[Sw] Шашкой и пулей | ходы игроков | ==4. Трудности нового дня

Переплюев нахмурился, прокашлялся, да и сызнова в наступление перешел:
-А что крестьянство? Я, вон, сам - крестьянство. И за большевиков стою, потому как, значит, самая справедливая власть и есть! И крестьянам все дороги, значитит, открытые лежат.
Землю крестьянам дали? Дали! Бери - не хочу! Паши, сей, работай. А и про комуннию не забывай! Значит, ежели и на селе у кого забрали хлеб, то почему? И у кого? А я скажу!
Сидит кулачина, десять батраков нанявши, на урожае таком, что ему за сто лет не сожрать. А не продает. Власть совецкая ему цену закупную по справедливости назначила - а все одно не продает. Смотрит, как народ в рабочий в городе без хлеба пухнет, и все одно не продает. Ждет, когда невмоготу станет - тогда токмо, значит, свезет хлеб до городу, да торгует втридорога. А Советская Власть не дает! Ставит для всех цену равную, справедливую. Чтобы не наживались одни на других.
А он, кулачина, не хочет справедливости. Хочет на горе чужом мошну набить. А кто так делает? Буржуй и делает! Получается, не труженик он честный, а буржуй как есть. Вот у таких буржуев и изымают хлеб, значит, как у ростовщика - золото.
Так они ведь, нелюдь, что хочешь сделают, лишь бы труженику, значит, простому куска не досталось! Себе в убыток с зерна самогон гонят, а то и амбар с зерном спалить норовят, только б детишки у рабочих с голоду, значит, померли.
А крестьянин с рабочим дружить должны. Они, значит, труженики-братья. Кто крестьянину инструмент справный сделает? Кто хорошей мануфактуры пошьет?Нельзя крестьянину без рабочего! И Рабочему без крестьянина нельзя! Понимать надо!
О своем куске меньше думать надоть, а об обчественном благоденствии - больше. А через народную благодать и в каждый дом счастие придет. И будет повсюду братство трудящих и полнейшая коммуния!

И стало тут пронзительно ясно, что Перелюев не пустым агитационным сором сыплет. И за словами казеными, накиданными в крестьянский мозг, стоит чистая вера в светлое будущее. И искренен он, и твердо за свою правду стоит.
Только вот правда у каждого - своя.


=========================================


Ну а на дворе у Агафьиных бедного Изю лишали ставшего дорогим и родным его сердцу предмета. Вот обижаемый всеми еврей в последний раз держится за ухватистые медные ручки, а вот самовар уже заботливо перенимают у него на пол дороге к дому. Даже на порог не пустили, нехорошие, недобрые люди...
Одно хоть хорошо - когда вынесли всем молока напиться, и Изю не обнесли.

- Хозяюшка, найдется ли местечко сухое для нас? Повязки раненым поправить бы. - Несмело поинтересовался медик у агафьиной родственницы. Снял саквояж с брички, да подошел поближе. Тут как раз вынесли молока, и молодой человек охотно прильнул к крынке.
Видно было, что пускать внутрь их не очень хотят, но погреться и обсохнуть перед поиском отшельника очень хотелось.

Проняло Переплюева, похоже. Ух, как заливает, сволочь краснопузая... Ну ничего, сейчас крылышки-то тебе подрежем. Верит же, что правду бает... Да Васька вот в другую правду верит. В свою, свободную, что через пару каких-то годков на Украине черный флаг подымет да на лихих тачанках в бой удалых молодцов поведет, которые что красных, что белых стращать будут. Не знал Васька того, что будет, но верил все равно.
- Складно толкуешь, да верится с трудом. Чего-то многовато кулаков в последнее время стало, да всё из тех, на кого из бедняков кто обиду затаил. И чего тогда "паши, работай" - трошки больше других наробил и всё, абзац, кулак ты, разверстают да голым на мороз выкинут. А все потому, что лентяю какому-нибудь завидно стало, да и накатал он анонимку. Так это сейчас творится, а, Переплюев?
Землю, говорите, дали? Да она и раньше была, только её у барьев выкупили уже, так что, теперь вам ещё хлебом за неё платить? А дальше что? В Сибирь сгоните небось, там же земли вдоволь и она "обсчая"? А, Переплюев, чего не отвечаешь?
У крестьян от веку община была - так там-то вот и справедливость. И всегда друг другу помогали, ежели у кого скотина падет, урожай загнется али чего ещё плохого случится, но не во вред же себе. Не разверстывали никого, ежели какая сволота зазнаваться начинала - выясняли с ним по душам али кулаком в рожу, но не стреляли никого и красных петухов не пускали. Ежели работать не мог - кормили, лечили, а ежели не хотел - так или кулаком в рожу опять же, или взашей гнали. И ничего - жили, и при царе, и при войнах жили, не голодали и не грабили. А как вы пришли - так сразу разверстывать начали, кулаками направо и налево кликать, людей в общинах тех же настраивать, шоб они, значит, тех, кто позажиточней да поработящее вам как кулаков сдавали. Бандиты те же повылазили. Чего это под вами крестьянину так плохо живется, а?
А потому, Переплюев, скажу я тебе, крестьянину плохо живется, что вам до той справедливости, что в общинах была, не доехать да не дойти. И "власть" эта ваша крестьянам не нужна. Была в общине власть? Не было в общине власти, все вопросы вместе решали. И ничего! Сами хлеб да мясо продавали, сами инстрУмент да мануфактуру покупали, сами землю делили. Друг с другом общины, опять же, договаривались, ежели чего надо было решить. Кто как умел, тот так и робил - и ничего, ни кулаков никаких, ни разверстки, ничего не знали! А все потому, что знали, что община не нагреет да не бросит в беде, друг к другу по-человечески относились, с доверием, а не как вы ко всем. Вот она - справедливость! Вы, мабыть, на такой справедливости и хотели страну строить, но получается у вас, краснопузых, говно какое-то.
Крестьянин сам себе голова - и нечего ему говорить, что и как ему делать, он в деле-то своем, почитай, лучше вашего разумеет. И хлеб его у него не отбирайте и не делите - сам продаст, а с кулаками да нахлебниками расправится, раз уж свобода настала. И вас, краснопузых, тут им тоже не надо! И все люди так вот могут сами жить научиться да к другим по-человечьи относиться, а не как к классовым врагам да сволоте, честно, с доверием, робить по совести. Без того, чтоб над ними кто-то с палкой стоял да флагом над башкой махал. Вот как раз от таких, что с палкой да со флагом, беды все, - Васька об общине с горящими глазами баял, да вдохновенно так, как бы, наверное, евреич о земле их обетованной. Он не меньше Переплюева в свою утопию, где ни один человек над другим возвышаться не будет и свобода одного будет заканчиваться там, где начинается свобода другого, верил, и отступать не собирался.

- Совершенно верно, мой юный друг!

С жаром поддержал идею Серебряков. Он уже думал было сам вступить в дискуссию, но мальчишка опередил его, и притом выдал не просто хорошую речь - он прямо высказал близкие его, Алексея, сердцу идею об анархическом обществе, основанном на кооперации и совместном решении вопросов. Бывший студент слушал крестьянского сына и диву давался, как в столь юном возрасте можно столь глубоко и цепко ухватить самую суть истинного учения. Но все же в его речи, наполненной жаром и убежденностью, было еще не все. И этот пробел Серебряков намеревался заполнить самостоятельно.

- А вам, товарищ Переплюев, стоило бы постыдиться. Да, именно постыдиться того, как вы обманываете своих односельчан, какими бы благими не были ваши намерения. В чем обман, спросите вы, уважаемые крестьяне? А в том, что главной и основной целью "самой справедливой власти", по мнению товарища Переплюева, является ни что иное, как построение диктатуры пролетариата. А что такое диктатура? Это когда неограниченная власть над всеми вручена кому-то одному. Дескать, он один такой умный - знает, как нам всем лучше жить, а остальные рылом не вышли судьбу свою решать. А если находятся несогласные с таким порядком - им затыкают рот солдатским прикладом. Ничего не напоминает? Да, это - царизм, притом в самой неприкрытой и грубой форме. Но если при самодержавии диктатор нет-нет, да и отвечал за свои поступки - сколько их, венценосных, погибло от пуль и бомб смельчаков! - то большевики придумали просто замечательную штуку! Пролетариат, за диктатуру которого они борются - это не один человек, с него не спросишь за то зло, что причинят простому народу большевики. Зато всегда есть за кого спрятаться, рванув на груди рубаху и закричав "это ж не для меня, а для простого рабочего!" Притом что действуют большевики исключительно диктаторскими методами. Казалось бы, коль власть советов самая справедливая, то народ и ее поддержать должен. Собраться всем миром, вот как мы сейчас, и решить так, чтобы все по-правильному. Супротив всей деревни ни кулак, ни бандит не пойдет. Так ведь нет - в какую деревню не зайдешь - где красный флаг, так непременно штыком армейским прибит. И это при том, что идет война, и каждый штык должен быть на счету. Вот и думай, кого большевики боятся больше - иностранных интервентов или собственного народа?

Остап даже опешил от неожиданной поддержки, а потом глянул - знакомец вчерашний. Бомбометатель. "Мда. Ну переплюнем мы Переплюева с доводами, а дальше то что?" Задался неожиданным вопросом казак, но отступать? Да еще перед кем! Перед большевиком, которые от нагайки казацкой еще недавно кумачом подтирались?!
-А кого еще им боятся, как не народа?! Они ж, ироды, ни своих ни чужих не сличают! Кто царя со всем семейством уморил, а, поганец?! Помазанника Божьего! Он ить отрекся уже, чем мешал?! Так даже детей не пожалели, постреляли! Эх вы... человеки...-Махнул рукой Прокопенко и досадливо сплюнул.

Переплюев набрал в грудь воздуха собираясь разразиться очередной тирадой в ответ, но его оборвал давешний хохловатый дедок, который еще в начале импровизированных дебатов норовил подковырнуть большевика:
-Тю, Семка! Добре, пидвязувай глотку драти. Послухали ми тебе, и буде. Колы труженик, то й ступай додому – батькина хата стоит, тебе чекаэ. Обживай, хозяйнуй по праву. А у владу тоби лизти ни до чого. Ось прииде Тихон Матвеич з Гребнево, пидеш до нього и розкажешь про своих большовикив, что да як. А зараз нема чого людям голову морочити!
Народ поддержал дедка одобрительным гулом, выкриками «Правильно!», «Был Семка пустобрех, да и остался!», «Иди-иди…» и так далее.
Большевик огляделся, но ни в чьих глазах поддержки не встретил. Тогда он стянул с головы кепку, сжал ее в кулаке, и погрозил не известно кому, приговаривая:
-Ну, смотрите же! Придет отряд, я вынужден буду доложить командиру о сопротивлении установлению Советской власти!
Ожег Ваську с Остапом пламенным взглядом из под насупленных бровей, развернулся на каблуках, да и пошел восвояси, распихивая в сердцах односельчан…

=======================================================

Тетка вздохнула, оглядев Арсения с головы до ног, но все же молвила:
-Ну что ж, заходите коли, надо…
Прошли в натопленную переднюю комнату, расселись по лавкам, чувствуя, как сухой, будто в степи летом, воздух всасывает в себя влагу с отяжелевшей и промокшей в тумане одежки. В доме было людно и суетно, малолетние его обитатели перетаскивали с места на место Агафьину поклажу под бдительным присмотром самой вдовы и ее родственницы (как поняли путешественники из обрывков разговоров – сестры).
Так и сидели Недосыпов, Лисицкий и Кацман покойно, наслаждаясь теплом, сухостью и запахами благополучного, справного людского жилья.
Однако, пребывать в праздности им случилось недолго…

Вот так вот она, жизнь-то, поворачивается. Десять минут назад ты на митинге пламенно дискутируешь о политической ситуации как в целом по стране, так и в отдельно взятом селении, а теперь сталкиваешься с угрюмым оскалом объективной реальности.
Ваське с Алексеем довелось ознакомиться на практике с образчиком одного из ярких аспектов жизни русского анархического села при полнейшем отсутствии механизма социального угнетения в виде централизованной власти. А проще говоря, с беспределом. А ведь рыжий предводитель разбойничьей шайки тоже был анархистом… Так сказать, стихийным представителем радикального анархо-индивидуализма. Он просто реализовал свое право сильного – забрать все, что ему надо. И забрал.
Васька, Серебряков и Остап стояли в толпе, бессильные что-либо предпринять – любое неосторожное действие могло вылиться большой кровью. Пальба начнется – сколько местных поляжет? И они стояли, до белых костяшек сжимая кулаки. Смотрели, как пошла к предводителю пассионарной группы делегация селян. Как ушла она с площади под конвоем. Как вернулась спустя пол часа с телегой, груженой свертками, мешками и бутылями. И как ватажка преспокойненько убралась с награбленным на юг, в сторону Сизовской усадьбы. А еще с ними таки ушел мужик Селиван. У него на лице крупными буквами была написана не готовность повторять подвиг Сусанина, и все же шел он с отрядом понуро и обреченно. На убой шел, не рассчитывая возвратиться. Метнулось над сельской площадью задорное: «Адье, замудонцы!» от рыжего атамана на прощанье, и растворилась разбойничья компания в утреннем тумане, как не было.
Расходились с майдана селяне понуро и задумчиво. Сосновку впервые обдало смрадным дыханием Великой Смуты, которое ввергло мужиков в ужас, недоумение и столбняк. И на квартет затесавшихся в их ряды утренних пришельцев поглядывали мужики. Нет, никто и слова упрека не сказал, всё понятно было – плетью обуха не перешибить. Но читалось в крестьянских глазах, что на словах-то много графов-гуманистов, а на деле все равно выходи потом, и за ними херово выкошенное поле перекашивай…
Расползлось село по норам зализывать раны и уныло ревизировать чистую убыль из кладовых, ну а оставшиеся предоставленные самими себе товарищи по несчастью добрались, наконец, до подворья Агафьиной сестры.

Слушал Изя что на майдане произошло, головой качал. А сам тихо злорадствовал - вот, стало быть, обижают бедного еврея, самовар за просто так забрали, только "спасибки". Вот, стал быть, Господь их нечистых и покарал, тьфу на них. А ежли Агафья б "спасибки" не сказала, так совсем быть беде деревне - много бы крови пролилось. Да оно ж по Торе так и было всегда - кто евреев обежал, те всегда большой кровью платили. Один только скот египетский по нескольку раз помирал - то от засухи, то от болезней, то все первенцы помирали и среди египтян и среди скота их. И даже всех выживших лошадей, на которых фараон уходящих евреев догнать хотел, волной морской насмерть смыло.

- Таки да, таки это пгискогбно. Сколько добга, сколько добга забгали. Хогошо ещё, самоваг не заметили, а заметили б - вгаз забгали бы. Ай-яй-яй.

Качает Изя головой, а сам злорадствовать про-себя продолжает. Вот кабы он с дружками пулемет имел бы, так може тож могли б себе позволить в деревню зайти да заставить местных обоз с припасами собрать. На да ладно, пора о насущном...

- Ну так, стал быть, где энтот ваш человечек, котогый нас чегез гганизу поведет то? И когда выступаем?

Остап, было неодобрительно зыркнул на "Карпова", да только крякнул. Ну вот что за человек? В такой час - вынь да положь ему "проводника".
-Так ить не идем мы через границу, мил человек!- процедил казак недобро прищурившись. -Проводника-то вместе с обозом забрали. Мы лучше до старца местного прогуляемся. До отца Неждана. Хочешь - с нами пойдем, со святым человеком встретишься!- И Прокопенко выложил перед жидовином весь расклад.

Как-то это все-таки странно. Странно и не правильно. Воевали с немцами сколько, воевали по большому счету чтобы те не грабили родную землю. Ну и другие земли, тоже кому-то родные. А тут получается, что и без всяких немцев более чем достаточно грабителей. Маузер уже давно снова висел под шинелью в своей деревянной кобуре, но рука непроизвольно все еще сжимала невидимую рукоять.

- Остап Денисыч, а эти... бандиты ничего не говорили, много их тут по окрестностям шароебится? А то как бы нам "в поле" не разъезд не нарваться.

- И где они пулемет достали? Не иначе дезертиры. Да, наткнуться на пулемет или на конных совсем не хотелось бы. Надо бы уже дальше двигать, чтобы засветло обернуться. Миколка, дорогу хорошо помнишь?

Сразу, с порога, Васька сорвался на крик.
- Да черт их побери, блядин этих! Чтоб им в аду в котлах с говном вариться! Вот из-за таких народу-то и не живется. Откуда, сукины дети, взялись? При царе уж на что - на что хреново было, а все не так много их было, а сейчас вот - повылазили, мразота!
Разозлен он был сверх всякой меры. И не тем, что бандиты на его глазах народ обобрали, а тем, что ничего он против-то сделать не мог. Дернись - и не только тебя, а и Миколку, и казака с барином-анархистом и всеми на майдане с пулемета скосят. Слыхал он от солдат бывших, с кем по улицам иногда обретался, что такая машинка сделать может. А уж что она в руках таких вот аморальных уродов, которым на других вообще покласть, сделать может, не хотелось даже думать.
- И ведь, черт побери, небось мы виноваты, небось по нашему следу мразины-то пришли. Али притягиваем мы их, как мед мух... - озвучил странную мысль Васька уже почти спокойным, если только слегка сердитым тоном, и замолк. Вспоминать стал что-то, что ли...

Миколка ответил Арсению слегка пожав плечами:
-А то как не помнить, дядь? Я ж тута с измальства... Хучь сейчас выходить, тут не дюже далече.

Остап только плечами пожал:
-Помилуйте, Александр Михайлович, да откуда? Не орали ж они, ни сколько их, ни где... Я думаю, что ежели пешком, да не по дороге, а через лес пойдем, так и не встретим. Но, разумеется, оружие лучше держать поближе!- Остап сдернул с плеча карабин и сноровисто приладил штык. -Ишь ты, не думал что и сподоблюсь.- Хмыкнул он. -Ан нет, пригодился.

- Т... Т... То есть как не идем? - Изя ашь заикаться стал. - Энто ж... Энто ж что твогиться то, хозяйка, таки задаток же взяли, таки пговодника обещали и таки шо? И вы, - Изя обратился к Остапу, - стал быть, сговогились, оружо и патгонов набгали, а бедному ев... человеку, стал быть, ни пговодника, ни патгонов, ни денег? В благодагность за то, шо я, стал быть, вам же спину пгикгывал, под пули вгажьи подставлялся, хоть один таки из вас за меня словечко замолвил? Ась? Молчите чего? Чего я вам плохого то сделал, люди?! Если я букву "г" не выговагиваю, то я чего, втогого согта человек, что-ли? Не достойный в багских хогомах ночевать, токма со слугами если? Так получается, а? Из... Изверги, Иван вас ггудью своей от пуль спасал, добго ваше - спасал, а вы ему за это - "спасибки!"

В сердцах хлопнув дверью, Изя выскочил во двор, где пнув залежалое полено, присел на лавочку. Достал папиросу, размял её. От зажигалки прикурил. Рука сама сверточек из-за пазухи достала - хлеб с сальцем. Развернул сверточек Изя, глянул, да свернул и обратно засунул. Яхве всех плохих людей покарает - он Изе это уже много раз доказал, хотя и доказывать то это не требуется. Есть же справедливость на этом свете - всё Изе зачтется. Хоть Изя и не мог назвать себя правильным иудеем, но Закон почти весь чтил. Ну, из того что помнил. Ну и да, почти весь. В смысле, помнил который.

Надо сказать, что прискорбная оказия, с Селиваном Петровичем приключившаяся, для Агафьи тоже стала изрядной неожиданностью. Выслушав рассказ о происшедшем на площади, баба закрестилась и заохала:

-Вот же напасти на нас, грешных! Почто гневаешься, Отец Небесный? Мужик мой загинул, таперича вот и батюшка Селиван Петрович пропадает ни за что, аки мученик христианский!

Вдовица выразила робкую надежду, что Христос смилуется, и проводника лиходеи отпустят живым... Впрочем, оставшегося в доме второго "клиента" внезапно развалившегося товарищества на паях по нарушению государственных границ, а именно Арсения, она заверила, что задаток ему и жидовину, конечно, будет возвращен - муж ее слово всегда держал, и ей тоже чужого не надо. Хоть сейчас прямо.

- Хозяюшка, а нет ли еще кого в проводники? Я даже доплатить готов, лишь бы через границу перебраться. - Спросил медик, опешивший от такого поворота. Перспектива вернуться обратно и прятаться в подполье от большевиков ему совсем не нравилась.

Агафья призадумалась, и только руками развела. Селиван с убиенным Фролом люди были опытные, и лес на много верст окрест знали как свои пять пальцев. Едва ли в Сосновке кто-то еще мог похвастаться хотя бы близкими по глубине познаниями по части людских и звериных троп, ведущих через болота на запад. И едва ли кто из местных мужиков захочет пытать в таком мероприятии удачу - не в трясину утянет, так на германский патруль напорешься, мало не покажется... Можно попробовать с кем из мужиков столковаться, но не факт, что охотники найдутся, даже за большую деньгу. А и найдутся, так не факт, что довести сумеют.
Разве что можно в соседних селениях поспрашать?
С другой стороны, из Агафьиных слов выходило, что такой вопрос наверняка мог бы решить Сизов. У помещика были обширные связи, как на этой стороне границы, так и на той, и в благодарность о заботу о дочери он, весьма вероятно, мог бы обеспечить своим благодетелям, так сказать, трансфер за границу.

Выслушал женщину Арсений, фуражку снял, затылок почесал, одел обратно, очки протер. Так и эдак выходило, что поход за кордон откладывается на неопределенное время. Поблагодарил вдову за наводку, принял из рук ее задаток свой да что-то совестливо ему стало у погорелицы овдовевшей деньги изымать. И хоть нужны были деньги, но половину вернул Агафье, на обустройство.
Затем на двор пошел, Ивана Израилича нашел сидящим, да сказал, что Агафья задаток вернет, коли попросить.

Эх, не был Алексей оратором, отнюдь не был. Практиком - вполне, техником - спокойно. Но вот в благородном искусстве словоблудия позорно проигрывал раз от разу. Потому нередко ощущал гнетущую злость, терпят поражение от оппонента, у которого за душой не было ничего весомее красивых словес. Вот и сейчас, после провальной попытки вывезти крестьян, он чувствовал глухое раздражение. В голову против желания лезли непрошенные мысли. "И чего ради я в это дело полез! Дались мне эти оборванные крестьяне! Трусы они, трусы и есть, и никакой сознательностью этого не перебъешь. Жизни свои жалкие сохранили и рады, а что при этом раком нагнулись - ну так не умерли же, поклон добрым бандитам! И с таким материалом еще предстоит строить анархическое общество!" В общем, мрачные мысли одолевали бывшего студента, и лишь вспышка гнева от юного товарища заставила его хоть немного улыбнуться. И ответить слегка виноватым тоном.

- Разделяю ваше возмущение, мой юный друг. Хотя, надо признать, я более склонен винить в ситуации не бандитов, но местных поселян. С грабителями все понятно - у них есть оружие и они им выбивают все, что им нужно. Но вот если свободный человек, имеющий возможность носить оружие и способность объединиться с себе подобными для защиты того, что он почитает своим, предпочитает откупиться от хищника, а не драться с ним, хоть бы и за жалкие крохи - вот это удручает сильнее. Потому как сподвигает хищников продолжать разбойничать.

Волнения "нелегальных мигрантов" молодого человека трогали мало - свой билет через границу Серебряков намеревался получить из рук Сизова, да и к тому же был связан обещанием помощи. Поэтому он высказался, обращаясь главным образом к кадровым военным.

- Так или иначе, но у нас есть дело, и выполнить его мы должны. Предлагаю отдохнуть немного и направляться к этому местному Распутину.

-Так что, это самое, идем, что ли? Дело, оно того, само себя не сделает... - сказал Миколка, подхватывая из угла длинную свою винтовку.
И верно, сколько не тяни... Вышли на двор. Туман уже растащило, и сызнова занялся противный моросящий дождик, грозящий погодя перейти в очередной заряд опостылевшего ливня. Собрались все - и сердитый, раздраженный приключившейся с селянами невзгодой Васька, и суровый, собранный Остап, и спокойный Лисицкий, и несколько отстраненный врач Недосыпов, и деловитый бомбист Серебряков. Только разобиженный "Иван", повесив долгий нос, сопя курил папиросу, подмяв под себя полностью скрывшийся под тучными телесами чурбачок.
Все - осталось только за порог шагнуть...

Слова Серебрякова Ваську задели. Ну да, конечно, как что плохо - так сразу крестьян винить, раньше - что работают плохо да барьям доход не приносят, а сейчас вот - мол, ленивы да трусливы, да сами себя грабить позволяют! В чужом-то глазу соринка видна... Чего ж сам, раз такой удалый да сознательный, на пулемет не полез? Жить хочет. Вот и крестьяне жить хотят.
- Ото ж, "сподвигает"... Ты б, сударь, с дубьем на пулемет поперся? Вот и у них мозги-то, поди, есть. А носить оружие да самим себя защищать - а им кто-нить об этом сказал? Край-то глухой, сюда, почитай, ни новости, ни слухи не доходят, из оружия небось только у лесника берданка да ещё у селян пара стволов. А кроме пары ружей - вилы да рогатины. И ты с этим на пулемет да на конных предлагаешь? Ну, вперед, а я посмотрю, - закончил он зло. Все же далек был барин от земли, раз такое говорил, и революция, что всех со всеми смешала, того не исправила. Даром, что для народа одного будущего хотят - настоящее им разным видится. Вздохнул Васька, да пеший конному все равно не товарищ. Ну, может ещё поймет барин, как жизнь работает. Уж он-то навидался...
- Ага, Миколка, верно говоришь, похватали манатки и вперед. Авось и вернемся пораньше, не резон впотьмах по лесу бродить, я за вчера набродился ужо, - Васька не мог сейчас сказать, было ли вчерашнее столкновение с волками-упырями и вожаком-демоном явью или сном. Вроде и было, а вроде и бредово совсем... Но все равно холодком по спине пробирало.

Сидит Изя в расстройстве, думает, куда ж ему теперь, горемыке, податься. А тут студентик нарисовался, да рассказал про то, что вдова деньги возвращает. Да про то, что можно через барина через кордон податься. Надо только ему услугу оказать. Ну а раз так - чего бы и нет то? За кардон ему хоть как надо - хоть с задатком, хоть без, да с задатком да с доброй барской волей, оно ж лучше. С пулеметом и дюжиной конных, оно, конечно, проще, да ни того, ни другого и Изи не было. А было бы, так и в первый раз задаток не стал отдавать бы. А с прочими "господами" ему и волю барскую проще заполучить и пройти мимо кардонов разных попроще може будет.

Э-эх! Докурил папиросу Изя, бросил окурок под ноги, ногой затоптал чтоб наверняка да ещё и плюнул для верности. Не попал вот только, ну да не горит уже в сырой земле окурок.

Ну да что ж - надо бы тихо денежку взять, припрятать так, чтоб никто, кромя него самого, найти не мог да и топать с господами барину услугу оказывать. А чего остается то? За бандой бежать? А ну как у его всякого ценного заберут, да бросют тут - у их, поди, своих ртов хватает. А то и вообще это политические какие - белые или ещё какие, так те вообще за несоответствие взглядов могут к стволу приставить и пулю (у него же, у Изи изъятую) не пожалеть. Нет - слишком рискованно это.

Стал быть, с господами. Изя решительно вошел в дверь, чтоб задаток свой вернуть.