Судьбы: 1941 -1945 | ходы игроков | Сестра милосердия

22 июня 1941 года
Рязань, Рязанская область, РСФСР, СССР

- Доченька, просыпайся, - ласковый голос мамы прервал полудрему Тони, - Уж девятый час, завтрак на столе.

Мама всегда готовила им завтраки сама. Сначала - отцу, который уходил на работу раньше всех, а затем Тоне и ее младшему брату. Готовить мама умела, любила и часто баловала семью невероятно вкусными деликатесами. Отец семейства, на работе строгий и суровый майор, наводящий ужас на курсантов училища, в присутствии жены превращался в милейшего военного из всех, кого видела Тоня. Он обожал и своих детей, но не той слепой любовью, что воспитывает в детях эгоизм и честолюбие, а настоящей отцовской любовью. Порой он бывал строг, но никогда не бил детей, считая то низостью.

Сегодняшний день, такой солнечный и приятный, начался для Тони с овсяной каши, маминых пирожков с вареньем и крепкого чая. Впереди был свободный день и девушка могла заниматься чем угодно - родители не ограничивали ее (разве что в девять вечера нужно было быть дома).

Рязанская двухкомнатная квартира семьи Исаковых находилась почти в самом центре городе. Жили они в старом трёхэтажном доме, но на это никто не жаловался: здесь были высокие потолки и огромные комнаты, а коридоры просто поражали своей шириной. Навидавшись за время переездов отца по стране всякого, Тоня могла сикренне считать, что сейчас они живут в настоящих хоромах.

Время летело незаметно и не успела девушка опомниться, как наступил обед. И вот тогда-то на центральной площади Рязани включили громкоговорители и чей-то несколько нервозный голос произнес:
- Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие...

На площади люди стояли, слушали, не до конца понимая, как такое возможно, не осознавая еще, что это значит. Целая толпа собралась там, слушая эту речь, ловя каждое слово.

-...Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами, - что-то щелкнуло и речь затихла.

А в следующую минуту дверь в квартиру открылась и вошел отец, какой-то вмиг постаревший, ссутулившийся, мунщий фуражку в руках, словно провинившийся школяр. Он поднял голову, обвел взглядом семью, тяжело вздохнул и произнес всего одно слово:
- Война.

Как здорово никуда не спешить, не нужно заставлять себя проснуться утром и идти зубрить. Названия костей, мышц, переломов и вывихов настолько въелись в мозг, что даже во сне девушка осматривала, перевязывала, перечисляя вслух все свои действия. Мамин голос ворвался в процесс обработки раны при открытом переломе.
- Иду, мамочка, - сонным голосом ответила девушка, балансируя на грани сна и реальности. Наконец, солнечный лучил скользнул по лицу, заставив Тоню распахнуть глаза и, наконец, проснуться.
После завтрака, чмокнув маму в щеку и перекинув через плечо полотенце, Тоня убежала на пляж, где ее уже ждали друзья - и немного опухшая и до конце не проснувшаяся Ольга и серьезный, затянутый даже в жару в новенькую военную форму, которой чрезвычайно гордился, Вася, и хохотушка Леночка, и Варя - краса, русая коса.
Время за обсуждением планов на лето и в целом на жизнь, пролетело незаметно. Вдоволь накупавшись, Тоня засобиралась домой на обед, пообещав прийти вечером в Сквер перед Летним театром.
- Миша тоже обещал прийти, - крикнула вслед Леночка.

В квартире, не смотря на открытые окна было плохо слышна речь диктора, звучавшая из громкоговорителей на площади и Тоня с мамой тревожно прислушивались, стараясь не пропустить ни слова, они переглядывались и во взглядах их начал появляться страх,
- Папу призовут... - прошептала мама и осела на стул. Словно в подтверждение ее слов открылась дверь, впуская отца.
Тоня охнула, сжав ладошки. Папа иногда шепотом заговаривал о возможности такого развития событий и ругался на начальство, придумавшее шестимесячные курсы,
- Как за 6 месяцев можно научить воевать? Молоко на губах обсохнуть не успевает, - выговаривался он маме на кухне, за закрытыми дверями, когда братишка уже спал. Эти слова и Тоне не полагалось слышать, но уж больно стены в квартире тонкие, а ее комната рядом с кухней, тут уж хочешь не хочешь услышишь.

Отца призвали через два дня. Он собрался, обнял плачущую жену, поцеловал в щеку Тоню и отбыл. Говорил, что будет вдали от линии фронта, в каком-то учебном центре под Киевом, однако маме всё равно было страшно отпускать его. Еще через день на фронт ушел Вася, а вслед за ним - почти все знакомые парни. Не прошло и недели, как в городе не осталось ни одного знакомого Тони мужского пола. Да и из девочек не все остались - некоторые устроились секретаршами при военкоматах, работавших в три смены, другие ушли на ускоренные подготовительные курсы медсестер.

Отец писал письма. Говорил, что устроился хорошо, новобранцев много, все необстреляные, но горят желанием защищать Родину. Он, конечно, имел в виду другое: что призвали всех без разбора, что научить воевать за такое короткое время невозможно, что эти все мужчины, скорее всего, полягут в первом же бою... но почта исправно читалась ответственными товарищами и написать такое майор Исаков не мог.

В газетах и по радио рассказывали о героизме советских солдат. Враг нёс огромные потери, славные советские воины под руководством коммунистической партии дрались отчаянно... но с другой стороны, Красная Армия отступала. Всё дальше и дальше немцы заходили на территорию Союза. Один за одним брали они города и села, несмотря на заверения партии об успехах советского оружия.

А затем призвали и Тоню. Повестка на дрянной бумаге предписывала явится в городской военкомат №2 завтра в девять утра. Мама долго плакала, а младший братик обнимал Тоню изо всех сил, как будто пытался не отпустить ее, задержать дома. Это был окончательный конец мирной жизни для двадцатилетней девушки.