- И какой же ты лесной кикиморе сапог на память подарил, герой? - беззлобно фыркнула Олёнка. - Ой, извини, Осьмуша. Лес тут дремучий, трясинистый, заплутать не долго, особо коли с лесным дедушкой не в ладу.
Не так боязно чащи лесной и диких зверей, как боязно злых людей. А что говорить, раз уж с лесной тропки на дорогу вышла. Вся на виду. Словно мышка посередь скошенного поля, а в небе ястреб парит... Теперь людей надо держаться. Чай, не все злые. Ой, отвыкла с людьми-то говорить. Только рот раскрыла - обидела парня! Он-то с ней по-хорошему, а ей смешно, что герой, а - на одну ногу босой.
Свиточек, от давности потрепанный, Олёнка приняла, нерешительно повертела в руках, восковую печать надавила, переломила... и сунула свиток за пояс.
- Ты на меня не серчай, Осьмуша, я тебя обидеть не хотела. А... ты-то вон идешь - руку баюкаешь, никак поранили тебя. Дай-ко сперва на руку твою взглянуть. Я лечить умею, и травками, и заговорами, и всяко! А грамотку я потом прочту.... непременно прочту! Ты присядь да расскажи мне, куда теперь твой путь геройский лежит. И отчего ты от дружины отстал. Иль побили ту дружину, иль обидели тебя чем, что сам ушел? Да князь Орел - он что, сильный ведун был, что заране знал, в каком месте тебе меня встретить?
Матушка покойная Олёнку грамоте учила, и по книгам читать, и самой грамотки писать. Только давно это было. А ну как перезабыла все буковки, в лесу-то? Вот стыдоба! Что Осьмуша про нее подумает? Сама кикимора лесная, болотная, неученая, неразумная! Нет уж. Потом. Нечего ему смотреть, как она будет срамиться, пальцем по буковкам водить и по тем буковкам слова складывать. Вот она парню зубы-то и заговаривает: то скажи да это расскажи...
- Ну, Осьмуша, ты руку-то показывай...