[Sw] Шашкой и пулей | ходы игроков | -Серебряков

Пробуждение было неприятным – кто-то тряс за плечо и дышал в лицо тошнотворной смесью перегара и гнилых зубов. Да и холодно было под попоной, волглой от росы.
- А ну піднімайся, Вибух, батько кличе по коням! Більшовики вже близько, того й гляди підсмажать дупу!
Серебряков с трудом разлепил глаза. Посмотрел на нарушителя своего сна. Ну и вид, право-слово – ярко-желтый гусарский доломан на голое тело (вон и грудяной волос из расстегнутого запАха выпирает), некогда алые шаровары, кавалерийские сапоги со шпорами. Все грязное донельзя, рваное, воняет. Подпоясан широким кушаком, за который на манер пиратских кремневых пистолетов заткнуты два «маузера». На портупее восточная сабля в дорогих, но вытертых ножнах. На голову нахлобучена кудрявая папаха, пол лица закрывает несвежая повязка в бурых пятнах крови. Открытая часть лица тоже не внушает доверия. Разбойная рожа, что уж там. Что за клоун, право слово?
Приподнялся на локте, огляделся. Долинка меж двух крутобоких, поросших подпаленной солнцем травой, холмов. Рассвет идет верхами, еле-еле развиднелось. Неширокая ровная площадка меж круч забита до отказа переговаривающимися в полголоса, бряцающими железом людьми, всхрапывающими лошадьми, телегами. Больше пятидесяти, но меньше ста человек.
-Прокинувся? Ну давай ... – пробормотал гнилой, перестал трясти, разогнулся. Повернулся по своим делам идти.
Холодно, чёрт…

Открыв глаза, Алексей тем не менее еще несколько секунд пытался проснуться. Уж очень невероятным было пробуждение под влажной попоной, под звуки той самой "украиньской мовы", разговорник которой он с переменным успехом искал почти месяц, раз за разом обходя московские толкучки. Особенно когда он ясно помнил, что засыпал не где-нибудь, "Где я?" - на разные лады звучал в его голове несложный в общем-то, вопрос. Однако озвучивать его он пока не решался, борясь одновременно со жгучим недоверием и подступающим озарением.

Когда же он наконец поднял голову и огляделся, последние сомнения пропали. Встали на свои места "державна мова", аляповатый наряд побудчика, его непонятное, на первый взгляд, прозвище и "батько", ну и обстановка в целом, донельзя напоминавшая цыганский табор на стоянке. Он все-таки добрался, достиг своей цели. И, судя по кличке, нашел достойное применение своим талантам. Чорт побери, это что же получается, той ночи в лесу и не было? Или все-таки была? Да еще и "більшовики" эти, будь они неладны... Как все не вовремя... и ведь главное, не знаешь, что теперь, куда...

- Эй, погоди!

Окликнул он своего побудчика, пока тот не вздумал дать деру.

- А куда, ну... коня моего вчера дели? А то это... голова болит... не помню ни хрена....

"Гнилой" обернулся, и хрипло закаркал, как ворон над трупом. Даже не сразу дошло, что это он так смеется. Он трясся, ухватившись за бока, потом выдавил:
-Ну ти допився, Вибух! Коня! Ти ж зроду, піди, верхом не сидів, хіба тільки на параші. Інтелігент херів! Лізь на тачанку, що не сміши добрих кавалеристів...
Расписной боец ткнул заскорузлым черным пальцем в одну из телег, накрытую мешковиной, в которую трое весьма разношерстно выглядящих мужчин запрягали целых четырех лошадей. Или коней. Или меринов - поди разбери...

Выглядеть потешно в глазах подобного люмпена Алексею, разумеется, не улыбалось. Но что поделать - он действительно ничего не помнил о том, ездил ли он вообще на чем-то, и уж тем более - на чем именно. От этих мыслей он закономерно перешел к вопросу - "а куда же делся мой скарб?" - который уже нешуточно его обеспокоил. Ибо хрен с ним с конем, но вот так по дурости проиметь весь свой арсенал...

Стараясь отгонять от себя недобрые предчувствия, новоиспеченный "Вибух" подорвался с места и принялся шарить вокруг, стараясь высмотреть заветную суму с пожитками. На запрягавших телегу мужиков он лишь изредка поглядывал, чтобы нечаянно не пропустить момент отбытия.

Пошарив руками вокруг своего лежбища, Серебряков не без облегчения нащупал свой сидор. Беглый осмотр показал, что весь его скарб оказался на месте, что, конечно, придало немного уверенности в этой неопределенной ситуации.
Меж тем лагерь снимался с места, причем довольно споро. Уже через несколько минут верховые стали формировать колонну по два всадника в ряд, негромко переговариваясь, покуривая или жуя что-нибудь сидя в седлах.
Телегу, к которой оказался приписан Серебряков тоже, кажется, запрягли. Двое из троих мужиков, участвовавших в процессе, куда-то свинтили, а оставшийся, непримечательного вида дедок, сдернул с повозки мешковину. Экипаж выглядел довольно необычно - передние колеса оказались значительно меньше задних, отчего задняя часть возка была как бы задрана вверх. У повозки были невысокие боковые борта, задний же борт напротив оказался развитым и высоким, как корма каравеллы. Над этим самым задним бортом торчало хищное рыльце пулеметного ствола, окаймленное бронещитком. Дедок залез на козлы, закурил, будто дожидаясь кого-то.
И кто-то не преминул появиться. Повозка качнулась в сторону, противоположную позиции Серебрякова, и над дальним бортом показалась голова в кубанке, а потом и сам обладатель головы одним легким движением вспрыгнул в возок.
Это оказалась барышня. Совсем молодая, лет двадцати, не более. Веснушчатая, с коротко остриженными непослушными рыжими волосами, выбивающимися из под маленькой папахи, и огромными ярко-зелеными, как у котищи, глазами. Стройная и хорошо сложенная.
Одета барышня была форменной кавалерист-девицей - узкие сапоги для верховой езды поверх уланских рейтуз и просторная синяя рубаха, подпоясанная узким ремешком с серебряным набором. На ремешке красовались украшенные ножны с кавказским кинжалом и кобура.
Бойкая барышня осмотрелась, заметила Серебрякова, махнула рукой и звонким голосом позвала:
-Алексей Андреевич, залезайте скорей в тачанку, выступаем сейчас!

"Ну хоть что-то в этом мире оказалось на своем месте" - облегченно подумал Алексей, вновь воссоединившись со своим имуществом. Теперь можно было и оправдать нежданно свалившиеся прозвище, устроив предполагаемым "красным" парочку знатных "выбухив". Не едва он успел закинуть сидор на спину и как следует приглядеться к диковинному средству передвижения, оснащенному по последнему слову военной техники, как тут же в поле зрения появился не менее интересный объект для изучения. Одетая не менее экстравагантно, хоть и более изящно, чем давешний побудчик, эта барышня сразу производила впечатление. Чем-то напоминала Алексею соратниц по анархизму - лихих, часто эмансипированных девиц, любящих позлословить над манерным бомондом и бестолковой богемой старой Москвы.

Надо сказать, с женским полом у Алексея сложились отношения двойственные. С одной стороны, среди анархистов было принято высмеивать буржуазную мораль и религиозные предрассудки. Да и общая судьба, нередко с острым привкусом опасности, способствовало формированию довольно свободных отношений внутри анархистского сообщества. Но все же первым в жизни Серебрякова-младшего всегда было его Дело. Учение, которому он посвящал свою жизнь, предполагало лишь эпизодическое присутствие в ней красивых барышень...

"Что ты несешь?" - внезапно одернул себя Алексей, словно очнувшись от дремоты. - "На нас вот-вот нападут, а ты о бабах задумался, мечтатель хренов! А ну "дупу" в руки и бегом!" С этими мыслями Серебряков подскочил к "тачанке", не без натуги забросил в нее свой сидор, и только потом забрался сам, устраиваясь поудобнее и развязывая горловину мешка. Стыдно было показать незнание (или может, беспамятность?) имени незнакомки, и потому молодой человек решил пока его не называть, надеясь на случайную удачу. Вместо этого он спросил:

- С какой стороны наступают?

-Наступают? - она рассмеялась, звонко, задорно, совершенно беззаботно, будто никакой опасности и нет, - Со всех сторон наступают! Уж и не знаю, дотянем до границы, или нет...
Валькирия обернулась к вознице, и велела:
-Трогай, Никифор, выдвигаемся уже.
И верно, Алексей разглядел в голове колонны гарцующего на вороном коне (а может кобыле или мерине) маленького человека в жупане с "разговорами", утянутом многочисленными ремнями портупеи, и большой папахе. Человек властно махнул рукой, и колонна тронулась - сначала верховые, потом груженые каким-то скарбом телеги (на некоторых Алексей заприметил раненых), и в хвосте три пулеметных экипажа, на одном из которых ехал и сам Серебряков.
В глаза бросилось, что это воинство, хоть и хорошо вооруженное, вид имело побитый и измотанный, лица были угрюмы.
Постепенно набирая скорость, отряд рысью вытягивался из распадка...

Явно не доспал Алексей. Хоть и много было у него вопросов к попутчице, а задавать их в лоб было бы неосмотрительно. Пока придумывал, как бы половчее вытянуть нужную информацию - придремал, убаюканный мерным покачиванием экипажа на мягких рессорах...

Пробуждение застало Серебркова на мягкой постели, так что он и не сразу сообразил, где находится. Потом вспомнил, конечно, и про ночную дорогу, и про усадьбу Сизова... Короткое путешествие неведомо куда, такое достоверное и реалистичное, оказалось всего лишь сновидением.