Дача | ходы игроков | 03: Карьер

    Автоматный огонь показался оглушительным. Он ударил по ушам, привыкшим к тишине, и наполнил барабанные перепонки знакомой болью — травма от крика Пугал не пройдёт ещё долго. Но гром пороховых взрывов смёл, сорвал вуаль изматывающего отсутствия звуков. Яркое пламя прокатилось над карьером, а гильзы звенели по бетону у Ириных ботнок.

    В тот же миг упруго-чёрная вода взметнулась над краем площадки, закрыв Жонкиля вибрирующим занавесом. Пули дырявили его, пуская широкие круги, но вода лилась щедро. Соколова видела фигуру былого напарника, неподвижно стоящую за чёрным щитом.

    Он стоял так ещё секунду. Потом над озером мигнула вспышка. Живой щит ринулся навстречу, стараясь опередить опасность, но мало что может опередить пулю. Голова Жонкиля нелепо дёрнулась, брызнув тёмной субстанцией. К крови в глазницах прибавилась уродливая яма на виске.

    Но полуобнажённый подросток не упал. Балансируя на самом краю, он медленно изогнулся, возвращая равновесие. Сольферино выстрелила повторно, но в этот раз темнота отразила пулю. Пустые глаза всё смотрели и смотрели на Иру с нечеловеческим, душераздирающим состраданием, чью всеобъемлющую страсть легко было принять за столь же мучительный голод. Возможно, так Иисус смотрел с креста на приближающегося центуриона.

    Жонкиль положил руку на грудь, будто отдавая последние почести... и медленно вынул нож.
    — Прощай, Индиго, — не то попрощался, не то просто ответил он.

    Водяная защита рухнула, разбрызгивая чёрную жижу между ними, и мертвец шагнул навстречу Ире.

    Ира не ответила, по крайней мере, вслух. Вид извлечённого из груди ножа почему-то вызвал судорожный вздох, словно Жонкиль умер не тогда, а именно сейчас. Пусть это был уже не он, чувство потери плеснуло волной на барьер её самообладания и отхлынуло, послушно позволяя отложить себя на неясное будущее.

    Возможно, будь он больше похож на себя прежнего, Ира бы не смогла оставаться столь хладнокровной, сдерживать эмоции. Сейчас же она лишь выдохнула и кивнула, молчаливо прощаясь. Не с Жонкилем — время оплакать его ещё не пришло — но с Озером, которое, несмотря на весь свой ужас, было ей интересно. Сможет ли она когда-нибудь рассказать, сколь искушающе было его предложение?

    Секунды падали и замирали. Индиго нравился образ космических часов, где секунды отсчитывала золотая стрелка на тёмном фоне, и они исчезали искрами далёких звёзд. Цвет фона был именно тем, что называл её имя. Глубоким сине-фиолетовым, цветом ночного неба. В моменты полного сосредоточения, почти транса, этот цвет олицетворял единство, принадлежность миру, доверие и принятие. Казалось, ещё немного — и она взлетит, если захочет. Сейчас в фиолетовый органично примешивался чёрный цвет грусти.

    Ира поправила направление и вдавила курок. Так было правильно.

    Пули прошивали тело Жонкиля, оставляя всё новые отметины, но он продолжал идти. Как костяные медведи, которые рычали даже когда экспансивные оболочки раскрывались внутри и калечили внутренние органы. Как пугала, пытавшиеся собрать убогие подобия жизни из клочьев брезента и огородных шляп. Как судьба, властвовавшая над лесом, пока люди волокли кочи на север.

    «Штейр» отдался в плечо последним выстрелом. Затвор звякнул, не найдя свежий патрон. А затем Жонкиль оказался головокружительно близко. От него пахло тиной, водой и глиной. Порохом и совсем слабо — кровью. От него пахло парнем, которым он был при жизни. И сейчас он стоял так близко, как будто его и Иру связывало нечто большее; почти сексуально разделённое откровение. В мельчайших деталях Соколова видела пульсирующие нити сосудов с чёрной водой, дорожку по-мальчишески редких волосков у пупка и линию губ. Жонкиль стоял так близко...

    Ледяной рукой он отвёл дымящийся пистолет-пулемёт, убрав последнюю преграду между ними. Издалека прокатился ещё один выстрел Сольферино, но больше она не стреляла — или боялась задеть Индиго, или пыталась справиться с катером, качающимся на бешеных волнах. Зеркало озера разбилось, треща во всех направлениях и взметая водовороты чёрной тины.

    ... и вогнал нож ей в бок, легко пробив рубашку и майку.

    Всё было просто. Ира смотрела в лицо Жонкиля и вспоминала мягкую усмешку, удивляясь про себя, почему они никогда не оказывались настолько близко? Почему не думали раньше, что их может связывать не только Охота?

    Время замедлилось. Как во сне Ира почувствовала холод его тела и выпустила "Штейр", позволяя рукам упасть. Хрипло выдохнула, почти не ощущая боли: только холод и запахи, глубокая тьма и цвет индиго, перемешанные в отражении лунного сиянии кожи. Всё ещё в состоянии шока Ира подняла руку, погладила бледную щёку, не пытаясь стереть с неё водяной рисунок и улыбнулась, словно не зная, что нож Блакита в другой руке сейчас вонзится в одержимого Озером.

    — Ах...

    Жонкиль вздрогнул. Секундная судорога пробежала по его лицу, когда Ира повторила удар, поворачивая выгнутое лезвие «Витязя» в ране. Стопор упёрся ей в большой палец, подсказывая, что нож на всю длину погрузился в живот разведчика. Но двинуть руку вверх помешала ладонь, накрывшая её запястье.

    Мгновением позже девочке пришлось сделать то же самое: нож Жонкиля двинулся выше, добравшись до чего-то безумно болезненного. Она чувствовала кровь, клокочущую в горле. Почувствовала, наконец, давящую боль, разлившуюся по левому боку, и боль острую — повторявшую очертания ножа. Все уставные ножи Ударного отряда были одинаковыми. Наверное, одинаковыми были и ощущения. А иногда — и мысли.

    Так они и стояли. Слепой мертвец и симпатичная светловолосая девушка в грязной, изорванной, перебинтованной одежде. Стояли и смотрели друг на друга, пытаясь преодолеть чужую силу и не разжать пальцы на своём ноже. Молчали.

    Теперь ощущения были полными и глаза Иры против воли заблестели от слёз: боль вызывала закономерную реакцию. Каждый вдох давался с усилием, и она понимала, что её время тает, исчезает, как сон поутру. Мелькнула мысль о Наире — уцелела ли она в беснующихся волнах? Или всё же их ударный отряд провалил задание?

    Впрочем, это было не важно. Второй раз за последние сколько-там-часов Смерть обнимала её за плечи и терпеливо ждала. На сей раз не было даже страшно, только очень больно, хоть и совсем иначе, чем в Садоводстве. Тут было... честнее — подобрала слово Ира.

    Умирать всё равно не хотелось. Индиго почти нежно рассматривала лицо Жонкиля и вкладывала все силы в то, чтобы управлять руками.

    Сантиметр за сантиметром она сдвигала лезвие, а сила в руке Жонкиля исчезала. Расстрелянный в упор, убивший сам себя, поражённый пулей в голову, только теперь он начинал умирать. Озеро могло дать многое... но не всё.

    Остриё достало до селезёнки, и парень пошатнулся. Ира выдернула нож и ударила снова. Потом снова и снова. Обмякший Жонкиль медленно сполз на её руки, и Соколова опустилась вместе с ним, последним ударом пронзив сердце между третьим и четвёртым ребром. Ужасающие раны на месте глаз юноши не исчезли, но ощущение потустороннего взгляда, притаившегося в них, медленно угасло. Шторм утихал. Катер Сольферино прекратил плясать на волнах, Наира уже дёргала трос ручного стартера, запуская мотор. Она мчалась к площадке, а на коленях раненой Иры умирал желтоволосый разведчик с нелепо щеголеватой здесь причёской. Такие в городе нужны, а тут... а тут...

    Аффидевит — это единственный способ коммуникации, доступный тем, кто не сможет рассказать о своей невидимой войне. Войне между человеком и чудовищами, которых сотворил сам человек. Это слово Ира нашла в словаре, который читала позавчера на Даче. Теперь оно снова пришло на ум, ведь аффидевитом Жонкиля стало прощание.

    Много часов спустя солнце взошло над бескрайним лесом, сотканным из влажного золота росы, розового ковра земли, зелени иголок и чехарды сосен. Солнце вставало, а Старый Карьер заливала светлая дымка. Индиго и Сольферино сидели высоко на склоне, наблюдая, как приближается стальная точка. Дисплей «Моторолы» подтверждал наличие сигнала.

    Точка росла, ширилась, обрастала звуком и свистом, пока не превратилась в силуэт атакующего вертолёта. Тёмная обшивка Ми-35 перекликалась с цветом ночной воды, возвращая мрачные воспоминания. С пилонов отделились дымные шлейфы, один за другим вонзаясь в ложе Карьера. Земля содрогалась под ударами, а озеро внизу превратилось в цепь пылающих котлов. Клубы жирного дыма потянулись к утреннему небу, и среди них таяло лицо Жонкиля с пустыми глазами. Таяли сгорбленные фигуры шаманов-самоедов, бросавших жертвоприношения голодным лесным богам. Таяли моряки, упорно шагавшие вдаль. Таяли люди, своей жестокостью научившие Лесное озеро быть жестоким; обратившие его воды в холодный мрак. Таяли фигуры казаков в меховых тулупах и напуганных священников, засыпавших проклятый волок землёй. Таяла цепочка экскаваторов, украшенных квадратами «Строймонтажа».

    Прораб Андреев не ведал, что открывает миру. А озеро, ставшее Чёрным, не ведало иного мира.

    Вертолёт развернулся, заходя на второй круг. Ракеты «воздух-поверхность» продолжали ложиться над рекой, покрывая переданные Ирой координаты. Сделав заключительный проход над собственноручно созданным адом, чёрный вертолёт пошёл на посадку.

    Ударный отряд всё же выполнил задание.