Орлята орлиной власти | ходы игроков | Орленок: Институт благородных девиц

14 августа

Что Полина, что Майя, подходя к таинственно-мрачному зданию "Орленка", испытывали одно и то же странное чувство - нечто вроде стыда, словно бы делаешь что-то неправильное, ну или собираешься что-то неправильное сделать. Чувство это только усилилось из-за того что девочки, которые пришли к воротам ДК разными дорогами, у ворот внезапно встретились. На улице Красной Гвардии было как-то непривычно тихо. И пыльно. Не то чтобы Энск был таким уж прям шумным городом - но рядом с "Орленком", почему-то, стояла какая-то совсем уж гнетущая тишина. Застыли себе под жарким летним солнышком выбеленные солнечным светом, тихие, словно бы нежилые, дома, улица в обе стороны пустая. Тут бы впору и развернуться да прочь пойти, гори оно все синим пламенем - вот только девочек, замявшихся у ворот, заметила охрана. Суровый дядька лет сорока, высокий, усатый, загорелый, в гимнастерке, галифе и сапогах, с кобурой на боку и погонами на плечах, шагнул в их сторону. Смешно задвигал усами - и вдруг сипловато осведомился:
- Щукина и Ясенкова? Проходите, вас уже ждут.
Ну, раз ждут - то надо идти, разве нет? Напарник усатого, мужчина помоложе, выбритый до синевы и прячущий водянисто-голубые глаза под козырьком фуражки, уже отворял ворота. А сам усатый ободряюще улыбнулся девчатам, проинструктировав:
- Ступайте прямо к главному входу, Ян Пална должна быть в энтом, в вестибуле.
- В вестибюле, - резковато, но негромко, словно бы сплюнув сквозь зубы, пояснил его напарник.
Девочкам, пожалуй, оставалось только переглянуться - и миновать ворота, которые звонко захлопнулись прямо за ними. Теперь гнетуще-тихая улица Красной Гвардии осталась позади - а впереди была ведущая к зданию мощеная дорожка через парк, дремучий такой, неухоженный. И тут, что удивительно, атмосфера была совсем другая. В кронах деревьев шумел ветер, где-то весело щебетали птицы, пахло приятно - да и тенек, после жаркого августовского солнышка, радовал. Все странные эмоции и ощущения куда-то отступили. Им на смену пришло радостное предвкушение чего-то сказочного, словно бы на праздник. Тут бы девочкам пора и познакомиться - а потом идти дальше, раз уж пришли. Впереди, на полпути к "Орленку", какой-то дядечка пожилой виднеется. С метлой, подметает с брусчатки сучки да листья. Можно, пожалуй, и с ним поздороваться по пути - а может и спросить чего. А то все это вот, с "Орленком" связанное, слишком уж загадочно и непонятно как-то.

Полина сильно удивилась тому, что ей вдруг непонятно за какие заслуги настойчиво предложили посетить "Орленок", и что это-де поможет ей избавиться от дли-и-инного хвоста из прошлых нелицеприятных проступков и обеспечит положительную рекомендацию, но предложение это она приняла с большим воодушевлением. Что ни говори, но быть принятой в Комсомол ей очень хотелось — ну что ты за человек, если не комсомолец? — хотя она и догадывалась, чем в перспективе это может закончиться. В очередной раз. Опять куда-нибудь опоздает или что-нибудь потеряет, а за такое по головке ее не погладят. Это уж наверняка.
Между тем родители, только узнав, что "Орленок" для их непутевой Полины — это верный путь в люди, собрали ее еще за день и строго-настрого запретили прикасаться к вычищенным и выглаженным вещам, чтобы снова не напортачила. Полина, впрочем, успела прогуляться в свежей чистой рубашке до речного вокзала, по дороге где-то потеряв пуговицу. П-п-полине п-п-попало, конечно, здорово; а в день Д мать даже лично проследила, чтобы она свернула на улицу Красной Гвардии и никуда кроме.

Ну Полина и свернула — а что ей еще было делать? Пришла точно по нужному адресу, где обнаружились металлические ворота и пропускной пункт. Серьезно тут у них все было — прямо как в пионерлагере. Щукину это, впрочем, особенно не смутило, скорее наоборот — позволило ей почувствовать себя очень важной, особенно когда сторож с ходу понял, кто она такая, и сказал, что ее уже ждут. Ну прямо институт для благородных девиц, иначе и не скажешь! До какого-то момента, пока не захлопнулись позади ворота, ей даже не хотелось признавать, что такая важная и благородная она, вообще-то, не одна. И если раньше было не совсем понятно — ну мало ли, кого эта вторая девочка тут ждет, — то теперь понятнее быть не могло: надо знакомиться.

— Ну слышала, наверное… Щукина я, — Щукина отчего-то шмыгнула носом, — Полина.

Полина неторопливо шагала, изредка лениво шаркая ногой, и смотрела то на устланную брусчаткой дорожку, ведущую к Дому Культуры, то на деревья, шумящие где-то над головой, то на скребущего метлой дворника, но вообще-то краем глаза поглядывала на незнакомую девочку. Та была чуть выше и на вид казалась повзрослее, поважнее — и уж точно "покрупнее". И с галстуком. По этим внешним признакам и по тому, что в северном Прибрежном она ее никогда не видела, Полина закономерно предположила, что товарищ Круглощекая Комсомолка — тут Щукина глупенько улыбнулась — точно откуда-нибудь из дзержинских новостроек.

Сама Щукина, конечно, сегодня тоже выглядела не абы как, прихорошилась: белая рубашка, темно-синяя юбка до колен, сандалии, правда, с потрепаным и завившимся ремешком, и два пышных хвоста на голове, утянутые резинками.
Пуговица ворота расстегнута — потому что жарко, — застегнет, когда войдут, если не забудет. А нижняя в ряду пуговица немного мельче всех остальных и вроде чуть темнее, не белая, а бежевая, — потому что мама только вчера пришила. Кармашек на груди оттопыренный и немного мятый. Щукина пыталась его пригладить, но как-то не вышло, поэтому теперь из него торчал блокнот и намеренно отвлекал — чтобы, значит, сам карман не так заметно было.

Получив направление комсомола, Майя воспарила в небеса (вот почти по настоящему) и, как только смогла, помчалась, чтобы поделиться радостью с родителями. Она ждала их с работы, нарядившись в парадную форму - белоснежную рубашку и юбку до колена. И, разумеется, отглаженный пионерский галстук.
Родители отреагировали по-разному. Нет, конечно же они похвалили дочь, а мама даже обняла. Но, почему то в этот момент Майе стало так грустно-грустно, как будто она получила не поощрение, а повестку в милицию. Даже заплакать захотелось. Впрочем, это быстро прошло, стоило только ей усесться с родителями за стол и рассказать все подробности. Словом, в назначенный день и час Майя был одета, собрана и стояла у ворот странного здания под названием "Орленок". Она с интересом разглядывала девочку, которая пришла одновременно с ней. Высокая, худющая, с огромной копной волос и интересными глазами (что в них интересного Майя сказать не могла, но глаза были именно такими - интересными).
Пройдя усатого дядьку, девчонки направились вглубь территории и у Майи аж дух перехватило - вот это было приключение, не то, что детское сиденье в церкви. Майя вышагивала гордо и посматривала на незнакомую девочку. И вдруг выпалила ни с того, ни с сего
- А ты, наверное, легко по деревьям лазаешь, вон какая гибкая. Мне всегда хочется, но ветки ломаются, я даже один раз кааак грохнулась...
Она замолчала, смутившись своей тирады и уже гораздо тише закончила
- Меня зовут Майя, а тебя же Полина? Ты где учишься?

Деревья шумели, в тени было приятно, девочки знакомились. Обсуждали лазание по деревьям и кто в какой школе учится. И потихоньку подходили к дядечке-дворнику. Дядечка дворник был чудной, как-то не вписывался в общий антураж, пожалуй - ну или наоборот, вписывался на все сто. На нем был какой-то грязный комбинезон непонятного цвета, одетый поверх засаленной рубахи с вышитым воротом - и, что самое странное, какие-то драные лапти на ногах. Волосы седые, на лбу здоровенные залысины. Метлой машет как-то лениво, половину листьев пропускает. В общем, на ударника труда не похож. Однако же стоит взглянуть на выражение лица - и любой отрицательный настрой, даже если он есть, пропадает. Глаза у дядечки-дворника умные и добрые, нос большой, борода и усы белые, как у Деда Мороза. Вот эту вот голову - взять и на плечи какого-нибудь профессора или хирурга поместить, из тех, что детей любят. Войдет как влитая. Напоминает Толстого, Льва Николаевича. Только Толстой на картинках всегда суровый такой, неприветливый - а этот улыбается.
Стоило девчатам подойти поближе, как дядечка-дворник вмешался в их разговор:
- А вы, сталбыть, новенькие? - спросил он, остановившись и упершись руками в свою метлу, - к Яне Павловне? Ну, сталбыть, добро пожаловать в наш институт благородных девиц! Вы у нас кто будете, девчат, пионерки али комсомолки?
Выставленный напоказ галстук Ясенковой он, похоже, то ли не заметил, то ли проигнорировал.

- Здравствуйте! - по-пионерски звонко отрапортовала Майя, вскидывая руку в приветственном салюте, - Мы новенькие, да. Это вот Полина Щукина, а я Майя Ясенкова. Мы пионерки. Идём к Яне Павловне, она нас в вестибюле ждёт.
Майя на секунду замялась. Ей хотелось спросить, но девочка не была уверена, что вопросы будут к месту. Однако, любопытство победило.
- А почему называется институт благородных девиц? Благородные это же как дворяне? А мы пролетарки, будущие комсомолки.
И она выжидательно уставилась в добрые глаза дядечки-почти-Льва Николаевича.

Поначалу Щукина насупилась. С чего бы ей лазать по деревьям? Делать ей больше нечего, что ли? Нет, она лазает — и еще как! — но всем подряд об этом знать не положено. А сам комплимент ей, конечно, очень польстил. Она ведь действительно ловкая и гибкая, что в подобном деле очень важно.
Полина скосила глаза и незаметно, как ей казалось, но очень критично осмотрела Майю — и решила про себя, что если та хочет лазать по деревьям так же здорово, как сама Полина, ей придется поменьше есть вкусных дзержинских булок из дзержинского универмага. Но вслух не сказала, некрасиво это.
Майя Ясенкова вместе с тем не только подметила достоинства Щукиной, но и сама оказалась неожиданно искренней и какой-то по-свойски простой девочкой, раз уж решила рассказать ей, как однажды грохнулась с дерева. Это окончательно усыпило Полинину настороженность и даже почти-почти вызвало чувство стыда за мысли о дзержинских булочках, так что Щукиной из чувства признательности захотелось в ответ поинтересоваться, с какой высоты летела Майя, — но ее прервал дядечка-дворник.

Вопрос дворника застал ее врасплох. Последнее время это частенько случалось с Полиной, когда кто-то употреблял слово "комсомолка" в отношении нее. Хорошо, что Майя быстро нашлась с ответом. Щукина только вытянулась рядом, сложив руки по швам и нервно теребя подол, думая про себя, что вот опять она почему-то оказалась на вторых ролях, вечно эти образцовые пионерки с галстуками напоказ — не важно, падают они с веток или нет, — начинают всем заправлять.
Прямо сейчас она, впрочем, на Майю не обижалась — некогда было. Тут вам и институт благородных девиц, и Яна Павловна, и столкновение пролетариев и дворянства — а они с Ясенковой еще не познакомились толком.

— В школе номер два, — почему-то шепотом продолжила это знакомство Полина, — у Набережной.

Дядечка-почти-Лев-Николаевич девочек выслушал, покачал головой, улыбнулся в густую бороду - и вдруг неожиданно ответил, ответил умными словами, как по учебнику. Даже интонация у него в этот момент изменилась, а вместе с интонацией изменился и он сам, превратился из незадачливого пожилого дворника в какого-то самого что ни на есть настоящего Льва Толстого:
- Благородство не всегда означает дворянское происхождение. Благородство - это добродетель, совокупность множества качеств, чувства долга, ответственности, честности. Любой хороший человек должен быть благороден в своих мыслях и поступках.
А потом, окинув девочек этаким львотолстовски-суровым взглядом из под кустистых бровей, словно бы опомнился - и рассмеялся старчески, снова став просто дворником:
- А еще у нас тута, сталбыть, так ваш кружок называют. Ну энтот, куда вы пришли. Институт благородных девиц, значица, ведь туда только девочек берут, вот. На самом деле, канеш, там какое-то другое название, а эт так, название шутошное. Так что вы это, не беспокойтесь. Раз вас сюда позвали, значит, будете дело делать важное!
- Здравствуйте, Аркадий Григорьевич, - вдруг раздался голос из-за спин Полины и Майи, заставив девочек если не подпрыгнуть, так вздрогнуть. Это был суровый на вид молодой мужчина, брюнет, в очках и в сером брючном костюме, с чемоданчиком. Как он так незаметно к ним подошел, было совершенно непонятно.
- Здравствуйте, Петр Ильич, - кивнул дворник.
- В институт благородных девиц? - смерив девочек таким взглядом, по которому сразу угадывался педагог и воспитатель, спросил мужчина. Дворник, Аркадий Григорьевич, только кивнул. Петр Ильич зачем-то покачал головой, поправил очки на носу - и дальше пошел. Стало ясно, почему девочки его не заметили - двигался он ну вот прям совсем бесшумно. А еще - как-то очень быстро. Они и моргнуть не успели - а его уже и не видать.
- Эт Петр Ильич был. Спешит куда-то, - покачал головой Аркадий Григорьевич, - наверно и вам спешить надобно, девчат.

Майя слушала очень внимательно объяснения "Толстого" и только было открыла рот, чтобы признаться, что никогда не думала про слово "благородный" с этой точки зрения. Уж слишком по-белому окрашенным было это слово. А для Майи только красный был тем самым цветом...
Появление Петра Ильича заставило сердце девочки учащенно забиться. И не только потому, что появился он уж больно неожиданно. Майе как будто передалась торопливость Петра Ильича. Она почувствовала вдруг непреодолимое желание помчаться за ним следом.
- Нам и правда нужно спешить, наверное, - сказала Майя дворнику, Полине и себе, - Пошли?
Это уже было обращено к новой приятельнице. И уже на ходу Майя буркнула
- Пётр Ильич, надо же, как Чайковский!..

— Ага. — Отозвалась Полина одновременно на замечание Аркадия Григорьевича и вопрос Майи.
К Чайковскому ее "ага" тоже относилось, хотя для самой Полины Петр Ильич был скорее не как Чайковский, а как сосед через дорогу. Она бы и сказала, может, что "ух ты, прямо как кормщик Манин из дома напротив, который с синим крыльцом!", но после Чайковского это было уже как-то мелко. Может быть, про кормщика Манина и случай, когда тетка по февралю выгнала его на мороз в одних галошах, она потом Майе расскажет. Если не забудет.
А сейчас предпочла молча проследовать вслед за новой знакомой и Петром Ильичом с внимательным взглядом педагога, а не остекленелым — кормщика Манина, за парадные двери "Орленка", подозрительно косясь при этом на подозрительного дворника, который ни с того ни с сего заговорил подозрительно умно для человека, в чьи обязанности входит выметать мусор.
Отчего-то Полина чувствовала себя не очень уютно. Даже немного стеснительно. Галстука пионерского при ней не было, хвастать и выпячивать грудь тоже, вроде бы, смысла не имело — заслуг-то нет никаких, одни "хвосты", — и рот открывать лишний раз, чтобы ненароком не ляпнуть что-нибудь невпопад, опять же не хотелось.
Это ей еще папа вчера сказал, чтобы п-п-помалкивала лучше и вела себя п-прилично.

Таинственный дворник-Толстой остался позади, таинственный педагог-Чайковский ускакал вперед - в результате, девочкам оставалось только двигаться дальше. Нет, можно, конечно же, было повернуть назад - но зачем и почему? Да, "Орленок" выглядел загадочно и как-то не от мира сего, дворники тут, значит, про благородство рассуждают, милиционеры при оружии на входе стоят, да и почему они тут Полина с Майей знали лишь очень приблизительно - но, с другой стороны, у обеих девочек были свои причины сюда прийти, а все странности "Орленка" пока что не создавали какого-то слишком уж отталкивающего впечатления. Ну, бывают неглупые дворники, может быть, у этого Аркадия Григорьевича жизнь была интересная, может быть, он разведчик какой, как Миша с Дуняшей из "Красных дьяволят", книжка есть такая! Прожил человек интересную жизнь - а теперь вот дворником на старости лет работает. Да, дворником быть не слишком-то почетно - но, с другой стороны, любой труд почетен, разве нет? К тому же, в "Орленок" этот явно кого попало не взяли бы.
До дверей здания девочки добрались без приключений - никто по пути не встречался, ничего по пути не встречалось. Только Полина, кажется, в темных окнах надвигающегося на них здания на секунду разглядела чье-то промелькнувшее бледное лицо - ну да разве это приключение, подумаешь, кто-то в окошко выглянул. Значит, есть кто-то в здании, значит, оно не необитаемое - а то на первый взгляд могло и такое впечатление сложиться. "Орленок" был большим, старомодным, даже мрачным, фронтон с колоннами, окна здоровенные, входная дверь массивная, дубовая - и все какое-то потертое, побитое жизнью, тронутое временем. В такой дом вполне себе можно лазить по ночам на спор, как Майя в церковь в свое время лазила - если бы не было вокруг территории забора с милиционерами. Но интереснее всего были те окна, что над дверью - они были сложены из разноцветных кусочков стекла, составляющих геометрические узоры. Такое, кажется, называется "витраж". И узоры сами по себе были интересные - тут тебе и кольца, и треугольники, и кресты (не такие, как на церквях, конечно же), и звезды, причем красные. Красные звезды это особенно хорошо, это правильно.
Ну а за дверями оказался "вестибуль", и вот "вестибуль" был просто потрясающий. Он занимал немалую площадь - целая зала, больше чем в "Ударнике" - и все три этажа ввысь, до самого потолка, теряющегося в сумрачном полумраке. В вестибюле вообще было сумрачно - свет был только из коридоров всех трех этажей, выходящих в вестибюль, прямо к лестницам, ведущим к каждому из них с обеих сторон, да от витражных окон во все три этажа над дверью, за спиной у девочек. Была еще здоровенная люстра - но лампочки на ней не горели, были выключены. Висела люстра аккурат над несколькими диванчиками, стоящими колечком посреди помещения. А слева от входа обнаружился столик с еще одним милиционером, симпатичным молодым мужчиной, который в данный момент времени покуривал папироску, что-то рассказывая симпатичной дамочке в белой кофточке и длинной белой юбке. Дамочка была невысокая, премиленькая, на щечках ямочки, на носу очочки, волосы кудрявые, красиво уложены. Судя по всему, милиционер рассказывал что-то очень смешное, потому что его собеседница то и дело заходилась звонким смехом.
- Яна Павловна, кажется, пришли ваши воспитанницы, - улыбаясь, обратил внимание на Полину с Майей милиционер.
- О, - Яна Павловна, а это, похоже, была она, резко развернулась к дверям, аж юбка по-цыгански мотнулась, и сделала несколько шагов навстречу девочкам, - Ясенкова и Щукина? Наконец-то, вы у нас последние, только вас и ждем!
Впечатление Яна Павловна создавала приятное, однако кое-что в ее образе было настораживающим. Оказалось, что за стеклами ее очков кроются какие-то странные... глаза. Ну то есть, глаза были обычные, наверное - но Полина с Майей никак не могли к ним приглядеться, не могли сказать даже какого они цвета или формы. То отблески света на стеклышках очков мешают, то сама Яна Павловна своими ужимками, ухмылками и пощелкиваниями пальцев, на которые она явно была мастерица, отвлекает внимание.
- Степан Игнатьевич, я их забираю, - оказавшись за спинами у Майи с Полиной, принялась подталкивать их к одной из лестниц Яна Павловна.
- Конечно, - отозвался Степан Игнатьевич, - будем знакомы, девчата!

- Здравствуйте! - обращаясь одновременно и к милиционеру, и к Яне Павловне, сказала Майя, - Я Майя Ясенкова, а вот это вот Полина Щукина. Нам про вас на самом входе сказали.
Почему-то девочка почувствовала себя неуютно перед Яной Павловной. "Она как-будто смотрит на меня со всех сторон сразу, - подумала она и даже поежилась (незаметно, правда) - брррр". Чтобы скрыть неловкость, Майя продолжила тароторить.
- А мы тут не одни будем? Просто мы никого не видели. Ну, только дворника и ещё Петра Ильича. А много здесь детей? Они такого же возраста, как...
Майя вдруг словно поперхнулась, когда рука Яны Павловны коснулась её плеча. Ей ни с того, ни с сего стало очень...мерзло (именно это слово пришло ей в голову) и как-то странно, как будто она стала не человеком, а отражением в зеркале, зыбким и неверным... И даже ноги заплелись, Майя едва не споткнулась. Девочка обернулась к Полине, словно ища поддержки, но неуютные ощущения исчезли также внезапно, как и появились. Она шумно выдохнула и пошла к лестнице, успев прошептать одними губами: "Странно тут все.."

Те несколько секунд, которые Щукина находилась в вестибюле, она в основном таращилась по сторонам. И ведь было на что: размах внутренних, как бы это выразиться, пространств Дома Культуры впечатлял. Она бы сказала, что размах-то царский, да убоялась. Задрав голову, Полина всматривалась в теряющийся в вышине потолок, сама не понимая, зачем. Как будто там должно быть что-то нарисовано, хотя она и понимала прекрасно, что очень вряд ли. Но вот в чем Щукина точно не сомневалась, так это в том, что крикни она сейчас — ее оклик полетит где-нибудь по верхам и... наверняка потеряется.
Однако же при всем этом размахе в главном зале "Орленка" на Полинин вкус было как-то немного пустовато, и сочившийся из расположенных на разных этажах коридоров, как из ставниц, свет почему-то только усиливал это впечатление. Наверное, оттого-то стоявшие в центре кружком диванчики смотрелись несколько странно. Хотя и очень привлекательно, конечно.

В понимании Полины вестибюлю "Орленка" явно не хватало какой-то своей суеты, людей, даже галдежа — такого, как после школьного звонка. А галдежа не было. И людей особенно тоже не было, кроме милиционера-вахтера и, неожиданно, Яны Павловны.
Неожиданно, потому что Щукина представляла эту Яну Павловну совсем другой. Тоже в очках, разумеется, но постарше, почему-то повыше, а еще — тут Щукина покосилась на Майю — поплотнее. Но Яна Павловна оказалась гораздо интереснее и вместе с тем понятнее. Чем-то даже походила на Аленкину, подруги ее то есть, старшую сестру. Только та не в очках, и глаза у нее черные, а какие у Яны Павловны, Щукина так и не поняла. И внутренне махнула на это дело рукой. Потом как-нибудь улучит момент и рассмотрит. Если не забудет.

В этот раз, когда Майя снова ее представила, Полина уже недовольно поджала губы. Это что их, в новой дзержинской школе за всех сразу отвечать учат, что ли? Ну никуда не годится же. Что ей самой-то, нельзя сказать, что она Щукина Полина? Уж с этим-то не опростоволосится.
— Я Полина, ага. — Нетерпеливо и даже как-то почти задиристо вставила Щукина, когда Яна Павловна мягко подталкивала их к лестнице; поймав странный взгляд Ясенковой, она ответила ей взглядом не менее странным, почти соперническим. — А что мы делать-то будем? Ну, в кружок какой или в отряд запишут?

Странным и интересным человеком оказалась эта Яна Павловна. Так же, как она каким-то хитрым образом умудрялась скрывать от случайных или неслучайных взглядов свои глаза, она умудрялась делать много чего еще. Например, направлять девочек по лестницами и коридорам куда-то в нужную сторону - вроде бы не идет впереди, не показывает дорогу, а как-то незаметно само собой получается что все вместе шагают куда надо. И разговоры она вела в той же манере - одновременно и с Полиной, и с Майей, обеим отвечая, обеим задавая вопросы, у обеих оставляя впечатление того, что тебя слушают, что на тебя обращают внимание, тобой интересуются. Девочки, сами того не замечая, начали рассказывать ей вещи, о которых даже не думали говорить - а Яна Павловна, улыбаясь и пощелкивая пальчиками, кивала, задавала наводящие вопросы в обе стороны, сама интересные штуки рассказывала. Не забывая направлять движение и прятать глаза. Одним словом - творилось какое-то колдовство.
Кстати о колдовстве и интересных штуках - отчасти об этом Яна Павловна по дороге и рассказывала:
- Вы, девочки, будете заниматься магией, - просто и буднично заявила она, - ну, в каком-то смысле. Не так, как в сказках для детей, с ведьмами там всякими, - веселый смешок, - скорее вот как ты, Полина, теряешь иногда вещи, которые неизвестно куда исчезают, - об этом Полина уже успела, сама того не ожидая, проболтаться, - или ты, Майя, чувствуешь что творится с другими живыми существами, - и Майя тоже успела, тоже того не ожидая, тоже проболтаться, - только осознанно, со знанием дела. Ничего, скоро сами все, - щелчок пальцами, - узнаете.
И, что забавно, все эти откровения про магию воспринимались очень легко, как нечто само собой подразумевающееся - так же, как и собственная откровенность в ответ на вопросы Яны Павловны. И только чуть позже, задним числом, до девочек начинало доходить - магия? Сказки? А откуда она знает про это? А почему я ей это рассказала? Но эти мысли не успевали задержаться - Яна Павловна переводила стрелки на что-то другое, сбивала с ритма, и все продолжалось своим чередом.
- Вот мы и пришли! - меж тем, объявила Яна Павловна, остановившись в конце какого-то коридора на третьем этаже. Коридор с одной стороны был весь в окнах, что выходили в парк - а с другой стороны весь в дверях. Двери были одинаковые, большие и деревянные, крашеные белой краской, основательные на вид такие. Яна Павловна потянула одну такую дверь за ручку на себя, та со скрипом отворилась - и перед девочками открылась большая, залитая солнечным светом, комната. Первой мыслью было "классная комната", потому что размером и атмосферой она напоминала школьный класс, даже доска для письма мелом имелась. На этой самой доске какая-то девчонка старательно вырисовывала не то цветы, не то снежинки, очень красиво. Однако парт в помещении не было, был овальный такой стол посредине, вокруг стола удобные креслица, а в креслицах - девочки, всякие-разные. И одна молодая женщина во главе стола, у доски, возрастом примерно как Яна Павловна. Правда, совсем на Яну Павловну не похожая. Скорее, на то, какой ту до встречи представляла себе Полина - тоже в очках, но другой формы, в строгом кремовом костюме, со строгой учительской прической, с серьезным таким лицом, настолько серьезным, что не сразу замечаешь что оно еще и привлекательное. И, в отличие от Яны Павловны, глаз эта дама не прятала - они у нее были какие-то изжелта-зеленые, внимательные, что называется пронзительные. Вообще, контраст с Яной Павловной был полный - и дело тут было не только в глазах. Вместо разболтано-активной мимики, пластики и жестикуляции - скупые и точные, статичные движения и позы. Вместо неясного, ускользающего образа - образ яркий, четкий, сразу привлекающий к себе внимание. Отличалась и речь - начиная с голоса, который звучал громче, в котором не было игривых интонаций и усмешек, заканчивая словами и фразами, четкими, по делу:
- Щукина. Ясенкова. Садитесь, - короткий приветственный кивок, короткий жест рукой в сторону двух ближайших незанятых кресел, - меня зовут Ольга Олеговна. Рада вас видеть.
- По тебе и не скажешь, - перебила ее со смешком Яна Павловна; она, цокая каблучками, обошла стол, встала за спиной у Ольги Олеговны и положила руки той на плечи, склонившись сзади к ее ушку, - и где мое "спасибо", мм?
- Спасибо, - Ольга Олеговна даже не взглянула на Яну Павловну, однако в голосе у нее на секундочку промелькнуло что-то вроде теплоты, очень незаметно так промелькнуло.

Магия, сказки, ведьмы...От этих разговоров даже бойкая Майя приутихла и даже как-то растерялась. Девочка, хоть ее убей, не могла вспомнить, когда она успела рассказать Яне Павловне о том, как она чувствует других людей. Да и понять, как все это связано с магией Майя тоже не могла. Она-то всегда думала, что настоящие пионеры/комсомольцы/коммунисты все такие. Словом,Майя притихла и шла за Яной Павловной, словно бы в полусне.
При виде классной комнаты, Ольги Олеговны и других девочек Майя снова оживилась. По крайней мере, здесь все было...более знакомо, что ли. Девочка с любопытством оглядывалась.
- Глянь, вот это я понимаю, учительница, - шепнула Майя Полине, с восторгом глядя на Ольгу Олеговну, - сразу видно! И девочки есть...
Она с удовольствием и даже с нетерпением уселась в ближайшее свободное кресло. Поерзала, устраиваясь поудобнее. "Сейчас Ольга Олеговна нам все расскажет,- подумала Майя, приготовившись слушать,- а то все сказки какие-то...магия! Советские люди в магию не верят, а только в науку!"
С этой мыслью Майя победоносно оглядела стол и будущих подруг. В том, что у нее появятся подруги, девочка ни секунды не сомневалась. Почему-то она была уверена, что здесь все дружат. "Вон ведь,- Майя краем глаза посмотрела на учителей, - Яна Павловна и Ольга Олеговна как дружат! Прямо, как..." Девочка попыталась вспомнить, где она видела таких же друзей, однако таки не смогла. Но в голове вдруг очень ясно возникла картинка - папа подходит к маме, которая сидит в кресле с вязанием, кладет ей руки на плечи и тихо так шепчет что-то...а мама улыбается и жмурится, как котенок, которому гладят пузико. Картинка была такой яркой, что Майе даже пришлось встряхнуть головой, чтобы видение растворилось.
"Вот я же и говорю, подруги", - девочка снова принялась разглядывать сидящих вокруг стола.

Щукина была рада тому, какой интересной и общительной все-таки оказалась Яна Павловна, и тому, как быстро они познакомились и как мило поболтали. Заходя в просторную светлую комнату, похожую на ее школьный класс, широкими окнами выходящий прямо на Набережную, она мечтательно улыбалась. И только когда строгий голос Ольги Олеговны выдернул ее из этого мечтательного состояния, до Щукиной начало доходить, что ни об "Орленке" в целом, ни о Яне Павловне она толком-то ничего и не узнала, зато о себе сдуру выложила такого, в чем перед людьми посторонними признаваться обычно не хотелось.
А ко всему прочему еще оказалось, что "магия" Ясенковой не в пример удобнее, полезнее и даже как-то… добрее, что ли, чем ее собственное глупое и ни разу не уникальное умение терять хоть ключи на улице, хоть торшер в комнате. Хотя последнее, конечно, уникальное — так еще суметь надо! Но все равно это не магия, а стыд один. Щукина буквально почувствовала, как от этого стыда горят кончики ушей. Еще немного — и дым пойдет.
Однако Яна Павловна ее, вроде как, даже… похвалила? И чем больше Щукина об этом думала, тем страннее все становилось.
Реакция родителей на ее "талант" и реакция на него Яны Павловны, которые были прямо противоположные, очень плохо соотносились у Щукиной в голове. Мысленное усилие, с которым Полина пыталась уравновесить две эти противоположности, теперь отразились на ее лице в виде глубокой, почти философской отрешенности. И Щукина, только тупенько покивав в ответ на указания Ольги Олеговны и слова Майи, пошла занимать свое место среди других девчат. Села она, впрочем, рядом с Майей, зыркая по сторонам и, между тем сложив руки на коленях, беспокойно ковыряя барашки на пальцах.

Полина с Майей заняли ближайшие свободные места - и теперь могли осмотреться по сторонам повнимательнее. Впрочем, в самой комнате разглядывать было особо нечего - она была вполне себе обычная, стол, креслица, цветочки-занавесочки на окнах, герань всякая. Интересными были только цветы-снежинки на черном полотне доски - и девчонка, которая их рисовала. И все остальные девчонки тоже были интересные.
Помимо Майи, Полины и Ольги Олеговны с Яной Павловной, в помещении находилось еще шесть девочек. Та, что рисовала на доске - высокая такая, длинная, с поражающей воображение русой косой едва ли не до пят. От доски и рисования она почти не отвлекалась, так что разглядеть ее с лица не представлялось возможным. Слева от Полины сидела Майя, а вот справа - какая-то тихоня, в очках и с рыжими кудряшками, уткнувшаяся в книжку. Книжка, как показал мимолетный взгляд на страницы и обложку, была не на русском языке, вроде как на немецком, однако по девочке в красном плаще на обложке можно было догадаться что речь в ней идет о Красной Шапочке. По левую руку от Майи же развалилась этакая хулиганка из хулиганок. Черные как смоль волосы острижены коротко, под глазом желтеет застарелый фингал, руки исцарапанные, вид лихой и надменный. Майю с Полиной хулиганка смерила недовольным взглядом, но ничего не сказала и не сделала; на Полине, правда, взгляд задержала - и Полина с удивлением узнала в хулиганке Лиду Короткову. Они с Лидой жили на соседних улицах, но ходили в разные школы. Виделись иногда, никогда особо не общались. Еще две девочки сидели поближе к Ольге Олеговне, по обе стороны от нее. По одну сторону - этакая маленькая, верткая, носатенькая и кудрявенькая, милая евреечка. По другую сторону - тоже носатенькая, но не маленькая и не кудрявенькая, более томная, спокойная такая грузиночка. Ну и последняя девчонка, сидящая напротив Майи с Полиной, спиной к окнам, окруженная со всех сторон пустыми креслами - самая бледная, с длинными волосами каштанового цвета. Почему все старались садиться подальше от нее, стало понятно быстро - глаза у каштанки были белесые, бельмастые, слепые. А еще она единственная не носила школьно-пионерскую форму - простое белое платьице. Кроме нее, галстука не было только у Лиды - чего и стоило ожидать. Полина даже не была особо-то уверена, состояла ли Лида в пионерах вообще. Семья у Лиды была бедовая, сплошные сидельцы, алкоголики и тунеядцы, удивительно что Лида вообще в школу ходила при такой родне.
- Теперь, когда все в сборе, давайте познакомимся, - перешла к делу Ольга Олеговна. Яна Павловна не встревала, так и осталась стоять у нее за спиной, держа руки на плечах и пряча глаза за стеклышками очков. Отчего-то думалось что взгляд этих глаз не то лукавый, не то нежный.
- Катя, то есть Екатерина Долгорукая, - обернувшись от доски, первой представилась высокая девчонка с косой. Она оказалась, пожалуй, первой красавицей в комнате, если не считать учительниц, которые были постарше и постраннее. Но главным в Кате была не привлекательность, главным в Кате было какое-то неуловимое ощущение уверенности в себе. Можно сказать, она оказалась из тех людей, которых называют прирожденными лидерами. Что, впрочем, немного не клеилось с тщательно скрываемой смущенностью во взгляде и перепачканными мелом пальцами. А так же тем, что Катя тут же спешно отвернулась к доске.
- Белла Левитан, - с милой улыбочкой представилась евреечка. В ней ничего необычного или особенного, кажется, не было, разве что голосок как у птички, щебечущий.
- Бэла Антелава, - мелодичным голосом представилась следом грузиночка. Они с Беллой оказались почти тезки.
- Лида, Короткова, - буркнула хулиганистая знакомая Полины, с каким-то недовольным видом разглядывая теперь Ольгу Олеговну с Яной Павловной.
- Грета Фогель, - негромко, почти шепотом, представилась рыжая любительница книжек на немецком, не поднимая глаз. Осталась только слепая в белом платьице. Она медлила, отчего все начали на нее поглядывать. Наконец, на тонких губах появилась улыбка, и слепая, неожиданно-сильным и звучным, красивым голосом, назвалась:
- Анна Потемкина.
Фамилия у нее оказалась, однако, говорящая. Словно бы подшутил кто-то, нехорошо так подшутил.

Пока девочки представлялись, Майя разглядывала их, даже не скрывая своего любопытства. "Ух ты ж! - думала она, - Еврейка, грузинка... А эта Грета Фогель вообще немка, что ли? Прямо интернационал тут у нас!"
Слепая девочка - Аня, вызвала просто бурю чувств у чувствительной Майи. Одновременно жалость, желание помочь, желание отстраниться и отвести глаза. "Стоп! - мысленно приказала себя девочка - Одна из твоих будущих подруг нуждается в поддержки и понимании, а ты трусливо отводишь глаза! А еще пионерка!"
Пристыдив саму себя, Майя открыто и прямо посмотрела на Анну Потемкину и улыбнулась самой дружелюбной улыбкой. "Ну и что, что она не видит,- девочка вспомнила, что ей говорила мама, - Добро люди чувствуют даже на расстоянии".
Все девочки ей понравились, разве за исключением тихони Греты Фогель. Майя всегда считала, что строитель коммунизма должен быть активным, решительным и смелым. А как бороться с империализмом, если ты сам едва жив?!
Ну и Лида... Майя с осуждением смотрела на девочку без пионерского галстука. Для нее это было сродни отступничеству, а таких Майя не признавала категорически.
- Меня зовут Майя Ясенкова, - представилась девочка, когда до нее дошла очередь. И снова улыбнулась, уже всем.

Полина замешкалась, черт его знает отчего. Может, присутствие хулиганистой Лиды повлияло, может, собравшийся в помещении интернационал в миниатюре, может, какие-то чересчур уж подружеские отношения между Ольгой Олеговной и Яной Павловной. А может и все сразу - или что-то свое. Или же она ждала что ее Майя представит, как до этого уже пару раз? Как бы там оно ни было, свои имя и фамилию Щукина назвала с опозданием и последняя. Со знакомством было покончено - и теперь девчата потихоньку разглядывали друг друга. Ну, за некоторыми исключениями - например, Потемкина никого не разглядывала, Долгорукая тоже, слишком уж рисованием увлечена была, а Короткова разглядывала, но не потихоньку, а прямо, даже нахально. В этом они немножко походили друг на друга с Ясенковой - та тоже глаз не прятала, демонстрировала, так сказать, заинтересованность. Зато во всем остальном, похоже, серьезно расходились - что обернулось этакой небольшой бессловесной дуэлью взглядов. Лида сразу поняла что Майя ее осуждает - и ответила насмешливой снисходительностью, с какой взрослые на детей смотрят, или те, кто побывал в переделке, на тех, кто пороху не нюхал.
Ну а Ольга Олеговна пока молчала, давая девочкам присмотреться друг к другу - а Яне Павловне к девочкам. И та присматривалась. Отчего-то первой это заметила слепая Потемкина, которая вдруг повернула в сторону учительниц невидящие белые глаза. Те, кто успел проследить за ее взглядом, могли увидеть нечто необычное; Яна Павловна сняла очки. И с глазами у нее и правда было что-то не то. Они словно бы постоянно меняли цвет и форму - но больше всего поражало и даже пугало не это. В этой смене цветов и форм угадывалось кое-что еще, каждые, так сказать, новые глаза на лице Яны Павловны, были чем-то смутно знакомы любому, кто обращал на это внимание. Разгадка была проста и очевидна - но в голову приходила с трудом. Глаза Яны Павловны не просто менялись; это были глаза присутствующих, которые она словно бы примеряла на мгновение. Тут были и серо-зеленые глазищи Полины, и ясные карие глаза Майи, и небесно-голубые очи Кати, и жгуче-темные глазки не то Бэлы, не то Беллы, и даже белесые бельма Ани. А когда промелькнул нахально-пристальный взгляд синевато-серых глаз Лиды, то под глазом Яны Павловны словно бы на мгновение нарисовался фингал.
Впрочем, разглядывать это странное зрелище тем из девчат, кто все-таки обратил внимание на Потемкину и проследил за ее действиями, довелось недолго. Секунда - и Яна Павловна, моргнув, одевает очки, снова пряча взгляд. А Ольга Олеговна начинает говорить, отводя от нее внимание:
- Институт благородных девиц, - веско произнесла она, - вероятно, вы уже слышали это название? А еще - магия. Яна Павловна должна была вам об этом сказать.
- И сказала, - вмешалась, перебив подругу, та самая Яна Павловна, недовольно похлопывая ту по плечам.
- И сказала, - согласно кивнула Ольга Олеговна, - однако, само по себе это ничего не объясняет. А я здесь для того, чтобы ввести вас, девочки, в курс дела. В этом нам поможет... Катя, так?
Долгорукая повернулась к честному народу с несколько смущенным и обеспокоенным видом:
- Ох, Ольга Олеговна, я даже не знаю...
- У тебя все получится, - заворковала, подскочив к девочке, Яна Павловна; а после, повернувшись к остальным девчатам, пояснила, - видите ли, девочки, из всех вас Катя лучше всего владеет своими, так сказать, врожденными способностями, и даже может их контролировать. Более того, в отличие от всех вас, она сама нашла "Орленок", пришла несколько дней назад - поэтому успела кое-что о нашей деятельности узнать.
- Так что смотрите на доску и слушайте меня, - подытожила Ольга Олеговна, - я буду рассказывать, а Катя будет показывать.
Яна Павловна отошла в сторонку, оставив Долгорукую у доски - и та, вздохнув, принялась вносить в свои цветы-снежинки какие-то коррективы, быстро-быстро.
- С магией большевики столкнулись еще в годы октябрьской революции, если не раньше.
Ольга Олеговна заговорила - и меловые снежинки-цветочки на доске пришли в движение. Линии поплыли, деформировались - и сложились в новый рисунок. На рисунке был красноармеец в буденовке, с ружьем - а напротив него какая-то фигура, носатая и с клюкой, напоминающая Бабу-Ягу из сказок. Но что еще интереснее - фигуры двигались. Красноармеец вскинул ружье - а носатая фигура махнула клюкой. И красноармеец, не успев нажать на курок, вдруг выронил винтовку, схватился за сердце - и рухнул замертво.
- Оказалось, что маги и колдуны всех мастей существуют на самом деле - и с древних времен прислуживают царям и королям, капиталистам и рабовладельцам, а порой не столько прислуживают, сколько властвуют, наживаясь на страданиях простых людей.
Новая картинка - рабочий в шахте надрывается, а за спиной у него толстый банкир деньги считает, а за спиной у банкира какая-то женщина, вроде сказочной Шамаханской Царицы, что-то колдует такое, от чего мешок с деньгами у банкира никак наполниться не может, а рабочий не по дням а по часам чахнет в шахте.
- И на стороне царского режима, так же как и на стороне белогвардейцев, маги и колдуны были. А вот на стороне советской власти - ни одного.
В этот раз по доске промчалась красная конница, преследующая отступающих белых. Победа кавалерии казалась неминуемой - но вдруг над ними нависли тучи, из туч ударили молнии - и нарисованные человечки на лошадях рассыпались по полю, побиваемые стихией с неба и воспрянувшими белыми из ружей.
- Советской власти нужны были свои маги, советские, - четко чеканила слова Ольга Олеговна, в то время как Катя, запыхавшись, что-то там то и дело подрисовывала по краям доски, из-за которых в центр полотна выползали новые картинки, - и такие вот девушки, как вы, стали одними из первых.
В этот раз картинка не сменилась - это было все то же поле боя. Красную конницу расстреляли и побили молниями почти всю, и в рядах белогвардейцев показалась пара фигур в плащах или рясах навроде поповских. Отчего-то в голове у каждой девочки в этот момент пронеслось - "выползли, гады". Ассоциация с гадами ползучими, выползающими на свет только когда им ничего уже не угрожает, была очень сильна, рисунки Кати создавали ее на ура. Но вдруг - из-за горизонта показались еще две фигуры верхом. Это были две девушки; их волосы развевались по доске, нарисованные мелом. Одна девушка махнула рукой, залихватски так - и тучи над полем боя словно бы руками развело. Белогвардейцы встали "в ружье", фигуры в черном среди них заволновались, что-то там замахали руками - но вторая девушка щелчком пальцев залила весь их строй пламенем.
- Враги звали нас красными ведьмами, - улыбнулась Ольга Олеговна, - партия зовет нас Ударным Крылом и Седьмым Отделением. Ну а институт благородных девиц - это местная шутка, в которой есть доля правды. Дело в том, что первые советские маги и колдуны возникли как попытка разобраться в документах и трудах вражеских колдунов, которые изредка попадали в руки Красной Армии. И знания, которые использовались для обучения таких девушек, как вы, были обнаружены как раз в одной из женских царских гимназий. Некоторые из этих бумаг до сих пор не изучены до конца, этим занимается Канцелярия, она же Первый Отдел, тоже одна из наиболее старых магических организаций в нашей стране, возникшая даже раньше чем наша, из числа разведчиков и ученых, пытавшихся разобраться в ситуации.
На доске, меж тем, появились цифры - в римском написании, от одного до семи. Под цифрой семь стояла пара девушек, очень похожих на всадниц с предыдущей зарисовки. А еще - чем-то похожих на Ольгу Олеговну с Яной Павловной, только в кожанках. А под цифрой один - сидел за столом с каким-то манускриптом серьезного вида дядечка в очках.
- Помимо Первого и Седьмого Отделений, существуют еще Второе, Третье, Четвертое, Пятое и Седьмое. В стенах "Орленка" вы можете столкнуться с ребятами из Третьего и Четвертого, из Разработки и Наблюдения.
Под цифрами три и четыре показались свои картинки. У Разработки - два парня в спецовках, возящиеся с каким-то диковинным станком. У Наблюдения - парень и девушка, сидящие в каких-то странных штуках-капсулах, словно бы несущихся через космос, мимо планет и звезд.
- Оба этих Отделения еще совсем "молодые", существуют не так давно, возникли уже в мирное время. Третье Отделение пытается совместить магию и технику, создать машины и приборы, которые будут работать лучше, позволят обуздать магические силы и заставить их служить на благо человечеству. Четвертое Отделение наблюдает за границами нашей страны в нематериальном пространстве, куда многие из вражеских зарубежных колдунов имеют доступ.
- Можно сказать что ребята из Наблюдения в каком-то смысле пограничники, - вмешалась на секунду Яна Павловна, - а еще они называют себя эфиронавтами, запомните, девочки. А если кто-то из Разработки будет вас благородными девицами обзывать - называйте их стахановцами!
- Спасибо за комментарий, Яна Павловна, - перебила ее Ольга Олеговна, - продолжим. Ребята из Третьего и Четвертого Отделений в "Орленке" обучаются, так же как и вы. А вот люди из Второго Отделения "Орленок" охраняют. Вы все их уже видели - например, Степана Игнатьевича в вестибюле. Второе Отделение зовется Охраной. Оно, так же как и наше Отделение, так же как и Канцелярия, является очень старой организацией. В Охране служат люди, которые не столько маги или колдуны, сколько обучены противостоять магам и колдунам своими силами. Так что, - сделала строгий вид Ольга Олеговна, - с ними лучше не шутить.
На доске появился тот самый Степан Игнатьевич, по форме и с наганом, стоящий на страже.
- Ну и последние два Отделения, Пятое и Шестое, тоже относятся к числу новых, моложе даже чем Разработка с Наблюдением. Большая часть информации о них засекречена, известно только что Пятому Отделению присвоено название Спецотдел, а Шестому - Лаборатория. Существует предположение что Спецотдел занимается разведкой и наблюдением за колдунами за пределами нашей страны, в то время как в Лаборатории делают примерно то же самое, что и в Разработке, только как-то на свой лад. Однко это все всего лишь слухи.
На рисунке под цифрами пять и шесть вырисовались два больших вопросительных знака.
- Спасибо, Катя, - поблагодарила Долгорукую Ольга Олеговна, и рисунки замерли, став просто рисунками. Катя устало вздохнула - но обернулась с милой улыбкой:
- Рада стараться, Ольга Олеговна!
И заняла одно из незанятых мест за столом, между Потемкиной и Коротковой. Яна Павловна отошла куда-то к окну - а Ольга Олеговна внимательно обвела девочек взглядом:
- Вопросы?

Майя не заметила странной "игры глазами" Яны Павловны. Но даже если бы и увидела, то вряд ли это удивило бы ее больше, чем слова Ольги Олеговны и того действа, которым они сопровождалось. Девочка открыла рот с самого начала, да так и осталась сидеть, заворожённо глядя на доску. "Магия? Красные ведьмы? - мысли в голове Ясенковой скакали, как красная конница в атаке, - Но ведь...но ведь это сказки. Или нет. Ольга Олеговна не может обманывать, она не такая... Да и картинки вон чего - двигаются".
Когда Ольга Олеговна закончила, Майя шумно выдохнула. Только теперь она поняла, что сидела, затаив дыхание. Разумеется, она подняла руку.
- Значит мы тоже красные ведьмы? - почему то ей было очень приятно произносить это "мы" - Только я ничего такого не умею. Ну, картинки там...или ещё чего.
Майя секунду помолчала и вдруг прибавила, словно что-то сообразив.
- Или...или мы просто ещё, как вы сказали, не владеем?