Вот и выросла перед Малахом горка таких маленьких, но таких ценных кругляшей. Каждую проверил кормщик, каждую покрутил да на зуб попробовал. А потом смахнул со стола всю пригоршню, и исчезла она в бездонных карманах разбойничьей жилетки.
- Вот и решили дело! Завтра же снаряжаемся в путь! – Похохатывал он. – Можно было хоть сегодня, но сегодня у меня будет отходная! Да такая, какой не видывал весь Велесов Хвост! Вы тоже заглянуть сможете! Со всеми погуляете! А теперь брысь, брысь отсюда. И так натоптали!
А тем временем ведомый Василием Тадеуш вяло и апатично плелся, путаясь в ногах и глядя в землю. Он будто бы пытался как можно сильнее оттянуть момент своей казни. Кощеевец, отчаянный, старый, проклятый, смелый, а жить ему все равно хотелось. Кощеевца провожали молчаливыми взглядами, кто с насмешкой, кто с презрением, кто с равнодушием. Не было только взглядов сочувствия. В Велесовом Хвосте, как видно, кощеевцев не терпели наравне со всей остальной Русью.
Вышли они за ворота, и спустились к морскому берегу. Мелкими волнами накатывала на усеянный галькой песчаный берег зеленоватая вода. Тадеуш поднял голову, чтобы посмотреть на горизонт, будто совсем забыл, что в том числе и его стараниями нет больше солнца на свете, и надеялся увидеть последний в своей жизни закат. Как только поднял он голову – Василий ударил его сапогом под колено, и заставил упасть наземь ничком. Потом поднял за волосы, оставив в коленопреклоненной позе, и замахнулся.
Даже сейчас, перед смертью, Тадеуш так ничего и не захотел сказать напоследок. Ни пощады вымолить, ни про матушку и детушек наплести он не захотел, как иные разбойники поступали. Не захотел и встретить смерть дерзко, хуля своего палача и весь род человеческий грязными словами. Не захотел даже какой-то последней просьбы оставить, или покаяния. Просто ждал, пока сабля Рощина со свистом рассечет воздух, и полетит в сторону лохматая голова бывшего кавалериста, а тело снопом упадет в песок, обагряя его кровью.
Скоро его похоронят за городом вместе с остальными.
*****************************************
Малах не соврал – он устроил большие гуляния. Желая проводить в опасное плавание атамана, половина людей, населявших станицу, собралось на подворье. А может, привлек их вкусный запах из трех больших котлов, поставленных прямо тут. В основном, конечно, были это такие же морские разбойники, как и он сам, которые ходили как под самим Малахом, так и под другими, менее отважными кормщиками. Но были тут и просто любители выпить и поесть задарма, великое множество самых разнообразных людей. Играли музыканты на поношенных и чуть расстроенных, но о того только задорнее звучавших инструментах. Топот танцующих ног заставлял дребезжать посуду и подымал облака пыли. Пьяные голоса хохотали и пели песни вразнобой и невпопад. Поминутно возникали одиночные и массовые потасовки, разбойники били друг друга по мордам, разбивая их в кровь, а потом сразу же все вместе братались, забывая даже кровь смыть из разбитых, переломанных по три раза носов. Реками лилось вино, а столы ломились от закуски, пусть и не слишком привлекательной и разнообразной. А впереди дозревало самое вкусное – огромная, истекающий жиром и богатая мясом туша вепря на громадном вертеле. Зверюгу этого завалил на днях здешний охотник, тоже здесь присутствовавший, и охотно рассказывавший собравшимся гостям о том, как же ему это удалось. Только он сам не был уверен, вепрь ли это вообще, или просто какое-то чудище с клыками и пятаком.
Из знакомых героям был тут, например, корчмарь. Он сам прикатил на праздник громадную бочку хмельного меду, и еще одну бочку с крепкой брагой, которая вспыхивала, если поднести к ней огонь. И Злата, цыганка-гадалка, тут была. Сама она не пила, но танцевала так, будто от того зависела ее жизнь, и собой заводила всю остальную толпу. Ярким и пестрым пятном мелькала она, бренча бубном и множеством своих цацек, и обольстительно сверкала своими очами. И ворожей тоже тут был – он не танцевал, но со стола уплетал за четверых, хватая все прямо руками и не обращая внимания на застревающие в бороде остатки.
А вот действительно близкие Малаху люди не праздновали. Женщина та, что Чернавку облаяла, сейчас с трудом скрывала слезы, сидела вдали и ото всех отворачивалась. А при виде героев так и вовсе шипела змеей и уходила прочь торопливой и раздраженной походкой. Растерянно путались под ногами детишки, беспризорники, для которых Малах давно заменил утраченные семьи. Не праздновали со всеми те два брата-толстопуза с дубинками, даром что дураки круглые. В меру своих умов и они понимали, что дурное случится, ежели не воротится Малах из своего пути.
А Малах веселился пуще всех. Без устали травил он различные байки, хохотал, хлопал всех по плечу, срывался с места, лез прямо через стол, чтобы пуститься с остальными в пляс, лихо закружил Злату, и тут же улетел в дерущуюся толпу, чтобы с задором расколотить пару носов. И пил он, пил много, больше всех. Казалось невероятным, что в таком состоянии он вообще может говорить, а не то что собираться в дальнее плаванье, но Малах почему-то будто и не пьянел. Угомонила его только смачная пощечина от той грустной женщины, после чего та сразу же убежала в избу, а Малах, потрясенный до глубины души, уронил свое сухощавое тело за стол.
Когда гости притомились пировать, и наступило некоторое затишье – вышла перед людьми цыганка Злата, и запела. А пела она – заслушаться можно. Была бы она русалкой, так от ее пения бы моряки со всех кораблей в омут кидались не раздумывая. Песня была цыганская, непонятная, никто не разбирал ни единого слова, но каждый понял, что поется в ней о чем-то невыразимо-прекрасном, и вместе с тем невыразимо-грустном и тоскливо, отчего в груди перехватывает дыхание, а на глаза поневоле наворачиваются слезы. Бабы плакали навзрыд, мужики украдкой утирали поблескивающие слезинки. Особо пьяные разбойнички громко и надрывно всхлипывали и зарывались побитыми мордами в рукава. А Малах не рыдал, и даже слез у него не было, но слушал он цыганку так внимательно, будто понимал все, что она поет.
А Злата, допев свою песню, поклонилась «честному люду», прошла по рядам, собирая с щедрых людей медяки, и покинула праздник. Так и закончились большие проводы атамана Малаха.
Впереди был новый день
*****************************************
Наутро Малах был свеж как огурец, энергичен и инициативен. Все еще спали, когда он был уже на ногах, и занимался последними приготовлениями. Сейчас он был занят тем, что отбирал людей в свою команду. И, конечно, не обошлось без правил.
- Вы, сукины дети, должны были на год вперед налакаться у меня на празднике, чтобы была мочь терпеть на время плавания! – Вещал Малах, стоя на бочке и обильно жестикулируя. – Потому как первое, самое первое мое правило – не пить на корабле! Хоть кого изловлю я хмельным или хоть просто с бутылкой, тотчас же выкину за борт. И курить тоже я вам не дозволяю!
Этот крик изрядно поубавил количество желающих отправиться с Малахом, а их и так было невеликое число. Впрочем, расстроенным от этого атаман не выглядел, а терпеливо отбирал нужных ему людей. Благо процесс этот уже подходил к концу. Последним он выбрал совсем мальца, лет пятнадцати, одетого в ношеную рубаху, повязку на голове и свободные шаровары. Видно, возраст был последним, на что Малах смотрел при отборе.
- …и те из вас, кто будут живы, будут богаты как цари! – Завершил он свою речь, и она была встречена бурными всеобщими криками «ура!». С этими криками они заходили и на корабль Малаха, о котором тоже стоило сказать пару слов.
Лелислав, знакомый с мореходством не понаслышке, сразу же определил – это судно когда-то было частью Кощеевского флота. Пусть содраны с него все знамена и опознавательные знаки, пусть время и творческий подход атамана видоизменили его, поизносили и потрепали, эти огромные корабли с множеством парусов ни с чем не перепутаешь. Это были специальные грузовые корабли, которые могли перевозить большие грузы – несметные горы награбленных сокровищ, золота, камней, пушнины, скота, который до последней головы будет забит…
Рабов.
Да, чаще всего на таких кораблях везли в Кощево Царство рабов. Людей свозили целыми городами и селениями, до отказа набивая трюмы, где в полной темноте, тесноте, среди немытых тел и всего неприглядного, что сопутствует человеческой жизнедеятельности, они проводили порой до нескольких месяцев. Более удачливых сажали на весла, чтобы ускорить ход. Ясное дело, выживали не все. На то и был расчет – набрать побольше, чтобы довезти хотя бы треть, а если половина – так и вовсе замечательно. Все лучше, чем гнать бесконечную вереницу пленников через тундру, где они погибнут в полном составе, разбегутся или привлекут хищников, чукч или Сехирчу с его «мерзлыми».
Эти корабли были непохожи на судна Руси, они были много больше даже самого большого, и много совершеннее. Без большой команды и некоторых особых знаний с таким не управишься. Хотя, конечно, кто знает, что с кораблем сотворил Малах и здешние умельцы.
С виду, тут уже не раз меняли мачту, и вообще было их меньше чем положено, паруса были латаны-перелатаны, нос был украшен оберегом из оленьего черепа, украшенного перьями(явно подарок ворожея), в бортах прорубили бойницы для нескольких пушек, утащенных с других суден. И, конечно, расписали корабль тоже. На парусе умелец-художник вывел символ рогатого черепа с бубновой мастью. На бортах тоже красовались бубны, черепа с костями и кинжалы. А на флаге кусал себя за хвост змей Велес. Малах, по старой русской традиции, должен был сам занять место у руля этого чудища, и похоже, что эта необходимость доставляла ему истинное удовольствие.
Коней героев тоже взяли на борт, на корабле нашлось бы место и для целого стада. За ними оставили ухаживать того самого пацаненка, который явно был этим недоволен. Он-то думал, что сбежав из дому и напросившись в плаванье навсегда увильнет от такой работы. А самих героев разместили в специальной каюте, где их поджидал их попутчик и бортовой врач.
Это был человек, совершенно непохожий ни на остальную команду, ни на жителей Велесова Хвоста. Грек по происхождению, низкорослый и кучерявый человек с гордым крючконосым профилем, холеными руками и приятным голосом.
- Ничего руками не трогайте!
Это было первым, что сказал он своим новым соседям. А руками трогать было что. Здесь были все его запасы трав, настоев и припарок, здесь же – его инструменты, и кроме того, многое количество карт. Не только путеводных, хоть были тут и они. Карты звездного неба занимали его намного больше, чем карты земли. И на тех и на тех были следы многочисленных правок, а сам он пытался составить собственную звездную карту, в чем ему была подспорьем большая подзорная труба на треноге, которую грек звал «телескоп». Такую штуку видел только Василий, и то – всего лишь раз.
- Звать меня Никас Катракис, сын я знаменитого звездочета из самого из Царьграда. – Тем не менее представился он чуть позже. – Но мне больше нравится название Константинополь. С Малахом я давно работаю, в дальних плаваниях на корабле нужен хоть один образованный человек. Не бойтесь, я вам не помешаю.
Вот так и началось плавание героев. Вскоре корабль Малаха снялся с якоря, наполнились ветром паруса и с течением времени все дальше и дальше был берег, пока насовсем не скрылся из виду. Теперь вокруг было только море, клочья тумана, да призрачные огни.