Девять | ходы игроков | Гидра

Затхлая, древняя тьма, хранящая в своем брюхе многочисленные ослепшие тайны. Скользкие и отвратительные, сжимающие горло каменной рукой. Секреты, о которых лучше не знать внешнему миру. Которые должны остаться здесь навсегда. Под фундаментом храма, прорастая корнями все глубже в ненасытную землю. Мрак и холод векового одиночества. Продрогшая пыль, превратившаяся в жижу. Все это кажется нереальным. Все это кажется...
Сном.

Проснись. Распахни веки.
И будет небо над головой. И солнце яркое-яркое. До боли войдут лезвия его лучей под ресницы, полоснут и свернутся пятнышками на щеках, пропущенные игриво-шелестящей листвой. Дуновение южного теплого ветра, несущего вместе с собой память о прибрежных волнах огромного океана Бурь. Упругая трава защекочет пальцы. Недовольно защебечет потревоженная крошечная птичка синекрылка, не успевшая сорвать лунную ягодку. И будут разговоры людей, проезжающих мимо в повозке. Запах соломы. Хлеба. Молока. Смех незамысловатый, самый искренний. Самый настоящий. Улыбки, забрызганные арбузным соком. Громкие крики детей, бегущих следом за телегой, едущей на новую ярмарку. Пестрые краски. Нега, расползающаяся по телу. И будет беспечность. Легкость дыхания. Биение сердца. Нежелание ничего делать, никуда идти. Зачем? Ведь здесь так хорошо. Просто лежать и не думать о том...

Проснись. Распахни веки.
Вокруг – тьма и холод. Сырость и страхом пропитанные стены. Желчь всех поколений, стекшаяся по трубам подземных гротов куда-то в недра земли. Белесая кожа и саблезубая кривая улыбка непонятного существа, в котором лишь смутно угадываются очертания маленького человечка. Яблоко, словно последняя насмешка над реалиями того, другого, забытого мира. Сведенные судорогой стопы. Озябшие конечности. Боль. Страх. Боль...
И так тяжело делать этот шаг. Так тяжело все еще верить в то, что воспоминания о голубом небе и вольном ветре – настоящие. Ведь кажется – всегда было так. Эти давящие стены. Этот обрушивающийся на голову потолок. Силуэт рядом – единственный дорогой и все еще незнакомый человек. И сгорбленная фигурка уродца – последняя ниточка к свету. Последняя надежда, которая так просто и легко может оказаться ложной.
Так тяжело.

Но подгоняют в спину отголоски чьего-то сжатого, сдавленного дыхания. Рвет наизнанку ощущение чьего-то невидящего взгляда. Слепого, белесого. Раскурочивающего душу, останавливающего сердце.
Оно рядом. Оно близко. Оно уже почувствовало и теперь не отступит.

***
После громкого визга Уку вдруг набрал такую скорость, что все его предыдущие передвижения показались ползанием. Лишь мгновение назад уродец стоял прямо здесь. Перед ними. А потом – пуф. Нет его. И след простыл.
Руки сцепляются. Переплетаются пальцы.
И снова – бег.
Дальше. Быстрее. Разрывая в клочья тьму вокруг. Еще быстрее. И не замечать, как вспыхивают, пульсируют болью ноги. Как останавливается сердце и сбивается дыхание. Не оборачиваться. Не смотреть. Только бежать и бежать.

Рука Джека вдруг натянулась и вывернулась, ослепив вспышкой боли. Райна споткнулась о камень, рухнув на пол без сил. Одно мгновение и расползается по телу импульсами страх. Одно мгновение и, обернувшись, можно заметить, как выползает за спиной из-за поворота коридора что-то бесформенное и огромное. Иссиня-черное, почти сливающееся с сумраком вокруг. Как распускается зубастыми лепестками многослойная пасть, открывая сложенные гармошкой внутренности, откуда исходит кружащий голову смрад.

Когда Уку вдруг исчез где-то впереди, скрывшись во мраке туннелей, Джек отчётливо ощутил, как к самому горлу подступило гадкое, удушливое ощущение собственной беспомощности. Ощущение под цвет подземных коридоров, скользящих тут и там призрачных теней и ещё чего-то, чего-то глубоко внутреннего и личного. Словно один из чернеющих змееобразных фантомов забрался под кожу и прочно укоренился там, заставляя расползаться по бледным конечностям это последнее, тёмное и журчащее ощущение — страх.

Джек пытается кричать, но звук не рвётся из горла.
Джек пытается ускорить бег, но тяжесть в ногах — тоже тёмная; тёмная, мрачная и грузная — держит на месте.
Позади — смрадное дыхание темноты.
Впереди — сужающийся мрак неизвестности.

Ещё ребёнком Джек частенько терялся в лесах. Тогда, под чернеющими кронами деревьев, закрывавших небо, он чувствовал себя незваным гостем в самом беспроглядном мраке на свете. Метался от дерева к дереву, звал отца на помощь, тихонько напевал под нос полузнакомый мотив и очень старался вслушаться хоть во что-нибудь, кроме своего прерывистого дыхания.
Но теперешнею мглу нельзя было сравнить ни с одной лесной чащей.
Джек знал, чего можно опасаться в лесу: диких зверей, ядовитых ягод, болотных трясин. А чего стоит бояться в подземных туннелях?
Ответ на этот вопрос стал известен беглецам слишком рано.

Оно не было похоже ни на одно из существ, что когда-либо встречал в своей жизни Джек. Гигантское, чёрное, удушливо-опасное — будто бы порождение самого беспредельного сумрака вокруг. Словно все тени, повинуясь невидимому дирижёру — единой мгле, — сошлись воедино и погнались за беглецами в злой, жестокой игре.

Тварь поползла вперёд.
Джек помог Райне подняться.
Тварь распахнула пасть.
Джек перекинул руку Райны через собственное плечо.

Он прекрасно осознавал, что нужно было делать. Необходимость всегда быть начеку, ежесекундно приготовляться к нападению, претерпевать ноющую боль, не отпускать чужую руку — всё это будто бы приросло к самому существу Джека за столь недолгое время. Весь этот путь, от пылавшего алым, кровавым торжеством Храма до журчащего тьмой подземья, — зачем Джек Лавелл прошёл его, если не сможет сейчас защитить?

— Держись, — выдохнул Джек, собираясь с силами, отступая назад и вытягивая вперёд руку в полузащитном жесте.
Они смогут. Они выстоят, доберутся до выхода, вновь узнают родной воздух — свежий, кружащий голову воздух, от которого обязательно захочется забыться в лёгком смехе и рассеянных улыбках. Они надышатся вдоволь. А теперь... Теперь нужен лишь один глоток, один порыв, чтобы избавиться от ночных кошмаров и снова почувствовать себя живым, как при неожиданном пробуждении после тяжёлого сна.

Возможно ли уничтожить огромную, мощную тварь таким простым, незамысловатым, откровенно глупым образом?
В этом Джек не был уверен.
Джек был уверен в другом: любой, даже самый густой мрак можно развеять ветром.

Вода дает силы, вода манит, еще один рывок и она окунетс в эту сверкающую прохладу. Но тут мир взорвался вспышкой боли и разлетелся на миллион сверкающих осколков, оставив задыхающуюся от боли девушку в темноте пропитавшейся страхом. И она все приближалась, вещственная, равнодушная...
Райна всхлипнула от разочарования и ужаса перед неизбежным. Попытка встать вызвала новый приступ боли, пронзившей ногу.
Теплая рука Джека и сбивающееся дыхание,
- Держись...
Стараясь не наступать на ставшую будто чужой ногу, Райна запрыгала прочь от надвигающегося ужаса, опираясь на молодого человека.
- Оставь меня, - хотела свазать она, но прошептала, - Не оставляй меня... пожалуйста.
На глазах выступили слезы, от боли и обиды - неужели они так и останутся здесь в этой тьме? Она поглотит, сделав их вечными пленниками подземелий. Лучик света на водной глади мигнул, посылая ободряющее тепло - нет! Они смогут! И девушка, собрав все силы постаралась заморозить влагу, пропитавшую воздух подземелья, заморозить, превратив в клетку для приближающегося ничто.

Первый ветер.
Мягкие теплые порывы, обдувающие отрытые участки тела. Ласкающие, несущие в себе это болезненное, забытое и потерянное чувство - жизнь. Он налетает потоком, треплет волосы. Он смеется и звенит в ушах, донося отголоски мелодичных трелей птиц. Свободный, дикий ветер.
Первый свет.
Лучики золотисто-лимонного солнца, входящие под ресницы, обжигающие глаза, отвыкшие от таких зарниц. Ослеплены они. Слезятся. От вновь вернувшейся надежды. От оставленного позади мрака. Кажется, вот-вот и скатится по щеке слеза, поблескивая драгоценностью, искрясь. Оплакивая смерть, что все еще дышит в спину затхлостью и смрадом. Беспроглядной чернотой.
Первый вдох.
И легкие сжимает болью. Раскурочивает цветком, навстречу этому огромному миру. Еще раз. Еще один. Жадными становятся глотки напитанного травами и цветами воздуха. Больше и больше, чтобы поверить. Чтобы убедить себя.
Они сделали это.
Они оба.
Справились.

События во мраке гротов смешались в один вихрь и с трудом оживали в памяти. На самых границах безнадеги и боли, оставаясь чудовищным миражом и зыбким воспоминанием. Теперь это все казалось кошмаром, от которого они наконец проснулись.
Тогда - неизбежностью.
Тварь надвигалась сплошной вонючей массой, откусывая своими мягкими губами и огромной пастью свободное пространство. Ее ничто не могло остановить, а уж тем более двое крошечных фигурок.
Джек знал - лучше бежать. Бросить Райну, дать себе время, пока кости ее будут хрустеть на острой крошке клыков монстра. Будет лучше оставить ее, хромую и бесполезную сейчас. Так хотя бы у одного из них появится шанс выжить. Выбраться. Вспомнить, что есть мир без стен и давящего потолка. Без непроглядного мрака.
Было бы лучше.
Только смог бы он бежать вперед под мелодию разгрызаемой плоти девушки, с которой разделил худшие мгновения своего существования? Которую спасал. Которая спасала его.
Они стали важны друг другу. Стали нужны.
Из пальцев, сведенных в защитном знаке - сорвался ветер. Верный друг. Верный пес. Разрыхляя сам воздух, вспахивая его своей прозрачной плотью, он завыл, оглушая. И бешеным потоком вонзился прямо в открытую многослойную пасть чудовища, что ползло к ним на безнадежной скорости.
У них появилось время. Те жалкие крошки, которые стоили их, обесцененные теперь, жизни.

Уку нашелся чуть впереди. На развилке, когда воющая тварь опять догоняла, придя в себя после воздушной атаки. Из-за больной ноги Райны не удавалось развить необходимую скорость. А тут еще и развилка. Незнание верного пути. Отчаяние, сдавившее горло мертвой хваткой. Столько идти, чтобы теперь заблудиться?..
Но Уку не обманул. Было видно, как он дрожит. Как страшно ему, как в конвульсиях бьется изувеченное тельце, а в глазах блестит слезами мокрый ужас перед монстром из подземных глубин. Но в его лапке все еще было то самое, заветное яблоко. Еще одна смешная плата за жизни двух человек.

- Я сделал! Я вывел! - Он радовался и хрипел, показывая длинным пальцем на мелькнувший впереди островок света. Слепящий. Такой долгожданный. Такой.. нереальный. Осталось сделать последние усилия. Последние шаги.
Тварь осталась позади, не смея приближаться к солнцу и воздуху. Уку застыл на самой кайме. На той границе, где солнечный свет еще не проникал в недра подземного входа.
- Я вывел... - немножко грустно прошептал он, глядя на то, как выкатываются из пещеры Джек и Райна.

Глава 2

Серая скала уходила куда-то в необъятную небесную синь. В нее порой врезались далекие редкие перья белых облаков, поблескивающих на солнце мохнатыми овечками.
Был ясный день. Светило стояло в зените.
Упругая трава хрустнула под ногой.
За спиной остался вход в разветвленную сеть пещер, испещривших эту скалу, с обратной стороны которой, судя по всему, находился и город, и храм. Они прошли под ней, чтобы выбраться наружу и оказаться на берегу широкой безымянной реки. Рядом шумел лес. Сверчали насекомые. Пели птицы.
И все казалось сном.

Последний рывок и, по привыкшим к темноте глазам бьет солнечный свет, выжигая воспоминания последних часов, растянувшихся в вечность в подземном лабиринте. На глазах выступают слезы - от яркого солнца, от облегчения?
Несколько шагов от входа в пещеру, где в бессильной злобе бесится Тьма и Райна опускается на землю, ноги отказываются держать ее дрожащее тело,

- Мы смогли... смогли... спасибо, - шепчет девушка всхлипывая. Слезы катятся по щекам, жемчужинками падают в траву. Райна не пытается их стереть, просто смотрит сквозь радугу на Джека, на мир вокруг и начинает оживать, оставляя кошмар за спиной, где-то глубоко в душе, как ночной кошмар.

А воздух? После затхлого, мертвого воздуха подземелий, кажется, что его можно пить. Дышать и не надышаться. Он наполнен ароматами нагретой земли, травы и цветов, он нежными касаниями высушивает слезы и наполняет тело силой.
Река влекла к себе девушку, сверкая солнечными зайчиками на водной глади, успокаивающим журчанием, обещанием смыть все плохое. Райна, опираясь на Джека доковыляла до воды и как была, в одежде, погрузилась в манящую прохладу. Нырнула, погрузившись с головой и чувствуя, как вода смывает и телесную и душевную боль, усталость, страх, оставляя ощущение силы и чистоты.
Выбравшись на берег, Райна легла на спину, чувствуя спиной мягкость травы и гладя в высокое синее небо с редкими пушинками облаков,
- Знаешь, а я не поверила Уку, думала, он куда нибудь нас заведет, а ты был прав... Никогда бы не подумала, что наши жизни оцениваются в одно яблоко... - девушка широко улыбнулась и посмотрела на Джека.

Пробудившийся после кошмара бедняга всегда беспокоен: сердце колотится как бешеное, тяжесть в ногах не даёт пошевелиться и — самое страшное — весь сон, от начала и до конца, продолжает казаться явью.
Пробудившемуся после кошмара бедняге нужно время, чтобы прийти в себя: успокоить сердце, заставить себя пошевелиться и наконец осознать, что за дверью его дожидается не голодное чудовище со зловонной пастью, а всего лишь безобидный горячий завтрак.

Джека, впрочем, завтрак не дожидался. Но то, что открылось его взгляду, было лучше любых, даже самых изысканных во всём Мире Девяти блюд.
Райна пришла в себя раньше. Лавелл глядел на неё широко открытыми и ничего не понимающими глазами, слушая чужие слова, но совсем не понимая заложенного в них смысла. Он всё ещё был там, в мрачной глубине богами забытых пещер, всё ещё вытягивал руку навстречу жуткому чудищу, всё ещё невольно жмурил глаза, повторяя про себя надломленное: «Кошмар, кошмар, это всего лишь ночной кошмар...»
Пробудился Джек только тогда, когда, обернувшись, заметил в узком тёмном пещерном проёме едва различимую, но всё-таки до боли знакомую скрюченную фигурку. Уку. Вот для кого всё происходящее точно напоминало сон.
И тогда ещё не до конца разобравшийся в реальности Лавелл поднял руку, взмахнул ладонью и почувствовал, как приподнялись сами собой уголки губ. Мол, гляди, Уку: я самый настоящий, и всё вокруг — тоже настоящее, всё закончилось, кошмара больше нет.
Только тогда Джек наконец поверил в эту реку, в лес и бескрайнее небо над головой с редкими облаками, подгоняемыми ветром.

Ветер. Верно.

Лёгкий бриз и брызги воды оживили Лавелла окончательно. Застывшая на губах улыбка оживилась в один момент — и сам Джек тоже по-птичьи встрепенулся, сбросил на землю рюкзак, раскинул руки в стороны и рухнул в воду спиной, невольно сбиваясь на самый весёлый хохот. Серая пещерная пыль из рыжих волос, тёмная кровь с бледного виска, грязь с потёртой холщовой ткани — всё исчезло под водной гладью. На берег спустя несколько минут выполз только Джек Лавелл: совершенно мокрый, но столь же счастливый и уставший.
— Именно поэтому я всегда ношу парочку яблок в рюкзаке! — без колебаний заявил юноша, раскидываясь на траве и адресуя очередную улыбку мягким, рассеянным облакам. — Всё-таки странный день, правда? Долгий и жуткий, как ночной кошмар. А здесь удивительно хорошо и спокойно. Знаешь, может, мы ещё и не проснулись окончательно...

Даже если и так, эта часть затянувшегося сна Джеку определённо нравилась больше.
Со стороны леса послышался птичий клёкот, и юноша тоже просвистел что-то полузнакомое, какую-то простенькую мелодию, просто в знак уважения к местным пернатым.
Редкие, медленно-горделивые облака над головой убаюкивали своим ровным ходом, и Джек слегка прикрыл глаза, чувствуя, как ветер теребит края мокрой рубашки.
Какой, в сущности, славный сон.

- А у тебя случайно не завалялось еще одно? - Райна вдруг ощутила острое чувство голода. Когда она ела последний раз? Дома, когда собиралась в храм. От этого воспоминания радость, наполнявшая девушку померкла, сменившись ощущением потери и горечью. Мама, наверное с ума сходит от страха и беспокойства, скорей всего все узнали о произошедшем в Храме, город кипит, как растревоженный муравейник, а ей дорога домой теперь заказана. Вслед за этой грустной мыслью возникла другая - Где они находятся? И что делать дальше? - и эти мысли прозвучали вслух.

Райна села и, отжимая волосы, с которых веселыми струйками стекала вода, огляделась. Сверкающая под лучами солнца Река, вздымающие на огромную высоту свои вершины горы, лес и тишина, наполненная только шепотом травы, звоном речных струй на камнях, да стрекотанием насекомых... Здесь она никогда не бывала. Да и вообще вокруг не видно следов людского присутствия. Дом, все надежды и планы остались где-то там, за горой. О возвращении сквозь пещеры не могло быть и речи - от смутного воспоминания об этом пути девушку начинало трясти, а внутри разрастался комок тьмы и ужаса. Даже под страхом смерти она не рискнула бы снова пройти тем путем.
Откинув за спину волосы и обхватив руками колени Райна, упавшим голосом, спросила глядящего в небо Джека,
- Что нам делать дальше?

Едва Райна спросила о еде, Джек и сам почувствовал, что успел изрядно проголодаться. Когда вокруг царит абсолютнейший хаос, когда приходится бежать (быстрее, куда глаза глядят, только бы подальше от преследующих тебя кривых теней), все чувства разом притупляются. Зато теперь и голод, и тяжесть в усталых конечностях, и отчётливое желание хоть немного передохнуть навалились на Лавелла с новой силой. Благо, обстановка позволяла сделать паузу: будто бы сам Двуликий наградил выдохшихся беглецов мирным и спокойным сном после затяжного кошмара.

Покопавшись в рюкзаке, Джек извлёк наружу последнее яблоко, немаленький, хотя изрядно потрёпанный и размякший ломоть хлеба и флягу с водой. Нехитрый, конечно, обед, но выбирать не приходилось. Сам Лавелл сейчас с гораздо большей охотой отведал бы вкуснейшей рыбы прямиком из Озера дождей, поджаренной на костре, — самое изысканное лакомство любого уважающего себя бродяги.
Не без труда отогнав мысли о злосчастной рыбе, Джек отломил от хлеба небольшую часть и отправил себе в рот.
— Угощайся, — предложил он Райне, кивая на импровизированный «обед из двух блюд».

Здешних мест Лавелл не знал. Он всегда старался держаться подальше от цивилизации — а уж тем более от самой столицы Королевства, — так что не был до конца уверен в том, куда следует держать путь. А впрочем, когда Джек вообще чётко осознавал, куда приведёт его выбранная (как правило, наугад) дорога? Шлялся ведь по всему миру туда-сюда с малых лет — значит, и теперь выберется. И не с таким справлялись.
Оставалась только одна проблема.
— Всё зависит от того, куда ты хочешь попасть, — осторожно заметил юноша, поднимая взгляд на Райну.
Время от времени Лавелл забывал о том, что обычно у людей есть особое место, где их всегда дожидаются родные и друзья. Есть один определённый угол, где они просыпаются и засыпают каждый день. Есть компания, в которой они проводят время. Обычно люди не оставляют все эти вещи надолго, потому что очень нуждаются в каждой из них. У них это называется просто: «дом».
Где же дом Райны? Может быть, тут, в Крельнусе. А может, аж за Великим мостом. Или и вовсе далеко-далеко, в Долинах песни, среди остроухих. Поди разбери.
Джек, конечно, был более чем далёк от оседлого образа жизни. Даже это странное «дом» никак не желало срываться с языка. Вместо этого, немного поборовшись с собой, Лавелл всё-таки задал волновавший его вопрос, пускай и немного иначе:
— Где ты живёшь?
В конце концов, он не собирался бросать Райну вот так, меж двух миров, пока за спиной у неё — мрак подземных коридоров, а впереди — незнакомый лес. Нет уж. Пускай её родня ютится хоть на самих Лазурных островах, Джек поможет Райне добраться до «дома». А потом, пожалуй, отправится дальше — искать свой.

- Мой дом в Крельнусе... Был... Вряд ли я сейчас смогу вернуться... После того, что произошло... - девушка жевала хлеб, не чувствуя вкуса и едва сдерживая рыдания. Неприспособленное к подобным путешествиям платье превратилось в лохмотья, разодранный подол едва прикрывал колени. Атласные туфельки вот-вот готовы были развалиться. Одежда Джека, конечно, тоже выглядела не лучшим образом. но, по крайней мере она была более простая и прочная и больше подходила для путешествий.

Путешествия для Райны, обычно ограничивались пикниками на природе и что делать в лесу она могла только догадываться. Скоро ночь, а в лесу, наверное, водятся дикие звери. К вечеру похолодает, а ей даже не во что переодеться. Еды у них больше нет, хорошо хоть воды вдоволь.
От полного отчаяния девушку спасал только успокаивающий шепот реки да ласковое тепло солнца, при котором все ужасы ночи казались немного нереальными и далекими.

Девушка вытянула опухшую дергавшую болью ногу и слезы покатились по ее щекам. Со всей присущей ей прагматичность, Райна оценила сложившуюся ситуацию, осознала и, с присущей ей эмоциональностью, преувеличила ужас своего положения - она просто обуза и не сможет идти по лесу, у Джека свои дела и он не обязан возиться с ней, поэтому он сейчас доест, встанет и уйдет, а ей даже не за что будет его упрекнуть... Плечи девушки затряслись от беззвучных рыданий.

В последнее время Джек не то чтобы слишком часто имел дело с людьми. К тому же, в большинстве случаев это были бродячие охотники, завсегдатаи крошечных грязных таверн или путешественники — такие же, как сам Лавелл. А эти ребята, как известно, не отличаются особой ранимостью. Так что человеческих слёз юноша не видел уже очень давно и потому даже не сразу понял, что именно происходит с Райной.
Однако Джека никак нельзя было обвинить в бесчувственности — даже Джека, совершенно не осознающего ситуации. Ясно было одно: Райне сейчас плохо и тяжело. А уж по каким причинам — это дело десятое.

Неловко похлопав глазами и побросав в сторону девушки осторожные взгляды, Лавелл всё-таки поднялся с места, устроился рядом с Райной и аккуратно приобнял её за плечи — после короткой, но отчётливо отдающей неуверенностью паузы.

Джек тоже временами чувствовал себя неважно. Как правило, обычно это происходило после особенно неудачной охоты или жутко холодной ночи, снова проведённой под открытым небом. Чаще всего вокруг не оказывалось других людей, чтобы оказать ему что-то наподобие поддержки. А если и оказывались, это были рослые старшие товарищи-звероловы или бродячие путники, привыкшие всё воспринимать с большой долей расслабленной лёгкости. В качестве жеста поддержки Лавеллу тогда доставался «ласковый» хлопок здоровенной ладони по плечу или обнадёживающая улыбка во все тридцать два зуба: «Да брось ты хмуриться, Джек, в следующий раз ещё сотню таких быстроногих подстрелишь!»
Но с плачущей Райной так поступать определённо не стоило. Эта несложная истина сама собой пришла на ум юноше на совершенно интуитивном уровне.

— Всё хорошо. — Негромкий голос Лавелла звучал скорее полувопросительно, нежели утвердительно: он предлагал, а не ставил перед фактом. — Слышишь? Мы ведь выбрались из Храма, справились с рекой, прошли через тоннели... Нам теперь всё нипочём. К тому же, мы совсем недалеко от столицы: уверен, рядом должно найтись хоть одно захудалое поселеньице. Если пойдём по лесу, то обязательно наткнёмся на людей. Нужно только попробовать.
Окончательно успокоившись и немного привыкнув к звуку собственного голоса, Джек коснулся волос Райны и осторожно провёл по ним ладонью, тут же спускаясь ниже, к плечам — словно чуткий родитель, успокаивающий дитя после чересчур реального ночного кошмара.
Посидев так ещё некоторое время, Лавелл наконец разомкнул объятия и, наскоро покидав вещи обратно в рюкзак, протянул Райне руку:
— Пойдём? Я не знаю, что будет дальше, но это совершенно привычное для меня состояние. — Улыбка вышла слегка неловкой, равно как и «обнадёживающий» комментарий. — Зато я правда верю, что у нас с тобой всё получится!

Ветерок скользнул по не успевшим высохнуть волосам в попытке потрепать рыжую шевелюру — нежнее и мягче, чем любой дружеский хлопок по плечу.

Райна почувствовала осторожное прикосновение к плечу ми слезы с новой силой потекли по щекам, теперь она не сдерживалась и , уткнувшись лицом в грудь Джека дала волю эмоциям. Но и очищающим душу слезам тоже приходит конец и девушка, успокоенная сочувствием молодого человека и осознавая, что жизнь продолжается, робко улыбнулась припухшими губами. Глаза опухли от слез, но во взгляде уже не было недавней обреченности.

Райна попыталась встать, но охнув, присела обратно, глядя на опухшую лодышку,

- Надо бы ее забинтовать крепко, тогда, наверное смогу ковылять потихоньку, только вот у меня точно нет ничего, а если оторвать от подола платья, то меня в таком виде и на порог никто не пустит, - девушка жалобно посмотрела на Джека.

Согласный взгляд и неуверенная улыбка Райны обнадёжили Джека окончательно. Он тоже улыбнулся — на этот раз широко, открыто и как-то по-особенному спокойно, словно точно зная, что они вдвоём обязательно сладят с любым неприятностями. Джек и впрямь как будто бы абсолютно уверился в этом, но с чего вдруг — поди разберись.

Напоминание о лодыжке заставило Лавелла коротко кивнуть и снова склониться над рюкзаком. Тряпица, в которую был завёрнут хлеб, мало подходила для перевязки: коротковата, да и старенькая совсем, потёртая и тонкая. А больше ничего дельного в рюкзаке не нашлось.
Подняв голову, Джек задумался. Из отреза плаща можно было бы сделать что-то вполне приемлемое, но его материал отличался ненужной грубостью: только натрёт кожу и навредит лишний раз. Оставался ещё один, наиболее подходящий вариант.
Лезвие верного кинжала без проблем вспороло ткань рубашки на плече, и в руках у Лавелла оказался длинный белый рукав. Не идеальная тряпица для подобных целей, конечно, но вполне подойдёт.

Особого мастерства в медицинском деле Джек за годы бродячей жизни так и не достиг. Но даже имеющихся у него скудных навыков вполне хватило, чтобы как следует перевязать лодыжку и дать Райне возможность передвигаться — пускай медленно и с большой осторожностью, но всё-таки. Оставалось только найти людей: если уж не целое поселение, то хотя бы охотничью стоянку.
Закинув руку Райны себе на плечо и для проверки ступив пару-тройку шагов, Лавелл удовлетворённо улыбнулся. Всё получится.
Захотелось вдруг затянуть песню, но в незнакомом лесу шуметь не стоило, равно как и в чужом доме — просто из уважения к местным жителям. Так что оставалось только приглушённо напевать знакомый мотивчик старинной путешественнической баллады и следовать его ритму с каждым шагом, подходя всё ближе и ближе к лесу.
Всё будет хорошо.