Искупление | ходы игроков | В черноту*

- Чего я хочу? - спросил Паша.
Судя по интонации это был риторический вопрос. Гарайкин медленно подошел к стеклу, за которым сидела эта... кукловод, желающая что-то сделать с Пашой. Или с помощью его.
- Я хочу чтобы ты прекратила это все. Чтобы перестала ломать и убивать людей.
Рука прикоснулась к стеклу. Так, будто парень хотел прикоснуться к самой девушке прикованной ко всем этим проводам.
- А чего ж ты ждешь от меня? Что я должен по твоему делать? Упасть на колени и умолять отдать мне все, что ты отобрала? Я не буду. Я не буду ничего просить. Потому что ты итак дашь лишь то, что считаешь нужным. Поступишь так, как ты считаешь, будет правильным. Со мной, для меня, или вопреки мне. Я тут играю роль все лишь пешки, не так ли? Вот и не хочу я ничего. Извини, что разочаровал.
Закончив говорить он опустил руки и отошел от этой "колбы".
- Делай то, что задумала. Ну же.

Голова дернулась и медленно поднялась. На Пашу посмотрели два белых мертвых глаза.
- Чего я хочу? - глаза не двигались и не моргали. - Я предлагаю тебе выбирать. Я даю выбор. Сначала это был очередной эксперимент, но потом... Потом все изменилось. Вы - избранные. Чтобы остаться здесь со мной и помогать мне, или уйти, выбраться и разрушить здесь все до основания. Мне тоже интересно, чем все закончится. И я хочу услышать мнение каждого, кто попал сюда - чего же он хочет? И дать желаемое.

- То есть ты теперь говоришь, что так долго вела меня сюда, лишь для того чтобы узнать чего я хочу? - спросил Паша.
Сложно сказать хотел ли он знать ответ на самом деле. На лице уже не было эмоций. Голос не прыгал, а был ровным. Не то чтобы спокойным, но и не нервным. Постоянным.
- Поздно. Последняя фибра души, которая что-то хотела умерла там - Гарайкин указал в сторону откуда пришел - когда все мои надежды были разрушены. Или быть точней убиты. А сейчас... сейчас я уже ничего не хочу.

Паша опустился и сел. Ноги как то сами подкосились. В руках казалось совсем нет ни силы, ни жизни. Темнота, которая была вокруг, и это машинизированное чудовище, говорящее о выборе, о избранных. Инспектор хмыкнул.
- Избранные. А как же. Нет никаких избранных. Есть лишь уникальные. Но тебе не понять. Не понять природы человека, и той судьбы, что для себя выковало человечество. Если бы ты могла осознать всю ту паутину, что была сплетена вокруг нас, ты бы уже давно познакомилась с пауком. А так, ты не более чем маленькая муха, которая попала в эту сеть, и еще не достаточно сильно обмотана предательски липкими нитями. Думаешь что можешь вершить судьбу других, хотя сама фальшива как и все это.

- Как высокопарно... - презрительно произнесла она. Голова рухнула в исходное положение. - Как больно терпеть сейчас разочарование... Всю жизнь сплошное разочарование. Уходи. Раз ничего не хочешь, ничего не спрашиваешь - значит тебе незачем быть здесь. Уходи.
- И почему я всегда хочу дать шанс? Почему надеюсь, вместо того, чтобы убивать? Вы такие бесполезные, беспомощные, вас так легко сломать... В вас уже ничего не осталось, как и во мне. Вы так раздражаете - эти пафосные речи, пленительные для живых слова, и видит он как розовеют плечи, как на плечо склонилась голова... Надо же, я еще что-то помню! - произнесла она, смеясь. - Как давно все это было...
- Если я тебя попрошу об одной вещи - ты сможешь выполнить ее для меня? - она неожиданно обратилась к нему.

Паша уже было повернулся к ней спиной, и собирался уходить, как все таки был задан вопрос.
- Если это в моих силах, то я постараюсь.

Послышался вздох облегчения.
- Я боялась, что ты не согласишься. Возьми там тетрадь и ручку. Можешь побыть моим биографом на сегодня? Я не могу сама делать записи, а кукол просить бесполезно.

- Очень странная просьба. - ответил Паша.
Это действительно было странным. Но и в то же время необычным и в некой мере интересным. Стать летописцем для машины. Возможно в этом есть некий смысл, который он постигнет позже. А возможно.... возможно это просто его внутренняя доброта по отношению к страждущей. Не смотря на то, что сегодня он стал призраком, в нем не удалось искоренить той доброты, коей он готов делиться со всеми. Даже врагами, если те попросят.

Он осторожно взял тетрадь и ручку и подошел к куполу где была эта девушка. Или верней то, что от неё осталось. Странно. Простая тетрадка. И биография. Мемуары. В основном их пишут, когда уже нечего делать, а перед уходом хочется оставить хоть что-то после себя. "Что ты собралась делать?" мысленно спросил Паша у девушки, взглянув на её лицо.
- Ну, я весь во внимании... - сказал парень, и приставил ручку к открытой тетради, в готовности начать писать.
Было достаточно неудобно писать на весу... но это тоже не невозможное.

- Сядь. - рядом выдвинулся столик и коврик на подобие японского. - Так будет удобнее. Я могу еще чаю предложить.

Как к слуге. Как слуге относится. Что же, пускай... Паша послушно сел за стол, удобно разместившись на коврике.
- Да, удобнее. От чаю откажусь, спасибо.

- Тогда записывай, пожалуйста. Запиши мою правдивую историю. Пусть она останется в памяти и на бумаге хотя бы у тебя, мой единственный слушатель. - она вздохнула.
- Здравствуйте, все любимые и нелюбимые, все те, кого знаю и кого нет, мои послушные куклы, мои испытуемые и просто люди, которые быть может услышат эту незатейливую историю и сделают свои собственные выводы.
- Сейчас я нахожусь на том этапе своей смерти, что пора расставить точки над и и рассказать наконец правду, ту соленую и горькую правду, что была так тщательно скрыта правительством и мною, как я думала, во благо остальных.
- Я была довольно перспективным работником одного учреждения, работающего на правительство. Мы изучали глубину человеческой природы - так называемый человеческий фактор. Проводили опыты на людях - осужденных на пожизненное, психов, смертельно больных - тех, исчезновение которых общество даже и не заметило, а может и одобрило. Достигнув определенных результатов, мною был предложен проект научного комплекса, специального оборудованного для проведения подобной научной работы. Проект получил одобрение и пройдя все инстанции, был утвержден. Мне поручили осуществить задуманное. Примерно в то же время мне сделал предложение человек, которого я любила. - она запнулась. Но продолжала, хотя голос был наполнен скорбью.
- Я была абсолютно счастлива. Сбывались мечты - я осуществляла проект, который мог быть венцом моей карьеры, блистательным пиком, я выходила замуж за человека, который полностью разделял мои взгляды и поддерживал меня в моем начинании, он любил меня... Я ждала ребенка.
- Мы были полны надежд на будущее - такое безупречное, идеальное будущее, где не будет больше боли, страданий. Мы хотели искоренить зло в человеческом сознании, найти идеальный путь развития человеческого существа, который дал бы морального и идеологически здорового человека - без боли, страхов, комплексов, стремления к разрушению, насилию... Мы хотели создать идеальное общество. Мы так хотели...
- Наконец строительство комплекса было законченно. Я спроектировала эту камеру для управления всем комплексом в совокупности. Правительство предложило мне занять пост директора в этом комплексе. То есть дать распоряжаться всем. В прямом смысле этого слова. На деле они просто хотели запихнуть меня в эту злополучную камеру навсегда. Чтобы процесс шел непрерывно, и постоянно были результаты. Но я отказалась.
- Мы собирались уехать. Я была готова бросить все ради своей семьи. Бросить комплекс, годы трудов научной работы, все. И мы уехали. Но они... они оказались сильнее нас. Они подстроили аварию. Мой муж умер сразу, не приходя в сознание. Я была на грани смерти и жизни. Ребенка я потеряла... - она запнулась вновь. Но нашла силы продолжать, совсем тихо:
- Они вытащили мое мертвое тело и поместили сюда. Жив были лишь мозг и несколько клеток. Подключив меня к аппарату, они заставили меня жить, когда я больше всего на свете хотела умереть. Камера работала исправно. Я осталась жива. Фактически. И комплекс начал работать - как и задумывалось. У меня были большие возможности - но я не могла одного - убить себя и разрушить комплекс. К камере подсоединен компьютер с программой действий на случай непредвиденных обстоятельств, когда человек, управляющий комплексом, не может принимать решения сам. Она была включена. И мой мозг не смог ей противиться. Поэтому испытания успешно проводились - до сего дня. Я создала кукол - 7 первых кукол - которые стали олицетворением смертных грехов людей. Фелиция - первая кукла - она же Похоть. Вторая - Лилия, она же Зависть. Третья - Лаура - Гнев. Кассандра - Пресыщение. Создатель - Гордыня. Розария - Жадность. И Лилит - Уныние.
- Они же - задумывались как части меня и люди, которых я любила при жизни. Фелиция и Лилия - две половины моей сущности. Лаура - моя не родившаяся дочь. Кассандра - моя родная сестра. Создатель - моя подруга. Розария - моя первая испытуемая. Лилит - моя коллега. Также были и другие куклы, но они занимали меньшее значение, чем первые семь.
- С тех пор я не покидала стены моей тюрьмы, ставшей единственным и последним обиталищем моего мертвого, изуродованного тела и искалеченной, больной, тлеющей души. Здесь я и окончу свои дни, коих осталось немного.
- Пока сделай перерыв. Я немного устала, да и ты, думаю тоже.

Паша записывал каждое слово, которое издавала эта женщина. Кое где он оставлял пустое место, а в одно месте на миг даже запнулся. Лилия - зависть. Лишь после того, как она объявила перерыв, Гарайкин перестал писать. Сейчас он перечитывал то, что написал. Его взгляд остановился на тех местах, где он оставил место.
- Как его звали?
Тут он впервые, с момента начала этой писанины поднял взгляд на колбу с пленницей.
- Человека, которого ты любила.

- Разве сейчас это имеет значение? - горько усмехнулась она. - По-моему нет. Имя вообще мало что значит. Это всего лишь набор букв, который означает как к человеку следует обращаться. И только.

Павел удивленно посмотрел на ту, что так говорила.
- Имя, это то, что идентифицирует нас как личность. Если бы это было лишь как ключ, с коим нужно обращаться к человеку... тогда не было бы никакого смысла в именах. Были б просто номера, которые отличали бы одного человека от другого. А имя это то, что отличает нас от машин. Потому что имя, это не название. Это наше есство. Наша человечность.
На секунду Гарйкин замолчал и уставился на женщину в колбе. Пытался понять, что ею движет.
- Разве быть человеком плохо? Просто быть человеком...

- Люди так слабы, алчны, греховны... Что хорошего они сделали за время своего существования?

Паша замолк. Неловкая тишина. Неловкий момент. Дрожь пробирает тело. От страха? А может и от злости. "Что хорошего сделали люди за все это время?". Если так подумать, то от времени с которого началось существование людей, как вида, прошло столько лет. Не счесть. А о том, чтобы осознать, вообще говорить не стоит. Вот сейчас, Паша сидел на ковре, за столом, а перед ним была тетрадь. Небольшая такая тетрадь, первые два листа которой были исписаны. Тут, была записана биография некой женщины. Той, что сейчас даже не являла собой живое существо. Не более чем разум. Разум заточенный в глубь машины. Который потерялся среди суеты всех этих экспериментов, и страданий. Сознание было еще в мире сем, но можно ли сказать, что она не тронулась еще умом в точку, откуда уже не вернуться? Ведь сейчас она задала вопрос, который задают разве что законченные маньяки, если не душевнобольные. Что хорошего сделал человек.

- Как легко рассуждать о людях, когда собственно сама уже не являешься одной из них, не правда ли? - спросил Гарайкин, привстав и начав разминать тело.
Стоило ему немного подвигаться, как ощущения вернулись. Затекла правда немного правая нога, но это не страшно. Пара минут, и все будет в порядке. Это временно.
- Такое высокомерие. Главное минуту назад говорила мне о пафосе, а сейчас сама..м? - парень подошел к колбе и попытался заглянуть в глаза, этой кукловоду - знаешь, это неправильное высокомерие. Ты требуешь от людей того, на что не способна сама. А правильное высокомерие, это когда требуешь от себя большего, чем от других.
Сказав это Гарайкин отошел и отвернулся от колбы с женщиной. Смотрел в темноту.
- Я не хочу быть адвокатом человечества. Потому что я не способен на этот подвиг. Но есть кое что, о чем я хочу тебе сказать. Это было у меня. Это было у тебя. Это было наверное у каждого. Любовь. За все время, любовь является наибольшим и интереснейшим открытием человечества. И пока в мире есть любовь, пока человек способен на то, чтобы любить ты не имеешь абсолютно никакого права рассуждать о том, что хорошего сделал он за свою жизнь. Чувствует. Вот что хорошего делает человечество, на протяжении всего существования.
Павел медленно подошел к столу, и медленно опустился на ковер. Усевшись поудобнее, он положил руки на стол, а взгляд поднял вновь на ту, что назвала себя кукловодом и творцом этого комплекса.
- И после всего, что пережило человечество. После всех страданий, что свалились на его голову, мы обретали веру. Веру в светлое будущее, в лучшую жизнь, которую создавали сами, учась на своих ошибках. И пока человек жив, пока человек чувствует, всегда будет то, за что стоит бороться. Будущее. Которое будет принадлежать нашим детям. Детям наших ошибок. Ошибок, которые непременно пойдут на пользу нашим наследникам.

Парень замолк. Столько всего хотелось сказать. Сказать правильно, а не так, как он только что сделал. А потому он решил промолчать. Не следует пытаться делать добро для других. Иногда хватит просто не делать зла... Потому Гарайкин решил попросту не делать очередной ошибки. Он сидел и молчал. Ждал.

- Любовь... Вера... Так где же любовь ко мне? Где же вера в меня? В то, что я могу? Что сделали со мной люди? Это они заточили меня сюда и сделали живым трупом! Это они лишили меня всего самого дорогого! Они забрали у меня мою девочку! Она могла бы жить! Радоваться, расти, наслаждаться солнцем! Она не заслужила смерти от рук этих людей. - она сорвалась на крик и теперь плакала. Какая жидкость, похожая на слезы, вытекала из ее неживых глаз, сама она по-прежнему не шевелилась.
- И что они сделали со мной? Посмотри на меня. Что от меня теперь осталось? Что осталось во мне, кроме боли?

- Но ведь они - это не все человечество. Те кто тебя сюда заточил, это даже не процент от человечества... Это как маленькая рыбка, на все океаны Земли. - ответил Паша.

Сложно было сказать, почему он все таки защищал людей. Наверное потому что верил в них. Он всегда считал, что люди хорошие по определению, до тех пор, пока не докажут обратного. И что человек всегда имеет право на добро. На то, чтобы получить его. Ощутить. И чтобы его судили не по постукпам далекого сотоварища, о котором он наверное даже не слышал.

- От тебя что осталось? Осталась ты. Ты настоящая. Тело, это лишь физическая капсула. Похожая на ту, в которой сейчас находишься ты. Не более.

Гарайкин опустил голову, и еще продолжил:
- А вера и любовь... они у тебя есть. Ты их просто не замечаешь.

- Я не верю в них больше! - закричала она. - Человечество умерло! Осталось лишь стадо подлых свиней и ослов!

- Хорошо. Только не забывай, что такая же подлая свинья и осел, пишет твою биографию. Которую ты оставляешь таким же зверям... - сказал Паша.
Сказал он это достаточно тихо. И скорей всего обижено, хотя понять сразу этого было нельзя.
- Мы будем продолжать?

- Да. Прости. Я сорвалась. - колба с ней уехала вниз, под пол. Вместо нее перед Пашей возникла подрагивающая голограмма девушки, похожей на Лилию. - Так мне удобнее разговаривать с тобой.

Паша удивленно посмотрел на голограмму Лилии.
- Почему?
Гарайкин был в смятении. Ему опять пытались что-то навязать, судя по всему. Или показать. Опять нужно ждать невесть чего.

- Так я выглядела еще при жизни. - девушка печально улыбнулась. - Вот почему Лилия похожа на меня. Я сделала ее такой. - голограмма поправила волосы. - Так что, мне можно продолжать?

Паша попытался разглядеть голограмму на предмет отличий от той Лилию что он... потерял. Эта говорит, что так выглядела при жизни. Что ей так проще. Проще что? Проще испытывать Павла? Или издеваться над ним. Может быть. А может быть, он просто стесняется. И биография эта... Как же все на самом деле то сложно.

- А ты хочешь? - задумчиво спросил Гарайкин.

- Не знаю. Я устала. Может продолжим позже? Ты можешь отдохнуть здесь. - изображение моргнуло и исчезло. Она вздохнула где-то внизу. - Я так устала...

Трудно, когда все надоедает. Но Паша не чувствовал этого. Ему было противно. Противно, потому, что человек, у которого так часто умирают мечты, не может вечно быть сильным. Когда он... Напрасные слова, они же не про меня! Единственное, что держит еще здесь, не в комплексе, а вообще в жизни, это детство, воспоминания и... вера в людей, которую сам Гарайкин часто проклинает, но благодаря которой все же живет с надеждой на новое, лучшое будущее.

- Знаешь. Я ведь пишу твою биографию в надежде, что произошедшее здесь было лишь сном, кошмаром, плохой иллюзией, фантазией моих врагов. Но твое молчание искрит глаза своим солнцем реальности и это все построено так, что я понял. Я сам разрушил все. Сам. Тебе, видимо, нужны пояснения. Почему я в тот ноябрьский вечер посмотрел на Женю. Почему в корне не пресек нашу по-детски волшебную любовь? Почему потом не пытался ничего сделать, забывшись в компании других любовников, с единой мыслью: "Все кончено"? И почему я не отказался от Лилии? Почему не сказал одно решительное слово, если нужно переходящее в крик: "Стой!"? Почему в этой темной и холодной комнате, смешавшись с твоими чувствами и переживаниями думаю о себе, да других, кого зацепила моя жизнь? Почему на миллиарды моих "почему" есть только один ответ...? - и на минуту Паша замолчал.

Неловкая тишина заполнила залу. Гарайкин тяжело вздохнул, отчего звук от этого вздоха разнесся эхом вокруг, пытаясь поселить в парне да и наверное в женщине какое то чувство обреченности. Но это в то же время и был ответ. Ответ на все его почему. Тишина.

- Этот мир очень сложен. Те, что говорят, "в любви надо выбивать клин клином", ошибаются. Можна только убить очередное чувство рядом с предыдущим. Неважно, легче или глубже. Я не хотел, да и сейчас не хочу влюбляться. В тебя. Потому что мы разные. Наконец, есть много, очень много людей, которые стоят между нами, запрещают мне. Тебе. У тебя другой взгляд на любовь. И еще тысячи причин. Я считаю своим долгом рассказать это тебе. Потому что я скучаю. Скучаю по любви. Боюсь, что опоздал и клин уже выбит. Думаю о этом ежедневно. Не знать о тех, кто умел сделать больно. Не знать о тебе.

И опять замолк. Прислушался к тишине. К звукам, которые доносились откуда то.

- Не знаю, что ты поняла из сказанного мною. Возможно ничего. Наверное ты обижаешься на меня или даже ненавидишь. Не представляю, о чем говорить с тобой. Мне бы хотелось видеть твои глаза, прикоснуться к твоей руке, попробовать терпкость твоих уст. Мне больно, когда к ты думаешь о себе не как о человеке. Прости.

- Ты бы хотел... коснуться меня? - она удивленно вздохнула. - Я... я... я бы тоже. Но не могу. Я не чувствую больше прикосновений. Только через Фелицию или Лилию.
Но не успел Паша ответить или как-то отреагировать, как стены сотряс ее отчаянный крик. В нем переплелись невероятная боль и слезы. Она кричала так, будто ее снова убивали. Крик иссяк и она плакала. Как ребенок, как женщина, как мать, как человек.

Гарайкин испугался.
- Что случилось?! - буквально крикнул Паша сорвавшись на ноги. - Эй!

Всхлипы продолжились:
- Они... они убили одну из моих кукол. - и следом чудовищный крик. - Уходи!!! Сейчас они придут сюда и тогда они могут убить и тебя!!! Умоляю, уходи скорее... И забери записи. - она продолжила уже тише. - Лилия будет ждать тебя. Тебе нужно найти куклу - Василису. Лилия поможет тебе. Иди, быстрее же.

Паша стал как вкопанный. Однажды он уже ушел. От этого всего стало только хуже. Уйти и сейчас? Бросить на произволту, что и так брошена и уничтожена людьми, унижена и ранена судьбой?
- Нет. Не в этот раз. Я не уйду. - решительности в голосе Гарайкина было предостаточно.
Он взял в руки бумаги, и снова сел за стол, то и дело вертя в руках ручку.
- Со всеми можно поговорить. Всегда можно договориться. Непременно есть решение...