[21+] Время - крышки | ходы игроков | Не мелок

Пробуждение было... ужасным. Мария согнулась в кашле, пытаясь избавиться от противной жижи-слизи в своих лёгких, и ударилась головой о крышку своего саркофага, снабжёную грязным до уровня абсолютной непроизрачности стеклом.
Она даже не сразу вспомнила, что именно произошло, и что она тут делает. Катастрофа. Воздушная тревога. Она случайно оказалась рядом с убежищем. Её быстро раздели и закатали в капсулу криптосна, обещая разбудить, когда буде безопасно... уже безопасно?

Маше приснилось, что она утонула. Она лежала, запрокинувшись навзничь, на мягком песчаном дне, в холодной буро-зеленоватой темноте, пахнущей рыбьей требухой и йодированной солью, и над ее белесыми стеклянными глазами, над глупо разинутым ртом и бледно-голубым телом сновали маленькие полосатые рыбки и медленно колыхались путанные нити ламинарии. Странный сон. Обычно людям снится, как они тонут, барахтаются, захлебываются, сопротивляясь невидимой руке-убийце, которая тянет их ко дну, а Маше приснилось, что она уже всё. Совсем всё. И эдак неэстетично, физиологически всё: не как «Офелия» Милле — нежная свежеумершая фея той же природы, что и цветы, выпадающие из ее окоченевших пальцев, а, наверное, уже как Лора Палмер, выловленная из реки и завернутая в полиэтиленовую пленку.

Как странно. Наяву Машу тоже во что-то завернули. Даже закатали. Законсервировали, как сельдь в рассоле, поместив в большую консервную банку по ее размеру. Видимо, чтобы не смущать приличных людей ее видом. И давно ли? О-о-о, судя по плотности мха, которым заросло стекло снаружи, так давно, что лучше об этом и не думать. А слизь, которую она выкашляла? Эта слизь была такой густой... Наверное, потому, что слишком долго бултыхалась в ее легких. Что же с ней произошло? Не во сне, а вообще: как она здесь очутилась?

Воспоминания возвращались неохотно, насилу, как будто пробиваясь через глубокую толщу вод: станция метро «Речной вокзал», голос диктора, яблоки, покатившиеся под ноги прохожим, а потом... Да! Вспомнила! Убежище. Ее положили в криптокапсулу. Обещали разбудить, когда станет безопасно. Но никто не разбудил. Странно. И тревожно.

Кашлянув несколько раз, чтобы убедиться, что больше ничего не польется изо рта, Маша уперлась обеими ладонями в загаженную крышку, напрягалась всем телом и попробовала ее вытолкнуть. Ничего не получилось. Тогда она робко позвала на помощь. Потом громче. Потом еще громче. Наконец закричала во весь голос, стуча по криптобанке кулаками. Но все оказалось бесполезно. Надо было выбираться. Но как? Нет, можно было, конечно, подождать, пока появится принц и вытащит ее из этого стеклянного гроба, только каковы шансы, что принца тоже во что-нибудь не закатали? Придется включить голову. Итак: не может такого быть, чтобы банка открывалась исключительно снаружи. Значит, где-то в этой капсуле должна быть кнопка, открывающая крышку. Надо только внимательно эту кнопку поискать.

Нащупав сбоку какой-то рычаг, девушка с усилием потянула за него.

Рычаг поддавался очень плохо. Медленно. Приходилось дёргать его изо всех силёнок. Он скрипел. Явно какие-то механизмы двигались, но двигались плохо - потому что давно их никто не использовал.
Наконец, рычаг прошёл весь путь, а крышка открылась лишь "чуть". Достаточно лишь для того, чтобы появилась тоненькая щёлочка, через которую можно было ощутить мокрым обнажённым телом дуновение свежего прохладного ветерка.

— Пожалуйста-пожалуйста, еще немного... Вот так... Наконец! — вздохнула Маша, почувствовав отклик застоявшихся без дела механизмов. Она так сильно и настойчиво давила на рычаг, что на ее задубевших пальцах и ладонях отпечатался рельеф неподатливой железной рукояти. И все-таки крышка, заскрипев, приподнялась, и в образовавшуюся щель влетел приятный ветерок, разбросавший по телу девушки зябкие мурашки.

Ура! Аж на целых пару сантиметров она ближе к выходу из гроба! И ладно — для начала и этого достаточно, чтобы ободриться. По крайней мере теперь про Машу не напишут: «Пол женский, 18-25 лет. Смерть наступила скоропостижно в результате гипоксии» (или асфиксии? как там принято писать в отчетах патологоанатомов?). Теперь если Маша и умрет, то от холода, голода, болезни или — что гораздо вероятнее — от скуки. Большим упущением, по Машиному мнению, было не вмонтировать в капсулу компьютер с интернетом. А еще кофеварку, тостер, чипсы и немного пирожков. На таких условиях она бы запросто пролежала здесь еще столетие-другое. Что же они до такого не додумались, профаны?..

Девушка зажмурила глаза, потянулась носом к узкому отверстию, втягивая воздух трепещущими ноздрями, как кот, когда вынюхивает рыбу: чем там пахнет? не веет ли каким знакомым запахом? Пахло непривычно: залежавшейся пылью, коррозией, плесенью и мхом. И чем-то еще — смутно знакомым и очень неприятным: железистым, кисловатым, медицинским. «Прозекторский», — обозвала Маша этот запах, хотя никогда не бывала в прозекторских. И вообще, ближе всего к теме анатомии подошла, когда на выставке с непостижимым названием «Под знаком треугольника» рассматривала репродукцию «Урока доктора Тульпа».

— Эй! — позвала Маша, сунув в отверстие губы вместо носа. — Эй! Вы там померли, что ли, или издеваетесь с меня? В смысле, надо мной... А все равно! Э-э-эй! Откройте дверцята, или все поглохли?!

Видимо, «поглохли», потому что снова никто не отозвался. Маша повела кончиками пальцев по краю крышки, собирая грязь и шевеля над ней ноздрями: тот же невнятно-гадкий запах. Потом кое-как попыталась разлепить неподдающиеся створки: эх, увы! Рука пролезет, голова, если поднатужиться, пролезет, а вот попа — ццц. Вареники со сметаной и шкварками даром не проходят. Тогда, осмелев, девушка выглянула в щель. Внимательно и подробно изучила обстановку, не обойдя вниманием ни один миллиметр доступного обзору помещения. Снова подергала крышку и опять ищущим взглядом осмотрела странный зал. Помимо классических «кто виноват?» и «что делать?», ее волновал еще один вопрос (не такой, конечно, важный): нет ли здесь поблизости какого-нибудь дрына?

В принципе, каким-то случайным образом девушка поняла, что крышка кое-как, но поддаётся открытию. Она ещё не приложила к этому сил, но смогла ощутить дополнительную степень свободы. Похоже, что рычаг был замком, и только замком.
Там в щели виднелось старенькое помещение. Узнавалось то, в котором девушка уснула. Только... словно бы прошло несколько сотен лет. Старые капсулы. Куски обвалившегося бетона. Пылища... следы босых ног в этой самой пылище. И одинокий таракан размером с йоркширского терьера.

— Ну ладно, — решительно шмыгнула носом Маша, легла руки-ноги прямо, растянулась, как Христос во гробу (Х. Гольбейн Мл., холст, масло, 1521 г.), полежала смирно, накопила сил, потом немного покрутилась, чтоб со всех сторон вымазаться липкой жижей — как ее назвать: медицинский рассол, амниотическая жидкость? бррр! — а потом, помолясь-благословясь, полезла в щель.

— Ну-с, поехали, — сначала она просунула пальцы, затем руки по локоть, затем голову и плечи, после вылезла по пояс, уперлась напряженными ладонями в нижнюю створку криптогроба, оттолкнулась, высвободила попу и наконец, извиваясь всем телом, соскользнула на холодный пол, усеянный пылью и обломками бетона. — Уфф, фу-у-уф... Свобода попугаям! Как заново родил... Эм-эм... Хм.

Метафора второго рождения была слишком избитой и нарочитой, Дмитрий Саныч такую не одобрил бы, проворчал бы про опошленный библейский символизм и беспардонное кощунство, и Маша, пораскинув умом, отбросила неудачный образ. Но обуревавшие ее сложные чувства все же требовали какого-никакого выражения.

— Как заново... превратилась в склизкого червя, — сказала девушка проникновенно. И добавила для важности: — Отака фигня, малята.

Несколько раз поскользнувшись на вспученном полу, она прошлепала в центр зала. Покрутилась на месте, осмотрелась и грустно протянула: «Мда, в битве с природой человечество продуло, причем с разгромным счетом». За годы (столетия?) беспамятства убежище изменилось до неузнаваемости — от былых стерильной чистоты и порядка не осталось и следа: пол растрескался и зиял кривыми зигзагами разломов, сквозь которые пучками пробивались сорняки; стены и бетонные плиты потолка обвились путаными гирляндами лиан, плюща, вьюнка и черт знает еще каких растений и под натиском корявых корней раскрошились, как сухое песочное печенье; предметы обстановки, шкафчики и полки, либо заржавели, порыжели, либо прогнили и осыпались трухой, а их хлипкие поверхности — да вообще все без исключения поверхности — покрылись буровато-войлочным густым налетом мха. Даже железо и пластик, даже ровные ряды футуристических капсул поддались всеобщему настроению безысходности и тлена. Своим обветшалым живописным видом зал невольно напоминал воображению картины лесных руин и заброшенных старинных замков. Закат цивилизации as is. Красиво, черт возьми! Безумно печально и красиво. Есть в гибели мира какая-то особая жестокая поэзия. Обнять бы этот мир и плакать, достать чернил, писать навзрыд. Только кто же даст Маше любимый планшет или, ну, хотя бы краски?

Повертев головой в поисках такого благодетеля, Маша заметила свежие следы босых ног. Что? Свежие? Свежие?! Она здесь не одна?! Маша бессознательно прикрыла грудь руками (а то ведь соски на сквозняке встопорщились, как у вавилонской блудницы).

— Эй, есть здесь кто живой? — спросила она у следов, будто те могли ответить.

И вдруг ее пронзило догадкой: «А ведь, может статься, кто-нибудь еще сейчас проснется!» Она склонилась над ближайшей капсулой, стерла с крышки грязь, заглянула, но увидела уже не человека, а мумию с черными провалами глазниц и оскалом, как у черепа на пиратском флаге. О боже! Она резко отшатнулась, зажав ладонью рот, чтоб не вырвался крик. Осмотрела другую капсулу, и третью, и четвертую, и пятую, и... — трупы, всюду трупы. А если не трупы, то такие же пустые гробы с выломанной крышкой, как ее собственный.

Маша задрожала. Ей стало жутко, по-настоящему жутко, так, что, чувствовался корень каждого вставшего дыбом волоска. Ноги подкосились, а к горлу, вызывая тошноту, подступили кисловатые остатки криптослизи. Однако девушка сохранила самообладание. Поборола спазм, стараясь дышать равномерно и спокойно. Снова позвала на помощь, но уже как-то неуверенно, с опаской. Начнешь тут осторожничать, когда выяснятся, что ты очнулась посреди настоящего «Фоллаута», на кладбище консервированных трупов, через дохренаста лет после конца света, а рядом ползает какое-то... создание! Ах да, что это за чудище? Детеныш Чужого? Мичуринский ГМОшный таракан?

Маша бочком, по-за капсулами прокралась к насекомому. Прислушалась: живое? шевелится? стрекочет?

Животное...
Смотрит прямо на неё.
Мичуринский таракан был тут изначально, и вся активность Машеньки не могла не привлечь это членистоногое. Машенька выглянула из-за угла, а тараканище... смотрел на неё прямо в упор своим тупым, ничего не выражащим тараканьим взглядом. Только усами шевелил.
Это казалось вечностью... но длилось долю секунды. Очевидно, что ничего не боящееся огромное членистоногое - это не кто-то, кто будет сбегать от Машеньки. Ведь в Машеньке не было совершенно ничего противотараканьего.

— Та-ра-ка-ни-шш-ще, — просвистела Маша тоненько, тихонько, шорохом полевки по старому амбару. И зачем-то разбила слово по слогам, как дошкольник, тычущий пальчиком в книжицу Чуковского.

Хотя ясно же зачем: кто как не он восседал посреди зала? Вымысел советского поэта во плоти — прямо с картинки, из детского кошмара: и глянцевые крылья цвета ржавчины при нем, и щетинистые ноги с изломами в суставах, и усы. Наставил на Машу свои длинные антенны и упруго пошевеливает то одной, то другой, видимо, настраивая радиосвязь с внеземными собратьями по разуму.

«Звери задрожали, в обморок упали», — пробежала в мыслях веселенькая строчка. Ай да Корней Иванович, ай да сукин сын! Оказывается, не только Пушкин-наше-все, но детские поэты пророками бывают.

И как же теперь одолеть проклятого злодея? В сказке он, помнится, шороху наделал, все лесное царство запугал: и медведей, и слонов, и кота, и даже самого гиппопотама! — подумать только! кто такая Маша против самого гиппопотама? — один лишь проворный Воробей: чик-чирик, скок-поскок, «взял и клюнул Таракана — вот и нету великана». Но в Маше нет решительно ничего от Воробья: ни тебе приличного клюва, ни крыльев, ни, тем более, героической отваги. Маша только в обморок умеет и дрожать. И вообще, она не из этой страшной сказки. А злодей сидит себе на руинах бесславно скончавшегося мира, пыжится от важности, поводит зазубренными жвалами и усиком-прутом — и того и гляди ведь дотянется до Маши: прошло-де ваше время, человечишки, теперь я здесь полновластный хозяин и венец эволюции, а вы — пыль и прах (и, наверное, еда).

Маша на цыпочках попятилась назад-назад-назад и немного влево, как рак-отшельник, уползающий за куст, потому что где-то там (не за кустом, разумеется, а слева) заприметила дверь, приоткрытую на пару сантиметров, — если незаметно прошмыгнуть в эту дверь, то, глядишь, и обойдется.

Вильнув бедром, девушка обогнула криптокапсулу и тихими шажочками приблизилась к двери. «Может, чирикинуть как бы невзначай?» — подумала она, удивляясь своей смелости. Подслушавший ее мысли таракан застрекотал, и чудилось: скрежещут сочленения панциря Чужого. «Плохая идея», — передумала девушка от греха подальше. Бесшумно, по чуть-чуть она потянула вниз дверную ручку, но усилие, увы, ни к чему не привело: дверь заклинило с обратной стороны, и ржавая створка наотрез отказалась раздвигаться шире, чем на строго предписанный законами жанра промежуток. Вдавив себя в неподатливый зазор, Маша поднатужилась, запыхтела, засопела и выползла на той стороне с багровым лицом и старческой одышкой: ну дела! Даже восстать из гроба было проще! Все потому, что криптослизь успела подсохнуть на сквозняке, превратиться в криптопленку и больше не скользила, а скатывалась отвратительными клочьями. Да и шут с ней! Главное — Маша спаслась от таракана. А что без шума и драки, без драмы и эффектов — так ведь девушка вам в воробьи не нанималась!

Что же, теперь обратной дороги нет. Теперь — только вперед, навстречу изменившейся реальности. (Как бы еще к этой встрече подготовиться?)

Выждав пару минут, пока глаза привыкнут к перемене освещения, девушка с опаской побрела по коридору. Дошла до шкафчиков со сбитыми замками. Кто-то побывал тут до нее и, судя по всему, побывал совсем недавно. Интересно, на полках остался еще какой-то скарб?

Однако, не было у Машеньки никаких пары минут. Она только начала отползать от таракана, как тот бодро побежал за ней. Она скрылась за капсулой, и тот прыгнул, раскрыв крылья (КРЫЛЬЯ!) и пролетел мимо, но уже затем перегруппировался. Этот таракан-таракан-тараканище не был робкого десятка. Он уже осознал, что жертва бежит, и явно не хотел, чтобы это прожолжалось. Упускать жертву членистоногий не хотел.