Д - Дискомфорт | ходы игроков | Каторга

Утро красит нежным цветом стены древней каторги. А больше никто и ничто их не красит. Такие вот мрачные и зловещие стены, с вышками и магическими огнеметами на них, или еще с чем-то, что так весело и затейливо дымится, изредка пыхая огнем из смешных, закопченных раструбов. Оживляют картину здоровенные ворота, с двумя транспарантами над ними. Первый, небольших размеров, гласит "Частная горно-рудная каторга «Счастливая дорога к Небу»", второй же, выписанный намного крупнее, вещает - "Пламенный привет героям подневольного карательного труда!". Сразу чувствуется, что здесь о вас позаботятся и позаботятся на совесть.

Всех новоприбывших быстро строят на поле перед каторгой, запихивая неполные цепи и цепи с трупами, вроде вашей, в задние ряды. И начинаются торги. Пока Руфус и неизвестный тип, предположительно владелец каторги, торгуются, забравшись в руфусовский паланкин, специально обученные люди разъясняют будущим счастливым каторжанам, что их ждет и как надо себя вести. Стоя на высоком деревянном помосте, сменяют они один другого, хорошо поставленными голосами донося до вас Истину! Через некоторое все это сливается в один сплошной шум, из которого ваше непривычное к таким выступлением ухо изредка вылавливает что-то знакомое "Горное дело - ударный фронт эльдианства!", "Ночь работе не помеха!", "Пособник - слуга народа!", "На свободу с чистой душой!", "Победа эльдианства неизбежна!".

Тем временем торги завершаются, и ко всеобщему удовольствию начинается распределение, большую часть узников греет надежда, что уж тут-то можно будет спать не в чистом поле, на голой-то земле, а под крышей, на соломе, и может даже воды дадут. Совместные приемные комиссии из руфусовской свиты и лагерной обслуги, после краткого осмотра, определяют кого-куда, и кто на что годен. Когда наконец доходит черед до вас, ушастый тюремный писарь без долгих размышлений записывает вас в огромных размеров учетную книгу и лениво ткнув пером куда-то себе за спину, отправляет на Ледник.

Утро наступило, но облегчения не принесло.
Не то, чтобы совсем не принесло. Глаз левый малость разлепился, корку кроваво-слезливую, на нем засохшую, пальцем негнущимся соскрести удалось. Теперь можно свет белый видеть.
Да лучше б не видел, наверное. Стены, вышки, надписи жизнеутверждающие, речи воодушевляющие. Которые, кстати говоря, сквозь вату в голове с трудом доходят. "Ударный фронт" какой-то, чего-то там "работе не помеха" — это они о чем? "Слуга народа" вот еще — ну это всем понятно. И еще что-то там "неизбежна". Смерть, что ли?
Закончили трескотню свою. Цепь дернулась. Вставать, кажись, надо. Вот только ноги не держат же совсем.
"Мужики, подсобите, что ли? А то так никуда и не пойдем," — сказать хотел. А получилось только:
— Ммммм... — и цепью позвенеть.

Уже почти под утро, когда все успокоилось, Оливер прочел над телами еще двух умерших товарищей молитву, закрыл глаза им. А потом не торопясь стащил с мертвых тел штаны, рубахи, сапоги. Преодолевая брезгливость напялил на себя то, что сумел. Заодно поменял повязки на своих многочисленных ранах. Сапоги сложил по парно и отложил в сторону. Не отберут завтра - сменяю на дополнительную пайку.

Мрачное спокойствие. Так наверно, можно назвать состояние, когда хорошего уже не ждешь, а плохое встречаешь с редким фатализмом. Оливер стоит, своей очереди ждет, поднимает голову на шорох пера. Какой приятный звук, проносятся мысли.

- Уважаемый, - обращается Оливер к писарю - снизойдите к мольбам сирым - снимите покойников с цепи. Нас на ногах всего четверо осталось, а троих тащить приходится. Да и зачем вам в книге вашей красивой два лишних трупа?

В любом случае, де Локвуд помогает нести Доша, да надписи на табличках читает. Ледник, да? Ну чтож, видимо сдохнем на холоде. Не все ли равно?

О какой бдительности в избитом, усталом теле могла идти речь?
Арно пришел в себя, вырвавшись из тяжелого сна, уже тогда, когда Нюка и Башку забили, а ублюдков, это сделавших, отогнали дубьем и арбалетными болтами.
Остаток ночи Арно провел, сидя на земле, ожидая утра и своей участи, совершенно убитый и мрачный. Отвлекся лишь, когда изуродованный Оливер отпевать мертвецов начал. Не мешал этому Арно, лишь шептал хрипло, молитвам Оливера вторя.

А утром были торги. Выстроили - пленники стояли. Погнали куда-то - пленники пошли. Послушно и обреченно, неся израненных и волоча мертвецов.

Ледник. Арно понимал значение этого слова, но никак оно не ассоциировалось с каторжным трудом. Охотник, все еще живой в истерзанном теле и истрадавшейся душе, знал, что ледники - это горные просторы и чистая, холодная вода.
Но здесь не было ни свободы, ни воды.

Холодало. Страшно хотелось пить. Арно пытался читать, что тут пишут. Не так чтобы очень усердно, лишь бы отвлечься от мучавшей жажды.

Продрал глаза по утру - двоих уже нет. Да что ты за напасть, прости Всепроститель наши души грешные. Околесился святым знамением, моргая сонно. Потом были вышки с магическими огнемётами. Очень почему-то интерес привлекли. Прям и глядел на них, и глядел. Чуть глаза не проглядел. Но всё искоса, всё тайно, исподвОль. Так, чтобы не заметил кто. Один у нас на цепи доходит, другой его потащил. Подставил плечо, пробубнив умирающем тихо, мол, всё нормально, мол, никто не загрустит, но Бог простит. Спрашиваю там по дороге, родные, может, есть. Если выберусь, передать им чего. Последние слова. Это для человека важно. Один (видно из бывших бар) заговорил с писарем про трупы. Посмотрел на него одобрительно: с пониманием человек и с языком.

Ночка была та ещё. Кальт спал чутко, но всё же проморгал нападение на свою Цепь. В массовой драке погибли Билл с Нюком, что было весьма печально как с точки зрения человеческих эмоций, так и в плане дальнейших перспектив. После наведения порядка стражниками остаток ночи прошел относительно спокойно, но было очевидно, что спокойствие это продлится не долго, поэтому следующим вечером крайне необходимо обсудить с парнями дополнительные меры по обеспечению безопасности. Если дожить удастся до этого момента.

Солнечное утро представило каторгу во всей её красе. Высокие стены с вышками и огнеметами внушали мрачную уверенность в то, что сбежать отсюда будет весьма сложно, а может и вовсе невозможно. По крайней мере не в ближайшем будущем.

Избитые и усталые, но пока еще живые, пятеро товарищей по несчастью доковыляли до распределителя. Оливер обратился к тюремному писарю с правильным и очень уместным вопросом, и Кальт, предчувствуя что договориться с писарем будет не просто, решил поддержать Локвуда:

— А ещё на покойниках остались метки магические, пособники собственноручно устанавливали. Ценная вещь, наверное.

Группу определили на Ледник. Кажется, от одного лишь упоминания об этом месте утро стало заметно прохладнее. А когда Цепь начала приближаться к Леднику, стало очевидно, что назвали это место неспроста. Интересно, чем им предстоит заниматься?

- На хуй, это вон туда. - заученно и без эмоций бормочет ушастый писарь, и повторно тычет пером себе за спину, не обращая внимания, ни на ваше желание избавиться от тел, ни на полезные сведения о магических метках, от чего у вас начинает закрадываться смутное подозрение, что в советах и уточнениях от каторжан этот неблагодарный урод не нуждается.

Шагаете по одному из каторжных коридоров, мимо стен из грубо рубленного, необработанного камня, изредка прерываемых кусками обработанной породы, выкрашенной шаровой краской на которые нанесены защитные руны, слова священных текстов или предостерегающие надписи. Освещение тусклое, большей частью магические кристаллы, порядком поизносившиеся, а в паре мест их заменяют привычные вам факелы, которые вы так редко видели с момента своего знакомства с Империей. Похоже каторжное начальство не слишком-то балует стражу и каторжан. Идти откровенно скучно, стража молчит, ничего не происходит, и развлекает лишь необходимость шевелить отбитыми ногами, да тащить на себе пострадавших и уже мертвых товарищей. Даже таблички не радуют, какие-то они невеселые: надпись "БУР" и стрелочка нарисована к двери, или еще одна "Не допускай!" и ниже мелко "преждевременной смерти кающихся", или вот такая "ответственный за пожарную и магическую безопасность: старший надзиратель Важн". И в таком духе.

И лишь одно событие несколько скрашивает унылый ваш путь, примерно на полдороги, из бокового ответвления появляются две пожилых охранника, в серой форме и кожаных фартуках, которые волокут за собой, на цепях, влажно булькающий кусок мяса, отдаленно напоминающих человека, и некоторое время шагают перед вами, оставляя за собой кровавый след, пока наконец не сворачивают в другое боковое ответвление и не скрываются за массивной дверью. Над которой умеющие видеть видят табличку с нарисованной на ней оскаленной карраковской мордой, а умеющие читать еще и разбирают надпись "Не влезай - убьет!".

Снова скучно топаете по коридорам, терпеливо ожидая в те моменты, когда охрана открывает и закрывает двери, прогоняя вас через зарешеченные проходные. С каждой пройденной решеткой становится все холодней и холодей, стены начинают покрываться сначала изморозью, а потом и ледяными наростами, которые похоже периодически чистят, без особого впрочем успеха. Наконец, проходите сквозь двойной тамбур, снабженный утепленными дверьми и оказываетесь в Леднике.

Как некоторые из вас и подозревали, место это неприятное, огромная выработка в теле горы, которую местное начальство выделило под хранение мертвых. Выдолбленные в стенах ниши полны тел каторжан, разной степени сохранности и оледенения, а те, кого уложить не удалось, гордо весят на крюках, зацепленные за ребра. Помещение поражает своими размерами, и невольно наводит на размышления о том, сколько же героев подневольного карательного труда содержится на частной каторге. Дверей, вроде той из которой вы вышли, видно больше двух десятков, через них постоянно вводят и выводят заключенных с известным грузом, и лишь плохое освещение мешает вам рассмотреть получше, сколько еще таких приемных пунктов расположено дальше. Свет, кстати, какой-то серый и мерцающий делает и без того нерадостную картину и вовсе печальной.

Впрочем, толком загрустить вы не успеваете. Охрана подгоняет вас чуть ближе к столу, за которым вальяжно расположился важный пузатый охранник, в теплом тулупе и высокой меховой шапке, за спиной которого скучают два дуболома с дубинками, и угодливого вида писарь из числа каторжан. Перед ним же переминается с ноги на ногу нескладный сутулый человек, высокого роста, страшной худобы, носатый и обряженный в непонятную рясу, с вышитой на спине надписью "Рвач".

- Господин Важн. Я настаиваю на скорейшей сортировке и захоронении! Мой фургон уже разложением пахнет премерзко, нельзя столько тянуть, ну и наконец это банально в наших общих интересах!
- Банально-анально. Не мельтеши, рвач. Щас всех распределим согласно категории.
- Я бы попросил! Я врач! Эта досадная ошибка на форменной одежде не должна служить поводом для бесконечных оскорблений моего человеческого достоинства!
- Не ной, рвач. Что на тебе написано? Рвач, написано. А раз рвач, значит рвач. И не зли меня, а то я разозлюсь. Короче, берешь уебанов вот этих, из новеньких, осматриваешь, с конвоем пиздуешь на место захоронения, определяешь кого куда, зарываешь под протокол и бегово назад. А там уже и поглядим, что с твоим фургоном можно сделать.

Невольно хмурясь и озлобленно мотая головой, словно не в силах смириться с такой жизненной несправедливостью, Рвач направляется к вам и, после краткого осмотра, дает указание охране, которая в свою очередь гонит всех к плохопокрашенному тюремного фургону, очевидно используемому для перевозки живых и мертвых каторжан. Похоже кое-кто в самом скором времени освоит полезную и всегда актуальную профессию гробокопателя.

Подхватили чьи-то сильные руки, помогли подняться, повели. Еще кто-то с другой стороны присоединился, и вот так, на чужих двоих, въехал Дош в ледяное царство.
Путь туда запомнился плохо. Через щелку вместо левого глаза много не разглядишь: решетки, таблички, руны охранные, кристаллы магические осветительные, факелами сменяющиеся. Да еще один из тех, кто идти помогал, принялся к Всепростителю причащать по дороге. Ненавязчиво так, по-простецки. А Дошу что, слушал себе да головой кивал — то ли в согласии великом, то ли в такт шагам. И мычал еще изредка что-то губами разбитыми. Негромко так, то ли стон, то ли молитва.
Холод, в мороз превратившийся, боль чуть назад отодвинул. Глядишь, вскоре и отморозить себе можно что-нибудь, наиболее болючее.
Пока диалог людей важных проистекал впереди, стоял, товарищами поддерживаемый, и все норовил к стенке прислониться ледяной. Лицом распухшим, или грудью в синяках, или спиной, кнутами иссеченной. Или хотя бы ладони саднящие приложить.
Холод же, приятно на раны-то. Пока не замерзаешь насмерть.

Ну, нахуй так нахуй. Нам не привыкать. Взвалили тяжелый груз и поперли за охраной. Забавно, но ушастый говнюк был в целом прав. Притащили мертвяков аккурат в мертвяцкую пещеру. Куда и надо их приволочь, по идее.

А там остатки быстро передали какому-то худому типу не самого большого уважения в местных кругах. Однако свободному и что-то могущему в этом месте. А значит, с ним надо навести контакт - а чем брать таких людей, Оливер знал. Обратился вежливо, но без подобострастия. С уважением.

- Здравствуете, господин Врач. Мое имя Оливер, это Кальт. Арно и Вукса. Тот который без сознания - Дош. Два мертвеца с нами - Башка и Нюк. Вроде никого не забыл. Мы вам переданы в помощь, так что командуйте. Чем мы вам помочь можем?

Все больше замерзая, Арно упорно нес полумертвого товарища, пытаясь что-то вычитать в табличках.
Дош тяжелел с каждым пройденным метром, надписи не несли ничего хорошего.
Людей здесь гноят до самой смерти.

Ледник, оказавшийся огромным ледяным складом мертвецов, лишь подтверждал это. Арно не особенно вслушивался в разговоры, ежась от холода. Он просто пошел, когда повели снова, сразу после краткого осмотра каким-то Рвачом.
Наверное, трупы носить-грузить. Или закапывать трупы.
Обессиленному Арно было все равно, в общем-то. Хотелось есть, спать, пить. Покоя и свободы хотелось. Тяготы жизни в Мирагаре теперь казались беспечной, сытой жизнью глупца, не понимающего своего счастья.

Привели к телеге, забитой мертвецами. Арно это понял по запаху гнилой мертвячины, ударившей в чудом уцелевший нос, отчего каторжник на секунду пожалел, что способен чувствовать запахи.

Ледник оказался ледником - есть в жизни надёжные, необманчивые вещи. Писари скребут писульки. Начальник начальствует. Трупы мертвы. Могильщики будут копать. А вот врач - рвач. Нарушает страшную правильность и гармонию естественного хода вещей. Может, он и есть наша помощь? Божий Знак?

Договориться с писарем не удалось, пришлось волочить трупы на Ледник. Измождённый и голодный, Кальт на автомате брел вперед и тихим шепотом молил Всепростителя дать ему и его спутникам сил вынести все тяготы плена и пережить очередной суровый день испытаний.

А вот и до Ледника добрались. У Хартмана были некоторые идеи по поводу того, как может использоваться место с таким говорящим названием, но он и подумать не мог, что Ледник служит в качестве огромного хранилища мертвецов. Так вот зачем они тащили сюда Билла и Нюка! Чтобы оставить здесь "храниться"...

Разговор Важна и Рвача был любопытным и немного жалким. Похоже что последнего не очень любят на Леднике, однако когда Рвач проводил осмотр пленных, Кальт не испытывал к нему жалости - во взгляде его читался лишь искренний интерес.

Рвач хоть и суетился, нервничая чрезмерно, оказался человеком дела, быстро осмотрел вас и распределил, кому в фургоне с мертвяками комфортно ехать, а кому на своих двоих грустно топать. Хотя, может быть просто ткнул пальцем в тех, кто ему не понравился и подписал таким образом на оздоровительные прогулки. Рвачи они такие, их не угадаешь. В итоге большая часть вверенных ему заключенных отправилась в пешее путешествие, в котором к ним присоединился и Кальт. А вот остальные из вашей пятерки выживших счастливчиков, были определены в фургон, непонятно чем с первого взгляда Рвачу приглянувшись.

Один лишь Оливер у него двоякие эмоции вызвал, на вид страшный, как каторжная жизнь, а разговоры ведет учтиво, как человек благородный и воспитанный. К чести Рвача надо заметить, что он переборол отвращение первоначальное, и определил де Локвуда в фургон. В знак хорошего своего отношения. В разговоры же вступать не стал, буркнул что-то вроде "делайте что скажу, и еще поживете" и этим ограничился.

И снова пришлось вам тащиться куда-то, причем традиционно никто и не подумал поинтересоваться нравятся вам такие вот перспективы или нет. Правда на этот раз нарисовалось приятное разнообразие, кое-кому повезло в фургоне прокатится, в обществе старых друзей. В каторжном фургоне уютно расположились безвременно почившие Таг, Башка и Нюк, пара мертвых каторжан, которых вы за время путешествия по тракту вроде бы видели, и еще дюжины три тел, совершенно вам не знакомых. От отдельных попахивало уже, но не так чтобы очень, приукрасил видать Рвач, когда на вонь в фургоне начальству жаловался. Вот в такой вот компании и совершили вы путешествие к местному кладбищу, за каторжными стенами расположенному. Заодно на людей посмотрели, да себя показали. А посмотреть тут было на что, огромные отвалы породы, прям горы рукотворные, трубы непонятные, размеров потрясающих, из каменных глыб выложенные, в жерло которых легко бы фургон похоронный въехал, патрули с карраками, которые так хотел увидеть Вукса, отряды тяжеловооруженной охраны, одним своим свирепым видом любые мысли о мятеже пресекающие, ну и людишки подневольные конечно. В великом множестве, и в состоянии разном, кто-то может поживет еще месяцок-другой, крепыши такие прям, а кому в лучшем случае пару дней воздух коптить осталось. Но все при деле, кто тачки груженные возит, кто породу просеивает, кто наблюдает за остальными внимательно и кому надо доносит. Заодно и с дымом из местных труб познакомились, ядреный такой дымок, вы-то лишь краем его зацепили, и то глаза на лоб полезли, да мысли стали возникать о скорой встрече с Всепростителем, а местные в нем работают в поте лица, ну, тех из них, кто сразу от дыма не мрут.

Наконец до кладбища добрались, под ленивые разговоры охраны о том, что нынче похоже премии не будет, потому как циркачи на закупки не приехали, и заготовленные преступные руки и ноги остались невостребованными. Видать старыми запасами обходится нестареющий аттракцион "Забальзамированная рука Черного Тага, печально знаменитого убийцы и преступника". Еще про Рвача хохму услышали, мол, роют каторжане под его чутким руководством на старом кладбище какие-то полезные могилы, все надеется Рвач кому-то из начальства доказать, что он тут самый умный. Но пока, что характерно, ничего толкового не нарыл и не доказал. Все так же скучно и без событий интересных разгрузили тела в большую яму, почему-то круглой формы, причем Рвач подозрительно при этом на Доша косился, словно решал про себя оставить того доходить, или в яме Дошу самое место.

Рвач же бесконечно со свитком каким-то сверялся, бегал туда-сюда, все проверял, бормотал всякое, да всех поторапливал, словно мертвякам от неторопливости вашей хуже стать могло. Забавный такой. Прям целое представление устроил, из простого захоронения бедолаг каторжных, чем вызвал насмешливые улыбки и у охранников, и вас. Подумаешь делов-то, людишек сгрузить и закопать. Но охрана видимо к рвачевским выходкам привыкла, и потому особого внимания на них не обращала, а вы за время дороги поумнели, и поняли, что лучше в таких делах не отсвечивать, и поэтому от обсуждения смешного суетливого Рвача тоже воздержались. И как оказалось не зря.

- Все! Настало мое время! За Рвача ответите! - рубит фразу, чеканя каждое слово, Рвач, очевидно решившись на что-то очень для него важное и грозно воздевает длинный кривой палец в небо. А затем вытаскивает из кармана небольшой, весь исписанный рунами, костяной амулет, просто ощутимо сочащийся опасностью и ломает его напополам. - Пиздец вам, дегенераты жалкие, ничтожные людишки, неспособным оценить весь мой Гений и изыскательский порыв!

Охранники весьма удивленны и немного раздосадованы неадекватным поведение Рвача, один из них даже ворчит "совсем ебанулся, со жмуриками своими", но такие заявления оставлять безнаказанными нельзя, поэтому руки служивых привычно тянутся к дубинкам. Рвач же заметно бледнеет и с ужасом смотрит то на них, то на амулет. И тут... заклинание срабатывает.

Выблевывая черной кровью свои внутренности, охранники валятся на землю. В один момент волосы на их головах выпадают напрочь, носы проваливаются внутрь черепов, кровавая жижа хлещет из всех отверстий на телах, пока умирающие пытаются выть и хрипеть, тщетно удерживая размягчающимися руками вытекающие глаза. Несколько долгих, словно целая жизнь, мгновений, вы оторопев, с ужасом наблюдаете за тем, как здоровые в общем-то мужики превращаются в лужи тягучей, черной крови, в каждой из которых почему-то продолжает биться все еще живое сердце.

- Так, так-так. - бормочет уже пришедший в себя Рвач, вновь сверяясь со списком. - Перебить охрану - сделано. Теперь что? Ага-а. Разместить еще живых заключенных в саркофаги. Да-да-да. Эх, надо было раньше догадаться управляющий магический контур на себя замкнуть, но кто ж мог знать-то. Ну ничего-ничего, я еще им всем покажу!

- Вперед в саркофаги, мои верные добровольцы! - важно командует он, указывая вам на свежераскопанные могилы. - Пришел ваш черед послужить священной церковной Науке! Всем в саркофаги залезть, и крышкой себя закрыть. Для безграмотных уебков поясняю, саркофаг эта вон та каменная штука, в могиле.

Оливер поблагодарил Врача и заткнулся, как было велено. Только по сторонам глазел да от дыма кашлял. Ноги расковали, уже хорошо. Хоть идти полегче стало. Можно даже бежать, да. Только куда убежишь то, вокруг одно большое царство Всепростителя? И вообще - как бы Эльдо все видит и смотрит он на тебя неодобрительно за мысли такие. Вздохнул, к реальности вернувшись.

Работа поначалу всегда лучше, чем пустая трата времени. И хоть физический труд Оливер с детства не любил и не умел, но тут это означало хоть временное прекращение страданий. Увы, не сложилось.

Печально, но Рвач оказался все же уебан. Что он хотел достичь ритуалом своими неведомы непонятно, но явно ничего хорошего. Охрану сгубил амулетом своим на раз. И вот приказывает нам "замкнуть собой контур". Что блять, это значит непонятно, но за словами колдовскими чует Оливер погибель лютую. И вообще не хочется ему в могилу, даже обожженному и кривому.

Прям вот всю волю свою напряг, чтобы оковы доброго голоса сбросить и действать по воле своей. А там уж можно и Рвачу в голову прописать кандалами.

Главное, черной крови не коснуться. Она у Оливера прямо дрожь вызывала.

Всепростителева милость обернулась чёрным колдуном. Убил стражу. Нас - в могилы. Ишь. Раскомандовался. Мысли вялые плывут. А ноги-то идут, идут. К саркофагу. Аж разбежались от усердия прям. Но по дороге да с этого разбега...

Арно был напуган. Одно дело ощущать на себе чужое влияние или слышать разрушительный звон магического оружия, сравнявшее с землей половину города.
Но видеть своими глазами отвратительное черное колдовство, от которого люди за секунды гниют, заливая все вокруг черной кровью - это совсем другое, от чего сердце сжимается от страха, словно безжалостной ледяной рукой.
Движимый чужой волей, Арно, с ужасом в глазах, переставлял ноги в сторону могил, бормоча молитвы и сопротивляясь каждому своему шагу.

Кальт таращился на тающие тела стражников и скорее был растерян, чем напуган. Затюканный простачок Рвач оказался сильным магом, озлобленным и чувствующим себя критически недооцененным. Что же теперь делать? Повиноваться воле колдуна или попытаться оказать ему сопротивление, во имя Эльдо Всепростителя? Или точнее сказать во имя Истинно Ёбнутой Церкви, по воле которой Хартман и еще сотни "грешников" оказались в той жопе, в которой они сейчас находятся? Нет уж, увольте и идите нахуй!

Кальт, подстегиваемый Благодатью Рвача, решительной походкой направился к саркофагу. Жги, Рвач! Отомсти мудакам за всех нас!

Ага, все бросили и кинулись тебе в саркофаги ложиться, подумали вы. И почти всем сразу же захотелось не только высказать Рвачу поганому, что вы о нем думаете, но еще и жестами это высказывание дополнить, чтоб проняло гада до печёнок. Всю волю свою призвали, собрав в кулак могучий, чтоб наказать негодяя по законам эльдианским, да и просто по совести. Тряслись прям в праведном гневе, зубами скрипели, но все напрасно. Не дано людям ментальной защите необученным, переломить заклинание высшего порядка. Но Рвач ваши старания заметил и оценил:

- Скоты неблагодарные! Я же вас от мучительной смерти спас! А теперь впишу ваши имена рядом со своим! Золотыми буквами, между прочим, в книгу величайших церковно-научных открытий!

А больше ничего не сказал, не до того ему было. Все бегал и молитвы читал, малюя черной кровью на каменных надгробьях символы священные и руны богомерзкие вперемешку, от чего надгробья крошиться и светится отвратительным черным светом начинали. Вы же тем временем, сопротивляясь изо всех сил и каждый шаг старательно замедляя, тащились к саркофагам, а потом с не меньшим усердием боролись с собой, чтоб крышкой не накрываться, как подлый Рвач приказал. Но чуда не случилось, и сделать все пришлось буквально, как было сказано.

Поэтому не видели вы, как закончил Рвач заклинание свое злодейское. Не видели, как растеклась черная кровь по кладбищенской земле, в огромное колесо складываясь. Не видели, как раскрутилось это колесо до скорости страшной, и не начало в землю вгрызаться, выплевывая по ободу своему комья земли и дым извергая. Не видели, как навстречу колесу полыхнуло ослепительно белым цветом, и звук раздался такой, словно кто-то часы механические заводит, колоссальных размеров. Не видели, зато очень хорошо все это чувствовали и слышали.

А потом был голос Рвача, завывающего какой-то обморочный бред:

- Я служитель не буквы тленной, но духа вечноживого!
- Я укрепляюсь мощью священной, огненной мощью Всепростителя!
- Да будет слово мое услышано, да придет время жатвы!
- Да будет день, пылающий очищающим пламенем!
- Да пожрет нечестивцев священный огонь Всепростителя!
- Как обратились в прах горы и моря усохли по воле Его, так падут же и сердца неверующих!
- И разверзнется жестокосердная земля, облекая плотью могучей, верных стражей Первого Императора!
- Да будет так! Ибо Всепроститель велик и все в реке жизни течет по воле Его!

Орет Рвач, жути на вас нагоняя, но всё впечатление от завываний этих последние слова его портят, которые жадный Рвач в странные свои призывы впихивает - "Да получу я за это известность всемирную и премию, а еще пост декана!"

И несмотря на это, кто-то безгранично могучий ему отвечает. От чего становится жутко. И это вам, страшно представить каково сейчас тем, кто на каторге остался. Километровый столб пламени вырывается из жерла огромной трубы, моментально испепеляя тысячи каторжан и охранников. А затем, словно этого было мало, взрывается сама труба, огромным обломками разнося в клоки все каторжные строения, круша и разрывая с одинаковой легкостью, и толстые каменные стены, и многослойную сталь, и хрупкую человеческую плоть. Подземные потоки пламени за считанные мгновения прожигают себе дорогу от основания трубы до кладбища, поджаривая на ходу всех встреченных неудачников, плавя землю до состояния глины и стекла, со страшным треском разрывают каменные плиты, покрытые рунами из черной крови, и с ревом извергаются огненными водопадами на Рвача, яму с телами и ваши саркофаги.

Страшный жар..
Удушье и падение...
В милосердную тишину...
Подальше от пожирающего тело огня...
В темноту спасительную...
Прочь от крови запекшейся и мучений...
Быстрей туда, где нет ни боли, ни обид...
Навстречу теням родных и любимых...
На пути в блаженное нигде и никогда...
И словно ладони Всепростителя ловят вас...
Прощая разом все грехи ваши...
А вы ему не прощаете...
Но ему этого и не нужно...
Так находите вы наконец единение и примирение с ним...
В смерти.