Quaint Girl | ходы игроков | Записки доктора Прокруста

Запись первая

С первых же секунд видеозаписи, на экране появляется весьма долстая девушка. На самом деле, объективно, она не настолько толстая, однако, широкий рот, манера сутулиться, приводящая к появлению складки кожи под подбородком, а так же частично прикрывающие лицо волосы непонятного цвета - их можно было бы назвать седыми, но они даже слегка в синеву отливали - визуально делали девушку ещё более толстой. Ровно как и довольно большие глаза. Девушка лежала на кушетке с приподнятой спинкой. Можно было сказать, что она даже полусидела.
- Вот так, - раздался голос какого-то мужчины. - Вы можете смотреть на меня или в камеру, или, если вам угодно, игнорировать нас обоих. Главное, чтобы вам было удобно. Вам удобно?
Девушка пару секунд смотрела в камеру, после чего перевела взгляд. Теперь она смотрела слегка мимо.
- М-м-м... да, - ответила она не очень уверенно и, кажется, с вызовом. Сейчас её взгляд был не очень хорошо виден: неудобный угол обзора и волосы, падающие на лицо, мешали его оценить, однако, за те секунды, что она смотрела в камеру, можно было успеть оценить его. Этот взгляд был тяжёлый, недоверчивый. Взгляд, одновременно опасливый и агрессивный. Должно быть, мужчине было тяжело его выдерживать.
- Это очень хорошо. В конце концов, как вы уже знаете, меня зовут доктор Прокруст, а это, своего рода, прокрустово ложе.
- М-м-м... што? - спросила она, слегка напрягая плечи.
- Есть такая греческая легенда. Прокрустом звали разбойника, которыйзаманивал путников, после чего клал их в своё ложе. Кто был слишком длинным, тому он обрубал ноги, а кто был слишком коротким - тому ноги вытягивал. Так что, это очень хорошо, что вам удобно на этой кушетке.
- Но 'газве не этим вы шаниметесь докто'г? - поинтересовалась девушка. - 'Газве вы шдесь не для того, штобы об'губить ноги тем, кто шлишком обгоняет толпу, или дать пинка тем, кто шлишком медленно топает?
- Моё отличие от греческого Прокруста в том, что я не боюсь, если со мной сделают тоже самое, - уверенно ответил мужчина. - Почему бы тебе не попробовать проделать тоже самое со мной, Виолетта? Может, расскажешь, почему ты так ращзбушевалась в школе Коверлиф? Быть может, это мне нужно ноги укоротить, чтобы я не думал, что выше тебя только по той причине, что у меня докторское кресло?
- Хех... - широкая улыбка девушки была, действительно, чуть ли не до ушей, а момент, когда она сглотнула слюну выглядел... опасным. У зрителя могло возникнуть опасение, что она сейчас поднимется с кушетки и нападёт на врача. - Миште'г Вольф гово'гил, што вы шабавный шеловек. Шкашите, докто'г, вам не шт'гашно сидеть ко мне так блишко? Находиться шо мной в одном помешении и шадавать мне такие... п'гова... п'гова...
- Провакационные вопросы? - уточнил мужчина.
- Да-а-а-а... - ответила она. - Именно их. Именно...
- Не боятся только дураки, - ответил он. - Но, когда я был в такой же кушетке, как вы сейчас, один умный человек сказал мне, что объекты своих страхов можно, и нужно изучать. Нужно понять их, чтобы осознавать, чего именно от них ожидать. А когда ты знаешь, что огонь тебе не опасен, пока ты не суёшь в него руки с наглостью бывалого карманника,онперестаёт внушать страх и становится другом.
- Так вы хотите штать мне д'гугом, докто'г? - поинтересовалась она.
- В мире есть всего три человека, кого я с уверенностью мог был назвать своими друзьями, Виолетта, - ответил собеседник. - На мой взгляд этого невообразимо мало, поэтому я никогда не против завести себе ещё друга-другого.
- Вшего т'ги? - даже под этим углом можно было увидеть, как изменилось лицо девушки. Она была удивлена.
- Мама, папа и мой младший брат, - ответил мужчина.
- Но... вы ведь... увашаемый человек, ве'гно? - пыталась выразить причины своего удивления Виолетта. - Докто'г..
- Да, - ответил он. - У меня много знакомых, с которыми я общаюсь. Много людей, которые меня уважают и прислушиваются к моему мнению. Но я бы не стал называть друзьями этих людей. Они не настолько надёжны. Скорей это приятели. Люди, которые будут с тобой до тех пор, пока у тебя всё хорошо или, хотя бы, терпимо. Скажи, Виолетта, у тебя есть друзья?
Девушка опустила голову.
- Да... один...
- Что ж, это на целого одного друга больше, чем у мистера Вольва, - заметил собеседник.
Виолетта удивлённо подняла взгляд. Она была в замешательстве.
- А его мама? Папа?
- Эти люди никогда его особо не любили, и захотели с ним быть рядом только когда он занял достаточно высокий пост в "Apperture Science".
- П... понятно... - девушка опустила голову.
- Иными словами, Виолетта, все люди не настолько уж и различны. Количество друзей у нашего президента и у тебя не настолько сильно различается. Это не говоря уже о главе команды девочек из группы поддержки.
- Это вшо... п'гиятели? - Виолетта почти не спрашивала, она почти утверждала.
- Именно, - ответил мужчина. - Сколь многие действительно помогали друг другу, когда поняли, что ты сильней всех в школе.
- Я... я даше не вшпомню. Шеловека т'ги... мошет, пять...
- Они были очень популярны в школе? - уточнил мужчина.
- Да... один. П'гавда, это не ему помогали. Это помогал он.
- Ты сможешь вспомнить его имя? - спросил доктор Прогруст.
- Конешно, - девушка усмехнулась. - То Уильям Шесте'гфилд. Он иг'гает во вшех школьных шпекталях главные 'голи.
- А кому он помогал?
- Кому-то из их т'гуппы... я не шнаю его имени. Какой-то наглый д'рысшь.
- Возможно, они друзья друг другу... или могут стать таковыми, - заметил мужчина. - Так, может, расскажешь, что именно случилось?
- А 'гашве вы не шнаете? - на лице девушки снова появилась не очень приятная улыбка. Казалось, она снова собралась для драки.
- Я знаю только версию СМИ, версию суда, версию некоторых особо разговорчивых людей, которые участвовали в ток-шоу...
- Х-х-хэккет, - лицо исказила гримасса ярости, руки сжались в кулаки.
- Крайне неприятная девица, на мой взгляд, - заметил доктор. - Сразу видно, что в жизни ничего не добилась, и пытаетя, хотя бы таким образом, добиться внимания.
- Она вшегда меня доштавала... - ответила Виолетта.
- Я не удивлён, - ответил мужчина. - Так часто делают те, кому в жизни ничего не удалось добиться. Они находят другого человека и делают всё, чтобы убедиться, что у него жизнь ещё хуже, чем у них. Это, как выкопать яму, затем забраться на её край и представлять, что ты стоишь на вершине горы.
- Вы её оп'гавдываете, докто'г? - девушка сконцентрировала свой взгляд на точке за пределами камеры.
- Ничуть, - ответил мужчина. - Но тот факт, что какая-то вещь тебе неприятна, ещё не повод не думать о том, как она работает, и почему. Люди не придумали бы средство для отмывания жира, если бы кто-то не задумался бы его изучить. В любом случае, во всей этой кутерьме, единственной версией событий, которую я не знаю, является ваша версия.
- Она вам так интерешна? - огрызнулась девушка.
- Разумеется, - усмехнулся доктор. - Виолетта, ты же знаешь, что я тебя боюсь. А всё, чего я боюсь, я изучаю.
- Окей, докто'г, - ответила она. - Ш чего мне начать?

- Я никогда не шнала, што п’гоишходит в голове у Хаккет. Она меня доштавала вшегда. В младшей школе, п’гавда, я её почти и не помню, но уше в ш’гедней школе я начала её вшт’гечать куда как часше.
- Вы в средней школе учились в одном классе? - поинтересовался мужчина.
Девушка покачала головой.
- Нет. Но мы были в одной па’гаделлели. Но у неё было много д’гузей…
- Приятелей, - поправил её собеседник.
- … П’гиятелей, - согласилась Виола. - В моём клашше. Шнашала она вшт’гешала меня в ко’гидо’ге, а потом нашала п’гиходить и в клашш.
- Содовой? - предложил собседник.
- Да, шипашибо, - ответила девушка, после чего чуть приподнялась на локте, открыла рот, и из её рта выстрелил язык, в одну секунду притянув к ней бутылку с водой. Открутив крышку, она сделала несколько глотков, после чего улеглась обратно.
- Мы никуда не торопимся, - ответил доктор. - Если что-то не успеешь рассказать сегодня, расскажешь завтра. Если не захочешь завтра, мы продолжим после звонка.
- Хо’гошо, - кивнула она, на секунду выделив складочку под подбородком. – Во-о-от… на чём я оштановилашь?
- На приходах Хаккет в класс, - напомнил мужчина.
- Ах, да… так вот, она штала часше п’гиходить ко мне в клашш. Там у неё начали поштепенно появлятьшя п’гиятели. К пошдним клашшам ш’гедней школы они дашше начали мешать мне выйти, пока не п’гидёт Хаккет.
- Они тоже участвовали в издевательствах? – поинтересовался мужчина.
- Не вше. Не вшегда. Часше шмотт’гели или де’гшали. П’гавда, де’гшать меня было шлошно: я вшегда была довольно шильной. Меньше т’гоих меня ‘гедко могли уде’гшать, ешли я вы’гывалась.
- Если вырывалась, - заметил мужчина. – Ты не всегда пыталась вырваться?
- К шошалению, - вздохнула девушка. - Я тогда была ду’гой. Полушаетшя, я шама пошволяла шебя бить… и вшякое такое.
Она снова приподнялась, чтобы сделать пару глотков газировки.
- Но ведь больше ты не будешь позволять себя бить? - вкрадчиво произнёс мужчина.
- Ни бить, - серьёзно начала она, глядя в камеру крайне тяжёлым и… довольно агрессивным взглядом. Её пальцы напряглись. - Ни плевать в еду или лицо, ни шапихивать мушор ша шки’гку или в по’гтфель, ни шеплять швачку в волошы, ни ш’гешать пуговицы ш одешды… - Виола перевела взгляд в сторону доктора. – В шта’гшей школе она штала, пошему-то, любить по’гтить мою одешду. Ш’гешать пуговишы ш одешды, погтить нишнее бельё, ‘гвать одешду п’гямо на мне.
Девушка начала довольно тяжело дышать. При этом складка на её шее слека вздымалась. Выглядело это не очень-то уютно.
- Успокойся, пожалуйста, - довольно тихо произнёс доктор. – Торопиться некуда. Ты всё сможешь рассказать. Значит… Хаккет стала портить твою одежду? – поинтересовался он. – При свидетелях?
- Да… иногда даше п’ги учителях и мальчиках… однажды она по’гвала мне ‘губашку и шатолкала к мальчикам… они шмеялишь, обшывалишь… и вытолкали меня п’гочь… - она сжала пальцы в кулаки, пролив при этом газировку из смятой бутылки на себя и на кушетку. - Ногами… гово’гили, што п’готивно шабы кашатьшя руками… один… Дэвид… шапихнул руки в к’гошшовки и вытолкал меня ими…
- Ты жаловалась? – спросил доктор.
- Нет… мама шловалашь. Хаккет гово’гила, што это я где-то полшаю, ‘гву одешду… а п’го ‘гашдевалку шкашала, што это я шама туда шалешла, - в уголках глаз Виолетты появились блестящие капельки. – Шама! Што это мне мушкого внимания так не хватает! – она ударила кулаками о кушетку. Довольно ощутимо.
- Может, отдохнём пока от этого разговора? - спросил мужчина. Он впервые появился в кадре. Его затылок, слегка седоватые виски, душки очков. Он хотел забрать полупустую бутылку из рук Виолы.
- Нет! – жёстко ответила девушка. Её лица не было видно, но тон был крайне раздражённо агрессивным.
- Нет, так нет, - не стал спорить мужчина. – Но ведь тебе не нужна ведь эта бутылка?
Недолгое молчание… и вот уже доктор покидает кадр, так и не показав своего лица, а в руке Виолетты новая бутылка. Она с остервенением открутила крышку, после чего залпом осушила аж половину тары. Вытерев рот предплечьем, она вновь откинулась на кушетку.
- Она… она в’гушка! Сволочь! Д’гянь! Ах, как ше мне было хо’гошо, когда я вы’гывала ей её п’готивные тонкие волошёнки иш её большой тупой головы, - в паузах между словами Виолетта скрипела зубами, а её взгляд был направлен в одну точку, куда-то перед собой, словно бы она заново всё это видела. – Она шбешала от меня оштавив мне швою блушку. Выт’гяхнулась иш неё и побешала п’гочь. Ешли бы не две’гь… её макнула па’гу ‘гаш её голвоой в униташ. Она думала от меня в туалете шп’гятатьшя. Ха! Как бы не так! Я её нашла! Макнула головой, повыдё’ггивала волошёнки, а шатем она шбешала. Я яшыком в две’гь попала, а когда выбешала… там уше были д’гугие… я не нашла её… но до ших по’г п’гедштавляю, как она бешит по школе в одном лифшике… а ведь там, ша две’гью были па’гни… среди них был Билли… Билли, кото’гый ей очень н’гавился.

Запись вторая.

- Чем выше ты поднимаешьшя, тем дальше тебе падать, - произнесла Виолетта. – Когда ты лешишь на шамом дне, тебе поп’госту некуда падать. Ты, максимум, п’гиподнимаешь голову, и лететь недалеко. Лицом в г’гязь. Но ‘гашве ст’гашна г’гяшь, когда ты итак веешь чумаший?
Она некоторое время молчала, разглядывая этикетку бутылки с колой. Пауза была очень долгой. Секунд десять. Может, пятнадцать. Но никто её никуда не торопил.
- Я плюхнулашь шо вшего ‘гашмаху.
Девушка подняла взгляд на доктора.
- Кевин ‘Гига’гдеш. Мы ш ним вшт’гетились впе’гвые, когда ко мне п’гиштал Т’гакке’г. Я тогда его шильно шадела: у наш был шачёт по метанию г’ганаты. Я была в пятё’гке лиде’гов школы по дальношти б’гошка. ‘Гашумеетшя, Т’гакке’г, как бейшболишт, не мог ште’гпеть, што какая-то ши’гуха б’гошает дальше него. Он шо швоими двумя подпевалами, Фе’гбом и Шмиттом шатолкали меня в пуштой кабинет биологии… они любили кабинет биологии. Поштоянно тыкали меня ношом в шашпи’гтованных лягушек. Ду’гаки. Даше лягушку от шабы отличить не могут.
- Кевин прибежал на шум? - поинтересовался доктор.
- Нет, - покачала она головой. - Я не шумела. Мне было п’гоше пе’гете’гпеть побои. Если не шоп’готивлятьшя, он бышт’гее ушпокаиваетшя. Шейчаш я понимаю, што надо было об’гатить на это внимание. Но тогда… тогда я была ‘гада, што кто-то п’гишёл и шпаш меня. Хотя, нет… я не с’газу была ‘гада. Шначала я даше не пове’гила.
- Почему? - удивился мужчина. - Кажется, ты упоминала, что иногда кто-то вмешивался…
- Потому што ‘ганьше никто ‘гади меня не начинал д’гаку. Ошобенно шо шпо’гтшменами, - ответила она. - Это был пе’гвый ‘гаш. Кевин их окликнул… а когда они его об’гугали, он подошёл к ним, шхватил Шмитта ша плечо, потянул на шебя, а шатем двинул ему по лицу. Я в тот момент даше не ‘гадовалашь, што мои обидчики получают по лицу. Я п’гошто штояла на меште, не ве’гя шобштвенным глашам.
- Что произошло потом? – поинтересовался доктор.
- Он п’говодил меня до автомата ш гаши’говкой, купил мне баночку и ушёл. Я тогда даше не ушпела его поблагода’гить. Потом ходила вешь день шама не швоя. Я не шнала его имени, не шнала, в каком он клашше, какое у него ‘гашпишание. Я не шнала, как его найти… и, главное, шахочет ли он видеть меня ‘гядом в шобой?
- Как ты нашла его? - поинтересовался доктор.
- Я не находила его, - покачала головой девушка. – Он шам меня нашёл. Я уше шоб’галашь идти домой, как появилшя он. Шкашал, што не уве’ген, што на мне не шахотят отыг’гатьшя ша то, што он вмешалшя. Я не штала шпо’гить. Мы ш ним шли к моему дому. Я хотела шешть на автобуш, но Кевин… Кевин шкашал: да, што нам в автобуше потеть, лучше п’гойтишь. Я шоглашилашь…
Виола взяла паузу, чтобы сделать несколько глотков.
- Шначала мы шли в тишине… точнее, я молчала, а он… гово’гил в’гемя от в’гемени. Но я шама не шаметила, как начала отвечать. Он п’говодил меня до шамого дома и поп’гошался. А шледуюшим ут’гом… я вышла иш дома… вышла к до’гоге, где вшегда шдала автобуша и… в ту ночь был дошдь. И, как вшегда после дошдя, пе’гедо мной была луша… я п’го неё и не помнила, пока нешколько дугаков на швоей шта’гой колымаге не ‘гашогналишь, штобы окатить меня водой. Я шаметила их, но… было уше пошдно. Я не ушпела убешать. И вот… я штояла… обтекала… и тут ‘гядом оштановилашь машина… это был Кевин. Он п’гедлошил меня подвешти… дал шалфеточек, штобы я могла выте’гетьшя… ушнав, што такое бывает чашто, он штал меня подвошить… это были лучшие две недели в моей шизни. Конешно, до того, как я поняла, какие они вше шлабые.
- Когда он… дал тебе надежду на то, что у вас может что-то быть? – спросил мужчина.
- Где-то че’геш неделю, - ответила она. - Он шкашал, што я очень доб’гая, ск’гомная, как и долшна быть любая шеншина… он пошоветовал мне одешду… п’гичёшку… и я, ду’га, - хлопнула себя основанием кула по лбу девушка. - Даше не шадумалашь, пошему он п’гошил не гово’гить моей маме ничего. Он гово’гил, што хочет шделать шю’гп’гиш. Шю’гп’гишь!!! – девушка взмахнула рукой. – Шю’гп’гишь, шё’гт бы ваш поб’гал!!! Шика’гный шю’гп’гиш получилшя!!!
Она хмуро уставилась в пространство между камерой и доктором.
- Я вы’гядилашь, как павлин. В платье, кото’гое он мне пода’гил. В туфли на каблуках, на кото’гых я была, как ко’гова. И в этом вшём п’гишла на эту вече’гинку. Там было много клашшных па’гней, и было много нек’гашивых девушек. Но я не п’гидала этому шначения. Я думала, што Кевин - не такой, как вше. Я думала, што его д’гузья… п’гиятели, такие же, как он. Што им вашней не внешность. Я, как ду’га танцевала, иг’гала в эти ша’гады… улыбалашь… лыбилашь в каме’гу с кото’гой бегал один из них. Я не шнала, шачем вшё это. А на шледуюший день… мы не вшт’гетилишь. И на пошлешледуюший. И в понедельник я доб’галашь в школу на автобуше…
Виола снова сделала пазу, зажмурилась, провела предплечьем по глазам, а затем залпом осушила половину бутылки. Просто пила, пила и пила, пока бутылка сжималась у неё в руке.
- Меня в тот день шнова окатили водой. У школы шнова побил Т’гакке’г. В клашше на меня шнова вывалила мушор Хаккет. Я п'гишла к его клашшу в шамом начале большой пе’гемены, готовая ‘гашплакатьшя… и именно там… именно тогда… именно в этот шамый момент… я ушлышала это… "Вече’гинка у’годин… я был ш этой ду’гой Шабой… как ше ушашно было те’гпеть эту отв’гатительную помойку ‘гядом ш шобой… но это"… - она подалась вперёд, скрывая глаза под волосами. Глаз не было видно, но дрожащие плечи и голос, они даже не говорили, они кричали о том, что Виола плакала. – "Но это того штоило… он была как неуклюшая ко’гова… её ши’гокий ‘гот пугал даше д’гугих у’годин… её глаша, кашалошь, вывалятшя… она п’гыгала, как шаба… т’гяшя швоим ши’гом… это того…" - девушка шмыгнула носом. Выдержка ей отказала окончательно. – "Это того штоило! Я победил!!!"

Запись третья.

- Случай Виолетты Тоадстул оказался куда интересней, чем я предполагал, - лицо доктора оказалось предельно серым. Оно было не запоминающееся, несмотря на огромное количество объективных примет: морщинок в уголках глаз, уже начинающего лысеть лба, и усов в форме лошадиной подковы. Надо сказать, что только эти усы и запоминались. – Сначала мне казалось, что я всё достаточно хорошо понял, и ситуация будет абсолютно архитипична, но, на деле всё куда сложней.
Он сделал паузу, чтобы выпить чая. В этот момент мужчина отклонился в сторону и практически полностью исчез из кадра.
- Обычно у людей подобного толка не очень много силы воли, и они двигаются вперёд преимущественно на собственной злости. Но, главная проблема в том, что Виола попала ко мне после собственного "взрыва". Обычно при таких "взрывах" в окружающее пространство выплёскивается вся накопившаяся злость, и её приходится копить заново до следующего взрыва. И тогда эту злость можно направить в конструктивное русло, получив уже привычного "американского психопата", то есть, усреднённого целеустремлённого фаната своего дела: карьериста, спортсмена, художника. Человека, который должен творить ровно с той скоростью, с которой копится его злость, иначе… - он развёл руками. – Бах… но Виолетта…
Доктор откинулся назад и перевёл взгляд в сторону окна.
- Она не потратила всей своей злости. И это… с одной стороны ужасно, но с другой – прекрасно. Я всё ещё не понимаю, что именно послужило системой защиты, которая вместо взрыва просто выпустила немного пара, но я должен ещё нащупать, чтобы получился… даже не простой американский психопат, а нечто большее.
Мужчина вновь повернулся в сторону камеры.
- Она здесь всего три дня, а уже видны изменения. Правда, я пока даже не могу сказать, какие именно. Мои разговоры с миссис Тоадстул по телефону пока не пролили всего света на быт Виолетты. Но, всё равно, она уже точно не похожа на обычного ленивого затворника-подростка. Сейчас это комок нервов, двигающийся согласно идее. Идее, которую она пока сама даже не может сформулировать.
Он усмехнулся.
- За эти три дня она успела достать всех, кто должен был достать её. Вольф с трудом сумел убедить её увеличить количество дисциплин. Ему пришлось убеждать Виолетту, что она справится. Конечно же, справится! В своём состоянии она способна игнорировать практически любой ущерб своему организму, и, если верить предположениям учёных из "Apperture Science", она куда хже чувствует физическую боль. Хуже осознаёт её. Наивная тренерша по фитнесу, привыкшая демонстрировать "класс" на занятиях с другими похудающими, с трудом скрывает, что она устаёт, когда Виолетта готова продолжать. Готова продолжать, несмотря на то, что её тело само готов рухнуть спать, - доктор весело рассмеялся. - Боюсь, она не сможет уснуть, пока её разум не будет к этому готов. А разум не готов, потому как мы всё ещё не подобрали оптимальную дозировку успокоительных. И, я думаю, это не только и не столько из-за физиологии. Но, я думаю, увеличить дозировку в полтора раза и больше не менять ничего. Такое стремление работать, мне думается, будет куда более полезно для выздоровления, чем "крепкий здоровый сон".
Он слегка посерьезнел.
- Надо сказать, что Виолетте, действительно, нужно много работать над собой. И, я боюсь, что обнадёживать её раньше времени нельзя. Если она не сможет быть достаточно уверена в себе, инцидент может повториться. Виолете просто необходимо превзойти своих обидчиков. Ей нельзя быть с ними даже на одном уровне. Её неуверенность в себе - это фактор риска, весьма неопределённый, а потому, её нужно убрать полностью. Нужна другая установка. Нужно, чтобы Виолетта понимала своё место в жизни, но не считала, что это место находится слишком выше места других людей. Здесь пока сложно что-то загадывать: нужно ожидать результатов тех процессов, что уже запущены, время от времени их корректируя.
Мужчина потёр уголки глаз указательным и большим пальцем.
- Если честно, я очень не люблю ожидание. Всегда беру себе побольше пациентов, чтобы не нужно было думать всё свободное время о каком-то одном. К сожалению, сейчас так поступить нельзя. В каком-то смысле, я понимаю причины бессонницы Виолетты. Сам с нетерпением жду следующего дня. Следующего сеанса. Занимаюсь этим самоограничением. Азарт, любопытство… впрочем, не я один. Тут нас много таких. Вчера я встал ночью, чтобы посетить уборную, и видел что в местной… лаборатории горел свет.
Он положил локоть на подлокотник.
- Меж тем, я, в некотором роде, считаю, что оценки Виолетты были существенно занижены. Я видел её табель. Не думаю, что прямо везде постарались учителя – хотя, они нередко могут так поступать из личной неприязни - скорей, тут проблема в том, что у Виолетты не было стимула и желания учиться. Сама она не настолько глупа, как про неё говорят. Да, некоторые выводы, кажущиеся очевидными для неё являются открытием, но я уже успел заметить, что она может считать очевидными те выводы, до которых многие взрослые люди могут никогда и не дойти. Отличницей она, конечно, никогда не станет, но в ряде предметов может закрепиться, как хорошистка. Ладно, завтра ожидается партия репетиторов. Пойду готовить им рекомендации по обучению, - он хлопнул в ладоши. – Заодно и время убью.

Запись четвёртая.

- Давайте попробуем сегодня отвлечься от привычного сценария, - этот сеанс начался несколько иначе, чем те, которые были раньше. - Виолетта, ты можешь мне рассказать о своём детстве?
- Детштве? - удивилась девушка.
- Да. Я так понял, твоя жизнь не всегда была такой тяжёлой. Ты сама говорила, что до определённого момента было вполне терпимо.
- Ну-у-у-у-у… - потянула она. - Пошалуй, што да, - Виолетта кивнула. – Наве’гное, это потому што я была оп’геделена в клашш для отштаюших.
- Отстающих? – переспросил мужчина.
- Да. Там было даше нешколько детей ш п’гоблемами дикции. Меня там, конечно, обишали, но не так чашто. Много доставалошь д’гугому мальчику.
- Ты можешь вспомнить его имя? - поинтересовался доктор Прокруст.
Виолетта на время задумалась, после чего покачала головой.
- Помню только, што его швали на "Д". Не то "Дэвид", не то "Дэниэл".
- Вы потом больше не пересекались? - кажется, мужчина слегка удивился.
- Не шнаю, - пожала она плечами. - Быть мошет да, быть мошет и нет. Я, чештно… шт’гушила.
- Струсила? - по тону мужчины было сложно понять его отношение к этому заявлению.
Девушка опустила голову, из-за чего вновь образовалась складка на шее.
- Угу, - кивнула она. - Шт’гусила. Я уше тогда была объектом нашмешек. Мне было шалко мальчика, но я боялашь, што ешли я вмешаюшь, они вше пе’геб’гошятшя на меня.
- Понимаю, - ответил доктор. - Я думаю, были другие люди, которые тебе сопереживали, но боялись помочь. По той же причине, например.
- Это не так, - она подняла на мужчину недобрый взгляд. - Меня ненавидят вше, к’гоме мамы.
- Правда? - не смутился мужчина. - Я слышал другое. Разумеется, мне никто бы не сказал всей правды, но, думаю, ты вспомнишь миссис Эверетт?
- Учительницу биологии? Она никогда не оштанавливала никого, - стукнула кулаком по лежанке Виола.
- Она старая слабая женщина с кучей кошек, - серьёзно ответил мужчина. - Над ней самой нередко смеются ученики. Но разве она не кормила тебя печеньем? Не помогала с домашним заданием после уроков?
- Над ней шмеютшя ученики? - удивилась Виола. Её взгляд с широко открытыми удивлёнными глазами был направлен прямо на психолога.
- Да.
- Но она ше учитель…
- Это не останавливало их.
- Но… - на лице Виолетты начал проявляться ужас. Уголки её губ опустились предельно низко, а её пальцы заскользили в волосы, открывая лоб. – Я… я шкашала ей так много г’губых шлов.
- Правда? - кажется, доктор был удивлён. В его голосе послышались напряжение и беспокойство.
Девушка не смотрела на него. Взгляд был направлен в сторону мужчины, но глаза стремительно стекленели.
- Я нашвала её лгуньей. Я выкидывала её цветы в окно. Вмеште ш го’гшками. В шак’гытое окно.
- Она не рассказывала… - казалось, доктор немного растерялся. Его тон стал более напряжённым. Однако, Виолетта совершенно не слышала его. Она даже не сделала пауз в своей речи.
- Я шкашала, што она никогда меня не шашишала. Я шкашала, што не ду’га. Што я вишу её иштинную шушношть. Што она только подлишиваетшя.
- Виола, - вкрадчиво произнёс Прокруст. В кадре появилась его рука. Она мягко легла на плечо девушки. Она никак не отреагировала на это.
- Я шкашала, што не бью её только потому, што нельшя бить шта’гых. Я шкашала, што хошу, штобы она поме’гла. Шкашала, што ненавишу её.
- Виола, - мужчина повторил слегка громче и чуть потряс пациентку, но та снова не отреагировала.
- Я пе’геве’гнула штол. Я ‘гашбила вше колбы. Я выплешнула на неё шпи’гтовой ‘гаштво’г в кото’гом плавали… а кто там плавал? Я не помню… я не помню!!!
- Виола! - на сей раз доктор уже крикнул и тряханул девушку так сильно, что она подалась сначала назад, а затем вперёд.
Виолетта медленно повернулась в сторону Прокруста. В уголках её глаз были слёзы.
- Виола, посмотри на меня, - гипнотизирующее вкрадчивым, но приказным тоном сказа доктор. - Ты о словах, которые сказала?
Девушка медленно кивнула.
- Тогда, быть может, хочешь позвонить? Или написать письмо с извинениями? - спросил он уже дружелюбней.
Ответ, однако, был совсем… совсем другим.
- Нет, - словно завороженная произнесла она, медленно мотнув головой. Виолетта не сводила взгляда с Прокруста.
- Хорошо, - пошёл на попятную доктор.
- Нет, - сказала она уже громче.
- Тебя никто не заставляет. Если не хоче…
Договорить он не успел.
- Шделанного не во’готишь.
- Это так…
- Шделанного не во’готишь, - повторила она, снова мотнув головой. Виолетта выглядела зачарованной… чем-то.
- Вио…
Однако, слова просто бились о выстроенную ей стенку.
- Шделанного не во’готишь, шделанного не во’готишь, шделанного не во’готишь!
Она прижала основания ладоней к глазам.
- Виола, послушай, - мужчина попытался быть настойчивей. Было видно, что он поднялся. Правый край камеры чуть сместился. К сожалению, девушка его не слушала.
- Шделанного не во’готишь! Нет п’гошенья, нет п’гошенья, нет п’гошенья!
- Ты можешь изменить будущее, Виола, - мужчина обхватил девушку и прижал её голову к своему плечу.
- Нет поще…
Она замерла.
- Будущее.
- Буду… шее, - словно бы зачарованная произнесла она.
- Ты можешь сделать для этой женщины что-то в будущем.
- Будушем… да… будушем…
Её руки медленно двигались, чтобы заключить доктора в ответные объятия.
- Ты что-нибудь придумаешь.
- Да… докто’г П’гок’гушт. Вы п’гавы…
Последние слова звучали почти как осознанные.

Запись пятая.

- Я, можно сказать, испытываю профессиональную ревность.
Перед камерой вновь сидел сам доктор Прокруст, а не Виолетта.
- Мистер Вольф. Знаете, обычно такие люди не заводят большого количества друзей. Они мрачные. Они немногословные. Они почти никогда не улыбаются. Они держатся так, что рядом с ними чувствуешь себя ничтожеством. Ну, или, по крайней мере, ты должен чувствовать себя ничтожеством. Этому способствует всё. Осанка, высокий рост, практически полное отсутствие мимики и жестикуляции, - в этот момент обращаешь внимание, что именно во время этого объяснения доктор Прокруст особенно активно жестикулировал. – Мы привыкли опасаться людей, чьих мотивов и эмоций мы не можем понять. Разумеется, даже такие люди могут быть харизматичными, но даже харизма, обычно, не может помочь им преодолеть тот самый барьер, из-за которого люди предпочитают общаться с ними только по делу.
Он сделал паузу и вздохнул.
- Мистер Вольф харизматичен, не спорю. У него врождённый талант найти момент времени, то пространство между чужими действия и словами, а так же реакцией на них, в который можно максимально эффектно вставить короткую ремарку. Добавьте к этому привычку уходить, когда у вас ещё остались вопросы, и вы получите портрет человека, за которым приятно и интересно наблюдать со стороны, но с которым вы предпочтёте не общаться. Особенно при свидетелях. Тем удивительней, что Виолетта выбрала именно его. Разумеется, он был первым, кто вообще привёз её в этот пансионат, но этого мало. Дети - а поведенческие реакции Виолетты нередко ближе к детским, а не подростковым - обычно выбирают кого-нибудь более позитивного и открытого. Да и подростки, если подумать об их типичных поведенческих реакциях, тоже. Правда, в их случае механика взаимодействия сложней…
Мужчина подался вперёд, сцепляя пальцы домиком.
- Я полагаю, всё дело в том, что Виолетта в принципе привыкла к тому, что на неё смотрят свысока. Она привыкла к насмешкам и унижениям, и поэтому, манера говорить и действовать мистера Вольфа её не особо задевает. Так сказать "как с гуся вода". И именно поэтому она смогла найти то, что обычно такие люди прячут за щитом из уверенности, правильности и решительности. Так что, можно сказать, что Виолетта - это единственный человек, кого мистер Вольф не смог обмануть. Видите? - развёл руками доктор. - Я именно про это и говорил, когда упоминал, что Виола умней, чем кажется. Для неё было очевидно то, что я понял, только усевшись на это кресло и попытавшись разобраться во всём происходящим на камеру. Виолетта сделала безупречный, с социальной точки зрения, выбор. Она выбрала вожака и решила налаживать отношения в первую очередь, с ним. Она легко обошла его привычную социальную защиту и… - мужчина улыбнулся и развёл руками. - И пользуется этим. Боги! Как я был слеп. Я даже не задумывался о том, что решения мистера Вольфа потакать капризам Виолетты несут на себе отпечатки её влияния… а ведь, если задуматься… - он потёр подбородок. – По сути, Виолетта в извращённой форме перенимает механизмы социальной защиты мистера Вольфа. То, что называется "подражание кумиру". Его механизмы социальной защиты идеальны для целей Виолы. В конце концов, она же хочет стать идеальной. Она хочет стать самой лучшей. А человек, который знает, кем он хочет быть и какой мир видеть вокруг себя, не сомневается в вопросах достижения своей цели.
Доктор Прокруст вздохнул.
- Виолетта сегодня прогнала одного из учителей. Сказала, что ей не нужен учитель, который не знает, когда ученика учить не надо. Я думаю, всё могло бы сложиться иначе, если бы не проблемы с дикцией Виолетты. Из-за них, девочка предпочитает не объяснять своих действий. Иногда она просто делает что-то. Я хотел на ближайшем сеансе пораспрашивать её, но теперь… - он снова усмехнулся. - Не решусь. Может, попозже? В принципе, её действия можно понять, если молча наблюдать до самого конца. К примеру, я не мог понять, зачем она пытается прилипнуть языком к одному и тому же месту стены, пока, наконец, не понял, что каждое следующее прилипание занимает чуточку меньше времени. Виола училась бить своим языком. Если честно, я даже не представляю, что с её дикцией происходит в такие моменты. Она итак говорит невнятно, а тут ещё и язык устаёт… наверное, больше половины согласных в шипящие превращается.
Он сделал паузу, чтобы глотнуть водички.
- Так вот. Сегодня Виола… кажется, она училась подтягиваться на языке. Я так думаю. Она зацепилась за перекладину руками и языком, и подтягивалась. Планомерно. Размеренно. Долго. Могу вам сказать, что так долго даже она не могла подтягиваться без помощи языка. Занятия с этим учителем уже закончились, но она решила задержаться и потренироваться. Вы понимаете? Она. Решила. В такие моменты только мистер Вольф может переубедить её. Понимаете? Переубедить. Даже он не может приказать Виоле бросить всё и идти спать. Остальные члены нашей команды могут только наблюдать и гадать. Так вот, мистер Суейз, увидев это, начал возмущаться. Я не в курсе всего, ибо застал только концовку, но так понял, что ему не нравилось, что Виола тренируется сверх меры, так ещё и неправильно. Притом, он был против не только использования языка, но и против постановки рук. Требовал что-то объяснить или прекратить это всё… когда я выглянул в окно, уже буквально через десять секунд Виолетта влепила ему язык в лицо… просто влепила язык, не давая ни дышать, ни говорить. Продержала так секунд десять, после чего, помотав головой, дав языку время отдохнуть, сказала, что ей не нужен учитель, который не знает, когда учить, а когда - учиться самому… что-то в этом роде. После чего вернулась к этому своему странному занятию. Суейз был, разумеется, не в меньшем бешенстве, чем она. В первую очередь, из-за лица в слюнях, не говоря уже о тотальном неуважении. Его уговорили не шуметь, а обратиться к мистеру Вульфу.
Мужчина сделал в своём рассказе паузу на целых три секунды.
- Верите или нет… мистер Вульф даже не стал звать Виолу для разговора. Он услышал версию Суейза, и сказал тому, чтобы тот уходил. В смысле, из пансионата. Когда тот спросил, почему, Вульф поднял голову, затем бровь, посмотрел так пару секунд на проштрафившегося, а затем резюмировал "ну вам ведь мисс Тоадстул всё уже пояснила, не так ли?". Я не знаю, что он бы сделал, будь на месте Виолы кто-то другой, но само происшествие, на мой взгляд, весьма и весьма показательно…

Запись шестая.

- Таня Штимме’гш? - удивилась Виола.
- Да. В конце концов, это самая заметная фигура школы. Я так понимаю, у неё неофициальный титул школьной королевы? – уточнил доктор Прогруст.
- Ну… да… она модная и богатая… а она тут п’ги чём?
- Я тут почитал информацию, которую предоставляют желающим получить какую-либо информацию о произошедшем… и тут выяснил, что очень многие называют именно её главной виновницей произошедшего, - заметил мужчина.
- П’гавда? - ещё больше удивилась девушка.
- Да, - кивнул доктор. - Именно поэтому я и поднял этот вопрос. Из ваших уст я совсем ничего об это девушке не слышал.
- Ну-у-у… - потянула Виола. - Это потому, што она никак ш этим не швяшана.
- Правда? - доктор был полон скепсиса. - Тем не менее, от тебя Тане неслабо досталось.
- Я… - Виола вжала голову в плечи. - Я ей шавидовала.
- М-м-м… думаю, это неудивительно. Именно поэтому ты пришла за ней?
- На шамом деле, нет, - покачала головой Виолетта. - Я шла за Евой.
- Евой? Это которая Гройслетт? - уточнил Прокруст.
- Да. Г’гойшлетт, - кивнула Виола. - Она вшегда к’гутилашь ‘гядом ш Таней. Поэтому, когда я п’гишла ша Евой, Таня тоше была ‘гядом. А вмеште ш ней ешё и ‘Гика и Пет’га. Этакий ква’гтет. Да, я не могла п’гойти мимо Тани. Я хотела, штобы она хотя бы ‘гаш в шишни побыла на моём меште. Я плюнула ей ша шиво’гот. Я умею плеватьшя. Там шлюны на т’геть кашт’гюли. Я била её. Нет не по лицу. Я хотела уда’гить её по лицу, но не штала. Для неё лицо - это очень вашно, - девушка сделала паузу, чтобы глотнуть газировочки. – Я п’гоглотила её мобильный и к’гедитку.
- Да, - мужчина усмехнулся. - По-моему, ни у кого больше ты вещей не глотала.
Виолетта покачала головой.
- В обшем, я её унишила… но моей целью была Г’гойшлетт. Ох, как я её ненавидела… ох, как ненавидела… - девушка насупилась, скрючив моську, которая выражала глубину презрения. - Это была её идея.
- Ты про… вечеринку? - уточнил мужчина осторожно.
- Да… п’го вече’гинку. Это было в её штиле. Но это не главное. Главное то, што вшё это в’гемя она ша моей шпиной вшт’гечалась ш Кевином…
- Оу… - доктор, кажется, решил не давить в этой части истории.
- Вот вам и "оу", докто’г. Вот вам и "оу". Вы не п’гедштавляете, как легко мошно получить шведения о ком-либо, когда человек, опашаяшь получить по лицу. Еву и Кевина шдавали вше, кто только мог. Это шнали вше… почти вше… - девушка снова сделала несколько глотков. Было видно, что она волнуется. - Я уве’гена, што идея п’гинадлешала ей. О, да… - кивнула Виола. – Шпашибо Кэт’гин… шпашибо ей…
- Она… вмешалась именно в этот момент? - уточнил доктор Прокруст.
- Да, - кивнула Виола. - Вот её… её я хотела ишу’годовать… её я хотела уничтошить… я её макнула головой в г’гяшь. Я шко’гмила ей ‘гашдавленную булочку ш пола. Я её била. Била в шивот. Била и по лицу. Я видела её потом. Она даше че’геш неделю п’гятала лицо под тёмными очками. Этими… - она усмехнулась. - Шт’гекошиными.
Очередная пауза. Виолетта вообще стала часто брать пазу, когда волнуется. Зато теперь буква "ч" даже в моменты волнения почти не "проглатывалась".
- Я ушлышала Кэт’гин, когда увидела штекло. Я подтянула к шебе кушок битого штекла яшыком. Я шама погешалашь, но это того бы штоило. Я вшяла кушок штекла, - девушка не только рассказывала, но и показывала. Она держала воображаемый осколок стекла верхним хватом, особо выставив вперёд указательный палец. – Я хотела ишу’годовать её… я до ших по’г хочу её ишу’годовать… но я ушлышала голош Кэт’гин… она шкашала швоё "ты пе’геба’гшиваешь". Она это шкашала таким тоном, булто бы вшё это в’гемя шла вшлед ша мной, шледя ша тем, што п’гоишходило. Шледя ша тем, штобы я не пе’гебо’гшила.
Виолетта усмехнулась.
- А ведь ешли бы не она… ешли бы не она, мы бы ш вами, докто’г, обшалишь бы не шдешь. Не в этом паншионате. Где-нибудь в тю’гьме. Или в пшихушке. Я бы тогда нанешла бы человеку непоп’гавимый вгед шдо’говью. В наших шаконах нет никакого оп’гавдания тому, што я бы шделала. И ведь потом бы ешё и нав’гали бы… уше шейчаш они нав’гали ш тги ко’гоба! - она стукнула кулаком по кушетке. - Они вше выштавляют меня виноватой. Я виновата. Но не пе’гед вшеми! Иш вшех, кого я обидела, набе’гётшя дай бог, штобы дешять человек, кто не виноват ни в чём. Почти кашдый иш них виноват пе’гедо мной… и куда больше виноватых… до кого я п’гошто не ушпела доб’гатьшя. Я не выб’галашь иш школы. А ведь там… там, ша пгеделами этих штен, было очень много тех, кто виноват. Отв’гатительные дети, шамовлюблённые шта’гики… те люди, кото’гые шчитали, што могут обишать мою мать. В’гачи. Да-да, в’гачи. О, да. Я те’гпеть не могу докто’гов в нашем го’годке. Ошобенно штоматолога…

- Правильно ли я понимаю, что у твоей мамы были проблемы… как ты считаешь, из-за тебя? - уточнил доктор.
- Да, - кивнула девушка. - Когда я была маленькая, мама меня иногда б’гала на ‘габоту, но потом, я пошле школы больше не могла к ней пгиходить. Я шлышала, как ‘гугалшя один иш её начальников. Гово’гил, што нет мешта таким г’гяшным чудовишам, как я, в кафе. Я больше туда не п’гиходила, но я уве’гена, што к маме там отношятшя не как она того шашлушивает.
- Это было давно. Может, с тех пор что-то изменилось? – спросил мужчина.
Виола покачала головой.
- Нет. Люди не меняются п’гошто так. Моя мама хо’гошо ‘габотает. Очень хо’гошо. Она именно потому и штала пова’гом в этом кафе. Однашды, когда она ещё ‘габотала официанткой, повар пшиханул и ушёл куда-то гулять. Потом, чегеш па’гу чашов он ве’гнулшя, но мама не пуштила его об’гатно на кухню. В тот день она ‘габотала ша двоих. Пова’га уволили, а маму повышили. Мама очень хо’гошо ‘габотает. Но, тем не менее, её чашто ‘гугают и шт’гафуют. Нап’гиме’г, её ошт’гафовали п’гямо пе’гед п’гошлым ‘гошдештвом.
- Понятно… я так понимаю, это не единственный случай… - ответил мужчина.
- На маму чашто ‘гугаютшя. Я шнаю, што это иш-ша меня. Я много шлышу. Меня шовшем не штешняютшя. Маму некому шашитить. У неё нет муша. Нет вш’гошлого шына. Нет отца. Нет даше увашаемой мате’ги. Её помнят ешё ш тех вгемён, когда она была никем. У мамы шовшем мало п’гиятелей. Людей, ш кем она обшаетшя. Ошобенно её ненавидит штоматолог. Но мама те’гпит и ходит к ней, потому што к д’гугому шейчаш ешдить - это шлишком до’гого. А у мамы шейчаш п’гоблемы. У неё появилшя ка’гман ‘гядом ш шубами.
- А почему такие проблемы именно с этим врачом? - удивился мужчина.
- Она ‘ганьше чашто лечила мне шубы. И ‘гугалашь, што у меня воняет ишо ‘гта.
Виола мотнула головой.
- Но это вшё в п’гошлом. Шейчаш у неё ешть я. А я никому не пошволю обишать её. Моя мама шашлушила увашения. А кто шчитает иначе… - на лице девушки появилась очень неприятная улыбка. - У большишнштва иш них тоше ешть дети…
Она снова мотнула головой, на сей раз так, будто бы вспомнила что-то противное.
- Те’гпеть не могу детей. Даше больше, чем вш’гошлых. В пе’гвую оче’геть иш-ша этого вонючего культа детшкой бешнакашанношти. ‘Гебёнка, кото’гый в тебя швыгяет камень нельшя даше т’гяхануть ша шки’гку: тут ше налетят вше вок’гуг и начнут тебя обвинять во вшех шме’гтных г’гехах. Они ведут шебя так, будто бы тебя выгнали иш гештапо ша шештокошть. П’гоклятье! - взмахнула она руками. - Даже в т’гетьем Фоллауте нельшя детей убивать! Дети вшегда вышивают в фильмах! Когда ‘гебёнок ишдеваетшя над вш’гошлым, п’ги этом имея все шаншы его убить, это нашиваетшя комедией. Детей нашивают ангелочками, хотя это дьяволята!
Девушка хмуро посмотрела на доктора.
- Ты думала о том, что у тебя когда-нибудь у самой будут дети? – поинтересовался мужчина.
- Нет, докто’г. Я шлишком у’годлива. Ни один мушчина не шахотел бы иметь шо мной детей. ‘Гашве што вшять детей иш п’гиюта. Но мне вгяд ли бы дове’гили хо’гошего ‘гебёночка.
- Я думаю, твоё мнение о своей внешности изменится к концу пребывания в пансионате, - нейтрально ответил доктор. - В конце концов, ты уже совсем иначе выглядишь, когда не сутулишься.
- Быть мошет, ишментшя, - не стала спорить девушка. - Но пока…
- А животные у тебя были? - довольно резко сменил тему разговора доктор.
- Были… - грустно ответила Виола.
Секунд пять в воздухе висела пауза.
- И-и-и… - наконец, нарушил тишину доктор.
- Убийц так и не нашли… вошмошно и не ишкали… не шнаю… хотя… - она повела плечами. – Даше ше’гиф выглядел… шлым, когда шлушал то, што п’гоишошло… ш тех по’ я больше не шаводила шивотных.
- А что произошло? - тон доктора стал на удивление безэмоциональным.
- Его от’гавили… у меня ешть подош’геваемые… но я видела только как они колотят Кевина. Кевин ог’гышнулшя… и че’геш т’ги дня на ут’го у него дико болел шивот, тошнило… а потом он уме’г… Кевину было вшего пять мешяцев.
- Вот как… - Прокруст говорил, кажется, просто для того, чтобы заполнить пустоту.
- У одного иш них была кошка… эта кошка гуляла, где хотела… вообше, где хотела. Я чашто видела её, когда шла домой в те дни, когда мне ошобенно не хотелошь ехать в автобуше шо вшеми… че’геш неделю я поняла, што никто не будет их накашивать. Тогда я п’гишла к тому дво’гу. Вшяла ту кошку. Начала гладить. Вшё бышт’гей и бышт’гей. Мне очень хотелось её п’гошто поломать. Наконец, я вшяла её ша хвошт и ша шкигку… кошка только тогда што-то поняла. Подняла её над головой и п’гиготовилашь швы’гнуть о каменную штену… но не шмогла. П’гоштояла так минуту, думаю… затем меня увидели, я отпуштила кошку на шемлю и убешала. Вше пове’гили, што я хотела убить кошку, но меня п’гошто шпугнули. Моих объяшнений никто не штал шлушать… кашетшя… кашетшя, даше мама мне до конца не пове’гила…

Запись седьмая.

- Я был прав… - мужчина развёл руками. - Я, чёрт возьми, был прав. Эта Виола просто была слишком забита, чтобы быть привычной высказывать своё мнение. А сейчас… я бы сказал, что забавная метаморфоза. Особенно она забавная в контексте последнего события. Дело в том, что в арсенале Виолетты появился универсальный ответ из числа неблокируемых аргументов. Что это за аргумент? Вы не поверите, - он сначала поднял руки в жесте "стой", после чего поднял одну руку над головой, после чего, чуть согнув её в локте и сжав в кулак начал крутить по часовой стрелке, а сам подался на камеру и сложил губы бантиком. - У! У! У! У! - сказал он, подражая обезьяне, а затем, со смехом откинулся назад. - Думаете, безумие? Нет, как раз вот это, в отличие от её мыслей о продолжении рода, это кристально чистое выражение разума. Я серьёзно. Она абсолютно сознательно взывает к древним человеческим инстинктам и к его примативности. Она делает это настолько умело и настолько метко, что сам Манкей Ди попросил разрешения использовать этот аргумент. Да-да, Манкей Ди. Сам Майкл Дворкин, один из известнейших супергероев реальности, из тех, кто носит маску только ради смеха. Думаю, вы итак знаете, кто такой "Манкей Ди". Этот человек начинал, как актёр цирка. Пожалуй, он бы лучше всего себя чувствовал в уже умершем, как жанр, цирке уродцев. Повышенная волосатость, общая примативность внешности, плюс, великолепная пластика и достаточно большая сила. В общем, его положение очень сильно похоже на положение самой Виолы. Если бы не тот факт, что он раньше свыкся со своими особенностями, а затем, в возрасте семнадцати вдруг совершил подвиг, спасши ребёнка из горящего здания. Дальше пошло уже само. Манкей Ди использовал свои навыки акробата. Свою силу. Свою сообразительность. Надо сказать, на деле это весьма начитанный человек, который чем-то близок "Зверю" из вселенной людей Икс.
Мужчина усмехнулся и поднял руки.
- Как бы мне хотелось сказать, что это я его пригласил. Но, нет. Это сделал мистер Вольф, чтобы тот поговорил с Виолой. Виолу сегодня на весь день освободили от всех занятий, чтобы она поговорила с этим человеком. Они много гуляли. Он рассказывал ей о своей жизни. О своей судьбе. Я не слышал, что именно, но, зная, что Манкей Ди успешно женат, и у него даже есть ребёнок - конечно же, унаследовавший черты отца - я думаю, что разговор будет Виоле полезен. Но я лично присутствовал в тот момент, когда Манкей Ди обсуждал с ней вопрос доверия. Он решил использовать сократовский метод, по сути, заставляя Виолу задуматься о том, насколько это разумно, не доверять ни одному парню на земле. Он просто задавал ей вопросы. Задавал… задавал… и, в какой-то момент, я заметил, что Виола вопросы просто игнорирует. Отвечает невпопад. И вот, когда у Манкей Ди появилось вполне ожидаемое раздражение и оно подошло достаточно близко, чтобы он уже начал повышать голос, Виола повернулась к нему и… - он снова повторил "обезьяний" жест. - У! У! У! У!
Мужчина снова расслабился и улыбнулся.
- Это было настолько неожиданно, что всё напряжение вышло в разрядку смехом. Аргумент был попросту неоспорим. По сути, он многогранен и расшифровывался, как "не лезь с тупыми вопросами, у меня тут…" дальше, вставьте нужное. Звучит, я понимаю, не очень убедительно, но ведь, по сути, что наше общество, как не набор непонятно кем придуманных правил? Мы подчиняемся этим правилам поведения, потому что они устоялись. Потому что они помогли обществу выжить. Но что делать с правилами, которые нас не устраивают? Что делать с правилами, выходящими против нас? По сути своей, Виолетте всю жизнь доставалось от людей, живущих по общепризнанным негласным правилам. Так ли неправильна её позиция "идите вы лесом со своими правилами?" Я думаю, что нет, - он сложил пальцы домиком. - Куда интересней и важней вопрос о том, куда нас это приведёт? Ведь, по сути по своей, разрушая одни правила, она вынуждена будет строить правила новые. Она должна будет дать обществу что-то взамен. Взамен того, что ломает. Именно так и рождаются субкультуры. В том числе и контркультурные субкультуры. Она выбрала, пожалуй, самый тяжёлый путь из всех. Она не хочет становиться частью культуры, которая её отвергла. Она создаёт новую. Пусть даже в основе этой культуры лежат понятия, которые знакомы каждому американцу. А, может, и каждому человеку вовсе. Готова ли она проводить эту деконструкцию человеческого поведения до конца?
Он вздохнул.
- Честно? Я не знаю. Я думаю, она сама до конца не понимает своих действий. Могу только сказать, что у неё… вполне может получиться. Она уже сейчас сильно отличается от себя же самой, прибывшей не так давно. Она стала сильней физически. За такой короткий срок, результат уже заметен. И, я боюсь, ей есть, куда развиваться дальше. И если её кипящая злость не выкипит вся к тому моменту, как преображение завершится, тогда… я боюсь, её городок ждёт серьёзная встряска. То, что крупный город сдержит без проблем, маленький городок может серьёзно изменить… да-а-а-а… а ведь Виола хочет завершить обучение в своей старой школе. Я слышал, как она говорила с Вольфом. Её не интересуют школы "получше". Её интересуют те люди, которые пробудили в ней злость. Те люди, к которым она испытывает ненависть. Она хочет доказать сама себе, что может больше никуда не бежать… и, в конце концов… - он вдруг резко подался вперёд. - У! У! У! У! - мужчина откинулся на спинку кресла и рассмеялся. - Мне это никогда не надоест!

Запись восьмая.

- Я смотрю, ты сегодня не в духе? - поинтересовался доктор.
- Об этом обяшательно было сп’гашивать только пошле того, как каме’га начала запишивать? - поинтересовалась Виола.
- Что поделать? Законы жанра, - отшутился собеседник.
- Шаконы шан’га… - задумчиво повторила она. – Вы смот’гели фильм "Малыш"?
- М-м-м… это какой? - уточнил мужчина.
- Тот, кото’гыйй ш Б’гюшом Уиллишом. Ещё до того, как он начал убивать детей…
- Убивать детей? - растерялся доктор.
- Понятно… - вздохнула она. – Неудачная шутка… в фильме "Петля в’гемени" Б’гюш был шлодеем, кото’гый убивал детей. Да, один иш этих маленьких ушлёпков потом долшен был вы’гашти в главу п’гештупного шиндиката… но к’гитиков это ушашнуло. Вешь инте’гнет был полон шуток, - она закатила глаза и начала "панически" махать руками. - "О, нет, не мошет быть, Б’гюш Уиллиш, ге’гой моего детштва, убивает детей. Как он мог? Он ше уме’г ша наши г’гехи в "А’гмагеддоне".
- Ты с ними не согласна? - поинтересовался мужчина.
- Нет, - Виола фыркнула и сложила руки под грудью, при этом отвернувшись в сторону. Надо сказать, при этом она смотрелась совершенно не отвратительно и не жалко… сложно было сказать, что повлияло. То ли её изменившаяся осанка, то ли тот факт, что в этом положении не собиралось складок на шее, то ли новый гардероб, который в купе с жестом подчёркивал бюст, то ли новая причёска с открытым лицом, то ли зритель уже просто привыкал к Виоле. - Фильм был плох шовсем не поэтому.
- То есть, этот момент не делал фильм хуже?
- Именно. Б’гюшу уше не п’гедлагают но’гмальных ‘голей. Но там он сыг’гал хо’гошо. Было видно, что ему это тяшело даётся. Тяшело, нешмот’гя на то, что его ге’гой - бывший убийца-на’гкоман. Он, наобо’гот - очеловечилшя. А вот главный ге’гой - шобштвенно, человек, кото’гый потом штанет Б’гюшом, шобштвенно, нынешний на’гкоман-убийца - та ещё пашкуда.
Виола подалась вперёд.
- Фильм был плох, потому что, когда я иду на кино ш Б’гюшом Уиллишом, я хочу видеть именно Б’гюша Уиллиша, а не Дшошефа Го’гдона Левита. Фильм плох, потому что, обещая нам лихой боевик п’го путешествия во в’гемени, он дал нам шопливую д’гаму. Фильм плох, потому что болеешь не ша главного ге’гоя, а ша шлодея. Фильм плох, потому что он нудный. Фильм плох, потому что он шам шебе п’готиво’гечит. Фильм плох, потому что он нешёт чушь, а не мо’галь.
- Хм… а фильм "Малыш"? - поинтересовался мужчина.
- А он… хо’гош, - вздохнула девушка. - И от этого ещё обидней. Это тоше фильм, где Б’гюш Уиллиш вст’гечает шамого шебя иш п’гошлого. Только тут он вш’гошлый ушпешный мушчина, кото’гый вшт’ечает вошьмилетнего шебя.
- И… почему тогда ты расстроена? - уточнил собеседник.
- Потому что этот фильм нешёт мо’галь, кото’гая мне п’готивна, - подняла она руки. - В детштве над Б’гюшом ишдевалишь, его били. Он был толштым, плохо выгова’гивал шлова, не шоблюдал п’гавил, кото’гые д’гугим кашалишь очевидными: нап’гиме’г, он мог шалешть в швадебный то’гт ‘гуками и ишпачкать швой ф’гак. Его мама ‘гано уме’гла, а шледил ша ним папаша, кото’гомы на п’облемы шына было плевать. Б’гюш шагнал шалошть к шебе глубоко внут’гь, вы’гош, штал… - она рассмеялась. – Штал Б’гюшом Уиллишом. К’гашивым, шпо’гтивным, ха’гишматичным, не лешущим ша шловом в ка’гман. Вше нашивают его "кошлом", а он п’гошто плюёт на этих людей. Он даше ‘габотает там, где ему платят ша то, што он гово’гит людям п’гавду в лицо. Ему платила шенато’г ша то, што он…
- Прошу прощения, Виола, - остановил её мужчина. - Твоя речь снова становится невнятной. Помедленней, пожалуйста. Мы не спешим никуда.
- П’гошу п’гощения, - она вжала голову в плечи. - Так вот… ему платила шенато’г ша то, што он в хамшкой мане’ге гово’гил ей, что делать.
- И что дальше?
Виола повела плечами.
- Шоветую вам пошмот’геть фильм. Там вш’гошлый Б’гюш, вшт’гетившишь ш шобой-молодым, штановитшя чуточку мягче, начинает шт’гемитьшя к швоей мечте, женится и шаводит шобаку.
- Ты считаешь, что он плохо женился? - попытался угадать собеседник.
- Нет. Девушка, кото’гую он выб’гал идеально ему подходила.
- М-м-м… может, ты считаешь глупым устремление к мечте? – предпринял вторую, уже не столь уверенную попытку доктор.
- Нет, - снова покачала она головой. – Шаниматьшя надо тем, что любишь. Быть пилотом - не такая уш и плохая мечта.
- Неужели ты против собаки? - удивился он.
- Бог ш вами, докто’г, - махнула она рукой. - Неушели не догадываетесь?
На лице Виолы появилась широкая самодовольная улыбка. Она победила в этой небольшой схватке с доктором, пусть даже схватка шла по её правилам.
- Сдаюсь, - ответил мужчина.
- Он п’гоштил отца, - стукнула кулаком по седушке девушка. - В шцене, где папаша о’гёт на маленького Б’гюша в день его ‘гошдения, пошле д’гаки ш хулиганами - д’гаке, где малыш шашишал т’гёхногого пша от хулиганов, и где он победил только потому што вш’шошлый Б’гюш, польшуяшь швоими швяшями, шапишал его на у’гок к п’гофешшиональному бокшё’гу - где он о’гёт на бедного па’гня, не ‘гашоб’гавшишь в шитуации, и где он гово’гит ему, што его мать уми’гает - в день ‘гошдения, напоминаю, - она подняла палец. Девушку аж трясло. - А потом влепляет подшатыльник и т’гебует п’гиб’гать шопли… я ошидала, што вш’гошлый Б’гюш подойдёт и вмашет этой тва’ги… но… нет… - она развела руками. Было видно, что она сама в это с трудом верит. - Он оп’гавдывает эту тва’гь пе’гед маленьким Б’гюшом.
На лице Виолы появились жёсткие черты.
- Нельшя. Он не шашлушил п’гошенья. П’гошенья не шущештвует. В начале фильма вшё п’гавильно покашивали: вш’гошлый Б’гюш не б’гошил отца. Он его шоде’гшал, как тот шоде’гшал его. Он не общалшя ш ним и не вникал в п’гоблемы одинокого шта’гика, как тот не вникал в его п’гоблемы. Это было накашание под штать п’гештуплению. Так и долшно было оштаватьшя…

- На шамом деле, кашдый долшен макшимально чётко понимать, что он делать мошет, а что даётшя ему хуше.
- А ты, Виолетта, уже поняла? - поинтересовался доктор.
- Поняла, - кивнула та. - А ещё, я поняла, што я вшю шишнь ошибалашь.
- В чём именно? - к тому моменту уже можно было заметить, что привычный темп беседы умело задавал именно Прокруст. Именно он раз за разом задавал вопросы, которые, по сути… чаще всего были не нужны. Это в первых записях он чаще пытался заставить Виолу задуматься о чём-то, а сейчас просто подталкивал её свободней говорить. Убрать его вопросы, так чаще всего получится сравнительно связный монолог.
- Я ‘ганьше никогда не шледила ша швоим телом. По шути, я шчитала, што это моя шамая шлабая што’гона. И это п’ги том, что я вшеда понимала, што ш мошгами у меня тоше вшё плохо.
Она усмехнулась.
- Я думала, што шмогу штать тво’гчешкой лишноштью. Вшегда коншент’гиговалашь именно на этом пгоцешше. ‘Гашпи’гала, што в мушике не так. ‘Гашкладывала по кошточкам фильмы. Я даше пишала вшякую г’гафоманию, котогую шаштавляла читать маму и Кевина. Тепе’гь, когда я шадумываюшь о том в’гемени, то шо шло’гадштвом думаю о том, што ему, дейштвительно п’гиходилошь читать эту му’гу.
- Может было всё не так плохо? - поинтересовался доктор.
Виолетта махнула рукой.
- Конечно ше вшё было плохо. Конечно, мошно было п’гев’гатить ту макулату’гу в хо’гошее п’гоишведение, но это куча шил и в’гемени. Некото’гые главы надо выкинуть, некото’гые – допишать, некото’гые - дополнить, и абшолютно вше - пе’гепишать, и пошлее кашдой ‘гедакту’гы вшитываяшь в кашдое п’гедлошение, ‘гашмышляя о том, где оно могло быть понято не так, - девушка вздохнула. - А так, плюшы там ешть: необычный шеттинг, не шамый худший шюшет, нешколько нештанда’гтных пово’готов.
- Это уже больше, чем у многих авторов, - усмехнулся мужчина.
- Да, но я эту ‘гедакту’гу, будем шештны, не потяну. Да, у меня ешть чувштво п’гек’гашного, но ни книга, ни стихи, ни мушика не шмогут пе’гедать это. У меня п’гошто недоштатошно мошгов для этого. Я далеко не гений. Я, в лучшем шлушае ше’гедняк.
- И к чему ты пришла? - осторожно поинтересовался Прокруст.
- Как ’гаш к швоей главной ошибке. Я шабуштила швоё тело, но именно тело, именно оно шмогло бы пе’гедать моё чувштво п’гек’гашного. Шейчаш ему до этого далеко, хотя и не так, как д’гугим. Мне нушно много и шегьёшно т”гени’говаться. Мне нушно научитьшя многому. Я долшна наушитьшя многому. Отточить швоё о’гушие, и ‘гашто’гмошить швои таланты.
- Ты говоришь о танцах? - после едва заметной паузы спросил мужчина.
- Только ешли в машке на вшё лицо, - рассмеялась она. - Хотя… чем шё’гт не шутит? Мошет, и таншы. В конше коншов, их ошень много видов. Мошно найти, кашетшя, под любую фигу’гу. На шамом деле, вот в этом я ешё не оп’геделилашь. Мне шейчаш нушно понять, на што шпошобно моё тело, когда находитшя в шоштоянии, хотя бы, блишком к "но’гмальному". Мошет, дейштвительно, у меня получитшя шамутить шебе шика’гную фигу’гу.
Девушка провела руками над телом.
- Я понятия не имею, што именно шк’гываетшя ша этим ши’гом. Я шебя худой и не видела никогда. Школько шебя помню, - её лицо сморщилось в гримасе отвращения. – Вшегда была ши’гным, непово’готливым комком. А ведь у этого тела ешть потенциал. Да-да. Оно шильное. Даше в шоштоянии непово’готливого комка оно было шкпошобно поштавить на уши вшю школу. Я долшна была догадатьшя, нашколько моё тело шика’гно, и как я над ним ишдеваюшь. Я ше никогда даше от’гавитшя не могла. Ишключая тот шлушай, когда я лампошку шъела… но и тогда тело вып’гавилошь шамо… я никогда не болела ше’гьёшно. Я меньше д’гугих чувштвую боль. Я выношливей в ‘гашы. И я бы это давно поняла, ешли бы не… - она подняла руку и ударила себя кулаком в лоб. Удар выглядел очень сильным. – Тупой, - ещё удар. – Бешда’гный, - ещё удар. – Мошг.
- Эй-эй, - Прогруст качнулся вперёд и выставил руку, пытаясь этим жестом остановить Виолу. - Не надо так.
Девушка повернулась в сторону мужчины. Её лицо разошлось в широкой улыбке.
- Вот видите, докто’г. Как вы бешпокоитешь. А у меня от таких уда’гов даше шиняков и шишек не оштанетшя. Мой шегеп… - она снова с силой стукнула себя по лбу. - Ошень плотный. Наве’гное. Это нашледштвенное. Не от мамы, конешно… хотя, мошет, и от неё. Мошет, бабушка или дед, были ш таким ше шегепом. Он вшт’гечаетшя у людей. Это не шабьи гены. Шаба дала мне ‘гегенешию и нечувштвительношть к боли. Но че’геп. Ше’геп дали мне люди. Кто-то был п’гигошдённым воякой. Мошет, даше танкиштом. Такой ше’геп к’гепкий. Хо’гошо шашишает голову. Но вот мешта под мошг там оштаётшя мало. Мой головной мошк - лишь п’гидаток к шпинному. Мои ‘гефлекшы… уп’гавление телом. Вот его шадача. На большее он не годен. Но моё тело… оно шика’гно. Его надо холить и лелеять. Оно дашт мне будушее.

Запись девятая.

С первых кадров записи видно, что девушка не так давно пострадала. На лице были видны достаточно свежие отметины: рассечённая губа, бровь, порванное крыло носа. При всём при этом Виола ещё и серьёзно надулась, словно бы обиделасть на что-то.
- Я помню, что в прошлый раз ты на это ругалась, но... я смотрю, ты сегодня не в духе.
Виола сверкнула в сторону доктора недобрым взглядом.
- А как вы бы шебя чувштвовали бы, ешли бы влепили бы шам шебе штулом?
- Наверное, невероятно глупо, - усмехнулся он.
- Вот именно! Глупо! - она взмахнула руками. Вообще, именно в этот момент бросилось в глаза, что Виола стала носить более открытую одежду, чем ранее. Ничего особо вульгарного или соблазнительного. обычная удобная спортивная одежда. Обычная маечка. Другой вопрос, что раньше Виола предпочитала скрывать своё тело полностью, и в кадре пявлялась в чём-нибудь мешковатом, с длинными рукавами.
Надо сказать, что выглядела она теперь не такой толстой, как раньше. Быть может, виной тому не какие-то диеты, а просто тот факт, что у Виолетты изменилась манера держаться. Она стала реже опускать подбородок, из-за чего под ним перестала образовыватсья та самая складка. Девушка больше не сутулилась, из-за чего её бюст в маечке смотрелся более достойно. Настолько достойно, что,е сли грамотно подобрать одежду, он мог бы отвлечь от других недостатков фигуры. Впрочем, не только одежда и манера держаться сыграли роль. Глядя на руки Виолы, можно было с уверенность сказать, что эта толстушка совсем не слабачка. Далеко не весь её вес был жиром. Часть веса приходилась на мышцы.
- Вшяла и глупо подштавилашь. 'Гаштянула яшык, влепила шебе штулом... дошна была ше догадатьшя!
- Я видел эту ситуацию, - заметил мужчина. - Тут, как ты сама иногда говоришь "и более умный мог бы попасться". Тебя старательно отвлекали во время тренировки. И, если бы ты не подставилась бы, этим стулом "прилетело бы" человеку, который тебя отвлекал.
- Её бы поломало, - насупилась Виола.
- Вот именно! - было очевидно, что доктор ликует, несмотря на то, что его тон, формально, оставался ровным. - Ты разве не замечаешь за собой эту черту?
- Какую? - нахмурилась девушка.
- Несмотря на то, что ты изо всех сил демонстрируешь злость и ненависть к человееству, ты всё ещё проявляешь те качества, которые принято считать добролетелями. Например, доброта.
- Я шамечала, - поморщилась Виола.
- Как скажешь, - Прокруст не удержался от усмешки. Было очевидно, что он не поверил.
И было с чего: в конце концов, после его слов Виолетта слегка смягчилась. Казалось, она дуется, для вида.
- Скажи, тогда чем ты недовольна?
- Я долшна была п'гедвидеть это, - сказала Виола. - Штул шацепилшя. Нап'гяшение было макшимальным. Я дошна была понять, што, ешли он 'гванёт, то 'гванёт шо вшеё шилы.
- И тогда... - продолжил мужчина.
- И тогда он п'гилетит мне в лицо и я не ушпею ишменить его т'гаекто'гию. И мне п'гидётшя уклонятшя. А уклонятьшя нельшя, потому что шшади штоит эта ду'га шо швоими тупыми шоветами. А ешё, - она нахмурилась. - Я могла бы п'гошто поднять 'гуки в блоке.
- Но теперь, ты не будешь извиняться за все те гадости, которые наговорила, потому что не веришь в прощение, но будешь чувствовать себя виноватой, потому что ты наговорила эти гадости, злясь на себя?
Она отвела взгляд в сторону и насупилась.
- Она, действительно, говорила такие уж глупости?
- Не такие уш, - ещё больше насупилась Виолетта. - П'гошто на этой т'гени'говке мне было не до к'гашоты. Я тут тяшешти тягаю, а тут эта феечка под ногами к'гутитшя. И мне надо её не шатоптать.
- Ты не такая уж и толстая, как себе напридумывала, - заметил мужчина.
- Это я похудела, - буркнула Виола.
- Насколько?
- На пять килог'гамм, - ещё больше насупилась она.
- Знаешь... мне кажется, ты похудела на больше, - сбоку кадра появилась рука, которая сокгнулась в жесте "посмотри, какой бицепс". - Просто при этом ты ещё и мышечной массы набрала.
- Какая 'гашница? - не унималась девушка, которая смотрела уже откровенно в сторону.
- Огромная, - рука исчезла из кадра. - Если бы ты просто похудела на пять килограмм, а не, скажем, как сейчас - стала весить меньше за счёт разницы потерянном жире и набранной мышечной массе - ты бы выглядела куда хуже. Важно не только, сколько ты весишь, но и как твоя масса распределяется.
- Вы не мошете шудить, докто'г, - мотнула она головой. - Вы не штилишт.
- Я мужчина, - хмыкнул он. - У нас это в крови.
Виола не сразу поняла смысл этих слов, а когда поняла, спрятала голову в плечи и пробурчала что-то совсем невнятное.
- Ты ведь тоже заметила эту разницу, иначе бы не решилась снять свою ветровку.
- П'гошто было ша'гко, - ответила она.
- Да, и летающая вокруг тебя феечка совсем не разговаривала с тобой на тему смены гардероба, в том числе и спортивного, - ехидно отметил он. - Знаешь, я думаю, ей будет приятно, если завтра ты потратишь часть тренировки на примерку костюмов. которые она тебе присмотрела, а так же прислушаешься на тему её советов о том, как надо двигаться. В конце концов, ты ведь, действительно, перед ней виновата...

Запись десятая.

- Как мне ‘ганьше н’навилишь люди-к’гештики…
- Люди-крестики? - не понял собеседник Виолы.
- Люди-Икш, - пояснила она.
- Ах, эти люди-крестики, - судя по голосу, мужчина нашёл шутку смешной.
- Да… мне н’гавилошь, что там учат не об’гашать внимание на внешношть, не делать пошпешных выводов, не пообшавшишь ш человеком. В конше-то коншов, там ведь главными ге’гоями были мутанты. Такие ше мутанты, как и я, - коснулась своей груди девушка.
- Что изменилось? - поинтересовался доктор.
- Шкашите… - опустила она голову. - Вы никогда не шадумывалишь, а шачем Кшавье’г и его команда поштоянно шашишают людей?
- Это комикс моего детства, - признался Прокруст. - Там прямым текстом сказано: чтобы показать людям, что мутантов не стоит бояться или ненавидеть только за то, что они - мутанты.
- Но ведь это не ‘габотает, - криво усмехнулась Виола. - Ни в нашем ми’ге, ни в ми’ге "Ма’гвел".
- Ну-у-у-у… в принципе, да, - согласился доктор. - И теперь тебе не нравится, что Магнето всё время проигрывает?
- А вот это тут не п’ги чём, - покачала головой она. - Его идеи понятней идей Кшавье’га, но от этого они умней не штановятшя.
- Хм… почему ты так решила? - поинтересовался он.
- Ну, шами подумайте. Магнето и Кшавье’г - шта'гые д’гушья. Они шаблушдаютшя абшолютно одинаково. Только Кшавье’г - нашчёт людей, а Магнето… нашчёт мутантов. Давайте п’гедштавим… п’гошто пгедштавим, что Магнето добилшя швоего. Вы думаете мутантку в’годе меня шпашло бы это от гонений шо што’гоны к’гашивых мутантов, шпошобных шамо’гашивать веши?
В комнате на несколько секунд повисла тишина.
- Думаю, я понял, к чему ты клонишь.
Виолетта сделала несколько глотков минералки.
- Идея вшеобшего ‘гавенштва вшегда была об’гечена на п’говал. Как коммунишм. И это даше бешотношительно мутантов. Даше бешотношительно рашишма. Даше в го’годе, где шивут люди одной ‘гашы и одной ‘гелигии, ‘гавенштва не будет. Вшегда будет кто-то шильней, кто-то умней, а кто-то богаче… - она грустно усмехнулась. - А кто-то - пгошто к’гашивей. Я видела это шо што’гоны. Люди не шалеют д’гуг д’гуга. ‘Гашличия - это только повод. Люди вшегда будут шт’гемитшя унишить кого-нибудь… Шта’г Т’гек никогда не наштупит. Не будет вшеобшего ‘гавенштва. Люди п’гошто выдумают ‘гашличия, ешли даже д’гугой пол или цвет коши не будут уше поводом. Иначе быть не мошет.
- Ты, конечно, права, но, на мой взгляд - слишком сгущаешь краски, - заметил доктор. - Большая часть людей даже сейчас не замечает множества различий. Их, как правило, никто не трогают. Потому что они не слишком выбиваются. Да, я понимаю, как это звучит, однако, раз уж ты поняла, что иначе быть не может, то должна и понять, что достаточно просто не различаться слишком сильно.
- Меня это не ушт’гаивает, - мотнула она головой. - Тепе’гь я уше не шмогу обшатьшя ш людьми, не шадумываяшь о том, как бы они от’геаги’овали бы на меня шта’гую.
- Но ты же знаешь, что не все люди одинаковые, - сообщил доктор. - Я никогда не отворачивался. И твоя знакомая из школы: Кэтрин.
Виола покачала головой.
- Вам, докто’г, платят. И платят немало. Кэт’гин шашишала меня, но она не шк’гывала, что я ей отв’гатительна, - черты лица Виолы исказились. Она была сильно раздражена. Почти зла. - Именно поэтому она не хотела обшатьшя шо мной. Я понимаю и ваш, и её. Но это не отменяет главного: в ми’ге ешть только один человек, кото’гый п’гинял меня такой, какая я ешть. Я не шнаю, как ей было тяшело, но она меня не б’гошила. Не откашалашь. Вшегда любила. Вше оштальные…
Складки кожи рзгладились. Взгляд стал спокойней.
- Они п’гошто люди. И ешли я хочу и дальше уп’гекать их в шамом факте их шушештвования, я долшна штать тем, что я ошидала бы от них. Мне не будут вашны внешношть, дефекты ‘гечи, пол, национальношть, наличие мутаций. Не будут интегешовать деньги, влашть, шила. Я буду вне вшего этого. Отшельником ш’геди толпы.
Виолетта усмехнулась.
- Меня будут инте’гешовать только их дела.
- И их мотивации, - вставил своё слово доктор.
- Што? - осеклась Виола.
- И их мотивации. Реальные и те, что ты для них выдумала. Ты не просто так сказала "отшельником". Ты изначально не собираешься подпускать к себе абсолютно никого, Виолетта. А это значит, что ты пока не способна стать тем, кем они должны были стать для тебя. Просто в твоих глазах они все всегда будут отвратительными уродливыми созданиями, которых ты терпишь.
- Пошалуй, нам штоит п’гегвать наше обшение, - девушка начала подниматься с кушетки.
- Ты сегодня рано… до завтра?
- Ну-у-у… - девушка загадочно улыбнулась. - А вам хватит в’гемени понять, что именно вы шделали не так?

Запись одиннадцатая.

- Что именно я сделал не так… - развёл руками сидящий перед камерой доктор. – Ах, этот вопрос оказался куда сложней, чем могло бы показаться на первый взгляд. Что я сделал не так? Я упустил тот момент, когда именно я мог влиять на Виолу. Позволил себе увлечься наблюдениями и благополучно позволил ей закрыться шипастой бронёй. Она верит, что считает меня за равного, хотя, на самом деле, и я, и большинство людей на свете в её глазах стоят ниже, - он поднял палец. - Её "я буду судить по поступкам" на деле окажется "докажи, что ты достоин". Она будет только ждать повода, чтобы иметь в своих глазах право воспользоваться этой разницей высот.
Мужчина потёр уголки глаз.
- Я поделился своими опасениями с её куратором, но он традиционно не повёл и бровью. Даже не дал никаких конкретных или даже расплывчатых указаний. Простое "продолжайте". Перед этим, правда, было задано несколько вопросов. О том, кого Виола истинно считает равными себе, - он поднял руки ладонями к камере. - Исходя из контекста вопросов, я полагаю, что их это устраивает. Быть равными для физически развитого существа с расистскими замашками.
Доктор вздохнул.
- По сути своей, это лишь лечение симптомов. Кризис прошёл, не спорю, но у Виолетты крайне много проблем. Выворачиванием на изнанку своего собственного мировоззрения она не добьётся ничего хорошего. Конечно, есть шанс, что со временем она придёт в относительную норму, но, по сути, что мы имеем? - он начал загибать пальцы. - Расизм, мужененавистничество, система ценностей не коррелирующая с традиционной, отсутствие основных авторитетных ориентиров, таких, как возраст и положение в обществе. И шансы на то, что это выправится со временем, как происходит у многих, тем ниже, что она искренне верит, что те люди, которые теперь к ней будут относиться лучше, будут делать это из-за денег или… или из-за её внешности. Или из-за страха. И нет зацепок на то, чтобы её в этом переубедить. По крайней мере, у её разума. Для Виолетты, для её разума, это удобная устойчивая позиция мировоззрения, в которой практически исключён когнитивный диссонанс по основному постулату: люди сволочи, политые сволочизмом и со сволочной начинкой внутри. Если они ведут себя как-то иначе, значит, есть рычаг, заставляющий их так себя вести.
Он развёл руками и откинулся назад. Около пяти секунд Прокруст молчал, переводя взгляд с одного места в другое и слегка меняя позу.
- Проблема… проблема не в том, что она опасна для окружающих. Как раз наоборот. Иронично, но все эти заскоки для окружающих куда менее опасны, чем вера в человечество. Разочарования исключены, контроль над яростью налажен, агрессия будет скидываться управляемыми порциями, ничто не предвещает большой беды. Она опасна для себя. Будущее… его нет. Я знаю, что Виолетта верит, что у неё будущее есть, но… при текущем состоянии дел, этого будущего… его нет. Виола не подпустит к себе мужчину, она не мечтает о детях, о семье… она не хочет даже общаться с кем-либо. Её вполне устраивает общение с людьми, как с функциями, а для развлечения у неё всегда будут книги или приставка. На самом деле, если в этой ситуации она спроецирует на какую-нибудь несчастную жертву своего пола свой собственный образ и будет её защищать… это будет не самым худшим исходом. Да, это будут паталогические однополые отношения, не спорю, но у них, хотя бы, есть намёк на будущее. На продолжение рода… не обязательно в физическом плане с искусственным оплодотворением… хотя бы в духовном плане, с передачей своих ценностей следующему поколению в виде удочерённого ребёнка.
Он хмыкнул.
- Да… потому что я не завидую сыну Виолетты. Этот парень будет очень сильным, потому что иначе он либо не выживет, либо свихнётся. Ему просто не дадут и малейшего шанса вырасти в кого-то, вроде этого Кевина. Я не удивлюсь, если Виола, скорей, убьёт собственного ребёнка, чем даст ему превратиться в какого-либо ловеласа. Впрочем, её снохе я бы тоже не позавидовал. Если та, хотя бы чуточку, не будет соответствовать высоким и неочевидным требованиям своей свекрови, её жизнь будет крайне насыщенной.
Мужчина вздохнул.
- Похоже, что мне теперь нужно сконцентрироваться на том, чтобы найти нужный миг, чтобы просто положить зерно… хотя бы зерно хотя бы одной идеи, которая, будучи взрощенной, даст шанс на исцеление. Это доктор Прокруст… - мужчина на секунду исчез из кадра, после чего появился с бутылкой вина. - И истина где-то на дне этой тары. Будем надеяться, что по утру эта капризная тварь не сбежит куда подальше.