Реквием по Новому Орлеану | ходы игроков | Сны мертвеца

Тем неожиданнее были слова Малдонато, когда тот пришёл к нему на четырнадцатую ночь в добровольном заточении:

— Мы не знаем, что с Вами, и расследование затягивается. Поиски Вашей неудачной жертвы могут занять гораздо больше времени, чем ожидалось. Возможно, непродолжительный торпор поможет очистить ваш рассудок от яда, пока мы ищем ваш отравленный сосуд? Так будет наиболее разумно и для всех.

Сцена в морге не привнесла ясности в деле против МакДжинна. Безумие и Окончательная Смерть Дерека Брайана и ещё одного смертного смазали картину. Что же до пуль из тела Домициана, его боль запечатлелась на них гораздо чётче всего остального, и только страх (его и Априле) читался с них. МакДжинн ускользал от ответственности, а способный внести ясность Априле исчез. Полученные от капитана Дефо данные указывали на Чикаго, как возможное место побега.

Но МакДжинн не оправдан, о нет. За каждую ночь на свободе он был всецело обязан Видалю и Честейн. Эта история стала коротким поводком, на который посадили громкоголосого выскочку, что вполне устраивало и принца, и леди Честейн. И только наличие полубезумного епископа, жаждущего мести, всё портило, обостряя отношения между Первым и Вторым Сословием, и превращая МакДжинна из послушнейшего пса в озлобленного аутло.

Всего этого Малдонато не сказал. Но Домициан был умён, и у него было две недели, чтобы понять, что с поисками противоядия для него спешить никто не собирается.

Домициан отложил в сторону ручку, которой он что-то помечал в блокноте перед собой, и закрыл лежащую перед ним книгу. Вслед затем, епископ поднялся навстречу сенешалю.

- Позиция двора на мой счёт кажется мне несколько предвзятой, мистер Малдонато, - с кривой усмешкой приветствовал вентру мехета. - По правде сказать, я жаждал меси Пирпойнту МакДжинну, быть может, лишь только остаток той ночи, в которую Априле пытался убить меня. В любом случае, я вполне изжил мою неприязнь к нему благодаря одному из моих видений. Если они и имели какой-то положительный эффект, то, да, то было избавление от страстей. Катарсис.

— Хотел бы я сказать те же слова за мистера МакДжинна, но, боюсь, он имел все основания затаить обиду.

Малдонато сел, сообщив тем самым две вещи: во-первых, он готов к продолжительному разговору; во-вторых, он не спросил разрешения сесть, тем самым как бы напоминая, что кабинет, в котором Домициан провёл последние две недели, никак не стал его доменом, даже символически.

— Но МакДжинн — меньшее из моих беспокойств, Домициан. Ваши видения прекратились, но мы по-прежнему не знаем, что их вызвало, и ушли ли они навсегда. Что если делирий вернётся в самый неподходящий момент, и вы неосознанно нарушите Традиции, данные нам Лонгинусом? Боюсь, принц не сможет закрыть глаза на такое.

- Что ж, - пожал Домициан плечами, - коль скоро МакДжинн хочет моей крови, то, я думаю, мне не остаётся ничего другого как только сказать: "Пусть придёт и возьмёт её". Я бы хотел сказать это с бравадой или с усмешкой пренебрежения, но нет. Это было бы ложью. Всё же, Пирпойн МакДжинн - советник во Внутреннем Круге Инвиктус, и я был бы глупцом, если бы недооценивал то, насколько он опасен для меня.

Домициан на секунду склонился, подвинул какие-то бумаги на столе и поднял ещё не запечатанный, но уже припечатанный почтовыми марками и почти готовый к отправке конверт.

- Я был бы ещё большим глупцом, если бы недооценивала злопамятность вентру. В конце концов, я по себе знаю ту жажду к завоеванию и владычеству, что живёт в груди каждого из нас, и, как это также известно, завоеватели и владыки не те люди, кои склонны прощать обиты. В любом случае, мне кажется, что пока почтенный МакДжинн несколько занят и у него нет времени на мою скромную персону. Сколь долго это продлится? Кто знает? Но никто, кроме Бога, не знает также и что за это время может произойти. Я могу погибнуть, МакДжинн может погибнуть, - любой из этих двух вариантов остановит нашу вендетту ещё прежде, чем она начнётся. Он может ослабнуть, я могу стать сильнее, - а это уже сделает меня не такой простой целью для него. Всё, так или иначе, в руках Судьбы, и, по обычаю стоиков, я не буду тревожить себя излишними переживаниями и страхами за будущее, которое ещё неведомо и неопределенно.

- Между тем, говоря о злопамятности вентру.

Домициан передал Мальдонато конверт. Кроме, собственно, кроме нескольких бумажных листов, исписанных от руки и подписанных "Домициан д'Трой, милостью Божьей епископ в общине освящённых Нового Орлеана", там было также два карандашных рисунка.

- Если вы не возражаете, я хотел бы передать кому-то из слуг принца это послание для отправки. Я бы не стал утруждать ни вас, ни их, если бы мог сделать это сам, но, как мы понимаем, в ближайшее время я буду несколько занят. Как вы видите, я взял на себя заботу нарисовать портреты... ах-ха, фотороботы для Дерека Брайана и Джованни Априле. Некоторое время назад мне сообщили, что, по крайней мере, след Априле может вести в сторону Чикаго. Быть может, если Брайан не мёртв, как то утверждает МакДжинн, он мог отправиться в Город Ветров со своим сообщником.

- Я, как вы знаете, - по-моему я упоминал вам это когда-то - состою в переписке с епископом Чикаго Соломоном Бирчем. Мы не самые оживлённые переписчики, но иногда он позволяет мне адресовать себе один или два вопроса, касательно истории Фиванского колдовства. Сейчас, впрочем, мой запрос не связан с историей нашего ковенанта. Вы можете видеть по тексту моего послания, что я прошу Бирча сообщить своему принцу о двух возможных злоумышленниках, что, быть может, вскоре прибудут или уже прибыли в его город.

- Конечно же, лорд Максвелл - инвиктусианский принц. Скорей всего, его не особо заинтересует несостоявшаяся попытка двух неонатов нарушить Третью Традицию в домене столь далёком от его собственного. Но, всё же. Мне хотелось бы закрыть ту главу в истории Нового Орлеана, где на одну ночь судьбы Домициана, Брайана и Априле пересеклись к несчастью всех троих.

Когда с этим было покончено, Домициан соединил руки на груди.

- Торпор, эх...?

— Вы готовы к этому?

- Что это в моём возрасте? - вновь пожал плечами епископ. - Неделя или что-то около того забвения? Я всё ещё неонат: моя кровь не будет спать долго, особенно, если я введу её в ступор по собственной воле. Я и так провёл в изоляции полмесяца. Ещё семь дней не имеют особого значения. Так что, нет, я не имею особых проблем с самом идеей.

- Я лишь сомневаюсь в том, насколько торпор сможет "очистить мой разум". Так вы сказали? Это правда, я не имею здесь никакого персонального опыта. Я читал об этом аспекте нашего существования, конечно. Но, по причине моей сравнительной молодости, мистер Мальдонато, я никогда не имел возможности и потребности испытать его самолично.

- Вы знаете: они рассказывают о языческих или просто суеверных принцах там и здесь. О принцах,, которые держат при своих дворах советников и провидцев, проводящих в забытье большую часть своей жизни. Якобы те могут предвидеть и знать прошедшее.

- Со своей стороны я никогда не считал торпор чем-то священным или чем-то могущим даровать откровение. Но я могу ошибаться. По правде, я никогда не думал о торпоре слишком долго. Всё же, некоторые тексты говорят об аскетах и мистиках нашего ковенанта, которые обращались к этому подобному смерти сну в поисках истины, в поисках ответов и в поиске справедливости.

- Они говорят, что сородичи вашей линии, Мальдонато, знают о таки вещах более остальных. Хм-м, всё же, как гласит легенда, многие из вас, из мехетов, пробуждаются к своему Реквиему уже через много дней после своей кончины - иногда даже, будучи уже давно похоронными и бальзамированными. Некоторые говорят, что вы ведёте свою родословную от моряков, которые в старые времена плыли и плыти так долго и так далеко, что приплыли в землю мёртвых. Правда ли этого? Правда ли это, что вы знаете о том, что по другую сторону погибели более всех остальных? Торпор - тень смерти, а значит он также может быть чем-то известным и знакомым вам более всех других. Скажите мне, мистер сенешаль, следует ли мне ждать очищения в моём грядущем сне?

Малдонато слушал речи епископа, слегка склонив голову на бок, будто ему приходилось напрягать слух, чтобы расслышать слова. Но это было не так. Он всё прекрасно слышал. И упоминание о посмертном Становлении заставило его слегка нахмуриться. Известно, что многие сородичи смотрят свысока на тех, кто спонтанно становится вампиром. Не имея сира, не имея понятия о Рэквиеме, эти несчастные зачастую должны прокопать шесть футов могильной земли, прежде чем вновь увидеть звёзды. Неизменный джентельмен, Малдонато не позволил бы себе презрительного отношения к ним, даже если бы не был мехетом.

— Сложно объяснить это в словах тому, кто никогда не испытывал это на себе. Некоторые знания можно получить лишь через непосредственный опыт. Сны мертвеца в торпоре — это квалиа, слова не способны его заменить, и не способны в полной мере к нему подготовить. Вы увидите мир, который есть вы, и увидите смерть, которой вы стали. Зверь будет разговаривать с вами на своём языке, но что это будет за язык — предсказать невозможно. Фантасмагория нарратива, или язык символов, или образы из смертной жизни, получившие новое значение… Вы знаете, что некоторые сородичи после продолжительного торпора пробуждаются… «безумными». Это вульгарное видение. Мистики моего клана говорят, что, проведя в торпоре века, сородичи изучают «язык» того мира, но забывают «язык» этого.

— Ваше проклятье сейчас является частью вас, и я ожидаю, что вы встретитесь с ним в своём сне. Возможно, так вы лучше его поймёте. Возможно, там его заберёт смерть и забвение. Ежели нет, то за эти недели мы найдём сосуд, ставший причиной ваших страданий, и тогда, изучив его, мы найдём решение.

- Что ж, пусть так, - подытожил вентру. - Сегодня ночью Домициан из Ланкеа эт Санктум войдёт в склеп под Пердидо Хаус и заснёт сном древних. Лишь время покажет, вернётся ли он с той стороны исцелённым, вернётся самим собой, и вернётся ли вовсе.

Но прошло две недели, а Домициан не пробудился. Кол, пронзивший сердце, крепко держал его в объятьях мёртвого сна. Прошёл ещё месяц, и когда Малдонато напомнил принцу о деле Домициана, то в ответ вновь получил: «Не сейчас». Мёртвые умеют ждать. Домициан оставался в склепе ещё месяц, а затем ещё и ещё. Чем дольше он был в торпоре, тем больше сомнений у принца было в том, чтобы вернуть к не-жизни почитаемого в городе мудреца, интерес к которому только возрос после приключившегося с ним в те две короткие ночи. Слухи о Хёрсте и Элиотте отгорели как солома — ярко и быстро. Слухи о стигматах Домициана были тлеющим угольком, продолжавшим потихоньку дымить и через полгода после того, как он спустился под Пердидо Хаус.

Поговаривали, что принц испугался растущего авторитета епископа. В скором времени Видалю самому предстоит погрузиться торпор, а наследник не выбран. Учитывая всё большую значимость фигуры Домициана, слово принца в этом вопросе может уже не сыграть значения, едва тот сомкнёт глаза в вековом сне.

Другие спорили, что, спустя три сотни лет, принц готовился признать право других религий на существование, как когда-то после Реконструкции Юга неохотно признал права низших кланов занимать важные домены и даже входить в совет Примоген. Стойкий сторонник идеалов Ланкеа эт Санктум Домициан мог стать помехой на пути примирения. Однако, у этого слуха не было подтверждений: встречи Принца Видаля и Барона Симитира не состоялось, а железная хватка Видаля над городом так и не ослабла.

Даже спустя почти год, МакДжинн всё ещё чувствовал себя на краю пропасти. Мёртвые умеют помнить долги и обиды. Перл Честейн показала клыки, защищая свой ковенант (и даже чёрную овцу МакДжинна), и установившийся в городе status quo пошатнулся. Но выстоял, пока. Принц пристально изучал эту шаткую конструкцию, способную теперь развалиться от одного пёрышка, а Домициан обладал политическим весом несравнимо большим для такой метафоры. «Не сейчас», продолжал говорить принц своему сенешалю, пока Малдонато в очередной раз не убедился, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Но мёртвые умеют ждать. Домициан, проследивший становление Ланкеа эт Санктум от удара копьём до современных ночей, знал, что и тысяча лет для сородича — не срок. И если Господь позволит существовать этому миру ещё тысячу лет, он знал, что и тогда Ланкеа эт Санктум останется всё той же: чтящей заветы, данные им самим Создателем. Сменятся лишь декорации, но вечное останется вечным, а значит вечным душам смертных всё ещё будут нужны тёмные пастыри, чтобы выводить заблудших овец обратно на путь истинный.