Пути ненависти | ходы игроков | Волкодав

Май 1943 года. Хутор Малый. 30км от линии фронта. 20ч 00 мин



Старенький зеленый Зис с одной фарой , тарахтя своим расшатанным кузовом и деревянной кабиной неспешно бежал по раскисшей после сильного ливня грунтовой дороге. Превратившаяся в скользкую жижу грязь так и норовила выбросить деревянный грузовичок на обочину, заставляя немолодого Михалыча с силой вцепиться мозолистыми руками в баранку своего старичка. От натуги и чрезмерной сосредоточенности его лицо покрылось испариной, торчащая изо рта дымящаяся газетная самокрутка время от времени вспыхивала алыми угольками и наполняя салон едким ядреным дымом. Времени на то что бы стряхнуть пепел не было, и он хлопьями падал на выгоревшего цвета зеленые штаны, пополняя на них коллекцию мелких прожжённых дырочек.

Мимо пролетел стоявший на обочине штабной легковой газик. У ребят по-видимому лопнуло колесо, заменой которого и занимался водитель легковушки , а вокруг него как и водиться в России стояли двое помощников и с деловым видом, глядя на работу измазанного грязью товарища , тыкая пальцем в какие то ведомые им места что то советовали. Глядя на все это Василий только неудовлетворительно крякнул и мотнул головой, после чего резко выплюнул в окно дотлевшую папироску. Останавливаться он не захотел – у ребят и без него по-видимому уже все налаживается , к тому же было бы что чересчур критичное то один из них непременно выбежал к нему на перерез размахивая руками. А так самому бы доехать до темна в целости и сохранности.

Словно услышав его слова, старенький Зис вдруг неожиданно задергался и из-под капота неожиданно послышался резкий монотонный стук.

-Ну вот едрёна кочерышка, вспомни черта и он тут как тут! – зло пробубнил Михалыч.

По-видимому доехать до темна не получиться, а перспектива заглохнуть где то посередь леса так же не прельщала Кузина. До фронта рукой подать, а дорогу он как на зло выбрал малоиспользуемую, подальше от основных путей. Хотел так сказать сократить путь - вот и сократил называется. Словно вновь подслушав его мысли черт или же бог, а может и его старенький Зис, но вскоре Михалыч увидел в с права от дороги небольшой хутор, домов на двадцать не больше.

- Ну вот и славненько- довольно улыбнулся Василий Кузин- лучшего места и придумать нельзя. Как раз и отремонтируемся, переночуем и самогончика хряпнем , да и что греха таить, можь и вдовушку какую на ночь под бочек получиться положить.

Последнее да еще в купе и с самогоночкой особенно понравилось Михалычу. Резко свернув на протоптанную телегами колею Василий поддал газку , что бы не увязнуть в огромной луже, и уже через пару минут был на территории хутора. Заглушив мотор Михалыч кряхтя вылез из машины и, постучав ладонью по борту кузова, громко крикнул:

- Все сынок выпрыгивай, приехали. Конечная покась. Сломался я. Здесь переночуем, а завтра, если бог даст, доставлю тебя по назначению.

Не дожидаясь ответа, Василий подтянул съехавший под пузо ремень, одернул вниз задравшуюся гимнастерку, и ловким движением руки накинув на лысину пилотку, быстрым шагом побежал к ближайшей хате. Вскоре, откинув мокрый брезент и выбравшись из-под тюков с письмами и бельем, через борт перемахнул молодой сержант. По новенькой , подогнанной по фигуре форме по началу можно было решить что он только что с курсов и едет в расположение будущей части , но знающий наметанный глаз сразу приметил бы в нем бывалого фронтовика не раз нюхавшего порох и пролившего не один литр вражеской крови. Общего у него с тем фантомным сержантом было лишь то , что он действительно ехал в часть, но только свою и не с курсов , а с заслуженного отпуска. Но видимо увидеть своих ребят ему пока было не суждено, по крайней мере сегодня. Вскоре следом за своим хозяином из-за борта грузовика под ноги упал видавший виды старенький вещмешок, а на плече занял свое привычное место проверенный не раз в боях друг ППШ. Как не крути, но взглянув на склонившееся над лесом солнце и мелькавший впереди зад бегущего к хате Михалыча, Сергей Мальцев вынужден был согласиться с неизбежным – дальше машина сегодня уже не поедет…

В дороге он дремал – въевшаяся за два года солдатская привычка любую свободную минуту использовать для отдыха, а разведка так и вовсе день с ночью путает – на «нейтралку» ходить надо в тёмное время суток, если жить охота.
Сержант взглянул на небо, на хутор, потёр заспанное лицо и сплюнул под ноги. В желудке забурчало – добирался он долго, и от большей частью оставленного дома продуктового довольствия осталось лишь полкраюхи «черняшки» в вещьмешке. Ну да ничего, завтра он будет в части, а может и тут хозяева расщедрятся, если конечно у самих есть что в котёл положить – на тыловые нормы Сергей за время отпуска нагляделся вдоволь. При этом, даже в полуразрушенном Ростове-на-Дону, спекулянты продавали всё, что душеньке угодно – хошь хлеб белый, хошь тушёнку американскую, «второй фронт», да только по таким ценам, что… Одного особо мерзкого субчика сержант чуть не порешил там же, на месте – хуже немцев такие, на роже лоснящейся прям аршинными буквами написано, что под оккупацией или в полицаях ходил, или в стукачах. Сдержался, и подивился сам себе – как же просто это для него стало, бездумно почти, тело всё само готово сделать – только свистни, только захоти, финка рыбкой в руку, туда-сюда, раз-два, готов. И ахнуть не успеет. Сдержался. Ничего, после немцев и такую вот плесень вычистим, выжжем! А немцев побить теперь – вопрос времени, он так матери и сказал. Мама, поседевшая и осунувшаяся, но не потерявшая ни гордой своей осанки, ни ясного взгляда, верила.
В сорок первом, сорок втором, и у него была лишь вера. Сейчас вера сменилась уверенность. Может сам Мальцев и не доживёт до победы, но она неизбежна, как рассвет, или весна. Фрицы подвыдохлись, что такое страх узнали, а советские бойцы, те что выжили, мно-ого чему научились. Хотя и дорогой ценой. Взять хоть его разведвзвод – сколько осталось в живых из тех, с кем Сергей служить начинал? По пальцам перечесть можно! И, как при старом режиме говаривали, «дай-то Бог», не пришлось бы эти пальцы загибать – две недели по фронтовым меркам целая вечность.
«Ладно, что зря гадать. Завтра доберусь и всё узнаю, а пока – ночлег».
Мальцев забросил на плечо «сидор» и зачавкал кирзой по грязи к крайнему дому.

Дверь тихонько скрипнула, стоило Мальцеву всего лишь подойти к крыльцу возле которого уже во всю суетился Михалыч. Из темного нутра дома , тяжело опираясь на самодельную трость выточенную из единого куска старой дубовой коряги, появился лохматый старик. Одет он был в старую армейскую рубаху и широкие латаные шаровары, на ногах поскрипывали не менее древние кирзовые сапоги, которые казалось уже пару лет как не видели хорошей щетки. Лицо деда обрамляла густая седая борода, в волосках которой проглядывали застрявшие остатки чего то съестного. По-видимому старик решил перекусить, но услышанный им гул двигателя заставил бросить это его занятие и вылезти по любопытничать, кого же это черт занес в их богом забытый хутор.

Выйдя на крыльцо, старик бросил мимолетный взгляд на водителя и какое то время пристально изучал разведчика, как будто бы стараясь понять, стоит ли ему вообще заговаривать с ними или же может сразу проводить куда подальше от своей хаты. Но по видимому решив про себя , что Мальцев все таки заслуживает к себе его внимания, дед еще раз внимательно посмотрел в глаза Сергея и хмуро , с ноткой какой то холодной строгости бросил сержанту:

- Что стоишь сынок, в ногах правды нет. Заходи. Как раз похлебка с готовилась. Правда постная, но по нынешним временам выбирать не приходиться.

- Хм… спасибо…, - на полсекунды Мальцев замялся. Фамильярно-уважительное «отец», он не любил – пусть по возрасту и с лихвой годится, но отец и мать у человека одни, нечего эти слова попусту трепать. «Дедушкой» старика язык тоже назвать не повернулся – больно суровый какой-то, подобранный. «Товарищем» очевидно ведь вроде, а тоже не идёт – и не поймёшь почему даже. Не потому, что «гусь, мол, свинье…», но не подходило это молодое, краснознамённое обращение старику, как не подходило оно иным рубленым, стреляным, по пять сыновей войнам скормившим дедам из казачьих станиц. И пусть не позвякивали на видавшей виды гимнастёрке хозяина хаты дореволюционные «георгии», что-то неуловимо-общее у него с теми стариками было.
«А, ну его! Потом имя-отчество спрошу, да и всё»
Мальцев улыбнулся мимолётно, лишь уголками губ, вроде приветственно, а на деле – собственному секундному смущению, такому обыденному, такому… гражданскому.
Есть в нём ещё это, есть… да только с каждым месяцем на фронте всё меньше. Стираются, блекнут и Сережка-губошлёп с Соколиной, и Серёга из второго цеха, и даже Серёженька, Зоин единственный. Сколько понадобится времени войне, чтобы растворить их полностью, оставив одного лишь сержанта Мальцева, умеющего убивать без раздумий и ненавидеть без удержу?
Вряд-ли ему доведётся узнать ответ на этот вопрос – не адъютант ведь при штабе, не тыловик. Жизнь он потеряет раньше, чем… что? Душу? Чушь!
- Спасибо за приглашение, не откажусь. У меня тоже не густо, но чем могу… махорки вот чуть есть. А звать Сергеем.
Представившись, он протянул старику руку.

ссылка

- Никифор Петровичем меня кличут. Можешь звать просто дедом Никифором, не обижусь – жестко пожав протянутую ему руку, произнес дед.

Хватка у старика была такая , что редкий молодой может похвастаться подобным. Руку разведчика сжало так , что не видя кто перед ним можно было бы подумать что руку сжали металлические тиски.

Ступив за порог в полумрак деревенской хаты Сергея, сразу обдало душной атмосферой натопленного плитой помещения, в котором стоял ядреный аромат свеж сваренных грибных щей с добавлением молодой зелени.

-Кидайте свои пожитки вон в тот угол и присаживайтесь- ткнув в сторону стоявшей в стороне пустой скамьи пробубнил старик – с дороги чай протряслись все. Что и было в животе все давно к штанам невось утряслось.

Изба, в которой оказались путники, ни чем примечательным на первый взгляд не отличалась. Дом как дом, вся матушка Россия , все деревни и веси в ней состояли из подобных хат. В скольких из них пришлось в свое время найти себе ночлег Мальцеву, и не припомнить было. В каждой из них его привечали , кормили если было чем, а то и сам разведчик парой распаковывал свой сидр, деля свой скудный солдатский паек с изголодавшимися хозяевами. Было и так.. было по всякому. Сколько спалила подобных хат война, и дай бог- не забрав с собой людские судьбы, но как приходилось видеть солдату бывало подобное не часто. Сколько душ забрала с собой матушка смерть. Порой целые деревни состояли из вереницы обугленных головешек, да сухих , опаленных огнем костей растасканных диким зверьем по огромным зарослям крапивы да лебеды.

Но было в этой избе кое-что особое, то чем не могла похвастаться иная хата. По крайней мере Мальцев не часто встречал подобное в своей молодой коммунистической жизни. В «красном углу» , в том что сразу бросается в глаза входящему , на аккуратно сколоченном иконостасе, под ажурной белой зановесочкой красовались старинные потемневшие от времени иконы, небольшая масленая лампадка и несколько пасхальных яиц. А на стене , в небольшом удалении от святых образов висела старенькая фотография в покрытой пылью деревянной рамке. На фотографии в белогвардейской форме царской армии, возле красавицы жены восседал трижды георгиевский кавалер молодой казак, в котором если хорошенько приглядеться, можно было без труда узнать нынешнего деда Никифора.

- Давайте служивые , присаживайтесь -достав дополнительную посуду пригласительно произнес старик.

«А крепкий дед!», - подумал Мальцев, без особого удивления, впрочем – деревня же, тут и на старости лет без дела не сидят. Иконы – тоже дело на селе нередкое – советская там власть или нет, а образа эти тёмные, намоленные, слишком уж давно висят в русских избах, слишком давно, чтоб пропасть в одночасье. Да и пусть висят. Дети и внуки тех, кто всё ещё крестится украдкой, вырастут уже свободными от старых, пропахших ладаном сказок. Ну и фотография – тоже не диковинка, хотя количество наград, конечно, впечатляло. Из рассказов отца Сергей знал, как «георгии» эти достаются. Первое впечатление оказалось верным - повоевал Никифор Петрович, чего уж там, повоевал… Только вот, кольнула мысль, когда фотография эта сделана? Во время Империалистической? Или попозже, си-ильно так попозже? По форме-то особо не отличишь, а раны, оставленные братоубийственной войной, были ещё слишком свежи, чтобы одинаково относится к красным и, пусть даже и перековавшимся, но белякам. Словно осколок, который врачи так и не сумели извлечь из тела старшего Мальцева, глубинный раскол, прошедший через весь русский народ, долго ещё будет отдаваться тянущей болью, даже в тех, кто как Сергей, слишком молод, чтобы помнить тёмные и кровавые времена Гражданской.
«Вот же… и спросить-то неудобно – а ну как года с пятнадцатого карточка, а потом он погоны-то и снял? Обидится. Но если даже белый – что мне, воевать с ним что ли? Или в другую хату стучаться? Чушь, до фронта рукой подать, лавки тут такие же, как и везде, а на то, чтоб врагов народа выискивать, специальные органы есть, у меня служба другая»
На том про себя и порешив, сержант молча кивнул старику и сел за стол.

Похлебка была наваристая, разварившийся картофель придавал ей гущину, а ранние поддубовики , что плавали в ней, окрашивали щи в темно коричневый цвет. Жар обжигал губы и в то же время тепло согревал голодное нутро. Все таки дорога успела протрясти нехитрый солдатский паек.

-Сметанки бы конечно, но где ж ее взять то по нынешним временам – мимолетом заметил сидевший подле Сергея Михалыч , громко стуча ложкой по быстро пустеющей тарелке.

-Сметанки? Ну ты загнул милок. – ехидно ухмыльнулся в ответ дед. – Пока немец на хуторе квартировал он не то, что сметанки, он курей всех местных передушил пуще лиса забеглого. Радешеньки, что хоть на погост то всех нас не справили.

Дед кропотливо облизал ложку и аккуратно , не спеша положил ее возле опустевшей тарелки.

- Вы ешьте ,ешьте сынки. Добавочки коль кому охота. – глядя на в голодные глаза Кузина предложил Никифор- Я ж знаю какова это солдатская доля. Сегодня сыт от пуза, а завтра и крапиве рад.

После, стряхнув морщинистой рукой остатки еды с бороды, продолжил прерванную угощением мысль.

-Тут ведь егеря стояли. С партизанами все боролись, по лесам шастали аки волки. Страху натерпелись. Среди них же полно инородцев всяких, да своих у которых ни Христа при себе ,ни чести. Эх ироды – и родину предали и душу Антихристу отдали своими злодеяниями.

Никифор Петровичем встал и, повернувшись к иконам, трижды рьяно перекрестился.

-Многого на Руси было, но даже в лихие годы не видывал я такого, хотя разбоя и банд по матушке земле нашей в те года немало бегало. Эх… - только и махнул рукой старик.

-Темнее сынки. Спать на печке будете . Там две фуфайки да шинель старая лежит. Думаю сообразите что к чему.

- Власовцы, что-ли? – подняв глаза от тарелки, мрачно спросил Мальцев. Ответа вопрос не предполагал. Откуда старику знать, да и какая разница? Нет и не было никакого «антихриста», но вот люди… люди, бывает, рогатого краснозадого чёрта в подлости переплёвывают легко и непринуждённо.
Сергею от мысли об этих мразях даже добавки брать расхотелось, хотя пахучее варево шло очень хорошо. С партизанами борьба, ага. Знаем мы эту борьбу и результаты видали. Спать или, скажем, жрать после увиденного не сразу могли даже бывалые фронтовики.
«Ну, покрестись, покрестись, авось боженька твой и немцев прогонит и людей убитых воскресит!», - злоба подступила как рвота, но Сергей её подавил. Что ему дед и дедовы замшелые суеверия? Да и не на них сержант злился, ох не на них…
- Ничего, Никифор Петрович, - уронил Мальцев, - мы их достанем. Всех до единого. За угощение – спасибо, давно такого не ел. Лягу, пожалуй.
С этими словами сержант поднялся из-за стола. Спать вроде и не особо хотелось, в машине всё-таки перекемарил, но лучше пользоваться любой возможностью, неизвестно когда представится следующая, да и время пролетит быстрее, а там и фронт. И немцы. Иногда Мальцев завидовал снайперам – две, три сотни гадов на счету, хлоп в голову, и никаких церемоний, никаких пленных…

Не спалось. После сна во время поездки Мальцева накрыло то самое состояние, когда вылупив бесцельно глаза, тупо лежишь и разглядываешь потолок. Рядом , накрывшись полой шинели , лежал и утробно похрапывал Кузин, где то в глубине избы в унисон Михалычу доносилось тягучее посапывание деда Никифора. Было душно, лежавший на спине Сергей явственно ощущал, как сквозь его фуфайку до сих пор исходило тепло от разогретых ужином кирпичей. Единственной отрадой был мимолетный ручеек свежего воздуха время от времени прорывавшегося сквозь томящуюся атмосферу избы из открытого окна. Глаза уже давно привыкли к темноте, и разведчик мог отчетливо разглядывать окружавшие его темно серые силуэты. Где то на стене монотонно тикали часы, добавляя свои резкие нотки в уже сформировавшуюся мелодию спящего дома.

-Мяу! – донеслось до уха Сергея.

Огромный черный силуэт кота мягко со скользнул на освещенный луной подоконник. Послышалось утробное довольное мурлыканье. Животное, поблескивая зеленными глазами, взглянуло на лежавшего в духоте Мальцева.

-Мур-мяу! – вновь проворковал кот. После чего, задрав к небу «костыль» , быстро почесал за ухом и пулей спрыгнул на улицу, в освежающую прохладу майской ночи.

Поднявшийся с наружи ветерок впорхнул в помещение свежий аромат распустившихся яблонь, где то под окном застрекотал сверчок, по-видимому решивший перепеть своей трелью приближающийся рев низко летящего самолета. Выпитая перед сном кружка дедова кваса настойчиво запросилась до ветру.

Душно, томно, не шли даже мысли, а завтра-послезавтра, ох, пожалеет он о недоспанном. Но сейчас время, кажется, остановилось, и даже часы тикают лишь для виду.
«Ишь, здоровый какой», - подумал Сергей, рассеянно глядя на то, как сыплет серебром на чёрную шерсть луна. Представилось: помчится пушистый ночной охотник сквозь мягкий воздух, пружиня сильными лапами, впитывая бездонными зрачками звёздный свет…
Впрочем, и самого разведчика, как говориться, «придавило», промчаться хотя б до ближайших бурьянов. Преодолев сковавшее тело лёгкое оцепенение, что бывает от долгого покоя, Мальцев, поднялся, сел, покрутил головой, провёл по лицу ладонью. Спустился бесшумно с печки, обулся.
«Дверью бы не заскрипеть…»
Двор пахнУл в лицо сыро и свеже весной, сержант вздохнул всей грудью и задрал голову к небу. Постоял. На исчезающе-краткий миг ему удалось забыть, кто он и зачем здесь, забыть о войне. Миг минул, и Мальцев, вернувшись на грешную землю, заторопился к виднеющейся неподалёку тесовой уборной.