Василий, Всеслав
У Прошина на этот счет было свое мнение.
- Он, во-первых, единственный сын Ростислава Ольгердовича, и рисковать им нельзя. А во-вторых, он военному делу не учен. Какой из него командир, если он левого фланга от правого не отличит? Нет, я и сам справлюсь, а он пусть посидит. Видал я эту молодецкую удаль в гробу, в самом буквальном смысле.
Когда Чернавке вздумалось по какому-то спонтанному желанию отправиться к молодоженам, Прошин только головой покачал.
- Вот ведь дура-девка. Думает, что княжеские палаты – двор проходной, и туда кто хочешь пройдет. Тем более такая. Тем более сейчас. Ну, пусть тогда передаст мой приказ в палаты княжеские, чтоб все боеспособные под стены шли.
Прошин совершенно не стеснялся перед княжичем величать так нелестно женщину, которую тот только что целовал. Но разве поставишь это в упрек старому вояке?
- Ладно. Начнем готовиться.
***************************
Подготовка проходила в большой спешке, и на счету были каждые руки, ноги и плечи. Даже сам Прошин не только приказы раздавал, но и активно помогал в налаживании обороны. Всем, кого успели выпустить из города, наказали идти окольными путями и небольшими группами. Кто не успел – тех быстро отогнали от ворот, и велели прятаться по погребам и подполам, а заодно запасаться водой на случай пожаров. Ворота городские закрыли на все засовы, и кое-как приладили большие подпоры из квадратных деревянных балок. На стены веревками подымали пушки, ящики с ядрами и бочки пороха, которые уже там фасовали по мерным мешкам. Подняли наверх и чаны с кипящей смолой – неотъемлимый атрибут обороны. Несколько пушек оставили за стеною, нацелив на ворота с разных сторон, и зарядив картечью. Также под стенами воевдоа построил несколько рядов лучников, чтобы осыпать стрелами отряды кощеевцев, что подберутся к городу на расстояние выстрела. Лучников поставили и у окошек в стенах и башнях, кое-как разбавив их стрелками-пищальниками. По совету Рощина-Холмского оставил он наготове конников в городе, чтоб встретили тех, кто прорвется за стены, если первая линия обороны будет прорвана. Теперь оставалось ждать.
Ожидание однако долго не затянулось. Совсем скоро вдали, где терялись в сумраке очертания горизонта, из недобро темнеющей чащи начали пробиваться проблески множества огоньков. По тропинкам и трактам стекалась черная дорожка былых воинов Кощея, которые на глазах организованно перестраивались из походного положения в ровные боевые порядки. На глазах настороженных защитников Полоцка враги формировали своими черными железными фигурами идеальные прямоугольники, ощерившиеся острыми пиками и высоко поднимавшие свои старые, истрепанные знамена,невесть как у них оказавшиеся после Исхода. Шли они, как видно, налегке, не сопровождали их обозы, и не готовились закрепленные позиции. Кощеевцы собирались бить прямо сразу, едва дошли, а не долго брать город измором, месяцами стоя под стенами, как это порою бывало. Оценки были верны – их там было никак не меньше трех сотен, а может даже и больше. Один из воинов, наблюдавший за этим со стены рядом с Василием, не сдержался, и буркнул.
- Ты посмотри, сколько мрази наши предки не добили.
Прошин цыкнул на говорливого воина, и тот тут же притих, втянув шею. А Соловей, стоявший неподалеку, ухмыльнулся. А потом сел по-басурмански прямо на подлогу, закатил глаза, и заговорил.
- И правда, много. И это еще не все. Вторые в лесах остались, наготове. И там же – пушки ихние, тоже готовят.
- Может вдарим, воевода? – Предложил один из солдат. – Прямо по позициям, пусть летят вверх тормашками!
- Не. – Покачал головой пушкарь, прикидывая расстояние. – Не добьем. Мы пока что и до этих, пеших, не достаем.
Соловей тем временем продолжал.
- У них пушки не лучше ваших. Тоже добивать не должны. Только Пушкаревы люди там что-то мастырят перед ними. Какие-то треноги ставят да рамки.
Будь тут Данька, он бы живо опознал изобретение Казимира Завидовича, которое спасло жизнь сначала ему, а потом и его подмастерью, а заодно оставило его без руки. Опознал – и задался тревожным вопросом – а где ж «второй конец»?
- Конницу вижу. Тоже в лесах. Наготове. – Дал новые подробности бывший разбойник. – Смотри-ка, в этот раз не Крылатая. А коней будто по деревням собирали, какие не самыми плохими были. А раньше-то все на своих породистых черных лошадках рассекали, какие по небу скакать могли.
- Тем лучше для нас. – Рассудил Прошин. – Готовьтесь, ребята. Как подойдут на расстояние выстрела, проредите их. Пусть поменьше долезет до стен.
Но первыми ударили как раз кощеевские войска. И ударили совсем не снаружи, а изнутри стенок. Там и тут загрохотало в городе, и заблестели разноцветные сполохи. Со свистом полетели во все стороны цветные искры, с визгом рассекая воздух и разрываясь над крышами хат, чтобы осыпать их искрами. Фейерверки, хлопушки заморские. То ли украли их лазутчики кощеевы, то ли сами завезли на праздник, да кое-где утаили – только теперь праздничная иллюминация стала причиной сразу нескольких буйных пожаров в самом центре разрывов, и потенциальных очагов возгорания там, где рвались другие фейерверки.
- Мне сразу эта затея с хлопушками китайскими не понравилась. – Глядя на зарождающийся хаос, отметил Прошин. – Чтоб их растак…
Но на этом проблемы только начались. В лесной чаще тоже загрохотали раскатами грома выстрелы кощеевских пушек. Серия залпов сопровождалась странными синими вспышками. И точно такие же замелькали в самом городе, среди домов, а также на крышах повыше. А из этих вспышек прямо в стену полетели ядра, обрушиваясь на головы защитникам города.
Свистящие снаряды врубались в древесину защитных сооружений, прогибая стены и проламывая навесы. Ставившие проходы для ядер умело выбрали свои точки – многие ядра попали прямо в смотровые окошки, пролетая внутрь, и убивая и калеча солдат на оборонительных позициях. На одном из участков стены грохнул взрыв – это рванули пороховые заряды, проделывая уродливую выщербину в середине прохода. Полетели вниз кричащие люди и обломки бревен. Щепа, куски древесины и собственные же ядра разлетались вокруг, причиняя войскам защитников Полоцка дополнительный урон. Самого Прошина точно также ранило, бросило на подлогу и завалило телами его же собственных солдат. В канонаду вклинились крики боли и агонии. Тяжелый запах гари, порохового дыма и раздражающая колкость древесной пыли стали испытанием уже для обоняния. Канонада кончилась так же быстро, но разрушения были устрашающи, а паника и сумятица в рядах защитников крепости уже была посеяна и начинала давать всходы.
- Откуда?! – Прошин кое-как распихал тела, выбрался, встал, опираясь на стену, и утер кровь с лица. – Да откуда же они по нам дали?!
Обернувшись к Василию и Всеславу, он крикнул.
- Вы, герои! До второго залпа надо успеть найти, откуда летят эти ядра! Берите людей сколько надобно, но сделайте что-то с этой чертовщиной, а то нас тут как куропаток перещелкают, даже не войдя в город!
- Они идут! – Донесся тем временем крик с башен. – Ребята! Кощеевцы наступают.
А кощеевцы и впрямь наступали .Выстроившиеся ряды двинулись на город, укрывшись под побитыми металлическими щитами. Продвигались они не слишком быстро, но очень уверенно. А за ними на людской тяге тянули поистине монструозных размеров пушку. Одно ядро должно было быть в человеческий рост, а вес был такой, что оставалось только поверить в иную чертовщину – иначе неясно, как кощеевцы вообще протащили ее через все это расстояние так быстро, и не утопили в обыкновенной для Руси распутице.
- Пушкарь! – С ненавистью процедил Соловей, указав на человека, который пристроился на лафете этой пушки – едва заметную фигурку, выделявшуюся только благодаря тому, что он забрался выше других. – Пушкарь, сука! Если вы эту пушку близко подпустите, она вам тут все разнесет!
Маринка
Маринку отпустили в княжеские палаты с сопроводительным листом от воеводы Прошина, в котором сказано было, что велено подательницу сей грамоты, Марию свет Соловьевну, без вопросов пущать и за ворота, и в сени, и в самые княжеские покои. Ведь несет она важное послание, что воевода собирает к обороне всех, кто может еще оружие держать. Вот и шла она как раз туда, через весь город от самых ворот, да еще и по мосту через Двину – путь чай не близкий. Да только у самых у ворот повстречался ей опять Троян. Все в том же одеянии, с все той же улыбочкой стоял он у столба белокаменного, будто спиною его подпирая, да глядел лукаво на деву черную, суженую свою, договором завещанную.
- Отрадно видеть тебя снова, Марина. – Поздоровался Велесович, благосклонно ей кивнув, и оторвался от столба, встав перед воротами, и как-бы невзначай перекрыв Чернавке путь. – А ты, не иначе, к Павлу Ростиславовичу, на торжество. В Загатье не наплясалась? Может, постоишь тут, подождешь невестушку мою? Я ведь ей обещал под крыльцом у князевых хором встретиться, да что-то она запаздывает. А за друзей своих не беспокойся, они там без тебя заскучать не успеют.
Мирослава, Данька, Фока
В комнате был единственный вход – через дверь. Ну, может еще через окно – большое такое, выше росту человеческого, из него весь город можно было увидать. Тут стоило бы больше бояться даже не того, что через него влезут, а что вышибет его каким залетным обломком или волной ударной, а осколки и посекут.
- Вынести конечно можно. – Не стал спорить Павел. – Но некоторые тяжеловаты будут, даже для героев. Но вы не бойтесь, не съедят. – Княжич улыбнулся, показывая, что это шутка.
Однако и от Павла не укрылось, что Забава чем-то другим увлечена. Подошел к ней, за плечи белые придержав, взглянул через правое плечо на сверток, который она разворачивала.
- Что там у тебя, Забавушка?
- Вот, зеркальце мне тут передали, Паша. – Дернула плечами невеста, подаваясь немного назад, чтобы прильнуть к жениху. Кивнула на Даньку, показывая, кто передал. – Диковинное какое-то, надо же. И тяжелое.
И действительно – зеркало. Металл был странный, вроде и на серебро похожий, и твердый настолько же, а все казалось, будто ртуть то живая, и вот-вот зеркальная рама сквозь пальцы девушки протечет. И стекло странное – черное, матовое, ничегошеньки отражать не могущее, и даже наоборот, жадно свет поглощающее. Мирослава снова почувствовала недобрую тревогу, да обратилась к Богу за подсказкой, за видением. И снизошедшее видение подтвердило худшее.
Мирослава увидела, как попадает это зеркало в руки Даньки, подмастерья беглого, из рук улыбчивой, но немного печальной цыганки Златы. Но вещицу эту она и сама получила из чужих рук – из холодных, длиннопалых рук Трояна, сына Велеса инесчастной земной женщины, а заодно – жениха, которому обещана была Марина Соловьевна. Брала, глядя в его глаза с тревогой и отчаянием, но брала по доброй воле своей, по решению, которое приняла сама, и настроена была довести задуманное до конца.
- Вглядись в это зеркало. – Предлагал Троян. – Взгляни, но увидишь не себя. Свою боль увидишь, вою обиду горькую, злость бессильную и желание мести, страшной и праведной.
- Я не хочу этого видеть, Троян. – Глухо отозвалась Злата. – Не хочу. Это мерзко видеть.
- Это должен увидеть Павел.- Объяснял Троян. – Ты же так много хотела ему сказать. Ты хотела, чтобы он как можно лучше понял, за что ему придется расплатиться так страшно. В полной мере проникся. И это зеркало все ему покажет в тот же час, когда в него взглянет он, или та… Ну, ты поняла. Одна-единственная из многих, которую он искренне полюбил, и ради которой стал другим.
Злата тяжко вздохнула.
- Хорошо. Я взгляну. Но только ты сам отвернись. Этого не должен никто видеть.
- И все ты не наглядишься на себя, Забавушка. – Продолжал тем временем Павел. – Оно и немудрено, я на твою красу тоже наглядеться не могу.
- Ну скажешь тоже. – Смущенно, но все же с немалой долей удовольствия отвечала Забава, разглядывая странное зеркало. – Но видать, от красы моей даже зеркало ослепло, ничего не показывает.
Мирослава успела только открыть рот, чтобы выкрикнуть свое предостережение, когда зеркало показало свое предостережение. Черное стекло резко посветлело, отразив комнату, отразив Павла, но не отразив Забавы. Вместо нее отражение Павла приобнимало за смуглые плечи наряженную в чужое свадебное убранство Злату, совсем молодую, с горящим внеземными огнями взором.
- Прости меня, милая. – Сказало Златино отражение. – Виновна ты только в том, что стала самым больным его местом.
Молодые успели только испугаться. Забава вскрикнула, разжала пальцы – а зеркало осталось висеть в воздухе. Ударил из него нестерпимо-яркий свет, а потом княжеские палаты сотряс оглушительный хлопок. Ударило тугой волной героев, отбросило назад вместе с Павлом. Разлетелось на осколки и зеркало, и оконное стеклышко. Погасли все свечи, ввергая во тьму охотничью комнатку. А потом свет втянуло обратно в зеркало – и вместе с ним втянуло все окружающее пространство.
У героев все еще нестерпимо звенело в ушах, но это не помешало им услышать звериные вопли боли и ужаса. Все убитые животные ожили – но так и остались чучелами. Живые головы отдельно от тел кровоточили и дергались на деревянных щитах, а под ними натекала алая лужа. Корчились на полу в конвульсиях боли медведи, в чьей живой плоти оказался стальной каркас, служивший ранее для удержания формы чучела. Свечи горели вновь, но горели мертвенным синим пламенем, почт и не дающим света. Серебряное зеркальце так и осталось висеть в воздухе посреди комнатки, светясь в полумраке идеальным прямоугольником потустороннего сияния.
- Забава! – Первым делом позвал Павел, когда оклемался. – Забава! Что ты ей дал такое, поганый малец?! - А это, видно, адресовалось уже Даньке.
- Не вини Даню, Пашенька. – Зазвучал женский голос со стороны женского силуэта в свадебном убранстве. Забава осталась стоять, только теперь ее волосы отчего-то были длиннее и чернее, плечи стали смуглыми, а платье прилипло к спине из-за обилия крови под ним. Услышав этот голос, Павел побледнел, словно смерть, и его голос превратился в слабый шепот.
- Ты… Ведьма…
- А когда-то ты называл меня иначе. – Злата, каким-то образом заменившая собою Забаву, развернулась лицом к молодому княжичу. – Наверное, уже забыл. Только вот я не забыла. Никогда не забывала.
- Ведьма! – Закричал Павел, вскакивая на месте. – Где Забава! Что ты с ней сделала?!
- Здесь она. – Неопределенно ответила Злата, и приложила руку к груди. – Она все слышит. И все-все узнает и про тебя, и про меня. И про то, что ты сделал.
Олена
Даже Шепот был ошарашен таким поступком Олены, не то, что Осьмуша. Осьмуша позабыл и про свой гнев,и про свое незавидное положение,когда понял, что бежать от огнедышащего змея девушка не собирается.
- Нет, Олена, беги! - В голосе парня звучала почти истерическая тревога. - Он же сожжет тебя! В птичку... обратись.
Последнее слово Осьмуша бормотал уже в объятиях Олены, неуверенно обхватывая ее в ответ одной рукой. Он все еще смотрел в сторону Шепота, тщетно силясь достать из ножен меч.
Смок не сжег Оленку. Шепот вовремя остановил его,испугавшись, что пламенем накроет и Осьмушу. Подчиняясь его жесту, змей изрыгнул струю огня в воздух, чудом не задев древесные кроны и не начав лесной пожар. Сам Шепот тоже Оленку убивать не стал, как недавно убил коня. Но и прощаться долго не дал.
- Достаточно! - Схватив девушку за волосы,он оттащил ее резким рывком, и отбросил в сторону. Осьмуша рванулся на защиту девицы, и таки изловчился поймать его за плащ, и второй рукой вытянуть из ножен на его бедре кинжал. Увы, воспользоваться оружием он так и не успел. Шепот брызнул ему чем-то в лицо из пурпурной бутылочки - и парень резко потепял силы. Рука, из последних сил цеплявшаяся за одежду Шепота разжалась, кинжал выпал из ослабевших пальцев, и Осьмуша, пробормотав нечто неразборчивое , потерял сознание.
- Роса с сон-травы. - Зачем-то сообщил Шепот Олене, потрясая склянкой. - Он всего лишь уснул. Не бойся.
Похлопав Смока по шее, словно собаку, угодившую хозяину, Шепот кивнул в сторону Олены, и зверюга снова недобро уставилась на колдунью.
- Значит, вы и Мастер Восьмой любите друг друга. Верно? - Осведомился Шепот. - Не отвечай, я и так все видел. Я не могу просто так отнять у тебя жизнь, зная, как он к тебе привязан. Но и отступить я не смогу.
Шепот говорил так, словно предлагал какую-то сделку, но голос его звучал так, словно он ставит ультиматум. А на Олену он по-прежнему смотрел так, как смотрят на врага, и готов был в любой час спустить на нее своего большущего ящера.
- Если ты его любишь, то отступи и не мешай, потому что мы спасаем его от неминуемой смерти. Только так у нас есть хотя бы небольшой шанс, что Мастер Восьмой проживет хотя бы долго, если уж не счастливо. Когда все закончится, я разбужу его снова, и можете быть вместе. Вы молодые, вам все дороги открыты. Но если ты будешь мешать, я тебя убью. Да, он никогда не смирится, никогда не забудет, и никогда не простит меня. Если уж он любит, то любит. Но пусть даже через пять, десять, двадцать лет, но он смирится, что тебя больше нет. Я готов прикончить тебя, если это позволит спасти ему жизнь. Мне это нетрудно, а ему хотя бы будет легче меня казнить, когда все кончится.