| |
|
|
Эх, хорошо! Еще по-утреннему прохладно, солнце не прогрело как следует воздух под сенью деревьев, но уже задорно пробивается сквозь свежую июньскую листву тонкими лучиками, создает подвижные зыбкие мозаики из желтых пятен на лесной тропке, щекочет ласково загорелую кожу. Васька вприпрыжку поспешает домой, исцарапанные босые ноги легко несут поджарое, молодое тело. В левой руке у Васьки удочка, в правой – низка из ивового прутика, на которую через глазницы насажены с полдюжины изрядных карасей. Добрая добыча!
Вот и старый знакомый – замшелый покосившийся дуб, древний, как сам лес; некогда расколотый молнией, он выдюжил, уцепился за жизнь, окреп, и стоял теперь на повороте к дому могучим, но добрым часовым. Эгей, еще пара поворотов тропы – и дома!
|
|
1 |
|
|
|
|
А дома ждали свежий хлеб, мамины объятия и батины военные истории. Героем с японской войны отец-то его вернулся. С Георгием на груди. И баять о войне стал - так ладно, как никогда раньше не баял. И о том, как от Порт-Артура нечисть желтолицую поганой метлой погнали, и как капитанов их из воды вылавливали да мечи их кривые отбирали, чтоб, стало быть, они себе животы не резали, и как в Петербурге на Дворцовой площади при всем честном народе и лично императоре Николае Александровиче их при полных мундирах во главе с каким-то там адмиралом, имя которого Васька так и не запомнил, через строй лейб-гвардейцев прогнали, и о том, как народ тогда ликовал, славил солдат, генералов и государя. И каждый раз, когда он это рассказывал, мать на него с таким трепетом смотрела, с таким восхищением, что словами не передать. Как на чудо-богатыря, как на спасителя.
Дома его ждут. И Васька знал это твердо. Небо было безоблачно, детство беззаботно, а впереди был новый день с семьей. И Васька припустил со всех ног.
|
|
2 |
|
|
|
|
Тропинка сама под ноги стелется, к дому ведет... Но чу! Где крики петушиные, где мычание да похрюкивание скотины домашней, где лай собачий? Где дымки растопленных с утра печей?
А ведь пахнет дымом! Нет, не дымом - гарью. Тяжкий, лихой дух пожарища. Не может так дом пахнуть! Не может?
Вот на пригорочек поднялся бегом. Ой, мамочки...
Нет сельца родного больше. Вся дюжина домов погорела до тла, едва дымятся головешки, оставшиеся от ладных срубов, да печи обгорелые торчат, покосившись, словно калеки-ветераны милостыньку просят. Воронье только гуляет по дворам, важно деловито, по хозяйски. Тут и там земельке кланяются, выклевывают что-то...
И бредет медленно мимо пожарищ фигура одинокая. Женщина, кажется. В траурном черном платье глухом, с черной же шалью, на голову и плечи накинутой. Идет, остановится у двора какого, постоит, головой покачает скорбно - и дальше...
|
|
3 |
|
|
|
|
- Мать, ты Евдокию и Семена Карповых не видела?
Не укладывается в голове... Кто это сделал? Зачем, почему, чем деревня мешала кому-то? Все вопросы потом... Родителей найти надо. Не может он их потерять. Они где-то рядом, живые, с ними все в порядке, иначе быть не может - убеждал себя Васька... Хотя что-то в его голове и подсказывало ему, что все совсем наоборот.
|
|
4 |
|
|
|
|
Женщина ответила что-то, но Васька не разобрал. Потом было еще всякое - и мамка с тятькой, и мужики вооруженные, и кажется, здоровенная кошка, будь она неладна...
Васька открыл глаза. Судя по сероватому сумраку, в который была погружена комната, до первых петухов оставалось еще с пол часа примерно. Рядом мирно посапывал Миколка, у противоположной стены хаты беспокойно ворочался на лавке Еврей Евреич. Сон оставил на душе у пацана тяжелый осадок, но детали не запомнились совершенно...
|
|
5 |
|