Искупление | ходы игроков | Куб 1*

Это было похоже на сон - ты спишь, мирно посапываешь в своей постели, видишь чудесные сны... или не так. Ты идешь в бар и забываешься тяжелым сном на барной стойке после какой-то там по счету рюмки водки, чтобы забыть что-то или кого-то.
Во всяком случае - сначала был сон. А во что было при пробуждении?

Холодно. Поджимаешь к себе голые ноги, сворачиваешься калачиком, пытаешься согреться, уже мысленно чертыхаешься на открытое на ночь окно, шаришь рукой в поисках непонятно куда исчезнувшего одеяла/куртки/простынки/, но рука нащупывает гладкую поверхность. Боишься открыть глаза, пытаешься оправдать все сном - ах, шалунишка сон, тебе меня не напугать. Но сон тут не причем.
Рука продолжает исследовать поверхность - все гладкое, без единой царапинки, стальное на ощупь. Открываешь глаза. Ты лежишь на полу какого-то пространства, больше напоминающего куб. Ты можешь вытянуть ноги, пальцы касаются таких же холодных стенок. Делаешь резкое движение - все в такт твоему движению сдвигается с места. Замираешь, сердце бухает в грудной клетке, тишина давит на уши. Куб какое-то время бесшумно покачивается, потом медленно останавливается.
Осматриваешься получше - на тебе какая-то нелепая пижама, напоминающая больничную, так еще и не по размеру, как всегда.
Ноги босые.
В кубе имеются несколько продолговатых щелей - для воздуха.При желании можно посмотреть сквозь них, через эту щелку и увидеть второй, такой же куб, висящий в нескольких метрах от твоего.

Когда ладонь вместо ожидаемой простыни ощутила холод металла, Кристиан открыл глаза. Не надо обладать стопроцентным зрением, чтобы увидеть, что ты не у себя в постели -- даже не у себя в комнате. Кристиан сглотнул. Ладонь рефлекторно зашарила рядом в поисках очков. Вот они. От того, что очертания "комнаты" обрели четкость, сама ситуация яснее не стала. Мысль металась в голове, всего одна: где я? Парень сел и ощутил, как помещение качнулось. Черт! Это сон? Он был уверен, что сон -- сон, реальный до холода в ладонях и босых ступнях, реальный до коротких рукавов нелепой пижамы и неустойчивой опоры под ним, Кристианом. Сердце напряженно билось в груди, словно еще пока только решая: паниковать или успокоиться -- все зависит от решения рассудка, от простого факта -- сможет Кристиан проснуться или нет.
- Wake up, fella, wake up! -- Пробормотал он себе под нос и со звонким хлопком ударил себя по щеке.

Оказавшись непонятно где, непонятно в каком положении начинаешь паниковать. Ведь то, что ожидаешь увидеть, пред глазами так и не предстает, вызывает сначала недоумение, потом разочарование, потом интерес, а опосля панику. Именно все это и пережил Павел. Открыв глаза, он отнюдь не обрадовался, что оказался в каком-то подобии клетки, вместо теплой и удобной кровати...

А ведь все так.. "хорошо" начиналось.

После того, как эта тюрьма начала шататься в ответ на движения тела, Павел понял, что этот железный ящик висит. Банально висит. Во рту было словно в пустыне. Сухо, и лишь песка не хватает. Откуда-то сбоку донёсся голос... Человеческий? Кто-то что-то сказал, но Гарайкин не понял. Уж больно все сумбурно происходило.

- Кто тут? Что происходит?
В голосе было волнение и непонимание.

Куб Кристиана

Кристиан ударил себя по щеке, но вокруг ничего не изменилось. Опустив руку на пол, он нащупал что-то круглое, лежащее рядом с ним. Взяв предмет в руки и поднеся его к свету из щелей, юноша увидел что это кусок трубы, отколотый с одной стороны. Внезапное "кап" прорезало тишину. Кристиан опустил глаза и взгляд его наткнулся на расплывающееся пятно крови на полу. Один край трубы был весь в крови...

Куб Павла

Куб медленно покачивался. Павел замер, ожидая ответа. В нос ударил запах, до боли знакомый. Запах цветов, белых роз. Источник аромата обнаружился неподалеку - у дальней стены лежал роскошный букет белоснежных роз, перехваченный лентой. Машинально взяв его в руки, Павел увидев в цветах белую карточку с надписью.
Силясь в полутьме куба прочесть надпись, он наконец разобрал. Почерк, похожий на его почерк, того, некогда любимого, гласил: "С любовью".

Тело сначала само дернулось на рефлексах -- откидывая прочь кусок трубы, подальше от крови, -- ударяясь спиной о "заднюю" стенку куба. А уже только потом Кристиан ощутил выхолаживающую волну ужаса, пошедшую от от грудной клетки вниз. Он ощутил, как млеют губы, как медленно и неотвратимо что-то словно ползет вдоль позвоночного столба вверх, поднимая волосок за волоском, и замирает на затылке, в том месте, где к первому шейному позвонку крепится череп. Кристиан невольно дернулся, поднял руку, попытался стряхнуть это. Движение было резким, рваным.
- Oh, God*... -- прошептал, скорее, даже выдохнул он и следом облизал губы, которых почти не чувствовал. Сердце в груди колотилось -- часто и поверхностно, словно дрожащая туда-сюда стрелка.

Воспоминания заполонили сознание и мешали связно думать. Мысли метались туда-сюда, перескакивали с темного ноябрьского вечера на стены куба, хватались за нечеткие варианты последующий действий, упускали и снова потоком неслись куда-то, наполняясь ударами и стонами.

Кристиан поднес ко рту кисть и прикусил согнутый указательный палец -- прикусил до крови, до резкой, прочищающей сознание боли. Pull yourself together... pull yourself together... pull... yourself... together... pullyourselftogethertogetherpullyourself...**
Наконец он смог сделать глубокий болезненный вдох -- словно бы усилием воли раскрывая смерзшиеся ребра, заставляя сжиматься и растягиваться околевшие от приступа страха мышцы. Он сжал виски, силой воли заставляя мозг работать. Щели... Он приник к одной -- и увидел снаружи еще один такой же куб. И вспомнил, что ранее, кажется, слышал чей-то голос, на который в приступе паники и ужаса не обратил внимания.
- Is there anybody***? -- Прокричал он далеко не твердым голосом.



*О, Боже...
** Возьми себя в руки
*** Есть там кто-нибудь?

Цветы. Записка. Почерк. Этот почерк. Когда Павел в последний раз видел этот почерк, все что было внутри перевернулось. Евгений. Сердце сжалось, а Грайкин опустил голову, прямо в букет. Лицо было в бутонах белых роз. Он глубоко вдохнул запах этих цветов, что так много напоминали ему и сразу же отбросил. Подальше от себя.
- Этот богомерзкий запах.. - пробурмотал про себя Паша.

В руках все еще была записка. Но на этот раз она была не подписана. И смысл у неё был совершенно другой. Кто-то издевается с него? Юра? Но.. Нет. А может? Нет, только Юра знал о букете. О ТОМ букете. Взгляд снова опустился на цветы. Глаза налились кровью, а руки сжались в кулаки. Сознание помутнело, и сейчас Паша видел только букет. Юрий. Никто другой..

- Что все это значит?! Юра, это ты?! - зло крикнул Гарайкин ударив о стену куба.
Металлический?

Внезапно где-то рядом, совсем не далеко инспектор услышал речь. Явно человеческую. Но не русскую. Английский? Да что же тут, черт возьми творится?!

- Юра, если это такая шутка, то не смешно! СЛЫШИШЬ?!! Выпусти меня отсюда! Что все это значит! Юра!?!?

Куб Кристиана

Неожиданно Кристиан услышал чей-то чуть слышный голос - женский. Он что-то мелодично напевал, кажется, какую-то колыбельную. Сначала едва различимый, он становился громче, приближаясь к юноше.
- Спи, моя крошка, спи, мой малыш... - голос послышался совсем близко и юноша различил мерное дыхание спящего ребенка. - Нас никто больше не потревожит, никто не потревожит твой сон, моя прелесть... И даже тот, кто нас убил...
Он повертел головой по сторонам, но никого не увидел.
Голос тем временем продолжал:
- Спи, моя радость, усни... - послышалось хныканье, как если ребенок проснулся и заворочался. - Спи, отчего же ты не спишь? Спи, он нас убил, нам надо спать! - ребенок кричал, что есть силы, плакал, пока голос пытался его утихомирить, призывая к тишине и спокойствию. Потом резко все оборвалось.
Кристиан в наступившей тишине отчетливо услышал разгоряченный стук собственного сердца... И взгляд его упал на какой-то сверток у задней стены. Раньше там ничего не было, сверток появился также из ниоткуда, как и труба.
Юноша с опаской протянул руку к свертку и отодвинул краешек плотной бумаги.
Дыхание перехватило, ужас заполнил сердце до краев... В свертке лежал грудной младенец, только что родившийся... мертвый. Он не дышал. Головка безвольно качнулась при движении бумаги, и щели выпала маленькая ручонька, с крохотными пальчиками.

Куб Павла

На крики Павла никто не ответил.
Сначала. Спустя некоторое время рядом послышался сдавленный хрип, потом еще один.
- Паша... Паша... - голос позвал Павла знакомыми нотками нежности. Вне сомнений, это был Евгений.
- Вот такие дела... за все приходится платить... - Женя глухо рассмеялся хрипловатым смехом. Самого его видно не было, только голос шел откуда-то...

Чтобы не закричать, Кристиану пришлось заткнуть себе рот тыльной стороной ладони. Зубы с остервенением впивались в плоть, прокусывали кожу, кровь текла по губам. Стоя на коленях, молодой человек согнулся, почти касаясь лбом пола. Он закрыл глаза, чтобы не видеть -- не видеть детской ручонки с крошечными пальчиками, ладошки со складочками, крошечных ноготков... Но картинка стояла перед глазами -- сколько их не закрывай.
Кристиан прижал ладони к лицу, впиваясь ногтями в кожу. В голове всплыло лицо ведущего местных новостей, ровный голос, сообщавший о дичайшем акте избиения, фотографии пострадавших.

- Forgive me. Forgive me, please*, -- дрожащим голосом простонал Кристиан, -- I didn't mean this, I didn't mean... I beg you... please...**
Последние слова он уже шептал, все так же стоя на коленях, боясь разогнуться, боясь открыть глаза и увидеть, закрывая ладонями уши -- боясь отнять руки и услышать.

* Простите меня. Простите меня, пожалуйста.
** Я не хотел этого... Умоляю... пожалуйста...

Содрогаясь каждый раз, как только звучало его имя, Гранкин пытался понять что происходит. По венам побежал страх. Ощущение, что все что было пропало. Все что есть - ничто. Все что ждет тебя - пустота. Чувство обреченности.

Маниакально вертя головой в разные стороны Павел пытался увидеть, того, кто так над издевался. Женя... Почему?! Снова он... Снова эти чувства...

- Что?! Где ты?! Покажись! - голос быль сильным и властным.

Мужчина поднялся на ноги, и тут же ощутил, как из-за этого покачнулся куб. Пустота. Вокруг лишь темень и пустота. Павел упал на колени и уткнулся головой в пол.

- Что все это значит. Чем я заслужил такое... - теперь голос был жалким и тихим.

- Почему?! ПОЧЕМУ?!

Куб Кристиана

Кристиан все шептал, закрыв глаза - не видеть, не слышать, не чувствовать...

- Хороший результат.
- Очень хороший.
- Что дальше?
- Теперь иди к нему - утешь, успокой, все как по форме.
- Будет сделано, моя Госпожа.
- Иди же, моя Кукла.

Показалось или он действительно слышал этот разговор, чуть слышный и доносившийся откуда-то, как и все в этом престранном мире душевных мук и противоречий сердца...
Но в этот момент чья-то рука, теплая и мягкая, коснулась его волос и нежно погладила, по-матерински заботливо и словно жалея, сочувствуя, переживая и любя.
- Бедный мой, бедненький... Не надо, не плачь, все хорошо, я здесь, рядом... - руки настойчиво подняли его голову и прижали к горячо бьющемуся сердцу под шелковистой кожей.
Кристиан открыл глаза и увидел прекрасную незнакомку, смотрящую на него глазами, полными нежности и тепла.



Куб Павла

- Паша, что же ты говоришь... Паша, я ведь умираю, слышишь, умираю... - голос Жени прервался, сдавленный хрип сдавил тишину. - Разве нам не было хорошо вместе? Почему ты чувствуешь себя несчастным? - Женин голос затих, слова давались ему словно бы с трудом...

Тихие, едва слышимые голоса, госпожа, кукла... Бред... Натянутые нервы, дрожащие руки, обломки труб, кукла, пинки, стоны, мертвый ребенок в бумажном конверте, госпожа, мечущееся сознание, боль в закушенной губе... Этого всего не может быть, это сон, всего лишь сон -- пусть и кошмар. Но он проснется, вот-вот проснется -- и все закончится.

Касание заставило вздрогнуть. Всем телом, всей душой. Когда ладони коснулись его лица, заставляя разогнуться, по телу снова прошел холодный, физически ощущаемый ужас. Кристиан боялся открыть глаза -- и увидеть перед собой чернокожую девушку, двадцати семи лет... Тихий голос, нежный, заботливый. Его обладательницы не могло быть здесь -- в месте, где душе выкручивают суставы. Он послушно -- нет, безвольно -- поднялся, позволяя прижать себя к груди. Но она была, был ее запах, теплая кожа, бьющееся сердце.

- Who are you?* -- Он едва мог говорить под этим полным заботы взглядом, который причинял боли больше, чем если бы его обвиняли и били. -- Where am I? What is this place?**



*Кто вы?
**Где я? Что это за место?

Павла передернуло.
- Умираешь?!
Холодный пот. Трясет. Всего просто трясет.
- Нет, этого не может быть. НЕ МОЖЕТ. Не может быть. Быть. НЕТ. Ты ушел. Ты сбежал. Ты бросил. Ты разрушил все, что было. Ты уничтожил. Ты сам все уничтожил. Сам. Ты ушел. Ты ушел к другому. Тебе наплевать на меня, мои чувства, мою жизнь.
Гарайкин закрыл глаза, сейчас ему не хотелось ничего слышать. Ничего знать. Тут же всплыли воспоминания. То, как было хорошо, как же прекрасно было то время, когда они были вместе. Его смех, его взгляд, его движения, его запах. Все это было так прекрасно, так хорошо, так приятно. И все это было в прошлом. В их прошлом.
-Ты отверг меня, бросив на произвол. Я не могу... Просто не могу... ГДЕ ТЫ?!

Куб Кристиана

- Я та, кто любит тебя и пришла тебя простить. Ты ведь раскаиваешься, да? - она мягко, вкрадчиво посмотрела ему в глаза, наклонившись поближе, так что юноша смог разглядеть ее глаза, слегка пухлые губы, изогнувшиеся в улыбке.
Кристиана охватило тепло - родное, домашнее, уютное - весь холод куба словно бы отодвинулся на задний план, оставляя место теплу, живому, человеческому теплу, ее теплу, ее тела...
Юноша закрыл глаза и неловко улыбнулся. На щеку упало что-то холодное. Кристиан резко распахнул глаза и увидел падающий снег. Маленькие, падающие снежинки, кружащиеся в воздухе.
- Помнишь тот ноябрь? - незнакомка наклонилась еще ближе. - Тогда шел снег?

Куб Павла

- Здесь. - Павел повернул голову и встретился взглядом с Жениными глазами с синяками под глазами. Одежда на нем была вся порвана, сквозь дыры на рубашке виднелись глубокие порезы, кое-где кожа обнажала кровоточащие ребра, рот расплылся в беззубой улыбке, роняя капли крови на пол куба, костяшки пальцев были стерты в кровь, тонкие запястья щедро разукрашены красными полосами, с проступающей кровяной нитью посередине...
- Здравствуй, Паша. - Женя потянулся и слегка коснулся губами Паши, оставляя на нем следы крови. - Видишь, как меня отделали? За тебя... - он рассмеялся, запрокинув голову, и Павел заметил такие алеющие полоски на белоснежной шее. - Тебя кто-то очень сильно любит. Хотя, судя по тому, куда тебя упрятали - может и наоборот.
Побитый откинулся спиной на стенку куба и откуда-то вытащил сигарету. Закурив с облегчением, он продолжил свою импровизированную речь:
- Знаешь, все делается со смыслом. Каждое твое движение словно бы отдается звуком в окружающем тебя и что-то меняет - в тебе самом, в людях рядом. Но ничего не остается бесследным. Даже самые незначительные поступки. - Женя затянулся и выпустив струйку дыма в воздух.
- Я это понял, когда меня.. - он указал на раны на своем теле. - Когда тебя убивают, понимаешь множество вещей в этом мире. Переосмысливаешь себя, всех остальных. Я когда лежал там, уже после, Паш, я понял - мне не надо было так поступать. С тобой, со всеми остальными, другими, кто был и не был в моей жизни. Я был же сущим эгоистом. Но мне было хорошо с тобой и этого не отнять. Ты простишь меня, Паш, простишь? - глаза Жени подернулись слезами и сам он выглядел очень жалко - избитый, худой, с глазами, полными слез, с дрожащей сигаретой в руках...

- Repenting? I have been repenting for all these damn seven years...*
Тепло, заполнившее его, разлилось по телу успокаивающей волной. Нервы переставали дрожать, мышцы расслаблялись, душу потихоньку отпускало. Но где-то внутри, в глубине подсознания, в таких далеких и потаенных уголках себя, о которых Кристиан даже и не подозревал, продолжала ворочаться мерзавка-совесть, не давая отдохновения. Ее мерзкий шепоток словно бы звучал в ушах, говоря, что здесь и сейчас, на это тепло, на эту улыбку он не имеет права.

Снег? Откуда? Хотя, впрочем, чему удивляться? Кристиан подставил ладонь под смерзшуюся узорами воду; он чувствовал мгновенный холод, а следом за ним влагу на коже.
- No... it wasn't.**



*Раскаиваюсь? Я раскаиваюсь все эти чертовы семь лет.
**Нет, не шел.

Куб Кристиана

Приведи его ко мне.
Кристиану показалось, что он отчетливо услышал этот холодный, женский голос откуда-то. Он же говорил про куклу, перед тем, как незнакомка появилась рядом с ним.
Девушка сразу наклонилась еще ближе - юноша ощутил ее руки под своей спиной, как они обвивают его тело, такие теплые, даже горячие - и этот жар ее тела словно усыпляет... тело становится тяжелым и неповоротливым... а она все шепчет что-то ему на ухо и он едва различает два слова:
- Какой хорошенький... Какой хорошенький... - ее голос такой тихий, но отчетливый...
Девушка наклонилась совсем близко и ее губы коснулись губ юноши. Сначала мягко, потом сильнее. Глаза Кристиана закрылись. Какое-то время ему было жарко, очень, и губы незнакомки давили неподъёмной тяжестью. И он провалился в глубокий сон... Но и во сне его преследовали ее слова и темные глаза:
- Какой хорошенький...

Павел слушал и окончательно терялся. От страха он даже отодвинулся в другой конец куба, нервно прижав к себе ноги и охватив их руками, будто боялся что они сейчас куда-то убегут. Голову опустил на колени, а взглядом уперся в Женю. Глаза нервно изучали побитое тело возлюбленного, который так нервно курил. Каждое слово отдавало неумолимым эхом в душе Гарайкина, и тело отзывалось на это эхо невыносимой болью. Но что хуже всего, кажется болело то, что он вроде как убил давно. Сердце. Которое с тех пор, как его бросили он делал каменным. Недоступным. Отсутствующим. Сейчас оно заявляло о себе все громче и громче. Боль в груди, жар в руках, и кажется все лицо горит.
- Нет... этого не может... быть... нет... - постоянно шептал Павел, слушая Женины росказни о том, что его убивали.
Убивали? За что? За него? Нет. Может в душе он и хотел отмщения... но не такого. Не смерти.
- Я не хотел твоей смерти. Я не хочу твоей смерти... - качаясь вперед-назад ответил Павел.

Взгляд. Взгляд на этого, побитого, искалеченного Женю. Женю, которого никогда не видел. И больше возможно и не выпадет возможность увидеть. Все то, что он сказал было просто ужасно. Его вид был еще ужаснее, а слова... а слова разрывали Павла в клочья. Он сразу бросился к Жене, обнять, крепко-крепко, как никогда и никого другого не обнимал. Он не хотел чтобы Женя страдал. Никогда.
- Конечно я прощаю... Дурачек ты мой... конечно прощаю... - чуть не срываясь говорил Павел, пытаясь успокоить Женю.
- Не уходи. Не смей меня бросать... снова. Слышишь?! - тут он охватил лицо жени ладонями и посмотрел ему в глаза. - Не смей. Будь со мной...
Руки нежно гладили кожу лица, пытаясь не навредить, и хоть капельку нежности подарить такому изувеченному Жене...
- Я ведь люблю тебя...

- Любишь... Любишь... - повторил Женя несколько раз и с блаженной улыбкой на губах закрыл глаза. Сигарета потухла.
Внезапно свет, едва сочившийся из маленькой решетки на кубе, погас.
Павел замер от неожиданности, прислушиваясь к звукам. Чуть хрипловатое дыхание любимого, его собственный стук колотящегося об ребра сердца. Скрип. Словно что-то открылось. Куб плавно качнулся и медленно куда-то поехал, тихонько покачиваясь.
Ехали, как показалось Паше, не очень долго. Хотя сколько времени могло пройти за этот путь в никуда он не мог сказать точно. Только слабая уверенность и слово - не очень долго.
Женя все это время полулежал-полусидел, с закрытыми глазами и улыбкой на разбитых губах.