- Забирай. - Безразлично дернула плечами Ягиня, даже не удостоив бывшую свою ученицу взглядом. - Ни к чему мне эти старые останки.
Говоря с Оленкой, Яга не могла не заметить, как несется на неё княжич Василий. Отмахнулась от него, как от мухи - и Василий, даже не добежав пары шагов до колдуньи, отлетел прочь в траву.
- Отстань, постылый. Мне в тебя играться надоело. Пусть тобой волки позавтракают. - А волки уже ждали своего часа. Шли они, облезлые, тощие, истекающие пеной бешенства, к упавшему княжичу. - Что останется, то мамашке твоей в Киев отошлю, а то вовек от тебя и весточки домой не дождется.
Злобный смех омолодившейся старухи прервал Фока. Выскочил он из травы, полоснул наотмашь по руке Ягини, и та вскрикнула от боли, отскочив назад.
- И этот живой! Как тараканы! - По жесту Яги Фоку схватила за глотку ветка того дерева, в котором был заключен Соловей-Разбойник. Тать захрипел, задергался, засучил ногами, тщетно пытаясь вырваться из удушающего захвата. - С удавки твоя сказка началась, ею и кончится! Давно надо было доделать дело за дружинниками орловскими!
Но то всё было так, отвлечение.Занятая Рощиным и Фокой, Яга не заметила, как выскользнул из древесного ствола Данила-мастер, да подхватив ружье, совсем по-стрелецки припал на одно колено вскинул его наизготовку, прицелившись прямо в голову старухе. Осьмуша немного мешал, попадая на прицельную линию, но Даня поборол соблазн убить одним махом сразу две цели. Взял чуть левее, и положил палец на спусковую скобу. В последний момент своей жизни Яга повернулась к Даньке, увидела го, заглянула прямо в глаза молодому стрелку, и на молодом, красивом личике отразился искренний, безотченный ужас человека, который понял, что через какой-то миг он перестанет существовать. Она пыталась спастись, уже взмахивала рукой, а перо уже коснулось кончиком книжных страниц, пытаясь переписать историю, отсрочить момент конца Ягиной сказки. Но... хоть перо и сильнее меча, оно отнюдь не быстрее пули.
Выстрел ружья громыхнул на весь лес. Пуля свистнула над самым ухом Осьмуши, срезала прядь его волос, и ударила Ягиню прямо в красивое лицо. Вместо крови и осколков черепных костей во все стороны брызнули искры яркого света, напоминающего солнечные блики, и разлетелся целый рой невиданно-красивых бабочек диковинной расцветки. Девица медленно, словно погружаясь в глубокий омут, начала заваливаться назад, а разметавшиеся черные волосы скрыли лицо - или то, что оставила от неё пуля. А потом в одночасье Солнце погасло, смолкли певчие птицы, и небесная лазурь снова сменилось багровым небосводом мира Безвременья.
В грязь упало уже грузное и немытое тело безобразной старухи. Раскинув руки-коряги, изувеченная Яга уставилась в небо единственным уцелевшим глазным яблоком, повисшим на краю уродливой сквозной дыры посреди лица, скалясь остатками зубов в отвисшей нижней челюсти. Издали она напоминала сваленное в кучу старое тряпьё, которое какая-нибудь хозяюшка выкинула после большой уборки в хате. Остатки седых волос клочьями повисли на землю, и уже слипались от крови, что текла и текла из пробитой насквозь головы, будто сердце еще не верило в то, что Баба-Яга погибла. Но факты были неумолимы - Данька поставил окончательную и бесповоротную точку в истории ведьмы.
Подбиравшиеся было к Рощину бешеные волки, призванные Ягой, теперь опасливо огибали его, подбираясь к телу былой хозяйки. Вскоре они уже с рычанием вцепились в него, зарычали, и принялись жадно рвать плоть старухи, торопливо набивая животы неаккуратными кусками. А за этими волками шли и другие, привлекаемые запахом крови. Они хотели полакомиться не одной лишь Ягой - их влекли подавленные избушкой тела чудищ и густое, сногсшибательное зловоние обгоревшей плоти великана, что сползала с обугленных костей целыми слоями. И лакомиться шли не одни только волки - за ними ползла чуть ли не вся плотоядная живность, населявшая лес. Стоило бы поскорей убираться отсюда, а то ведь на всех может и не хватить. Только своих надо было бы освободить.
А свои уже не были пленниками деревьев. Они уже находились в развалинах, что остались от жилища Бабы-Яги, все живые, но не очень-то и целые. Соловей, впрочем, держался молодцом, и расталкивал бревна, помогая себе свистом и бранясь.
- Зятек! Ну помоги уже, что стоишь! - Крикнул он Рощину. - Не справляюсь! И ты тоже, лихой человек, не залеживайся больно! Потом отдохнем!
Цел был и придушенный Фока, опять лежавший рядом с развалинами избушки. И снова в порядке был Осьмуша - со смертью Яги развеялись и чары, туманившие его разум. Теперь Осьмуша стоял на коленях рядом с убитой Бабой-Ягой, скрючившись от боли и держась за свои поломанные бока двумя руками. Он старался дышать через раз, медленно и глубоко, и не отводя взгляда смотрел прямо в остатки изувеченного лица мертвой ведьмы. А потом - плюнул в неё сгустком крови.
- На дорожку тебе, "сестричка".