Дороги Творения | ходы игроков | Земли Стервятников. В поисках тайн

Выше среднего роста худощавый мужчина лет тридцати. Апостол одевается просто, по манере жителей Северо-Востока, и не носит доспехов. В Творении от дискомфорта и непогоды его защищает длинная верхняя роба из заляпанных кровью погребальных покровов, и широкополая шляпа. Завершает его облик даиклейв с обломанным лезвием и широкие декоративные браслеты на обе руки из мертвой стали.

Черное Возвышение не убрало прижизненных шрамов Апостола, проходящих наискось через правую половину лица, и задирающих край рта в вечном оскале; шрамы продолжаются и дальше вниз, создавая след удара поистине великанской лапы, но рыцарь не помнит при каких обстоятельствах и как это произошло. Правая рука от плеча также осталась оторванной, поэтому Апостол обходится некропротезом, довольно грубым механизмом из костей и мертвостали. Левая половина лица, с благородными чертами свойственным многим богокровным, неповреждена. Апостол имеет привычку закрывать левый глаз, когда считает жестокость оправданной, взамен смотря на мир лишь правым, нечеловеческим.

Анима Апостола неизбежно представляет собой расползающееся пятно абсолютной тьмы, вокруг которого вьются ленты иероглифов из богохульно искаженных защитных сутр. Голод этой тьмы и шепоты Нерожденных становятся тем явственней, чем более убеждение рыцаря довлеет над состраданием.

Несколько безумен. Считает, что все: Творение, Подземный Мир, Зыбь, даже Небытие - является не более чем рабами неких сущностей невиданной мощи и непостижимой природы, которые некогда запустили цепь конфликтов для собственного увеселения и обладают властью над всем этим столь всецело, что ни одному Извечному и не снилось. Да и что говорить, если Изначальные на пике своей мощи всего лишь пешки этих сущностей, не самые главные даже? Жалкие обломки мира будущего, частицы которого Апостол увидел в своих озарениях, убеждают его что даже без влияния Нерожденных все мироздание обречено на страдания, и рабское повторение конфликтов снова, и снова, и снова; мирная реинкарнация, которой Апостол так ревностно служил при жизни, не более чем средство манипуляции миллионами душ с целью создать достаточно таких рабов, и что боги и демоны не более свободны от этого рабства чем самый последний крестьянин. Единственный выход из этого - по ту сторону Забвения. Там, как считает Апостол, и только там все смогут познать настоящую и неподдельную свободу, и давно заслуженный мир. Нерожденные просто дают ему возможность этого добиться.

Не считая этого Апостол куда как менее угрюм, чем многие другие рыцари смерти, и столь же избегает напрасного садизма. Так долго как существа будут готовы по первому же зову отправится к истинной свободе через Забвение, они могут продожать существование, при условии, что не причиняют значительных страданий другим. Движимый равно состраданием и убеждениями, Апостол предпочитает либо убивать быстро - так, чтобы цель даже не осознала собственной смерти, - либо же помогать кому-то отправиться в Забвение самостоятельно, предлагая слова утешения и надежды о свободе по ту сторону Пустоты. Он приберегает жестокость только для тех, кто ее заслуживает, и неплохо умеет пытать.

Апостол может смолчать о своих убеждениях или частично подстроить их под текущую ситуацию, считая, что пока Нерожденные и их агенты стремятся уронить все Творение в Забвение, их цели совпадают всецело, а прочее семантика; методы - это уже другой вопрос.

В остальном он сохранил многое из своей предыдущей личности, предпочитая переговоры дракам и высказывая уважение достойным; он также не видит ничего крамольного в том, чтобы наслаждаться некоторыми моментами Творения так долго, как исход будет Забвением. Имеет подспудную жажду Забвения величиной с Императорскую Гору, от реализации которой его удерживают лишь его убеждения и воля Нерожденного, что постоянно шепчет ему в душу. Вдобавок, у него есть ряд странностей, среди которых стремление Апостола отправить в Забвение мервосталь, сделанную из призраков детей, блаженных и некоторых животных; рыцарь считает, что существам подлинной невинности не стоит страдать даже в те краткие годы, что пройдут до полной победы Нерожденных.

Порой, когда его титул выглядит неуместным в разговоре, Апостол называется "Риши", но не считает это имя своим.

Апостол считает себя счастливчиком - ведь Обливион уже начал поглощение его сущности, и в памяти рыцаря подземного мира зияют приличные дыры. Он смутно помнит что-то, что возможно было счастливым детством в месте без имени, полным деревьев с красной корой и серебряных шпилей. Память о поздних годах возвращается уже когда он под имением Шеон Гил странствовал среди малых городов и деревушек Земель Стервятников и Востока. Предлагая услуги посредника там, где между живыми и духами была надежда на мир, и экзорциста, там где ее не было, Шеон зарабатывал на жизнь как нанри, бродячий священник, хотя считал путь просветления и свой долг более важным чем просто деньги.

Многие такие деревушки были закрытыми сообществами, видящими чужаков хорошо если раз в год, и все остальное время существуя обособленно, среди мира что нередко был им враждебен. В одной из таких, когда Шеон успешно умилостивил местных божественных предков, сельчане без зазрений совести принести экзорциста в жертву после пира в его же честь - раз божественные предки так хорошо внимают голосу этого чужака, решили они, пусть жрец и говорит от имени деревни вечно.

В момент когда жертвенное лезвие уже нащупывало его сердце, с Шеоном случилось два события сразу: он достиг просветления в моменте невероятной ясности сознания, и один из Лордов Смерти заговорил с ним, обещая спасение; шепоты куда как более древние и могущественные следовали голосу призрака, придавая полученному просветлению подтверждение и конкретную огранку. Движимый равно состраданием, убеждениями и тем прозрением, что с тем же успехом было безумием, Шеон согласился практически без колебаний.

Через несколько дней безымянный экзорцист, на чьих плечах лежали окровавленные мантии мертвых божеств, постучал в врата цитадели Епископа Халцедонового Кадила, своего будущего сеньора. Период соответствующей индоктринации Пониманиям, что последовал за этим, был ничтожн мал, словно новосозданный рыцарь бездны знал их заранее и ему требовались лишь правильные формулировки, чтобы облечь в слова то, что его суть понимала и так. И всего день потребовался бывшему экзорцисту чтобы выйти из гробниц Нерожденных, с новым именем и окончательно установленной целью.

Среди других рыцарей Епископа Халцедонового Кадила у Апостола немало сходства с своим сеньором, и до нынешней поры он ни разу не вызвал неудовольствия Лорда Смерти. Убеждения рыцаря во многом повторяют веру Епископа в превосходство забвения над страданиями жизни/смерти, однако растущая разница между их методами, а также своеобразный кодекс чести Апостола скорей всего приведут к столкновениям в будущем, и одним Нерожденным известно, что из этого выйдет.