Масато ласкает крутые бока глобуса. Бесстыдно и похабно водит чуть вспотевшими ладонями по континентам и морям. Рисует пальцем бермудский треугольник, чертит воронку в тихом океане и топит там веселого и усатого Кракена. Щелчком опрокидывает Везувий и сплевывает каплю слюны в центр озера Виктории.
My love is wider
Wider than Victoria Lake.
My love is taller
Taller than the Empire State.
It dives and it jumps and it ripples
Like the deepest ocean.
I can't give you more than that
Surely you want me back.
Is it a crime? Is it a crime that
I still want you?
And I want you to want me too.
Где-то в Нью-Йорке красивая негритянка с ярко-алыми губами и чарующим, бархатным голосом под томное пиано и напористый саксофон поет о своей любви.
Разве это преступление?
Толпа кричала да, она говорила нет. Но её голос звучал тише, чем голос толпы.
Спите спокойно, дети демократии, я прошепчу в ваши розовые уши «потом».
Масато насилует ладонью стыдливую дырку северного полюса, чешет спинку затерянной Антарктиды, где черно-белое пингвинье воинство доедает труп касатки. Слишком холодно и уныло. В северном полушарии разгар зимы, а на кортах Мельбурна отгремел Австралиан-Оупен.
Хочу туда, где тепло. Хочу сосать титьку в сумке кенгуру-мамы, таскать за хвост дикую собаку динго и корчить рожи тасманскому дьяволу.
Австралия. Поедем, а?