[wh40k] По ком звонит колокол | ходы игроков | --- Кабинет брата Доминика

Среди многих навыков, которыми должен был обладать искренне преданный своему делу служитель Бога-Императора, особняком стояло умение чувствовать людей. Не допрашивать, не выводить на чистую воду — а именно чувствовать и понимать, увязывая воедино как очевидные и бросающиеся в глаза черты, так и незначительные, казалось бы, детали. Без этого умения, или, если хотите, искусства, нечего было и думать о судьбе пастыря человеческих душ. Надо ли говорить, что священник, занимающий столь высокий пост в иерархии клира Идар-Оберштайна, как у брата Доминика, этим умением владел великолепно?

Вот и сейчас, несмотря на то, что гостя наверняка проверяли при входе в здание — незванные гости так высоко подниматься не могли — он по отработанной годами привычке окутал новоприбывшего своим вниманием, умело маскируя его под обычное гостеприимство. В то время как от его взгляда не укрылась ни малейшая особенность в поведении гостя.

С чего бы начать? Разумеется, с внешности. Человек, вошедший в его кабинет, поначалу показался ему каким-то болезненным. Бледная кожа кабинетного работника, сухощавое телосложение, водянистые глаза... Однако, следующие несколько секунд рассеяли первое впечатление. Незнакомец двигался довольно плавно и пластично, без резких и судорожных движений — совсем непохоже на канцелярских крыс или страдающих разлитием желчи чинуш. Да и следы термических ожогов на лице говорили скорее о полевом характере работы — уж сын интенданта СПО мог разобраться в метках, оставленных войной.

Впрочем, незнакомец подтвердил его догадки, представившись старшим палубным клириком корабля Имперского Флота. Помимо того, он упомянул в речи брата Себастьяна, настоятеля Церкви Святого Рвения, охарактеризовав его как фанатичного проповедника Кредо Империалис. Одно это уже заставило присмотреться к посетителю повнимательнее. Но больше всего священника удивила последовавшая просьба. По долгу службы ему редко доводилось видеть, чтобы кто-то проделал столь длительный путь, как тот, что вел от входа в собор к его кабинету, не имея с собой какого-нибудь серьезного дела. И то, что конкретно у этого посетителя на уме было лишь вывести его на частную беседу, сбивало с толку сильнее всего прочего. Впрочем, опытный дипломат ничем не выдал своей заинтересованности. Которая лишь возросла, когда собеседник проявил весьма глубокие познания в Имперском Кредо, процитировав святого, чья слава восходила чуть ли не ко временам древней Терры.

- "Идите и проповедуйте!" - процитировал он излюбленную фразу Святого Доминика. - Вы чем-то похожи с ним. Это не лесть, просто предводитель "Псов Господних"* тоже много внимания уделял бумагам и документам, не зацикливаясь только на проповедях. Я не узнаю почерк автора сей чудесной иконы. Анджелико?

Снисходительно улыбнувшись, хозяин кабинета ответил:

- Отнюдь. Позволить себе подлинник работы мастера могут только очень нескромные служители Экклезиархии. Разумеется, это всего лишь репродукция, но - отличного качества. В «Друсинии» к мастерству иконописцев предъявляются жесточайшие требования.

Брошенное мимоходом название — словно приглашение продолжить, поддержать диалог. Небольшая пауза — и за ней новая фраза. Разумеется, все с той же улыбкой, но при этом — легкой виноватостью в голосе.

- Право слово, мне несколько неловко. Ведь вы проделали столь долгий путь, чтобы оказаться здесь. Потому выставить вас за дверь, прикрывшись ворохом дел, было бы с моей стороны неуважением к вашему старанию. Прошу вас, не нужно стесняться — среди моих текущих дел нет ни одного, которое бы требовало реагировать немедленно. Можете быть уверены — минут тридцать-сорок неспешной беседы они смогут подождать. А там — как знать...

Дав окончанию повиснуть в воздухе, брат Доминик поднялся с места и проследовал к одному из шкафов.

- Предпочтете чашечку рекафа, или афгульского чая?

Аррик всё ещё чувствовал себя неудобно, журя про себя отца Себастьяна, который не предупредил его о высоком положении своего друга.

- Знаете, брат Доминик, я на планетах бываю крайне редко, поэтому с удовольствием бы попробовал местный напиток. Только если он не расслабляющий или успокаивающий - служба и долг могут позвать в любую минуту. И к моему великому сожалению, я не знаю, что такое "Дурсиния". Это ваша мастерская иконописцев? У нас, на флоте, с иконами, фресками и витражами дела обстоят просто: когда корабль впервые покидает верфь, он укомплектован всем необходимым набором предметов искусства, прославляющих Бога-Императора нашего, его святых и деяний их, и прочих символов Веры, которые смогли достать, изготовить и сотворить местные представительства Экклехиархии и прочие Адептус. Но большая часть этой красоты и великолепия, после десятка пустотных боёв зачастую требует ремонта, восстановления или же полной замены. В условиях долгих походов не всегда предоставляется шанс зайти в систему подобную вашей - с крупным церковным миром, где подобные действия не вызовут затруднений. В пустоте же мы сами, своими силами и силами одарённых матросов и адептов занимаемся реставрацией. Что уж говорить, полученный результат далёк от совершенства оригиналов, - святой отец ещё раз бросил взгляд на икону, - но наши творения получаются очень тёплыми, человечными и душевными, поскольку каждый вкладывает в работу частичку себя, своей Веры, своего видения величия и могущества Бога-Императора, Его заботы о нас. На моём корабле...

Аррик печально улыбнулся, соединил кончики пальцев рук и поправил себя же:
- На моём бывшем корабле, в храмовой зале, есть великолепная фреска за авторством Бертрана Вальехо - "Сошествие Бога-Императора на Марс". Она была шедевром с момента своего создания, она им и осталась, не смотря на несколько наших реставраций. Знаете, меня всегда интересовал вопрос, как это Император принёс техно-жрецам предложения в дружбе, партнёрстве и обмене технологическими знаниями? Разве Терра и Марс не всегда шли рука об руку, борясь с последствиями Древней Ночи? Разве они не вместе, с самого зарождения Империума, несли свет знаний потерянным человеческим колониям? Когда я был юн, я с улыбкой читал древние мифы, в которых говорилось, что до того как Бог-Император, да святится имя Его, объединил терзаемую войнами и раздорами Терру, жречество Марса и их войска совершали нападения на Терру, пытаясь украсть, вывезти все возможные технологии из колыбели человечества к себе в кузницы. Когда же я вырос и получил доступ к большому количеству как духовной, так и исторической литературы, я наталкивался на косвенные подтверждения тех мифов... Особенно меня поразил официально принятый закон, имевший хождение на землях Нглии во времена, когда Терра и Марс объединились, когда Бог-Император и Генерал-фабрикатор Марса скрепили договоры о сотрудничестве своими печатями и подписями. Во времена, когда техножрецы уже стали союзниками, но ещё была свежа народная память об учиняемых скиитариями и боевыми автоматонами бойнях во имя крупиц технологических знаний. Так вот, этот закон совершенно законно разрешал застрелить любого встреченного на землях Нглии техножреца из лука в любой день, кроме воскресения, а если техножрец испортил воздух или землю своими техническими жидкостями и химикалиями - то застрелить его можно было и в воскресение, и используя не только лук, но и арбалет.

Отец Бореалис пригубил поданный напиток и продолжил:
- Понятно, что из такого примитивного оружия техножреца не убьёшь... Но сам факт противостояния, эдакой ребяческой борьбы между представителями столпов, на которых зиждется Империум, заставляет задуматься о многом. Даже сейчас, спустя многие лета, мы часто видим последствия тех далёких событий. И дело не в том, что Механикус почитают Бога-Императора как Омниссию, разительно далеко отходя от представлений Имперского Кредо. Мне кажется, дело в том, что мы, техножречество и немодифицированные люди, слишком долгое время были отличны друг от друга и с каждым годом пропасть этого отличия только разрастается. В войсках, вовлечённых в боевые действия, когда жизни всех зависят от усилий, умений и мастерства каждого отдельного человека и техножреца, это различие не бросается в глаза, там все действуют как один большой слаженный механизм. В мирное же время, эти различия являют себя свету. В моих ежедневных проповедях, в пустоте, призывы к терпимости и уважении друг к другу всегда встречают положительные отклики. Вчера же, я помогал отцу Себастьяну в проведении вечери и принятии исповедей у паствы... Там эти призывы были встречены угрюмым молчанием и хорошо скрываемой злобой. У вас на Идар-Оберштайне не любят представителей техножречества?

Задавая свой вопрос о техножречестве, отец Борреалис почти попал в точку: отношения между Адептус Механикус и Экклезиархией на планете действительно были несколько натянутыми. Для брата Доминика не было тайной то, что в этом, увы, в первую очередь виновата сама церковь: планетарные иерархи всячески старались подмять под себя снабжение Лотарингского Ополчения, дабы смиренные миряне, воюющие в горах Танж-Шера, не забывали, кому они обязаны своими жизнями. Увы, но Механикус не собирались отказываться от одного из направлений своей деятельности, и обжаловали любое вмешательство Экклезиархии в свою сферу интересов вплоть до секторального правительства.
Подобные тяжбы, инициированные непосредственно старшим магосом де Виттом, практически неизменно заканчивались решениями в пользу Механикус. Однажды даже, к вящему неудовольствию кардинала, генерал-губернатором был одобрен снос храмового парка для прокладки трубопроводов к заводу N17.

Следует более подробно остановиться на персоне главы Адептус Механикус планеты старшего магоса де Витта. Местный уроженец, он с самого рождения принадлежал к техножречеству. Будучи по своему складу человеком упрямым и несгибаемым, он почитал своим долгом делать для Империума и Марса все, что только в его силах. Личные таланты, острый интеллект и подобная уверенность в собственных силах привелик к тому, что де Витт сумел поразительно быстро подняться в сложной и запутанной иерархии Механикус, заняв в конце концов тот пост, что принадлежит ему ныне.
Магоса можно было обвинить во многом, но не в том, что он ставит свои интересы превыше Империума. Он единственный из глав Адептус никогда не обвинялся в коррумпированности и потакании своим собственным интересам. Де Витт всегда твердо стоял на своей платформе, и никогда не участвовал ни в каких политических дрязгах, почитая их ниже своего достоинства.
Противостояние афгулов и лотарингцев, борьба за власть между "ястребами" и "голубями", выборы в планетарный совет - все это магос почитал мелким и незначительным по сравнению с общеимперскими интересами. Этой своей несгибаемой позицией он заработал немало недругов во властном эшелоне планеты, но подобные проблемы техножреца не беспокоили - пока никто не пытался помешать ему и его целям.

Под управлением де Витта механикус Идар-Оберштайна смогли инициировать новые строительные и реставрационные проекты, а также автоматизировать ряд производств: к вящему неудовольствию выгнанных на улицу работников. Однако данные меры достигли своей цели: промышленный потенциал возрос на несколько процентов. Амбициозный магос планировал не останавливаться на достигнутом, и прилагал все усилия для превращения планеты в производственный центр если не сектора, то хотя бы системы.

Осведомленному о всем этом брату Доминику оставалось лишь решить, что из этого можно поведать нежданному и необычному гостю.

Пока что гость производил неоднозначное впечатление. Подброшенную приманку не захватил, даже высказал простодушное предположение, вызвав у собеседника улыбку. От облегчения брат Доминик слегка расслабился... и зря. Потихоньку прихлебывая обжигающий афгульский чай - выпускник семинарии питал слабость к горячему питью - он слушал пространный рассказ об обычаях священников Имперского флота и мифах древней Терры, едва ли не руками удерживая на лице вежливую заинтересованность. Подозрительность священника, усыпленная было наивным предположением, разгорелась с новой силой. Как можно было иметь доступ к знаниям об обычаях Святой Терры, причем во времена еще до эпохи Императора, и не знать "профессиональных" терминов высоких служителей Экклезиархии. Образ простого "корабельного капеллана", который пытался (а пытался ли?) создать вокруг себя его собеседник, явно не выдерживал критики. Впрочем, при всех своих подозрениях брат Доминик не терял самообладания. Ни малейшим движением он не выдал своей тревоги, продолжая внимательно слушать собеседника, в нужных местах добавляя ничего не значащие реплики наподобие "Право слово!" или "Не может быть!"

Наконец, собеседник перешел от рассказов к вопросам. И первый же вопрос заставил брата Доминика на долю секунды задуматься над ответом. С одной стороны, сами призывы к терпимости и миролюбии в отношениях между людьми и механикусами были для него скорее в диковинку. Нет, ему доводилось встречать разные мнения философов и мыслителей в отношении поклоняющихся Омниссии. Но на протяжении всей своей карьеры ему редко доводилось встречать святого отца, который бы с теплотой отозвался о техно-жрецах. Несмотря на то, что плодами их труда высшие иерерархи церкви активно пользовались. Но свое удивление, он, по обыкновению, скрыл, практически без паузы ответив на вопрос:

- А что, есть места, где их любят?

Произнесено это было с деланным удивлением. После чего, с легкой паузой, последовало объяснение.

- Разумеется, ни один здравомыслящий человек не усомнится в необходимости их места в божественном замысле Императора. Ни один разумный человек не будет пренебрегать теми благами, которые дает нам сотрудничество с ними. Но... любить? Едва ли это - правильное слово. Как вы верно заметили, отличия их от нас, богобоязненных слуг Императора, слишком велики. Не спорю, иногда эти отличия могут выглядеть вполне добродетельно - как-никак, среди нашего круга тоже практикуется отречение от соблазнов плоти. Но когда вместо духовного самосовершенствования преследуется лишь утилитарное, когда ради нескольких процентов промышленного потенциала происходит отказ от освященных веками традиций, а побуждающий к смирению труд рабочих заменяется работой бездушных сервиторов - тогда нам сложно понять стремления техножрецов. Пусть даже мы с ними разделяем веру в одного бога, хотя и называем его по-разному.

План Аррика вывести собеседника на беседу о лоддитах через рассуждения о взаимоотношениях между Механикус и Экклезиархией на Идар-Оберштайне потерпел сокрушительное поражение. Брат Доминик, непрошибаемый, как адамантиевый щит, с легкостью нивелировал все попытки как-либо обсуждать это, твердо дав понять собеседнику, что он придерживается исключительно нейтрально-каноничных взглядов на данный вопрос. Что на самом деле творилось в душе местного прелата, оставалось для аколита загадкой, но озвученная внешняя позиция была ясна.

Что же, - думал Бореалис, - отрицательный результат это тоже результат. По крайней мере понятно, что мой визави при беседе с незнакомым священником ни на шаг не собирается отступать от общеимперской концепции. А что это значит?, - спросил он сам себя, - А это значит, что основные догматы Имперского Кредо в идар-оберштайнской его редакции не так уж сильно отличаются от остальных. А еще это означает, что мой собеседник - как минимум не глупый человек, и нахрапом его не возьмешь.
Продолжая вслух делиться своими рассуждениями об отношениях между церковью Императора и слугами Бога-Машины на разных мирах, где ему довелось побывать, Аррик почти не следил за ходом разговора: многолетний опыт позволял ему беседовать обо всем и ни о чем, не отвлекаясь при этом от серьезных умозаключений.

Забросив в одной из историй крючок для Доминика - упомянув о рабочих на одной планете, крушащих с благословения своих духовных отцов разные станки и технические приспособления Механикус, аколит задумался о том, как бы поосторожнее поинтересоваться об упомянутом отцом Себастьяном случае сумасшествия в здешнем соборе. Представляться сведущим в исцелении скорбных разумом не следовало: он не сможет ни поддержать данную легенду, ни реализовать ее - сомнительно, что местный клир дозволит заниматься этим делом постороннему. Вариант праздно любопытствующего тоже не подходил - по понятным причинам. Образ демоноборца-экзорциста-любителя был так же не лучшей маской, но наименее проблемной: на заштатных провинциальных мирках типа Идар-Оберштайна местные жители часто расслаблялись и забывали об опасностях Имматериума, и бороться со случайно сектантами и культистами подчас приходилось мужчинам и женщинам Имперского Флота, случаянно оказавшимся в нужное время и в нужном месте - сам Аррик мог припомнить пару-тройку таких историй.

Рассуждения отца Бореалиса тем временем плавно перетекли на то, как вражду с поклонниками Омниссии разжигали сошедшие с ума священники, подчас являющиеся мерзейшими культистами темных богов. Скорбно вздохнув, как и приличествовало при таком рассказе, аколит подался вперед:
- Брат Доминик, простите меня за назойливость и попытку влезть не в свое дело, но не было ли на Идар-Оберштайне недавних случаев, когда служители Его становились скорбными разумом? Если это, по вашему мнению, не входит в сферу моих интересов, так и скажите, не сочтите за труд, я не обижусь.


...Брат Доминик знал, на что намекает его собеседник. В стенах собора эта новость была хорошо известна, правда, подробности этого кошмарного инцидента не раскрывлись: даже уровня доступа самого Доминика было недостаточно для того, чтобы выяснить, почему брат Лука открыл стрельбу в соборе и на улице.
Брат Лука, в миру - Кеннет Мур, был местным уроженцем лет тридцати-тридцати трех, отличавшийся предельними строгостью, послушанием и набожностью. Наверное, именно эти качества его, вкупе с природными молчаливостью и скрытностью, обеспечили этому достаточно молодому клирику почетную должность первого помощника смотрителч реликвария, отвечавшего непосредственно за сохранность главного достояния собора - сидящего в объемистоммкаменном кресле доспеха космодесантника, в котором покоились мощи самого Великого Воителя, спасшего некогда планету. Или экспедиционный корпус - легенды ходили разные.
Как бы то ни было, именно брат Лука был одним из немногих, кто мог и должен был постоянно посещать сию реликвию. И вот в один погожий летний день этот смиренный тихоня взял из реликвария освященный болт-пистолет полковника Стюарта и его генератор рефракторного поля. Только недавно отстояли вечерю, и во внутренних помещениях почти никого не было. Убив по дороге случайно встреченного послушника, Лука с воплями: "Покайтесь! Вы слышите! Покайтесь! Скорбите вместе с ним и со мной!", обрушился на солдат Фратерис Милиции, стоявших на карауле у одной из боковых дверей. Оставив за собой еще два трупа и одного раненного, священник вырвался на улицу, где открыл огонь по покидающим собор богомольцам. Бойцам Фратерис Милиции и нескольким бывшим на молитве армейским офицерам удалось скрутить стрелка, и он был передан лично архиепископу.
О дальнейшей судьбе Луки Доминику было не известно, а скандал со стрелком замяли: жаждущей наказания виновного публике представили байку об афгульском террористе-смертнике, который после стрельбы намеревался подорвать себя вместе с покидающими собор мирянами. Обвиненного во всем этом афгула даже казнили.

Политически корректную версию представлений о взаимоотношениях Культа Машин и Экклезиархии неоднозначный гость проглотил, не поморщившись. Видимо, чего-то подобного он и ожидал. Далее разговор плавно перетек на обсуждение оных взаимоотношений на различных мирах Империума, слегка коснулся больной для местного духовенства темы лоддитов (вернее, их подражателей с другой планеты). При упоминании о последних брат Доминик состроил протокольно-печальное лицо и позволил себе отпустить реплику о "недалеких пастырях, подрывающих доброе имя Имперского Кредо".

Это оказалось ошибкой с его стороны - уцепившись за его слова, гость принялся плавно выводить разговор к тому, что самые ярые подстрекатели вражды чаще всего являются скрытыми еретиками, служителями Губительных Сил. Усилием воли подавив в себе резкий ответ, брат Доминик согласился, что вражда между столпами Империума выгодна в первую очередь слугам Хаоса. Подтвердил, что опасность заблуждений, особенно посеянных в ревностных и горячих душах, очень велика. Но и предупредил от поспешных суждений, напомнив о том, что даже самым мудрым слугам Его свойственно ошибаться.

Впрочем, вывести разговор из дурного русла ему не удалось. Подхватив идею об ошибках даже самых достойнейших, он задал вопрос, к которому брат Доминик подсознательно готовился, почитай, с середины разговора. Нашумевший случай с братом Лукой, ради вящего блага простых мирян прикрытый для общественности байкой об афгуле-смертнике, был достаточно больной для брата Доминика темой. Все в этой истории не нравилось ему, глубоко изучившему сложное искусство интриги и манипуляции общественным сознанием. Наспех сочиненное прикрытие создавало больше вопросов, чем ответов, и сверх того, могло лишь обострить и без того натянутые отношения мирян и афгулов. Двухмесячная аскеза, объявленная для всей братии, вкупе с тщательным сокрытием подробностей происшествия, могла посеять сомнение и неуверенность в душах даже самых крепких в вере братьев. Да и само случившееся, бросавшее своей загадочностью и нелогичностью вызов пытливому уму молодого клерика. Но интерес загадочного гостя к этой теме был еще более подозрителен.

Этот человек явно не был так прост, каким старался преподнести себя. А значит - потенциально мог представлять угрозу. Хотя бы и для самого брата Доминика. Поэтому следовало как можно осторожнее вытянуть из него максимум информации, а затем... одному Императору известно.

- Увы, даже в самых благих приходах порой происходят печальные события, бросающие тень на светлый лик служителей Его. Не миновала подобная участь и нашу скромную обитель. Впрочем, мои знания о произошедшем не столь велики - сомневаюсь, что они удовлетворят ваш интерес.

Аррик не спешил форсировать события. Он уже понял, что его собеседник - человек весьма и весьма опасный своими знаниями и хваткой. Как и сам отец Борреалис, он был предельно аккуратен в своих высказываниях, и не давал аколиту инквизиции даже малой возможности ухватиться за ту или иную реплику и раскрутить собеседника на откровенную беседу. Священник уже понял, что его первоначальная идея - изображать из себя обычного корабельного капеллана, безо всякого повода любопытствующего о событиях на планете, оказалась, мягко говоря, не самой удачной. Это такой простой человек, как отец Себастьян, мог позволить себе открыться собрату по Экклезиархии и поделиться с ним в том числе и весьма скользкими темами. Брат Доминик был человеком совершенно другого склада: не только высокообразованным богословом, но и весьма искушенным в искусстве софистики и недоговорок. Он ни за что не станет раскрывать все свои карты перед незнакомцем, да и перед малознакомым тоже. И, в принципе, это логично: Император знает, кто такой Аррик на самом деле, и местный уроженец вполне может подозревать в нем опасного для себя человека.

Аколит неторопливо и задумчиво отвел взгляд от собеседника, переведя его на картину за спиной брата Доминика. Проведя неторопливо рукой по гладкой лысине, он разгладил большим и указательным пальцем брови, скользнул по вискам, чуть помассировав их. Чуть грустно улыбнулся - словно бы своим тайным думам.
Так и не переведя взгляд на собеседника, отец Борреалис задумчиво проговорил, будто бы озвучивая мысля вслух:
- Увы, увы, и такое бывает в доме Его, когда самые верные слуги забывают о своем месте, возжелав самим стать господами. Прискорбно, когда те, кто должен служить примером пастве своей, подводят то высокое доверие, что им оказано. Но еще прискорбнее то, что те, кто видят картину сверху, подчас упускают мелкие детали подобных греховных событий. А ведь, как говорил преподобный Иероним Новоалеманнский: "Хаос кроется в мелочах". А малые сии, что наблюдают эти мелочи воочию, порой не могут даже представить, что открылось им: ведь они не наблюдают картину произошедшего целиком.

Переведя, наконец, бесстрастный взгляд на служителя Храма Божественного Воителя, Аррик продолжил, задумчиво взмахнув рукой:
- Я ведь говорил, что икона работы Друсинийских мастеров за вашей спиной - великолепного качества, и крайне похожа на оригинал? И у тех, кто видит всю ее издалека, не остается сомнений, что перед ними оригинал. Те же, кому доведется рассмотреть изображение сие вплотную, могут догадаться, что перед ними не работа великого Анджело, а прекрасная, искусная, но всего лишь копия. К сожалению, им, увы не видно всего полотна, и они, понимая, что перед ними репродукция, не смогут распознать саму картину. Тот же, кто узнает мнение и первых, и вторых, совместит их и узнает истину.

Аррик пожал плечами и сокрушенно развел руками, будто завершая свой монолог невысказанным вопросом. Впрочем, на этом речь его не окончилась. Бывший корабельный священник смотрел на Доминика внимательно и испытующе, словно хотел проникнуть взглядом в самое сердце молодого служителя Экклезиархии:
- Волею Императора, скромному слуге Его довелось узнать некоторые подробности о сием досадном происшествии, и сейчас я бы хотел, буде на то окажется ваше благорасположение, узнать те факты, которыми наделены именно Вы, брат мой. Поверьте: я не сомневаюсь, что они удовлетворят мой интерес. И само собой, - в голосе Аррика приглушено лязгнул металл, - все это останется sub rosa.

Как гласит распространенная на множестве имперских миров пословица, "мудрец ничего не говорит без причины". Однако те, кто по своему призванию был вынужден часто и помногу общаться с людьми, предпочитали раскрывать эту мудрость по-другому: "никто ничего не говорит без причины, и лишь мудрец делает это сознательно." Слова "корабельного священника" о тех, кто видит картину издали и тех, кто смотрит на нее вплотную, ярче всего подтверждали эту циничную, но справедливую мысль.

Подсознательно брат Доминик уже ожидал этих слов - слишком много деталей, небольших, но вполне доступных его пониманию, не вписывались в навязываемый ему образ простого флотского капеллана. Рассуждения на скользкие темы, интерес к происшествиям в диоцезе... Все говорило о том, что его собеседник являет собой больше, чем хочет прикинуться. Но кто же он? Агент высокого духовенства субсектора, направленный инкогнито? Тайный посол кого-то из планетарных тузов, стремящихся выведать секреты Экклезиархии? Или нечто худшее?

На секунду в голове брата Доминика мелькнула шальная мысль - не пуститься ли в рискованную игру с собеседником, надеясь выведать у него все, что ему известно о досадном происшествии? Но в следующий момент прагматизм и подозрительность взяли верх над авантюризмом. Уж кому, как не выпускнику духовной семинарии, было знать, что подобная "темная лошадка" могла оказаться банальным провокатором, направленным по указанию епископа, чтобы выявить духовную стойкость клира. В эту версию, кстати, очень органично вписывалась необычайная откровенность отца Себастьяна, проявленная по отношению к визитеру.

- Разумеется.

Все с той же улыбкой ответил брат Доминик, встречая испытующий взгляд своего собеседника. Где-то секунду или две они смотрели друг на друга, словно пробуя на прочность волю и выдержку друг друга. Доминик отвел взгляд первым - но это вовсе не значило, что он признал поражение. Просто он как никто другой, понимал, как лучше вести себя в подобной ситуации. Под немигающим взглядом своего визитера, он придал лицу задумчиво тревожное выражение. Поднялся со своего рабочего кресла, неспешным шагом проследовал к окну, потирая подбородок жестом мыслителя. Остановился в шаге от прочного стекла, устремив взгляд на город внизу. Негромко произнес, словно передразнивая прежний задумчивый тон своего собеседника.

- Действительно, с мудростью ваших слов сложно спорить. Только объединив знания тех, кому открыта вся картина, и тех, кто изучает лишь ее части, можно проникнуть во все ее тайны. И если вы ищете у меня знаний о части картины...

С этими словами он резко развернулся на месте и в упор взглянул на своего посетителя. Струящийся из окна свет осветил его фигуру со спины, скрадывая при этом мелкие детали его фигуры и выражения лица - прием, известный всем ораторам. Голос, которым он продолжил фразу, нисколько не походил на его обычный - дружелюбный и задумчивый. Нет, он был требовательным, а метал, что в речи отца Аррика лишь слегка прослеживался, в словах брата Доминика звенел абсолютно открыто.

- Я прежде всего хотел бы узнать, с кем имею честь беседовать. Кого из тех, кому известна вся картина, представляете вы?

В разговоре с братом Домиником Аррик чувствовал себя, как пилот малого штурмовика в масштабной схватке двух эскадр. Ну или как головной корабль, попавший в бою в устроенное противником "crossing-T". Не любил аколит общаться с власть имущими и всякой знатью: церковной или нет. А его собеседник, сразу видно, был не последним лицом в иерархии планетарной Экклезиархии. Местный церковник ловко и непринужденно играл словами, как заправский фехтовальщик - абордажной саблей, и вытянуть из него нужную информацию было не легче, чем еретику совратить одну из сороритас.
Отец Борреалис более привык к общению с обитателями нижних и средних палуб, с рядовыми представителями клира и администраторума - но никак не с теми, кто чувствовал себя во внутренних и межведомственных интригах, как рыба в воде. Аррик словно бы сел играть в таро с профессиональными шулерами, которые ловко и с прибаутками незаметно разводили его на троны - или, в данном случае, на информацию.

Мужчина понимал, что он с самого начала неверно начал разговор с Домиником, пытаясь изобразить из себя ничем не примечательного священника, но и не совсем оказался прав потом, попытавшись напустить тумана тайны на свой статус. Изображая из себя агента вышестоящих структур, от сам загнал себя в тупик, чем и воспользовался его опытный в словесных баталиях собеседник. Не умел Аррик также мастерски, как его коллеги и нынешний визави, играть словами и скрытыми смыслами, и теперь был вынужден хоть как-то сглаживать свои промахи и объяснять неудачные формулировки.
Ах, если бы он мог заранее догадаться, что отец Себастьян направил его не к простому священнику Собора Воителя, а к одному из тех, чей кабинет располагается выше многих прочих, он бы заранее подготовился и вел бы себя по другому. А то и попросил бы совета у более опытного Молитора - не зря ведь того назначили лидером их ячейки. Аколит никогда не считал зазорным учиться у других, и сейчас жалел, что не успел взять пару-тройку уроков риторики и искусства спора.
Как проще было беседовать с простыми людьми! В массе своей честные и искренние, они сердцем чувствовали прямоту и откровенность Аррика, и платили ему той же монетой. А сейчас вместо честности - лицемерие, вместо искренности - обмолвки и недоговорки. И ему выпала сомнительная честь погрузиться в это болото в попытке половить рыбку в мутной воде.
Но инквизиция не отступает, равно как и слуги ее, и аколит был твердо намерен довести до конца начатое. Раз уж выпала ему такая доля, то грех спорить с волей Императора. Следовало предпринять все возможное, чтобы мнительный и настороженный брат Доминик поделился крупицами своего знания, но при этом не насторожился бы и не начал уже сам копать против визитера. Не то, чтобы Борреалис боялся потенциальной угрозы со стороны оппонента, но подобное излишнее внимание могло доставить некие неудобства.

А посему оставалось только одно: делать хорошую мину при плохой игре. Наклонившись поближе к собеседнику, священник нехорошо улыбнулся, добавив в свои слова немного яда иронии:
- Зовите меня просто Арриком, брат мой. Так будет проще всего - ведь какой смысл может нести наименование одного простого человека на бескрайних просторах Империума?
Что же до вашего вопроса, то я не могу не отметить добрым словом ваш интерес и осторожность - достойные качества для того, кто не считант свое текущее положение вершиной карьеры. А здоровые амбиции небесталанных людей похвальны. Поверьте, вы не хотите знать о том, что спрашиваете: даже с середины горы не увидишь ее вершину. Могу вам сказать одно - вы нам, - последнее слово Аррик намеренно выделил ударением, - не интересны... как объект, скажем так. Поверьте, мое присутствие здесь не несет для вас никакой угрозы: напротив, это может оказаться тем самым счастливым шансом. Моего патрона... Меня больше интересуют те, что превыше вас, а такожде те, кто допустил подобный эксцесс. Так что не бойтесь меня и спокойно поделитесь своими знаниями.

Уверенность в правильности сделанного вывода укреплялась в сознании брата Доминика с каждым словом, которое произносил таинственный визитер. Параллельно он делал в уме корректировки, отсекая тех, кто точно не мог направить к нему подобного человека. Его Светлость был исключен практически сразу - не мог столь опытный и хитрый политик направить к нему столь непрофессионального агента. Не то, чтобы "Аррик" плохо играл свою роль - любой несведущий не отличил бы его от десятков тысяч других проповедников - особенно флотских, со своим особым взглядом на Имперское Кредо.

Но вот брат Доминик, прошедший суровую школу духовной семинарии в столице субсектора, к несведущим не относился. И потому его как минимум настораживало, когда его - церковника до мозга костей, буквально выросшего на поучительных притчах и сказаниях о великих святых - пытаются прямо-таки хрестоматийно искусить, оперируя такими вещами, как "карьера" и "счастливый шанс". Не то, чтобы брат Доминик не был честолюбив - он явственно видел себя на более высоком месте, чем "буфер" между епископом и прочим клиром. Но вот так явственно намекать... так никогда бы не поступил человек, действительно знакомый с внутренней структурой Экклезиархии.

И уж тем более профессионал никогда бы не стал юлить, уходя от ответа на прямой вопрос. Потому что нет более надежного способа заставить собеседника сомневаться в твоей искренности. А уж если он и без того не был в тебе уверен...

Впрочем, выгонять обманщика брат Доминик не спешил. Спугнуть его он успеет всегда, а за то время, пока тот добирается до выхода из собора, можно успеть несколько раз предупредить охрану о том, что кое-кто не должен покинуть здания. Поэтому брат Доминик лишь с наигранной усталостью выдохнул, слегка поникнув плечами - жест, призванный показать собеседнику, что у него не хватило сил дальше играть в жесткость, и он готов к диалогу.

- Что же, брат Аррик... в таком случае мне потребуется немного больше сил, чем может дать афгульский чай. Надеюсь, вы терпимо отнесетесь к церковному кагору.

С этими словами брат Доминик прошествовал к своему шкафу, открыл его так, чтобы дверца заслонила от наблюдателя его внутренности и принялся шарить внутри. Через несколько секунд из недр шкафа была извлечена высокая бутыль темного стекла в простой холщовой обложке без каких-либо этикеток и два бокала. Но основная цель этой манипуляции заключалась в другом. Помимо всего прочего, брат Доминик хранил в своем шкафу вокс-рекордер, к которому присоединялись два микрофона - в журнальном столике и его рабочем столе. Это хитроумное устройство не раз помогало ему, когда его кабинет периодически обыскивали. А также избавляло от сложностей при неоднозначных разговорах вроде сегодняшнего. О наличии у него этой забавной вещицы был уведомлен (по крайней мере, им лично) только Его Светлость.

- Прошу, брат Аррик, присядем за столик. На моем столе слишком много бумаг, которые не потерпят даже случайного контакта с вином.

Исполнив задуманное, брат Доминик наполнил свой бокал кагором. Жестом предложил того же Аррику. После чего, подняв свой бокал и слегка пригубив, принялся говорить.

- Вы абсолютно правы - случившееся стало неприятным пятном на репутации нашего прихода. И вполне справедливо, что допустившие этот печальный инцидент должны быть сурово наказаны, дабы впредь подобного не повторилось. Более того, даже среди высоких чинов имеются люди, высказывающие сомнения в отношении трактовки произошедших событий. Чтобы между нами не возникло непонимания, пожалуй, будет лучше, если я сперва услышу известные вам сведения, а затем постараюсь опровергнуть явные домыслы, объяснить имеющиеся нестыковки и заполнить пробелы.