечь. Еще тусить любит, по клубешникам там, дискотекам всяким разным ошиваться. С девочками коротать время в сладкой постельке, тоже хорошо. Все хорошо -если весело это. Харизматичный, с чувством юмора паренек, разгильдяй слегка. Транжира. Любит деньгами сорить. Это раньше, это До. Сейчас напуган слегка, задерган. Снятся ему кошмары, разная пакость в голову приходит. Не очень хорошая. Чаще. Мысли гадкие совершенно допекают, о убийствах там, о крови, ярко-алой, горячей вскусной такой и классной жидкости. О том, как хорошо было бы свернуть гребанную шею, этой потной толстой сучке. Которую сначала отыметь нужно, а потом...! Марк сживает ладони до боли, страясь прогнать дерьмовые мысли из головы. Черт! Это ни куда не годится.
История
...Холодный дождь безжалостно лупит по оконному стеклу. Грустная серая квартирка, где бардак царит уже лет пятьсот, неприбранная и одинокая. Тени по углам шарахаются, штукатурка отваливается, в холодильнике плесневеет бутерброд с мясом. Старый одноглазый хомяк, подарок лучшего друга, сидит в аквариуме, среди катышков собственного дерьма. Пенсионер такой. Мрак возвращается из клубешника вдрызг пьяный. Долго блюет над унитазом, потом засыпает в туалете со спущенными штанами, -сегодня ему снова будут сниться неприятные сны. От него разит мочой, дорогим одеколоном и свежей блевотиной. Спокойной ночи, Марк Шедоу. Хомяк грызет новую рубашку Марка, выбравшись из своей загаженной клетки. Свернувшись клубочком, засыпает возле человека, его подслеповатый единственный глаз говорит, как будто - "А я про тебя что-то знаю, дружище"
Марк, стонет, скрипит зубами во сне. Хрипит. Помнит привкус изумрудной хвои на своих зубах, поджарое легкое тело, и влажный хруст, с которым ломаются кости. Древний колдовской лес вокруг него, покрытые туманом, опасные тропинки. Влекут. Что же там дальше? Властный окрик Хозяев и золотой ошейник, который носить приходилось. Сегодня он отправится на бал, свободы не дано. На шее Марка поводок.
Бред! Листья под ногами и серая волчья шкура. Этого не было. Это психоз был, или еще что-то. Марк глушит виски, приглядываясь к очередной девочке, которую ему так хочется... Хочется...Чтобы кричала громко, чтобы скулила, молила о пощаде тварь, писклявым слезливым голосом. С-сука! А он жрать будет, пинать ногами, глотать боль...Чтобы...чтобы стало хорошо, чтобы кошмары отпустили. Встать на четвереньки и перегрызть горло, оставив окровавленное тело позади. Это будет правильно. Марк вздрагивает и убегает, напивается и запирается дома, дожидаясь очередного визита своего дружка Гая. Пытается прогнать плохие мысли. Мучается бессоницей, щелкая пультом от телевизора - смотрит тупые передачи, силясь прогнать кровавые картинки. По телеку рекламируют тампоны и новые тачки...
Раньше, он был успешным малым. Папа гордился и мама, богатые такие родаки, сладкие. Кредитка всегда полняком была. А теперь...теперь они и не вспоминают о нем. Марк и сам-то, вспоминать о себе не хочет, вообще-то. Пьет. Грязный. Одинокий. Бродит под дождем, надирается в стельку. Денег пока хватает, барахло из квартиры всегда можно пристроить...В конце-концов. "Добрые дяди" подсунут хрустящие бумажки, дозу продадут если надо, Гай вот знает точки сбыта... Пойло становится все более дешевом, воспоминания все более яркими. Воображаемый лес шумит в ушах, асфальтовая дорога оборачивается туманной тропинкой. Марк стоит на четвереньках, кто-то из вне, приказывает ему. "Убей"
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
- Фляжка - Жвачка - Пачка презервативов - Канцелярский нож - Кредитная карта - Кошелек с деньгами
|
Сидни А. Филби
Автор: |
|
XIII |
Раса: |
|
Elemental |
Класс: |
|
Manikin |
Мировоззрение: |
|
Нейтральный добрый |
Сила: | | плохо [-10] |
Ловкость: | | великолепно [+30] |
Выносливость: | | средне [+0] |
Интеллект: | | плохо [-10] |
Мудрость: | | средне [+0] |
Обаяние: | | хорошо [+10] |
Внешность
Маска: возможно, в наши дни это удивительно, но пятнадцатилетний мальчик из сумрачной Англии действительно выглядит милым пятнадцатилетним подростком. Довольно сухого телосложения, с осунувшимся бледным лицом и набрякшими под блекло-серыми невыразительными глазами мешками, Сидни производит впечатление вечно-голодного котёнка. Не особенно высокий, не особенно сильный, Сидни не кажется тем, кто может слегонца дать вам в бубен: напротив, виктимная внешность заставляет его быть вдвойне осторожным на улицах огромного мегаполиса. Средней длины тёмные волосы ниспадают на лоб, а тонкие пальцы и мягкие черты лица выдают в нём не привыкшего к тяжёлому ручному труду человека. В нижней губе (справа) блестит колечко пирсинга. Облик: в неверном свете далёкого солнца Аркадии мальчик почти не меняется... лишь предплечье правой руки покрывается блестящей старинной латунью, что изукрашена причудливой вязью рун, а в запястье, намертво вбитые прямо в кожу стальными стежками, тикают старомодные часы, наподобие джентльменского брегета. Колечко пирсинга становится медным зажимом, от которого прямо под кожей шеи идёт к сердцу тонкий провод - но самого сердца нет. Вместо него - латунная крышка, за которой щёлкают в бесконечном вращении своего рода индукционные рамы - два полукружья, в тисках которых и зажато вздрагивающее в гальванических разрядах человеческое сердце со врезанной шестерёнкой, вращающейся в такт секундам. В специальных пазах под "наручными" часами укреплён узкий выкидной клинок - вроде стилета.
Характер
Сидни говорит очень тихо, и единственное, что действительно подкупает в нём - это добрая, искренняя улыбка, не утратившая тепла даже за долгие годы в Аркадии. Это дружелюбный, гостеприимный и отчаянно нуждающийся в тепле и поддержке подросток, прошедший через безумие и едва-едва сумевший сохранить рассудок и вернуть свою душу. Он скорее убежит, чем будет драться, и скорее стерпит обиду, чем попытается ответить - но, будучи загнан в угол, Сидни будет сопротивляться до последней капли крови, защищая свою новую жизнь. Несмотря - а скорее благодаря - тому, что видел, Филби всё ещё верит в людей. Неприхотлив и непритязателен, но страдает оправданной степенью паранойи.
История
Тик-так. Часы. Щёлкают себе, отсчитывая время – незаметные, необременительные, вечные. Щелчок – и сдвинется вперёд стрелка, отмерит очередное деление на окованном латунью, на манер старых корабельных приборов, циферблате. Щелчок за щелчком, деление за делением шагает она в своём неизбывном ритме. И не заметишь, не задумаешься, что слишком уж много щелчков ты слышал. Слишком уж много кругов ты видел. Не заметишь, сколько лет уж прошло. Тик-так. Ему было пятнадцать лет тогда. Ему и сейчас пятнадцать, только осознать это сложно – куда сложнее, чем тогда. Вернее… и не осознать это вовсе, пока не посмотришь в зеркало – уж слишком сильно ты сжился с этой чёрной стрелкой, что пожирает риску за риской под этим тонким, слегка мутным, покрытым патиной стеклом. Оно всегда с ним было – с тех самых пор, с того самого дня. А сколько лет прошло? Не вспомнить почти, потому что не ты жил – стрелка жила. Часы. Но не ты. Тик-так. Сидни Артур Филби родился в Дартмуте, Англия, в 1926 году. Холодный, промозглый край, где туманное небо извергает из себя тяжёлые плети дождя. Сидни хотел родиться в семье графа, барона… ну на худой конец рыцаря – а родился в семье отставного моряка Королевского Флота, теперешнего смотрителя маяка в Дартмутской гавани. Сидни хотел вырасти большим и сильным, а рос тощим и слабым. Сидни хотел богатства и счастья – но нашёл лишь рабство. 17 декабря 1941 года, в день, когда в Дартмут пришла неожиданно поздняя зима, Сидни исчез из этого мира. Казалось бы, навсегда. Тик-так. Всё было просто, как взмах листа на перекидном календаре. И случайность ли сыграла злую шутку с нашим героем, или рука Лахезис протянула чёрную нить по веретену его судьбы – но случилось так, что Сидни оказался там, где ему не стоило оказываться. Сидни заговорил с тем, с кем ему не стоило говорить. Сидни пожал руку тому, чью руку никогда не стоило жать. Тик-так. Часовщик. Так его звали. Затянутый в чёрную, будто погребальные одежды скандинавских вождей, тень, промчался он по городу на чёрном коне – порождение нерассказанных историй, страх из позабытых кошмаров. Он осадил коня перед мальчиком, что стоял близ дороги, дожидаясь со службы запаздывающего отца. Он спросил дорогу – и мальчик не увидел, что плащ не отбрасывает тени, что шляпа его не закрывает солнце. Сидни ответил, и Сидни ошибся. Он швырнул в ладонь ему серебряную монету – и мальчик не увидел, что серебро было чисто подобно снегу в Шотландских горах. Сидни спрятал монету в карман – и Сидни ошибся второй раз. Сказки не прощают ошибок, сказки могут лишь предостеречь. Часовщик протянул мальчику руку, затянутую в чёрную перчатку, и тот пожал её. Тик-так. И у дороги отца дождался другой мальчик, как две капли воды похожий на того, кто и вправду должен был стоять там. Сидни же мчался прочь на крупе вороного жеребца, который уже никогда не доставит его домой. Так началась история Сидни Артура Филби, уже не человека, ещё не манекена. Так началось его страдание. Тик-так. То было мрачное поместье, чьи стены, сложенные из сизого дикого камня, не видели солнечный свет. В этом мире не было места солнцу – лишь набрякшим дождём, который уже никогда не пойдёт, свинцовым тучам, что царапали брюха об узкие шпили викторианских башен. Аркадия. Царство за Изгородью. Обитель Часовщика. Тик-так. Лишь один звук раздавался среди древних стен, сочился сквозь винтовые лестницы, раскатывался по пустующим пыльным залам старых библиотек, скатывался меж хлопающих на промозглом ветру ставней, вился вокруг колонн беседки в мёртвом парке: тиканье часов. Сотен часов, тысяч, быть может, миллионов. Ловец времени, страшнейший из всех хозяев, не был жесток или добр, не сулил дурмана запретных наслаждений или упоительного восторга безумных охот. Ловец времени лишь спросил однажды: «Сколько длится вечность, Сидни?» И ответил, скорее сам себе, чем кому-то ещё: «Ты мне и скажешь». Тик-так. Мальчик не старел. Мальчик был предоставлен сам себе, но оттого ему становилось лишь хуже. Стучало, вернее нет, щёлкало в груди мёртвое механическое сердце, да шла по бесконечному кругу стрелка старинных часов, что врезаны были прямо в его запястье, принайтованы к коже блестящими стежками, из-под которых медленно, по капле, сочилась мутная кровь. Бессмертие, скажете вы? Безумие, ответит Сидни. Тик-так. Предоставленный сам себе, живущий жизнью, намертво разделённой временными отрезками, загнанный в латунные медные рамки, маленький заводной человечек, модернизированный по прихоти своего бездушного господина, медленно умирал, запертый в клетке собственного сознания. Умирал, не имея права на смерть, лишённый даже этого, последнего выхода. И когда, впервые за много-много лет, в доме, сопровождаемая гулким стуком маятника, на две благословенно-длинных секунды наступила абсолютная тишина, Сидни будто бы очнулся. Он бросился бежать, длинными скачками, мчась к высокой ограде поместья – лишь для того, чтобы врезаться в грязную кирпичную стену старого цеха в американском Городе. Лишь для того, чтобы принести с собой всего одно, безумное, болезненно-яркое понимание: там, позади, бесконечная, пыльная смерть. Тик-так. Сперва Филби хотел умереть. Но потом, когда до его сознания с трудом дотянулось понимание, что посекундный стук хронометра отсчитывает уже не секунды безумия, а отмеряет бурное течение настоящей, живой жизни, из которой его когда-то давно столь безжалостно выдернули… Сидни умирать перехотел. Да и хороший вопрос – как может умереть заводная кукла? С тех пор Сидни успел освоиться в изменившемся за полстолетия мире. Сумел найти старую котельную под железнодорожным мостом. Наловчился добывать еду – когда попрошайничеством, когда мелкой работой, когда… менее конвенциональными способами. Вот только найти тепло, что смогло бы согреть мёртвое, заводное сердце, Сидни Артур Филби пока что не сумел. Ведь даже часы умеют мечтать. Одинокие, живые часы.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
Одежда и вещи: Серые потёртые джинсы, местами в заплатах; Скейтерские кеды многовековой давности; Сиреневая футболка и старая чёрная куртка с капюшоном; Шарф-арафатка; Фонарик, импровизированная отмычка; Ключ от амбарного замка на дверях котельной; Мятая наличка и мелочь (около 50 баксов); Туристическая карта города; Запястной клинок; Имеется также старый велосипед.
Убежище: Подобно вампирам из карпатских легенд, что окружают себя неуловимо страшными садами, где дикие розы растут средь шипов, роняя на мёртвую землю алый цвет, так и Сидни превратил заброшенную котельную в тот милый сердцу уголок, где может найти покой. И, пусть неосознанно пародируя первобытную красоту Изгороди, мальчик разбил здесь настоящий маленький сад - ползут по крошащимся бетонным стенам лианы, к небольшому водосборнику в углу клонят ветви странные, незнакомые глазу смертных кустарники, где фрукты гоблинов растут среди ветвей. Как будто и не в котельной он живёт вовсе, а в маленькой норке под Изгородью. Если, конечно, допустить в норках печку-буржуйку, украденный на помойке маленький холодильник, стол, матрас на полу, два стула, электропитание, батарею... и - главное сокровище Филби - старый граммофон с разбитым предохранительным стеклом. Над стальной дверью, ведущей в котельную под мостом, от руки написано красной краской: "My Last Resort".
|
Кэриал Вивинг
Автор: |
|
Янука |
Раса: |
|
Fairest/Draconic |
Класс: |
|
Courtless |
Мировоззрение: |
|
Принципиальный нейтральный |
Сила: | | средне [+0] |
Ловкость: | | средне [+0] |
Выносливость: | | средне [+0] |
Интеллект: | | средне [+0] |
Мудрость: | | хорошо [+10] |
Обаяние: | | очень хорошо [+20] |
Внешность
Так было (облик феи, Аркадия): ссылка (наш герой - слева, указывает вперед, девушка справа - его хозяйка, как она выглядит - он помнит) Так стало (маска, сейчас): ссылкаВнешность Кэриала сложна тем, что по ней нельзя сказать, мужчина это или женщина, юноша или девушка. Конечно, Кэриал - парень, но его слишком легко принять за молоденькую девушку. Нежная кожа, беспомощная улыбка, слишком высокий голос, даже выражение лица - какое-то детское и бесконечно-печальное, - всё это легко может ввести в заблуждение кого угодно. Даже его самого. Нет, не так. Особенно его самого.Маска показывает Кэриала высоким и мрачным, с тонкими, правильными чертами лица, безукоризненно белой кожей, по-девичьи длинными ресницами. Всегда задумчивый и печальный, он производит впечатление человека одинокого и всеми покинутого. Облик феи резко снимает у него несколько вершков роста, добавляет коже золотисто-белое свечение, неяркое, как зимнее солнце, тщетно пытающееся пробиться сквозь пушистые облака; меняет цвет глаз - с черного на пронзительно-фиолетовый, неистовый, горящий. В истинном облике Кэриалу сопутствует запах дождя и промерзшей земли, чувство печали и бесконечных сожалений. Не всякому будет приятно находиться рядом, но эти ощущения и не давят - они просто есть. Как дождь и снег, как луна и ветер. 17 лет.
Характер
Сдержанный, но лишь когда это дается без труда. Слишком молод еще, чтобы скрывать чувства. Слишком фея, чтобы по-настоящему любить людей. Слишком человек, чтобы попробовать понять фей. Слишком жесток, чтобы прощать других. Слишком горд, чтобы просить помощи. Слишком потерянный, чтобы быть счастливым.
Конформист.
История
Концепция: Дилемма. Хочет вернуться назад, к своим хозяевам, и исполнить свой долг по отношению к ним. Ибо так велит честь. Но его душа хочет остаться, ибо она не хочет мучений и смерти, а жаждет любви, счастья, наслаждений и воли. Но не сделав того, что он считает верным (вернуться), он никогда не сможет стать счастливым. ссылкаКэриала похитили в шесть лет. Он хорошо запомнил тот ненастный день, когда отец взял его с собой на праздник в ближайший город.* Вот уже третью неделю безостановочно моросил дождь, дороги по осени развезло, и ехать было противно и мерзко, на душе скребли кошки. Трактор, который отец собирался отдать в починку, то и дело останавливался, увязая в дорожных рытвинах, и отец с Джейсоном часто выходили, копались в машинных внутренностях и возвращались обратно, грязные, промокшие, пахнущие машинным маслом и приближающейся грозой. Кэриал оставался один и боялся. Барабанящих по крыше капель, далеких вспышек молний и собственного одиночества. Иногда он даже начинал поскуливать от безысходности. И тогда, в одну из таких остановок, он увидел слева, за стеклами, чей-то смутный облик - высокий, прекрасный и ужасающий в своей чуждой холодности. Что-то внутри него отозвалось на присутствие феи. Была ли то радость или боль? Надежда или разочарование? Кэриал не помнит, зато помнит, как потянулся навстречу незнакомцу, когда тот открыл дверь в машину, хотя точно знал, что это не отец и не брат. В тот миг мальчик хотел, чтобы его забрали. Куда угодно - только подальше от этой промозглой октябрьской ночи, отцовской ругани и бесконечного одиночества. ... Плен Кэриал если и помнит, то смутно. Кажется, он был чьей-то игрушкой - кого-то невероятно, умопомрачительно красивого и бездушного. Делал, что скажут, и радовался каждому полученному приказанию. Было ли это жестоким волшебством его хозяйки? Почему-то он уверен, что это была именно хозяйка... Или это лишь шутки его обкорнанной, измененной памяти? Возможно ли узнать правду и, если да, то как? Кровать под балдахином с простынями из белого шелка. Кисти на шторах цвета спелого персика. Зеленый океан шумит за окном. Листва или волны? Или и то и другое? Приглушенная музыка и разговоры шепотом. Шаги. Позволение хозяйки. Алые розы в хрустальной вазе и кровь. Надежда и сомнение. Вера и предательство. И ужас, всепоглощающий ужас от того, что он совершил нечто недозволенное. От таких кошмаров он иногда просыпается, и днем, при свете ламп или солнца, ему невдомек - что такого в его ночных снах? Почему они навевают на него такую тоску и такое отчаяние? Но по ночам, в темноте, он сжимается на постели, зажимая уши руками, и молит безразличное небо об окончании этой муки. Хоть как. Он готов вернуться. Он готов исполнить то, в чем поклялся страшной клятвой. Но так до сих пор и не исполнил... потому что сбежал. Испугался? Очнулся? Дом позвал его? Нет. Правда страшнее, и он не хочет знать ее. Он малодушно предал свою хозяйку, возжелав одним лишь глазком взглянуть - что там, за Изгородью... Банальное любопытство. Будь оно проклято. Навеки. Теперь ему никогда не исполнить свою клятву. Никто не простит его поступка. Он никогда не восстановит свою честь. Он обречен скитаться, не зная сна и покоя, до тех пор, пока не решится проститься с жизнью и пройти через Изгородь снова. Сколько раз он, в порыве отчаяния или надежды, шел к пресловутой преграде и пытался продраться сквозь нее обратно? Бродил, без цели и смысла? Но ни разу так и не решился. Он знает, как вернуться, но боится. Наказания. Отмщения. Возмездия. Мести. Боится увидеть лицо хозяйки и понять: вот та, кого он предал. Боится познать ее чувства. Ее беззащитное стремление к красоте и печали. Боится, что наказание будет много хуже смерти. Но жизнь здесь, опозоренным и униженным самим собой, своим собственым малодушием, ничем не лучше. Разве что... он свободен. И одинок. Жизнь - яркая, кипучая, страстная, бесконечно красивая, почти совершенная, - всего этого Кэриал желает всей душой. Но... имеет ли он на нее право? Может ли он наслаждаться дарами жизни, будучи всего лишь жалким предателем, до полусмерти боящимся себя, своего собственного прошлого, своих поступков? Какое будущее он заслужил? Он, предавший сначала отца, мать, сестер и брата, а потом и ту, что заботилась о нем и опекала его? Едва ли то, в котором он счастлив. В этом Кэриал абсолютно убежден. Кэриалу близка идеология следующих Дворов (в порядке убывания): Юг Восток Запад Осень Сумерки (Dusk) Семья Вивингов*Вивинги - фермеры, живут на бескрайних просторах Техаса, выращивая и продавая турнепс и кукурузу, чем и живут. Отец - Генри Вивинг, 46 лет, фермер. Курит самодельные сигары, табак для которых сам и выращивает (ради собственного развлечения и для друзей), большой поклонник хоккея и бокса. Женился в 21 год, школу не окончил, с детства помогал отцу на ферме, а когда тот умер - возглавил семейное дело, несмотря на то, что был младшим в семье. Смекалист, грубоват, гневлив и отходчив. В целом дружелюбен.
Мать - Мадлен Вивинг, 42 года. Замуж вышла в 17 лет, сбежав из родного дома. Часто бранит мужа, но несмотря ни на что верна ему и любит его даже сейчас, после всех прошедших лет. Добродушна, говорлива, но прижимиста. Денег в долг не дает.
Старший брат - Джейсон Вивинг, 24 года, рослый, крепкий, общительный. С ним Кэриал больше всего в детстве дружил, несмотря на разницу в возрасте. Помогает отцу, дружит почти со всей окрестной молодежью, ведет активную социальную жизнь, несмотря на внешние препятствия. Особо ни с кем не ссорится, миролюбив.
Старшая сестра - Дайана Вивинг, 22 года, два года была замужем за Сидни Кроффордом, развелась, живет с родителями, воспитывает семимесячную дочь Абигайль.
Старшая сестра - Фелиция Вивинг, 19 лет, уехала в Англию учиться на стоматолога. Артистичная, странная девочка, "не от мира сего", с претензиями на талант и эксцентричность. Рисует психоделические картинки, пытается сочинять музыку (но картинки у нее явно лучше).
Подменыш - Гарри Вивинг, 17 лет. Кукла, занявшая место Кэриала. Ситуация осложняется тем, что сам Кэриал начисто не помнит своего человеческого имени, хотя помнит фамилию, место жительства, имена и лица родителей, сестер и брата. Ему все кажется, что Гарри - это совсем не его имя и феи лишь посмеялись над ним, изменив память его родных. Да и этот фальшивый Гарри совсем не похож на него, Кэриала. Светловолосый, ясноглазый мальчик, во всем помогающий семье и, кажется, преследующий свои цели - в этом Кэриал уверен на все сто. Ну, может, на 99 из ста.
(Вообще волосы у Вивингов колеблются от русых до темно-русых, таких черных, как у Кэриала ни у кого из родни нет, как нет и настолько светлых волос, как у фальшивого Гарри.)
Младшая сестра - Аделия Вивинг, 12 лет, ходит в школу. Немного загадочная девочка, как и Фелиция навевает мысли о потустороннем, но если старшая по поведению больше похожа на фею, то Аделия заставляет вас вспомнить все готические романы, какие вы когда-либо читали, а если не читали - придумать. Любит черные-пречерные парики, аниме, клубничное мороженое и тяжелый рок. Верит в дурную судьбу, призраков и всяческую мистику, коллекционирует готический арт.
Младшая сестра - Патриция Вивинг, 7 лет. Добрая, отзывчивая девочка, чересчур наивная и простодушная. Во все верит и всему удивляется. Искренняя и очень честная.
Убежище (Hollow) Два месяца - небольшой срок, чтобы изжить в себе наследие жизни в Аркадии, но слишком большой, чтобы не замерзнуть от холода промозглой осенней ночью. У Кэриала, конечно, есть его личное убежище, которое он сам, лично, очистил от шипов и сделал более-менее пригодным для жизни.
У него два выхода - в человеческую реальность и в Изгородь и один страж - химера, имеющая вид лохматой черной собаки, которую Кэриал приманил Чарами, когда обустраивал убежище, и назвал Соул, душа. В какой-то степени это собака - а Кэриал считает ее именно собакой, живой, реальной, а вовсе не порождением чудовищного мира Грез, хотя и знает о реальном положении вещей, - отражение его собственного тяжелого душевного состояния: такая же черная, ломатая и неустроенная, как его собственная мятущаяся душа.
Само убежище выглядит неважно: тесная сухая пещерка с двумя узкими расщелинами, одна ведет в <ближайший к ферме Вивингов крупный город>, на неприметную улочку в не таком уж плохом районе, где живет в основном средний класс. Открыв дверь в подвал - вы попадаете в тайное и пока единственное убежище Кэриала, протиснувшись меж двумя близко стоящими камнями. Второй же выход ведет в Изгородь - и там, за столь же близко стоящими друг к другу камнями вы видите спускающиеся по склону лианы, усыпанные белыми и лиловыми граммофончиками, и цветущие кусты жасмина, плотно прикрывающие вход. За легкомысленной зеленью днем светит солнце, просвечивая внутрь золотым и зеленым, напоминая подменышу о его тягостном прошлом. Зеленый океан шумит за окном. Листва или волны? Или и то и другое? Здесь, в бесприютной реальности, есть хотя бы какая-то определенность.
Входы расположены примерно под углом в 120 градусов друг к другу и в противопложной (глухой) части стоит кровать Кэриала, рядом с которой, прямо на полу, навалено его немудреное имущество - частью украденное, частью найденное на помойке, как и само до крайности скромное ложе - одни пружины на каркасе, без ножек и спинок.
Соул обычно спит, свернувшись калачиком, между двумя входами - охраняет.
В убежище круглый год 24 градуса по Цельсию (иначе оно не имеет смысла - мерзнуть можно и в подвале) Технические подробностиЧерез Изгородь прорывался один. Два месяца назад. Толком еще не устроился и совсем-совсем птенец. Друзья детства помимо брата у него были - двое мальчиков, но Кэриал их начисто забыл, так что на усмотрение мастера. Новые друзья у него за два месяца точно не появились, знакомые наверняка есть, но думаю, будет лучше, чтобы мастер сам их прописал - такими, какими ему удобно.
Драконородный - в его жилах течет кровь мантикоры, о чем он не знает. Почему в его фейском обличье нет красных тонов - хозяйка постаралась. С ее точки зрения, рыжий цвет - это неэстетично, поэтому она постаралась ему придать благородную, с ее точки зрения, внешность. =)
Начинает Кэриал в ближайшем от фермы отца крупном городе (там, где у него убежище) - можешь взять, какой тебе удобно, мне все равно. И - да, он у родных уже побывал и куклу-подменыша видел. Теперь страдает. =) И - да, я предполагаю, что земли у Генри Вивинга много, наемные рабочие есть, состоятельный такой фермер.
Пара слов о хозяйке. Кэриал помнит ее одну - хозяйку (это, однако, не значит, что она действительно была одна, что у нее не было возлюбленного или что Кэриал принадлежал только ей одной - хозяев вполне могло быть несколько, но остальных он не помнит). Не помнит ни имени, ни звания. Знает, что она богата и, возможно, знатна - помнит совершенно роскошные апартаменты в западно-европейском стиле приблизительно 19 века, Англия, с небольшим добавлением других культур (особенно китайской). Комнаты вспоминаются кусками. Ни внутреннего двора, ни каких-либо сцен не в доме на начало игры не помнит.
Теперь то, что я подразумеваю, но персонаж не осознает: хозяйка, как и подобает хозяевам Светлейших, увлекалась жестокостью, только конкретно эта фея предпочитала нравственные издевательства, промывку мозгов и прочее в том же духе. (Мозги у Кэриала до сих пор основательно промыты, ага.) Телесных мучений у Кэриала не было, но вот доводить его она любила, причем очень. Какую конкретно роль он выполнял при ней - оставляю на усмотрение мастера, может, несколько, но предполагаю, что сначала он был чем-то вроде пажа - живая игрушка, с которой можно делать все, что захочется, + мелкие приказания, вроде принеси, подай, отнеси, подержи и т.п. - чем легко может заниматься ребенок. И да, магия хозяйки вправляла по ходу дела мозги так, что бедняга не сопротивлялся. Иногда ему нравилось служить, иногда она снимала эту магию, чтобы нравственно помучить ребенка. Когда мальчик вырос, она начала готовить его в личные телохранители (откуда высокие параметры Драки) - лет эдак с 11, наверное, может, и раньше начала, но при этом делала упор и на умение избегать конфликтов и рукоприкладства социальными способами (откуда высокие социальные навыки и атрибуты). Вообще фея эта была довольно мирной, в вооруженные конфликты предпочитала не вступать, но вот вкусы у нее были странные, да.
Также хозяйка воспитывала в Кэриале высокую личную преданность - ей лично, не полагаясь при этом только на магию, но и другими методами, подчас очень жестокими. Судя по тому, что и сейчас Кэриал вполне не прочь вернуться, ее методы оказались весьма действенными. Зачем, с какой целью - на усмотрение мастера. Могла просто так развлекаться.
Навыки
Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.
Инвентарь
- Фонарик (найден на помойке, почему-то работает; выкинули, видимо, из-за общей обшарпанности) - Старый матрас (найден на помойке) - Одеяло (позаимствовано у родителей, но старое и местами драное) - Постельное белье (украдено) - Смена одежды (украдена) - Дождевик (украден) - Сломанный портсигар (найден на помойке; в нем Кэриал хранит мелкие вещи, наподобие иголок и ниток; при должном старании его можно использовать как зеркало) - Иголки и нитки (позаимствованы) - Нож без ручки (с помойки) - Несколько ручек и пара пухлых блокнотов для записей (позаимствованы) - Небольшой запас непортящейся еды типа сыр, печенье, пара бутылок воды по 2 л, колбаса (украдено, ага) - и еще по мелочи (пардон, что-то не могу сейчас придумать, что еще надо, если можно - я бы с разрешения мастера дописала позже или подумаю еще пару дней)
|