Операция Маркет Гарден. Встреча с судьбой! | ходы игроков | 18-е сентября, 1944-го года. Штурм.

Отряд идёт вперёд недолго, останавливается у перекрёстка, и Харт приказывает занят пустующий магазинчик, что бы немного передохнуть и расслабиться. По кругу, под неодобрительным взглядом сержанта, передаётся стакан с бурбоном, внутри жидкости плавают жетоны погибших. Их много, достаточно, что бы кружка резко потяжелела. Судя по настроению солдат, и по интенсивности стрельбы в городе, оборона немцев прогибается, и уже готова рухнуть, осталось только дожать. Сержант, усевшись в углу, на пол, разглядывает офицерский планшет, пытаясь придумать что дальше делать, а остатки отделения занимают оборону, выглядывая из окон.
-Арчер! Заберись на чердак, займи позицию и верти башкой по сторонам. Увидишь фрицев - сначала кричи нам, а потом стреляй.
На чердаке - тихо, спокойно, мёртвый голландец, охотничье ружьё на полу и мозги на стене. За окном - серые тучи, накрапывающий дождь, серая улица, серые от пыли дома и далёкий, очень мощный, взрыв, будто разом цистерну бензина подорвали. Ресторан не только угловой дом на перекрёстке, но ещё и самое высокое здание в округе, так что всё видно отлично.

Пустующий магазинчик, занятый по приказу сержанта, представляет из себя частично разрушенное помещение с невозможностью точно установить торговую специализацию этого заведения: война обошлась с этим место хуже воров, мародеров и бандитов вместе взятых, не заботясь о содержимом. Здесь нашлась и стойка продавца, и стеллажи для товаров, и какие-то столики, напоминающие обычный декор кафе и ресторанчиков.
Солдаты расположились под окнами, дав ногам возможность отдохнуть, а нервам самую малость прекратить вибрировать в ожидании очередной стычки.
Закурили. Спустя пару минут напряженной тишины, послышались первые тихие разговоры. Прокатилось пару шуток и сверкнули первые улыбки.
Но все затихли, когда по рукам пошла кружка бурбона, потяжелевшая под весом, лежавших внутри жетонов с павших товарищей.

Артур сожалел об умерших, но понимал, что произошедшее - неизбежное зло военных действий. Он потерял четверых, сержант Харт - десяток, лейтенант - сотню, полковник - тысячу, а Союзники - сотни тысяч...Про капустников и говорить не приходилось, да и по сводкам тем же Советам приходилась куда как не сладко.

Арчер принял кружку и сделал глоток дешевого бурбона. Передал следующему. Алкоголь схватил за горло словно громила должника - цепко, не давая сделать лишнего вздоха. Но, на этом его действие и закончилось - перевозбужденный организм не пьянел, и было открытым вопросом, справилась бы тут и целая бутылка...

Сержант подозвал парня к себе, указывая пальцем наверх:
- Заберись на чердак, займи позицию и верти башкой по сторонам. Увидишь фрицев - сначала кричи нам, а потом стреляй.
- Есть, сарж! - бодро отрапортовал МакФрай, куда бодрее, чем себя чувствовал.

Чердак встретил его тишиной, пылью и спокойствием: даже труп мужика с разнесенной в клочья головой не напрягал, как бы намекая своим присутствием: "хэй, парень, не трать на меня своего внимания - мертвые не кусаются". Раздался взрыв: толи колонна подорвалась, толи запасы топлива взлетели на воздух - мощность разрушительной реакции ощущалась даже на приличном расстоянии.
Рядом валялось охотничье ружье - с интересом осмотрев его, Арчер принялся вглядываться в окружающее переплетение улочек, радуясь удачной для наблюдения позиции.

На чердаке тепло и, более-менее, сухо, даже мозги на стене и те - подсохли и коркой покрылись, разве что ствол охотничьего дробаша покрывают ещё более-менее тёмные пятна крови и кусочки чего-то, что напоминает рубленый суп-пюре. Обычный такой дробовик, два ствола, украшений нет, приклад - со стальным кантом, самодел, скорее всего. Никаких номеров серии, знаков производителя и прочей формальной лабуды. Патронташа нет, патронов в карманах нет, видно, что человек попался серьёзный, и уверенный что одним то из двух стволов точно себе в голову попадёт, так что запасных патронов не взял.
С немцев Арчер взял боевых трофеев - 3 гранаты, 6 обойм на МП 40, 1 вальтер П38 и 2 обоймы на него, плюс 4 штык-ножа и так, по мелочи - 2 фляги шо шнапсом, 1,5 плитки шоколада с великим Фюрером на обёртке, 2 обручальных кольца, 50 дойчмарок и золотой кулон с фотографией какой-то женщины внутри. Ей лет 40, так что чья-то мать, скорее всего. Хотя может среди фрицев попался и любитель старушек, кто их знает? Иногда бабушки тоже хотят любви, и внуков не хватает.
Неожиданно на улице воцаряется тишина, почти полная. Слышно, как скатывается камешек по каким-то развалинам, далёкие, одиночные выстрелы, но не больше. А так - город затих, нет больше тряски артиллерийских выстрелов, звуки основного боя испугано замерли. неужели всё? неужели Эйндховен взят? А вот и нет, гудение войны разгорелось снова, застрекотал пулемёт, захлопали винтовки, сухо харкают пистолеты-пулемёты. И звенят по брусчатке танковые гусеницы, всё ближе и ближе, из-за поворота.

Перемолотая кашица мозгов уже, почти, не действовала на восприятие Артура: кровь товарищей, обильно лившаяся сегодня, кажется пропитала, не только китель, но и душу десантника, закалив и озлобив её одновременно.

Установив семейство оружия возмездия злому миру, Арчер потерял всякий интерес к ней, огляделся из окошка чердака и, не наблюдая агрессивного скопления серого цвета, решил произвести скорую инвентаризацию, бегло награбленного имущества. Отделив "зёрна от плевел", закинул всё ненужное обратно, оставив лишь гранаты в разгрузе - они непривычно и неудобно тыкались длинными рукоятками. Брезгливо глядя на обручальные кольца, МакФрай с интересом рассматривал женщину на фото из кулона: красивая старая фрау так и не дождётся своего сына...Ему, вдруг, стало мучительно мерзко и противно. Бросил десантник немецкое золото на труп суицидника, и руки, красные до сих пор от братской крови, отряхнул, брезгливо.

Арчер рывком поднялся, гася очередной приступ самобичевания, и подошел к наблюдательной позиции: казалось, агония, что сотрясала город, затихла, даря бравым янки долгожданную победу. Но очередные близкие взрывы и стрельба развеяли этот великолепный план, а потом...

Потом раздался звук, который больше всего ненавидит пехота. Звук, стального монстра, что своей тушей, скрежеща гусеницами, прокладывает себе путь сквозь городское кладбище. Звук, символизирующий человеческий гений - толстая броня, закрывающая пяток человек от ответной мести...к их точке приближался грёбанный танк, или что лучше, вездеходка с пехотой.

Арчер, как ужаленный рванул к своим, чтобы не пришлось орать так громко - свесившись с чердачного люка, быстр крикнул сержанту:
- Серж! Бронетехника на 9, из-за поворота, совсем скоро будут!

-Да ёб твою мать, дадите вы пожрать нормально, или нет?! - Доносится злобный голос, глухой от набитой в рот тушёнки.
-Лучше бы ты столько немцев убил, сколько банок с тушняком уничтожил. - Сухой и надтреснутый от усталости голос Харта. - Уже бы и война закончилась, весь Верхмахт был бы выкошен под ноль. Есть у кого противотанковые?
Хор отрицательных ответов подсказывает сержанту, что "банку" бить нечем. Командование не рассчитывало, что в городе окажутся танковые части, так что ничего, против бронетехники не завезло. Тяжёлое вооружение обещается только во второй волне десанта, а до неё ещё несколько часов. Печальненько. Не пальцем же подъезжающий танк ковырять, броня то потолще будет.
-Отступаем. - Харт трёт уставшее лицо ладонями, пытается унять жжение в глазах. - Не забывайте поглядывать по сторонам, ищем всё, что подходит на звание танкокрывалки.
Десантники, матерясь и бурча под нос, вываливаются из ресторана. Здание пусть и побитое войной, но в нём можно более-менее спокойно отсидеться, дать отдыха болящим ногам, да и пожрать. А это сейчас не мало. Чем дольше люди находятся на войне, тем меньше становятся их требования. Сначала ты отказываешься от телевизора, радио, потом от машин и тёплых домов, потом от тёплой еды, в конце-концов от сытости. И в конце-концов у тебя остаётся такой набор требований:
-Чё нить пожрать.
-Чё нить попить.
-Где нить вздремнуть.
-Кому-нить присунуть.
-Выжить.
Правда вот с последним у многих было не очень, и сотнями уходят похоронки на Родину. И сегодня - не исключение.
На улицу выезжает странный танк. Издали он напоминает обычный немецкий танк, форма будто топором рублена, мышыного цвета броня и гранёная башня. Вот только на крыльях танка располагаются ещё две башенки, намного меньше основной, и вместо пушек там - какие-то огрызки. А из главной башни вообще дуло пулемёта торчит, а не танкового орудия.

Сержант, проверив наличие противотанковых средств и получив печально-отрицательный ответ, разумно приказал отступать. Солдаты, недовольно снимаются с "постоя", кто-то шутит, но толкового отдыха не получилось - слишком мал был промежуток спокойствия, но требовать большего в боевых условиях - наглость.

Как и наглость, Арчера, - была набрать столько оружия: небрежно накинутый ремень верного Спрингфилда, соскочил с плеча в самый "удачный" момент, когда Артур спускался в чердачную дыру, и встал будто засов - в распор.

"Верно матушка всегда говаривала - "Жадность это грех!", подумал отпрыск МакФрая старшего, выругавшись сквозь зубы и затаскивая себя обратно, в теплое пространство под крышей.

Звуки доносившиеся с улицы заставили Арчера насторожиться - рев мотора и хрумканье бетонной крошки под тяжелыми траками "неизвестной техники" гансов было слышно слишком уж хорошо...они оказались здесь раньше, чем ожидал сержант Харт.

Стрельбы слышно пока не было, но появляться на "на сцене" в момент бенефиса нового её, наверняка бронированного, участника - Артуру совсем не светило. Осторожно подойдя к чердачному окошку, и став сбоку от окна, он принялся разглядывать технику.

В далёком 1936-м году талантливый инженер-оберлейтенант Ольбрих, работающий в Wa Pruef 6, департаменте бронетанковой техники, издаёт успешную и привлекшую к себе внимание статью. Она - о странном сочетании бронетехники и очень эффективном оружии, приобретшим популярность ещё в годы Первой Мировой Войны. И Ольбрих, используя силу разума, решает множество проблем, стоявших перед конструкторами на пути к нормальной реализации этой перспективной идее. Именно это позволило молодому танкисту, фельдфебелю Йоханосу Райху, стать командиром очень любопытно танка.
"Дорогая Марша, пишу тебе с фронта, из города Эйндховен. Спасибо за носки и снимки семьи, что ты прислала мне, они будут греть мне тело и душу. Но ты должна знать, что не только это согревает меня в холодные, дождливые ночи. Неделю назад я впервые сел в свой танк, и понял, что это моё. Я провожу рукой по броне, и чувствую, как становлюсь его частью, как мои кости превращаются в сталь, а по венам бежит бензин вместо крови. Я поглаживаю её ствол, оружейная сталь ласкает кожу похлеще, чем речи фюрера мою арийскую душу. Сжимаю в руках крепкие, увесистые снаряды, их кончики, со стальным сердечником, блестят на солнце, слегка подрагивая. Я сладострастно беру её за ручки управления, сжав крепкими пальцами отполированное тысячей прикасаний дерево, и ощущая, как мощь орудия вливается в меня. Это я танк, я несу смерть, сталь моя плоть, а порох моя кровь, и он несёт по телу ярость разрывающего огня.Второй рукой я со страстью, с диким, рвущим плоть желанием, дёргаю затвор и слышу ласкающий ухо влажный щелчок. Это моя крошка дослала в себя 7-ми мм крепыша, приняла его в себя как послушная девочка. Станок смазан и готов к бою, лёгкое покачивание рукой и разработанное дуло моей детки смотрит прямо на противника. Всего лишь одно нажатие пальцем. О нет, я не спешу, я пробую тугой курок, сжимаю его между фалангами и чувствую, как пружина сопротивляется. Я люблю это. Она сопротивляется, но всё равно отдастся мне, потому что я её хозяин, и она это знает. Мушка будто сжимает человеческую фигуру, превращает её лишь в неясный силуэт, мишень для стрельбы. И я открываю огонь. Моя красавица грохочет в оргазме, сотрясается в экстазе, изрыгая из себя саму смерть. Философы и теологи врут, смерть не носит балахон и косу. Она облачена в несколько десятков грамм свинца и стали, окружена струёй напалма. Снаряды долетают до цели и впиваются в плоть, как член сладострастного любовника в женщину, тугая струя напалма ласкает кожу. Только последствия намного более кровавые, чем при первом сексе. Они даже не понимают что случилось. Снаряды рвут их тонкие тела в клочья, не оставляют и шанса на выживание, только кровь, кишки, запах пороха, бензина, грохот и дерьмо. Асфальт покрывается ошмётками и осколками, а я хохочу, потому что так моя девочка доказывает мне мою любовь. Мне хорошо. А если хорошо мне, то хорошо и моей крошке, моей Panzerflammwagen II. Моему огнемётному танку."
Танк подъезжает всё ближе, траки гремят всё больше. Из левой башенки с рёвом и харканьем вырывается язык пламени, он с брызгами бьёт по ресторану, выкуривая десантников наружу. Один американец орёт так, что разрываются барабанные перепонки, запах огневой смеси и жарящегося мяса заползает в нос.

Никакие диафильмы из виденных в учебке, ни одна байка из рассказанных ветеранами - в общем, никакая часть памяти не откликнулась на результаты осмотра контуров странного танка: лишь смутное чуство тревоги, почему-то, угнездилось у Арчера, помимо "простой" пехотной нелюбви к стальному уродцу.

А потом эта хреновина на гусеницах выстрелила...Огнём, блять! Плотная струя напалма, весело сверкнув в серой пыли раскуроченного города, ярким росчерком повисла в воздухе, поджигая ресторанчик - быстро и успешно, как грёбанный лучший бойскаут на выпускном тесте. Фашисткий "дракон" слегка ворочал маленькой башенкой, направляя огонь и делая из бравых американских десантников прожаренный шницель по-Эйндховенски: крики людей, будто попавших в Адское Пекло ещё при жизни, заставляли паниковать даже самых стойких, а внутри здания ресторанчика таких уже не осталось...

Бегом рванув к спуску на второй этаж, Артут спустил голову и заорал во всю глотку, пока ещё была возможность орать хоть что-то, не нахватавшись дыму:

- БЕГОМ НА ЧЕРДАК - УХОДИТЬ ПО КРЫШАМ!

И сам, весьма решительно последовал собственному совету: чердачное окно, как символ лучшей из возможных жизней ярко выделялось ореолом света, пробивавшегося сквозь уже поднимающийся дым.
Тычок прикладом - родной сердцу любого уличного сорванца звук *бздыньк!* - и от окошка лишь воспоминания, а Арчер уже лезет на крышу.

Арчер, романтично освещённый ярким огнём, будто дедушкин камин рядом, проворно забирается на крышу и даже не падает оттуда, не шлёпается на мостовую, как мешок с дерьмом. И не разлетается во все стороны от удара. Как мешок с дерьмом. Такая себе аллегория, так как именно внизу творится настоящее дерьмо. Танк подбирается всё ближе к ресторану, и часть отряда понимает, что на чердак забраться не успеет, они уходят дальше, по улице. Перебирают ногами, как лучшие спринтеры, и оружие не может их остановить. Та часть отряда, что замешкивается, задумываясь между приказом сержанта, и обнадёживающим криком стрелка, остаются прямо у дула машины. Хорошо, что на чердак хоть взбежали, и огнемёты не могут достать до взбирающихся на крышу людей. И, видимо, американцы так обосрались, от огненной атаки, и так обоссались от ликования, что спрятались от гиены огненной при жизни, что забыли один важный фактор. Пулемёт - достаёт. Основная башня "дракона" задирает короткий ствол, и выдаёт громкую, трескающую очередь почти в упор. Двое десантников падают на брусчатку, заливая серую брусчатку дороги. Арчер пытается выцелить что-то непонятно что, но не видит особых мест, куда можно шмальнуть. Танк на то и танк, что бы полностью защищать экипаж от ручного оружия. Два солдата останавливаются рядом со снайпером тяжело дыша.

Артур всегда любил огонь - в детстве тот был самым ярким проявлением сил природы, позже - символизировал вечную борьбу за свободу: пламя призывно извивалось, будто призывая не сдаваться, отступая по-необходимости, но всегда продолжать бой.

Сейчас огонь вызывал лишь страх - желание не сражаться, а бежать. Видимо психология орудия убийства была особенно сильна в огнеметном танке капустников - все первобытные страхи мгновенны подняли голову: адреналин, кажется точно вознамерившись заместить собою кровь за сегодняшние сутки, толкал на подвиги.

Звон разбитого стекла, секунды напряженной борьбы тела и законов физики и, вот, Арчер на крыше, едва отдышавшись пытается найти брешь в защите техники гансов. Глаза суматошно бегают по грубым, перпендикулярным скосам бронелистов, не находя уязвимого места...бойцы из отделения, последовавшие его совету, начали вылезать на крышу, но слишком поздно - танк принялся стрелять из "основного", пулеметного орудия.

- Грёбанный ад! Валим и быстро!

Пара бойцов глядела вслед Арчеру, что уже бодро перебирался через оградку, на соседнюю крышу, уходя все дальше от адского танка.

Немецкий "дракон" отгоняет десантников от перекрёстка, и остонавливается. Такие машины не ходят без прикрытия, так что, скорее всего, командир решает поосторожничать, не хочет переться вперёд, как толстуха за тортом со скидкой. Стальная коробка едва слышно гудит и лязгает двигателем, водя башенкой из стороны в сторону, ненасытное чудовище оглядывается в поисках ещё пары кусков влажной плоти, что бы зажечь её, закоптить, что бы жизнь вытекла из них, как воск со свечи. Люк на башне открывается, и командир высовывает хлебало, схватившись за края брони.
Американские Карлсоны в это время бодро чапают по крышам, и вот Арчер видит путь вниз - увитая плющом деревянная рама, состоящая из таких себе ячеек. Такая себе дорожка для растения, что бы оно, никуда не сбиваясь, оплело именно ту стену, что надо. Выглядит эта штука выглядит не очень надёжно, но стрелку кажется, что вес людей конструкция выдержит. Вокруг плавает аромат костра, нагретого гранита, и отличного, прожаренного стейка с кровью. У Арчера даже слюна пополам с тошнотой выделяется от ароматов.