/С|П|Е|К|Т|Р\ | ходы игроков | Пепел на губах

Родители отправили Роллана собрать меда к ужину, они недавно проезжали малинник над которым густо роились пчелы, а значит улей был где-то не далеко. Едва вереница из пяти повозок остановилась, как мальчишка юркой птицей слетел с телеги и побежал прочь, к малиннику. Роллан любил мед и умел его собирать, можно сказать что он умел это делать лучше всех в их труппе. У них была небольшая, но хорошая и крепко сплоченная труппа. А недавно их даже взял "под крыло" лорд Стирчсон, граф и бессменный владыка всех земель на юге Залеарского королевства. Теперь у труппы были новые повозки и желто-зеленые шатры, у взрослых еще и желто-зеленые плащи показывающие что это люди графа. О такой чести можно было только мечтать, редко кто мог позволить себе содержать целую труппу, но лорд был богат, очень богат. И любил представления.
К малиннику мальчишка подбежал спустя минут десять, все это время он повторял новую песенку, отец сказал что на следующем выступлении он будет ее исполнять между постановками, Роллан гордился оказанной честью, он уже не раз пел на сцене, но не один, с родителями. А теперь ему разрешат выступить самому!
...В ее глазах тонут драконы,
Ее ресницы вздымают бури,
Она не подвластна временам года,
Над ней всегда небо цвета лазури...
Улей оказался в пяти минутах от кустов малины, в дупле метрах в трех над землей, но что такое три метра вверх по дереву для одиннадцатилетнего мальчишки? В считанные минуты он оказался возле дупла и смочив руку слюной засунул ее во внутрь улья. Надо было спешить, сонце уже клонилось к закату, а значит - скоро пчелы будут возвращаться домой.
Роллан успел собрать меда до того как вернулись пчелы, но и те что были в улье успели ужалить его несколько раз. Это было не страшно, мам сегодня же помажет руку мазью на основе все того же меда и к утру все пройдет, за-то теперь он возвращался домой с полуторами килограммами дикого липового меда.
Рев он услышал когда подходил к малиннику. Рык огромного зверя, он такого еще не слышал, донесся со стороны лагеря, а над деревьями полыхнуло зарево. Бросив корзинку, она оттягивала руку, малец припустил со всех ног обратно, к труппе.

***

Роллан выбежал к месту где должен был стоять лагерь через несколько минут после первого услышанного рыка, не разбирая пути и веток мальчик несся к своей семье, туда от куда доносились крики и рев, туда где полыхало зарево.
На поляне выбранной отцом для ночевки полыхало все. Все пять телег, трава, деревья вокруг, трупы...
Роллан кинулся к родительской телеги и почти сразу споткнулся, о что-то мягкое и... Мальчик споткнулся о старого, как сам свет, клоуна, старого Рихарда. Старик был атлетом, и даже в свои годы легко сворачивал в узел подковы и стальные пруты, теперь же он истыканный чем-то серым, с огромными рваными ранами на груди безвольным телом лежал на горящей траве.
Глотая слезы не-то от дыма режущего глаза не-то от страха и предчувствия, мальчишка вскочил и понесся к телеге своих родителей.
Отец с одним из братьев лежали бесформенными мешками возле колес повозки, одежда залитая кровью маслянисто блестела в свете огня громко пожирающего купол телеги. Маму он нашел лежащей у борта повозки, у нее были закрыты глаза и она обнимала руками чехол с папиной лирой, казалось она просто спит, что вот откроет глаза и улыбнется ему...но люди не спят с так неестественно вывернутой шеей. Люди не спят в луже собственной крови.
С громким треском, одна из балок держащих тент на повозке рухнула вовнутрь, и Роллана отбросило от телеги порывом горячего воздуха. Мальчик упал обдирая колени, обожженное лицо горело, дым выедал глаза.

   Ему и раньше снились кошмары: безумные и порой не понятные ужасы приходили к нему по ночам и заставляли вскакивать с кушетки, и тогда со слезами на глазах Роллан тихонько (чтобы не разбудить остальных, ещё не проснувшихся от его крика) подходил к матери и прижимался к ней, обхватив её руку. Иногда мама просыпалась и начинала утешать сына, гладя по голове легкими движениями и напевая негромко песенку. Становилось спокойно, слёзы высыхали и дыхание от прерывистого переходило в неспешное, глаза закрывались, и в эту ночь снилось только хорошее. Наутро мальчик внезапно просыпался на своём спальном месте, порой даже не вспоминая, что случилось.
   Проснуться... надо проснуться! Да! Мама говорила, если становиться очень страшно, нужно ущипнуть себя, и проснёшься. Это было безотказное средство! Вот так, - и Роллан трясущейся рукой что было сил сдавил двумя пальцами мочку уха - нет, во так! - и мальчик, оставляя отпечатки крови на рубашке, скрутил кожу на груди - ВОТ ТАК! - издав звук, похожий на мычание или стон, он укусил себя за большой палец. ... почему?... почему?... ПОЧЕМУ?! Это должно было помочь! Он должен был проснуться! Ведь это сон, самый страшный из тех, которые парень видел, но СОН! А сны должны проходить, к утру всё должно закончиться, всё должно быть как и прежде, всё должно быть... должно... мальчик закрыл глаза и упал на землю, без сознания.

...В ее глазах тонут драконы,
Ее ресницы вздымают бури,
Она не подвластна временам года,
Над ней всегда небо цвета лазури.
Ее улыбка сияет во мраке,
И с плеч стекают волос водопады,
Свобода ветра в каждом шаге,
А голос звучит, не встречая преграды...

   Сейчас мальчик и его родители вместе разучивали эту песенку перед очередным выступлением. Вокруг суетились остальные цыгане из их труппы, всё как обычно, всё хорошо. Тревога прошла, и Роллан был счастлив. А потом он проснулся посреди догорающих повозок.
   Кашель от гари и копоти мучил его несколько минут, пока он не отполз на четвереньках в кусты, подальше от пепелища, и лёг на траву. Здесь тоже был пепел и кое-где валялись куски почерневших досок и ещё чего-то, теперь уже невозможно было разобрать чего именно. Последний раз хрипло выдохнув и сплюнув черной слюной, Роллан перевернулся лицом к небу. Слёзы текли тоненьким ручейком, хотя плакать уже не хотелось. Дрожь в теле тоже прошла. Наступило осознание. Осознание всего, что произошло. Он не понимал почему, как и что конкретно случилось, но последствия были приняты им как факт. Теперь от него требовалось действовать. Нужно было что-то решить.

   Они уничтожили всё и всех. Кто бы это не сделал, он постарался, чтобы никто не выжил и от имущества ничего не уцелело. По крайней мере, так было на первый взгляд. Находясь в некотором шоке, парень поднялся и вновь пошёл к остаткам табора.

Мама лежала там же где ее и Роллан ее и оставил. Умиротворенная, с лирой в руках. Пламя почти ее не коснулось, а кожа на чехле лишь натянулась от температуры, местами - треснула.
Не понимая что он делает мальчишка с трудом разжал руки матери, и забрал у нее чехол, так же тупо, словно кукла в руках у кукловода он одел ее на плече. Роллан двигался как во сне, заторможено, и словно из далека наблюдая за своими действиями и управляя телом.
Вот он подошел к телу отца и став на колени стал снимать него пояс с кошелем и ножнами для меча и ножа. Пальцы жег раскалившийся метал пряжки на поясе, но мальчик не замечал ни боли, ни дыма. Точно так же он поступил и с телом своего брата.
Отцовский меч Роллан нашел в одной из неизвестно откуда взявшихся рытвин, которые шрамами избороздили поляну. Рукоять была раскаленной, сам клинок был красноватым от жара, руку обожгло болью...но мальчик ее не замечал.
Телеги полыхали диким пламенем, черно-алым, таким о котором мальчик слышал только в сказках. Он не мог подойти к полыхающим остовам, уже за пару метров начинали плавиться ресницы, а пот заливал глаза.
Роллан еще раз обошел поляну, но следов старшего брата и сестры он так и не нашел. Он был один посреди своей пылающей жизни и только заходящее солнце проливало кровавые слезы вместе с ним.

   Через полтора часа парень обнаружил себя блуждающим среди редколесья в остатках сумеречного света. Накрест затянутые пояса (один - отца, другой - брата) были ему велики, и поэтому перекручивались вокруг талии на два раза, в ножнах по обоим бокам держались ножи, небольшая лира в чехле почти полностью закрывала спину и при ходьбе неприятно стучала по заднице, там же, за спиной, закрепился меч. Его одежда была похожа сейчас скорее на лохмотья, местами измазанные сажей, местами - кровью. Руки и колени ныли от ожогов. Роллан неуклюже и обессилено рухнул возле ближайшего дерева, прислонившись к грубой коре спиной.
   С усилием вспоминая весь свой путь, он, к своему удивлению, понял, что направляется к городу, названия которого не помнил. Цыгане часто путешествовали здесь, и этот путь, видимо, как-то отложился у него в памяти. Теперь, присмотревшись, он мог заметить дорогу, вдоль которой шёл это время. Дорогу, по которой они должны были ехать со своими представлениями и песнями в этот город. И снова слёзы... Нет! Хватит! Роллан встал так резко, насколько позволяли его силы, и продолжил свой путь. По его предположениям, идти оставалось совсем немного. А ещё мальчик надеялся, что там сейчас есть другие цыгане, которые дружили или хотя бы просто знали его семью и смогли бы помочь. Возможно, кто-нибудь сможет объяснить сироте, что случилось.

   За всё время пути картина разгрома их табора не выходила у него из головы. Кому это было нужно? Зачем такая жестокость? Почему именно сейчас, когда их жизнь начала налаживаться? 11-летнему мальчику было невозможно даже придумать ответы на эти вопросы, не то что разгадать. Да, были какие-то рытвины по земле, рваные раны на груди трупов, повсюду огонь и тот рык, который издали услышал Роллан, но не было ни одного зверя, из тех что он знал, который бы смог это сотворить.
   Стараясь утешить цыганёнка, ветер слегка гладил его по волосам, обдувал обожжённые места, высушивал слёзы. Солнце изо всех сил цеплялось за горизонт, чтобы освещать путь несчастного странника, но бездушная ночь всё тяжелее опускалось на светило и давило его своей тьмой. Лес становился всё чернее, отчего казался густым и полным опасностей, но сейчас Роллану было всё равно, что происходит вокруг, он просто шёл вперёд.

Не замечая ничего вокруг себя мальчишка шел вперед, не заметив как редколесье сменилось более густым лесом, а дорога и вовсе пошла вверх. Безвольной куклой пробираясь по узкой тропинке, Роллан оступился темноте, мягкая глина расползлась под ногой и мальчишка кубарем покатился вниз, только лира жалобно тренькала в чехле.
Обессиленный он даже не пытался как-то задержаться, только покрепче держался за лиру, и пытался спрятать голову. Падение закончилось так же внезапно как и началось. Тяжело упав на правую ногу, мальчишка распластался на берегу тихой лесной речушки и глухо заплакал. Боль в подвернутой ноге, гибель семьи это было слишком даже для взрослого мужчины, не то что для мальчишки.

Проснулся Роллан уже ближе к обеду, подвернутая накануне нога распухла и была синевато-красной, на губах запеклась кровь, а руки искусали оводы. Сил казалось нет совсем, и самым глубоким было понимание что он остался один против целого мира. Вокруг только неизвестный лес, речка и....и все. Больше ничего у мальчишки не было.

   Вдоль речки лес был немного реже, и солнце хорошо освещало округу. Течение было плавным, вода прозрачной и холодной. Мальчик умылся, немного отпил - жидкость отдавала тиной и затхлостью, видимо где-то выше образовалась запруда или бобры соорудили плотину. Над водоёмом кружили различные насекомые, периодически пикируя на Роллана, стараясь отхватить кусочек изможденной плоти или крови. По берегу росли камыши и немного хвоща, хотя чуть дальше (вроде в том направлении, куда шёл парень до падения) было чище. Цыганёнок поднялся, в желании продолжить путь, но даже стоять у него получалось неважно - нога теперь начала болеть, и опираться на неё было довольно неприятно. Поэтому единственное, что он смог сделать, превозмогая боль, это доковылять до поваленного дерева, обросшего мхом, после чего Роллан осмотрелся, проверил свои вещи (что-то могло потеряться, пока он кувыркался по склону) и не без усилий вскарабкался на ствол, цепляясь за обломанные сучки.
   Никогда, никогда! он ещё не оказывался в более безвыходном и безнадёжном положении. Даже когда дядя Кмар завернул мальчика в ковёр для смеху и играючи поставил этот сверток кверху ногами (Роллан оказался головой к земле), даже тогда он, хоть плакал и кричал, знал, что рано или поздно его освободят, а теперь... А теперь некому было спасать, некому было прийти к нему на помощь, никто не знал, что здесь, посреди тёмного леса, сидит запуганный, покалеченный и абсолютно отчаявшийся ребёнок! У которого теперь нет родителей, приюта и надежды...
   При падении лира не пострадала. Скорее всего Роллан получил все камни, колдобины и удары корней деревьев за неё, пока катился вниз. Металл струн паутинными нитями поблёскивал в лучах света и был гордостью их семьи. О да, именно металл! Ведь большинство лир имело струны из кишок различных животных и звучали они как-то глуше и грубее. К тому же в его музыкальном инструменте вместо 7 струн было 10, что некоторыми по началу воспринималось как дурачество и излишек, ровно до того момента, когда отец Роллана начинал играть. Этот звук... Он сопровождал парня от самого рождения и по всей жизни: папа часто веселил публику чудными мелодиями, подпевая порой звукам лиры своим бархатным и глубоким голосом; в другие дни песни звучали тише и грустнее, дождь барабанил по крыше деревянной повозки, а ночь окутывала весь табор тьмой и тишиной; бывало жена просила мужа сыграть что-нибудь особенное и каждый раз после выполнения просьбы целовала его по несколько минут не отрываясь.
   Роллан поставил инструмент как учил отец - на колени под углом к себе, достал овальный костяной плектр и стал играть. Тихо и неторопливо перебирая лады, мальчик неуверенно извлекал звуки не из лиры, а из памяти. Он доставал ноту за нотой из того времени, когда бегал со своими братьями по полям от пчёл, после удачного похода за мёдом. Куплет за куплетом вырывалась из под его разодранных пальцев песня о выступлениях и актёрах их трупы. Мучительной и невыносимой тоской дрожали струны лиры, переняв всю боль утраты музыканта. Не слышно, по привычному за эти два дня пути капали с щек и подбородка чистые слёзы.