[C:tL] Kingdoms Of Rain | ходы игроков | Ярославна

Этот сон пах отчаяньем, как и каждый запоздалый вечерний сон в это время года. Ещё не кошмар, но нечто более ужасное. Сон, от которого нельзя проснуться. Который не смоет прибоем. Который не сорвёт и не унесёт на своих рваных крыльях, бросив на прощанье в лицо горсть горькой морской соли и йодистый запах гнилых водорослей, ветер. Сон, который другие, не бывавшие на изувеченном волнами осеннем пляже, называют реальностью.

В те туманные дни немногочисленные посетители пляжа, наглухо обмотав лица шарфами, наблюдали, как разрушался и тихо умирал, обваливаясь в пенящуюся пасть океана, пирс, слушали, как вопят, набрасываясь на берег, волны. По телу их пробегал озноб, едва ли связанный с холодом, они вздрагивают, точно пытаясь сбросить что-то, тяжело обхватившее сзади за плечи и тянущее их к воде. В глазах их, усталых и обесцвеченных, зарождался страх, лишенный причин и логики. Они слышали, как ледяной ветер доносит до них песню. Едва слышный напев на незнакомом языке, тягучий и сладковатый. Голос шептал им на уши, точно мантру, всего несколько слогов. И с каждой секундой отдалялся, теряясь в шуме волн. И звал за собой.

Некоторые, взяв себя в руки, всё-таки уходили - ставшие ватными ноги едва держали, а страх, вцепившийся в истошно колотившееся сердце, не давал обернуться. Таких было мало. Они знали, чего боятся. Знали, что не спят. Остальные шли за песней.

Ярославна Меньшикова, младшая из бригады спасателей (увы, не Малибу), коротала этот вечер с ещё одним парнем в жёлтом жилете, которого, кажется, звали Кори, на "веранде" синей пластиковой коробки на жестяных, вбитых в сырой песок ножках. Волны были слишком близко. Слишком сильно на губах пекло солью. И слишком громким, близким и мучительно недостижимым казалась ей сейчас та песня, которую пел океан.

Белокурый и белокожий, ладно скроенный Кори стоял рядом, облокотивший о перила. Красивый, в общем-то, парень, практически архетип спасателя на пляже и мечта барахтающихся на мелководье дамочек, сейчас выглядел заспанным и помятым. Остекленевшим от скуки взглядом он сверлил пластмассовую кружку с крепким, но уже остывшим кофе в руках. Сделал глоток, поморщился. Цокнув языком, с унылой физиономией двумя пальцами вытянул из напитка почерневший обрывок водоросли. Протянув многозначительное "Мда-а-а-а...", вылил кофе на песок.

Из коротковолновой рации, пристроенной тут же на перилах, через равные промежутки времени, безбожно шипя и дребезжа помехами, тянулась нехитрая перекличка: "Марко". "Поло". "Марко... Сэм?.." "Да-да-да... *зевок* Поло". "Марко... э, алё! Кори, Яра? Марко, мать вашу!"

Волны нахлынули вновь - и схлынули снова. По песку катился котелок, какие обычно носят, чуть сдвинув набок, дородные джентльмены в пиджаках и лаковых штиблетах, постукивая по мостовой зонтом-тростью и посасывая мундштук из какого-нибудь редкого, подкрашивающего вкус сигареты дерева.

Сам джентльмен покачивался, убаюканный томной колыбелью, на отмели. Всё при нём: и дорогой пиджак в тонкую полоску, и отполированные до блеска туфли, и золотые часы на запястье. Только ни зонта, ни мундштука. И лежит он лицом вниз.

Пронизывающий ветер с океана приносил с собой запахи морской соли, йода и подгнивших водорослей.
Густые сумерки наползали на пляж с холмов, оттуда, из кипарисовой рощи. Медленно, но неотвратимо, как ленивая волна голодной саранчи.

Океан был холодно-равнодушен. Ко всем: к редким посетителям пляжа, к подыхающим от скуки спасателям, к самой Ярославне. Неустанно, размеренно бились волны о серый, блеклый сейчас песок, об жесткие и гордые гранитные волнорезы. Шумела и шипела белая пена, из которой по старой легенде когда-то ступила на берег теплого далекого острова сама Афродита. Ярославна стряхнула с щеки песок и соль, и усмехнулась своим мыслям. В оригинале миф о греческой богине любви и красоты был куда более жестоким и неприглядным. Как, в общем, и большинство детских сказок. Совсем не таким, каким его передают в детских книжках и учебниках античной истории.

Веселенький желтый спасательный жилет делал ее похожей на цыпленка. Особенно сильный порыв ветра заставил девушку поежиться; наплевав на все правила техники безопасности, Меньшикова сбросила с себя этот кусок непотопляемого материала и завернулась в кофту из тонкой голубой шерсти таврских коз. Рукава были ей чуть длинноваты, да и сама кофта почти прикрывала ягодицы. Почти.
Девушка облокотилась о перила вышки, вглядываясь в неспокойную водную поверхность. Почему-то казалось, что вода сейчас там, за кромкой сырого песка, теплее, чем воздух. Совсем-совсем теплая, еще прогретая за недолгое солнечное утро. Невероятно сильно хотелось сбросить с себя все, окунуться в ласкающую тело волну. Хотелось так сильно, что даже кожа заныла.
Ярославна представила себе, как снимает с себя и уютную теплую кофту, и этот идиотский совместный купальник из желтого материала, как округляются глаза у давно глазеющего на ее ноги Кори, как на холодном сыром песке отпечатываются ее узкие ступни... А потом будет вода - нежная, мягкая, зовущая в свои объятия. Пара сильных движений руками - и можно коснуться ладонью мягкого песчаного дна, проплыть дальше, пока вместо дна не появится синяя до черноты, глубина. Бесконечная, манящая глубина. Можно вытянуть руки вдоль тела, расслабиться, и, сложив ноги, подражая дельфинам, плыть в этот черный тоннель. Свобода...

Девушка так задумалась, что не с первого раза услышала идущую по хрипящей помехами рации пререкличку: "Марко... Э, Кори, Яра! Марко, мать вашу!.."
- Поло. - Бросила Ярославна в рацию, поморщилась, глядя, как ее напарник выливает кофе на песок. Кажется, ему в чашку залетела одинокая водоросль.
- Спите вы там что ли?! - Недовольно проорала рация, умолкла, а потом пререкличка понеслась дальше.
Ярославна потянулась, поворошила пальцами недавно просохшие, пахнущие солью, волосы, облизнула губы.
Губы пекли и горели. Сухие, солоноватые. Как чертовски давно их никто не целовал. Кажется, она уже и забыла, каково это. Девушка вздохнула, подавляя в себе еще одно дикое желание - яркой физической близости. Напев океана, пытаясь помочь ей, усилился.
Тут вдруг что-то непонятное, тревожное укололо ее под сердце - острым предчувствием беды. Словно бы в ответ на это ощущение, по пляжу, лениво вертясь в воздушных потоках, прокатился черный котелок какого-то знатного господина.
Кори ничего не заметил, казалось, он вообще дремал, прямо так, стоя у выкрашенных в синий железных перил.
Девушка нахмурилась, вывернула голову, просматривая пляж в обе стороны - может, слетел с головы у кого-нибудь из редких посетителей? Нет...тишина и пустота - все ушли несколько минут назад, опасаясь надвигающихся сумерек.
Тогда Ярославна перевела взгляд на воду, где на отмели покачивался...мужчина в дорогом деловом костюме. Лицом вниз. Меньшикова выругалась на смеси русского и английского, сбросила кофту и побежала по лестнице вниз. Холодный песок лизнул ступни, приветственно укололи босые пятки ракушки. Легко и свободно, она добежала до кромки воды, зашла, не останавливаясь. Вода и вправду была теплее воздуха. Или так только ей казалось?
Тело не подавало признаков жизни, но кисти рук еще не были опухшими, как бывает у трупов, долгое время пролежавших в воде. Осторожно двигаясь, почти по пояс в игриво толкающих ее волнах, Яра приблизилась к мужчине, легко перевернула...
- Яраааа! - Долетел с берега до нее голос Кори. - Яраааааа!
Крик был таким громким, что девушка, подскочив, обернулась, глядя на бегущего к ней напарника.

Он улыбался. Джентльмен, не менее получаса пробывший в ледяной воде, улыбался. Как будто он видел невероятной красоты сон, или словно его поцеловал радужный морской ангел, и человек счастливо зажмурился, почувствовав на мякоти губ божественную сладость.

Он был счастлив, когда умирал. Несмотря на побелевшую плоть, казалось, что он сейчас распахнёт глаза и радостно засмеётся, как может смеяться, наверное, только ребёнок. Ребёнок. Больше всего он был похож на семилетнего мальчика, зачем-то наряженного в дорогой костюм. Прохладные мягкие пальцы, явно не знавшие тяжёлого труда. Светлые, тонкие, почти прозрачные пряди волос. Лёгкий, медленно остывающий след от румянца на щеках. Красивый. Счастливый. По какому-то неведомому наитию Яра безумно захотела погладить это шелковое лицо. По пояс в пенящейся соли, склонившись над ним, она очень аккуратно, очень нежно положила ладони на его щёки. Холодные. Ничего больше не желая и ничего не понимая, она коснулась губами гладкого лба. Холодный.

Холодный. И совсем мёртвый. Ведь морские ангелы не могут подарить дыхание тому, кого позвали к себе. Только счастье.

В сознание девушку вернул крик Кори. Он бежал по берегу, спотыкаясь, к ней, сжимая в левой руке рацию. Стоило только наползающей волне коснуться его ступней, как он тут же отскочил назад, будто ужаленный.

- С-с-сука! Холодная, падла! Fuckin’ Russian Folk! Как ты в ней держишься?! – и заговорил в рацию. – Саймон, у нас тут ныряльщик. Вызывай скорую… - шипя и матерясь, он всё таки зашёл в воду, лёгко оттолкнул Ярославну, ухватил мертвеца за воротник и двумя сильными рывками вытащил того на песок. - …А лучше копов.

- Иди в жопу, Кори! – нескромно прогундосило устройство ему в ответ совсем не голосом Саймона – старшего спасателя. – У нас тут свой жмурец уже есть. Рот до ушей и…

- …отдай рацию, придурок, и не трогай тело!.. Да, позвонил. Десять минут. Ждите там. И не трогайте его. Поняли?

Кори снова выматерился. Громко и грязно.

- Сёстры…

- Прости, что?

- Сёстры.

Тихо произнесла Ярославна, не торопясь покидать тёплые, ласковые воды. Океан пел.

- Сёстры…
Океан пел, пел так нежно. Голоса в ушах Меньшиковой наперебой старались завладеть её вниманием, соревнуясь в сладостности изливающихся мелодий.
Девушка посмотрела на Кори диким невидящим взглядом, но он, занятый вытаскиванием трупа на песок, не обратил внимания на её странно потемневшие глаза. Огромные и затягивающие, как у русалки.
Ветер с берега ударил в неё коротким сильным порывом, обдав запахом песка, затхлой сыростью застоявшейся в камнях воды, сильным и терпким запахом человеческого тела.
Она видела сейчас каждую мурашку на теле Кори — на руках, на плечах, целое скопление вокруг тёмных маленьких сосков. Видела, как напряглись мускулы на его спине, как прорисовались на мгновение и тут же исчезли косые мышцы живота, когда он повернулся, подтягивая мертвеца.
Правая нога вдруг зачесалась нестерпимо сильно. Яра потянулась рукой вниз, с наслаждением шкрябая мокрую кожу возле голеностопа пальцами. Кожа мягкая, гладкая… Пальцы вдруг резануло болью, словно бы под ногти вогнали что-то тонкое и острое. Меньшикова удивлённо айкнула, посмотрела на руку — под ногтями застряло несколько перламутровых чешуек. Моргнула медленно, присмотрелась. Разумеется, не было никаких чешуек. Откуда только тонкие полоски крови под ногтями? Яра опустила руку в море — соль обожгла болью. Ничего не понимая, девушка тряхнула волосами и вышла из воды, мгновенно ощутив, насколько ледяной та была. Зубы стучали, ноги онемели от ступней до колен, пальцы рук не слушались.
- К-к-к… - Она не могла выговорить даже простейшее имя напарника. - К… Кори!
Парень выматерился в третий раз, метнулся к вышке, схватил кофту Яры, полотенце, вернулся обратно. Поглядев на тщедушные попытки Меньшиковой попасть в рукав, он схватил её за руки, решительно и быстро помог влезть в узкую горловину, сразу же замотал девушку в полотенце.
Ярославна тупо уставилась на труп. Лицо больше не казалось шёлковым. Оно выглядело восковым, очень мёртвым, как грубо слепленная маска.
- Какого чёрта ты полезла в воду? - Как-то неожиданно возмутился Кори у неё над ухом, отчего она подпрыгнула, как ужаленная.
У Яры все ещё зуб на зуб не попадал, и она подняла на него синие, очень жалобно глядевшие сейчас глаза. Парень охнул, нахмурился, притянул её спиной к себе — ничего эротического, простой дружеский жест — и начал сильно и быстро растирать ей руки, безвольно повисшие вдоль туловища.

…И вот приходит она – безжалостная и горькая реальность. Боль – тупая звериная боль – накатывала всё сильнее, заполняла всё тело ровно с той же интенсивностью, с какой Кори тёр ей ладони, силясь хоть как-то согреть. Неловкие объятия почти не давали тепла – едкая и вязкая чернота, что народилась, кажется, где-то в области живота ползла наверх, заполняя своей ледяной массой туннель пищевода, пробиваясь кислым и дерущим глотку привкусом в рот. Это реальность – холодное склизкое тело на песке перед ними, их неловкие сырые объятья, его угрюмое и чуть надсадное дыхание ей в затылок и её желудок, до которого первым дошло, что на самом деле произошло и происходит.

Она осознала себя во второй раз – туманным от слёз взглядом она смотрела на свои дрожащие ладони, вонзившиеся в шершавый, наполненный осколками песок. Прямо перед ней, скреплённый блестящей, трепещущей на морском ветру пуповиной слюны изо рта, растекался, заползая в бороздки от ногтей, гнилостно-чёрный комок того, что она совсем недавно пила из термоса. Ещё один спазм, прокатившийся катком по телу, выдавливая из внутренних органов все оставшиеся соки, и её вновь выворачивает – теперь из её плоти выходит одна лишь вода. Как из рыбы, брошенной на берег, бьющейся в бессильных судорогах, не имея достаточно воли, чтобы победить свой собственный страх перед новой реальность, не дающей дышать, и протолкать свою неуклюжую влажную тушку к спасительной воде.

Именно так – не русалка, но рыба с человечьими руками. Столь же бесполезными сейчас, что и горе-спасатель Кори, безуспешно пытающийся снова притянуть её к себе и поделиться хоть каким-то теплом.

Спустя несколько томительных, холодных и прогорклых мгновений сквозь забитую ватными пробками тишину сознания пробились голоса – далёкие и нездешние, но как бы изнутри оглушительно пустой головы; почти как те, что звали навстречу волнам и просили растворить разум в пене и соли. Однако вслед за этим она как сквозь пальцы, всё ещё царапающие песок, ощутила приближающиеся шаги. Нет. Это точно люди. Вот она не видит, но чувствует, как Кори наконец отпускает её с тяжёлым вздохом, поднимается на ноги и идёт навстречу пришедшим. Один из голосов что-то спрашивает. Другой что-то отвечает. Она поднимает взгляд – всё видится словно через мутную сырую линзу, размывающую реальность далеко за границы допустимого фокуса, смещая пропорции и ломая перспективу.

Однако даже так она видела, что почти весь обзор перекрыл сидящий на корточках силуэт… в рваных, слабо колыхающихся на стылой воде отголосках памяти ей удалось выцепить один, размалёванный кислотно-ядовитыми красками лоскуток с именем «Джорджи». Кажется, именно так звали это существо, расположившееся сейчас прямо напротив неё, в полном смятении во все глаза разглядывающее лицо утопленника.

- Долбанный флэшмоб какой-то, - долетают до неё слова этого человека, с которым она, кажется, работает в одной команде, но никогда не была в одной смене. Лицо его – обветренное, узкое и до боли простодушное – заклинила больная, горькая усмешка. В отличие от Кори, этот был не красиво и аккуратно вылепленным атлетом на усладу женских глаз, а болезненно худой, плоской и высушенной моделью времён нарко-шика, пронизанный по всему телу плотными, нездорово набухшими стежками вен. Волосы трепались на ветру как солома у пугала – высветленные пряди сейчас своим подсолнечным блеском казались ещё более тошнотворными.

Он произносил слова, не обращаясь напрямую к ней, просто выпускал их на волю, считая, вероятно, что это должно быть сказано в любом случае:
- Саймон в паре миль отсюда заприметил другого такого. Зацепился фалдами пиджака за буй, уже порядочно попортился на лицо – спасибо чайкам. Но улыбку всё равно различить можно. И этот здесь… Хер знает, но по-моему пранк зашёл слишком далеко.

В череде лоскутков – тусклых и серых – ей удалось собрать почти всё, что она знала о Джорджи. Балагур и разгильдяй, в каждой бочке затычка, категорически не умеющий воспринимать действительность всерьёз, ведущий себя подчас как наркоман, но наверняка ничего серьёзнее травы не пробовавший. Вечная головная боль старшего спасателя – и здесь ленточка сплетается с соседней, глубокого тёмного цвета – который сразу же решил приглядывать за этим шальным вечным подростком лично, не пытаясь оградить его от жесткого внешнего мира, но точно защищая мир от Джорджи.

За плечом парня двумя размытыми пятнами стояли Кори и, вероятно, Саймон. Понять, что это он, было легко даже сейчас. Он всегда напоминал угольно чёрную статуэтку, шахматную фигуру – выточенную из сухой деревяшки, строгую, прямую и стойкую, как африканский тотем. Собрать заново в тугую косичку все сведения о нём было куда проще – она знала, что Саймон по-отечески любит и заботится о каждом члене своей команды. Даже о Джорджи. И особенно о ней. Это наводило на странные, отстранённо бессмысленные размышления – а есть ли у него дочь? а есть ли вообще семья? что он нашёл такого в этой славянской девушке, что решил на свой страх и риск дать человеку, которого официально нигде не существует, защиту и какой-никакой шанс на стабильное существование?

Наверняка она знала только одно – Саймон до смерти самоотвержен, из тех киношных архетипов, которые любую, сколь угодно маленькую или разобщённую группу людей сможет превратить в семью. Пусть даже и являясь единственный элементом, который не даёт этой «семье» развалиться.

Вот он подходит ближе, смещая плывущий ракурс на себя. Чуть ли не за шиворот оттаскивает негодующе шипящего Джорджи от трупа. Обходит его, стараясь лишний раз не смотреть на маску потустороннего, вечного, пугающего счастья на белом лице. Становится перед ней – виден его крепкий «просмолённый» торс, длинные сильные руки как у примата. Опускается перед ней – лицо как всё та же африканская маска, невыразительно сухое и бесстрастно суровое, а в глубине прорезей для глаз – такие неподходящие, резко контрастные теплели угольки заботы и подрагивал накрепко закованный и глубоко запрятанный страх.

- Держи, - он протягивает ей пластиковую бутылку с водой. – Теперь послушай меня.

Голос у него густой, плотный и «чёрный». Чуть надтреснутый тревогой.

- С минуты на минуту здесь будут копы. Кори рассказал, что сам видел – первой тело заметила ты. И первой бросилась в воду. Я не буду спрашивать, зачем ты так долго простояла в воде и трогала его лицо. Не время для этого. Просто расскажи свою часть. И я тебя отпущу – если к двум утопленникам прицепится ещё и история с нелегалом без документов, то смоет в трубу всех нас. Лишние проблемы ни к чему, верно?

Саймон положил ладони ей на плечи – тяжёлое спокойное тепло – и ещё раз заглянул в глаза. Он когда-то признался, что не умеет просить, только командовать. Но сейчас голос и глаза его явно врали друг другу.

- Расскажи мне, что ты видела.

Объятия, еще секунду назад дарующие спасительное тепло, вдруг стали душными, тяжелыми, ненужными, лишними. Внутри все стянуло — противной липкой паутиной, в центре которой был паук — её собственный полупустой желудок.
Паук, скорее даже беременная паучиха — дернулась и разродилась в Ярин пищевод холодной терпкой слизью. Организм взбунтовался, требуя избавиться от гадкого чувства и девушка выдравшись из рук друга, упала на колени. Горько-кислая муть протолкнулась наверх, выплеснулась на влажный песок, обтянула язык влажным липким коконом, от которого сколько не силься — не избавиться. Яра закашлялась, сплюнула, но прозрачная ниточка слюны намертво прилипла к губе и подбородку — девушка досадливо смахнула её рукой, и в этот же момент паучиха внутри неё разродилась снова, на этот раз безобидной грязноватой водицей, пополам с соляной кислотой.
Горло и язык жгло, Яра вытерла рот ладонью, и на губы тут же налип вездесущий песок, заскрипел на зубах. Почему-то этот песок ее доконал и она заплакала — от унижения, боли, тоски и страха.
В голове гудело и шумело глубокое море.
Ей захотелось вдруг ткнуться лбом в холодный и влажно-мягкий пляж. Щеки и губы горели, раздраженные, глаза саднило от слёз, ресницы слиплись ломкими солеными иголочками.
Волна подкатила особенно сильно и лениво смысла с берега следы бунта её организма.
Яра сплюнула снова, пытаясь избавиться от гадкого липкого привкуса на языке, но он застрял, будто нитки свежего кокона тутового шелкопряда.
По телу прокатился болезненный жар, потом сразу же холод, в глазах потемнело.
Она хотела было подняться на ноги, но колени дрожали и ныли — соленый воздух щипал, проникая в микропорезы от сотен тысяч мелких ракушек, исполосовавших тонкую кожу.
Шумел океан. Или это шум в собственных ушах?
Сквозь тугую вату в голову её пробились звуки голосов, шаги. Краем размытого до странных пятен взгляда она увидела силуэты каких-то людей. Ну, во всяком случае это были двуногие существа.
Существо, что стояло ближе, тощее и нездорово бледное, возмутилось произошедшим. Поворчало, выругалось.
Существо, что пришло вслед за ним — сухое и тёмное, как просмоленный борт старой лодки, тяжко вздохнуло. Приблизилось.
В лицо ударил порыв ветра и Яра будто протрезвела. Шум в ушах превратился на секунду в ультразвуковой, режущий тонкую пленку барабанных перепонок, писк, а потом стих, и его место заполнило густое успокаивающее тепло мужского голоса.
Саймон.
Она смотрела на волевое, строгое лицо и беспомощно моргала мокрыми ресницами. Жалкая, как месячный котенок, провалившийся в глубокую лужу, выловленный чьей-то неравнодушной рукой, но оставленный на промозглом осеннем ветру.
Саймон присел перед Ярой — ему пришлось встать спиной к океану — и волна, словно заигрывая, подкатила поближе и шаловливо лизнула ему босые ступни.
Мужчина протянул ей бутылку с водой, но она, еще минуту назад мечтавшая о том, чтобы смыть с языка липкую мерзость, только что и смогла — взять её слабыми дрожащими пальцами и отстраненно подумать, что пластик еще сохранил тепло больших и горячих рук старшего смены.
Он сказал, что не будет задавать вопросов, но все-таки велел рассказать всё, что она видела. Почему-то два этих факта в голове Яры никак не хотели складываться; они дрались, толкались, бунтовали и в итоге протест выплеснулся наружу — коротким капризным и жалобным хныканьем.
Она замерзла. Ей хотелось в тепло, под горячий душ, залить внутренности кипятком, чтоб аж заболело в желудке, залечь под одеяло с головой и никогда больше не показываться этому страшному злому миру на глаза.
- Я увидела, - её собственный голос показался ей сухим и ломким, как старый жухлый камыш. - Тело на волнах. Сразу, как прошла обеденная перекличка. Оно было близко, уже на мели.
Девушка прочистила горло, закашлялась, захлебнувшись новым порывом воздуха, судорожно задышала.
- Он был вниз лицом. Я...перевернула. Потом Кори его вытащил на песок. Всё.. Всё? - Она посмотрела на своего напарника, который сейчас казался еще более юным, чем был на самом деле. Юным и...виноватым. Словно он сказал чего-то, чего не следовало бы, и прекрасно это осознавал. Словно мальчик, наябедничавший излишне строгим и беспокойным родителям о том, что бойкая девчонка чмокнула его в губы после полдника в детском саду.
- А еще цилиндр улетел. Туда. - Она указала тонким бледным пальчиком куда-то в сторону другого пляжа. Поежилась. - Холодно.

Слушая её, Саймон не шевелился. Совсем – точно весь обратился в бесконечно спокойного деревянного идола, костяной береговой оберег, побитый всеми ветрами, затёртый морской солью и в язвах от моллюсков. Она смотрела на него снизу вверх – совсем не потому, что он был выше неё. Он слушал, и одни только маслянисто поблёскивающие глаза то внимали русалке, то поднимались на Кори. Он как бы сравнивал их слова, собирая картину – строгий и справедливый учитель, терпеливо выслушивающий две версии одной детской шалости.

- Принеси её вещи, - бросил он Кори. Тот попятился, точно его ощутимо ткнули в грудь (что, при его телосложении, было не так-то просто сделать), как-то весь по-детски сгорбился, тряхнул головой и побежал к вышке. Настолько нелепым и жалким он ещё никогда не был.

- Цилиндр улетел, - отчуждённо протянул Джорджи ленивым эхом за девушкой, сидя прямо на песке, скрестив ноги – на фоне бедняги Кори этот казался ещё большим ребёнком, которому Саймон одним только взглядом настрого запретил близко приближаться к телу утопшего молодого джентльмена. И теперь это соломенное уродливое пугало поникло плечами и смотрело пуговицами своих мутных глаз на то, как наползают на берег волны, захлёстывая собой мир с каждым разом всё плотнее и полнее.

Океан касался ледяными пальцами Саймона, но тому было всё равно – он же из дерева. Океан касался ледяными пальцами трупа, но тому было всё равно – он был сказочно счастлив в своём посмертии. И лишь русалка с болью отдёргивала ладони от горюче-ледяных прикосновений – вода жглась, вонзаясь в кожу раскалёнными иглами, возвращая плоти то до тихого затаённого ужаса знакомое и близкое ощущение… чешуи. Тонких серебристых клиньев, острыми рядками ложащихся поверх человеческого мяса. Таких маняще чистых, гладких… готовых.

Океан не мог смыть то, что произошло на этом берегу. Или то, что могло произойти. Как не мог и надвигающийся дождь, укрывший небесный массив тяжёлым чёрным саваном. Приближалась буря. И приближались копы.

***

Саймон вызвал ей такси – он, как всем казалось, успел всё вовремя, и даже указал точку посадки не прямо рядом с пляжем, чтобы уж наверняка разминуться с полицией. И даже транспорт прибыл вовремя – выпуклая жестяная рыбина, выкрашенная в форменный жёлтый-с-чёрным камуфляж, нескладная и нелепая; и где только Саймон нашёл такую фирму, которая развозит клиентов на таком антиквариате? Лупоглазой тварью управлял серый и снулый мозговой паразит в чертовски старомодной чёрной фуражке с полоской под козырьком в монохромную клетку. Лицо пустое и мятое, как выброшенная сигаретная пачка. Он безучастно глядел в зеркало заднего вида, как старший спасатель чуть ли не собственноручно усаживает Ярославну на заднее сидение, захлопывает дверь и спешит назад на пляж.
Где-то неподалёку пронеслась, задушенная наглухо закупоренными стёклами, полицейская сирена. Скользнули по блестящему от влаги асфальту и по сухому лицу водителя пульсирующие красно-синие отблески. Полицейские машины неслись к центральному входу на пляж – витым железным воротам над дощатым настилом.

- Диспетчер сказал – минуты две подождать, - прокряхтел водитель и буквально оцепенел на означенное им время; в иссушающе горьком от протухшей кожи сидений воздухе внутри салона не было слышно даже его дыхания – перегородка со старомодным задвижным окошком между ним и Ярой сдавила её временное прибежище до ещё более крошечных размеров, а стена дождя размазала мир снаружи по стёклам уродливыми чёрно-серыми пятнами Роршаха.

Время прошло. Водитель ожил. И наконец-таки сдвинул железную рыбу вперёд.

И тут же ударил по тормозам, заставив несчастную тварь заканючить и взбрыкнуть. Яру бросило вперёд, ударило плечом в перегородку. Она подняла голову и увидела, как прямо перед ними на дороге стоит человек, облитый желтушным светом из фасеточных фар и мерно заполняющим весь город своей тяжёлой стучащей поступью дождём.

Женщина. Тяжёлая, объёмная, немолодая, запыхавшаяся. Упакованная в узкую бордово-серую клеть строгого костюма. Босая – плотные крепкие ноги, отсюда казавшиеся мощными приземистыми копытами-тумбами, забранные плотным капроном, шлёпают прямо по лужам. Держащая в одной руке свои туфли, а в другой – демонстративно выставленный перед взором фар болезненно яркий полицейский значок.

Она обходит такси и как ни в чём не бывало садится на заднее сидение рядом с русалкой, оглушительно громко захлопнув дверь. Она моментально заполняет собой всё пространство, пропитанная с ног до головы осенней сыростью, тяжёлыми мускусными духами и распалённым потным телом.

- Поехал, - она забивает всё зеркало заднего вида своим суровым и тяжёлым взглядом и, разумеется, значком; водителю достаточно этого властного тона, чтобы, никак не изменившись в лице, лишь чуть-чуть пожать сухонькими плечами и двинуться дальше по улице, огибая пляж и направляясь в сторону города.

И только теперь женщина обращает внимание на Яру, расплываясь в тёплой дружелюбной улыбке; гулкое, чуть надсадное дыхание обволакивает русалку, а колкие чёрные глаза внимательно поглощают её.

- Детектив Марджери Филлс. Могу я задать вам несколько вопросов по поводу… произошедшего на пляже? Вы ведь спасатель из команды Саймона Лури, верно? Ярославна Меньшикова?

Как и все, кто узнаёт её имя, детектив жутко коверкала его, превращая в скрежещущий и малоприятный набор звуков.