Мне холодно | ходы игроков | Сцена 3: Линчпин

      Когда Оливер проснулся, в помещении стало гораздо теплее. Ночью ему снился дом. Дом, мама и сестра. Отец не вернулся с войны, и они жили втроём. Флор младший-и-единственный ощущал себя — благодаря этому или нет — слишком странно, чтобы пытаться сформулировать свои ощущения. Но то было совершенно иное состояние рассудка. Ненависть ушла, будто её не было никогда. Внутреннее напряжение и постоянная мобилизованность в мире сна не требовались, а потому от них тоже не осталось следа. Сама атмосфера чувствовалась невозможно-позитивной, спокойной и комфортной. Однако непривычнее всего было чувство такого внутреннего покоя, какой Оливеру не доводилось испытывать никогда прежде. А хуже всего — оно действовало как наркотик. Ни за что не хотелось его отпускать, хотелось пробыть в этом тепле как можно дольше, потому что, возможно, это ощущение больше всего, что он когда-либо чувствовал, походило на подлинное счастье.

      В котельной всё осталось по-прежнему. Котельная не исчезла, про́клятый мир ещё претендовал на реальность. Мирное сопение Эбби отчётливо слышалось рядом. Должно быть, ей тоже снился дом.

      Некоторое время Оливер лежал с открытыми глазами, равнодушно созерцая щель между бетоном и чугунной крышкой. Не двигаясь и ни о чём не думая. В странном оцепенении он рассматривал собственный сон, бережно поворачивая его разными сторонами. Тот был как кукольный домик без стен. Можно заглянуть на кухню, где мама варит кофе, а можно посмотреть, как Джесси сосредоточенно рисует в любимом штабе на чердаке — какое-то задание для младших классов. А можно поднести сон-дом поближе. Как энтомологи сдвигают редкий экземпляр галобатеса к предметному столику. Не руками, потому что грязные пальцы Флора оставили бы от домика только хлопья сажи. Нет-нет, длинными щипцами из стерилизованной хирургической стали. Только так. Ага, вот и сам Флор. Не лежит на бетоне, закутавшись в украденную где-то куртку спасателя, а возится в гараже, забравшись под капот «Шевроле Камаро» семьдесят первого года. А рядом — измазанная маслом картонка, железный ящик с кучкой разводных ключей и большая банка с вишнёвым лимонадом. Принесла сестра? Мама? И даже ботинки на нём — не сто раз стоптанные туристические работяги, а какие-то уютные домашние тапочки. Флор вообще не помнил, чтобы снимал обувь дома раньше, чем добирался до кровати. В последний год там было слишком легко наступить на паука или разбитую бутылку.

      Оливер лежал с открытыми глазами, на которых блестели слёзы. Он не пытался поверить, что сон мог быть правдой. Не пытался уснуть обратно. Семнадцатилетний Оливер Флор слишком привык к миру, где очередной наёб — совершенно в порядке вещей. «Сон кончился», — повторял он себе. — «И это окей. Нечего было хлебальник разевать».

      Но, сколько подросток ни уговаривал себя, на душе всё равно скребли кошки. Он прижал пальцы к глазам, оставив на белых щеках чёрные разводы машинного масла. Но лучше так, чем плакать. Аккуратно выкатившись из-под импровизированных одеял, он некоторое время всматривался в безоблачное лицо Эбби. Что видела она в своём доме? Брата и его новую жену — так, должно быть. Интересно, как скоро невестка и свекровь запретят своим семьям видеться друг с другом? Как скоро семейная бытовуха заставит брата Эбби полюбить бутылку? Или... родители Эбби по-настоящему любили её, покупая пальто к Рождеству и обещая свозить в Нью-Йорк на восемнадцатилетие?

      Флор привык знать, что верны худшие опасения. Но на долю секунды ему захотелось ошибиться в первых вопросах и оказаться правым в последних. Ведь кто-то, в конце концов, заслуживает меньше дерьма, чем другие?

      Он поднёс сигарету к спичке между ладоней и, чтобы не курить рядом со спящей девочкой, выбрался к железной лестнице. Дверь в аварийный коридор стояла закрытой, как они и заперли её вчера. А вот дверь трансформаторной... с непонятным холодком, пробежавшим вдоль позвоночника, Оливер смотрел на глухой лист чёрного железа с треугольной молнией, будучи уверен в том, что вчера тот выглядел слегка иначе. Совсем-совсем слегка.

      — Дерьмо собачье, — прошептал он сквозь дым «Мальборо». Флор на цыпочках вернулся к лежбищу и бесцеремонно потряс Эбби за плечо:
      — Вставай. Проблемы пришли.

      Флор говорил уже на ходу, влезая в огромную жёлтую куртку и извлекая из её кармана отвёртку. Вогнав её в щель между заржавевшей ручкой двери в трансформаторную и косяком, он с силой нажал на рукоятку. Огромная надпись «Не курить» назидательно взирала на него со стены.

      Нечто произошло, когда дверь с металлическим щелчком откупорилась. Помещение котельной стало наполняться мягким, едва заметно мельтешащим, серым светом, вырвавшимся из "трансформаторной". Синеватый полумрак вдруг лишился своих красок, постепенно меняясь от тёмно-серого до матово-серебристого. С окружающими вещами произошло то же — одежда и руки Оливера и даже лицо Эбби, всё стало каким-то чёрно-белым, как в старом телевизорном кинескопе.
      — О, чёрт... О, чёрт! — растерянно зачертыхалась Эбигейл, попятившись назад, при этом жмурясь от сияния, которое вскоре немного потеряло в яркости. — О... офиге-е-еть... Что это..? Они что, висят в воздухе? Что... что вообще происходит!? Оливер?
      Когда глаза Флора более или менее привыкли к странному освещению, он тоже разглядел то, о чём спрашивала Эбби. Действительно, казалось, будто висели в пустоте! А они — это ступени, представлявшие с собой аккуратный ряд ряд ровных, присыпанных снегом угольно-чёрных прямоугольных плит, выточенных то ли из обсидиана, то ли из материи иного рода, что скорее всего.
      Ступени уходили вниз — по всем ощущениям ребят — на несколько этажей, и то, что находилось внизу, разглядеть, не спустившись, казалось решительно невозможным — долгий, сфокусированный до боли, взгляд способен был выхватить из сероватой белизны лишь неясные контуры каких-то... механизмов? А вот что было ясно, так это то, что внизу не было ни единой живой души, но были снег и мороз. Ветер, если и мог быть, то никак не ощущался, что уводило мысли от выхода на улицу в сторону огромной... морозильной камеры?
      — Господи, это что, Преисподняя? — Эбби опустилась на колени и, держась за стену, осторожно выглянула за проём.

      — Не имею... представления...

      Оливер яростно моргал, закрываясь рукавами от чёрного свечения. Сквозь рябь он всматривался вниз, выхватывая взглядом абрисы гигантских коленвалов и стальные кожухи, во много раз превосходящие размерами чаны «Национальной стали». Это выглядело настолько нереально, что Флор даже не пытался осмыслить происходящее, приняв как факт.

      Как во сне, он сделал шаг в сторону лестницы.

      Эбби потеснилась, пропуская Оливера вперёд.
      — Какое же оно огромное! — ахнула девочка. — Как будто для великанов...
      Она поднялась на ноги, выразив твёрдую уверенность следовать за Флором, который тем временем начал медленный спуск.
      Плиты оказались на удивление не скользкими, и даже снег нисколько не мешал. Ступая по ним, и Оливер, и Эбби ощущали удивительную лёгкость, а их подошвы притягивались к ним словно железо к магниту. Они как будто каким-то образом влияли на гравитацию вокруг себя.
      — Интересно, откуда здесь этот снег? Это что, какой-то метеоцентр, или что-то в этом духе? — предположила вслух Эбигейл, просто чтобы что-то сказать. По всей видимости, она очень боялась окружавшей их тишины — все звуки в один миг прекратились, очевидно, оставшись в котельной, как только они с Оливером переступили порог.
      — Напоминает о Великаньей Зиме, правда? — Эбби шмыгнула носом, стараясь не смотреть вниз.
      Спуск по плитам занял несколько минут, но то была лишь половина пути. Они не знали, что искать и что вообще можно здесь найти, а потому некоторое время бесцельно блуждали среди огромных, бесшумно работающих механизмов, чувствуя себя лилипутами в стране великанов. И не тех ли самых великанов? Этому ощущению вдобавок способствовало отсутствие стен. Светло-серое пространство вокруг, похоже, вообще не имело границ, уходя в бесконечность, куда ни посмотри. И даже пол казался всего лишь незначительной условностью. Ещё один космос? Возможно. Маленькая реальность, созданная исключительно для того, чтобы стать вместилищем для непонятного агрегата? Существуют ли пределы у невидимого пола, который не давал им провалиться в эту бесконечность, Эбби и Оливер не стали.
      — Смотри, вон там! — Эбигейл указала вперёд на небольшой стенд с непонятными индикаторами различных форм и цветов и надписями. Но Оливер уже видел и сам — обратив внимание не столько на стенд, сколько на пульт неподалёку от него.
      На пульте оказалась всего одна синяя треугольная кнопка, защищённая тёмным стеклом. Надписи над и под ней тоже выглядели как набор бессмысленных иероглифов — прямо как на стенде, а ещё в тех газетах и документах в ректорской. Однако Флор почему-то решил задержать на них взгляд подольше, попытавшись распознать какие-нибудь закономерности. Внутреннее ощущение трепета говорило ему, что ещё секунда другая, и всё станет ясно.
      Поэтому, когда иероглифы сами собой стали складываться в понятные надписи на родном Флору английском, это не стало для него сюрпризом. Верхняя теперь сообщала: «Laboratory Complex», тогда как нижняя под кнопкой гласила: «Maintenance Access Bypass». Ещё одна предупреждала: «Warning! Authorized attendats only!»

      — Напоминает о Великаньей Зиме, правда? — Эбби шмыгнула носом, стараясь не смотреть вниз.
      — О чём, ёбаный рот? — от неожиданности Оливер расхохотался, но смеющееся эхо мгновенно погасло в акустической аномалии.
      Но Флор всё равно тряс головой. Ситуация напоминала ему о чём угодно, кроме... как она сказала? «Великаньей Зиме»? Ну действительно. Только пульт управления и может напоминать о ней. Фыркнув ещё раз, Оливер остановился перед ним, соскребая с лица сальные волосы.
      — Нет, подруга, — заявил подросток. — Мне это напоминает о Зоне-51. Самолёты «Аврора», Роузвелльский инцидент и заговор правительства США. Это всё какие-то психические эксперименты. Это же огромная электростанция... или...
      — Мне не кажется, что это огромная электростанция... — тихонько возразила Эбби, явно не желая его злить.
      — Огромная, гигантская, плывущая в пространстве и времени... постой, кажется, у меня истерика.
      — Кажется, да, — с оттенком неприязни проговорила девочка. Несмотря на это, она стояла совсем рядом с Флором и явно сражалась с желанием взять его за руку.

      Их одежда, клетчатое пальто и жёлтая куртка, казалась слишком яркой, чтобы быть настоящей. В мире, где оцепеневший серый монохром прятал исполинских стальных китов, цвета были операционным излишеством. Пережитком пользовательских оболочек — как затейливые виньетки по краям рулонов перфолент. Пятно входа в котельную маячило где-то над их головами, практически растворившись... не в тумане, нет. В невероятном отсутствии света и темноты. Под озером Авариса с вытоптанной на льду цифрой тринадцать жил мир, где день и ночь подверглись одинаковому запрету.

      — А это что? — Эбби указала на панель управления. Будучи высотой по пояс девочке, та явно предназначалась для человеческих рук — вот только чьих...
      — Наверное, какая-то ЭВМ, — предположил Флор. — Или телетайп. Или факс-аппарат, или печатная машинка.
      — Нет, это не печатная машинка, — возразила Эбби. — В нашей школе стояли печатные машинки. Они совсем не такие. Это больше похоже на панель управления лифтом или...
      — Лифтом на огромной, гигантской, плывущей в пространстве и...
      — Оливер!

      Она вздрогнула, когда восклицание с неожиданной силой вступило в резонанс с поднимающейся из тумана боковиной исполинской центрифуги.
      — От твоего сарказма мне только хуже, — прошептала она.
      — Поверь, мне тоже, — отозвался мальчик, нерешительно занеся отвёртку над треугольной кнопкой.
      — Тогда прекрати, пожалуйста.

      На секунду Флору захотелось ударить отвёрткой её. Просто так, от безвыходной пустоты происходящего. Но стоило посмотреть на кровоподтёк, перечеркнувший лоб под светлыми волосами, как злость подростка схлынула. Ведь, на самом деле, он был благодарен Эбби за то, что спустился сюда не в одиночестве.

      Стекло сухо треснуло — как далёкий выстрел на утиной охоте. И стоило твёрдому наконечнику отвёртки ударить по кнопке, как та слабо мигнула. На стенде рядом, как из-под воды (или, быть может, поднимаясь из густого слоя ртути) возникали новые валы и шестерни, а вместе с ними проступил широкий портал, вымощенный стальными листами.

      — Лаборатория... — выдохнула Эбби, всё-таки схватив Оливера за плечо.

      С тихим гулом и скрежетом стальные листы проворачивались на невидимых осях, выстилая внутри гигантской металлической дуги ещё одно помещение — длинное, узкое, с бурлящим в торце тепловым чаном из серебристого авиационного алюминия. Неизвестно, каким образом и как, но лаборатория сформировала сама себя из промышленных абстракций. Она не возникла, не поднялась из глубин — она была здесь всегда, по нажатию кнопки просто став... доступной для посторонних. Пожалуй, так.

      Оливер чувствовал, как внутри него разливается давящий страх. Такой же он испытывал, глядя со спины на массивный силуэт маньяка в кремовом дождевике. Это место было тесно связано с чудовищным манекеном, соединено с ним невидимыми нитями. Или... или... Осознание пришло будто вспышка. И не к нему одному.

      — Он отсюда вышел! — хором воскликнули Оливер и Эбби, смущённо уставившись друг на друга. Флор первым согласился признать невероятное:
      — Ага. Я тоже это почувствовал. Будто влезаешь в конуру, где шмонит старой псиной.
      — На том чане, — Эбби указала в глубину узкого помещения, — написано Amateria. Там будто нефть кипит.
      — Впервые слышу. Да и плевать я хотел, что там написано.
      — Оливер?.. — Эбби с подозрением тряхнула его за плечо. — Ты снова за своё?
      — Этого всего не может быть, — светло улыбнулся Флор. — Не может быть. Не может быть!

      Смеясь, Оливер сел прямо там, где стоял, перед пультом. Лаборатория? Маньяк из пробирки? Лестница в техно-ад? Сто раз, и ещё раз, братья мои! Должно быть, он хорошо перебрал барбитурата в Хелене, если его подсознание родило эту чугунную мегаломанию! Эбби отступила на несколько шагов, глядя на него со смесью страха и жалости, а тощий хмырь, закинув голову, веселился неясно от чего. Он ведь подумал о Зоне-51 с самого начала! Ха-ха-ха-ха-ха-ха, как же было здорово, чёрт побери, наконец-то оказаться правым. Вот оно, объяснение всему. От качающихся ледяных дорог до скачков во времени.

      Этого всего просто не могло быть. Да-да-да-да-да!
      Узкие плечи Оливера Флора тряслись от смеха.

Саундтрек: ссылка

      Узкие плечи Оливера Флора тряслись от смеха.
      Такого просто не могло существовать на самом деле. Не должно! И это понятно. Не всякий человеческий рассудок способен выдержать и принять Правду, столкнувшись с ней воочию. Даже с малой её частью.
      — Ты меня пугаешь! ... Оливер!
      Не человек управляет миром. И, что самое ужасное, даже не бог как всемогущий прототип человека. О, нет. Сущности, что с незапамятных времён контролирует или, по крайней мере, претендует на контроль над этим миром, чуждо всё человеческое. Оно не имеет ни малейшего представления о морали, чести, сострадании, страхе и тому подобных понятиях. Оно не имеет души. И даже разумом оно не обладает — не тем разумом, который способен понять или вообразить себе человек. Лишь чистым беспристрастным и предельно логичным сознанием, что пустило корни, основательно проникнув и опутав каждый из миров, манипулируя ими для достижения своих неведомых целей, создавая в них или на их основе полигоны для испытания новых идей перед их воплощением. Ну а люди, кому выпадало несчастье лицезреть, а порой и лично принять участие в бесчеловечных и непостижимых уму испытаниях — служили ей не более чем лабораторными мышами. Да, в определённом смысле эта сущность чем-то может напомнить бога. Но в куда большей степени она походит на машину. Бог-Машину.
      — Пожалуйста, прекрати!
      Но всё-таки иногда, лишь иногда — в порядке неконтролируемого исключения, в основном, по причине свойственного людям чрезмерного любопытства, мнительности или банально нежелания умирать — происходили непредвиденные ситуации, и люди получали возможность лицезреть деятельность различных частиц, а иногда и целых так называемых Инфраструктур Бог-Машины, иной раз вмешиваясь в её планы и вольно или невольно становясь помехами для воплощения её замыслов.
      — Вставай же! Ну!
      Так и Оливер стал несчастливым номером тринадцать, противоречащим изначальной модели. Маленький винтик, что случайно попал между зубьев шестерёнок. Выпавший линчпин. Лишняя деталь, которая должна была отсеяться вместе с остальными вроде шофёра и его автобуса. Но почему Флор не умер? Почему просто не остался в автобусе и не дождался смерти? Зачем так отчаянно уцепился за жизнь? Бесстрастный механизм неспособен этого понять — Машина планирует, просчитывает вероятности и делает прогноз, на основе которого и строится дальнейшая логика. Но присутствие Оливера не было заложено в план, если не сказать, что в план было заложено его отсутствие. И Флор остался не объявленной переменной, лишним объектом, на который у Машины не оказалось ссылки, которому не были заданы те же свойства и правила взаимодействия с окружением, что и остальным двенадцати, но который продолжал функционировать и влиять на окружение, заставляя его мутировать самым невероятным образом. Именно воображение Оливера оживило водителя, а наледь — она была лишь реакцией Машины на внесение изменений в её порядок.
      — Оливер! ... Оливер, пожалуйста! Не оставляй меня!
      Однако ещё раньше, чем Флор пришёл к пониманию своих возможностей и пути не только к своему спасению, но и уничтожению всего полигона, его разум дал сбой. Сквозь собственный смех он ещё слышал где-то вдалеке затихающий голос Эбигейл, отчаянно пытавшейся привести его в чувства, успокаивавшей, умолявшей, упрашивавшей через слёзы. В конце концов он стих, и остался лишь мерный звук машины.
      — ОЧНИСЬ! — искажённый женский крик резанул по ушам, заставив Флора неприятно вздрогнуть и сильно удариться лбом обо что-то твёрдое.
      От удара в глазах потемнело, всё белое вдруг стало чёрным. Силуэты лабораторного оборудования неуловимо трансформировались в силуэты спинок кресел и затылков пассажиров, стеклянные витрины стендов вдруг оказались стёклами, за которыми стремительно проносились мимо многочисленные ряды елей в снежном тумане. Кроме того, на глаза Флора вдруг навалилась такая тяжесть, какая ощущалась бы, если бы кому-то удалось разбудить его посреди самого глубокого сна, заслуженного двумя подряд бессонными ночами. Но...

      ... он действительно проснулся!

      Не обращая внимание на боль и намечающийся синяк на лбу, полученный от удара о железную раму следующего сидения, Оливер выскочил в проход и быстро осмотрелся. Похоже, все прочие пассажиры были на месте. Но все ли?

      — Где ты? Где ты, чёрт возьми?

      Флор пробежался по салону вперёд и назад, всматриваясь в спящие лица. Всего одиннадцать пассажиров. Её не было. Эбби куда-то пропала.

      — Только не говори мне, что...

      Приснилась? Могло ли такое быть?

      — Бля-я-я... — от этой мысли неожиданно для себя Оливер ощутил какую-то беспомощную и невыносимую тоску, слегка приправленную страхом. Какая-то частичка Флора жалела о том, что всё это ему приснилось, и хотела вернуться назад. Внутри себя он больше не ощущал ненависти или гнева, новое чувство полностью их вытеснило. Надолго ли? Да какая теперь к чёрту разница?

      Усевшись на одно из многих свободных мест на правой стороне, Оливер попытался сориентироваться по картине за окном, вглядываясь в полумрак. Тут же показался и ответ: мимо пролетело до тошноты знакомое одноэтажное здание магазинчика рядом с автозаправкой — то самое, где он переводил дух, — напомнив об инциденте с зомби-водителем, а через минуту с разной частотой замелькали снежные крыши частного сектора. Это означало, что до станции оставалось каких-то минут пятнадцать или двадцать. К чёрному Тобиасу приближаться ужасно не хотелось, поэтому Флор, захватив рюкзак, наметился к задней двери, дожидаясь остановки.

      Вместе с ним в Аварисе вышли ещё двое: тот самый мужчина в жёлтой куртке, о котором говорила Эбби, и женщина в тёплом сиреневом пальто и шерстяном платке. Они разошлись в разные стороны — женщина к остановке через дорогу, а мужчина — в здание автостанции.
      Проводив злополучный автобус полным грусти и усталости взглядом — так и не узнав, что под одним из свободных с виду сидений остался лежать небольшой дорожный рюкзачок с маленькой симпатичной нашивкой «Эбигейл Винтерс» — Оливер быстрым шагом направился к дому сестры напрямую, через засыпанные по колено снегом проулки и чужие лужайки. Плевать, ведь задерживаться в этой прОклятой дыре даже на секунду дольше, чем это было необходимо, он решительно не намеревался. Часы на станции показывали десять минут шестого, а это значило, что мама и её муж с работы ещё не вернулись, и, если поторопиться, прощание с сестрой не будет омрачено их присутствием.
      В сущности, так и вышло — мягкое покрывало навалившего за день снега перед гаражом не было нарушено следами колёс. На втором этаже в комнате Джесси горел свет. Задержав взгляд на её окне, Оливер слабо улыбнулся и, ещё немного поколебавшись, позвонил в дверь. Ожидая, что сестра выглянет в окно, как всегда делала, он внутренне напрягся, когда этого не произошло. Флор позвонил ещё раз. Потом ещё и ещё. Запаниковав, он собрался было лезть на второй этаж через крышу, но вовремя вспомнил, что Джесси говорила про запасной ключ, который мама всегда прятала под козырьком над крыльцом.
      Схватив его, Оливер быстро отпер дверь и, ураганом взлетев по ступенькам на второй этаж, ворвался в комнату сестры, представляя себе ужасные картины, как найдёт её на полу без дыхания, может, даже в луже крови. Поэтому он облегчённо выдохнул, когда в комнате не оказалось ни души.
      Однако радоваться было рано. На столе Оливер Флор обнаружил такую же, если не ту самую, записку, что и в том магазинчике с трупами.

Оли{₹₪﷼฿θฯμ¤¿¡}вер, {E309555947716283}
О      л      и      в      е      р                  с      п      а      с      и            м      е      н      я
                                    п      о      м      о      г      и                  м      не
                                                            п      о      ж      а      л      у      й      ст      а