...сквозь решетку... | ходы игроков | Камера № 3.

«Смерть лишь продолжение жизни. Тонкая нить, ведущая в небытие. Невесомая грань, которую так просто переступить. Жизнь конечна, она имеет мало смысла, ее полупрозрачное тело слишком легко предает своих подопечных. Умирать же можно вечно, смакуя каждый вытекающий выдох души, испытывая сотни игл пронзающих разум болью. Смерть несет облегчение и разнообразие, поэтому тех, кто ее творит, следует считать святыми, а не преступниками. И место им в раю, а не… здесь»

Именно такие мысли витали в лысой голове начальника Ямы (так называли эту тюрьму заключенные, и название это постепенно перешло и к охране). Развалившись на облезлом стуле, Кирык напряженно вглядывался в мутное окно, за которым мерно падали хлопья девственно чистого снега.
Может, именно поэтому было выбрано это место для мрачного серого здания, служащего обителью убийц? Белый снег будто накрывал преступников, отворачивая от них все высшие силы добра. Способ задуматься и понять кто же ты на самом деле. Но кто знал, что все обернется совсем в другую сторону. Кто знал, что здесь найдет для себя приют и нечто большее, чем просто человеческие сущности?..
Его оторвал тихий стук в тяжелую дверь. Выгоняя неправильные, тоскливые мысли, Кирык повернул глаза к двери и прокаркал хриплым, сорванным от криков голосом:
- Войди.
В этом месте ни к кому не обращались на вы. Здесь это не имело смысла. Даже Кирыка, начальника тюрьмы, называли просто – Кирка.
В дверь просочился молчаливый сержант, помощник Кирыка, на которого начальник скидывал мелочные вопросы. Не поднимая серых, бесцветных глаз, сержант произнес таким же сорванным голосом:
- Прибыла новая партия. Восемь человек. – Покосившись в окно, он добавил – Кирка, тебе надо взглянуть. Партия обещает быть интересной. Да и так много за раз еще не было.
Кирык тяжело вздохнул и по себя немного удивился. Действительно, такой большой партии эти стены еще не видели.
- Хорошо, веди.
Сержант молча выскользнул за дверь и ведмежьей походкой пошел по узким переплетениям коридоров. Кирык не спеша следовал за ним, изучая темные углы и серые, скользкие кирпичи стен.
Минут через пять они подошли к большой камере, в которой сидели на полу преступники, пожирая друг друга голодными глазами. Поглядев сквозь решетку на их физиономии, Кирык мрачно сплюнул на пол.
- Сколько среди них подставных?
Сержант вздрогнул от столь прямого вопроса и, опустив глаза еще ниже, ответил:
- Ни одного…
Начальник помрачнел еще больше. Это значит что все они убийцы и изверги. Все восемь человек. И не одного лжеобвиненного. Такого действительно еще не было. Сжав кобуру пистолета, Кирык с трудом сдерживал позыв застрелить несчастных, чтоб не мучились… но, было не положено. Теперь им придется узнать, что такое Преисподняя.
Сосредоточившись на своих обязанностях, Кирык решил хоть немного помочь беднягам:
- Разместить в таком порядке: три новых к одному ветерану, итого выйдет шесть. Двоих оставшихся в отдельную камеру с подсадным. Сегодняшний обед они пропускают. К ночи не готовить, если хватит ума - сами все узнают у ветеранов. Если доживут до завтра – ко мне по очереди «на разговор». Сержантам передай, чтоб новеньких не трогали.
С каждым словом начальника сержант удивлялся все больше – отчего это вдруг Кирка решил проявить подобное милосердие? Похоже он сегодня немного не в себе. Но спорить с ним сержант не стал, возможно, эта партия, действительно, имеет право на благоприятное начало. Кивнув, сержант дал понять, что все указания будут надлежаще выполнены.
Начальник не удостоился ответа и, бросив последний взгляд на заключенных, пошел обратно в свой кабинет.
Оставшись один, сержант, наконец, поднял глаза на заключенных и улыбнулся, обнажая провалы выбитых зубов. Теперь следовало распределить новеньких.

Распределение:
Камера № 1 – Паук, Христиан Джо (философ), Эодор + Скользкий
Камера № 2 – Альтаир, Эл, Джофар ал-Каззаб + Трупник
Камера № 3 – Григорий Сытников, Артур Николаевич Спрягайлов + Малек

Комната № 3.

Малек лежал на своей койке, свернувшись калачиком и пытаясь убедить себя, что умирать не страшно, что жить в Яме хуже. Но у него плохо получалось. Околевшие конечности трусились под тонким покрывалом, а под коленом пригрелась одна из вездесущих мышей. Как только в памяти всплывали нечеловеческие крики Обжеры – кровь стыла, а сердце билось все реже, будто боясь нарушить покров тишины.
Уронив на серое покрывало еще одну слезу, Малек ущипнул себя за руку, боясь, что упадет в обморок от страха.
Это вообще ошибка. Как они могли запихнуть его сюда?! А теперь, не совершив никакого преступления, он вынужден медленно подыхать в этой чертовой Яме.
Судорога свела ногу, и парень дернулся, испугав выскользнувшую мышь. Приподнявшись, он потер ногу и снова свернулся в тугой комок.
Внезапно раздался противный скрип, свидетельствующий о тяжело открывающейся двери. Заключенный резко поднял голову и уставился на входящего сержанта с двумя новенькими.
Сначала он обрадовался, понимая, что дата его смерти отложится, но потом подумал, что больше не в силах терпеть. Кинувшись перед сержантом на колени, он схватил его за ногу и хрипло прошептал:
- Сержант, умоляю, убей меня… застрели.
С тяжелым вздохом сержант отлепил от себя парня и, усадив на койку, сказал:
- Малек, хватит уже, ты же знаешь, что я не могу. С радостью бы, но не положено. Смирись, все мирятся. К тому же я привел новеньких – ты теперь не один.
Малек печально взглянул на сокамерников, кивнул и, дождавшись пока сержант покинет камеру, упал на койку, исходя стонами и рыданиями.

Григорий с презрением взглянул на Малька. Вот слабак, сам просит своей смерти, пока жив надо бороться, всегда надо бороться, это и значит жить. Его жертвы, многие умоляли убить их быстро и безболезненно. Глупцы, они не понимают что он просто желел их, давал ещё пару часов жизни, а боль просто давала понять им что они живы, понять насколько хорошо им было до встречи с Григорием. Гриша считал себя лекарем а не убийцей, но лечил не от болезней а от заблуждений. Многие люди заблуждаются считая что они живут плохо, что жизнь не складываться, что их прокляли на неудачи... И только когда их приводили в его подвал они понимали насколько ошибались... А потом они начинали молить избавить их от мучений, убить их быстро. но они опять ошибались и Сытников знал это. Он видел это в их глазах, когда тело уже умерло, а глаза ещё были открыты и последняя искра жизни покидало разум. Именно тогда он видел страх в этих глазах, безумный страх смерти, осознания того что они уходят навсегда и в никуда, осознание того что за смертью ничего нет, только пустота. Что как бы не была мучительна жизнь она лучше смерти. Это единственное во что верил Григорий, он верил что жизнь самое главное и за неё нужно держаться во что бы то не стало.
Гриша подошёл к Мальку и представился
-Григорий. А тебя как зовут, чё то ты не похож на матёрого уголовника? Давно сидиш?-затем взглянул на второго соперника-А тебя как зовут? И за что тебя сюда?

Малек с трудом попытался выговорить слова, но рыдания не давали ему этого сделать. Парень начал задыхаться, хватая воздух вонючим ртом. Через несколько секунд он все таки смог успокоиться и тихонько отполз в сторону, увидев, что к обратившемуся к нему человеку подползает тень. Будто зачарованный он смотрел на ее длинные, тонкие лапки, которые тянулись к преступнику. Продолжая судорожно подрагивать, он тихо и неразборчиво пробормотал:
- Малек. Один год, три месяца, двадцать шесть дней. Вчера был юбилей. Пятидневка.
Наконец он смог оторвать взгляд от тьмы и, подняв на спросившего красные, опухшие глаза, уверенно добавил:
- Ты умрешь. Долго. Каждый день. Каждую ночь. Умрешь, как все. Как я.

Григорий хотел было пнуть парня, ему показалось что тот ему угрожает... но Сытников осознал что за словами Малька стоит не угроза, нечто большое. Предупреждение? Нет скорее констатация факта. Конечно мы все умрём, но он имет в виду нечто большее чем просто смерть. Так выглядели его" пациенты" спустя пару дней проведённых с ним, нет не так гораздо лучше. Этот парень до конца осознал свои заблуждения, он прошёл через что то страшное. Но что? Издевательства сокамерников? Или может быть охрана, хотя вряд ли в глазах ведших его сюда он не увидел злобы и желания поиздеваться. Скорее в их глазах была жалость. Григорий поморщился и отошёл от парня. Взглянув на второго новичка, который стоял как истукан ничего не говоря, он стал располагаться. Выбрав себе вершению койку, он закинул на неё тюремную куртку оставшись в одной майке. Прохлада камеры бодрила.Гриша вновь взглянул на Малька:
-Мы все умрём, вопрос состоит в том как и когда.Но умирают один раз.... Так кто тебя и меня за одно убить хочет?

Темно... Слишком темно. И холодно. Это место было ужасно, и я не хотел здесь оставаться, но что я мог поделать?
Я совсем не сразу ответил Григорию, засмотревшись на Малька... 5 дней - и он уже вот такой. По спине прошли мурашки... Что-то в животе предательски сжалось. Кожа под робой моментально вспотела, особенно на спине.
-Артур... - ответил я и,продолжая глядеть на Малька, сел на кровать напротив него.

Опухшими глазами Малек уставился в ответ на Артура. Что-то мелькнуло в его взгляде, может надежда? Или вера. Он машинально, не задумываясь, прохрипел Григорию:
- Здесь умирают вечность. Разлагаются живьем. Гниют в своих телах. Забывают о тряпочках растерзанной души. Всю вечность. Ту вечность, что лежит под ногами у каждого из нас. Глубже только продолжение. Надежды нет. Ее выбивают ночи и время. А еще Тишина. Уничтожающая мысли, звенящая колоколами сотен тонких игл.
Малек остановил поток своей речи и замолк на пару секунд, явно о чем-то раздумывая. Очнувшись, он молнией кинулся перед Артуром на колени и, схватив его руку ледяными, будто железными пальцами, прошептал:
- Убей меня. Задуши. Задави. Убей меня, прошу. Ты ведь можешь понять, да? Я больше не могу. Не выдержу этой ночи. Убей меня!! УБЕЙ! – Голос парня постепенно из шепота перешел на истеричный визг. С небывалой силой он сжал ледяные пальцы на запястье Артура и тот почувствовал, как начала хрустеть кость. Парень был явно не в себе. Он сжимал руку с нечеловеческой силой, а глаза его были поддернуты пеленой безумия, въедавшегося в самое сердце.

Вначале Григорию захотелось посмотреть реакцию Артура, как себя назвал этот не взрачный юноша, больше похожий на ботаника не жиле на убийцу. Просто бывает что подобные ботаники опаснее двух метровых амбалов, они бывают способны на вспышку не контролируемой ярости, во время который становятся очень опасны. Но с другой стороны находиться вдвоём в камере очень не приятно. По этому Григорий подпрыгнул к Мальку и с прыжка дал ему нагой в ухо, не очень сильно так что бы не убить а лишь оглушить.Затем посмотрел в глаза Артуру:
-Не слушай его, он явно не в себе, надо постараться не убивать друг друга, даже если очень хочется.-про себя Сытников подумал "Судя по всему, в этой камере я единственный адекватно мыслящий человек"

Я остолбенел, когда Малек схватил мою руку... Я видел этот ужас и страх в его глазах. Но что еще больше меня поразило - так это Гришина реакция.
-Зачем ты его ударил? - возмущенно спросил я у сокамерника, протягиваю руку помощи упавшему Мальку.

Григорий улыбнулся про себя подумав "Я хотел его ударить вот и ударил", но сказал другое:
-Он впал в панику, хорошая оплеуха помогает прийти в себя, нам надо узнать ещё многое про эту тюрьму.- Григорий обвёл взглядом комнату и сделал жест рукой, как бы предолгая осматриваться и Артуру- Ты разве не понял, что это не обычное тюрьма.-Григорий застыл взглянув в угол, на секунду ему показалось что тень в углу пошевелилась, Сытников поморщился про себя подумав "Для глюков ещё рановато, совсем я нервы расшатал на "работе", все эти крики и плачь отражаются на нервах" Озабоченно цокнув языком он повернулся к Артуру.

-Не делай так больше,пожалуйста, - ответил я, не меняя тона. Мне показалось, что он ударил Малька лишь по собственной прихоти... очередной плохой человек. Все больше хотелось бежать, невзирая на стены. Это чуство было неостановимо, словно утренний прилив и я понимал, что скоро сорвусь, но поделать ничего не мог. Я решил промолчать, но через полминуты любопытство все-таки взяло верх:
-И чем же она необычна?

Сытников взглянул на Артура. "Очередной плакса, повезло блин с сокамерниками, хотя лучше чем араб похожий на фанатика-террориста или псих с татуировкой паука, у него было что то пугающие в глазах, да и остальные на ангелов не походили. К то му же может он прав, зря я так реагирую, надо подавлять некоторые свои желания" -раздумывал Григорий, хотя так и представлял как он ломает пальцы Мальку, выдавливает глаза... Встряхнувшись он отогнал от себя эти мысли. До селе он относился к своим преступлением, как к работе, к любимой но всё же работе, не считал себя психом который мучает людей только ради удовольствия, даже всё время говорил себе что вот пора завязывать, отправляться на заслуженный отдых, но судя по всему это ему было необходимо, это не работа, это смысл его существования.
Но сейчас следовало думать не об этом:
-Если он не начнёт молить о смерти, то я его больше не трону. А тюрьма очень не обычна. Я сидел, не долго но сидел, и это тюрьма ни на что не похожа. Конечно в тюрьме не сахар но что бы так сломать человека... Я бы понял если бы это было издевательства охраны, но не похоже, сокамерников у него нету. Да и вобще эта тюрьма не похожа на обычную во всём, кроме разве того что мы не можем уйти отсюда.

Я рассмеялся, честно, искренне. Давно у меня это не получалось. Ну подумать только - прямо все совсем по-другому!
-Только потому что не можем уйти отсюда? А четыре койки и четыре стены? А подонки с наручниками - этого здесь нет?- я опять расхохотался. - Не смеши мои носки! А Малек... -я осекся и погрустнел. -Может, он и до этого таким был...
Малек мне понравился - в нем было злобы... Он один из тех немногих людей в моей жизни, кто не пытался меня превзойти и унизить. В отличии от Гришы. Я уже заранее знал, что он не выдержит и все равно ударит меня. Чуть раньше, чуть позже - какая разница? Я уже привык оказываться внизу.

-Ну да, возможно ты прав-протянул Григорий, подавив вспышку злобы.Зачем было спорить? Если Артур хотел что бы Сытников долго и нудно описывал каждую мелочь которая похожа на обычную тюрьму и то что отличаться, то тут уж Гриша пас, время покажет что здесь так а что не так. Гриша склонился над Мальком и потряс, пытаясь привести его в чувство.

Малек безумно начал вращать выпученными глазами. У парня было легкое сотрясение. Затравленно поглядев по сторонам, первое, что он заметил – это тьма, подступающая от углов к центру комнаты. Малек начал громко визжать и, не контролируя себя, быстро отпихнул в сторону Григория (во время панического ужаса у парня появлялась колоссальная, нечеловеческая сила). Не обращая больше никакого внимания на сокамерников, Малек кинулся на свою кушетку и, затыкая уши руками, начал перекатываться из одной стороны, в другую, при этом повторяя:
- Они рядом… скоро придут… ночь… не хочу «переходить»… нет, не хочу, еще рано…

Стоя и смотря на то, как Малек корчится на койке, я все пытался понять, что же с ним происходит. Я хотел ему помочь, но не решался даже подойти. Он был напуган, невероятно, но чем? "Они"... кто они? Через минуту осмысления происходящего я бросил эти бессмысленные попытки и, ничего не сказав, залез на верхнюю полку, прижавшись спиной к стене.
Ночью будет страшно, но я ничего не могу поделать.

Гриша махнул рукой, судя по всему добиться что нибудь от Малька просто не возможно, к то му же из за вспышек не контролируемой ярости, сопровождающихся не человеческой силой это ещё и опасно.
Пройдя к койке он запрыгнул на неё и улёгся, надо было попытаться уснуть, ему нужны силы что бы не сломаться, что бы не стать таким как это ничтожество умоляющие его прикончить. Хотя чего ему бояться Григорий всё же не понимал. Кто Они и что значит "переходить"? На эти вопросы наверняка даст ответ наступающия ночь. Почему то Сытников испытал страх, безудержное желание убежать, проломить стену и уйти из этого места. "Что это я в самом деле? Я даже не знаю чего я боюсь. Малёк может быть обычным психом, просто не надо обращать на него внимания"-успокаивал себя Гриша, но волнение только возрастало, закрывая глаза он видел только образы чего то не понятного но чуждого и пугающего. Поднявшись на локтях на кровати Сытников стал напряжённо вглядываться в сгущающееся тьму.

Тишина незаметно заползла в камеру. Задавила стоны и всхлипы. Утопила в себе шорохи. Загрызла писк мышей. Не обычная тишина, а именно Тишина, та, рядом с которой боишься двигаться и дышать. Скрещивая усталые руки, она растворилась в комнате, расползлась по всему периметру. Пробежала пальцами по скользким кирпичикам стен. Коснулась зарешеченного окна. Притаилась в углах. И заползла под одеяла каждого заключенного, заставляя сердца стучать все тише.
Это был первый знак. Первая весточка. Сначала всегда приходит Тишина, готовя каждую камеру, как отдельный мир, к наступлению ночи. Остается только один, назойливый звук, заставляющий подрагивать непослушное тело – шелест опускающихся за окном хлопьев снега. Их тихий шепот сводит с ума. Будто перья ангелов, растерзанных на мелкие кусочки. Белая, замерзшая кровь небес, покрывающая проклятую землю. От этого звука невозможно спрятаться. Он слишком тихий, едва различимый и именно поэтому – незаглушимый.
Тьма, до этого прятавшаяся в своих четырех углах, начала просыпаться. О нет… здесь ночь приходит не с неба, погасившего остатки блеклого солнца… в Яме ночь наступает изнутри. Длинные щупальца мрака расползаются по стенам и потолку, нависают над маленьким окошком и безжалостно сжимают последние остатки сумерек.
В яме никогда не было ламп. Никогда. Они просто оказались бесполезны с наступлением ночи. Их свет не смог бы побороть ту вязкую, живую субстанцию, что люди именуют тьмой.
В коридоре, за прутьями решетки, наконец, воцарилась полноправная ночь. Гордо расправляя затекшие, клубящиеся мглой крылья, она неспешно бродила по своим владениям. Она наслаждалась каждым мгновением тишины, каждым затхлым вздохом.
Остановившись возле решетки, она, наконец, решила зайти в камеру, поглощая собой надежду и веру.
Света просто не стало. Ничто. Великая, Неназванная Пустота. К этой Тьме человеческие глаза никогда не привыкнут. В этом разъедающем мраке они никогда не смогут различить того, кто сам не желает показываться.
Люди почувствовали всю беззащитность своего положения – их лишили способности видеть и слышать.
Со стороны окна послышался неразборчивый шелест. Повеяло невыносимым, жгучим холодом, будто стекла просто не стало и 50-ти градусный мороз ледяным големом втиснулся в камеру. Тонкая кожа неспособна была долго выдерживать такой холод – конечности постепенно перестали слушаться. Паралич сковал тело каждого. Онемели кристаллизирующиеся глаза.
При таком раскладе уже давно должен был наступить летаргический сон, но он все не приходил, возмущая законы мироздания. Дышать стало невыносимо трудно – каждый глоток воздуха приходилось выдирать у холода. Легкие горели огнем, требуя кислорода. Звук падающего снега начал преображаться. Сначала незаметно, но потом все отчетливее он стал походить на тихий плач. Слабые стоны и далекие взмахи крыльев. Этот звук поселился в голове, вытесняя все мысли, давя на остекленевшие нервы. Не было возможности зарыться от него в шершавое, тонкое одеяло. Не хватало сил заткнуть отмерзшие уши.
Далекая, завывающая мелодия чужих, нечеловеческих стонов. Это напоминало скрежет наточенных когтей по гладкой поверхности железа.
Потом появился запах. Это была смесь горелой плоти и шерсти с разлагающимися тканями трупов. Желудок свело мучительной спазмой, заставляя кишечник освободиться от своего содержимого. К горлу подступил рвотный комок, щекоча пищеварительный тракт.
Их шаги напоминали шелест уходящего прибоя. Накатанными волнами они склонились над каждым заключенным, впитывая и наслаждаясь страхом. Пожелав оставаться незримыми, неосязаемыми, Они просто тихо «существовали» внутри камеры. Откуда Они пришли, где Они сейчас, как Они выглядят – все эти вопросы оставались неразрешенными.
Просто чужие, нечеловеческие сущности, ждущие и жаждущие познать людскую боль. Они были рядом. Пришли поприветствовать новеньких мертвыми, разлагающимися поцелуями. Они просто были. Неосязаемые. Неощутимые. Вселяющие тонны ужаса. Они решили дать заключенным первый шанс на знакомство.

Крик, плач, стон, всхлип, боль, свет, язвительные фразы... Этого не было. Сначала мне показалось, что этого жутко не хватает, но я со временем понял - оно и лучше. Чем меньше я мог сделать, тем, почему-то, было легче.
Я уже ничего не чувствовал, глаза давно зажмурил, ноги поджал, замерзший нос уткнул в подушку, вот только уши было не заткнуть... И вот, теперь в них просачивались всякие звуки, надуманные, скорее, самими ушами, от скуки, наверное. Такое бывало и раньше - я помнил, как на даче лежа ночью в постели пытался к чему-то прислушаться, но не получалось - не к чему было. И тогда минут через пять я услышал тихий шепот дождя, стучавшего по старенькому шиферу на крыше. Потом он усилился, но как-то в стороне, как будто не здесь. Но я же ведь слышал его! Я пытался прислушаться получше, но как только я пытался это сделать, шум практически пропадал. Не выдержав, я вскочил с кровати и выбежал на крыльцо, но... дождя не было. Даже не было привычной послежождевой сырости. Я постоял с минуту, пытаясь утвердиться в этой мысли, но внезапно сзади вышла мама в одной ночнушке.
-Какого черта ты по ночам по дому бешаешь?! - злобно прошипела она, словно разгневанная кобра. - Не понимаешь, что мы спим?
-М-мне показалось, что идет дождик, - пролепетал я в ответ.
-Не придумывай глупостей, идиот! Возвращайся в постель!- я и не знал, что можно шептать так громко. А потом она добавила пару смачных шлепков по моей восьмилетней спине, которые еще долго горели огнем обиды под одеялом, не давая мне спать...
Так было и сейчас. И вот эти вот ОНИ тоже были моей выдумкой. Просто моей голове было скучно и вот она фантазировала, что первым в нее приходило. А приходило какраз-таки самое жуткое, благодаря рассказам Малька. Нет, они были не настоящими - это все беззвучный дождь, шепчущий "Артур..." по сухому и пыльному шиферу.
Но сколь бы подобных мыслей не гналось в моей голове по кругу, их всегда догоняла та, которую я не хотел думать. Та, которая заставляла меня хотеть заплакать:
"А вдруг, это я себя отговариваю, чтобы не бояться?"

Тишина не когда не было настолько громкой. Она отрезала все звуки, обволакивала и сметала на своём пути любое проявление шума.Стало страшно, у Григория появилось желание спрятаться под одеяло с головой, но тело больше не подчинялось ему. Мозг ещё отказывался понимать, он сопротивлялся, рассудок говорил что это иллюзия, что всего это не может быть. А вот мышцы сразу сдались, и отказывались подчиняться хозяину, которому до селе так верно служили. Порой человек в минуту опасности сам не осознает что делает, но делает всё правильно, используя не мозг а инстинкты заложенные самой матерью природой. А что если подсознание поняло всю бесполезность сопротивления? И инстинкт подсказывает только одно: расслабься и умри. Ибо то что заползло в камеру было вестником смерти.... Страшной мучительной смерти. Попытаешься сопротивляться и будешь страдать не вообразимо.
Сытников всю жизнь отрицал загробный мир, бога, сатану. Он был атеистом, ярым и убеждённым. Но тут надобность рационально думать отпала, вобще надобность думать отпала. Мозг заполнила тьма, животный ужас и мерзкие звуки. Всё кругом погружалось во тьму и тут в мозг пришло воспоминания...Мысли стали уводить его в прошлое, образы растерзанных тел, вставали перед глазами. Человечиские лица перекошанные гримассами боли, глаза в которых читался только страх и мольба. Но образы изменялись, лица без кровные и обезображенные, это лица его жертв, они ехидно улыбались ему, открывали рты с выбитыми зубами в беззвучном смехе, смотрели с издёвкой предвкушая страшную смерть их мучителя.
В голову ворвалась мысль .Одна мысль которая вела за собой целый ряд образов.Гриша услышал знакомый, добрый, слегка дребезжащий голос бабушки "Запомни хоть одну Гриша, что бы не говорил отец, боженька есть и сморит за всеми нами, запомни запомни может и пригодиться."
" Но что я должен запомнит"- попытался вспомнить Григорий, почему то сейчас он очень хотел что бы воспоминание пришло к нему."Что же, я забыл... А вот кажется вспоминаю. Отче наш, иже еси на небесех!
Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое"- голос бабушки в голове слегка разогнал тьму, сделал её не такой густой и продолжал спасительной волной вливаться в разум:
"Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим,
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукавого.
Яко Твое есть и Царство, и сила, и слава,
Отца и Сына, и Святаго Духа
И ныне, и присно, и во веки веков.
Аминь!"
Захотелось заплакать, как в детстве, уткнуться головой в что то мягкое, тёплое и родное...

Небытие коснулось каждого. Растворилось болью в телах заключенных. Упорхнуло угасающим сознанием к безликому, безразличному потолку. Что может быть проще страха? Скользкий, изувеченный покров разлагающегося ужаса пригрелся в ледяной стуже камеры. Страх подпитывал Их. Преумножал Их силы. Они ведь знали, что люди не могут не бояться. Они знали людей слишком хорошо.
Тьма заботливо укрывала Чужих, давая людям шанс не сойти с ума. Мысли, роем носящиеся в голове заключенных путались и падали тяжелыми каплями на скользкий пол утихших сердец. Сознание сопротивлялось столь нечеловеческой силе. Рассудок испуганным зверем забился в самый дальний уголок помыслов.
Логически мыслить в такой ситуации было невозможно. Боль пропитала каждую клеточку, вонзилась в каждый нерв, послушно следуя Их велению. Но боль была ничем в сравнении со звериным ужасом, уничтожающим человеческое начало гуманоидов.
Заключенные почувствовали, что сознание ускользает. Кружится бабочкой около лица и никак не может найти упокоения. Веки не слушались – они начали закрываться сами по себе. Последнее что видели преступники – это черный всполох огня, пронзивший потолок камеры.