Неловко так отчетливо видеть Осьмушины мысли - словно она подсматривает из-за угла. У каждого есть свое, что даже близкому человеку так просто не скажешь. Олену не радовало, что в ее бесплотном состоянии ее собственные мысли почти не отличались от слов. Пешки... Неужели они, герои, отличаются от других неуязвимостью особой, сказителем дарованной, даром дойти до самого конца? Неужели пешками были и дед Торквальд, и Франц со своим волком? Нечестно... Олене вдруг показалось, что стоит она одна-одинешенька на высокой лысой вершине, лишь внизу гомонят и шевелятся безымянные. Холодно тут, слезть бы вниз...
И согрела ее только Осьмушина радость, что чем-то хорошим он с ней поделился - светом невидимым, что светил пока что только для них двоих.
От таких негеройских мыслей ее отвлекло явление многих знакомых лиц, живых и не очень, включая себя самое. Вспомнила Маринкино: "Ты вот девка красивая..." Олена никогда не считала себя красивой, да сказать по правде, не глядела на себя со стороны. А сейчас взглянула - Осьмушиными глазами... ой, краше в гроб кладут, бледная, нос заострился, грудь повязкой стянута... нет, совсем нехороша. Маринка вон красивая - телом статная, литая; а она сама едва круглится в нужных местах; оделась бы пареньком - наверное, никто б не отличил с первого взгляду... Однако хороша иль нет, а это тело - ее, другого не дадено; надо в него вернуться. Сейчас легкость эта неземная уйдет, а тяжесть смертного мира обрушится на нее, придавит; надо вспомнить еще как дышать, а то как бы и разучилась уже... Ненавижу все время умирать и воскресать, подумала Олена.
- Со мной все хорошо, - сказала она, спеша унять Осьмушин испуг. - Матушка полечила. Это я сплю. Ты бы меня разбудил, милый... Ой! Погоди! Тут такое дело. Княжич Павел давно еще Злату улестил и сгубил, а она за себя и дитя свое погубленное поклялась его невесту извести, даром что он покаялся; и Трояну Велесову сыну предалась. Она мне обещалась Забаву не убивать, только пока я не проснусь, так ты скажи, чтоб кто за ней приглядел... ой! Ты куда? Берегись!
Осьмуша, не успев ее разбудить, кинулся между полоцкими воинами и Змеевичем. И здесь-то он очертя голову кидается, хочет собой заткнуть все пробоины! Не смея действовать опрометчиво, Олена следила, не обрушится ли на Осьмушу чья-либо плеснувшая через край злоба.