In plain sight | ходы игроков | Потерянные страницы

Нишики Тадахиро родился в самый разгар “Японского экономического чуда”, когда страна, которая, как казалось многим, полностью уничтоженная во Второй мировой войне, начала развиваться рекордными темпами. Его родители были молоды, успешны и решили завести первенца только когда действительно могли его содержать. Казалось бы, мальчик мог вырасти в условиях, которые, в рамках этой страны, не без оснований считались самыми лучшими за всю ее историю, но… Нишики Тошимицу и его жена, Риоко, завели ребенка не потому, что любили друга друга или думали о продолжении рода. Нет, они сделали это, потому что были ДОЛЖНЫ. Точнее, после того, как за несколько лет этого их познакомили на официальном свидании, они стали ДОЛЖНЫ жениться и превратиться в достойную ячейку общества во всех смыслах этого слова. Тошимицу устроился на работу в компанию, производившую одни из первых электронных приборов, а Риоко превратилась в домохозяйку. Если бы их спросили, чем они хотели бы заняться, то Тошимицу ответил бы “преподаванием”, а Риоко – “медициной”, но… они же были ДОЛЖНЫ. Одной из наиболее важных задач в то время считалось продолжение рода и увеличение населения – в войне погибло слишком много людей, а первые годы после нее многие банально боялись заводить детей. У них же такой проблемы не было – стабильная работа Тошимицу с перспективами на десятилетия вперед позволяла не слишком беспокоиться о материальном благополучии и прочих затруднениях. И тогда они сделали то, что были ДОЛЖНЫ – завели детей-погодок, причем сразу трех, можно сказать, перевыполнив план. Тадахиро был старшим, его брат Сетсуо родился всего на десять месяцев позже и, наконец, дочь, Кирино, появилась еще чуть больше года спустя.
Впрочем, несмотря на то, что Тошимицу и Риоко не слишком любили ни друг друга, ни даже детей, они знали, что ДОЛЖНЫ о них позаботиться, ДОЛЖНЫ обеспечить их всех необходимым и ДОЛЖНЫ опекать их до тех пор, пока сыновья и дочь не смогут позаботиться о себе сами. Что, однако, они НЕ ДОЛЖНЫ были делать, так это играть с ними, отвечать на глупые вопросы, обнимать, целовать и проявлять нежность любым другим образом. Каждый из детей быстро понял, что рукопожатие со стороны отца является самой лучшей похвалой, а коснуться матери в следующий раз они, скорее всего, смогут, когда она будет их стричь в следующий раз. И, разумеется, они также ДОЛЖНЫ были стремиться к похвале отца. Для этого требовалось показать лучшие или, в крайнем случае, очень хорошие результаты в какой бы то ни было сфере, будь это знание большего числа иероглифов, чем другие дети в их группе в детском саду, первое место на соревновании по бегу для участников возрастом до семи лет или занявший призовое место рисунок… точнее, нет. Когда Тошимицу узнал, что Кирино не просто калякает что-то для себя то выкинул все ее краски и наорал на воспитательницу. Девочке было уже шесть лет, поэтому ни в коем случае было нельзя забивать ей голову всякой ерундой. Если у нее было время, то, разумеется, следовало потратить их на подготовку к школе.
Общение с родителями не могло не отразиться на детях. Они, конечно, замечали, что воспитатели в детском саду ведут себя с ними совсем по-другому, а многие других улыбающиеся матери уводят за руку или отца уносят на шеях, но… ни Тадахиро ни Сетсуо, ни Кирино никогда не завидовали, по крайней мере, в этом возрасте. Более того, они и друг о друге не слишком заботились. Да, Тадахиро был ДОЛЖЕН проследить, чтобы его младший брат лег спать во время тихого часа, а сестра не тратила слишком много времени на рисование, но… фактически, от других детей из группы они отличались тем, что виделись гораздо чаще. Но не более того.
А затем настала школа. Тадахиро стал почти взрослым, и теперь он ДОЛЖЕН был позаботиться о себе сам, так как детский сад находился в другой стороне и мама не могла успеть отвести и его, и младших. Мальчику показали дорогу за несколько дней до этого, но он все же заблудился. На вступительную церемонию и школу вообще он так и не попал, но, к счастью, один из полицейских заметил перепуганного ребенка и помог добраться до дома. Свой адрес Тадахиро, разумеется, знал – он же был ДОЛЖЕН. В тот день мальчик остался без ужина, а отец после этого не говорил ему ни слова чуть меньше месяца.
Впрочем, после этого эксцесса обучение шло достаточно успешно. Нельзя сказать, чтобы Тадахиро всегда был первым, в действительности он входил в первую пятерку, члены которой получали примерно одинаковые оценки и сдвигались в таблице результатов каждый месяц. С другим мальчиком из это группы Тадахиро даже смог почти подружиться – они оба были ДОЛЖНЫ приносить домой только высокие оценки и, как выяснилось, обмен информацией, пояснение слабых мест и проверка домашних заданий друг друга отлично этому способствовали.
Сетсуо с Кирино, одновременно начавшие обучение на год позже (девочке, по-хорошему, требовалось подождать еще год, но она же была ДОЛЖНА), слабо уступали старшему брату. Точнее… за все шесть лет обучения в начальной школе Сетсуо ни разу не упал ниже второго места, а по числу первых стал абсолютным победителем. Отец стал даже иногда похлопывать его по плечу, говоря, что если кто-то и способен поступить в Токийский университет, то именно его средний сын. И, разумеется, он ДОЛЖЕН был пойти именно на кафедру электроники. Тадахиро же мог заниматься, чем хотел… разумеется, предварительно получив одобрение у отца и матери. К двенадцати годам мальчик понял, что ничего, кроме технического направления ему не грозит.
В средней школе Тадахиро, по совету отца, поступил в студенческий совет, чтобы начать набирать позиции для получения рекомендации для поступления в колледж, которое ожидало его через шесть лет. Впрочем, мальчик сам был не слишком против – работа оказалась интересной и у него практически впервые появились знакомые, с которыми было интересно общаться. На третий год он даже стал президентом, так как его номинировал сам директор, впечатленный продемонстрированными за эти три года результатами. Уровень учебы у него при этом не упал, точнее, даже улучшился, так что первая рекомендация была, можно сказать в кармане. В тот день, когда мальчик получил диплом, отец впервые похлопал его по плечу.
Кирино продолжала безликой тенью сидеть где-то на задних рядах класса, показывая результаты на уровне нижней границы, которая устроила бы ее родителей, а вот надежда семьи, Сетсуо постепенно начал терять эту позицию. Он вступил в студсовет, как и Тадахиро, но ему не понравилось, и мальчик из него вышел… что, как выяснилось потом, он был даже не НЕ ДОЛЖЕН был этого делать, он банально НЕ ИМЕЛ НА ЭТО ПРАВА. Крики и скандалы в доме стали случаться все чаще, но Тадахиро часто приходил поздно и слышал далеко не все, а Кирино… она сидела где-то в своей комнате и никому не мешала. Возможно, на этом этапе ситуацию еще как-то и можно было изменить, но постепенно становилось все хуже.
Старшая школа выделилась тем, что Тадахиро впервые начал встречаться с девушкой. Первый шаг, разумеется, произошел с ее стороны, но юноша с некоторым удивлением для самого себя обнаружил, что искренне ему рад. Настолько, что его результаты несколько упали, а позиции в студсовете слегка ослабли… и, как выяснилось вскоре, совершенно напрасно, так как девушка сообщила, что не может встречаться с бесчувственным чурбаном. Впоследствии точно также закончилось еще несколько отношений… и только почти пятнадцать лет спустя, в случайном разговоре с женой, Тадахиро понял, что должен был не ответить “мне жаль, но я понял, давай расстанемся”, а попытаться удержать девушку, если действительно этого хотел. Но тогда, в юности, он совсем этого не понимал.
Скандал с Сетсуо разрешился в тот год, когда Тадахиро должен был поступить в колледж. В результате очередного скандала, ставшего самого сильным из всех, его младший брат ударил отца, а затем, сплюнув на пол, сказал, что больше НЕ ДОЛЖЕН оставаться в этом месте и, собрав вещи, ушел. Тошимицу через несколько дней сообщил, что у него осталось только двое детей, так как Сетсуо присоединился к какой-то секте и больше не может считаться его сыном. Тадахиро тогда впервые прямо сказал, что виноват в этом отец, что привело к еще одному скандалу, а Кирино… Кирино, как всегда молчала. Она, как девушка, НЕ ДОЛЖНА была иметь своего мнения, а если даже и имела, то озвучивать его не стала. Да и зачем?
Так, собственно, она из их семьи и ушла. В колледж девушке идти смысла не было (она же девушка), так что, когда ей исполнилось восемнадцать, родители начали устраивать ей официальные свидания наподобие того, которое привело к их браку, и уже через несколько месяцев Кирино переехала к мужу. К достоинству Тошимицу и Риоко, они все же позволили дочери сделать выбор, и Тадахиро, запомнил, что, в тот момент, когда Кирино в последний раз переступила через порог, она улыбалась, искренне, как никогда. Насколько ему удалось узнать потом, брак вышел более-менее удачным, но поддерживать близкие отношения ни с кем из семьи Кирино не собиралась – она больше не была ДОЛЖНА этого делать.
В Токийский университет, как мечтал его отец, Тадахиро по конкурсу не прошел. То, что он поступил во второе по престижности высшее учебное заведение в стране, его отца интересовало мало. К тому же, сын ДОЛЖЕН был пойти по его стопам, но он предпочел не электронику, а новомодную экономику. Тогда, после скандала, ставшего последним, Тадахиро переехал жить в общежитие. Контакты с родителями он, впрочем, поддерживал, стабильно звоня им раз в неделю. Впрочем, на недостаток общения жалобы он не услышал ни разу.
Но, даже оказавшись в одиночестве, юноша не смог отвыкнуть от размеренного течения жизни, где все было более-менее понятно. Ему следовало хорошо учиться, пойти на работу в хорошую фирму, а дальше… дальше он не знал. Жениться без любви и заводить детей ради ДОЛГА он однозначно не планировал и вообще сомневался, что однажды сможет создать семью. Но все изменилось, когда он встретил Киоко.
Их называли невозможной и даже бессмысленной парой: хмурый экономист, известный своей страстью к учебе, и легкомысленная девушка с факультета журналистики, мечтающая написать много-много правдивых статей и изменить мир, не сочетались никак. В смысле, совсем никак. Было даже непонятно, каким образом они вообще сошлись… только пара близких подруг Киоко знали, что этот мальчик по загодочным и алогичным причинам сначала понравился ей, а вызвать интерес к себе девушка всегда умела. Так или иначе, Тадахиро с трудом формируя слова, признался ей в любви всего через две недели отношений, а еще за месяц до этого юноша вообще не верил, что это возможно.
Бурный роман сделал его результаты несколько хуже, и он так и не получил предложение о работе от самой-самой лучшей фирмы, только от той, что была чуть-чуть хуже. Об этом, впрочем, Тадахиро так никогда и не пожалел – попади он туда, то вынужден был бы переезжать с семьей каждые два года, а для детей это было совершенно недопустимо… тот факт, что тогда он еще не был женат, а про детей с Киоко ни разу не говорил, мало что менял. Он знал, что она примет его предложение, и в итоге так и получилось. Они сами догадывались об этом скорее интуитивно, но в действительности реалист и мечтательница сочетались гораздо лучше, чем можно было представить: Киоко заставила Тадахиро поднять голову и увидеть, насколько многое он упускал до сих пор, а появление Тадахиро в ее жизни, в свою очередь, позволило Киоко понять, что мечта мечтой, но реальность – вот она. Возможно, с мечтой она все же не сравнится, но… она тоже может быть счастливой и приятной.
Киоко, впрочем, тоже хотела работать, но проблема была в том, что они поженились через неделю после выпуска, а и уже через несколько недель стало понятно, что относительно новое для японцев понятие “декретный отпуск” стало бы грозить ей уже через несколько месяцев. К тому же деньги были, а писать она могла для себя, для мужа и для друзей, которых у них появилось не так уж и мало. Забегая слегка вперед, можно сказать, что дочка родилась почти ровно через девять месяцев после свадьбы… почти. Нескольких дней до это “годовщины” все же не хватало.
Для Тадахиро рождение ребенка именно тем, что окончательно изменило его мир. Он снова стал ДОЛЖЕН, но… мужчина был этому рад. Когда он поделился мыслями с женой, то услышал, что является недалеким дураком, не способным к обучению, раз до сих пор так думает. Тадахиро не был ДОЛЖЕН, он был просто… должен.
Имя для дочери придумал именно мужчина. Точнее, он как-то обмолвился, что любит кроликов, что для всех присутствующих, включая его будущую жену, это оказалось такой неожиданностью, что впоследствии пересказывалось сотни раз. На поздних месяцах беременности, когда Тадахиро уже знал пол ребенка и скакал вокруг жены, пытаясь как можно больше облегчить ей жизнь, Киоко, чтобы успокоить мужа, напомнила ему об этой истории и предложила назвать дочь именно так – “Усаги”. Мужчина тогда, наверно, согласился бы с каждым ее словом, но, на самом деле, он не был против. Тадахиро действительно любил кроликов.
Больше всего мужчина боялся не увольнения и не того, что жена от него уйдет (эта мысль ему даже не приходила в голову), а того, что он окажется точно таким же, как и его родители. В конце концов, он так и остался сдержанным. Это Киоко привыкла читать его и понимала, что поглаживание по плечу с его стороны может считать воистину верхом проявления нежных чувств, но, по рассказам, выходило, что с детьми нужно играть, их нужно катать, обнимать и даже целовать… это Тадахиро, без преувеличений, пугало. В результате он даже сам не понял, что, когда он носил новорожденное дочь на руках, то даже Киоко не могла сравниться с ним в осторожности, а улыбка, периодически появлявшаяся на губах мужчины, выглядела откровенно глупо. Наверно, если бы не работа, то он вообще не отходил бы от Усаги.
Но, к сожалению, такой возможности у мужчины не было. Они с женой планировали завести еще одного ребенка и обосноваться на постоянном месте жительства, а для этого нужен был свой дом. Деньги на первоначальный взнос у них были, рекомендацию для получения беспроцентного кредита ему на работе готовы были дать безо всяких сомнений, но… вскоре после переезда, когда специалисту предложили положение начальника подразделения, он просто не мог отказаться. Семейный доход после этого существенно вырос, сорок лет выплат превратились в тридцать, однако, время, которое Тадахиро мог проводить дома, существенно сократилось. Усаги это, кстати, заметила, и как-то грустно и неожиданно серьезно для двухлетнего ребенка сообщила, что папа стал с ней меньше играть. Об этом, впрочем, Киоко мужу так никогда и не рассказала.
Казуки родился еще год спустя. Тадахиро был рад сыну и с энтузиазмом планировал, чем они будут заниматься вместе (безо всяких там ДОЛЖЕН), но… эйфории, которая настигла его три года назад, он так и не ощутил. Нет, нельзя сказать, чтобы Усаги он любил больше сына, но именно дочь была его любимицей, и с этим сложно было что-то поделать.
Но, как показали последующие годы, Тадахиро оказалось проще наладить контакт с сыном, чем с дочерью, и это его печалило. Усаги обижалась, когда он не приходил на вечера творчества в ее детском садике, или тот факт, что отец не мог провожать ее по утрам, а Казуки… Казуки кивал в отчет и уточнял, смогут ли они поиграть вечером. Если такая возможность была, то мужчина, разумеется, всегда был готов, но из-за постоянных переработок ему удавалось выкроить существенно меньше времени, чем хотелось бы. Сыну этого хватало, дочери – нет. А затем, когда его уже в почти принудительном порядке повысили еще раз, ситуация стала еще сложнее. Детям пришлось привыкать, что отец – это существо, которое они недолго видят по вечерам раза три в неделю, а в выходные он, большей частью, отсыпается. Точнее, время с Усаги и Казуки Тадахиро, конечно, проводил, но для этого нередко приходилось переступать через усталость, и получалось… не очень хорошо. Дети обижались, а понять, что их отец, на самом деле, с трудом пытается не уснуть стоя, могла разве что Киоко… и нередко она почти с силой отправляла его отдыхать, вызывая бурю негодования.
Чем старше становились дети, сильнее, как казалось Тадахиро, они от него отдалялись. Точнее, с Казуки, опять-таки, еще как-то удавалось наладить диалог, но Усаги… с ней было сложно. Так получилось, что он никогда не умел проявлять свои чувства, и в результате дочь стала побаиваться отца. Это, в свою очередь, привело к тому, что серьезные разговоры о неправильном поведении, наказаниях и прочих неприятных вещах был вынужден проводить именно он, так как Киоко, в свою очередь, плохо умела быть строгой и, в придачу, сама отлично помнила, свое поведение в детстве (о нем Усаги почти ничего не знала, иначе ее, наверно, ни что не смогло бы удержать).
Тадахиро, тем не менее, старался компенсировать это мнение. Он помнил имена друзей и подруг сына с дочерью, никогда не пропускал их дни рождения, заблаговременно и незаметно (как он думал) узнавал, что они хотели бы получить на Рождество, следил за результатами в школе… но доверительных отношений, которые он всегда хотел, у него не получилось. Точнее, как обычно, Казуки рассказывал почти обо всем, а Усаги то ли боялась, то ли не хотела ничего говорить. Да и такая манера воспитания оказалась на самой лучшей – дочь выросла весьма и весьма избалованной и прекрасно умела добиваться от родителей практически всего. Об ответственности она, кажется, почти не вспоминала до тех пор, пока ей не исполнилась пятнадцать. Примерно тогда же Тадахиро признал перед собой, что подход с “ДОЛЖЕН” был, бесспорно, несравнимо хуже, но… он все же переусердствовал с его отрицанием.
Но, к счастью, в какой-то момент Усаги вдруг, сама по себе, начала задумываться о своей жизни и даже будущем. Правда, от того, чтобы гневно ударить руками по столу, когда он услышал о косплей-кафе, Тадахиро удержало только прикосновение жены к плечу. Киоко выяснила, что речь идет не об одном из тех мест, где официантки ходят полуголыми, так что… кафе как кафе, возможно, даже лучше чем фатсфуды, где у девушек-сотрудниц обычно бывают очень короткие юбки. Заставлять же Усаги идти в небольшое несетевое кафе не стоило – ей быстро стало бы там скучно. С такой аргументацией Тадахиро поспорить не мог, и был вынужден передать дочери свое одобрение.
Правда, что-то мужчину в поведении дочери все же беспокоило. Иногда ему казалось, что она стала какой-то… не такой. Сначала он решил, что дело в мальчике, но Киоко быстро развеяла его подозрения (о том, что жена может быть не права, Тадахиро даже не задумался). Правда, временами Усаги будто бы приходила в себя, и он начинал уже успокаиваться, но проходил день, два, десять, и в голове мужчины снова звучал тревожный звоночек. Он беспокоился все сильнее и сильнее, но даже не знал – о чем. И, самое худшее, Тадахиро не представлял, как это выяснить.

Конференция, в которой приняли участие представители самой верхушки органов по защите правопорядка страны, привлекла очень много внимания. Точнее, к неудовольствию комиссара полиции Токио и нескольких его коллег, больше всего журналистов интересовал Сандер Хироме, действующий глава Государственного следственного бюро.
- …Таким образом, теракт, устроенный фанатиками из Аум Синрикё, в настоящее время оказался бы совершенно нереализуем, - японец с американскими корнями закончил отвечать на вопрос о возможных террористических угрозах. – Жители нашей страны могут спать спокойно – количество преступлений практически всех видов за последние годы снизилось практически во всех префектурах.
- Танако Йоситаро, “Первый информационный вестник”, - один из журналистов, раньше всех опознавший паузу как возможность задать новый вопрос, дал от себя знать. – Как вы относитесь к заявлениям о том, что достигнутые успехи могут быть следствием деятельности не только полиции и ГСБ, но и некоторых других лиц... в частности, Фучхоу Деемо? – слегка тороплив закончил мужчина, чтобы его не перебили.
- Никак, - пожал плечами главный безопасник страны, хотя знающие его люди заметить, что он едва заметно поморщился. – Во-первых, первые сведения об упомянутой вами личности появились всего несколько месяцев назад, во-вторых, насколько мне известно, ее так называемая “деятельность” ограничена исключительно границами Большого Токио, в-третьих.. в-третьих эта женщина кем бы она ни была, является не каким-то мифическим супергероем, которым в нашем мире, как хорошо понимают все присутствующие, места нет, а не более, чем вигилантом-убийцей, решившей, что она выполнять роль судьи, присяжных и палача одновременно, - с презрением в голосе и ярко выражено мимикой произнес Сандер… а производить впечатление на слушателей он хорошо умел, иначе не продержался бы на свей должности даже года. Иными словами, она ничем ни лучше, чем ее жертвы, которые якобы понесли справедливую, и, с учетом тяжести и количества совершенных преступлений, заслуживает высшую меру наказания.
По залу пробежали удивленные шепотки. Несмотря на периодическое применение смертной казни, под высшей мерой в последнее время обычно имелось в виду пожизненное заключение, но по отношению к вигиланту, которая, по мнению многих, все же приносила реальную пользу, такое наказание могло показаться чрезмерно жестким.
- Означает ли это, что ГСБ принимает расследование дела на себя? – осторожно уточнил Йоситаро.
- Да, но, так как подозреваемая действует на ограниченной территории, приоритет остается у ведомства моего коллеги, комиссара полиции, - Сандер кивнул в сторону обозначенного лица, которое с трудом сдержалось от того, чтоб скрыть злость. Фактически, безопасник только что сообщил, что, если Фучху Деемо будет арестована или нейтрализована иным образом, то большая заслуги будет принадлежать ГСБ, а если нет, то виноватой окажется исключительно полиция. – Но, учитывая последние события, ГСБ увеличит объем привлеченных к расследованию ресурсов, - сообщил Сандер. Его эта Фучхоу Деемо, по правде говоря, интересовала мало. Хироме всего лишь намеревался стать первым не чистокровным премьер-министром, и для этого ему следовал использовать все дела, привлекающие внимание к его персоне и организации. И если, арест, убийство или что бы то ни было еще, хоть публичное унижение какой-то там вигилантки поможет достичь цели, то так тому и быть. Правда, кое-что о деятельности Фучхоу мужчина все же знал, и потому склонялся к самому простому варианту, после которого она не сможет никому навредить или рассказать компрометирующую информацию.

- Вас понял, - отчитался один из заместителей директора ГСБ, когда Сандер Хироме закончил излагать поручение. – Приказ немедленно будет составлен и войдет в силу в ближайшее время… сегодня? – несколько удивленно переспросил он, зная, что его начальник обычно предпочитал действовать неторопливо. – Да, возможно. Распоряжение будет передано во все причастные к расследованию отделы до конца рабочего дня… в течение трех часов, - кивнул мужчина, услышав очередное замечание. На этом разговор закончился, и он немедленно начал составлять проблемный документ. К счастью, можно было взять готовый шаблон и заменить в нем несколько деталей, так как, фактически, приказ сводился к следующему: “все служащие Государственного бюро расследований вправе открывать огонь без предупреждения по подозреваемой, проходящей под кодовым обозначением «Маска»”.

Начальник отделения ГСБ в конгломерате Токио-Иокогама получил подписанный приказ всего через сорок пять минут. Бывшему оперативнику, поднявшемуся до положения, которого почти никогда не достигали рядовые агенты, распоряжение, мягко говоря, не нравилось. Как правило, подобные приказы касались либо подозреваемых в терроризме, либо тех, кто оказался замешан в политических играх. Сейчас, без всяких сомнений, речь шла о втором случае… но если бы мужчина отказался поставить свою подпись, то, скорее всего, лишился бы места, а зам, давно пытающийся его подсидеть, был не более, чем молодым ничтожеством, продвигаемым своей семьей. К тому же, речь шла не о невиновном, а о вигиланте-убийце, творимый которой самсуд главный токийский безопасник не одобрял. Поэтому он все же поставил свою подпись, пытаясь успокоить себя тем, что такие люди рано или поздно окончательно теряют психические ограничения и становятся обыкновенными серийными убийцами. Получалось, впрочем, неважно…

Начальник центрального подразделения в Токио расписался еще до того, как изучил документ. В конце концов, он же поступил от самого заместителя директора, и, если он хотел сделать карьеру, то должен был не спорить, а подчиняться.

Руководитель свободного подразделения едва не сплюнул, когда увидел приказ. Он ненавидел политику и удерживался на своем месте только благодаря исключительным показателям его подчиненных, никогда, впрочем, не боясь возразить даже самому высокому руководству. Однако… приказ он почему-то все же подписал. Правда, при этом лицо мужчины приняло какое-то странное злорадное выражение.

Старший специальный агент Тороси как раз выбрал немного свободного времени, чтобы дойти до кофейного автомата, когда вдруг услышал, как два недавно поступивших в свободнее подразделение служащих с паникующими нотками в голосе что-то обсуждают. Вздохнув, мужчина отправился к ним.
- В чем дело? – устало поинтересовался он.
- Тороси-семпай, - высоким от радости голосом вскрикнуло одно из юных дарований, от чего Тороси поморщился. – Вы видели новый приказ? Как такое вообще возможно?
Никакого приказа старший агент пока не видел, поэтому он молча наклонился к монитору, изучая отображенную на нем информацию. На мгновение на его лице появилось удивление, затем сменившееся ухмылкой.
- Понимаю, вы с этим еще не сталкивались, - почти весело произнес он. – Не беспокойтесь, Матсуда постоянно так делает.
- Но чьему указанию подчиняться – заместителю директора или... Матсуды? – одновременно с облегчением и сомнением уточнил молодой агент.
- Матсуды, конечно, - пожал плечами Тороси. – Если интересует, почему именно, то изучай приложение, - он указал на проблемное место на в тексте, где, под подписями и печатями руководителей самого разного ранга, значилось следующее: “Не открывать без предупреждения по подозреваемой, проходящей под кодовым обозначением «Маска». Подписано - специальный агент первого ранга Матсуда Синдзиро. Обоснование см. на стр. 5-27”.

Мужчина неопределенного возраста устало откинулся на спинку стула. Несмотря на то, что он разбирался в бюрократизмах ГСБ лучше, безо всяких сомнений, всех без исключения, написать двадцать две страницы отсылок на законы, подзаконные акты, распоряжения и приказы самых разных ведомств было не так-то просто. Зато теперь какое-то время он все же выиграл. К тому же…
- Ты этого еще не знаешь, а ведь я тебя нашел, - ухмыльнулся специальный агент первого ранга Матсуа Синзиро бросая взгляд на стену, где висело три больших фотографии Фучхоу Деемо, больше напоминающих плакаты, причем самым крупных из них был тот, на котором вигилантка была одета только в маску, перчатки и весьма открытый купальник… и именно на него в первую очередь шокировано смотрели почти все визитеры в этот кабинет. – Ну, не то, чтобы уже знал имен, явки и пароли, но все же, - расслабленно облокотившись затылком на скрещенные ладони, добавил он. Причем, Матсуду, кажется, совершенно не интересовало, что помимо него в кабинете никого не было.

Тадачи Киоко всегда знала, что она особенная. Причин быть уверенной в собственной правоте у девочке было немало. Например, ее родители, которые очень сильно выделялись из своего поколения. Мама девочки, Сумико, серьезная, деловая и успешная бизнесвуман, в те времена уже не считалась чудом, подобным мифическим зверям из древних легенд, о которых все слышали, но никто не видел, однако, по стране в целом на одну начальницу отдела все еще приходилось тысяча начальников. Впрочем, только замшелые шовинисты могли ворчать по этому поводу, так как помимо досконального знания всего ассортимента молочного концерна, в котором работала женщина, она являлась еще талантливым организатором. В Японии подобная характеристика никогда не была пустой – высшее руководство интересовали только реальные показатели, и, когда они видели рост продаж, спад жалоб и целые доклады с предложениями по оптимизации производственного процесса, они решали, что пол одного из их лучших сотрудников совсем не важен. Пожалуй, единственный раз когда об это вообще вспомнили, пришелся на тот непростой год, когда Сумико, зайдя в кабинет, в своем обычном деловом стиле сообщила переполошившемуся заместителю директора, что через пару месяцев уходит в декретный отпуск. До этого, кажется, никто даже и не подозревал, что она жената, так как женщина не носила обручальное кольцо. О том, что она на тот момент еще действительно не была жената, никто не додумался, но дело было не в ней, так как Сумико, если уж на то пошло, дома была совершенно другим человеком – нежной и заботливой женщиной, которая, помимо всего прочего, предпочла бы узаконить почти десятилетние отношения, а в будущем отце, Тадачи Маруо.
Маруо не вписывался в рамки Японии тысяча девятьсот семидесятых даже сильнее, чем его гражданская жена. Точнее, он отлично вписался бы в Японию двадцать первого века, но вот в двадцатом ему места практически не нашлось. В отличие от тысяч других достигших призывного возраста юношей, не попавших в армию из-за скорого и неотвратимого поражения в войне, Маруо был счастлив, что ему не придется убивать людей ради падших идеалов. Его чувства не были чистым страхом, как ему часто говорили недоброжелатели, хотя совсем без него, конечно, не обошлось. Да и с чего бы юноше было любить и уважать свою милитаризованную до фанатичности страну? Его отец, достойный человек, был одним из немногих, кто отказался выполнять приказы по геноциду коренного населения в Китае, что в результате окончилось “самоубийством” в виде выстрела в собственный затылок… ну, может, не совсем затылок, но и не в висок и не в подбородок, так что Маруо никогда не верил официальную версию. Его старший брат же погиб на Филипиннах, предварительно успев передать несколько совершенно жутких писем о том, что у них заканчивается еда, а раненым и ослабевшим дают одну картофелину и выгоняют из отряда. Так Кенджи, собственно, и погиб: после стычки с партизанами его подстрелили в плечо, и его же соратники оставили ослабевшего товарища посреди джунглей, из которых он так никогда и не вышел. Сложно сказать, что именно там произошло, но… ранение плеча далеко не всегда является опасным для жизни, и, в худшем случае, его страдания могли продолжаться не один день.
По этим и многим другим причинам Маруо не слишком ценил свою страну. Он даже успел недолго повращаться в среде прокомуннистически настроенных японцев, но вовремя вышел. И не зря – один из его близких друзей впоследствии стал одним из основателей террористической организации под названием “Красная армия”, но мужчина, к счастью, контакт с ними не поддерживал и оказался вне подозрений. Тем не менее, жить “обычной жизнью” в том остове псевдовеликого государства, которым он полагал отказавшуюся даже от своего названия Японию, Маруо не хотел. Не считая подработок в юности, когда найти постоянную работу без связей было почти невозможно, он ни единого дня своей жизни не провел в офисе. Но мужчина все же должен был помогать матери и поселившейся с ними племяннице, поэтому он использовал один и тех талантов, что для мужчины считались практически бесполезными: умение рисовать. Точнее, некоторых, крайне немногочисленных в своем числе художников все же уважали, но Маруо понимал, что в этот круг ему не войти никогда. И тогда он начал рисовать нечто другое – “манга”, японские комиксы, которые в те времена имели лишь небольшую долю от своей будущей популярности, но постепенно становились все более и более популярными.
Маруо практически никто не воспринимал всерьез, и это было неудивительно, так как в первое время его доходов с трудом хватало даже на еду. Критика и оскорбления, которые он регулярно слышал от друзей, соседей, дальних родственников и просто случайных знакомых, были почти изысканны в своей вариативности и безжалостности, и некоторые особенно ценные образцы начинающий мангака благодарно записывал, чтобы вставить в одной из панелей своего произведения. Маруо относился к ситуации с юмором – он отлично понимал, что ничто не дается просто так, и уже успел пообщаться с некоторыми более успешными коллегами. Конечно, был шанс, что он ничего не добьется, но… мужчина знал, что он лучший. Ну или, в крайнем случае, один из лучших. И, рано или поздно, так или иначе, но он свое получит.
Так и вышло. Мечта Маруо о революции, которой не нашлось места в реальном мире, увидела свое отражение в его манге, получившей достаточно широкую для того времени известность. Это было не то произведение, что может пережить десятилетия, но оно нашло свою благодатную почву: в ней мужчина описал страну, очень похожую на Японию, только в лучших условиях и без позора, которым окончилась Вторая мировая война. Точнее, в первой главе обстановка тоже было достаточно тяжелой, но одна небольшая группа, состоявшая из людей самых разных занятий и возрастов, решила изменить жизнь к лучшему. Об этом и рассказывалось на протяжении всех тех пяти лет, который Маруо потратил на данное произведение. Главной его темой была надежда на светлое будущее и вечность революции: если герои умирали, то их место неминуемо заменяли другие, их даже самые катастрофические провалы никогда не заканчивались полным поражением. Мужчина даже использовал несколько необычных в том время ходов: например, в тридцатой главе, когда планы героев практически увенчались успехов, оказались, что их буквально заманили на убой, и из изначального состава выжило всего три человека, причем реально продолжать дело мог только один. И, так или иначе, но Маруо все же смог добиться многих из своих целей: он обеспечил финансовую стабильность своей семьи, выдал сестру замуж, не забыл свои мечты и сдержал слово о том, что никогда не будет работать в офисе. Правда, его удручало две вещи. Первая заключалась в том, что он платил значительно больше налогов, чем многие из тех, кто “просиживал свою жизнь”, как любил говорить мужчина, а вторая – в отсутствии собственной семьи. Однако если с налогами было сложно что-то поделать, кроме как снизить свой доход, то вторая оказалась вполне решаемой – Маруо толком не заметил, как вступил в романтические отношения с одной из подруг своей сестры, бывшей почти на шесть лет младше него. Как ни странно, это был не тот случай, когда противоположности привлекают друг друга настолько сильно, что начинается бурный роман. Дело было скорее в привычке – сестра мужчины, знавшая, что он может увлечься и забыть про такие мелочи, как еда и сон, попросила подругу пару раз навестить брата. Речь действительно шла всего о паре раз, так как она с мужем отправлялась на невообразимо длинный медовый месяц в целых восемь дней, и планировала вернуться к своим сестринским обязанностям сразу по возвращении. Сумико, однако, будучи серьезной и ответственной девушкой, отнеслась к просьбе серьезно, и когда она узнала, что проблемный брат толком не умеет готовить, то задержалась, чтобы сделать ему пару простых блюд на ужин… в общем, странность ситуации стала понятной только после того, как через несколько дней она обнаружила себя стирающей лишние линии в черновике манги. Маруо всегда умел завлекать и производить впечатление, просто до сих пор он не слишком использовал эти умения.
Роман Маруо и Сумико нельзя было назвать бурным и экспрессивным, и обе стороны не думали, что он продлиться долго, однако, как показало время, они ошиблись. Их отношения пережили многое: практически полное отсутствие дохода у мужчины, вступившего в долгий творческий кризис по окончании своей первой длинной серии, закончившейся, кстати, трагично, но красиво, долгое обучение девушки в колледже, импульсивное “расставание” после того как она отказалась сидеть дома и нашла себе постоянную работу… в общем, произошло многое. Но в этих отношениях наиболее важной частью были привычка и умение найти компромисс, так что со временем Маруо не только смирился с тем, что Сумико приходит домой поздно вечером, но и научился готовить и выполнять существенную долю домашних дел, а женщина перестала обижаться, когда ее партнер агрессивно огрызался в моменты творческого кризиса и вообще начинал вести себя не слишком приятно. В таком состоянии они прожили достаточно долго, не торопясь делать свои отношения официальными, так как Маруо не считал это нужным, а Сумико не хотела намекать. А затем… затем появилась Киоко.
Началось все с разговора все той же самой сестры Маруо о том, что им пора бы завести детей. После этого они с Сумико задумались, переглянулись… и пожали плечами. Каждый из них был не то, чтобы против детей, но если за столько лет они так и не появились, то стоило задуматься о проверках и прочих неоднозначных вещах, а на них было объективно непросто выделить время. Тем не менее, попытка была предпринята… и совершенно неожиданно завершилась она вполне успешно.
Первые несколько месяцев будущие родители прожили как во сне. Маруо периодически порывался начать еще одну серию, чтобы увеличить семейный доход, хотя его редактор настаивал, что это физически невозможно потянуть, а Сумико пыталась смириться с мыслью, что скоро ей предстоит покинуть работу на долгое время, а значит, необходимо готовить замену. По мере приближения заветной даты они снова повели себя не совсем обычно: Сумико начала сильно и не слишком обосновано нервничать, а Маруо, наоборот, стал спокойнее, чем когда бы то ни было, и постоянно успокаивал свою вдруг ставшую эмоциональной жену. Именно жену – крайним способом одного из “успокоений” стало именно предложение, причем с немедленным вставанием на колени посреди улицы и дарением кольца. Сумико, ожидаемо, согласилась, а затем поинтересовалась, с чем, собственно, связано внезапное решение поставить нелюбимый мужчиной официальный штамп в нелюбимом им паспорте страны, которую он все еще не слишком сильно уважал. Маруо невозмутимо ответил, что раньше просто не было повода.
Пол будущего ребенка стал известен достаточно, и выбор имени для девочки стал причиной достаточно крупного семейного конфликта. Сумико признавала, что ее фантазия в этом смысле оставляла желать лучшего, однако, ни один из предложенных мужем вариантов она была не готова принять. И не удивительно – Маруо раз за разом называл имена женских персонажей из своей манги, начиная известными сериями и заканчивая черновиками, которые так никогда и не были изданы. Это продолжалось вплоть до восьмого месяца к беременности, когда Сумико в буквальном смысле слова успела выучить поименно всех женских персонаже из всех его произведений. И тогда мужчина вдруг предложил красивое и никак не связанное с его мангой имя “Киоко” – “ребенок, рожденный в счастье”. С некоторым колебанием, но его жена все же согласилась, подозревая, что все не так просто… причем, как показало время, не зря. Персонаж с именем “Киоко” появился в манге Маруо десять лет спустя. Впрочем, посмотрев на прыгающую от счастья дочь, Сумико лишь вздохнула и смирилась.
Наконец, дочь все же родилась, и оба родителя были вынуждены привыкать к новоявленным реалиям. Маруо участвовал в процессе ухода за младенцем значительно больше, чем, наверно, все мужчины, которых он когда либо встречал, а Сумико, наоборот, могла позволить себе избежать многих вещей. Ее подруга в лице сестры мужа нередко шутила, что она, наверно, единственная мама во всей странице, сменившая пеленки ребенку всего три раза.
Прошло несколько месяцев, и Сумико вдруг позвонили из ее компании, сообщив, что, при всем уважении, ее место больше не могут держать свободным, но, если она вернется, то получит повышения зарплаты и многие другие блага. После долгого семейного совещания было решено, что если женщина хочет работать, то у нее будет такая возможность, а Маруо просто перестанет издавать главы раз в две недели, а, увеличив количество страниц, начнет готовить их раз в месяц.
В результате одними из первых осознанных воспоминаний Киоко стали не нежные руки и слова матери, а низкий голос отца, а также многочисленные рисунки и сказки, которые он готовил специально для дочери. Маруо никогда не называл девочку “принцессой”, наоборот, он готовил ее к реалиям жизни, рассказывая, как при этом следует стремиться изменить все, что ей не нравится. В совокупности с ролевой фигурой в виде мамы, становившейся нежной с семьей, и строгой и деловой на работе, девочка росла одновременно мечтательницей, прагматиком и талантливым управленцем. Воспитательницы в детском саду были шокированы, когда, в первый же день после тихого часа, чуть ли не треть группы спрашивала у Киоко разрешения, прежде чем зачерпнуть песок из оккупированной девочкой и парой ее новых друзей песочницы. Они даже попытались пожаловаться ее странному отцу, который был чуть ли не единственным мужчиной, что каждый день приводил дочку сам. Маруо только пожимал плечами и задавал дочери невразумительные вопросы про то, использовала ли она кнут и пряник, или только пряник, или только кнут, или успела ли Киоко выявить какие-то проблемы. Второе, кстати, надолго стало головной болью для почти всего персонала. Девочка находила в буквальном смысле все недочеты: плохо постиранное постельное белье, недостачу сока, скрипящие кровати, черствые булочки… и ладно бы она просто их находила, но, едва найдя что-то подобное, Киоко немедленно шла к воспитательнице или даже заведующей. Если это не срабатывала, то на другой день попытку повторял ее отец, а если и его вмешательство не решало проблему, то однажды вечером непременно заезжала ее мать – невероятно строгая женщина с личным шофером, больше похожим на телохранителя. После этих визитов ломалась даже заведующая, и недочет обязательно исправлялся… и так до тех пор, пока “самая проблемная ученица” не находила что-то еще.
Это кличка в результате осталась за Киоко до самого выпуска из школы. В младшей она собрала вокруг себя небольшую армию, в которой было больше мальчиков, чем девочек, но при этом Киоко сорванцом, просто ей было легче управлять более внушаемыми детьми. Здесь ее придирки стали уже более серьезными, так как она теперь могла высказывать претензии не только об организационных моментах, но и непосредственно о процессе обучения. Заразившись интересом к истории Японии от своего отца, девочка могла в буквальном смысле слова взорвать класс, рассказав в ответ на замечание о жестокости тех же филиппинцев, разумеется, описанной в достаточно мягкой форме, подробную до кровавых деталей выжимку о преступлениях японцев на оккупированных территориях. Хуже всего было, когда пожилой учитель истории стал сожалеть о потерянном владычестве над Манчжурией, когда Киоко, бросив несколько фраз о геноциде, демонстративно вышла из класса. Тогда ее чуть не исключили, и спасла девочку, кажется, только личная беседа матери с директором. Маруо, впрочем, лишь отмахнулся, сказав, то хватает других школ и введя в свою очередную серию шестнадцатилетнюю девушку по имени Киоко, отвергающую несправедливость современного общества, а Сумико только вздохнула. Ей, конечно, очень не хотелось, чтобы дочку исключили из школы, но после многих лет жизни с мужем женщине все же передалась часть его взглядов.
Первое по-настоящему тяжелое событие в жизни девочки произошло за три дня до ее двенадцатилетия – Маруо, плохо почувствовавший себя поздно вечером за пару дней до этого, скончался в больнице. Совершенно непредсказуемая смерть сорокапятилетнего мужчины от инсульта застала врасплох всех. Врачи говорили, что причиной, по всей видимости, стал его сидячий образ жизни, но семье от этого было ничуть не легче. Киоко больше так никогда и не смогла в полной мере радоваться своим дням рождения, становясь грустной где-то за неделю до него, а Сумико, потерявшая мужа, была вынуждена оставить еще и работу, точнее, перейти на менее значимую и совершенно бесперспективную должность, которая позволяла ей проводить дома гораздо больше времени. Женщине это далось тяжело, но она решила, что дочь, безо всяких сомнений, важнее карьеры.
Однако в то время Киоко оказалась не способна оценить поступок своей матери. Смерть отца стала для девочки настоящим шоком, так как он был ей ближе, чем кто бы то ни было. Девочка никогда не была склонна беспокоиться об общественном мнении, поэтому Маруо до последней недели встречал ее из школы два-три раза в неделю, просто чтобы они могли немного прогуляться, зайти куда-нибудь в кафе или даже спонтанно сходить в зоопарк. После этого тяжелого события она попробовала найти утешения у мамы… но Сумико, при всей любви к дочери, была совсем другим человеком, и в результате Киоко от нее лишь отдалилась. В школе она стала совершенно невыносимой, начав предъявлять окружающим претензии по поводу и без, а худшим ее поступком стал побег со старшими мальчиками для просмотра ночного звездопада. Ничего плохого с ней тогда, к счастью, не произошло, но мама тогда чуть с ума не сошла, пытаясь понять, куда дочь могла исчезнуть из своей кровати в два часа ночи, причем оставив открытым окно. Впрочем, Киоко тогда лишь бросила безразличное “извини”.
Такие сложные отношения, с частыми ссорами продолжались в их доме достаточно долго. Киоко все же нормализовала свое поведение в школе, став одной из главных энтузиастов драмкружка, который она впоследствии даже возглавила, но мама… с ней они общий язык никак найти не могли. Причины для конфликтов были самые разные. Сумико не одобряла, когда дочь приводила домой множество едва знакомых людей, а Киоко не хотела понять, что даже такая работа, как сейчас была у ее матери, не означает, что она может сорваться из офиса и прийти в три часа дня на ее репетицию. Ночные отлучки повторились еще дважды… и именно последняя из них и стала той причиной, по которой отношения, наконец, начали нормализоваться. Вернувшись домой в пять часов утра, девушка обнаружила, что маме, в прямом смысле, стало плохо с сердцем, а к чему это может привести, Киоко отлично понимала. В тот день ей стало стыдно, как никогда, и простившая ее Сумико с трудом могла поверить, что ее дочь-бунтарка вдруг стала заботливой и беспокойной.
В старшей школе Киоко поступила не в драмкружок, а в местную газету, где они с ее первым серьезным парнем в виде главного редактора стремились донести множество неоднозначной и провокационной информации, а, когда в школе запретили это печатать, то даже издали отдельный журнал. Правда, со временем возникла серьезная проблема: девушка бунтовала не ради того, чтобы бунтовать, нет, она искренне хотела донести до общественности информацию о проблемах и о том, какие меры следует предпринять. Другие же члены редакции, включая ее парня, были скорее похоже на друзей Маруо, со временем вступивших в Красную Армию, только, разумеется, с поправкой на время и не таких фанатичных. Закончилось это тем, что на третий год девушка вышла из состава газеты и вполне успешно выступила в некоторых школьных пьесах. Ей даже предлагали попробовать стать актрисой, но Киоко отказалась, твердо решив, что станет журналисткой. Именно на эту специальность она и пошла в колледж.
К сожалению, журналистика оказалась совсем не тем, чем ожидала девушка. Большая часть ее идей не находила отклика ни у преподавателей, ни у сокурсников. Ее старая компания уже успела разойтись и, за небольшим исключением, почти распасться, поэтому Киоко впервые оказалась в непривычной и неприятной для себя ситуации, когда ей было совершенно не с кем поговорить и поделиться мыслями. И тогда, совершенно внезапно для нее самой, в жизни девушки появился мрачный экономист по имени Тадахиро, с которым они познакомились и начали общаться… почему так вышло, для нее, по правде говоря, так и осталось загадкой. Вроде бы они друг друга не знали, а потом раз – и начали встречаться на обеденном перерыве… точнее, Киоко начала находить юношу на обеденном перерыве и буквально заваливать его своими мыслями, целями и, со временем, даже мечтами. Тадахиро, как ни странно, не пытался ненавязчиво от нее избавиться, как многие другие, не использовал это как повод пригласить девушку в свою комнату в общежитии и, самое главное – он отвечал. И не просто угукал, а действительно обдумывал и анализировал услышанное, а потом делился своими мыслями и выводами. Это было так интересно и необычно, что со временем Киоко обнаружила, что была бы не против… ну, все же не сразу пойти в комнату, а начать с кафе или кино. Некоторое время она переживала, что совсем не является привлекательной, пока не осознала, что очень нравится юноше, просто он не притворяется дубом, а действительно совсем не умеет проявлять свои чувства. После этого все стало просто… ну или почти просто, так как добиться от него приглашения на свидание от него удалось только через четыре месяца и три дня. Именно так, Киоко интереса ради даже пометки в календаре ставила.
Постепенно ей удалось вытащить из Тадахиро практически все о его ужасной и безумной семье, а также достаточно сильно изменить юношу. Она не сразу поняла, что изменилась и сама, но, подумав и посоветовавшись с матерью, которая с каким-то странным видом наблюдала за всем этим романом, решила, что ничего страшного в этом нет. Ей даже удалось убедить Тадахиро впервые за многие годы встретиться с сестрой и заставить их периодически созваниваться. Более того, Киоко удалось найти Сетсуо… правда, об этом она потом пожалела. Если Нишики Тошимицу в чем-то в своей жизни и был прав, то это в том, что полностью оборвал контакты со средним ребенком.
Предложение Тадахиро ей сделал еще на третьем курсе, но девушка, немедленно ответив согласием, убедила его подождать до выпуска. Это, правда, привело к тому, что почти до свадьбы оставались пусть и не платоническими, но определенные рамки все же не пересекали, причем для Киоко так и осталось загадкой, с чего Тадахиро вдруг решил твердо придерживаться традиционализма именно в этом моменте.
А затем родилась Усаги. Дите, милое, как кролик... плаксивое, как крокодил и орущее, как баньши. Правда, этими мысли Киоко оставила при себе, так как ни Тадахиро, ни Сумико, удивительным образом спевшиеся между собой, не смогли бы его понять. Женщина, если честно, удивлялась и даже немного ревновала, когда муж шел за советами по обращению с ребенком не к ней, а к ее матери, утверждая, что у нее есть опыт, и советами мудрых людей пренебрегать нельзя. Это в какой-то момент даже привело к совершенно сюрреалистичной картине, как Тадахиро читал мангу ее отца, а Усаги мирно спала у отца на коленях. Сказал бы ей кто об этом в колледже – Киоко бы в жизни не поверила. Впрочем, если бы Маруо мог видеть эту сцену, то он, наверно, был бы счастлив.
Годы, когда муж стал работать гораздо больше, а на ней оказалось целых два ребенка, дались Киоко гораздо тяжелее, чем она показывала кому бы то ни было. Она слишком уставала для того, чтобы писать, пусть даже и для себя… в какой-то момент ее желание стать журналистом сменилось на цель написать книгу, и над ней женщина втайне работала не один год. Точнее, Тадахиро, конечно, об этом знал, мама – то же, а вот дети – нет. Усаги, помнится, как-то нашла черновики, но так и не поняла, что это пишет именно Киоко. В те годы, однако, вдохновение почти исчезло, а сидеть дома женщина не очень любила… но со временем привыкла. К тому же, когда дети подросли, она смогла найти себе работу в издательстве на пол-ставки, где она оценивала присланные ей на электронную почту произведения начинающих писателей, выполняла обязанности корректора и, помимо всего прочего, отмечала собственные ошибки как начинающего автора.
Женщина старалась уделять равное внимание и сыну, и дочери, но как это часто и бывает, что Казуки обычно рассказывал о своих проблемах отцу, а Усаги шла к маме. Киоко нередко поражалась, насколько похожи их детские проблемы, но быстро поняла, что они зачастую подходят к ним с разных сторон и предпочитают разные методы решения. Сама женщина в детстве обычно шла к отцу или, в качестве последней инстанции, к Сумико, а Усаги… Усаги зачастую предпочитала решить их сама, и искала не сколько помощи, сколько совета. Тем не менее, женщина была рада, что дочь не скрывает свои горести, плача в подушку, как она после смерти отца, а приходит поплакать к ней. Да, иногда в таких случаях Киоко только и могла, что обнять девочку и позволить ей выплакаться и выговориться, но разве это мало? К тому же, она всегда была готова помочь, самостоятельно, или с привлечением мужа, который ради Усаги вообще сделал бы все, что угодно.
Лучшим для женщины было то, что такие отношения оставались стабильными даже с взрослением девочки. Да, конечно, постепенно у Усаги появились от мамы секреты, о некоторых из которых Киоко, на самом деле, была в курсе, но она, опять-таки, помня себя в этом возрасте, старалась предоставить дочери как можно больше свободы. Это не всегда была правильно, так как Усаги иногда вела себя довольно безответственно, однако, женщина надеялась, что со временем это пройдет, как и в ее случае. Именно это Киоко и сообщала Тадахиро, когда он изъявлял беспокойство и, в действительности, если подумать, то постепенно дочь все же менялась, пусть и не так заметно, как можно было бы подумать. Главное, что женщина всегда готова была как похвалить Усаги и проявить ласку, так и сделать ей замечание, если считала это действительно необходимым.
И, только когда Усаги исчезла на половину ночи, Киоко в действительности поняла, как плохо некогда было ее матери. Она даже на работу так и не пошла, а вместо этого позвонила Сумико и начала искренне перед ней извиняться, стараясь, правда, не выдать причины, по которым так вышло. Правда, женщина все равно что-то заподозрила. На свою же дочь Киоко даже рассердиться не смогла, особенно когда услышала о причинах, который привели к подобной ситуации. Она даже собиралась настаивать на отсутствии наказания, когда поняла, что Тадахиро тоже полагает, что оно в данном случае будет излишним. Однако… до девочки все же требовалось донести, что семья – это в том числе и ответственность, и некоторые обязательства. Скандалы, как отлично знала женщина, в таких случаях закатывать было бесполезно, и лучшим способом стал бы спокойный, доверительный разговор с искренним объяснением своей позиции. Возможно, именно чего-то подобного ей и не хватало в детстве.

Норико никогда не считала себя умной девушкой. Трудолюбивой и способной к пониманию – возможно, но не умной и не сообразительной. С детства ей было непросто успевать за школьной программой, учить сложные иероглифы и решать задачи по математике, которые учителя называли “типовыми”, другие ученики - “легкими”, а немногочисленные отличники – “элементарными”. Норико так не казалось – для того, чтобы найти способ решить даже такой пример, требовалось в совершенстве понять каждое из действий, что иногда могло занять очень много времени. В результате девочка хорошо помнила, как еще в младших классах она не могла пойти гулять с подругами потому, что ей приходилось тратить на домашние задания многие часы. Классная руководительница рекомендовала найти репетиторов… во множественном числе, да, но семья девушки не могла бы позволить себе даже одного. Мама, не имея квалификации медсестры, тем не менее, работала на полставки в каком-то медицинском учреждении, а отец, потеряв работу во время кризиса в конце девяностых, так и не смог найти себе хорошее место. По рассказам Норико слышала, что когда-то он был веселым и уверенным в себе мужчиной, но за годы неудач от него мало что осталось, и сколько девушка себе помнила, он работал уборщиком в двух или трех местах одновременно и все свободное время проводил на кухне с бутылками дешевого пива. В результате на жизнь общего дохода, с грехом пополам, хватало, но речи не было даже не то, чтобы о роскоши, но и вещах, которые в других семьях считались чем-то самим собой разумеющимся. Например, Норико осталась последней среди своих ровесников, у кого так не появилось сотового телефона до тех пор, пока она не купила его себе с первой зарплаты, в четырнадцать лет…
Впрочем, девушка не видела особого смысла жалеть себя и жаловаться на жизнь. О том, что в колледж она вряд ли попадет, Норико сообщил еще классный руководитель во время первого года обучения в средней школе. Причем мужчина не хотел обидеть или унизить девочку – он пообщался с ее родителями и изучил результаты тестов по всем предметам, которые, за небольшим исключением, находились в диапазоне от тридцати до пятидесяти баллов из ста при проходном минимуме в сорок. Тогда девушка, конечно, расстроилась и даже плакала, но потом поняла, что узнала правду очень вовремя. Родители от этой темы уходили, развивая в дочери напрасные надежды, а так Норико дождалась четырнадцати лет – возраста, с которого разрешалось понемногу начать работать, и почти чудом убедила владелицу небольшого семейного ресторанчика принять ее официанткой. Это, конечно, осложнило и так непростую ситуацию с учебой, но позволило девушке не только решать свои увеличивавшиеся потребности, но обеспечить существенную участие в семейном бюджете. Это было приятное чувство – домашний телефон перестали отключать за неуплату, а на столе стало появляться мясо, причем не два раза в месяц, как раньше, а раз или два в неделю.
За следующие два года Норико сменила два места работы, и в шестнадцать лет смогла устроиться уже в достаточно недешевое кафе. Ей не очень нравилось, что в нем важны былм не сколько опыт работы и рекомендации с предыдущих мест, а внешность и готовность носить юбку несколько короче той, что прилагается к школьной форме, но… она собиралась работать только в дневные смены и по выходным, да и многие знакомые девушки одевались в несравнимо более короткие юбки, причем бесплатно. И, главное, зарплата на этом месте уже была такой, что она, фактически, могла сравняться по доходу с отцом, который теперь имел всего полторы постоянных работы и искать новые, по всей видимости, не собирался. Поэтому девушка взвесила все плюсы и минусы и согласилась, решив, что уволиться сможет всегда.
Однако, как показали следующие несколько месяцев, она ошибалась. После выхода нового закона даже вспомогательный персонал медицинских учреждений стал обязан иметь хотя бы минимальное образование, и маме пришлось уволиться. Женщина отнеслась к произошедшему с оптимизмом, решив использовать выплаченный ей двухмесячный оклад для обучения и просто немного отдохнуть. Однако… отдых затянулся, а до обучение у нее сначала не дошли руки, а затем уже не осталось денег. Работать уборщицей, как муж, женщина отказалась наотрез, и получилось… получилось, что, с учетом появившегося потока чаевых, Норико стала приносить в семью больше, чем половину общего дохода. Правда, ей пришлось начать работать в дополнительные смены и серьезно задуматься над тем, чтобы уйти из школы, не заканчивая обучение. Про отдых и встречи с друзьями пришлось забыть совсем – работа и учеба занимали все время без исключение. Недосып и утомление стали постоянными спутниками девушки, но как выбраться из этой ситуации она не представляла, стараясь просто дотянуть до летних каникул и принять решение после сдачи экзаменов. Это получилось… почти.
Как-то раз, после вечерней смены, Норико немного разговорилась с новым менеджером и сама не заметила, как рассказала ему гораздо больше, чем планировала. Ничего необычного в ее словах, конечно, не было, но про важность этой работы для нее девушка сказала прямо. Мужчина или, скорее парень, понятливо покивал, сказал, что подумает, как ей помочь… а на следующий день вызвал вечером к себе в кабинет и предложил ей полуторный оклад при условии, если пару раз в неделю Норико будет по вечерам заходить к нему с вполне понятными целями. Прозвучало это как предложение, поэтому шокированная девушка нашла в себе силы вежливо отказать и пойти домой… но ,как она и боялась, после этого началась травля. Ее ставили на худшие смены, недоплачивали, заставляли сдавать чаевые. Менеджер не мог добиться только одного – взять и уволить девушку, так как владелец знал, что у нее есть постоянные клиенты, а жалоб до сих пор не поступало. Но вода камень точит, и было вполне очевидно, что рано или поздно ее поймают на какой-нибудь ошибки и уволят, возможно, даже с неприятной записью в трудовой книжке. Поиск же новой работы оказался непростым – Норико либо предлагали низкую зарплату, либо не хотели брать, когда слышали, что она все еще учится. Нет, рано или поздно девушка бы, конечно, нашла подходящее место… но с некоторых пор начальники-мужчины стали ее пугать, а с женщинами нередко не удавалось найти общий язык.
Поэтому, когда к ней на улице вдруг подошли и предложили задумать о съемках для какого-то журнала, Норико оказалась не в силах сходу отказаться от рассмотрения предложения. Девушка знала, что нравится парням благодаря симпатичному личику и хорошей фигуре, сформированной постоянной физической работой… правда, красивой она все же не была, и потому беспокоилась, подозревая худшее. Посоветоваться с родителями, как обычно, не удалось – отец оторвался от бутылки и пробормотал что-то наподобие “удачи”, а мама… мама не так давно сказала ей переспать с менеджером и не беспокоиться о подобных мелочах. Поэтому, выяснив как можно больше о фирме и журнале и узнав, что фотосессия проходит в приличном месте почти в центре города, девушка согласилась.
Через некоторое время Норико начало казаться, что это решение было лучшим в ее жизни. Ничего страшного или даже просто подозрительного не произошло – как выяснилось, косметолог мог сделать ее действительно красивой, а фигура девушки хорошо подходила для новой линии вполне закрытой одежды для высоких молодых женщин, слегка широких в кости. Фотографии и правда появились в журнале, а заплатили Норико достаточно много для того, чтобы решить денежные проблемы, но недостаточно с той точки зрения, чтобы можно было что-то заподозрить. Времени на съемки уходило гораздо меньше, так что он смогла уволиться со ставшей вконец омерзительной работы и устроиться на подработку в семейном ресторанчике, где зарплата было небольшой, но зато владелица ее не обижала и, разумеется, не приставала. Девушке даже стало казаться, что ей не придется всю жизнь перебиваться среди людей с небольшой зарплатой, и все будет хорошо.
Проблемы начались через три месяца. Точнее, не начались, а случились, в один момент. Девушке сказали подойти в фотостудию на окраине города, но, когда она вышла из метро, то ее контакт в фирме встретил ее лично и сказал, что место изменилось и ее отвезут на машине. Сначала Норико не слишком беспокоилась, но, когда они выехали за пределы города в какой-то странный складской район, начала беспокоиться. Мужчина, впрочем, утверждал, что все это – норма, просто найти другую фотостудию за столь коротки срок оказалось непросто. Норико уже подумывала о том, чтобы убежать, когда они доехали и она увидела еще трех девушек, спокойно слушавших инструкции. Поэтому она слегка успокоилась, прошла внутрь, выпила немного воды из любезно поданной бутылки с газировкой… и на этом четкие воспоминания заканчивались. Кажется, ее и остальных отнесли в какую-то комнату, даже не позаботившись о том, чтобы связать, да и смысла в этом не было – Норико не потеряла сознание, но практически не могла двигаться. Слова доносились, словно издалека, но мозг отказывался понимать, что может значить сочетание “посылка”, “Малайзия”, “сегодня” и “корабль”. Эта фраза продолжала прокручиваться в голове не один час, о чем девушка могла судить по покрасневшему свету в окне… пока вдруг она не поняла, что именно имелось в виду. Норико могла быть тугодумом, но реалии мира девушка представляла хорошо. Но все остальные спали, а она не могла двигаться. Спасения ждать было неоткуда, родители бы не заметили отсутствия день или два, а больше никого у Норико и не было. Ей только и оставалось, чтобы молиться о каком-то абстрактном спасителе, как в сказке... но девушка слишком хорошо знала, что чудес не бывает.
Когда снаружи послышался какой-то шум, девушка решила, что за ними пришли и приготовилась сопротивляться, хотя бы дав пощечину… но шум сменился на удивленные мужские возгласы, а затем и стих полностью. И, наконец, дверь открылась, и на входе показалась странная фигура в маске, напоминавшая персонаж из комиксов, которые Норико читала в младшей школе. Спаситель что-то сказал, но девушка снова не смогла различить слова, осознав только, что он… она не желает им вреда. Норико только и смогла, что слабо улыбнуться и попробовать пробормотать нечто невразумительное, а затем, почувствовав, что весь ужас ситуации бесследно уходит, потеряла сознания.
Она не знала, что произошло потом, и очнулась уже в больнице. Врачи, когда узнали о самой дешевой страховке из возможных, выписали ее, не слишком заботясь о состоянии, однако, сразу на выходе девушку подхватили полицейские. Их интересовало все – как она попала в эту фирму, с кем разговаривала, что делала, кого знала… а еще они хотели знать о Фучхоу Деемо. Норико не сразу догадалась, что речь идет о спасительнице и искренне порадовалась, что так вовремя потеряла сознание и теперь не могла рассказать совсем ничего. Организация похитителей девушек полицейских почему-то интересовала гораздо меньше, чем женщина в маске, и отпустили Норико только после того, как она добровольно прошла проверку на детекторе лжи.
Вернувшись домой, к родителям, которые даже не заметили отсутствия дочери, девушка сделала две вещи. Первой из них был сбор всей информации о спасительнице, которую она смогла найти. А второй… Норико позвонила двоюродной бабушке по стороне отца и спросила, может ли она к ней переехать. Бабушка была уже старой, жила одна и, главное, любила дальнюю родственницу больше родных внуков. Поэтому, зная о своем племяннике и его жене, пожилая женщина дала свое согласие. Норико, которой решение далось на удивление просто, не стала откладывать – купила билет на поезд до Нары, заказала такси до вокзала, собрала небольшой чемоданчик с вещами и ушла.
Жизнь на новом месте оказалась гораздо проще… и одновременно сложнее. Норико не знала, как бабушка убедила родителей позволить ей остаться жить в этом доме и даже оформить перевод в местную школу, но пожилая женщина это сделала. Более того – какие-то накопления у нее были, так что работать до выпуска из школы девушке оказалось запрещено. Колледж ей, конечно, все еще не грозил, но училище или курсы - почему нет? В конце концов, медсестре, настоящей медсестре, которая тоже может спасать жизни, производные и архаичные иероглифы вряд ли когда либо пригодятся…

Еще бы десять лет… Всего десять лет…
Все религии всегда была одинаково чужды Химура Этсуко – и традиционный синтоизм, скорее напоминавший непонятный ей образ жизни, и буддизм, давно и прочно сросшийся с японской культурой, и ставшее распространенным за последние десятилетия христианство. Женщина прожила долгую жизнь, но даже в самые трудные часы она знала, что выдержит, справится и сможет изменить ситуацию к лучшему. Она справилась бы и сейчас, но… семьдесят пять лет. То, с чем не может бороться ни один смертный – старость и время. Этсуко может сколько угодно говорить себе, что она в порядке, но ломящие суставы, больная спина и заторможенные движения развеивают все попытки самоубеждения уже через секунду. Раньше ей очень помогали слова мужа, продолжавшего искренне называть ее самой лучшей, красивой и трудолюбивой… но в последние два года он занят своей собственной борьбой – с ухудшающейся все сильнее памятью. Иногда он побеждает, иногда проигрывает, но у женщины больше нет возможности уделять мужу все свое время – теперь она должна заботиться о внуке. Внуке, которого предал отец, считает мертвым сошедшая с ума мать и не всегда может вспомнить дед.
Этсуко никогда не любила зятя и в глубине души считала дочь слабой, но… такого она даже представить не могла. Даже в послевоенные годы, когда каждый второй американский солдат считал, что женщины “джапов” должны считать честью попытки затащить их в койку, а еды в их семье было столько мало, что родители были вынуждены отдавать свои порции детям, а старшие – младшим. Даже после ухода победителей, когда многочисленные якудза воспряли и начали выходить из тех углов, где они прятались во время оккупации. А затем… затем жизнь стала казаться обманчиво простой. Конечно, это было не так, но самые тяжелые периоды жизни женщины приходились на детство и старость. Старость и детство. Она надеялась, что однажды проводит мужа и умрет вслед за ним до того, как переживет еще одно великое потрясение… но сейчас Эстуко готова была благодарить бога, абсолютно любого, за то, что она дожила до этого момент и сохранила свой ум, который, в отличие от тела, терять остроту и стареть не торопился.
Женщина узнала о произошедшем далеко не сразу. Она знала, что зять запрещал ее дочери часто связываться с родителями, и давно к этому привыкло… и в результате кошмар обрушился на нее сразу, целиком и полностью. Предатель – исчез. Дочь – потеряла разум и, согласно прогнозам, если и сможет прийти в себя, то очень нескоро. И внук… ему пришлось тяжелее всех. Он потерял родителей, талант и будущее одновременно. Когда Этсуко вбежала в палату, он с большим трудом повернул к женщине голову и посмотрел на нее совершенно пустым взглядом, совсем не похожим на его обычное смущенно-улыбчиво-испуганное лицо, которое появлялось, когда он видел строгую, но любимую бабушку. Нечто подобное она уже видела, когда-то очень давно. Когда с бывших оккупированных островов возвращали военнопленных японцев, которые столкнулись с пытками, голодом и каннибализмом. Те люди представляли собой лишь пустой сосуд, из которого ушла душа, и, к своему ужасу, то же самое Этсуко наблюдала и сейчас.
У нее ушла неделя на то, чтобы заставить Кусо произнести хотя бы одно слово… но для этого пришлось солгать, пообещав, что он снова может играть на скрипке. Тогда мальчик впервые заговорил, тихо, очень тихо произнеся лишь одно слово: “Правда?” Этсуко попыталась выяснить, почему он не отреагировал на обещание встречи с мамой, прогнозы врачей, обещающих восстановить многие из потерянных функций конечностей и даже скрыть некоторые шрамы. Кусо молчал так долго, что женщина уже потеряла надежду услышать ответ, когда мальчик вдруг произнес: “Я обещал сестре”. В другой ситуации это могло было бы вызвать опасения за состояние разума мальчика, так как у него не было других родственников, но… Этсуко очень давно не слышала эту форму слова “сестра”, подчеркивающую всю глубину уважения к человеку. Его когда-то использовали в аристократических семьях, и был лишь один человек, о котором Кусо мог выразиться таким образом.
Своей спасительнице, Фучхоу Деемо. Этсуко в последнее время слабо следила за новостями, поэтому о вигилантке слышала лишь краем уха. До тех пор, пока не узнала, что та убила больше десяти человек, когда спасала ее дочь и внука. Женщине удалось убедить полицейских показать ей фотографии с места происшествия... тогда ей показалось, что Фучхоу, кем бы они ни была на самом деле, была бы единственной, кто хоть как-то мог бы понять чувства старухи. Но, разумеется, возможности поговорить лично у них не было. Остались лишь полоумная, но живая дочь, полуживой, но все еще имеющий шанс Кусо… и деньги. Большая сумма, без которой этого шанса не осталось бы совсем.
Своих накоплений у Этсуко хватило только на то, чтобы отправить дочь в психиатрическую лечебницу с хорошими условиями содержания и опытными врачами. Если где-то ей и могли помочь, то именно там… и, во время последних визитов, женщина замечала, что состояние больной слегка улучшилось. Но мальчик оказался в гораздо более сложной ситуации. Он был жив, но не хотел жить. Он не мог стоят на ногах и с трудом двигал правой рукой, разливая и роняя на себя половину еды и опрокидывая стаканы. Ему можно было помочь, но для этого требовались деньги, очень много денег. В другом случае, наверно, пришлось бы продавать дом, сдавать мужа в дом престарелых и пытаться выжить в дешевой съемной квартирке на ее скромную пенсию, но… деньги были. Даже больше, чем потребовалось на операцию и восстановительные процедуры. Кусо снова смог ходить и двигать обеими руками. В том день, когда он смог сам сделать первые шаги, мальчик впервые, очень неуверенно, но все же улыбнулся. Он очень боялся посмотреть на себя в зеркало, но все оказалось не так плохо – след от клыков на виске можно было прикрыть волосами, а рваная рана на щеке смотрелась почти как родимое пятно, если не приглядываться. Красавцем ему уже было не стать никогда, но… между уродом-инвалидом и слегка некрасивым мальчиком с некоторыми двигательными ограничениями лежит огромная пропасть.
Да, кое-что Кусо до конца жизни все-таки сделать не мог. Во-первых, быстро бегать – не позволили бы ноги. Во-вторых, носить тяжести и подтягиваться – один из укусов необратимо повредил мышцу на правой руке. С этим он бы еще смог жить, но хуже всего было другое: пальцы и кисти. На правой руке они лишь слегка онемели, но левая… на ней ни пальцы, ни запястье больше не могли сгибаться до конца и вообще двигались достаточно неловко. В быту это доставляло незначительные проблемы, к которым мальчик привык на удивление быстро, и играть в солдатиков с дедом или бросать камни в реку ему это никак не мешало… Или, если говорить откровенно, все это доказывала ему Этсуко. Доказывала настойчиво, почти навязчиво, пытаясь вернуть внуку желание жить и веру в себя и будущее. На один успех приходилось много неудач: другие дети пугались его шрамов или не понимали, как это можно не мочь быстро бегать вместе с ними, а встреча с матерью едва не вернула Кусо в то же состояние, что и в самом начале после госпитализации. Но раз за разом бабушка продолжала внушать мальчику, что он выдержит, он справиться, он найдет себе друзей и, однажды, жену, которой будут неважны его шрамы… почему-то последний момент очень волновал Кусо, хотя до этого он никогда не задумывался о столь далеких вещах.
Но была еще одна вещь, которую мальчику не смог бы вернуть никто и никогда – его умение играть на скрипке. Кусо больше не мог повторить все необходимые для этого движения, и ответы всех врачей, к которым обращалась Этсуко, были одинаковыми – “современная медицина бессильна”. Казалось бы, впору радоваться, что в остальном ее внук мог жить почти полноценной жизнью, но… женщина понимала, что без возможности реализовать себя он никогда не сможет стать прежним задумчивым, но веселым мальчиком, мечтающим однажды закончить Токийскую консерваторию и стать частью оркестра. И, хуже всего, сам Кусо это понимал, пусть и старался не показывать. Закончилось это тем, что, после очередной неудачной попытки получить хоть сколько-то правильные звуки, он спрятал свою скрипку в подвале, а затем просидел в своей комнате два дня, отказываясь выходить.
И это был тем, с чем Этсуко помочь Кусо не могла. Он помнил ложь бабушки, но не обижался на нее, и вообще всячески старался показать, что доволен тем, что у него есть. Но то, что это неправда, понимал даже дедушка, раз за разом повторявший жене одни и те же слова о том, что “нужно что-то делать”. В последний раз она не выдержала и вспылила, пусть и нельзя было обвинять старика в том, что он не помнит, что повторяет собственные же слова. Впрочем, мужчина не обиделся и лишь печально улыбнулся – он был в курсе своей проблемы и старался с ней бороться, но побеждал далеко не всегда.
Дни сменялись другими днями. Этсуко когда-то работала учительницей младших классов, поэтому было решено… или, точнее, она решила, что этот год она будет обучать Кусо сама, и он поступит сразу в следующий класс. С этим, правда, были сложности и был шанс, что придется пропустить год обучения, но, опять же, это гораздо лучше, чем ничего. Впрочем, мальчик старался, а бабушка готовила ему уроки и объясняла темы ничуть не хуже, чем он мог бы услышать в школе. Вот и сейчас Этсуко думала, как можно было бы объяснить географию внуку, который очень плохо запоминал названия мест. Возможно, стоило привязать их к музыке, или это лишь разбередило бы болезненные воспоминания?
- Бабушка, смотри, что дед мне подарил, - за спиной Этсуко вдруг раздался голос мальчика, звучащий… живо. Она устало обернулась, рассчитывая увидеть еще одного солдатика, но вместо этого обнаружила музыкальный инструмент.
- Что это? – непроизвольно вырвалось у нее, хотя ответ, в общем-то, и так был очевиден.
- Это труба, - с широкой улыбкой на лице ответил мальчик. – Дед сказал, что трубачи очень нужны в оркестре, а хороших днем с огнем не сыскать. Я, если честно, всегда считал духовые инструменты не такими интересными, как скрипка… но смотри какой красивый получается звук, - не дожидаясь ответа, он начал играть. Очень неумело, часто сбиваясь, но… каким-то чудом поврежденные пальцы ничуть не мешали Кусо нажимать на клапаны именно так, как он хотел, и получать именно такой звук, как и требовалось. Да, обучение заняло бы месяцы и годы, но у него снова был шанс. – А еще можно сделать вот так, - слегка отдышавшись, покрасневший от натуги мальчик снова начал создавать звуки, а Этсуко… Этсуко прикрыла лицо рукавом, стараясь скрыть ручейки слез, которые безо всякого предупреждения побежали по щекам. Она не знала, что и думать. Как могло так получиться, что врачи ошиблись, и изречение о том, что “нет такого инструмента, для которого совсем не нужны были бы пальцы”, для Кусо совсем не важно? Или что ответ нашел именно дед, который еще и совершенно неведомым образом смог купить настолько дорогой подарок внуку? Уже три года все деньги были исключительно у женщины, так как ее муж мог по ошибке пойти отдавать долг давно умершему другу или оплатить счет двадцатилетней давности… но как-то он все же смог, да и было это не важно, главное, что мальчик стоял перед ней с раскрасневшимися щеками и создавал один красивый звук за другим.
И Этсуко знала, что все будет хорошо, если только у нее будет еще немного времени. Она не была жадной и не просила больше десяти лет. Если у нее будут эти десять лет, то все будет хорошо…

- Ну, ты ведь собираешься понравиться мне и моей маме? Так что, моя формулировка истинна, - бросив совершенно сводящую с ума фразу, Усаги как ни в чем ни бывало вошла в свой класс, к счастью, не став дожидаться ответа. Разумеется, дело было не в том, что Йоку эти слова смутили или сбили с толку… точнее, и то, и другое присутствовало, но больше всего юноша боялся, что снова начнет признаваться в том, как он любит все эти неожиданные выходки, какой милой ему кажется эта заносчивая поза, когда пугавшая его до полусмерти, как он не хочет, чтобы Усаги уходила… Но Йоку знал, что для этого еще не время. Более того, теперь день, когда он сможет рассказать девушке, которую он любит, все, лишь отдалился. Но, как ни странно, юноша был этому рад: у него появился шанс, который сам он оценивал как, в самом лучшем случае, призрачный. В конце концов, он слышал рассказы о парнях, к которым Усаги ранее проявляла интерес, пусть и недолгий, а его девушка воспринимала как близкого, но все же друга. Всего лишь друга. И он боялся, что изменить это восприятие окажется совершенно невозможно, но все же не мог бесконечно скрываться, оправдываясь, что “ему этого достаточно”. Нет, недостаточно. И, хуже всего, Йоку все сильнее ощущал, что обманывает Усаги каждую секунду их общения. Это, разумеется, было не так, так как нельзя обманывать в том, чем девушка никогда не интересовалась, но… вопреки логике, юноша начинал считать себя лжецом и слабаком в придачу. К этому прибавилось еще и ощущение, что еще немного, и Йоку навсегда потеряет Усаги, что опять-таки не имело смысла – нельзя потерять то, чем ты никогда не обладал, особенно если речь идет об, очевидно, односторонних чувствах, и это слово весьма отдаленно подходит к описанию ситуации. Но, так или иначе, безумное сочетание этих чувств привело к тому, что юноша решился на то что, как они полагал еще совсем недавно, так навсегда и останется невысказанным: он решил признаться. Практически без надежды на ответ, который Йоку втайне мечтал услышать… да, мечтал. Но мечты, как известно, возникают и создаются для того, чтобы не сбыться…

Мало кто знал, что умный, педантичный и серьезный до занудности Йоку, в действительности, был мечтателем. Однако у него были для этого достаточно серьезные основания – несколько раз за жизнь юноше представлялось сталкиваться с событиями, которые можно было бы назвать почти невозможными или, как он бы сказал сейчас “математически маловероятными”.
Все началось с того дня, когда его родители, Дзиро и Казуэ, отправились в гости к теще. Отец Йоку, достаточно успешный бизнесмен, старался заботиться о беременной жене как можно больше, несмотря на то, что работа серьезно ограничивала его в этих начинаниях. Но он все же успел достичь позиции начальника отдела, поэтому укорить его за использованием всего отпуска вместо обычных семи-десяти дней и периодические ранние уходы с работы было, фактически, некому. Вот и сейчас, услышав от жены пожелание увидится с матерью и уточнив у врача об безвредности подобной трехчасовой поездки, мужчина создал себе возможность устроить эту поездку. Жена, разумеется, не возражала.
Казалось бы, что такого ужасного может произойти за два дня? Все рабочие вопросы мужчина закрыл, его супруга не занималась подработками с четвертого месяца беременности, так что они собирались просто немного отдохнуть и приготовиться к полутора оставшимся месяцам. Самым сложным из всех, как прогнозировал все тот же врач. Но он ошибся. Сильно ошибся. Впрочем, едва ли кто-то мог предсказать, что вдруг, безо всякого предупреждения, на тридцать второй неделе беременности у Казуэ начнут отходить воды, причем едва ли в не самых худших обстоятельствах из всех – в тот момент, когда они ехали по магистрали, между городами. Даже не то, чтобы выехать с нее в ближайший город, требовалось потратить десять или пятнадцать минут, а затем было необходимо найти еще и больницу. Дзиро, умудрившийся одновременно говорить успокаивающие слова жене, звонить в справочную и вести машину, все-таки смог вызнать координаты ближайшего медицинского учреждения с хорошим акушерским отделением, и добраться до него меньше, чем за полчаса.
Отделение действительно оказалось хорошим – никому из врачей раньше не приходилось принимать настолько ранние роды. Как потом признался один из них, в основном они думали о спасении жизни Казуэ, так как, даже если бы мальчик выжил, то ему необходимо было бы прождать сутки или двое до того, как в больницу доставят необходимое оборудование. Больница была небольшой, и они банально не было готовы к подобному. От матери эту информацию скрыли, но оцепеневшему от этой новости Дзиро сообщили, что крайне маловероятно, что его сын переживет эту ночь.
Однако мальчик, пока даже не получивший имени, так как Казуэ спала мертвым сном после тяжелых родов, а Дзиро сидел на кресле в палате жены, обхватив голову, все же пережил ночь. Более того, он дышал и еще через восемь часов, когда в больницу, наконец не доставили специальную камеру для младенцев, родившихся более, чем на месяц ранее срока. Его жизнь, тем не менее, находилась под угрозой еще неделю. Родители все это время провели в больнице. Но, как ни странно, они хоть и были перепуганы, но не паниковали и не доставали врачей вопросами. Причина была проста: Казуэ по какой-то причине была уверена, что все будет хорошо, и это чувство передалось и ее мужу. По странному совпадению, момент, когда Такеши Йоку дали имя с точностью до минуты совпал с приступом, во время которого младенец ненадолго перестал дышать. Мама потом утверждала, что имя, смысл которого совпадал с их отцом пожеланиями сыну самого лучшего, сыграло немаловажную роль в его спасении.
Однако даже когда прошли оставшиеся недели, проблемы не закончились и страхи не исчезли. Прогнозы врачей были, мягко говоря, пессимистичными: синдром Дауна – десять процентов, умственная отсталость – тридцать, проблемы сердцем – сорок, нарушения в работе желудочно-кишечного тракта – сорок, серьезные кожные заболевания – пятьдесят, неполное развитие скелета – сорок, рост не выше пятидесяти сантиметров – восемьдесят процентов, слабое зрение – почти сто… и с течением дней список только рос. Худшим было то, что проверить большую часть из прогнозов можно было лишь спустя годы, и выходило, что страхи останутся до тех пора, пока Йоку будет жить.
Даже у Казуэ не всегда хватало оптимизма, так как Йоку действительно отставал в развитии. До трех месяцев мальчик практически не двигался и не реагировал на слова и попытки с ним поиграть. Сел он в первые в полгода, хотя, возможно, дело было в том, что обеспокоенный Дзиро очень сильно ему помог. Первые шаги он сделал в год и восемь месяцев, а первое слово сказал за два дня до своего трехлетия. Им было слово “кубик”, относившееся к игрушке, которую постоянно пихал ему отец.
Ни один врач не мог точно сказать, насколько тяжелой является ситуация. Где-то в четыре года синдром Дауна все-таки смогли с высокой долей уверенности вычеркнуть, однако, умственная отсталость начинала казаться несомненной: Йоку играл лишь в самые примитивные игры, почти не общался с другими детьми и с большим трудом мог произнести хоть сколько-то сложные фразы. Чаще всего он просто молчал, сосредотачиваясь на каком-то своем занятии и по-минимуму обращая внимания на внешние раздражители, разве что, родителей всегда был рад видеть. В день, когда мальчику исполнилось пять лет, у Казуэ и Дзиро произошел очень тяжелый разговор, по итогам которого было решено начать искать школу для детей с особыми потребностями. Они даже успели подобрать учебное заведение и купить несколько игрушек для предварительной проверки интеллектуального уровня ребенка. Деньги были, так что куплено было все, и Йоку даже несколько растерялся, когда вокруг него оказалось столько незнакомых предметов.
Следующий день выдался крайне тяжелым. Казуэ весь день наблюдала за сыном, но он лишь бездумно возился с игрушками, не пытаясь собрать пазлы или разобраться в их принципах. Дзиро звонил раз, наверно, двадцать пять, лишь для того, чтобы каждый раз услышать один и тот же ответ. Сосредоточиться на работе не удавалось совсем, и он так и ушел аж в четыре часа дня, решив, что зайдет в комнату сын и попробует объяснить ему, что и зачем нужно. Еще раз звонить Казуэ он не стал и, вернувшись домой, сразу же пошел к Йоку, даже не помыв руки. Однако вместо ожидаемого беспорядка, который он ожидал, мужчина обнаружил аккуратно сложенные в этом углу обучающие игрушки, а одна из них, из кубиков с какими-то отверстиями, даже оказалась собранной в пирамиду. Удивленный, но не обрадованный, он отправился на кухню, чтобы поговорить с женой… и обнаружил, что последние полтора часа она была занята домашними делами и только обращалась к сыну через стену, и не заходила к нему. Еще один разговор, уже с сыном, по-настоящему шокировал обоих родителей. Йоку сообщил, что не играл с новыми игрушками потом, что они ”скучные”. Кубики сначала ему тоже показались скучными, но затем он сообразил, что мог собрать не “большой квадрат” в виде куба, а “большой треугольник”, то есть пирамиду. Звонок школьному консультанты удивил еще сильнее, так как психолог сообщил, что далеко не все дети собирают даже куб, а насчет пирамиды вообще догадываются только самые умные. Под конец он посоветовал провести полноценный тест в специализированном заведении, но заметил, что, скорее всего, Йоку отлично подойдет и обычная школа.
Тест провели в ближайшие выходные. Его результаты удивляли – по ним выходило, что мышление мальчика в некоторых областях действительно отставало, но в других он даже превосходил своих сверстников. Не как гений, конечно, но в той же математике ему прочили достаточно серьезные успехи, возможно, даже талант к техническим наукам. Врачи, впрочем, не смогли ничего ответить, когда сам Йоку заявил, что “помнит, как он был глупее”. Несколько позже были проведены еще тесты, которые показали довольно странные результаты – мальчик достиг минимальной границы нормы даже в тех областях, по которым раньше результаты были совсем низкими. Тогда он произнес, что “он мечтал, что станет умным, как папа, и однажды у него это получилось”. Правда, что именно имелось в виду, в дальнейшем не мог утверждать и сам Йоку.
В итоге получилось, что, когда Йоку пошел в школу, он слегка отставал по некоторым дисциплинам, которые другие дети проходили в детском саду, однако, в большинстве случаев обучался быстрее большинства. Точнее, в его школе был один откровенный гений, который чаще всего получал первое место по результатам тестов, но мальчик стабильно закрепился в первой пятерке, из которой не выпал ни разу за шесть лет. Возможно, он мог бы подняться и выше, но естественные науки у него шли “средненько”, баллов этак на восемьдесят из ста. Но был один предмет, самый худший из всех – физкультура, в котором Йоку, объективно, мог считаться самым бесталанным во всей школе.
В этом не было вины мальчика – несмотря на то, что его умственная отсталость оказалась не более, чем несбывшимся прогнозом врачей, физические проблемы оказались вполне реальными. Опять-таки, все было далеко не так плохо, как предвещали доктора, но факт оставался фактом – ниже Йоку было лишь две девочки, которые переросли его к третьему классу начальной школы. Он не был карликом, нет, но… мальчик почти не рос. Это чисто физически не позволяло ему выполнить установленные для мальчиков нормы, однако, учитель физкультуры не слишком задумывался о таких мелочах, крича, что “раз он будущий мужчина, то должен”. Маленький? Ну, значит, нужно пить больше молока и есть мяса, авось, вытянется через месяц. Пил, ел, но не вытянулся? Значит, сам виноват. Добро пожаловать на урок, который начнется с критики “главного слабака школы” – Такеши Йоку.
На долгие годы день, когда в расписании стояла физкультура, для мальчика становился адом. Он старался придумать повод, чтобы пропустить школу, заболеть или опоздать, но это получалось далеко не всегда. Йоку знал, что у него не было ни одного настоящего друга, так как все его приятели любили посмеяться над “главным слабаком” на физкультуре. Тогда он мечтал, что все это закончилась, а однажды у него появится настоящий друг, который заступится за него перед всеми. Именно заступится, не более того. Ответить за себя Йоку мог и сам, просто ему очень не хватало поддержки.
Все закончилось в четвертом классе, когда Дзиро получил внезапный отгул и, решив устроить сыну сюрприз, пошел смотреть, как он играет с другими детьми в футбол. Казуэ поделилась с ним сомнениями о том, что сын что-то не договаривает, но Йоку утверждал, что все в порядке, и до сих пор все это проходило мимо. Так что мужчина пришел и… увидел. А также услышал. После этого был очень громкий скандал. Официальная версия заключалась в том, что один из родителей увидел, как над его ребенком издевается учитель физкультуры, но, когда он потребовал объяснений, то учитель его ударил. В действительности все произошло не совсем так, но педагога уволили с волчьим билетом, а Йоку впервые понял, что проблемы не всегда можно решить силой. Его отец, несмотря на то, что был разъярен как никогда на его памяти, не полез в драку, а спровоцировал физрука на нападение. После этого оправдаться у учителя шансов, фактически, не осталось.
Так еще одна мечта перестала быть мечтой… частично. Настоящий друг у Йоку появился много позже, в первом классе средней школы. И семья тогда переехала из Камакуры в Токио, и он оказался на новом месте. Где, опять-таки, никого меньше его телосложением попросту не было. В средней школе Йоку, фактически, выглядел так, как ему было бы положено года три назад. Он ожидал, что кошмар с физкультурой может повториться, но был к этому готов… напрасно. Новый физрук оказался понимающим человеком, который, через неделю после начала занятий, ввел лично нормы специально для Йоку. Да, иногда они были чуть ли не слабее, чем для девочек, но… все, что Йоку мог выполнять, как мальчик, он выполнял. Он был готов стараться, хотя, конечно, настроение все это не улучшало и инициативы не добавляло.
Проблема обнаружилась в другом – других учениках. До этого Йоку только слышал об издевательствах, но никогда раньше с ними не сталкивался. Как выяснилось, он чуть ли не каждой клеткой заслуживал того, чтобы стать объектом приставаний. Он был маленький и слабый – за это нужно оскорбить. Он любил читать – книжный червь заслуживал затрещины и выбрасывания книги из окна. Он носил очки – очки требовалось снять, а затем заставить мальчика читать мелкие примечания в учебниках, давая щелбан за каждую ошибку. Когда Йоку не выдержал и ударил одного из обидчиков, его избили. Не сказать, чтобы очень больно, скорее, унизительно… и, как ни странно, именно тогда, когда юноша лежал в пыли, закончилась еще одна его мечта и началась другая. Закончилась – потому, что он лежал в пыли не один, а началась, так как он пока не видел способа прекратить эти издевательства.
В старой школе Йоку, по понятным причинам, мало общался со сверстниками и, когда в новой он стал довольно плотно общаться с одним из одноклассников на почве общих интересов к чтению и компьютерным играм, он не считал это дружбой. Так, способ скоротать время. Некоторые сомнения, правда, возникали, когда его новоявленный приятель пробовал прекращать приставания, причем иногда даже успешно. Но проблемы в целом это не решало. Йоку полагал, что когда дойдет до дела, то он снова останется один… но юноша ошибся. Его друг, действительно друг, был повыше и посильнее, но тоже довольно мирным и не самым спортивным мальчиков, поэтому против трех бугаев они и вдвоем ничего не смогли сделать. Однако они попытались. Атсуши не убежал, как ожидал Йоку и, говоря откровенно, пострадал даже немного сильнее. Во всяком случае, бок у него потом болел больше недели. И, самое удивительно, после этого он не сделал попытки прекратить общение с Йоку, а, наоборот, сказал что-то вроде “мы же друзья”. Из-за разбитой и опухшей губы это выглядело, как плохая пародия на какой-то пафосный фильм… и оба мальчика, рассмеялись, держась за ноющие после ударов ребра.
Йоку удалось придумать, как раз и навсегда решить проблему с обидчиками только через полгода. До этого война продолжалась с переменным успехом. Именно война – ему удалось собрать небольшую коалицию из тех, кто тоже становился жертвами издевательств, пусть ее номинальным лидером был Атсуши. Максимумом, чего они смогли добиться, было отстранение от уроков одного из главных инициаторов приставаний к слабым… но затем Йоку нашел способ наказать сразу всех. Оказалось, что у одного из пострадавших был старший брат, который ходил с какой-то подростковой бандой. Хулиган, можно сказать. Обращаться к нему за помощью тайный член коалиции почему-то стыдился, а вот Йоку увидел в этом шанс. Была разыграна целая схема, с погоней через город, итогом которой стало что, разъяренные обидчики нагнали его и того самого нерешительно школьника, и стали избивать. Избивать сильно, почти по-настоящему… но, в пылу гнева, они совсем не заметили, что рядом находилась группа старшеклассников, одним из которых был брат одной из их жертв.
Йоку боялся, что хулиганы изобьют нападавших до полусмерти, несмотря на то, что у него были идеи как это предотвратить (крик находившегося неподалеку Атсуши “синие идут”), но слов оказалось достаточно. Однако все тот же старший брат провел беседу с каждым, пообещав, что если они хоть пальцем притронуться к младшему брату, его другу Такеши и остальным друзьям, как вовремя подсказал Йоку, то им будет… плохо. Это сработало, причем крайне эффективно. До конца средней школы бывшие обидчики обходили членов коалиции по дуге, да и вообще количество издевательств в школе резко уменьшилось, так как для того, чтобы стать “другом”, было достаточно обратиться к Йоку или Атсуши. Любопытно, но эта традиция сохранилась и после того, как они оба выпустились, причем теперь в коалицию вступила пара довольно сильных ребят, и можно было не полагаться на каких-то там мифических старшеклассников, которые, на самом деле, уже разъехались по колледжам или устроились на работы, и давно забыли об этом единичном случае.
После этого началась старшая школа и… все вернулась в круги своя. Йоку по-прежнему тяжело сходился с ровесниками, а Атсуши, происходивший из небогатой семьи, был вынужден пойти в школу попроще. Они продолжали общаться через сеть каждый день и постоянно встречались, но в школе юноше, фактически, было не с кем поговорить. В первом классе он все еще был самым низким из всех мальчиков, не смог ни с кем подружиться и практически все время стал проводить за чтением или игрой на переносной приставке. Так продолжалось достаточно долго… примерно половину первого семестра, пока не подошла пора тестов. А затем все изменилось.
Йоку, проходившийся очередной квест, на самом деле, сразу услышал, как к нему обратилась одноклассница, просто он не торопился разворачиваться. И так очевидно, что от него хотела местная звезда в лице Нишики Усаги – помощи с уроками. Точнее, девушка считала, что достаточно одной ее улыбки, и Йоку сделает ей все сам, с нуля. Не она первая, не она последняя. Влюбляться юноша еще не влюблялся, но пару раз обжечься на таких уже успел, и вовсе не хотел делать это еще раз. Так что он обернулся, чтобы сходу отказаться, увидел улыбку Усаги и… обнаружил себя решающим ее подготовительный вариант для предстоящего теста. Йоку не очень понял, как так получилось, и начал на себя злиться, однако, начатую работу юноша не бросал, и дорешал задачи до конца, сопроводив их пояснениями, получил “искреннее” спасибо, и девушка исчезла из его поля зрения. Вероятно, пошла общаться со своими друзьями, чтобы не терять времени с ним.
Впрочем, Йоку подозревал, что Усаги снова обратиться к своему новоявленному решателю задач, и ничуть не удивился, когда на следующее утро услышал приветствие и увидел точно такую же улыбку. На этот раз он твердо решил, что откажет и… так и замер со слегка открытым ртом, когда не услышал просьбы сделать что-то. Девушка прощебетала что-то и снова исчезла из его поля зрения. На этот раз – недалеко, за свою парту. Юноша не слишком понял, что это такое было, но начал сомневаться в верности своей оценки Усаги. Правда, ему в голову пришла мысль, что это был такой способ поддержания контакта для будущего обращения, и за это мысль он и уцепился.
Впрочем, эта концепция продержалась недолго. Усаги продолжала вежливо с ним здороваться и даже немного общаться, причем пару раз случалось, что они говорили целую перемену. Иногда это сопровождалось просьбой что-то объяснить или сделать, но это не было приказной формой, и девушка не держалась таким образом, словно помощь ей была величайшим успехом очкастого слабака-неудачника. Окончательно добило Йоку, когда он мимоходом пожаловался на непонимание, что учитель истории хочет увидеть в отправленном на переписывание докладе… и получил помощь. Точнее, все было сложнее. Юноша услышал совет, задумался над ним, а затем обнаружил, что внимательно смотрит на Усаги, не слишком прислушиваясь к тому, что она говорит. Дураком он не был, и возникшее подозрение его испугало, и, откровенно говоря, Йоку надеялся, что ошибся.
Не ошибся. Все стало очевидно, когда через пару дней у него возникло настолько сильно желание коснуться волос девушки, что Йоку не удержался. Правда, он все же успел отдернуть руку до того, как Усаги что-то заподозрила, хотя, кажется, ее новая подруга Рирука что-то заметила. Юноша подозревал, что скоро ему с отвращением скажут держаться подальше, но этого не произошло. Со временем он понял, что Рирука отлично все поняла, но по какой-то причине ничего не стала говорить Усаги, а к самому Йоку относится вполне нормально. Атсуши тогда не поверил, когда Йоку сообщил, что во всей школе общается только с двумя девушками.
Время шло, в их круг добавилась еще одна девушка, которую Усаги прижала в коридоре и поцеловала… что, видимо, являлось отличным залогом для дружбы. По крайней мере, Йоку хотел так думать, и со временем его подозрения подтвердились. Цубаки Усаги нравилась только как подруга, и она хотела многому у нее научиться. И юноша очень хорошо ее понимал. Возможно, именно поэтому они и стали настолько близкими друзьями, так как их наличие общего кумира их сплотило.
Кумира… как Йоку ни было неприятно об этом думать, именно таким человеком для него и была Усаги. В его любви было очень много восхищения, и девушка воспринималась как мечта, такая, что никогда не перестанет быть мечтой, и шанс сблизиться с ней не наступит никогда. Она была умная, красивая, уверенная в себе, общалась с Йоку, у не обращая внимания на то, что это приводило к странным сплетням и вопросам о том, не встречается ли она с этим хиляком. Каждый день он сидел за своим столом и боялся повернуться к двери, гадая, придет сегодня за ним Усаги или нет. Чаще девушка все же приходила. Гораздо чаще.
Так продолжалось достаточно долго… но со временем Йоку обнаружил, что начал переставать воспринимать Усаги как совершенное существо. И это, как ни странно, его очень обрадовало. Он смог увидеть в девушке первые недостатки, восхищение стало меняться на понимание, но чувства, хоть и трансформировались, остались точно такими же сильными, а возможно, даже стали более глубокими. Йоку не мог не заметить, что Усаги тоже стала меняться, и его беспокоило, как его взбалмошная подруга иногда становится серьезной или грустной. Иногда это совпадало с проблемами про которые она рассказывала, иногда – нет… но другу не было место в те глубины ее личной жизни, поэтому Йоку прекратил расспросы после нескольких осторожных, но неудачных попыток. Это, однако, постепенно стало приводить его к мысли, что если он действительно ценит девушку, то он должен по крайней мере попытаться стать к ней ближе. Вопрос был не только в нем и его чувствах, но и в ней. Почему-то юноше стало казаться, что поддержка нужна даже такой уверенной и сильной личности, как Усаги. И однажды, в день, когда бушующие чувства внутри него были сильны, как никогда, а девушка едва не свела его с ума “дружескими” объятиями, Йоку решился. Получилось произнести слова, правда, только с третьего раза…

Йоку в глубине души надеялся, что не услышит отказ, но разумом понимал, что Усаги не ответит на его чувства. Она не просто его не любила – вне всяких сомнений, девушка никогда не задумывалась о своем друге в романтическом смысле. И он был почти уверен, что Усаги так и останется для него потерянной мечтой, платой за утрату которой станет еще и их дружба. Но… у него появился шанс. Это было настолько неожиданно, что юноша толком не понял, что за бред нес по пути в школу, помня только, что кое-что из его слов девушке не понравилось. Но он не мог мыслить трезво и с трудом удерживался от того, чтобы не сообщить ей еще тысячу признаний, так как слова “я тебя люблю” не передавали даже малой доли того, что он чувствовал. Но что-то подсказало Йоку, что сейчас было не время.
- Алло? Йоку? – из трубки раздался голос Атсуши, и юноша вдруг осознал, что он не зашел в свой класс, а дошел до лестницы и остановился там, оперевшись на стену спиной. – Давай быстрее, урок вот-вот начнется.
- Я сказал, - с трудом выдавил из себя юноша.
- Счастлив за тебя, - иронично произнес Атсуши. – И что такое ты сказал, что это требует немедленного отчета?
- Усаги… сказал, - вряд ли кто-то кроме лучшего друга, мог понять, что это значит.
- Правда? – Атсуши, однако, все понял. – И как?
- Ответила… что пойти на свидание нам мешает только то… что я хилый… и мне нужно тренироваться, - произнес Йоку.
- И? – судя по голосу, Атсуши помрачнел.
- Завтра будет тренировка. Усаги все объяснит, - к Йоку, наконец, начала возвращаться связность речи.
- Она будет тебя тренировать? – на этот раз Атсуши откровенно удивился. – Ты знаешь, как именно?
- Нет, но нужно купить несколько вещей. У меня нет нормального тренировочного костюма и кроссовок, - ответил Йоку.
- Значит, идем, - уверенно ответил Атсуши.
- Куда? – тупо уточнил его друг.
- Закупаться, конечно, - в трубке вдруг послышался какой-то стук. – Выходи, я буду у твоей школы через двадцать минут.
- А уроки? – начал было говорить Йоку, когда вдруг замолк. – Хотя… знаешь, к черту уроки.
- К черту уроки, - подтвердил Атсуши. – Выходи давай, пока двери не закрыли.
- Не беспокойся, я знаю, где на первом этаже найти открытое окно, - Йоку положил трубку и уверенно отправился вниз. Он ничуть не солгал, когда сказал Усаги, что ради нее готов на многое. И… вряд ли это заметил кто-то, кроме него, но он уже полгода как не самый низкий мальчик в школе. Более того, граница в сто пятьдесят сантиметров, которая когда-то казалась ему непреодолимой, была пройдена почти незаметно. К тому же, разница между этими двумя вещами огромна: он очень слабо мог повлиять на свой рост, однако, в тренировках все зависело именно от Йоку…

Нёвка Рирука до сих пор нередко забывала отреагировать, когда к ней обращались по фамилии, будь это учитель, вызывающий ее к доске, или кто-то из других учеников, которые по какой-то причине до сих пор отказываются называть имя. В принципе, девушка их понимала – она не принадлежала к тем, кто принципиально возражает против постепенно отмирающего принципа “имя для семьи и близких друзей”. Просто… не привыкла она к фамилии, которая ей не слишком нравилась. За почти три года не привыкла.
Мало кто знал, что девушка родилась и выросла в небогатой семье… точнее, это по общим меркам – небогатой, а по японским – откровенно бедной. Связано это было с тем, что родители в свое время не слишком задумывались о том, что такое дети и как необходимо за ними ухаживать. Поэтому, когда первокурсница колледжа Хиноко обнаружила, что беременна, и сообщила об этом своему ухажеру, они провели долгий и серьезный разговор, по итогам которого было решено, что взятую на себя ответственность нужно соблюдать до конца. Подросшая Рирука, разумеется, была рада, что решение оказалось именно таким, однако, подозревала что главную скрипку в том разговор сыграл именно отец, бьющий себя в грудь и клянущийся, что обо всем позаботится. Девушка хорошо знала эту его привычку… а также то, что слова всегда остаются словами. Красноречия папочке, впрочем, было не занимать, и Хиноко, на которую произвело впечатление серьезность и готовность принять ответственность, предложила подкрепить свои слова заключением брака. Отец, ожидаемо, согласился. Иногда он все же пытался исполнять обещанное, во всяком случае, на ранних стадиях.
Рирука слабо понимала, как они прожили последующие месяцы. Похоже, что так, словно ничего не изменилось. Хиноко, беременность которой протекала на удивление легко для девушки с ее хрупким телосложением, ходила на занятия до середины девятого месяца, благо, общежитие располагалось недалеко, а папочка… так и продолжил три-четыре раза в неделю ходить на свою работу продавцом, не принимая на себя никаких дополнительных обязанностей и получая что-то в районе тридцать тысяч йен в месяц. За обучение в колледже, проживание и еду платили его родители, а на одежду, отдых, алкоголь и визиты в лав-отели, один из которых имел непосредственное отношение к появлению Рируки, этого хватало. В принципе, предъявить какие бы то ни было претензии было сложно - в колледже вообще мало кто работал, если в этом не было необходимости, так что с этой точки зрения юноша еще и выгодно выделялся на фоне остальных.
Однако для поддержания семьи с ребенком этого было совсем недостаточно. Казалось бы, это должно было стать очевидно, когда на седьмом месяце Хиноко выписали какое-то лекарство, не входившее в страховку. На него уходило где-то три четверти зарплаты, которую юноша отдавала без малейших возражений… совершенно не торопясь при этом делать что бы то ни было еще. Даже когда в студенческом общежитии им намекнули, что Хиноко с ребенком следует переезжать уже в другое место, молодая пара не слишком об этом задумывались… точнее, девушка, конечно, беспокоилась, но папочка клялся, что все будет. Но ничего так и не произошло, и через два дня после рождения Рируки их с мамой перевезли в дом к ее родителям, где они и прожили несколько следующих месяцев.
Дедушка и бабушка не были плохими людьми, однако, они взросление дочери воспринимали не как великую печаль, а как возможность пожить для себя, и потому совсем не горели желанием растить еще одного ребенка. Но, разумеется, временно принять Хиноко с младенцем у себя дома не отказались, особенно с учетом, что их зять (на свадьбу денег не было, поэтому они расписались прямо в больнице) обещал, что вот-вот найдет новую работу. На совсем еще не пожилых людей юноша произвел хорошее впечатление – умный, начитанный с приятной внешностью, учится в хорошем колледже, согласился взять на себя ответственность за дочь, хотя ему едва исполнилось двадцать… в общем они тоже ему поверили. Бабушка с удовольствием научила Хиноко премудростям ухаживания за младенцем, а дед обеспечивал их всем необходимым, временами заодно одалживая деньги зятю “на костюм для собеседования”, “на предоплату арендуемой квартиры” и прочие вполне достойные причины.
Первый звоночек в сторону того, что новоявленный папочка не собирается держать обещания, произошел через три месяца, когда изменений не произошло ровным счетом никаких. Терпели, впрочем, они еще довольно долго, почти полгода, когда дед заставил зятя сходить на собеседование к своему хорошему приятелю. Тот захватил свой дорогой костюм, ушел… и вернулся довольный, сказав, что все прошло отлично. Прозвучало это настолько убедительно, что мужчина в очередной раз поверил. На этот раз – последний.
Ему никогда не было так стыдно, как в тот день через полторы недели, когда он встретил своего приятеля на улице и спросил, когда его зять выходит на работу (тот утверждал, что получил положительный ответ, но пока не знает сроки), а услышал… Услышал, что юноша произвел очень хорошее впечатление. Во всяком случае, в первые минуты. Уметь он ничего не умел, как и все выпускники, зато хорошо знал теорию и был готов учиться. Тест он тоже сдал с высокими баллами, но потом начались проблемы. Во-первых, он запросил неожиданно высокую зарплату, причем настолько, что у проводившего с ним собеседование возникло ощущение, что он хочет услышать отрицательный ответ. Во-вторых, до выпуска через несколько месяцев он хотел ходить все те же три-четыре раза в неделю (без снижения зарплаты, разумеется). А в-третьих… в-третьих он начал приставать к секретарше, причем так удачно, что они потом пару раз точно встречались.
Сказать, что мужчина был в шоке, значит ничего не сказать. В тот день он едва ли не первый раз в жизни сорвался даже не на крик, а на ор. Сначала, конечно, планировался тяжелый разговор, после которого зять вылетит из дома, но… юноша с обиженным лицом отрицал каждое предъявляемое к нему обвинение, утверждая, что все это ложь. Более того, он делал это так умело, что убедил Хиноко и заставил ее маму сомневаться. Так что выкидывать его пришлось, в буквальном смысле, с силой.
Но, к сожалению, его авторитета как отца хватило всего три дня. Жену, разумеется, убедить удалось, да и Хиноко засомневалась… но мужчина переиграл, когда стал настаивать на разводе. Один телефонный звонок – и дочь ушла из дома рано утром, захватив с собой коляску с дочерью, так как ее папочка клялся, что даже если ее родители против него, то они справятся сами. Работу он уже нашел, без помощи старика, который хотел его подставить, и вот-вот снимет квартиру.
“Вот-вот” продлилось еще три месяца, пока их не выгнал уже старший брат папочки, вынужденный отдать им комнату и жить на кухне, а также неожиданно для себя содержать дополнительно трех человек. Точнее… выгнал он именно брата, а о Хиноко с дочерью какое-то время был готов заботиться и даже встретился с ее родителями (для обеих сторон атмосфера этой встречи была самой неуютной в жизни). В это же время Хиноко узнала, что ее муж не общается со своими родителями, так как его деспотичный отец выгнал его из дома и теперь “снабжал только деньгами, причем в пассивной форме”. Точнее – платил за обучение, проживание и присылал еду в виде еды. Тогда впервые что-то подозревать начала и девушка, так как ее очень смутил последний пункт, а старший брат ее мужа оказался пусть и несколько нелюдимым, но хорошим человеком – иной бы вполне определенно не стал бы заботиться о посторонней девушку и племяннице от человека, с которым он, как выяснилось, не общался года три.
Однако даже после этого они прожили вместе долго. Гораздо дольше, чем следовало бы. Причина была проста – Хиноко не хотела отказываться от дочери, а на других основаниях, как она полагала, ее никто бы не принял… что, в принципе, могло быть и правдой. В колледж, однако, она вернуться не смогла, и была вынуждена найти работу в салоне красоты, стажером. Ее муж же, наконец, устроился в какую-то компанию с тем графиком, с которым хотел, но, разумеется, на низкую зарплату. Так они прожили семь лет.
Рирука не была требовательным ребенком, так как не имела большого количества игрушек. Впрочем, они ей были не слишком нужны – мама всегда играла с ней, когда была дома, а папа… вместе они проводили, наверно, часа три в день, не меньше. Мужчина водил ее гулять, помогал одевать кукол, рассказывал интересные истории – в садике завидовали все без исключения, так как он неоднократно туда заходил. Каким-то образом ему удалось очаровать и воспитательницу, которая позволила играть со всеми детьми, хотя это было строго запрещено правилами кроме как в особые дни.
Девочку, конечно, смущало, когда другие хвались красивыми куклами и новыми платьями, но она уже понимала ценность денег и ни на чем не настаивала… кроме одного раза. Когда всех остальных повезли в соседнюю Камакуру, а родители не нашли совсем скромной суммы на эту поездку. Но она быстро пришла в себя – в конце концов, лучшей семьи не было ни у кого.
Рирука искренне полагала так до восьми лет. Но однажды у нее вдруг заболел живот, и она отпросилась с занятий домой. Жила она недалеко, так что ей позволили уйти без сопровождения. Дома девочка ожидала обнаружить отца, но вышло… не совсем так. Точнее, отец все же нашелся, но не один, а с той самой воспитательницей, что так радовалась его приходам вплоть до пары лет назад, когда она выпустилась из садика. Но, как выяснилось, на этом их встречи не завершились.
Девочка всегда беспрекословно верила словам отца, и, скорее всего, ему бы удалось оправдаться и на этот раз… но мужчина сглупил, выбрав неверную тактику. Он начал обвинять свою жену, с которой никогда не было дома – со всеми вытекающими. И тогда, впервые в жизни, девочка почувствовала к нему отвращение. Правда, она все еще хотела верить, и поэтому разговор с мамой провела только в выходные, когда отец вдруг ушел на работу (у него часто такое бывало).
Итогами разговора оказались шокированы обе. Хинако – потому, что никогда не верила в измены, так как не замечала ни один из сопровождающих ее признаков наподобие чужих запахов, задержек в офисе, да с точки зрения сексуальной жизни, как ей казалось, у них все было в порядке. Рирука же, конечно, таких деталей не знала, но до этого она не подозревала, что три четверти дохода их семьи приносит именно мама, а насчет измен… она и раньше видела папочку с чужими тетями, пусть и не в таких обстоятельствах, но как-то не предавала этому значения.
Папочка ушел из дома в тот же день. Точнее, его выкинули, причем, если отец Хинако в свое время просто выкинул его за шиворот, как кутенка, то разъяренная жена была не так добра. К тому же, на улице вместе с ним оказались только документы, бумажник и костюм (все тот же самый). Арендой в свою время, к счастью, занималась она сама, так что никаких юридических прав находиться в доме у него не было.
Последовавшие месяцы окончательно убили в Рируке все хорошие чувства к отцу, которые еще оставались. Мужчина отказывался подписывать документы. Сначала – клянясь, что это ложь и он любит только жену с дочерью. Потом – что это единичный случай. Затем, когда выяснилось, что это был не первый, не десятый и, возможно, даже не сотый случай – стал требовать полной опеки и пытаться склонить Рируку на свою сторону. Девочки ни тогда, ни потом так и не смогла понять, зачем ему это было нужно. Ну, чисто теоретически, уехала бы она с ним… и что дальше? Где и на что они бы жили? Совершенно непонятно.
Тогда ее фамилия сменилась в первый раз. На девичью матери, разумеется. И они стали привыкать к новой жизни, которая… практически не изменилась. Как выяснилось, отец не только тратил свою скромную зарплату стажера (непонятно где, кстати, так как из компании, где он “работал”, его уволили за год до этого), но и часть средств жены. Из работы по дому на нем были разве что походы в магазин и, периодически, приготовление еды. Вся грязная работа оставалось на Хинако и, немного, Рируке – мыть полы, она, конечно, умела.
Самым странным было то, что у Рируки не осталось ощущения, что ее предали. Возможно, потому, что нельзя предать то, во что не верил изначально, а именно так и обстоял случай ее отца (который иногда до сих пор приходил в школу и звонил, хотя суд запретил ему приближаться к бывшей жене и дочери). Гораздо больше девочку беспокоила ее мать, которая, в буквальном смысле, начала увядать. Она отдала этому человеку лучшие годы жизни, отказалась от будущего в интересной ей области работы и рассорилась с родителями и почти всеми друзьями (кроме пары подруг, с которыми он, как выяснилось, тоже спал).
Постепенно Рирука поняла, что ее мать, несмотря ни на что, была… слабым человеком. Не характером, нет, все-таки работать она продолжала даже в самой тяжелой депрессии, просто ей были нужны указания в жизни. Ей нужен был человек, который будет говорить, что и как делать. Причем не напрямую – приказы Хинако не выносила. Раньше с этим крайне успешно справлялся папочка, но теперь женщина оказалась предоставленной сама себя. И тогда, осознав, что такого выхода нет, она приняла эту обязанность на себя.
Красноречием папочки, она, правда, не обладала, так что, методом проб и ошибок был выявлен наиболее подходящий метод – подколки. Да, как ни странно, они работали очень хорошо. Рирука же к тому времени стала довольно циничной для ребенка, так что выходили они у нее весьма удачно.
Девочка банально взяла маму “на слабо”, заставив помириться с родителями, с которым с тех пор они поддерживали хорошие отношения. Постаревшие дедушка с бабушкой извинились перед ними обеими, хотя вины за ними было не так уж и много. Если о чем-то Рирука и жалела, так это о том, что она начала общаться с этими людьми только с одиннадцати лет.
Как выяснилось, заставить маму измениться было не так уж и сложно. Когда Хинако ушла с работы, то смогла устроить управляющей в салон красоты с зарплатой… в пять раз выше. Да, ровно в пять, без округлений. Женщина была откровенно ошарашена, и после этого уже начала принимать гораздо лучшие решения сама. Вскоре они переехали в гораздо лучший район, девочка перевелась в хорошую среднюю школу и начала обсуждать с мамой будущую специальность в колледже.
Хотя кое-в-чем Хинако все еще требовалось наставлять. Во всяком случае, без этого фамилия Рируки не изменилась бы еще раз. Как ни странно… на ту же самую. Вот только дело было, разумеется, не в возвращении блудного папеньки (к этому моменту окончательно исчезнувшего с горизонта), а его брате. Человеке, который продолжал поддерживать их даже в самые трудные времена. Фактически, первое время после развода он был единственным, с кем Хинако вообще говорила вне работы, не считая адвоката.
Обстановка в семье нормализовалась окончательно, и Рирука неожиданно для себя смогла начать жить спокойно. Богатыми они все еще не были, но денег хватало на все… да и разбрасываться ими девушка все равно не умела и учиться не собиралась. Была, правда, ошибки. Например, в последнем классе своим ехидством она завела немало недоброжелательниц и даже несколько недоброжелателей… и если первые были вполне обоснованы, то вторым, наверно, следовало бы отказать более вежливо. Но, к сожалению, тогда она этого не умела.
А затем настала старшая школа, где девушка сходу смогла захватить лидирующие позиции и стать популярной. Королевой она быть не хотела, парней больше не обижала, по крайней мере, слишком сильно, а недоброжелательницы… ну, есть они, и черт с ними. Так что жизнь была хороша и интересна.
Почти. Была одна… не то, чтобы проблема. Скорее, раздражающий фактор в лице существа, чьи действия ставили Рируку в тупик. Настолько, что девушке стало казаться, что это странная Нишики Усаги целенаправленно действует против нее. Когда им задали подготовить доклад по свободной теме по истории, Рирука громогласно объявила события, про которые будет рассказывать. Однако Усаги взяла точно ту же тему, причем… подготовила значительно более интересный доклад. Настолько, что Рирука не решилась рассказать свой и приобрела проблемы с учителем.
Второй случай произошел, когда Усаги решала свои проблемы с местной королевой. Или, точнее, добилась отсутствия этих самых проблем. Легко и эффективно… вот только как-то так получилось, что Рируке в этом кругу перестали быть рады. Может, потому, что их соперничество для стороннего наблюдателя выглядело почти как дружба? Сложно сказать. Общаться с этими девушками Рирука все равно не собиралась, но… обидно же.
Таких случаев было немало, и обиднее всего было то, что девушка чаще проигрывала. Но затем все, крайне неожиданно для нее, вдруг изменилось. Рируке было очень неприятно, когда она узнала, что понравившийся ей юноша заинтересовался Усаги и даже начал с ней встречаться, но по-настоящему она удивилась, когда эти отношения прекратились, а парень, фактически, был отдан ей. Причем при таких обстоятельствах, что это не выглядело как подачка и было почти не обидно.
После этого то, что казалось дружбой со стороны, действительно стало становиться таковой. Рирука очень быстро поняла, что Усаги вообще никогда не желала ей ничего плохого, а просто была… Усаги. Взбалмошным, ветреным существом, которое не слишком думает об окружении и не всегда понимает последствия своих действия. Она по привычке даже стала пытаться направить ее, как маму, но без особых успехов. Однако, как бы там ни было, уже через месяц подруги лучше у нее не было.
За следующей год произошло многое. Усаги умудрилась подружиться с тихим очкариком с задней парты, которого до этого Рирука не знала даже по имени… но, как ни странно, Йоку оказался неплохим и интересным парнем. Как друг, во всяком случае. Затем к их компании добавилась еще одна девушка, причем весьма своеобразным образом. Однако с Цубаки оказалось неожиданно легко сойтись, и именно Рирука, а не Усаги, чтобы та ни думала, сыграла решающую роль в ее внешнем преображении. Усаги скорее повлияла на характер.
Отношения с парнем, Кеном, при этом почти не менялись, и это Рируке не очень нравилось. Да, он был неплохим человеком, внешне – вполне в ее вкусе. А то, что целоваться не умел и иногда пытался распускать руки – дело поправимое. Вообще, в их отношениях за такие вещи отвечала именно она. Даже за приглашение Кена к себе домой спустя несколько месяцев после того, как они начали встречаться. Лав-отели она, по какой-то причине, не выносила, а позаботиться об отсутствии последствий могла. Однако Рируке не нравилось, что если даже Кен вполне способен к ответственности и планированию, то все важные вопросы приходится решать именно ей. Так или иначе, долго это продолжаться не могло. В уме девушка держала выпуск, но в результате решила провести разговор еще до конца этого семестра, а там – по обстоятельствам.
Но все опять пошло не по плану из-за Усаги. Казалось бы, чем еще может удивить подруга, которую она знает больше года?
Как выяснилось – многим, причем совершенно, полностью, абсолютно неожиданно. Рирука была бы искренне рада, если бы ее парень оказался таким, но сейчас оказалась в полнейшем недоумении, пусть и стараясь скрывать его за обычным ехидством. Но… кто же знал, что Усаги умеет так целоваться?

Асакура Хисаши никогда не хотел быть героем. Точнее, юноша никогда об этом не задумывался. Жизнь всегда казалась ему простой и понятной величиной, а планы – тем, что в целом обязательно сбудется, хотя отклонения, конечно, все же возможны.
Началось все еще в раннем детстве. Хисаши был талантливым ребенком. Он впервые начал читать вскоре после того, как ему исполнилось три года, понял сложение и вычитание задолго до того, как с этими операциями столкнулись его сверстники, а к начальной школе выучил пару сотен наиболее простых иероглифов, что восхищало, кажется, всех учителей без исключения. Во всяком случае, когда он гораздо позже просматривал свои тесты времен начальной школы, то часто находил пропущенные учителями ошибки и слегка завышенный балл рядом с ними. Впрочем, потом это, конечно, выровнялось – Хисаши не принадлежал к тем гениям, которых не устраивает результат меньше ста, но и ниже восьмидесяти пяти его отметки опускались редко. Точнее, по любимым предметам – физике и химии подобного не произошло, кажется, ни разу.
Однако при всем при этом Хисаши не был заучкой или ботаном, как стало принято называть детей-отличников примерно в те времена, когда хорошие оценки почему-то стали восприниматься чуть ли не как нечто недостойное. Нет, он легко заводил друзей и почти до самого выпуска из старшей школы играл в теннис на любительском уровне. В средней школе юноша даже умудрился попасть на национальный чемпионат, и заработал тем самым возможность рассказывать, как он проиграл второму фавориту турнира всего лишь одну игру. Впрочем, на этом его действительно серьезные успехи заканчивались, но Хисаши ничего страшного не видел, так как теннис был для него не более, чем хобби.
Настоящей страстью юноши была наука, причем не какой-то конкретный раздел или направление, а, кажется, все. Он мог с удовольствием обсудить с учителем физики термодинамику, а затем пойти на факультатив по химии, чтобы проверить летучесть различных газов, а вечерком вдруг зайти в свою старшую школу, чтобы вступить в спор со своим предыдущим учителем физики о теории струн. Хисаши был истовым ее сторонником, а старик Такахаси склонялся к петлевой квантовой гравитации… говоря откровенно, ни тот, ни другой экспертом в этой сфере не были, однако, вести частые дискуссии это не мешало. Говоря откровенно, эти дискуссии были столь частыми, что пожилой мужчина не только радовался, но и удивлялся, откуда у юноши столько времени, когда ему нужно бы заниматься учебой, спортом, девушку себе найти, наконец.
Но, говоря еще откровеннее, именно последнее являлось пусть и не основной причиной визитов, но, по крайней мере, их частоты. Причина была просто – разговор с Такахаси обычно приходился на вечер, когда учитель отправлялся из школы домой. Идти было довольно долго, почти полчаса, и, несмотря на то, что Хисаши жил совсем в другой стороне, он обычно провожал старика до самого дома. Во многом – ради того, чтобы лишний раз встретиться с его внучкой, единственной родственницей, с которой они жили вместе.
Все хорошие знакомые Хисаши знали, что отношения с девушками у него не ладятся, хотя, казалось бы, как умный, спортивный и вовсе не нелюдимый юноша, он не должен был испытывать особых проблем с поиском пары. И это было правдой – только за среднюю школу и первый год старшей Хисаши встречался с тремя девушками, который признались ему, одну пригласил на свидание он, а с последней все как-то вышло само. Причина, однако, была не из-за его непостоянности или неверности, нет, просто довольно быстро выяснилось, что одно дело – общаться или дружить с человеком, и совсем другое – встречаться. Одна из них, очень красивая, прямо-таки воплощения вкуса Хисаши, оказалась худшей собеседницей за всю его жизнь, другая требовала, чтобы он бросил факультативы и проводил все свободное время с ней, третья торопила отношения настолько, что юноша, из-за этого чувствовал себя неуютно, хотя, казалось бы, это ему полагалось быть настойчивой стороной…. В общем, рекорд составил два месяца, но ничего серьезного так ни разу и не вышло вплоть до тех пор, когда он поступил в второй класс старшей школы.
Впрочем, юноша понимал, что было основной причиной… или, точнее, кто. Харука Такахаси, внучка его любимого учителя. Они впервые встретились, когда совсем юный Хисаши пришел оспаривать результаты теста по физике, а Харука принесла забытый дедом обед, благо, по какому-то совпадению в ее школе в тот день уроки закончились раньше. Тогда, в ожидании старика, они долго и взаимно интересно проговорили, наверно, час или полтора, так как еще одно совпадение привело внеплановому учительскому собранию.
Однако когда Такахаси все-таки появился, то Хисаши был этому рад, так как разговор ему было вести почти физически сложно. Девушка ему очень понравилась, впервые за всю его жизнь, пусть пока и бывшую не такой уж и долгой. Мрачно выслушав, как Харука назвала его “милым начитанным мальчиком”, он пробормотал что-то невнятное о том, что хотел задать вопрос по непонятной задаче, но уже сам понял ответ, юноша ушел. Он не осуждал Харуку – само собой, шестнадцатилетняя девушка не могла воспринять всерьез двенадцатилетнего мальчика.
Не изменилось это и в последующие годы. Хисаши был частым гостем в доме Такахаси, и встречался с Харукой гораздо чаще, хотя, конечно, были и перерывы. Например, в те периоды, когда у него начинались какие-то отношения. Не из-за ревности подруг, конечно, а потому, что та девушка. Которую он действительно любил, каким-то образом мигом что-то замечала и начинала давать ему множество советов… которые, в ином случае, были бы полезны, но в этом в буквальном смысле слова сводили с ума. Хисаши иногда начинал искренне надеяться, что его очередная попытка сместить интерес, наконец, увенчается успехом, или же Харука найдет себе постоянного ухажера и его просто отстранят от дома по понятным причинам. Однако шли годы, этого так и не происходило, и потому чувства юноши оставались неизменными.
Когда же шестнадцать лет исполнилось уже ему, то Хисаши стал задумываться о том, чтобы, наконец, перестать скрываться… Или, говоря откровенно, ему это посоветовал дед девушки, который, как выяснилось, обо всем догадался с самого начала. Юноша полагал, что нужно подождать еще пару лет, так как на уровне колледжа или работы разница в возрасте размывается и перестает быть столь важной, но старик резонно возразил, что если он будет медлить, то Харука успеет десять раз съехаться с кем-нибудь или даже выйти замуж. А сейчас, если даже не получится до нее достучаться, то девушка, по крайней мере, будет вынуждена узнать об его чувствах и переосмыслить их отношения. В том, что Харука и правда ничего не подозревала, не сомневался ни ее дед, ни Хисаши, ни даже вышедшая к ним соседка, случайно подслушавшая разговор. Такой уж девушкой она была.
Так или иначе, но тогда Хисаши решился. Все прошло примерно так, как он и ожидал – Харука впала в ступор, промямлила что-то насчет младшего брата и времени на размышления, он ответил, что готов ждать еще четыре года, чем окончательно шокировал бедную девушку, и ушел. Их общение после этого, конечно, сильно сократилось и стало довольно неловким, однако, юноша, как ни странно, был этому рад. Раз Харука его стеснялась, то, по крайней мере, начала воспринимать как парня.
Какое-то время все так и продолжалось. Хисаши стал выделять несколько меньше времени на теннис и больше – на учебу, так как его целью был один из лучших колледжей страны, и все шло благополучно… до поры до времени. Пока у его сестры, Киёми, не нашли редко заболевание костей, которое буквально за несколько месяцев превратило веселую, энергичную девчушку в худое и изможденной существо, с трудом способное дойти от инвалидной коляски до кровати. Хуже всего было то, что ее можно было вылечить, но для этого требовались невероятные деньги. Сначала полностью ушло все, что должно было пойти Хисаши на колледж, затем был заложен и перезаложен дом, но… этого все равно не хватало. Точнее, хватало на то, чтобы поддержать в изможденном тельце девушки жизнь, но никак не на операцию.
И тогда Хисаши пошел работать. Он перестал ходить на факультативы, заниматься теннисом, да и вообще стал посещать школу ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы его не исключили. У него была возможность пойти на стажера-электрика, а эта профессия была одной из самых высокооплачиваемых из всех подобного типа. Так что получал юноша для школьника довольно много, а, когда вышел на полную ставку, то сразу же смог устроиться на оклад чуть большей, чем у мамы.
Про Харуку он, к этому времени, конечно, не забыл, но и навещать перестал полностью. Ситуация была такова, что Киёми можно было бы помочь, но, по их семьей расчетом, нужно было бы прожить, откладывая на операцию каждую свободную йену, приблизительно четыре-четыре с половиной года. С учетом, что ни о каких близких отношениях между ними тогда еще речи и не шло, Хисаши не мог попросить ждать… особенно с учетом, что именно при таких обстоятельствах девушка наверняка бы согласилась. Такой уж у нее был характер, но давить на чувства, опираясь на жалость, юноша, разумеется, себе позволить не мог. Собственно, так он и сказал Харуке при последней встрече, а через пару месяцев, когда услышал, что она начала с кем-то встречаться, был даже рад… Почти рад… В некотором смысле рад.
Так они прожили еще полгода. Хисаши регулярно ходил на вызовы, очень получил первое повышение квалификации и получил право работать один. С учетом большого количества дополнительных смен, он мало на что находил время, кроме как на работу и сон. Наука и желание стать ученым остались в прошлом, и впереди были только вызовы, работа, лекарство и лечение.
Поэтому когда Хисаши вызвали в какой-то старый дом проверить проводку, он, как обычно, принял задание, будучи при этом довольным, что получит доплату за риск (которую всегда выплачивали, когда условия работы считались потенциально опасными). Правда, его настроение несколько упало, когда выяснилось, что дом строил какой-то полубезумный психопат. Нет, серьезно. Зачем кому-то могли потребоваться фальшивые двери, окна, которые ведут вникуда и, как квинтэссенция всего, секретный спуск в подвал? Хисаши нашел его совершенно случайно, когда искал, куда уходить целая цепь проводов. Как выяснилось, войти в подвал можно было только сняв с полки несколько книг в правильном порядке, как в каком-то фильме. Юноша не один раз задумался о том, чтобы отказаться от этой затеи, но, неожиданно для него самого, в нем вдруг проснулось уже подзабытое любопытство к тайнам и загадкам.
Однако реальность превзошла все ожидания Хисаши. В подвале он нашел два тела, которые успели почти полностью скелетизироваться. Одно из них показалось юноше несколько странным, так как у него были какие-то слишком уже острые зубы, однако, больше внимания привлекло второе, возле которого все еще лежали на полу самая настоящая катана и… какая-то маска. Это было откровенно странно, так как из дома съехали последние жильцы всего лет пятнадцать назад, и тогда, конечно, никто не уже сто лет как не использовал мечи. Но, видимо, “самурай”, как назвал его Хисаши, был исключением. В том, что владельцы тел убили друг друга, он не сомневался, так как все говорило именно об этом.
Юноша уже собрался было позвонить в полицию, когда обнаружил, что сеть здесь ловит плохо. Он направился было к выходу, когда вдруг споткнулся и упал, случайно коснувшись по пути маски. И тогда… все изменилось.
Хисаши узнал, что это за маска. Хисаши узнал, как ее последний обладатель убил в этом самом месте Альфу опасного вида они-хищников, однако, умирающий монстр успел нанести смертельное ранение и ему. Хисаши узнал о предыдущих ее носителях и том, что совершили они. Хисаши узнал, что у маски всегда должен быть носитель. И тогда Хисаши решил ее снять. Снять и оставить здесь, так как успел услышать, что рано или поздно маску все равно найдет достойный кандидат.
Он никогда не хотел быть героем. Да, возможно, пару лет назад юноша мог бы поддаться порыву, но теперь у него были обязательства, от которых он не мог отказаться. Поэтому Хисаши извинился, коснулся маски и начал было ее снимать, когда услышал, что вместе они будут способны на гораздо большее. Юноша засомневался, но все же позволил показать ему некоторые из воспоминаний. И они его убедили - среди предыдущих носителей мало кто испытывал проблемы с деньгами. Точнее, только те, кто принципиально не желал марать руки о презренный металл, мог пребывать в бедности. И тогда Хисаши предложил Фучхоу Деемо сделку. Маска не возражала – так или иначе, но большинство носителей имело свои причины на то, чтобы стать носителями. И, как правильно, именно они и были теми, кто “терял” свою личность.
В действительности это было не совсем так. Хисаши не имел желания становиться супергероем… но он совсем не возражал против того, чтобы совершать свойственные супергероям поступки. Он тренировался, как ему указывали маска и память предыдущих носителей, выделял им время по вечерам вместо дополнительных смен, тратил почти все выходные дни. Однако в те моменты, когда юноша надевал маску, он становился другим. Фучхоу Хисаши не был его более сильной или решительной версией, он был кем-то наподобие объединенной личности сразу многих носителей. Всех, кто был полезен в это время и в этих обстоятельствах. И, в большинстве случаев, Асакура Хисаши был далеко не главным из них. Разумеется, он помнил каждую секунду и принимал решение совершить то или иное действие, но… он не держался контроля и позволял собой управлять.
И долгое время юноша об этом не жалел. Ему было несколько сложно смириться с тем, что он был вынужден замарать свои руки кровью, однако, ряды руководства организованной преступности, образовавшей после экономического кризиса конца девяностых, сильно поредели именно благодаря Хисаши. Общество полагало, что снижение количества преступлений стало возможным благодаря полиции и политики правительства, однако в действительности… это было не совсем так.
В результате деньги на лечение Киёми собрал за два месяца. Два месяца против четырех лет… или, говоря точнее, на операцию в таких условиях они копили бы лет восемь. И, во многом благодаря качеству облуживания и квалификации врачей, операция прошла успешно. Да, девочка долго восстанавливалась, однако, больше не нужно было беспокоиться ни о ее смерти, ни даже об инвалидности.
Киёми также стала единственным человеком, кто знал о Фучхоу Хисаши. Брат был для нее самым близким человеком, и девушка всегда знала, когда он ее обманывает. Она легко раскусила, что деньги не были пожертвованы “неизвестным доброжелателем”, и, постепенно, вытянула почти все. Почти. Самые жестокие подробности и существование монстров юноша ей так и не раскрыл.
К этому времени он уволился с работы и поступил на заочное обучение в колледж, заодно отселившись от родителей. Так было гораздо проще выполнять свою работу… а именно этим и была для Хисаши деятельность маски. Он действительно учился, однако, больше не мог видеть себя рядовым специалистам в одной из многочисленных фирмочек, а интерес к науке пока так и не вернулся. Поэтому довольно долго он действовал по инерции, путешествую по всей стране для того, чтобы избавить мир от очередного ублюдка или шайки ублюдков.
Но затем все снова изменилось. В рамках разведывательной деятельности Хисаши обнаружил хорошо скрывавшуюся организацию, которая подсаживала на наркотики взрослых людей, используя для этого продуманные и непредсказуемые схемы. В частности, в одной недешевой частной больнице пациентам прописывали уколы даже в тех случаях, когда они совсем были не нужны… вот только содержимым шприцев было совсем не лекарство.
Пойманным на крючок людям банда находила оптимальное применение. Девушек и женщин заставляли заниматься проституцией, стариков и просто одиноких людей – отписывать квартиры, бизнесменов – красть у своих компаний и переводить деньги им. Не справляющиеся с ломкой люди окончательно ломались, когда слышали угрозы своим близким, а в тех случаях когда они все же пытались сопротивляться, угрозы сбывались с пугающей точностью. И, так как все они рано или поздно умирали от передозировки, то полиция не могла найти общего следа.
Хисаши, однако, смог. Сначала он рассорил организацию, убил некоторых, а затем – заставил собраться в одном месте, чтобы убить всех, сразу. Банда была не очень большой, всего человек в двадцать, поэтому он рассчитывал справиться без особых проблем. Здание, впрочем, требовалось сжечь, чтобы не оставить следов, так что мужчина предварительно решил его обследовать, чтобы однозначно избежать случайных жертв. И он нашел потайную комнату, в которой держали нескольких девушек. И одной из них… была Харука, которую он не видел уже не один год.
В тот момент Хисаши, кажется, впервые взял полный контроль над маской… или, возможно, наоборот, полностью потерял его. Бандиты погибли все, причем, как мужчина смутно помнил, главарей он убил не сразу. Далеко не сразу. После этого он все же пришел в себя и, вынужденно, вывел всех девушек наружу сам, так как они были не в том состоянии, чтобы отвечать за себя, и было лучше показаться им в маске, чем оставить улики для полиции. Правда, как показало будущее, Хисаши ошибся. Маску запомнили, пусть пока еще и не приняли всерьез.
Почти все свои сбережения после этого он истратил на то, чтобы помочь спасенным избавиться от наркотической зависимости. Не только Харуке, всем девяти девушкам. Он оплатил лечение в самых лучших клиниках, и, так как изначально никто из них не был склонен к приему наркотиков, шестерым это помогло. Оставшиеся трое… здесь Хисаши был бессилен.
При всем при этом мужчина не планировал налаживать отношения с Харукой. Не потому, что стал испытывать стыд или, упаси боги, отвращение, нет, к тому же, как выяснилось, девушка долго держалась, а до этого не помнила, что с ней происходило всего лишь несколько дней, и анализы не показали никаких следов изнасилований или дополнительных инъекций. Если что-то и было, то вреда это оставило не так много, так как такая неопределенность, говорящая скорее в сторону того, что ничего не произошло, помогала.
Однако девушка нашла его сама. Через деда, с которым Хисаши не то, чтобы поддерживал тесную связь, но свой адрес по крайней мере сообщил. Их разговор вышел довольно тяжелым, особенно для девушки, которая не рассчитывала на чтобы то ни было, кроме поддержки, так как у нее почти никого не осталось. Как выяснилось, она обратилась в клинику для консультации по поводу рождения ребенка, а в результате… Мужчина, с которым она встречалась, первым опознал симптомы наркотической ломки, и, без секундного колебания, ее бросил, не слушая оправданий и не пытаясь помочь. За консультацией Харука обратилась все в ту же клинику, так как пока еще не понимала, что происходит, а затем все было как в тумане.
Почти полгода после этого их отношения были очень странными. Они съехались почти сразу, однако, ни о какой романтической стороне отношений не было даже и речи. Хисаши держался скорее, как брат, причем уже старший, а девушка просто пыталась прийти в себя и избавиться от последних симптомов ломки, которые ее иногда, пусть и нечасто, но все еще преследовали. Вероятно, так все и могло бы остаться, если бы во время одного из визитов все тот же старик Такахаши, закатив глаза, любезно не сообщил мужчине, что он – идиот, и от него давным-давно ждут лишь первого шага. Хисаши его сделал… и на этот раз в ответе никаких колебаний не было. Неуверенность в себе и смущение присутствовали, но не более того.
Свадьба прошла всего через два месяца, в узком семейном кругу, а еще через две недели после того выяснилось, что через несколько месяцев стоит ожидать пополнения в семье. И тогда мужчина задумался о том, что, возможно, время Фучхоу Хисаши подходит к концу. Как ни странно, при этом не возражала даже маска, хотя их договор срока действия не имел.
Был и еще один довод в пользу этого. Харука ничего не скрывала от мужа, и, практически в самом начале, сообщила, что тогда ее больше напугали даже не бандиты, а… он. Страшный человек в маске, убивший всех. Оказывается, она и еще несколько девушек тогда находились слегка в сознании и наблюдали за сценой гибели бандитов. Хисаши не испытывал из-за этого особых угрызений совести, но заставил себя взять полный контроль над маской, из-за чего эффективность его действий несколько спала, а, вкупе с возникшими колебаниями, он больше не был хорошим носителем.
В какой-то момент он уже было окончательно решил оставить Фучхоу Деемо в храме, который тот укажет, но… тогда в городе повысилась сверхъестественная активность. По какой-то причине на период действия Фучхоу Хисаши монстров приходилось убивать гораздо меньше, чем людей, и, в результате, когда он взял контроль в свои руки, то оказался не подготовлен.
Поэтому, когда во время рейда против культистов Хисаши убил их главаря и остановил церемонию вызова демона, он оказался не готов к тому, что один из последователей, фанатик, пожертвует собой, чтобы ударить его каким-то мерзким, смертельным заклинанием. Он попытался увернуться… но не успел. Сил хватило только на то, чтобы дойти до девушки, на которую ему показал Фучхоу Деемо. Она, по какой-то причине, была в сознании, хотя этого не должно было произойти. Хисаши надеялся, что это означало, что она справится… и новая носительница справилась. Кажется, сразу после смерти последнего культиста, она бросилась к нему, но мужчина уже не обратил на это внимания. Он думал о девушке, с которой им удалось провести вместе так мало времени, сыне, которого он успел подержать на руках всего один раз, и сестре, к которой только-только вернулась давно потерянная улыбка… а также о том, что Хисаши больше никогда не сможет ничего сделать, и остается лишь надеяться, что они справятся без него…

Последние сутки заставили Киоко и Тадахиро многое переосмыслить. Накануне они слишком перенервничали за Усаги для того, чтобы сохранить злость или раздражение, так что, когда о наказании или чем-то подобном никто из родителей даже не захотел говорить, а они достаточно хорошо знали друг друга, чтобы это понять. Тот факт, что дочь решила устроить им совместный отдых и даже оплатить его, мало что значил – если бы она действительно была в чем-то неправа, то ей бы это не помогло избежать наказания. Точнее, тогда никакого отдыха попросту не получилось бы, так как такой метод игнорирования проблемы ни одного из родителей не устроил бы, и им оставалось только попробовать сосредоточиться на работе, дожидаясь вечера, чтобы провести долгожданный разговор… который, в конце концов, вполне благополучно прошел. Если, конечно, не считать того, что они узнали немало нового, причем эти сведения вполне соответствовали некоторым уже достаточно давно начавшим формироваться подозрениям и впечатлениям. Киоко было грустно, что, оказывается, ее доверительные отношения с дочерью оказались не такими уж доверительными, что она не решилась рассказать о своей работе даже ей. От этого женщина даже пребывала в некоторой растерянности, так как пока не была уверена, в какой момент и почему в их отношениях начала формироваться трещина. Тадахиро же, скорее, склонялся к беспокойству о безопасности Усаги, так как он знал, что все связанное с Фучхоу Деемо в настоящий момент тщательно исследуется как полицией, так и противоположной стороной. Успокаивал себя мужчина лишь тем, что вряд ли и там, и там сидели дураки, так что отличить мистификацию от настоящей наверняка смогли бы, в отличие от тех же СМИ и пользователей Интернета, которым важнее была сама история, чем ее достоверность.
- Меня удивляет, как спокойно ты отнесся к настоящей работе Усаги… той ее части, что связана со съемками роликов и мистификациями, - заметила Киоко где-то через минуту после того, как дочь вышла из комнаты. В конце концов, не было смысла зацикливаться на том, что доверие между ними во многом было утеряно. – Даже если этот безумный случай произошел из-за личных отношений, то съемки подобных вещей все равно нельзя назвать безопасными.
- Отреагировал я, может, и спокойно, - вздохнул Тадахиро. – Но из всего перечисленного нравится мне только работа с серебром. Будь моя воля, все остальное я бы запретил… но, думаю, ты сам отлично понимаешь, что это было бы очень неудачное решение.
- В последнее время Усаги сильно изменилась, - точно также вздохнула Киоко, соглашаясь. – Я даже не сразу заметила, что ее безответственность и наивность вдруг стали уходить, когда речь заходила о серьезных вещах… особенно о тех, что сама девочка считает серьезными.
- Но у тебя так и не появилось идей о том, с чем это может быть связано? – поинтересовался Тадахиро.
- Нет, ничего такого, - покачала головой женщина. – Дело точно не в мальчике, я бы знала, да и вообще такие вещи несложно заметить. Затем, в школе у Усаги точно не произошло ничего особенного… не считая того, что она стала несколько лучше учиться, особенно в гуманитарных дисциплинах наподобие истории, - о том, что дочка, оказывается, целует девушек посреди класса Киоко благоразумно решила мужу не рассказывать. Об этом следовало поговорить с ней наедине… чуть позже, когда мама сама все это осмыслит и выяснит, насколько все серьезно. В конце концов, одно дело – игра, и другое – стремление к полноценным отношениям.
- Маловероятно, чтобы у ее взросления не было совсем никаких предпосылок, - покачал головой Тадахиро. – Я вполне уверен, что в жизни Усаги произошло что-то важное, причем ,вероятно, достаточно неоднозначное, раз она не решилась поделиться с нами, но и не очевидно плохое, так как изменения, которые я заметил, произошли в основном к лучшему… Ты вообще слышала, чтобы девушки ее возраста начинали задумываться о покупке собственного дома?
- Задумываться – одно дело, однако, я заметила, что Усаги говорила всерьез, а это необычно, так что девочка молодец, да и работа тоже говорит в ее пользу, - согласилась Киоко. – Но, сам знаешь, на дом в пригороде Токио копить можно годами даже с очень неплохой зарплатой, так что подработки ей вряд ли сильно помогут, поэтому важен скорее сам факт…
- Это не совсем так, - заметил Тадахиро. – Колледж мы Усаги оплатим, так что, если ставит эту цель серьезно, то сможет накопить достаточно неплохую сумму, да и мы поможем, а всего вместе уже вполне может хватить на первоначальный взнос. К тому, же если я все же смогу стать следующим генеральным директором, то все станет еще проще.
- Ага… Вот только ты, по-моему, не понимаешь, что вместо высоких карьерных целей тебе не помешало бы лучше домой приходить пораньше, как сегодня, - покачала головой Киоко. – Усаги, конечно, знает, что ты ее любишь, но общаться вам удается далеко не так часто, как следовало бы. А ей ведь осталось всего два неполных года, после чего девочка поступит в какой-нибудь колледж и, готова поспорить, захочет жить одна. Так что я бы на твоем месте задумывалась не о том, чтобы накопить больше денег и сэкономить пару лет, а о том, чтобы с дочкой сблизиться, пока не поздно. Сам знаешь, она не Казуки и требует больше внимания и усилий.
- Посмотрим, - несмотря на уклончивый и слегка недовольный ответ мужчины Киоко отлично понимала, что ей удалось заставить его задуматься. – Хотя, конечно, если тогда она решила бы не скрывать правду о своей работе, то было бы гораздо лучше.
- Мне же Усаги тоже не рассказала, - развела руками Киоко. – Видимо, когда она действительно вела себя как не слишком ответственный и избалованный ребенок, то мы оставили впечатление, что будем много от нее требовать. И когда характер девочки начал меняться, то мы заметили это не сразу, и она продолжила считать, что нам важнее, чтобы она работала официанткой с постоянным графиком, чем выполняла работы с серебром, писала статьи или снималась в роликах.
- В чем-то Усаги права – год назад я бы большую часть из этого точно запретил, - кивнул Тадахиро. – Сейчас уже не решусь, да и верю, что ей хватит благоразумия на то, чтобы, понять, где кончается интересная работа и начинается безрассудство.
- Что-то слишком уж ты стал доверчивым, - с каким-то даже удивлением произнесла Киоко.
- Может быть, - пожал плечами мужчина. – Но период, когда мы могли к чему-то склонить Усаги наказаниями и приказами, закончился. Теперь наше дело – давать советы и, возможно, ненавязчиво ее к чему-то склонять… как, например, в том сценарии, когда она связывается с неподходящим ей мальчиком.
- Том сценарии, который ты целиком и полностью выдумал, а затем заставил меня слушать? – в голосе Киоко появилось ехидство. – Я тебе сразу сказала, что это полная ерунда, да и вообще, с мальчиками Усаги пока была вполне благоразумной.
- Здесь тебе виднее, - не стал спорить Тадахиро. – Кстати, как думаешь, у нее может что-нибудь получится с этим Йоку?
- Я бы сказала, что вряд ли, - после небольшой паузы ответила Киоко, надеясь при этом, что понимать дочь она еще разучилась не до конца. – Усаги явно не воспринимает его в романтическом смысле и решила дать шанс потому, что ценит как друга, а вариант получше на горизонте пока отсутствует. К тому же, мне кажется, что даже одним только старанием ее пронять – потребуется что-то особенное… а что-то особенное для человека, который хорошо тебя знает, далеко не просто. Впрочем, кто знает, может, я нем и ошибаюсь, - добавила она. – Но все равно, признай, что тебя как отсутствие романтических чувств со стороны дочери вполне устраивает, - женщина снова ехидно посмотрела на мужа.
- А что в таком такого? – не слишком убедительно попробовал отмахнуться он. – Если ему нравится Усаги, то пусть добивается. Получится – молодец, не получится – шанс был, и…
- И мы с тобой еще какое-то время поживем спокойно.- закончила за него Киоко. – Поняла уже. Ладно, лучше подумай о том, чтобы с ней больше общаться, глядишь, тогда Усаги начнет ходить к тебе за советами, - последнее замечание снова заставило уже приготовившегося что-то сказать Тадахиро задуматься. – А пока давай лучше ролик посмотрим.
- Давай, - согласился мужчина. – Интересно, что там за спецэффекты такие, что о них заранее требуется предупреждать?

Придя к консенсусу, родители Усаги удобно уселись рядышком. Киоко даже улыбнулась, осознав, насколько это похоже на те самые первые свидания, которые произошли после того, как Тадахиро с совершенно деревянным лицом, в его случае означавшем предельную степень беспокойства, предложил ей “официально начать встречаться”. Правда, тогда он нервничал потому, что не знал, как следует реагировать, когда любимая девушка садиться совсем рядом с тобой, прижимаясь плечом… собственно, тогда женщина и поняла, что первые шаги во всем придется делать ей, иначе первый поцелуй произойдет ближе к третьему десятку лет… но, так или иначе, сейчас мужчина почему-то сильно волновался, словно опасаясь увидеть что-то пугающее. Откровенно говоря, если бы не это, то Киоко и сама обеспокоилась бы роликом несколько сильнее, однако, чрезмерно сильная реакция мужа несколько ослабила ее собственную.
- Кхрхкрмх, - выдал совершенно невразумительный звук Тадахиро секунд, наверно, через семь после начала просмотра. Он, разумеется, был совершенно уверен, что его дочка умная, красивая и следит за собой, и потому находится в отличной физической форме, однако, она даже и не представлял, что Усаги способна на такое. Ясно, конечно, что все удары в ролике наносятся не настоящим оружием, а безопасными муляжами, но все равно, даже деревяшка или пластмасса при неудачном отражении удара могли бы причинить боль и даже оставить ранку. А эти прыжки и резкие движения… да здесь же возможно все, начиная от вывихов и заканчивая очень опасными падениями! Когда Усаги успела всему этому научиться и, главное, кто ее учил? Неужели за работу девочке платят настолько много, что она может позволить себе брать дорогие уроки? Нет, положительно, нужно побольше разузнать о ее работе, познакомиться с режиссером и узнать, какие меры они принимаю для безопасности…
Киоко, тем временем, тоже впечатлялась. Она, конечно, в первые секунды тоже нахмурилась, но, оценив, что Усаги не совершает никаких ошибок и вообще двигается невероятно точно и красиво, успокоилась, и могла, помимо дочери, уделить внимание собственно ролику… в отличие от Тадахиро, в котором отцовский инстинкт в этот момент буквально выплескивался через край. Женщина даже подозревала, что если после просмотра она спросит его, кто был противником “Фучхоу-Усаги”, то не факт, что он вообще сможет это вспомнить. Хотя, откровенно говоря, Киоко не очень понравилась сцена с мальчиком в начале и жестокость происходящего в целом. В молодости это наверняка было бы плюсом, но сейчас вкусы женщины уже были несколько другими и, откровенно говоря, жанр ее уже не очень привлекал. Однако это, конечно, не значило, что Киоко не могла оценить качество: для любительской постановки выходило очень и очень неплохо, только следовало бы что-то сделать с тряской камеры и уменьшить количество “пустых” сцен, когда видны только отдельные части тела противниц или они вообще исчезают из кадра. А вот актрисы в лице ее дочери и неизвестной девушки и комментатор, крайне правдоподобно передающий всю гамму эмоций, начиная от испуга и заканчивая восхищением, работают на ура. Положительно, Усаги можно задумываться даже о профессиональной карьере в этой сфере…
- Да где они вообще достали этот микроавтобус! – постепенно женщина все же отвлеклась от активно выражающего свою реакцию в форме мимики и хрипов, и его слова застали Киоко врасплох. – К тому же, для привлечения актеров, играющих спецназ нужно специальное разрешение! Кто им его дал? – Тадахиро вопросительно посмотрел на жену с таким видом, словно она могла немедленно прояснить все беспокоящие его вопросы. Однако женщина этого не знала и, откровенно говоря, даже не была уверена, нужно там какое-то разрешение на съемку подобной сцены или нет.
- Тссс, - шикнула она на него. – Давай сначала досмотрим, хорошо?
Тадахиро насупился, как недовольный ребенок, но все же изволил кивнуть и снова обратить внимание на ролик, где в этот момент Усаги как раз обливалась газировкой. Этот поступок, как ни странно, вполне входил в перечень того, что, в понимании мужчины, его дочь могла совершить, так что до конца он уже смог досмотреть в более-менее спокойном состоянии, оценив взгляд, который девочка бросила на “оператора” в самом конце.
- Из Усаги получилась очень хорошая актриса, - одобрительно произнес он в самом конце, что опять-таки удивило Киоко, готовившуюся к тому, что ей сейчас придется защищать право дочери сниматься в подозрительных хоррор-роликах, выдающих себя за якобы подлинные.
- Тогда почему ты так переживал? – не удержалась от несколько ехидного вопроса она.
- Ну… - Тадахиро вдруг и сам задумался, в конце концов, ничего такого уж опасного в ролике не было, да и сам мужчина, как раз-таки, предпочитал правдоподобные схватки наигранным, так что впечатление у него осталось вполне себе положительное. – А вдруг Усаги оступилась бы и подвернула ногу? – нашелся он.
- А если она неудачно выйдет из вагона в метро посреди давки и тоже подвернет себе ногу? – резонно заметила женщина. – Шанс гораздо больше, а поделать с этим что-то сложно… если, конечно, ты не думаешь, что Усаги будет рада, если ты начнешь каждое утро возить ее в школу на машине.
- Это другое, - возразил Тадахиро, догадывавшийся, что Усаги восприняла бы такое нововведение не слишком радостно, и это если употреблять совсем мягкие выражения. – Даже во время профессиональных съемок бывают несчастные случаи, а про любительские я даже и не говорю. Это, конечно, не значит, что я буду возражать, - добавил он, предвосхищая вопрос, - однако, познакомиться с теми, кто ими занимается, однозначно хотел бы. В конце концов, я ждал чего-то совсем простого, а здесь и актеров немало, и спецэффекты неплохие, так что уровень не такой уж и плохой.
- Думаешь, Усаги захочет знакомить тебя с режиссером и водить по съемочной площадке? – задумчиво ответила Киоко.
- Почему нет? Мне же, в конце концов, интересно, да и девочке наверняка понравится, если мы одобрим ее увлечение, - пожал плечами Тадахиро. – Она явно расстроилась, что мы не оценили ее самостоятельность… но слишком неожиданно это все оказалось, - вздохнул он.
- Тогда поговори с ней завтра или послезавтра, - кивнула Киоко, в принципе, никаких возражений не имевшая. – Только мягко, а не в приказной форме, иначе Усаги вряд ли захочит куда-то тебя вести.
- Хорошо, - согласился Тадахиро, уже давно понимавший, что дочери бесполезно указывать – с ней нужно договариваться, иначе результат получится совсем не таким, как хотелось бы.

Казуки быстрым шагом шел по улице. Он знал, что за следующим поворотом покажется начнется дорога, которая приведет его прямо к школе, а это значило, что стоило начать готовиться. Метод мальчика был прост: когда он находился в обществе, то он стремился держаться и говорить уверенно и не ссутулиться. Казуки не совсем понимал, почему не все догадывались вести себя так, однако, в его случае это приводило к тому, что у мальчика была хорошая репутация и он пользовался уважением в кругу сверстников. Нельзя, конечно, было сказать, чтобы он был прирожденным лидером, однако, к его мнению прислушивались и всегда спрашивали его, когда нужно было принять решение, да и те, с кем он общался вне школы, обычного держались его стороны. Исключения, конечно, случались, как, например, в редких случаях с его сестрой, которая по какой-то причине пользовалась популярностью в друзей Казуки, и при ней все, как один начинали вести себя, как последние идиоты. Мальчик предполагал, что таким образом они стремятся оставить впечатление и хоть как-то запомниться, но это все еще казалось ему глупым, несмотря на изменившееся отношение к сестре… Казуки с трудом сдержал улыбку и все же заставил принять себя бесстрастное выражение лица, которое так хорошо работало по утрам – он, в отличие от других, особо не позволял себе картинно зевать и жаловаться на то, как все плохо и как ему не хочется учиться. К тому же, он вот-вот должен был свернуть за угол, а там наверняка встретиться кто-нибудь из мальчиков или…
- Привет, Казу-тян! – лучезарно улыбнулась ему Чие, которая сегодня почему-то не только не была привезена в школу на машине, но и шла одна. Правда, “Казу-тян” в этот момент об этом совсем не думал, его больше беспокоила… или, точнее, наоборот не беспокоила улыбка, которую, наверно, стоило отнести к мощнейшему оружию ментального воздействия, так как их головы мальчика вылетели все мысли, а о том, чтобы поддерживать правильное выражение лица он так вообще напрочь забыл.
- Доброе утро, И… - начал на автомате отвечать он, когда улыбка на лице девочки сменилась осуждающим, почти хмурым взглядом, поражающим в самое сердце, после чего Казуки сообразил, что чуть было не допустил роковую ошибку, так как они уже неделю назад перешли на обращение по именам. Мальчик, правда, не очень понял, как гордое “Казуки”, обозначающее что-то вроде “сияние гармонии” превратилось в почти девчачье “Казу-тян”, но он оказался бессилен и не смог ни на что повлиять. Мелькала, правда, мысль придумать кличке и Чие, но к него как-то даже язык не поворачивался, несправедливо, да…
- и тебе, Чие, - вывернулся он, избежав обращения к девочке по фамилии. Ему, откровенно говоря, нравилось так ее называть – было в прямом обращении по имени что-то взрослое и потому притягательное. – Рад тебя видеть, - Казуки решил, что прямота поможет ему заработать несколько очков.
- Правда? – девочка вдруг подозрительно на него посмотрела. – Тогда почему ты выглядел таким испуганным, когда меня увидел?
- Не был я испуганным, - ожидаемо, возмутился Казуки, судорожно пытаясь вспомнить, как он мог отреагировать и, как не посмотри, выходило, что он мог, разве что, улыбнуться в ответ, возможно, даже глуповато. Однако страха точно не было, с чего бы?
- Ну, может, ты ждал, что я начну ругать тебя за то, что ты мне вчера ничего не написал? – предположила Чие.
“А должен был?” – Казуки с трудом удержался от того, чтобы не ляпнуть фразу, которая могла бы стать роковой, одновременно осознавая, что он и правда виноват, так как у них была традиция обмениваться хотя бы парой сообщений после школы. Но, к сожалению, вышло так, что вчера мальчик услышал поразившие его до глубины души откровения, и из-за этого он забыл обо всем на свете… точнее, о самой Чие он, конечно, не забывал, однако, связаться с ней, действительно, не связался. Возможно, и к лучшему, так как поделиться узнанным об Усаги мальчик не мог ни с кем, а накануне он вряд ли смог бы говорить о чем бы то ни было еще с кем бы то ни было.
- Извини, был напряженный день, - повинился он. – Я даже об уроках чуть не забыл, кое-что придется доделывать на обеденном перерыве.
- Но все в порядке? Ничего не случилось? – с легким беспокойством уточнила Чие, знавшая, что это не в характере Казуки.
- Нет, все в порядке, более чем, просто замотался и ничего не успел, - ободрено продолжил юноша, осознав, что он выбрал правильную стратегию. – Обещаю, что буду писать тебе сегодня и в выходные, из Хаконе.
- Да, я помню, про твою семейную поездку, - кивнула она. – Хорошего отдыха… и не забудь мне привести черных яиц, - напомнила девочка. Казуки еще накануне задумался о том,, зачем они могут быть ей нужны, если они, можно сказать, жить едва начали и продление текущего возраста будто бы ни к чему, но он уже научился не задавать глупые вопросы.
- Обязательно, - пообещал Казуки. – Я привезу что-нибудь еще, думаю, в Хаконе должны быть интересные сувениры. Что…
- А вот это ты лучше придумай сам, - не дала ему закончить Чие. – Посмотрим, что к чему ты придешь… будет интересно, - улыбнулась она.
- Хорошо, - несколько неуверенно ответил мальчик, пока, откровенно говоря, слабо представлявший, что может быть интересным для Чие. Хорошо, что теперь ему было к кому обратиться за советом помимо мамы…
- Кстати, я тут подумал, - вдруг, неожиданно для самого себя, начал говорить Казуки, заработав внимательный взгляд Чие. – Когда я вернусь, в понедельник там или еще когда-нибудь… - он ненадолго прервался, вызывая у девочки все более сильное недоумение: она все же не привыкла, чтобы Казуки мямлил, не решаясь что-то сказать. – Может, сходим куда-нибудь? В кафе, например… - добавил он, чувствуя одновременно жуткое беспокойство и чувство, что самое сложное уже осталось позади.
Чие же удивлено моргнула, так как девочке казалось, что она еще долго не услышит ничего подобного, но… не то, чтобы она была против. Скорее, даже наоборот, чего уж там.
- Конечно, отличная идея, - искренне улыбнулась она. По реакции покрасневшего Казуки Чие поняла, что смущение она все еще умеет скрывать гораздо лучше, но… это была еще одна черта, которая ее более чем устраивала.